Предисловие
Я долго прикидывал, как обозвать жанр этого рассказа. Ну, с эпитетом всё ясно изначально. «Философская (- ий)» – не иначе. Но что «философское»? С одной стороны, хотелось максимального приближения к научной истине – и я изо всех своих слабых научных сил пытался приблизиться, а с другой - хрен ли мне эта конкретика, точность деталей, ведь рассказ об ином.
Что получилось в результате компромисса – судите сами. И будьте готовы к совершенной волшебности некоторых моих придумок. Одно радует – основную мысль я выразил достаточно чётко, не знаю только, достаточно ли убедительно. Претензии на научность побуждают назвать жанр рассказа «философская фантастика»(по аналогии с фантастикой научной), да и две одинаковые буквы – эффектно. Но всё же точнее, на мой взгляд – философская сказка. На этом и остановлюсь. В конце концов, не для того ли мы рождены, чтобы сказку сделать былью? В этом, собственно, и состоит намёк той лжи, которую я тут нагородил.
Времена наступили спокойные, даже чересчур. Нет, если кому-то хотелось сделать что-то особенное, то никто не мешал. То есть, что это я столь некорректно выражаюсь – в развитие этого общества были впланированы, «впаяны» программы научных открытий, многочисленных, углублённых. И программы эти в целом осуществлялись. Просто как-то всё очень неспешно происходило. Да и то, куда ж торопиться – впереди вечность.
Молодые – а поначалу, как только научились управлять механизмом старения, молодых было ещё много – естественно, рвались в бой. Поле для деятельности обширнейшее. Как некогда сказал поэт: «Твори, выдумывай, пробуй!» Углубляй познание, не спеша занимаясь «чистой наукой», готовь почву для «прикладников». А хочешь результатов быстрых – вот тебе практическая наука, с изобретениями, усовершенствованиями. Впрочем, и помимо науки немало есть у человека дел для приложения ума и сердца. В те достославные времена небывалого расцвета и разнообразия достигли искусство и спорт. Молодые энтузиасты, вдохновлённые огромностью почти неисчерпаемой предстоящей им жизни, к тому же избавленные от необходимости добывать хлеб насущный в поте лица своего и плодиться - размножаться, всю свою энергию направили на науку, искусства и спорт. Благо, тогда этой энергии имелось ещё в достатке. Спортсмены и художники вовсю пользовались успехами науки, что и предопределило их собственный прогресс, особенно заметный в спорте.
Искусство (и спорт тоже, но в меньшей степени) по сути является способом получения необходимых человеку ощущений без совершения соответствующих действий. А поскольку в страданиях мы нуждаемся (объективно!!!), пожалуй, даже в большей степени, чем в удовольствиях (по временнОй доле уж точно), постольку искусство есть в первую очередь способ безопасно пострадать. Оно консервативно в том смысле, что эмоции и чувства, вызываемые им, одинаковы для людей любой эпохи. Ведь органы чувств человека и устройство его мозга за всё время его существования вряд ли изменились. Соответственно, не изменились и творческие возможности человека в искусстве. Никто не смог создать более совершенных произведений, чем стародавние классические образцы. Однако, и ниже классического уровня человечество не опускалось.
Вклад науки в искусство оказался весьма невелик, ибо принципиально изменить человеческий мозг к лучшему наука была не в состоянии пока. Например, в изобразительном искусстве появились новые материалы, с которыми и на которых работали скульпторы и живописцы; в музыке, используя звуки, не воспринимаемые человеческим слухом, создавали мелодии, которые включали в обычные, слышимые произведения, отчего эмоциональное воздействие этих произведений усиливалось.
Главное же, люди научились воздействовать на мозг, точнее, на какие – либо его участки, активизируя их. Мозг, функционирующий в режиме форсажа, выдавал «на-гора» бОльшую часть творческого потенциала личности, что использовалось и в науке, и в искусстве. Дело это поначалу, пока технологии ещё не усовершенствовали, было чрезвычайно опасным – запросто, не рассчитав, «перегоришь», что приводило к разнообразным психическим болезням, а то и к смерти. Со временем риск минимизировали, хотя понятно, что прибегать слишком часто к подобному «вдохновению» не представлялось возможным. К тому же многие полагали такой метод повышения способностей унизительно лёгким, а его последствия – слишком тяжёлыми, и пытались добиваться вдохновения за счёт собственных усилий. Кроме того, благодаря развитию компьютерных технологий создали аппараты, способные считывать всякие ощущения и проецировать их на экран или в пространство в виде зрительных образов. Благодаря чему художники создавали свои произведения, иногда вовсе не используя рук. И, кстати, компьютер только улавливал чужие ощущения, своих собственных испытывать не умел.
В спорте наконец-то отказались от гормональных и прочих подмен, когда в организм в запредельных количествах вводились вещества, способствующие более быстрому восстановлению после нагрузок, притом такие, которые организм и сам в состоянии вырабатывать. Взамен этого, «переписывая» по желанию генетическую программу, научились менять сами размеры человеческого тела, а также его свойства. Монстров со слона, вполне понятно, никто выращивать не собирался, но особи ростом до трёх метров и весом до трёхсот килограммов среди людей встречались довольно регулярно.
Поначалу эксперименты на людях были категорически запрещены. Однако чем дальше, тем яснее становилось всем, что главный смысл жизни человечества заключается в создании иных, гораздо более могущественных, чем люди, существ – во всех смыслах более могущественных. Возможности всякой конечной, смертной структуры ограничены, а желания при этом – безграничны. Единственный способ разрешить хоть как-то это противоречие – создать на базе собственной природы (это выражение: «создать на базе собственной природы» я целиком и полностью стибрил у М. Веллера, не пожелал отказаться, уж очень оно мне понравилось) существ совершеннее себя. И тут разные средства хороши, в том числе работа на генетическом уровне.
Впрочем, генетические модификации привели лишь к изменениям физических качеств человека. Никак не повлияв на создание принципиально иных умственных его качеств. Сделать из мозга человеческого сверхчеловеческий с помощью генетики никак не получалось. Всякие попытки кардинально «переписать» наследственную программу приводили лишь к регрессу. Причём, что характерно «поднять» близких по развитию к человеку животных до человеческого уровня получалось, но сотворить из человеческого мозга сверхразум – никогда. Что ж, пределом усложнения высокополимерных белковых молекул явились структуры человеческого мозга, дальнейшее усовершенствование возможно лишь на основе более простых, а значит, более устойчивых ко всяким неблагоприятным воздействиям веществ.
Задача была бы разрешена, если бы удалось соединить компьютерный интеллект и человеческое тело, человеческие нервы. Но в деле такого синтеза имелась одна большая закавыка: импульсы ощущений, равно как и ответ на них из головного мозга, могли передаваться лишь по полимерным белковым молекулам естественной нервной системы, да и восприниматься могли такими же полимерными белковыми структурами мозга. Простые вещества высокоумного компьютерного интеллекта для передачи ощущений не годились. Задача как раз и заключалась в том, чтобы на основе компьютерного разума, более сложного, чем человеческий, но состоящего из более простых веществ, создать полноценную нервную систему – систему, способную к ощущениям, ведь только ощущения являются единственным стимулом для жизни, правильно даже сказать – только ощущения и являются собственно жизнью.
Уже имелись некоторые намётки решения проблемы, казалось, вот-вот произойдёт прорыв – и сказка обратится явью. Это когда ещё в обществе было много молодых, настоящих, естественных. Когда же их доля приблизилась к ничему, маячившее научное открытие стали откладывать на неопределённость. И человечество в этом вопросе попало в тупик, выхода из которого пока не виделось. Тупиковость усугублялась в особенности тем, что многим категорически не нравился тот несомненный факт, что рядом со своими созданными куда более совершенными потомками люди будут существовать примерно так же, как рядом с человеком существуют домашние животные. С той лишь разницей, что животные с таким положением смиряются. Для человечества же, сознающего своё невосполнимое ничтожество по сравнению с гипотетически сосуществующим сверхчеловечеством, такое положение невыносимо. Для бессмертных в принципе людей добровольное стремление к подобной ситуации равносильно самоубийству. Вот если бы они были смертны, тогда что ж, тогда игра стоит свеч: оставить после себя более значительных, более могущественных наследников вполне согласуется со смыслом бытия.
Постепенно привыкая к новой своей неопределённо длительной жизни, люди как-то само собой стали откладывать решение важнейших задач. Все, ну не все, так многие прекрасно понимали, что дальнейшее восхождение к Богу психологически совершенно необходимо, без этого жизнь потеряет всякий смысл. Но… - хотелось немножко передохнуть перед решающим броском, понаслаждаться беспрецедентной возможностью пожить «для себя», всласть, не боясь расплаты в виде хворей-недугов и незаметно подкрадывающейся мучительной смерти.
Впрочем, не все поголовно придерживались подобных взглядов. Ничтожное меньшинство, единицы, по-прежнему готовы были упираться рогом изо всех сил ради осуществления своей мечты ( она же мечта человечества ). Беда только в том, что их самоотверженности явно недоставало для достижения необходимых результатов. Требовалась помощь других профессионалов, каковая со временем сошла на нет. К тому же почти полное прекращение рождения новых людей привело к творческой стагнации во всех сферах. Всякий даже очень талантливый человек всё равно в той или иной мере стереотипен. Только в огромном разнообразии индивидуальностей возникают и развиваются новые идеи, формируются и претворяются фундаментальные открытия.
В моду входили иные способы получения сильных и разнообразных ощущений, отнюдь не связанные с творческой работой, да и вообще с работой. Наступила эпоха энергичного, суматошно – лихорадочного безделья. Казалось, человечество, подобно завзятому игроману, получившему неограниченный безвозмездный кредит, бросилось вознаграждать себя за тысячелетия невыносимых мучений эфемерной жизни.
Поначалу, как водится, это было по кайфу. Прогресс привёл к тому, что способы воздействия на центральную нервную систему рекордно размножились. К прежним дедовским наркотикам в виде алкоголя, производных конопли и опиумного мака, а также всеразличной «фармЫ», добавились раздражения участков мозга с помощью электричества, причём, раздражения дистанционные. Уже существовали приборы, способные не только улавливать тончайшие изменения электромагнитного поля участков мозга, но и воздействовать на это поле и, стало быть, сами участки нужным образом. Выше говорилось, что подобные приборы применялись – не часто – для временной активизации творческих способностей. Однако постепенно, как водится, это благое открытие всё чаще стали использовать в, мягко говоря, сомнительных целях. Хотя большим спросом «творческий» кайф не пользовался.
Поначалу ещё люди осторожничали: сдерживали прежние привычки и страх, переборщив, отдать Богу душу, ведь, ясное дело, от насильственной смерти бессмертные гарантии не имели. Правда, скоро придумали и построили систему индивидуальной защиты каждого человека именно от насильственной смерти ( а при желании можно и животных спасать) – сложную и весьма действенную. К тому же наука шагнула далеко вперёд в умении преодолевать негативные последствия наркотических встрясок. Организм становился, как новенький. Физический негатив от приёма наркотиков удавалось устранить полностью, но возникала – всенепременнейшим образом – стойкая психическая зависимость. «Подсаживался» народ крепко. То есть, даже если выходило избавиться от конкретной зависимости, общую потребность нервной системы в искусственном наркотическом эффекте одолеть не получалось. Если только наркоман сам не принимал решение «завязать». Всё как всегда, как в любую эпоху.
«Вакханалией бездумных удовольствий», «эрой погибших надежд», «веками массового оскотинивания» и ещё всяко-разно называли последующие исследователи это безвременье. Большая часть человечества подпала под власть опаснейшей иллюзии – они надеялись полностью устранить сколько-нибудь существенные страдания из своей жизни. Мнилось, с открытием так называемого бессмертия, когда естественное старение устранили на генетическом уровне, а медицина стала представлять собой панацею – и все известные и даже некоторые неизвестные болезни были побеждены – казалось, теперь-то можно превратить бытиё в сплошной праздник. И это несмотря на то, что буквально с грудного возраста каждому внушали, причём, не только вербально, но и на практике, что жизнь без страдания теряет всяческий смысл, поскольку именно страдание является родителем наслаждения. Намучившись от чего-либо, мы от одного только прекращения мучений получаем удовольствие, которое тем острее, чем сильнее было мучение. И если исключить из своего существования сколько-нибудь заметную боль, то вместе с ней уйдёт и соответствующей величины наслаждение, что категорически противопоказано сверхмощной нервной системе человека, нуждающейся в сильных и разнообразных ощущениях – как положительных так и отрицательных. Близкий к нулевому эмоциональный фон делает жизнь человека непереносимой.
И вроде бы все это знали и понимали – и в теории и на практике. Но как только отпала объективная необходимость упорно трудиться, практически исчезли все болезни и продолжительность человеческой жизни потерялась в беспредельной дали вечности, так молниеносно, по историческим меркам, бОльшая часть человечества перестала искать страдания, добровольно возлагать их на себя. Добровольно люди стремились лишь к удовольствиям, а страдания, в соответствии с законами природы, находили людей сами.
Справедливости ради надо ещё раз повторить, что положение не было катастрофическим. Отнюдь не все превратили свои судьбы в сплошной и калейдоскопический наркотический эрзац. Что-то около десяти процентов землян предпочитали честный кайф: сначала так или иначе помучиться, делая что-нибудь полезное и (или) творчески интересное, а потом вкушать досуг с особым смаком. Кстати, примерно такая доля трудоспособного населения и работала постоянно, в чём не было объективной необходимости. Собственно, человечество и не вымерло полностью благодаря этой своей здоровой части.
Распорядок суток среднего землянина в ту пору складывался примерно так. Проснувшись утром (днём, вечером, а то и ночью), имярек с наслаждением предвкушения (отвращением боли, равнодушием привычки, а то и с ленью необязательности) проклиная свою судьбу, приступал к снятию абстиненции(похмелялся; возбуждая заторможенные зоны мозга, тем самым затормаживал перевозбуждённые; а то и просто порнографировал). Чисто физиологические неприятности вчерашнего «хороша» нейтрализовывались медикаментозно (с помощью очистки крови, воздействия на биологически восприимчивые точки, всего вернее – с помощью комплексного метода, основанного на активации естественных возможностей организма в сочетании с подпиткой необходимыми веществами). Кстати, несмотря на многословное называние последнего метода, бытовая простота его осуществления занимала буквально несколько минут «грязного» времени.
Приведя себя в норму, прогрессивный гедонист (он же искатель удовольствий, сибарит, пофигист) некоторое количество минут, а то и часов, пребывал в блаженной прострации, скуки ради насыщаемой разнообразно-рассеянными мыслепереживаниями. Одно из переживаний заключалось в сомнениях по поводу того, стоит ли сегодня заниматься общественно – полезным трудом (сосредоточенно думать, взваливать на себя ответственность, а то и просто шевелиться в неинтересном направлении). Эти сомнения, впрочем, порой посещали лишь тех немногих, которые ещё не совсем опростились.
Дальнейшая умственная деятельность усреднённого имярека могла принять значительно более напряжённый характер. Ещё бы – ведь кого угодно выведет из себя богатство выбора (поливариантность решений, чрезмерность возможностей, а то и просто анархия самовыражений). Предстояло выбирать удовольствия текущего дня. Правда, задача причиняла страдания только сравнительно наиболее творческим пофигистам . Остальные не заморачивались: сегодня как вчера, а завтра как сегодня, пока в другом направлении не переклинит (не попадёт вожжа, не найдёт за.., а по сути – пока не захочется разнообразием насытить сенсорный голод). Определившись, веселящийся (-яся) землянин (-ка) мало-помалу начинал ( -а) насыщаться кайфом вплоть до тотального, по законам диалектики, отвращения, получив, таким образом, жизненно необходимый комплект эмоциональных услуг (палитру ощущений, сенсорный минимум, а по – простому – чтобы кататься не приелось, надо и саночки повозить).
Вот так, примерно, проживало девять десятых населения земного шара в те легендарные времена. Смертность, вполне понятно, несмотря ни на что, была крайне низкой. Но это поначалу – первые лет сто после стабилизации демографической ситуации в связи с так называемым бессмертием. Ну, после того, как индивидуальный состав населения стабилизировался – почти никто не умирал и, соответственно, не рождался. Вынашивание ребёнка, кстати, происходило как естественным путём, так и в искусственной утробе, идеально имитирующей естественную.
Но постепенно положение стало меняться. Всё больше появлялось чудаков, в основном из числа преобладающей массы населения, которые категорически желали умереть и отстаивали своё право на смерть решительно. Умереть – то было не так просто. Имелись действенные степени защиты.
Перво-наперво разработали и внедрили систему индивидуальной безопасности. В мозг каждого человека едва ли не с рождения вставлялось устройство, сообщающее о его местонахождении. Устройство контактировало со сверхмощным компьютером, расположенном на одном из орбитальных спутников (имелись, конечно, компьютеры-дублёры на других спутниках, которые включались, если Головной выходил из строя). С помощью системы спутниковых ретрансляторов и системы ретрансляторов наземных и, главное, подземных, компьютер почти всегда мог видеть своего ведомого воочию. Грамотно оценивая предстоящие подопечному риски, компьютер принимал предварительные меры и, если беда таки случалась, спасение следовало молниеносно. Такая реакция стала возможной после изобретения эффективного, быстрого способа передачи энергии в атмосфере или безвоздушном пространстве – причём, перебрасываться на гигантские расстояния за считанные секунды могли огромные количества энергии. Источники её были разбросаны там-сям по поверхности планеты в виде ёмких конденсаторов, питаемых энергией грозовых разрядов, наземных и орбитальных солнечных батарей, ветра – этих трёх главных поставщиков.
Индивидуальный защитник представлял собой элемент мощного орбитального сверхкомпьютера. Оценив степень опасности, угрожающей охраняемому им человеку как высокую, он связывался с ближайшими к месту происшествия дежурными роботами на летательных аппаратах и отдавал нужный приказ, каковой выполнялся быстро и эффективно.
Чтобы индивидуальный сегмент Головного компьютера личной безопасности мог чётко понять, что творится с защищаемым, создали индивидуальные системы оповещения. Во все ткани организма вмонтировали микрочипы, способные определять химический состав среды нахождения, а в головной и спинной мозг – чипы, считывающие степень возбуждения или торможения соответствующих участков нервной системы. На поверхность кожи выводилось несколько индикаторов. В случае опасной концентрации тех или иных веществ в тканях и опасной силы возбуждения (торможения) в нервной системе на индикаторы подавались видимые и слышимые сигналы – для предостережения самого человека. Эти сигналы фиксировались индивидуальным сегментом Головного компьютера и принимались ответные меры.
Однако, по настоятельному требованию любого его персональный компьютер-защитник выключался из сети – и тогда ничто не могло помешать человеку умереть.
Кроме того, проводилась обширная научно-исследовательская работа по оживлению умерших насильственной смертью, чтобы хоть какие-то её виды перестали быть для человека необратимыми. А поскольку смерть превратилась в нечто экстраординарное, то опытного материала недоставало. Маловато имелось покойников для экспериментов. Одно утешало – все новопреставленные покидали сей мир исключительно насильственным образом. Вот и приходилось использовать для научной работы тех мертвецов, которые, по всей видимости, не собирались воскресать. Справедливости ради следует сказать, что многие из воскресших немало радовались своему возвращению в этот мир, да только недолго.
Когда эксперименты на животных закончились успешно и требовалось опробовать в качестве опытного материала людей, с кандидатами в самоубийцы заключалось соглашение, что после смерти их попытаются оживить. Если безуспешно, то пожалеют об этом только учёные, а если удачно, то потом никто уже не помешает суицидникам умереть окончательно. Что ж, чем без толку пропадать, лучше послужить науке – из этого соображения большинство никчемушников соглашались стать подопытными кроликами.
И эксперименты дали ощутимые результаты. Перво-наперво научились консервации всех тканей погибшего организма. Для этого опять же повсюду вживлялись специальные микроконтейнеры с сильнодействующими веществами, предотвращающими разложение сложных биополимеров. Остановка сердца запускала механизм вскрытия микроконтейнеров – и процессы распада-гниения задерживались на длительный срок. Затем пациент подвергался диагностированию и лечению в зависимости от причины смерти. Замену органов, тканей и биологических жидкостей поставили на поток задолго до изобретения «бессмертия». После подгонки всех необходимых «деталей» организм очищали от консерванта и реанимировали.
Но разорванное на куски тело тогда ещё не умели восстанавливать. Однако наука не стояла на месте. Давным-давно внедрённое клонирование заключалось в формировании организма со стадии одноклеточного зародыша, который являл собою генетическую копию «родителя», что-то вроде однояйцового близнеца, при этом оставаясь совершенно самостоятельным существом. Новая более совершенная технология воскрешения погибших основывалась на клонировании.
Для успешного оживления насильственно усопшего требовалось сохранить потенциально пригодными носители памяти, которые естественно и неразрывно связаны и носителями собственно мышления. В идеале неплохо бы иметь череп со всем содержимым да спинной мозг в довесок. На худой конец можно обойтись и частью головного мозга, включающий в себя прежде всего его кору, а мозг спинной и вовсе игнорировать. Ситуация очень напоминает описанную А.Беляевым в его романе «Голова профессора Доуэля», с теми лишь разницами, что теперь люди научились достаточно долго поддерживать структуры мозга в состоянии консервации-анабиоза, и чужого донорского тела осиротевшей голове не требовалось. Для решения этой задачи брали генетический материал новопреставленного и производили клонирование. На определённой стадии развития плода, происходившего в ускоренном режиме, блокировалось усложнение мозга, в результате родившееся существо лишь внешне выглядело как человек, по ёмкости центральной нервной системы и, стало быть, интеллекта оставаясь на уровне рыбы где-то. Сохраняя пусть примитивный, но мозг, добивались нормального, естественного функционирования растущего клона, ведь именно мозг управляет всей жизнедеятельностью. Потом, понятно, клона-донора умерщвляли, соединяя затем его тело, которое являлось почти копией старого тела «родителя», с мозгом этого самого «родителя» - и процесс воскрешения завершался. В дальнейшем прогресс дошёл до того, что клонировали лишь тело воскрешаемого, а мозг вообще ни в каком виде не воспроизводили. Причём, тело находилось в совершенно пассивном состоянии и достигало нужных размеров и качества во много раз быстрее, чем натуральным путём. Правда, при первых синтезах головы и образованного таким способом тела возникали различной тяжести нестыковки, что нормально, и в дальнейшем их устраняли. Например, некоторые органы неподвижно выращенного тела не желали добросовестно выполнять свои «родные» обязанности.
Теперь для умерщвления требовалось распылить на мелкие кусочки кору полушария головного мозга. Но пытливый и жаждущий всемогущества ум научных людей это препятствие одолел. Да и что, в конце концов, разэтакого, если даже содержимое черепа будет раздроблено-разнесено на махонькие фрагменты – лишь бы гарантировать их сохранность от разложения. Вот поэтому-то мозг (не весь, а хранящие индивидуальную сущность части, сосредоточенные в коре) особенно обильно нашпиговывали консервирующим веществом в герметичных контейнерах, которые вскрывались при гибельном нарушении кровоснабжения. Ну, а дальше, как говорится, дело техники, хотя и нудно-скрупулёзное, но ведь божественно интересное своим итогом, особенно на первых порах, при первых опытах сверхвоскрешения.
Да, в пределах планеты Земля умереть было не так-то просто. Но если человек этого всё-таки решительно хотел, ему шли навстречу. Во-первых, потому что он имел на это право. Во-вторых, как уже говорилось, для оживления не хватало опытного материала, а в-третьих, наступили такие времена, когда количество желающих покинуть сей мир превысило долю желающих в нём остаться, так что препятствовать жаждущим отправиться в безвозвратное путешествие, не имело никакого смысла.
Как же земляне могли докатиться до жизни такой, что она, практически вечная, стала им не мила? Будучи в состоянии существовать сколь угодно долго, большая часть людей пережёвывала своё бытие, как потерявшую всякий вкус, давно обрыдшую жвачку, которую так хочется выплюнуть уже наконец, но категорически нельзя, потому что страшно.
И почему бы людям при их склонности превращать удовлетворение любой потребности в наркотический эффект не сосредоточиться на потребностях высших, творческих, ведь наличествовало же средство активизировать сверх меры кору полушарий головного мозга, творческую зону, тем самым превратившись на время в универсального гения. И если уж выбирать «дурь», то лучше самую «умную», приближающую к Богу. Но большинство землян и землянок предпочитали что попроще. Объяснялось это тем, что кумар (абстиненция) от привычно-примитивных наркотиков переносился хотя и тяжело, зато легко снимался, ведь общая степень, охватность, глубина возбуждения ЦНС оставалась сравнительно незначительной. А вот для сверхнормальной активации участков мозга, ответственных за мышление, требовалось возбуждение такой силы и всеохватности, что восстанавливаться после этого приходилось долго и больно. Человек в «отходняке» от «творческого» транса не мог ни есть, ни пить, сон его превращался в сплошной кошмар, его не интересовали ни секс, ни выпивка, ни какие-либо другие подобные вещи (никакого серьёзного положительного эффекта они не оказывали), вот разве что движение немного могло бы помочь, да только заставить себя сделать хоть несколько шагов и сохранять равновесие при ходьбе было мучительно.
Даже не столь значительное искусственное возбуждение «мыслительной» части мозга поглощало столько энергии, что все остальные нервные центры оставались на «голодном пайке», либо в состоянии полного торможения, либо самого малого жизненного возбуждения (центры дыхания и сердцебиения). И чем дольше длилось возбуждение «высших сфер» ЦНС и чем сильнее оно было, тем дольше развивалось потом, после прекращения возбуждения, торможение. И никакими силами, ни естественными, ни искусственными, не удавалось сколько-нибудь существенно ускорить этот процесс. Даже когда раздражали центр удовольствия максимально допустимым по силе электротоком, то и тогда этот центр не желал «включаться», и никакого отвлекающего кайфа человек не испытывал.
Инерция после сильного и длительного возбуждения «мыслительных» зон ЦНС – явление обычное, но даже самая мощная естественная активация проходит сравнительно скоро. Искусственно же можно создать ещё куда более значительное возбуждение, а если его ещё и поддерживать достаточно долго, то инерции от него протянется ого-го сколько. Человек в таком состоянии ничего не хотел, а если пытался что-то сделать вопреки желанию, то испытывал лишь страдания. Мозг переставал управлять телом, все процессы жизнедеятельности замедлялись либо прекращались вовсе: например, пища гнила в кишечнике, уменьшалась частота сердцебиения и дыхания. С этим-то как раз удавалось справиться, подключив организм к различным деинтоксикационным аппаратам. Но учитывая, что в таком положении приходилось оставаться не менее суток, удовольствия это не доставляло. Но главное, перевозбуждённый мозг продолжал «гореть», «остывая» крайне неспешно. Человеку в таком состоянии не хотелось думать вообще, в принципе, до того он уже вымотался от свеврхинтенсивного думанья, но перенасыщенный энергией мозг продолжал работать, медленно-медленно сбавляя «обороты». Бытиё превращалось в кошмар наяву. А если удавалось погрузить пациента в поверхностный эфемерный сон, то ужас перекочёвывал в сновидения. Болевая чувствительность притуплялась, порой почти до полного исчезновения. Ощущения напоминали тяжкие душевные страдания, как от потери горячо любимого близкого человека или от краха мечты всей жизни, только многократно усиленные. Страстная воля к смерти овладевала психикой, но претворить её не хватало мочи, а если бы и удалось, то всё равно бы вытащили с того света, и всё равно весь ад пришлось бы претерпеть до конца – прецеденты, очень-очень редко, случались.
Однако не только по причине своей жуткой абстиненции сия разновидность «высокого» наркотического кайфа не пользовалась массовой популярностью у землян. И сам по себе кайф был не так и кайфов. Прекрасно чувствовать себя суперумным всезнающим творцом, но ведь и уровень задач, которые хотелось бы решать в таком демиургическом воспарении, ох как приподнимался. То что раньше составляло непонимаемую сложность, теперь падало до азбучной прозрачности, а желалось открытий неподдающихся. А таковые требуют соответствующего напряга и вызывают соответствующую усталость, что делает неизбежную абстиненцию уж вовсе невыносимой. Но «ломка», - это потом, а пока находишься в кайфе ясном, с преумножением волшебным умственных способностей, и видишь пути постижения самых сокровенных тайн Мироздания, то ведь хочется же по этим путям пройти и эти тайны постигнуть. Будучи в опьянении от примитивных наркотиков, тоже впадаешь в иллюзию своего всемогущества, да только реально ничего не соображаешь.
Дивясь высокой мимоходной производительности в областях, о которых раньше имел самое смутное понятие, упираешься в проблемы куда неприступней. Тут надо, едрёнть, работать, и, стало быть, страдать. Но не для того же человек погружает себя в искусственное удовольствие, чтобы в его процессе страдать. Сначала рай, ад ломки, кумара потом - неизбежное злое следствие. А здесь - и наслаждение вперемешку с мучением, и кумар такой, что мало кто выдерживает, легче умереть. Впрочем, подавляющее большинство любителей лёгкого кайфа вовсе и не собирались слишком трудить мозги, довольствуясь радостью от саморешаемых задач. Пробовали «творческий» наркотик все, но мало кто повторно. Так что лишь настоящие подвижники познанья прибегали, и то с редкой регулярностью или даже вовсе без оной, к этому незавидному способу улучшения умственных способностей.
Итак, скучающее большинство человечества предпочитало наркотики попроще, но и «дурь» во всём разнообразии в конце концов приелась. Жизнь как череда опьянений-отрезвлений потеряла смысл. И вот тогда всё большее число людей стало совершать то, что во времена сурового смертного прошлого было уделом единиц - самоубийство. О да, в легендарные и не столь уж стародавние века, когда жизнь отличалась скоротечностью и естественностью, настоящестью, во всём, мало кто решался прервать её добровольно. Почти каждый цеплялся за существование до последнего, стремясь продлить его хоть на месяц, хоть на день. Ведь смерть не спрашивала, желаешь ли ты её прихода, и почти всегда приходила преждевременно. Теперь же, в райскую эпоху практического бессмертия и максимальной свободы, бытиё 9/10 человечества превратилось в непрекращающееся наказание небытия. Эти люди всё в большей степени ощущали себя живыми покойниками. Ох недаром мудрые прошлого утверждали, что рай человеку противопоказан. Впрочем, мудрецы настоящего тоже всё понимали, но ситуация сложилась естественным ходом событий и должна была изжить себя сама.
Так оно и происходило. Мысль о смерти - вот что оживляло существование одушевлённых мертвецов. Грандиозность свершения перехватывала дыхание и ускоряла сердцебиение. Самоубийцы прошлого - как они мелки и ничтожны! Они теряли не более нескольких десятилетий - всего-то. А сейчас… впереди почти вечность. Отказаться от неё - беспрецедентный поступок (несмотря на оскомину бытия), к тому же не такое простое действие, по своему лишь хотению не осуществимое. Прежде чем отключить свою ячейку в Головном орбитальном компьютере индивидуальной безопасности, требовалось получить санкцию администрации. Собственно, самовольно вырубить свою ячейку и не вышло бы - Головной компьютер не позволял, без перепрограммирования не обойтись никак.
Представитель администрации, как водится, долго и нудно уговаривал потенциального самоубийцу ещё покоптить небо, стращая необратимостью готовящегося шага, потерей куда более значительной, чем в раннишние эпохи, взывал к лучшим качествам человеческой натуры будущей жертвы и призывал заняться хоть каким-нибудь творчеством и обрести посредством оного весь (ну, или почти весь) необходимый человеческой психике комплекс ощущений. И если уж испытуемый стойко выдерживал эту атаку на свою душу, то и тогда ещё не получал столь желанного пропуска в мир, как некоторым кажется, иной. Ибо представитель администрации, то бишь того всеземшарного государства, о создании которого спокон веков мечтали всевозможные деятели и народы, прибегал к крайнему средству – призывал родственников почти новопреставленного. И даже когда и эта душераздирающая мера не отвращала суицидально настроенную личность от гибельного намерения, то и тогда ещё мытарства сей личности не прекращались, поелику «отказнику» давался некий срок, в течение которого подвергалась испытанию твёрдость и непреклонность его намерения. И вот уже если отбыв срок, испытуемый продолжал стоять на своём, не желая и далее влачить постылое существование, вот уж тогда занимающийся им государственный муж (жена) отдавал соответствующие распоряжения – и индивидуальная ячейка безопасности мечтающего умереть имярека в Головном компьютере блокировалась.
Ведёт ли естественный отбор к возникновению новых, да к тому же более сложно устроенных биологических видов – одному Богу известно. Но даже если и ведёт, то Господь, пожалуй что, периодически вмешивается в творческий процесс. Но одно свойство естественного отбора несомненно – выбраковывать, удалять малопригодных к жизни по тем или иным причинам существ.
Так случилось и на сей раз. Первые «идейные» самоубийства остались незамеченными. Но мало-помалу протест против жизни как таковой ширился – как по глубине чувств, так и по массовости. И в обществе в разных местах планеты независимо друг от друга формировались движения за добровольную смерть.
Смерть – возможно, предстоящая тебе реально, смерть – мысль о которой будоражит безжизненную одурь нескончаемого прозябания, смерть – тайна, постижимая умозрительно, но кто же и когда из живущих ощущениями верил призракам чистого разума. Смерть – прекрасная силой порождаемой ею отрицательной эмоции и самое грандиозное событие в жизни, особенно донельзя опустевшей. Рассуждения и фантазии о ней – вот что наполнило бытиё скучающих небокоптителей. И объединило их постепенно.
Так зародилась новая религия со всеми положенными атрибутами: пророком-основателем, верными апостолами-великомучениками, сложной и разветвлённой системой обрядов (впрочем, существовал и простой вариант культа), легендами и мифами, как водится, противоречиво-многовариантными и порой далеко отстоящими от истины. И со своей нехитрой и вполне логичной философией: мол, Богу угодно, чтобы люди, которых жизнь, по большому счёту, ничем не привлекает, не задерживались слишком на этом свете, не мешали своим унынием остальным творить более совершенный мир, приближаясь помалу к Богу.
Что касается отношения человечества к Богу, то, как и в любую эпоху, большинство (причём, подавляющее) верило в Него. Существовали различные религии, как традиционные (только видоизменившиеся), так и вновь образовавшиеся (как, например, вера суицидальников, «саможертвователей», постепенно вобравшая огромную часть населения планеты), но многие верили без всякой религиозной шелухи. К тому времени уже доказали, что Бог несомненно существует, но доказательства были чисто умозрительными, метафизическими, никак не связанными с чувственным опытом, поэтому вполне достоверными не являлись. Ведь любая живая тварь воспринимает мир посредством ощущений, и для неё несомненны только доказательства, подтверждаемые органами чувств. Мы верим абсолютно только тому, что видим (а также слышим, осязаем, обоняем и вкушаем). Вот почему доказательства существования Господа Бога без веры мало чего стоят. Никакой эксперимент не выходит за пределы того или иного конечного мирка и, значит, не даёт очевидный ответ на самый сокровенный и самый интересный для смертного вопрос. Бог есть выражение, воплощение Бесконечности, некая завершённость, законченность Бесконечности, чего сознание конечного, смертного существа в себя не вмещает – и не вместит никогда. Для того чтобы понять это, надо познать сущность бесконечного мира, который является Богом, и овладеть этой сущностью. Надо достичь уровня Господа Бога, стать Им – тем самым слившись с Ним в единое целое, ибо двух Богов не бывает. Но такое представляется в принципе не достижимым. Однако достичь этого нам, созданием со сверхизбыточной психической энергетикой, хочется с неописуемой страстью. Вот почему мы верим, несмотря ни на что и вопреки всему, в возможность слияния с Господом посредством чудесного достижения Его уровня. Ибо только став Богом, мы обретём жизнь истинную. И вера, лишь только вера подкрепляет любое умозрительное, чисто теоретическое знание.
Итак, человечество, лишённое главнейшего страдания, попало в западню. Смиряться с этим активное меньшинство не собиралось. Но что следовало делать? Взамен выбывающих разочарованных самоубийц рожали новых людей, что необходимо было отнюдь не только для восполнения нужной численности населения, но и для поддержания высокого творческого уровня сверхэмоционально-разумных обитателей планеты. Детей старались воспитывать в должном духе, но результаты удручали. Слишком свободная и слишком лёгкая жизнь рано или поздно сначала расслабляла, а затем развращала подавляющее большинство даже идеально выпестованных питомцев.
И всё же медленно-медленно, из поколения в поколение оставались те редчайшие, которые хотели жить для Дела и умереть, лишь сделав его. И Дело сомнений не вызывало, ибо в нём лишь состоял смысл бытия человечества. Дойти до потолка собственного могущества и создать принципиально сходных с собою, но гораздо более сложно организованных, более умных и умелых потомков. И вот уж с ними, этими наследниками, уживаться сколько-нибудь долго вряд ли удастся. Они-то, вполне понятно, отнесутся в людям по-хорошему, как к братьям своим меньшим. Хотя… чёрт их знает, смотря по обстоятельствам, а то ведь и пожертвуют нами, ежели иначе нельзя, как наименее ценными представителями фауны, то бишь, пардон, сверхэмоциональной разумной жизни. Что в зависимости от них мы окажемся абсолютной – и к гадалке не ходи. Но это-то ещё полбеды. Главное горе – бытиё человеческое всякий смысл потеряет, поскольку наши познавательные «мощности» по сравнению с возможностями сверхлюдей – всё равно что обезьянье умение по сравнению с человеческим. Мы сами не захотим вечно существовать в такой бессмыслице, и расцветёт наркомания среди тех, для кого имела значение единственная необходимость – творческий труд. В лучшем случае займутся они чем-нибудь никчёмным, но требующим былинных напряжений и рисков. Может быть, хоть так часть их спасётся от логичного суицида, зато погибнет в добровольных опасностях, а не то потомки-супермены заселят ими подходящие планеты в разных точках Вселенной и бросят колонистов на произвол судьбы – выживайте, как сумеете, а получится, развивайте сызнова цивилизацию, плодитесь, размножайтесь. Зато жизнь потенциальных самоубийц сразу приобретёт здоровеннейший смысл – и вот уж тогда умирать им не захочется. Поселят их на каждую планету немного душ, всеми знаниями и умениями, а главное, возможностями своего мира обладать они не будут, и уж их дети окажутся смертными. Да и сами они вряд ли уцелеют в суровых условиях долго, не подверженные смерти естественной, найдут свой конец от одной из многочисленных разновидностей насильственной смерти. Зато положат начало новой жизни в иных условиях, новому человечеству, которое в свою очередь, даст Бог (а Он даст!), создаст новое сверхчеловечество. И так далее по пути совершенствования, усложнения, восхождения к Господу Богу.
Вот так примерно всё это будет. Конечное конечно, и вполне технически реальное бессмертие на деле отнюдь не означает, что его носители никогда не умрут. Утешает лишь то, что жизнью – в истинном смысле – бытиё смертного никак нельзя назвать. Ибо воистину Жив лишь Тот, Кто воплощает Собой всю бесконечность Мироздания.