И НЕПРЕДВИДЕННОЕ СБЫВАЕТСЯ
Armstrong Sperry
The unforeseen happens
Перевод: Павел Вегов
По всей длине Южной улицы Нью-Йорка (South Street) разместились судовые верфи и причалы, напоминая форму растопыренных пальцев человеческой пятерни от берега Ист Ривер к её середине. Начиная от района Уолл Стрит и до улиц Маркет Стрит и Пайк Стрит непрерывно тянется лес высоких мачт, устремлённых вершинами в высокое небо. Если бы вы были немного сведущим в морских делах человеком, способным отличить одно судно от другого, вы могли бы увидеть там бриги, барки, баркентины, клиперы, пироги индейцев, почтово-пассажирские пакетботы известной судоходной компании Блак Бол Лайн, мощные китобойные суда из Нантакета, фламандские люггеры и французские корветы. Длинные шеи их бушпритов, вытянувшись поперёк прибрежной улицы, почти касались орлиными клювами закрытых ставней окон грузовых складов. Суда со всех гаваней мира либо загружали здесь на борт грузы хлопка, муки, калийных удобрений и другие товары, либо освобождали свои трюмы от доставленных в Нью-Йорк тюков ароматных душистых чаёв, китайского шёлка, огромных бочек сахара и цистерн с ромом.
Жизнь Южной улицы целиком принадлежала морю. На флагштоках развевались на ветру корабельные флаги. Через стёкла прибрежных домов виднелись квадранты, компасы, барометры и другое морское техническое снаряжение. Рядом теснились дома торговцев, страховщиков, акционеров, торговые лавки по продаже больших и малых парусов, судовых крепёжных приспособлений. Вот в такой картине торговая жизнь континента обеспечивалась жизнью океана в активной и шумной портовой суете, от шума и треска которой закладывало уши, затемняло глаза и сбивало с толку.
Двадцатый пирс выглядел совсем почерневшим от времени и копоти. По прилегающей к нему и вымощенной булыжниками мостовой грохотали железными колёсами телеги, цокали коваными копытами лошади, стучали грузовые тачки, и наполненные до верха бортов, и пустые, во все стороны сновали портовые грузчики.
У этого причала стояло сейчас судно, мачты которого совершенно не соответствовали пропорциям и оригинальной архитектуре других кораблей. Солнце ласково пробегало лучами по его ярко сверкающим реям, по линиям металлических штифтов в перилах, по золотой облицовке поднимающегося с элегантным изгибом кверху надводного киля корабля.
Вид корпуса корабля вызывал впечатление застывшей в напряжении и готовой к прыжку борзой собаки, и на её фок-мачте красовался брезентовый плакат с надписью:
ДО САН ФРАНЦИСКО
КЛИПЕР ЛЕТЯЩЕЕ ОБЛАКО
ОБРАЩАЙТЕСЬ В GRINNEL, MINTURN&COMPANY
Рядом с плакатом на высоком штоке развевался на океанском бризе ласточкиным хвостом корабельный красно-сине-жёлтый флажок. Откуда-то с глубины палубы доносились слова песни, исполняемой крепким мужским голосом:
Оу-оу-оу, моя жизнь моряка,
Как она мне мила и сладка,
Крепкие борта и ревущее море,
И на землю не встану я вскоре…
Этот клипер пришёл сегодня ранним утром с Востока, он был первым из судов, начавших сезон перевозки чая. Воздух был насыщен ароматами груза этого судна; это были первые поставки чая из Вампоа. Коммерсанты сновали вокруг клипера, словно мухи вокруг тарелки с мёдом. Ставки стремительно летели вверх. Даже лучшие чаи подвергались воздействию плесени от влажности морского воздуха во время длительного путешествия к берегам Америки, поэтому самое быстрое и первым прибывшее в порт судно неизменно объявляло за товар самые высокие цены.
Солидный господин китайской национальности, очевидно, приплывший сюда пассажиром этого только что прибывшего в порт судна, накрылся парчовой накидкой и вошёл в стоявшую возле пирса пассажирскую карету. Покачиваясь на булыжниках мостовой, она быстро покинула порт. На берегу группы моряков обступали капитанов судов; провинциальные пассажиры, стоявшие возле коробок и тюков с товаром, возле посадочных трапов и бортовых ограждений, с удивлёнными лицами разглядывали панорамы огромного города.
Скажу вам откровенно - Южная улица Манхеттена была в 1851 году одним из самых беспокойных мест Нью-Йорка, гудела и шумела механическими звуками с такой же интенсивностью, как улей гудит пчёлами. Без сомнения можно утверждать, что нью-йоркский Манхеттен был в те давние времена островом, для которого вся его жизнь, вся его деловая активность были связаны именно с морем.
Я пожирал глазами любую мелочь открывающегося моему взгляду портового мира южного Нью-Йорка с такой же жадностью, с какой голодный человек смотрел бы на стол, заполненный прекрасной пищей. Звон металлических колец якорных цепей и скрип лебёдок опускаемых и поднимаемых трапов звучали в моих ушах чудесной музыкой.
Сладкое чувство охваченности любыми корабельными запахами знакомо каждому моряку. И всё же порт южного Нью-Йорка каким-то неожиданным ударом поразил меня, собрав в себе и запахи стокгольмской смолы, и привкусы гниющих фруктов, рыбьего жира и рыбьей чешуи. Тем не менее, этот запах показался мне таким же чарующим, как аромат арабских духов! Наш порт в Восточном Бостоне окружал людей такими же запахами, и это на какое-то время уменьшило мою тоску по дому.
Мой сундук с вещами, латунный и по-настоящему морской, если уж вам угодно, уже находился в скромной комнате отдыха моряков. В нём были упакованы мои запасы непромокаемых штанов, шерстяного нижнего белья, дождевых накидок и плащей, морских сапог. Там же была и моя драгоценная подзорная труба, вместе с разными мелочами, которые, как убеждал меня в родном мне Бостоне старый моряк Мессина, наши деды всегда брали с собой при выходе в море.
В то утро в офис фирмы Гриннелл было передано рекомендательное письмо Дональда МакКея с моим именем и просьбой зачислить меня учеником, юнгой на формируемый экипаж нового клипера, начинающего дальние морские плавания. Оно и стало указателем моего дальнейшего жизненного пути, о котором до сих пор мог я только мечтать.
С готовностью и горячим желанием подписал я договорные обязательства, соглашаясь «добросовестно и честно служить работодателям в течение последующих двух лет; выполнять возлагаемые на меня обязанности, усердно используя свои скудные пока способности; беспрекословно подчиняться начальникам и старшим матросам; не присваивать себе корабельные товары и не использовать их без разрешения; не часто посещать бары и салуны или играть в азартные игры». Судовладельцы в свою очередь брали на себя в договоре обязательство обучить «…подписавшего договор ученика-юнгу всему, что требуется знать и уметь выполнять настоящему моряку, а также обеспечивать его достаточным количеством еды и питья…».
Конечно же, я уверен, мой дорогой читатель, что ты наверняка догадыва-ешься, что я должен был уйти в море теперь на новом клипере Flying Cloud (Летящее Облако), о котором с восхищением говорили моряки во всех портах нашего континента! Что ж – так и было! А происходили тогда события вокруг моей юной персоны вот как.
Я уже три года работал в Восточном Бостоне в портовой конторе и выполнял обязанности посыльного, курьера, дежурного, библиотекаря конторских документов, писаря и чертёжника. Через две недели после того как трудяга-буксир Аякс отбуксировал «Летящее Облако» из нашей Бостонской гавани, авторитетный морской волк Дональд МакКей остановился утром перед моим чертёжным столом и сказал:
- Что это с тобой случилось, парень? Вид у тебя сегодня, как у медведя на раскалённой сковороде…
- Да нет, почему, сэр, со мной ничего, всё нормально…
- Ничего, да? Готов держать пари - могу догадаться, что тебя так напрягает. Может, «Летящее Облако» не даёт тебе покоя, а? Ну, признайся!
Я медленно поднял взгляд от стола. Дональд МакКей продолжал рассматривать меня с хитрым блеском в глазах.
- А что, есть какие-то новости об «Облаке», сэр? – возбуждённо спросил я Дональда. – Она уже пришла в Нью-Йорк? Когда она уходит в плавание?
Дональд сел возле моего стола, напротив, и меня поразило, что я уже давным-давно не видел его таким стройным, так гордо выпрямившегося, с высоко поднятой головой.
- Да, пришла она, пришла… Так и есть…- подтвердил старик. – Аккуратно прижалась, как жук, к пирсу 20. Её готовят к рейсу вокруг Мыса Горн в Калифорнию, а потом в Китай.
Дональд МакКей наклонился через стол в мою сторону.
- А не хотел бы ты, парень, пойти на её борту в плавание, а? Обнимать её мачту, а? Духу хватит?
Дональд задал вопрос тихим голосом, но он прозвучал в моих ушах как выстрел пистолета.
- Мы уже знаем многое, и о разных кораблях - продолжал Дональд, - но пока многие эти наши знания только теоретические. Вот ты можешь назвать любую деталь корабельной снасти, знаешь, что это и где, и для чего, но готов биться об заклад, у тебя будет куча проблем до зубной боли в реалиях океанского плавания. Есть только один способ хорошо познать корабль, парень. Это быть на его борту, быть на нём в плавании. Вот твой добрый друг, старый капитан Кларк Мессина, хоть и соглашается с этим, да не всегда прислушивается к моим мнениям...
Боже, о чём говорит МакКей! Плыть на «Облаке»! От охвативших сердце чувств у меня перехватило дыхание.
- Я поговорил о твоей кандидатуре с Гриннелами – с достоинством продолжал Дональд, - и если ты сможешь произвести на них положительное впечатление, они готовы будут подписать с тобой договор. Я беседовал ещё и с твоей доброй матерью, и объяснил ей, что если ты хочешь стать хорошим судостроителем, то должен пройти через огонь, и воду, и медные трубы, а не смотреть на мир из окна конторы. Твоя мать доверяет мне, и высказала согласие.
- Моя мать согласна!? – восхищение непроизвольно громко выплеснулось с моего языка.
Дональд МакКей утвердительно кивнул головой. Он приподнялся со стула, положил ладони своих рук на мои плечи и крепко пожал их.
- Только ты крепко подумай, прежде чем принять окончательное решение. И днём, и ночью думай, – наставнически советовал мне Дональд. - Никому в жизни не советовал бы я считать морскую жизнь безопасной, считать её увлекательным средством достижения своих целей. Она трудна, жестока и опасна; она приносит моряку мизерную зарплату, и сулит такое же будущее… Но в сердцах многих женщин-морячек будут проливаться по тебе слёзы... Да, это суровая школа, и она не прощает ни одной ошибки. Думай об этом, парень, и коли решишься начать такую жизнь – твою заработную плату ежемесячно будет получать твоя мать, и заботы о матери, по крайней мере, не будут терзать твою голову.
- Для меня нет ничего важнее и дороже в жизни, чем возможность идти в плавание на борту «Облака», сэр. Я согласен, - только и смог твёрдо и уверенно сказать я Дональду.
Он усмехнулся.
- Да я был уверен, что услышу от тебя именно такой ответ. Ты всё-таки поговори об этом с матерью, парень, и тогда уж прими решение. И коли примешь это решение положительно, в чём я не сомневаюсь, да благословит тебя Господь.
Я вернулся домой только к вечеру. Мама была в гостиной, они сидели возле печки вместе со старым другом семьи, отплававшим свои мили морским капитаном Мессиной, державшим во рту свою старую табачную трубку. В доме царила какая-то атмосфера ожидания, будто должны сейчас произойти какие-то чрезвычайные события.
Мать подняла глаза и смотрела на меня, когда я входил в гостиную. Я чувствовал какой-то огонёк и блеск в её глазах. Она отложила в сторону лежавшее на её коленях вышивание и подошла ко мне.
Не дав мне произнести и слова, с восхищением произнесла:
- Ты выходишь в море на борту «Летящего Облака»! Милый сын, как я рада! – мама поцеловала меня, и хотя её сердце разрывалось от волнения, голос оставался уверенным, мягким и ласковым.
С хрустом в суставах ног старый капитан Кларк Мессина поднялся со стула и подошёл ко мне.
- Ты решил стать настоящим моряком дальнего плавания, парень, - хрипло произнёс старик, положив ладони на мои плечи. – Об этом я и разговаривал сейчас с твоей матерью. Я наблюдал за тобой, когда ты был ещё совсем маленьким ребёнком и сам сооружал кораблики из картонных коробок. Помню, как ты связывал их бечёвкой и заставлял плавать в каждой луже между домом и холмом Банкер Хилл. Море для таких, как ты, парень. В отличие от этого выскочки МакКея, ты никогда не будешь тратить дни и годы, сидя у окна в конторе, вместо того чтобы чувствовать под ногами настоящую палубу корабля! Это единственная стоящая жизнь для настоящего мужчины! Разрази меня гром, если бы я под старость не заржавел тут, на берегу, переодевшись в старые джинсы, я бы и сам пошёл в море на борту «Летящего Облака»! Этому кораблю нужны настоящие моряки, отважные жители солёных океанов!
- Ох, если бы он был немного старше…- с беспокойством выговорила мама.
- Старше? – раздражённо спросил Мессина. – Ему ведь уже пятнадцать, не так ли? Я так скажу – чем раньше человек начнёт заниматься своим делом в жизни, тем лучше
Я словно потерял способность двигаться и говорить. Хоть убейте меня – не мог произнести ни слова. Я озирался по комнате, смотрел на ежедневно окружавшие меня предметы, и не узнавал их, будто впервые вижу. Букет сухих цветов под стеклянным колпаком на каминной полке; нарисованный мамой в детстве рисунок в стеклянной рамке с нацарапанным под ним детским почерком «Эбигейл Уинтроп, семь лет»; журнальный портрет какой-то злополучной императрицы Азии; статуэтки и всякое прочее. Только теперь, когда я должен был покинуть стены родительского дома, я почувствовал, что всё это было для меня жизненно значимым.
Что ж, всё было теперь решено. Мне предстояло добраться пассажирской каретой до Нью-Йорка. Мероприятие, которое и в обычных обстоятельствах было бы для меня большим приключением; но с перспективой обойти Мыс Горн на борту красавца-корабля «Летящее Облако» моё состояние перед началом путешествия было просто волшебным.
Последующие несколько дней пронеслись, как во сне. В день моего отъезда в Нью-Йорк, когда уже наступил вечер, и когда карета подъехала к двери нашего дома, мой саквояж стоял на полу у входной двери, заполненный аккуратно уложенными в нём вещами. Чистая рубашка, нижнее бельё, толстый шерстяной свитер, связанный для меня мамой. Хоть уже и наступил месяц май, она настояла на том, чтобы я обязательно взял с собой свитер.
- Это тебе для погоды, что встретит тебя, когда будешь обходить на корабле Мыс Горн – убеждала меня мама.
В саквояже находилась и латунная подзорная труба, что подарил мне наш старый друг капитан Мессина Кларк.
- Самая лучшая моя труба, парень, береги… - с нежностью промолвил старик, поглаживая ладонью её металлический корпус.
Конечно же, не забыла она положить в мой саквояж и коробку с бутербродами и моими любимыми пирожками.
Я на прощанье нежно поцеловал маму, со слезами на глазах крепко обнявшую меня и прижавшую к себе. Её губы шептали мне прямо в ухо:
- Да поможет тебе Боже, сынок, спасёт и поможет вернуться домой живым и невредимым.
Я старался высоко держать голову и не поддаваться эмоциям. Я же моряк. Я же собираюсь пойти в море.
Мессина обхватил ладонями мои руки.
- Помни, малыш, - немного смущаясь, пробормотал старик, - Когда ока-жешься там, на юге, у Мыса Горн, распредели руки так: одна рука для себя, а другая рука для корабля! Никогда не забывай это! Одна рука для себя, а другая для корабля!
Мой славный старый Мессина! Не мог я и предположить тогда, что когда жизнь предоставит мне возможность вновь оказаться в заливе нашего Восточного Бостона, ты уже покинешь мир земной.
Покойся с миром, старый мой друг, спи спокойно на зелёном и тихом кладбище, на Фиддлерз Грин, где многие другие добрые моряки тоже упокоились рядом. Ведь если не было бы тебя в моей жизни, капитан Мессина, насколько другой могла бы оказаться моя судьба – только Богу известно.
От волнения я потерял дар речи и выглядел, наверное, довольно тревожным. Подбадривая меня, Мессина воскликнул:
- Выше голову, парнишка, «Летящее Облако» ждёт тебя!
Он вытащил из кармана платок и, отвернувшись, стал активно вытирать им щёки, глаза и нос. Я перешагнул через тротуар в сторону ожидающей возле дома кареты и поднялся в её кабину. Дверь с громким щелчком захлопнулась, щёлкнул хлыст кучера, лошади натянули упряжь, и мы двинулись в путь. Уже вечерело. Очень скоро нас догнала и темнота, и в памяти моей сохранились только покачивания и толчки кареты, уверенно двигающейся по хорошо ей известному шоссе в сторону Нью-Йорка.
«Летящее Облако» должно было покинуть порт и отправиться в плавание с послеполуденным приливом. Грузчики друг за другом сновали вверх и вниз по наклонному трапу, уже заканчивая загрузку нижней палубы. Небольшие остатки груза на причале означали, что все погрузочные работы почти завершены. Находившиеся на причале рядом с грузом помощники капитана активно выкрикивали последние указания. Сложное и хитрое это дело – укладка грузов на корабле. Особенно это касалось «Облака», поскольку не было пока опыта в практическом использовании этого корабля. Груз должен оставаться стабильно закреплённым и сбалансированным на всё время плавания судна.
В полдень со своим морским сундуком на плече я уже поднимался на борт корабля. На дне сундука, конечно же, покоилась плотно прижатой моя гражданская одежда, на тот день – кто знает, когда он будет, – когда я снова смогу ступить на родную землю. В моём новом снаряжении я чувствовал себя готовым пройти все испытания на звание морского волка. На мне синяя рубашка, парусиновые морские брюки клёш, стянутые в талии и широкими штанинами падающие вниз до полу, лакированная шляпа с виднеющимися на лентах адмиральскими вымпелами, чёрный шёлковый нашейный платок, и, наконец, морской нож-кинжал, с важностью болтающийся на моём ремне…
Я совершенно не осознавал тогда, ещё не начавший службу юнга, насколько отличаются от меня и цвет кожи лица и рук, и походка опытных моряков, которые сновали по палубе да открывали и закрывали дверцы бортов. Опустив на палубу свой окованный латунью сундук, я стал осматриваться вокруг. Как же этот длинный и знакомый мне размах палубы радовал мой глаз! Я охватывал взглядом паутинные лабиринты такелажа и чувствовал прилив радости, гордости и благодарности, которым наполняют нас самые близкие сердцу вещи.
Возможно, судьба человека определяется ему во время рождения. Наверное, это так и для кораблей… Мысль за мыслью пролетали в моей голове, беззвучно и ласково, я в завороженном состоянии стоял на палубе и будто разговаривал со своей королевой, принимающей меня в свои объятия, на свой борт:
- «Летящее Облако», ты же знаешь - я твёрдо верил, что наши пути и судьбы пересекутся! Ты же не думала, что сможешь покинуть нью-йоркский порт и отправишься в Китай без меня на своём борту, ведь так? Я слышу ласковые всплески воды у твоих передних бортов, слышу музыку скользящих по блокам канатов. Ты что-то хочешь сказать мне, милая моя королева? Что дует свежий живой ветер, что мы проходим мимо изумительных сказочных островов?
- Эй, парень, ты ищешь кого-то? – склонился надо мной высокий и крепкий моряк в синей рубашке и в синем морском пиджаке.
- Я ученик, юнга, сэр.
- Ну, теперь уж я догадываюсь об этом! Окей, я второй помощник капитана. Для таких, как ты, я мистер Андрю. Ты слушай и внимай, когда и что я говорить тебе буду, если не хочешь, чтобы у тебя были со мной неприятности…
Он указал рукой на переднюю часть палубы.
- Размещайся вон там, в той половине палубы. Давай, топай с вещами в свою каюту, да побыстрее!
В этой части корабля под палубой и находилась каюта для юнг. Она могла располагаться на корабле в любом месте, но только уж не под основанием фока. На «Летящем Облаке» каюта юнг находилась глубоко в носовой части, что очень соответствовало достойному названию корабля. Для внешнего глаза с палубы это был просто люк на поверхности передней части палубы. Сразу под люком находились две небольшие квадратные ниши, похожие на большие коробки. В одной из них находились четыре подвесные койки, в другой - шесть. Я протиснулся в «коробку» по правому борту, и в слабых серых лучах света, проникающих в каюту через небольшой иллюминатор, разглядел четыре койки, две на правой, и две на левой стенке. Вот это, вместе с тем, что увидеть в полутьме каюты сразу я не смог, и стало моим домом на последующие два года.
Каюта была наполовину завалена связками верёвок, парусиной, щепами для растопки, кастрюлями, сковородками, и другим хламом. Она выглядела как место свалки ненужных вещей, для которых на корабле не нашлось другого места. Поверьте, представшая перед моими глазами картина была совершенно безрадостной. Что делать - я освободил достаточное место для того, чтобы разместить свой сундук, присел на него и удручающим взглядом начал обозревать окружающий меня мир каюты. В памяти возникли образы высказывающего мне дружеские наставления старого Мессины, моей милой мамы, и, должен признаться, в этот момент я совсем уж не чувствовал себя отважным и храбрым моряком.
Мои мрачные мысли прервал звук открывающейся в каюту двери. Внутрь протискивался ещё один молодой парень, примерно моего возраста.
- Меня зовут Арчи Уорнер,- бросил он в мою сторону вместо приветствия. – А тебя как?
Я представился ему и спросил:
- Ты тоже ученик, тоже юнга?
- Да, и ещё два паря должны подойти. Ты когда-то уже выходил в море?
- Нет.
- О! Пока ещё настоящий земноводный, а?! Ну, будешь тянуться в кильва-тере, малыш!
- Да ладно, я могу тебе правильно назвать любой узел корабля, любую деталь, любую опору…- похвастался я перед соперником.
- Хм! – пробормотал Арчи. – Спорю, что могу быстрее тебя морской узел завязать!
- А докажи-ка!
Мы сразу же и занялись соревнованием в завязывании и развязывании морских узлов. С этого и стали мы с Арчи хорошими друзьями. У него получалось значительно быстрее, чем у меня, поскольку я неуклюже и долго возился с каждой верёвкой. Но уж точно, я мог бы напрочь победить его на такелаже верхней мачты. Он же родился в Нью-Йорке, и совершил только одно плавание на борту судна, вокруг городского залива да в прилежащих к городу водах. Арчи был с меня ростом, крепкий, как грецкий орех; лицо его напоминало маску, сплошь усыпанную веснушками, волосы своим кирпичным цветом непроизвольно привлекали внимание. Неудивительно, что совсем скоро у него было только одно имя – Брик Уорнер (Уорнер Кирпич).
Вскоре прибыли в нашу каюту третий и четвёртый её обитатели на время предстоящего плавания. Мы с Бриком с интересом присматривались к ним. Проведя вместе минут пятнадцать, мы уже почувствовали их некоторое старшинство над нами. Одного из них звали Тэд Ланкрафт, другого – Джейк Уитлеси; очень скоро их имена сократились до Ланни и Уит, как их все потом и называли. Ланни был крупным парнем, в сажень ростом, ему недавно исполнилось шестнадцать лет. Его руки свисали далеко вниз, до колен, и как-то смешно торчали из концов рукавов. Взглянув на него, невольно создавалось впечатление, что вся его одежда была ему очень мала. У него было открытое и дружелюбное лицо, и вид у него был каким-то светлым, как у шведа.
В отличие от Ланни Уит оказался невысоком парнем, ростом как я и Брик. Насколько кожа Ланни выглядела светлой и гладкой, настолько она у Уита была загорелой и коричневой. Уит всегда был очень серьёзен, и, по моему мнению, совершенно не признавал юмора.
Прибывшие коллеги бросили свои дорожные сумки и сундуки на настенные койки-нары. Обменявшись краткими вопросами и ответами, мы быстро познакомились. Тогда мы ещё не знали и не представляли себе, что придётся нам стать близкими друзьями, крепко держаться друг за друга, вместе переносить удачи и неудачи, болезни, и даже смертельные беды, поскольку смерть в какое-то время приблизится очень уж близко к одному из нас.
Уит взял на себя лидерство на нашей части палубы, потому что у него уже был опыт годичного плавания юнгой на клипере Фейер Хейвен.
- Да, друзья, к тому же плавал-то я под командой Мистера Джонса, этого чёртового первого помощника нашего «Летящего Облака», - пояснял нам Уит. – Да чтоб его чёрт поджарил в его собственном жиру!
Вверху, на палубе, над нашими головами, прозвучал резкий и громкий свисток.
- Это нас вызывают! – крикнул Уит, устремляясь к лестнице. Мы дружно бросились за ним.
На палубе царил беспорядок, всё перемешалось - люди, такелажные ящики, бочки. Меня сбило с толку какое-то беспорядочное, хаотичное движение на всей палубе, беготня, крики. Если уж, по моему тщеславию, я гордился и хвалил себя, что знаю название и местоположение любой мелочи на корабле, в этот момент я не мог отличить одной вещи от другой. Нет в мире более беспомощного человека, чем оказавшийся в море сухопутный житель планеты. Хотя я с самого детства и был увлечён кораблями и судами, я не плавал ни на одной посудине, кроме как на рыбачьей лодке-плоскодонке. Я осознал теперь, что корабль, сооружённый на полу заплесневелого чердака - это одно, а корабль в море – это совершенно другое. Мы, юнги, суетились и мешали друг другу, запинались, падали на паруса, и были просто бесполезны.
Постоянно звучали отрывочные команды, грубые и совершенно непривычные для наших ушей. К счастью, от юнги, выходящего в плавание в первый раз, никто и не ожидал, что он что-либо знает либо умеет, и мы полностью оправдали такие ожидания. Мы просто тупо стояли на ногах или приседали, ухватываясь за канаты, когда проходящие мимо толкали нас в сторону.
Причал был полон толпой возбуждённых зевак, наблюдающих за происходящей вокруг суматохой. Свежий морской ветер теребил на мачтах полотнища флагов; длинные ленты с флажками и вырезками различных цветов придавали грязному причалу праздничный вид. В порт съехались жители с самых разных районов города, даже из Нью Джерси и Лонг Айленда. Это были жители Нью-Йорка, охваченные молвой о «Летящем Облаке» и его славой. Это были люди, одержимые томящимися в человеческой груди желаниями оказаться живыми свидетелями выхода корабля в море.
На причал медленно выкатилась пышная карета, запряжённая двумя гнедыми, энергично цокающими копытами по булыжнику мостовой. Из кареты грациозно вышли две элегантные молодые особы, сопровождаемые отцом, мистером Мозесом Гринеллом, владельцем и хозяином «Летящего Облака». На пирсе появился и капитан корабля Джосиа Перкинс Гризи. В его руках покачивалась пара хронометров, свёрток разрешительных для плавания документов небрежно выпирал из кармана куртки. Для своих коллег за глаза капитан Гризи был просто Перк, для нас же – Старик. Он был когда-то шкипером в порту Марблхед, завоевал большой авторитет в ходе перевозок чая из Китая, став капитаном торгового судна Онейда. Сейчас он поприветствовал молодого Мистера Минтурна, который собирался плыть с капитаном на «Летящем Облаке» до мыса Сэнди Хук, и оба джентльмена поднялись вместе на борт корабля, минуя шумную толпу провожающих.
Наконец последние ящики и бочки груза были перемещены во вместительное брюхо судна. Оно было загружено теперь до болтов её якорных цепей. Получив причитающиеся за работу деньги, портовые грузчики сразу же направились в ближайшие пивные бары. Их работа завершена. «Летящее Облако» может уходить куда угодно, хоть на дно океана, им до этого никакого дела теперь нет.
Люди в толпе на причале размахивали руками и громко кричали. Оркестр звучно воспроизводил мелодию прощального морского марша «Затерянные в безднах глубоких…». Глотая возникающие в горле сухие комочки грусти, я со слезами на глазах испытывал печальное удивление слышать при выходе из порта в плавание такую музыку. Уит пожертвовал последний имеющийся в его кармане доллар, опустив его, поддавшись уговорам портового шарманщика, во внушительного вида переносной ящик. Брик Уорнер мило попрощался со своей розовощёкой возлюбленной. Ланни притащил в каюту запас шариков сухой корицы и пачку ирландского табака. Я написал и оставил в почтовом ящике на причале три письма – одно Дональду МакКею, второе маме, и третье Мессине Кларку.
Вот мы уже и в движении… Выкрики из толпы, пожелания доброго пути, прощальные фразы еле слышно долетали до нас через медленно увеличивающийся водный пролив между нашим кораблём и портовым причалом. Буксир «Аджекс», пыхтя, как морская свинья, вытащенная из воды, медленно тащил наше «Летящее Облако» между пирсами причалов, направляя судно в открытые пространства залива и помогая ему поймать волны надвигающегося прилива.
Напряжение наших чувств было равносильно напряжению колец металлической пружины.
Вот отдан якорь, и к походу всё готово,
Прощай, родимый берег, прощай, родной причал.
Пора нам уходить, к тебе вернёмся снова,
И чтоб скорее нашей встречи час настал…
Вот и освобождены от чехлов да подняты все паруса. Нас встретил благо-приятно сопутствующий «Летящему Облаку» северный ветер. Матросы забрались на реи и установили по местам кливера. Реи на фок-мачте и на бизани заставили паруса поймать ветер и чуть наклонить голову корабля на правый борт. Подчиняясь желаниям парусов, корабль наклонил голову вправо, сила тяги ветра натянула паруса и заставила судно двигаться вперёд. Невысокая волна белым гребнем поднималась у задней части бортов. «Летящее Облако» медленно двигалось вниз по течению реки в сторону Губернаторского острова и Нижнего залива.
Корабль скользил по воде с гордым видом и с высоко поднятой головой, словно прекрасная леди, одевшая новое бальное платье, осознавая свою красоту и наслаждаясь вниманием и восхищением окружающих, прихорашиваясь и немного модничая…
Окна расположенных по берегам реки домов были полны лицами жителей, которые размахивали руками, выкрикивали пожелания удачи и счастливого плавания. Я стоял, тесно прижавшись к борту, и с чувством доброго расставания наблюдал, как от нас всё дальше и дальше уплывает нью-йоркский Манхэттен.
Меня невольно охватила грусть разлуки - ведь я покидал родное и единственное для меня место на земле, где я жил рядом с близкими мне людьми. Но корабль и сейчас был полон жизнью, и хотел увидеть другую жизнь, что ждёт нас впереди; и я был на его борту, жил теперь вместе с ним. Постепенно осознавая это, я почувствовал внезапный подъем духа и успокоение. Как же это здорово – быть молодым! Как славно чувствовать, что мир распахнул тебе свои объятия!
Мимо бесшумно скользили по воде другие суда, экипажи приветствовали друг друга, чайки проносились вокруг фок-мачты, чуть не задевая её крылом. Головной портовый маяк уже далеко позади. Удаляются холмы Стейтон Айленда. Медленно проплывает мимо пустынная полоса побережья Кони. «Летящее Облако» впервые и с гордостью почувствовало под собой желанную глубину морских просторов. За горизонтом океана его манил и ожидал новый мир.
- …Пусть понесут тебя вперёд только попутные ветры, «Летящее Облако»! Пусть трюмы твои постоянно наполняются желанными грузами! Пусть всегда ожидают тебя глубокие и спокойные гавани…
---------------------------------------------------
---------------------------------------------------