Часть вторая:
ФАЛЛОИМИТАЦИЯ
«Лишь тот достоин счастья и свободы,
Кто каждый день идёт за них на бой!»
(И.В.Гёте «Фауст)
ГЛАВА 1.
«Когда в лихие года пахнёт народной бедой,
Тогда в полуночный час, тихий, неброский,
Из леса выходит старик, а глядишь – он совсем не старик,
А, напротив, совсем молодой – красавец Голгофский»
(Борис Гребенщиков)
На могиле знаменитого философа конца восемнадцатого века Григория Сковороды написана эпитафия, им же самим и сочинённая: «Мир ловил меня, но не поймал». Константин Владиславович Голгофский, считавший себя трикстерствующим импровизатором, в приватных беседах, а иногда и в социальных сетях старался, бывало, намекнуть, что его, дескать, тоже мир никак не может уловить. Сие утверждение опровергнуть сложно – Голгофский действительно умудрился создать ряд достаточно заметных проектов на пересечении психологии, философии, культурологии и мистицизма, при этом, умудряясь как-то лавировать и не увязнуть в силках Системы. При всём том, в отличии от Сковороды, трудно объективно сказать – ловила ли его сама Система, или же Константин Владиславович был ей абсолютно неинтересен.
Рассуждая трезво, и сам Голгофский порой соображал, что существует, как минимум две причины для того, чтобы Система мало им интересовалась. Первая - чрезмерно кудрявый слог, каковым Голгофский изъяснялся и устно, и письменно. Вторая - Система не усматривала в кипучей деятельности Константина особой опасности для себя по причине отсутствия сколько-нибудь заметной армии последователей. Несмотря на две этих достаточно весомых причины, иногда Голгофскому мнилось, будто он - опаснейший для Системы элемент. Можно сказать, что его коньком (подобно тому, как для одного из героев фильма «Собака Баскервилей» - доктора Мортимера, профессиональным коньком было умение отличить череп негра от черепа эскимоса) служила способность находить редчайшие ракурсы и акценты во взглядах и описаниях множества явлений. Увы, эти ракурсы и акценты действительно могли бы существенно навредить Системе, ежели бы у них появилось множество сторонников и последователей. Однако, уделом горе-ревоюционера был если не полнейший, то значительный игнор современниками его находок, идей и призывов. Тому, признаться, и сам Константин Владиславович немало поспособствовал, в большинстве случаев, не доводя свои идеи до добротного и красиво упакованного товарного вида, в каковом они, возможно, и нашли бы многочисленые отклики – их автор, забросив для небольшой (к тому же еще и часто меняющейся) аудитории своих последователей, ту или иную оригинальную идею, тут же принимался интересоваться совершенно иными темами. В итоге – наследил много и во множестве областей, но как-то мимоходом – следы становились тусклыми и едва различимыми – идти по ним мало кто решался. Так что действительно – мир Голгофского положительно не поймал, однако, пожалуй, и не сильно этим предприятием заботился. Эдакий «неуловимый Джо, которого никто не ловит».
Сам же Константин Владиславович жаждал героического удела и судьбы мученика за идею. Фамилия Голгофский отнюдь не являлась его родовой - так окрестили его более маститые товарищи по Гильдии литераторов (надобно заметить, что сия Гильдия, для героя этой главы, являлась одной из как минимум пяти-шести других – сам он величал себя Раз-Гильдяем, способным достаточно профессионально заниматься многим, более того, еще и противоречивым, не увязнув в чём-то одном по уши).
Посчитав себя прототипом некого Голгофского, прописанного одним современным классиком литературы в нескольких известных повестях, Константин, недолго думая, даже потрудился поменять паспорт. В новой фамилии он прозревал связь с тяжелым несением некоего креста. Началось все с детских впечатлений. Костя был ранимым и чувствительным мальчиком. В возрасте девяти лет родители брали его с сбой на просмотр весьма недетских кинофильмов, вышедших в семидесятые годы на экраны советского кинематографа. Для себя родители объясняли необходимость брать мальчика с собой тем, что его не с кем было оставить, для Кости же тогда случилось знакомство с киношедеврами про декабристов, Софью Перовскую с подельниками и про Емельяна Пугачева. Будучи не в силах, по причине крайне юного возраста, взять в толк идеи этих фильмов и их героев, живое воображение мальчика, тем не менее, отозвалось на атмосферу некого героического противоборства с тиранией окружающего мира. Особенно впечатлили Костю сцены казни, поразившие юную душу: великие актёры советского кино отобразили мужество и торжественность поведения бунтарей в суде и в роковые минуты на эшафоте.
Надобно отметить, что в ту пору дружил Костя с сыном знакомых семьи - Артуром, которого, его родители, в свою очередь, также водили на все эти фильмы. К тому же, Костя с Артуром учились в одном классе, да и жили неподалёку, так что со школы частенько возвращались вместе. Между друзьями происходили занятные беседы, такие что, услышь их со стороны человек досужий – испытал бы он, как минимум, немалое удивление. По пути домой, размахивая портфелями, ребята вели примерно такие диалоги:
- Как бы ты хотел, чтобы тебя казнили: четвертованием или повешеньем?
- Я бы, пожалуй, предпочёл быть сожжённым на костре!
Разговоры, вестимо, были шуточными, но, тем не менее, отражались в фантазиях и рисунках на полях школьных тетрадей. Потом всё это было забыто, но в юношеские годы вновь в его руки притягивалась литература о прославленных бунтарях всех времён и героические фильмы, а в голове крутились песни, к примеру, с таковыми словами:
«Пламя плоть его завертит,
Но зато – каков эффект!
Самый яркий путь в бессмертье –
Это Аутодафе!»
Ощущение избранности для хотя бы какого-то подвига, и финальной сцены восхождения на эшафот в накрахмаленной белой рубашке с расстегнутым воротом и гордо поднятой головой, не покидало Константина. Подвиг все не подворачивался, хотя Константин Владиславович долгие годы готовил себя к нему. И вот полвека уже прожито. Размениваться на уголовщину решительно не хотелось, а случая возглавить революционное движение хотя бы в отдельно взятом районе Санкт-Петербурга как-то пока не представилось. Словом, перспектива прожить жизнь впустую уже маячила где-то на горизонте.
К излёту пятого десятка жизни Константин создал несколько методов, достаточно известных в узких психологических и культурологических кругах и написал более двадцати книг, посвящённых разнообразным темам на стыке психологии, философии, мистицизма и исследования социальных процессов. Издательства брались их печатать, однако тиражами от пятисот до двух тысяч экземпляров. Потрудился Костя и в жанре журналистики, и, даже, на поприще художественной литературы, придумав несколько сюжетов, в которые ухитрился впихнуть, на фоне любовных похождений своих героев, изрядную философическую солянку, сдобренную наблюдениями над тем, как Система зомбирует граждан. На одну из подобных книг, размещенных, к тому же, еще и в интернете, в две тысячи пятнадцатом году, автору пришёл весьма лестный отзыв от некоего благодарного читателя из Европы, назвавшегося Жоржем Хейтиным. Хейтина, помимо книги, заинтересовали новаторские психологические методы, придуманные Константином Владиславовичем, совмещающие импровизированное театральное действие с элементами архетипической психологии Джеймса Хиллмана и подкреплённые теоретической базой современной философии. После недолгой переписки, Константин был приглашён провести в начале сентября того же года в Провансе пятидневный семинар на тему основных идей, заложенных Фридрихом Ницше в своего «Заратустру».
Костя воодушевился, ибо приглашение сулило разом несколько весьма ощутимых выгод. Тут и знакомство с дюжиной новых людей – русскоязычных европейцев, и весьма внушительный гонорар, дающий возможность совершить давно уже задуманный тур по Европе месяца эдак на три, и, помимо прочего, углубиться в практическое изучение темы высот человеческого духа и методов выработки недюжинной силы воли. Что касаемо Жоржа – а это оказался именно легендарный и загадочный персонаж, фигурировавший в первой части повествования – то он преследовал свои цели. На тексты весьма оригинального, и, в то же время, малозаметного автора, обратил его внимание один из учеников, как раз занимающийся изучением новинок литературы и интернет-блогов. Прочитав пару произведений Константина, Жорж сделал для себя вывод, что автора можно подключить к одному из проектов, разворачивающихся в России. Собрав для тренинга десяток досужих толстосумов, он понимал, что обучить чему-то путному подобного рода людей Константин вряд ли сможет, тем более, в короткий срок. Эти люди обеспечат автору весьма достойный гонорар и время, которое тот сможет провести, путешествуя с ним – Жоржем по важным, с точки зрения предстоящих тому задач, местам Европы, дабы еще и успеть пройти весь необходимый инструктаж.
Семинар начался с весьма забавного казуса. Дело в том, что достаточно большую часть своего «Заратустры» Ницше писал, проживая в Провансе, неподалёку от Ниццы, в местечке Эзе. Особенность этого посёлка такова, что он разделён на две части: так называемые Нижний Эзе – несколько домиков возле уютного пляжа и железнодорожной станции, и Верхний Эзе – на высоте как минимум семисот метров над морем, где, собственно, в своё время, жил сам Ницше. Будучи человеком, мучимым сильнейшими головными болями, перепадами настроения и затяжными депрессиями, Ницше, тем не менее, ежедневно – решив следовать распорядку своего героя – спускался по горной тропе к морю, а затем поднимался наверх. Константин, при одобрении Жоржа, предложил участникам семинара на пять дней подобный же образ жизни – утром все встречаются в Верхнем Эзе, начинают какие-то дискуссии и практики, затем спускаются к морю по «тропе Ницше», проводят там около полутора часов перерыва, купаясь и обедая, а затем поднимаются наверх, где и продолжают вечерние практики. На том и порешили.
В первый же день, после спуска по достаточно крутой тропе, в ходе которого один из участников умудрился чуть не вывихнуть себе ногу, а остальные изрядно натерпелись страху, основная часть группы категорически отказалась подниматься вверх и вообще совершать ежедневные спуски и подъёмы. То, что вдребезги больной Ницше регулярно проделывал в течение нескольких месяцев, оказалось решительно не под силу современным любителям психологии и эзотеризма. Лишь сам Костя и Жорж изъявили намерение продолжить восхождения и спуски, все остальные участники, дабы избежать такой участи, готовы были заплатить вдвое, помимо назначенной суммы – только бы заниматься исключительно на пляже.
Упоминание о сём казусе понадобилось автору для демонстрации той пропасти, что образовалась немногим более чем за столетие, между силой духа людей прежних и нынешних – и пример этот не раз еще может вспомниться читателю далее, по мере продолжения и расширения повести, в особенности – при приближении развязки.
Итак: Константин Владиславович прошёл за три месяца тщательный инструктаж под руководством самого Маэстро, и ждал того часа, когда ему нужно будет вступить в большую Игру. Наконец-то, в его жизни забрезжила возможность причаститься к чему-то большому, опасному и пленительному для его беспокойной души.
В июне две тысячи девятнадцатого года Голгофский, дабы подзаработать деньжат, проводит в Питере двухдневный семинар, посвящённый тому, как работает человеческое восприятие, создающее, так называемую, согласованную реальность. В зале на Дегтярной улице присутствуют около двадцати человек – большая часть из них – женщины от сорока лет и старше. И, всего лишь, один мужчина, чей внешний вид напоминает Константину кого-то очень знакомого, причём, знакомого не лично, а скорее, очень узнаваемого. Молодой человек представляется Анатолием Сергеевичем Петуховым. И, в этот момент, Голгофский вспоминает образ, крутившийся в его мыслях с первого взгляда на парня. Удивительное совпадение – мужчина, будто брат-близнец, похож на Сергея Анатольевича Курёхина – легендарного музыканта, скандального шоумена, философа, актёра и режиссёра, непревзойдённого трикстера-импровизатора восьмидесятых-девятностых годов прошлого века. Лично с Курёхиным Костя знаком не был – лишь как зритель выступлений Поп Механики , телепередач, а после трагической смерти Курёхина в возрасте сорока двух лет от редчайшей болезни – по записям в интернете, книгам, воспоминаниям друзей.
Анатолий, коему, кстати, в сентябре исполнится сорок лет, оказывается, прекрасно осведомлён о своём сходстве с гениальным импровизатором: впервые услышав о совпадении лет пять назад, он изучил практически все материалы, имеющиеся в интернете, стал носить такую же причёску и очки, как у Капитана, и уже не тушуется, встречая изредка удивлённые и восторженные реакции на свой облик. К тому же, в наши дни крайне редко встречаются люди, помнящие или, хотя бы, что-то слышавшие о великом Курёхине, потрясавшем в девяностые почти всю Россию своей игрой – игрой музыканта, актёра, шоумена, а главное – Игрой в создаваемые им реальности.
Голгофский замечает, что именно в этот день – шестнадцатого июня, Сергею Курёхину исполнилось бы шестьдесят пять лет. Одна из присутствующих дам – единственная из собравшихся, кто также, как и Константин, весьма наслышана о Капитане, подсказывает, что по поводу юбилея, друзья и соратники Сергея Курёхина собираются снять художественный фильм: даже проводится кастинг на главную роль. Петухов живо откликается, находит ссылку, и, во время одного из перерывов, созвонившись с организаторами юбилейных мероприятий, договаривается о встрече с ними.
Родившийся лет десять назад на просторах социальных сетей стиль четверостиший «пиражков» (именно через «а»), подарил читателям ряд шедевров этого, скажем так, нового вида современного искусства анонимных авторов, чья задача – в ёмком, часто не рифмованном четверостишии передать, используя ассоциативные ряды, наполненные своеобразным, иногда, очень перчёным юмором, некий короткий афоризм или каламбур. Применительно к акценту, поставленному автором на историю с Петуховым – Курёхиным, вполне будет уместен следующий пиражок:
«висит на сцене в первом акте
бензопила ведро и ёж
заинтригован станиславский
боится выйти в туалет»
Задав читателю ориентиры относительно ожиданий, обращённых на дальнейшую цепочку событий, связанную с Толей Петуховым – практически, двойником легендарного Сергея Курёхина, мы обратимся далее к речам, с которых Голгофский начал семинар:
- Если понаблюдать за собственным вниманием, то можно обнаружить, что одномоментно - пока рассмотрим лишь пример зрительной модальности - внимание разделено на очень большое количество «экранов», на каждом из которых прокручивается определенный визуальный ряд. Конечно, что не у всякого, и не всегда получается подобное наблюдение - для него нужен опыт и регулярная практика. Однако, рано или поздно вы убедитесь, что в каждый конкретный момент времени можно выделить основной экран – тот, на котором сосредоточена большая часть сознательного внимания. Он может быть внешним - визуальное восприятие внешних процессов, естественно, со всеми фильтрами, выделениями фигуры из фона и скачками фокуса внимания, носящими также вероятностный характер, а может быть и одним из внутренних экранов – на каком-то из них недавнее воспоминание, на другом – фрагмент сновидения, на третьем – некая фантазия – таких экранов огромное множество. Это воспоминания, элементы различных сновидений, фантазий, фрагментов фильмов, рассказов, историй - статических и динамических, ярких и туманных, цветных и черно-белых, близких и дальних, относящихся ко всем возможным моментам жизни, а в фантазиях – и выходящим далеко за ее пределы в прошлое и будущее, и разнесенных в пространстве от нынешнего местоположения до далеких звезд или воображаемого микромира.
На этих словах присутствующие оживились, ибо большинство считало себя людьми, сколько-нибудь, да опытными, и принялись считать - кто сколько подобных экранов сознаёт прямо сейчас. В среднем получалось по пять-семь, а одна женщина насчитала целых одиннадцать. Улыбнувшись, Константин Владиславович продолжил:
- Важно понимать, что все эти экраны существуют одновременно, но в доминанту внимания попадают с различным, скажем так, удельным весом. Обычно осознается от трёх до, порой, десяти-пятнадцати экранов, между которыми внимание скачет, опять же, по некому распределению вероятностей – вокруг основного на данный момент экрана существует некий спектр других экранов, куда внимание периодически попадает с убывающей вероятностью. Но, помимо них существуют исчезающее малые вероятности случайного воспроизведения еще и тех экранов, которые находятся за пределами сознания. Это могут быть забытые события, фантазии, сновидения, фрагменты историй и фильмов, лиц – они могут, вдруг, выйти на мгновение, а порой и на достаточно длительное время, в фокус, при появлении какого-то случайного раздражителя или потока ассоциаций. Кроме того, существует вероятность суггестивного формирования множества новых экранов – или, можно выразиться – не просто формирования, а, скорее, выведения из бессознательного, путем суперпозиции - наложения нескольких существующих там, по умолчанию экранов, сотканных из элементов памяти. Множество экранов существуют по умолчанию - не выходя в фокус внимания. К примеру, я, даже в состоянии глубокой без-образной медитации с остановкой внутреннего диалога, по умолчанию знаю, например, как меня зовут, что я сижу в таком-то городе, в такой-то стране, в такой-то квартире или каком-то ином месте на планете Земля, что у меня есть какие-то занятия, близкие люди, что сейчас такой-то год и месяц и происходят такие-то события в стране и мире, в моей личной жизни и так далее – тысячи таких знаний, по умолчанию, бессознательное непрерывно генерирует в виде спонтанного потока слов и предложений, большинству из которых соответствуют образы или образные ряды. Часть этих образов, порой, проявляется в сознании, как всполохи того, что выше я назвал визуальными экранами.
- Интересная модель, впервые встречаю такую, - отозвался Толя Петухов, - однако, каковы ее практические применения?
- К тому и веду, - молвил Голгофский, - всю совокупность этих проявленных экранов и экранов по умолчанию, в свою очередь, можно представить в виде распределения вероятностей, которое, ежели перевести это описание на математический язык – аналогично квадрату модуля волновой функции в квантовой механике. Но, ежели в квантовой механике квадрат модуля волновой функции описывает вероятность обнаружения микрочастицы в той или иной точке пространства-времени или в другой координатной системе, то, в случае экранов внимания – квадрат модуля волновой функции может описывать вероятность погружения в тот или иной визуальный экран, как отдельный мир. При предельном сосредоточении возможна абсолютная полнота присутствия в том или ином визуальном экране. А при дополнении экранов слуха и ощущений – еще большая полнота присутствия в том или ином мире.
- Прошу прощения, - прервала мэтра одна из слушательниц, - а можно без использования математики? Эти абстракции мне лично совершенно не понятны и только отвлекают.
Голгофского сие замечание ничуть не смутило:
- Стало быть, у вас появляются дополнительные экраны, выходящие в фокус внимания. Это совершенно нормальное явление. А то, о чём я толковал, означает лишь то, что само наше восприятие размазано по множеству миров - с различной степенью вероятности нахождения в каждом из этих миров. При этом, существует определенная вероятность сборки себя во всей полноте в определенном мире. Ситуация напоминает парадокс классической - копенгагенской интерпретации квантовой механики, с возможностью перехода к ее интерпретации с точки зрения современной версии Эвереттики - Многомирия. В эвереттовской трактовке – какой-то мир выводится на какое-то время в Доминату, а остальные в это время находятся на периферии. Для обычного сознания – таких миров не так уж много. В условиях так называемой согласованной реальности - существует некий, доступный людям нашей культуры, коридор восприятия. Однако, потенциально, существуют и миры, существенно отличающиеся от того, что входит в согласованную реальность. Для того, чтобы восприятие могло проникнуть в них, нужна дополнительная энергия, добытая, либо благодаря специальным процедурам внешней суггестии, либо же, для этого необходима постоянная практика накопления личной силы.
Благодаря именно такому сравнению с моделями квантовой механики, в любом случае существует отличная от нуля вероятность, так называемого, туннельного эффекта, то есть, спонтанного обнаружения себя среди элементов миров, выходящих за доступный нам коридор согласованной реальности. Накопление личной силы существенно повышает вероятность туннельного эффекта, вплоть до возможности абсолютной полноты присутствия в мирах, не входящих в доступный людям коридор возможностей.
- Правильно я понял, что существует вполне реальная возможность обнаружить себя целиком и полностью – не в фантазии, и не урывками - в некоем мире, отличающемся от привычного?, - вновь встрепенулся Петухов.
- Конечно! Представь огромную библиотеку, в которой собраны все возможные книги, описывающие, скажем, сегодняшний день, как его во всех подробностях воспринимаешь именно ты. Существует книга – оригинал, она, вроде бы, полностью описывает все детали перемещения твоего внимания по внешним и внутренним экранам. Есть книга, отличающаяся от исходной всего на одну букву, есть книги, отличающаяся на два, три, несколько слов, на целую страницу или даже на главу – в которой траектория твоего внимания проходит совершенно иначе, например, в другой последовательности. А есть книги, расположенные в библиотеке настолько высоко на полках, что до них очень трудно достать – нужно научиться высоко прыгать, к примеру – и в этих книгах описывается совершенно иные экраны твоего сознания, например, где-то ты полностью вписан в место, находящееся за тысячу километров отсюда. Есть и такие книги – еще менее доступные, в которых и сам мир, в котором ты большей частью пребываешь, как в основном фокусе своего внимания, отличается от привычного. Например, по действующему там законодательству, правилам и нормам поведения, другой структуре власти, иным людям, с которыми ты состоишь в отношениях. Есть и более диковинные книги в этой необозримой библиотеке – они описывают совершенно фантастические миры, даже внешне никак не похожие на привычную согласованную реальность.
- И что, туда действительно можно попасть?
- Насчёт диковинных – пока только теоретически, а вот в те, где нечто отличается по правилам и нормам или по месту и времени, но где предметы такие же, как мы привыкли их воспринимать – попасть туда можно, правда, с крайне небольшой вероятностью. Или же, эту вероятность можно повысить, ежели настойчиво заниматься увеличением личной силы.
- А как увеличить личную силу? Йога, цигун, медитация?
- В том числе и ежедневная телесно-энергетическая практика, но главное не это. Ведь львиную долю уже имеющейся у нас силы, мы сливаем Системе, в которую вписаны со младых ногтей. На поддержание устойчивости правил, её скрепляющих. Страх нарушить правила – уже отнимает очень много силы. Но об этом мы поговорим завтра, а сегодня я завершу своё теоретическое вступление, дабы мы могли перейти к практическим работам. Итак: ежели обойти наивный реализм восприятия, и вспомнить, что разделение на зрительную, слуховую, осязательную, обонятельную и вкусовую модальности – условны и отражают разделенность наших органов чувств, то можно хотя бы отчасти понять, какие возможности сулит всё то, о чём мы говорили. При условии, конечно, что этими процессами мы научимся управлять. А это возможно, хотя, пока только потенциально.
Был объявлен перерыв, и слушатели отправились в смежную комнату, дабы испить кофе или чаю. Голгофский умел говорить убедительно и зажигающе, а посему его речь практически никого не оставила равнодушным. В общем гуле голосов можно было различить и восторженные реплики (вплоть до гротесковых, типа: «пошью платье с отливом и – на Мальдивы!»), и скептические, и задумчивые. То и дело возникали горячие споры. В целом, к концу перерыва участницы и Анатолий сошлись на том, что всё это – только начало, и нужно дождаться практических упражнений.
Константин возвестил звоном колокольчика о возобновлении занятия. Люди воротились в зал, расселись на стульях, расставленных в круг. Выждав паузу, в ходе которой постепенно смолкли голоса и установилась тишина, Голгофский метнул взор в сторону Петухова:
- Ну что, Толя, расскажи пожалуйста, небольшой фрагмент любого сновидения, и мы с тобой попробуем самым наглядным образом показать и себе самим, и всем присутствующим, тот способ, которым мы ежесекундно поддерживаем так называемую реальность, данную нам в ощущениях - в том виде, в каковом она была нам внушена, начиная с самого детства.
Петухов задумался на минуту, затем изрёк:
- Пожалуй. Частенько, в последнее время мне вспоминается фрагмент из одного любопытного сновидения…
Голгофский прервал его:
- Мы не станем сегодня искать глубинные смыслы сновидения. Но то, чем мы займёмся – не менее увлекательно, ибо мы на практике увидим и услышим подтверждение тому, о чём я толковал до перерыва. Так что – рассказывай! Это может быть очень короткий фрагмент, без претензии на что-то необычное. Единственное правило – говорить от первого лица и в настоящем времени, как будто ты именно сейчас наблюдаешь сон. И еще – совершенно не важно сейчас то, насколько твой рассказ будет соответствовать тому, что ты видел во сне. Вполне можно дофантазировать.
- Изволь. Я всё-таки расскажу тот фрагмент, о котором и собирался поведать.
Петухов прикрыл глаза, и начал повествование:
- Я нахожусь в квартире, в которой я вырос. Я у себя в комнате. Неожиданно я слышу странный звук внизу. Спускаюсь посмотреть…
Голгофский прерывает рассказчика:
- Замечательно! Для начала вполне достаточно. Мы сейчас, в самом буквальном смысле слова, примемся расширять сознание. Частенько люди, занимающиеся чем-то эдаким - мистификационным, произносят фразу «расширение сознания», однако, начинаешь спрашивать у них что это такое – никакого вразумительного ответа не получаешь. Мы же сейчас наглядно убедимся в том, чем это расширение является - и увидим, и услышим, и вместим в себя тот объём, который, по крайне мере, Толя сам сможет вместить. И это всё будет действительно расширением сознания. Кстати, на этот счет сразу приведу пример: в интеллектуальных кругах, случается, что некто произносит речь и употребляет, положим, слово «Бог». Ну ладно, - спрашиваешь, - а что такое «Бог»?, - Отвечают тебе, - помилуйте, да, ведь, Бог - это «любовь», - А что такое «любовь»?, - «Любовь» - это «справедливость», Ну а «справедливость-то» как выглядит?, - «Справедливость» - это «гармония», - А что же такое «гармония»?, - Как что? Бог, конечно… И получается, что человек скользит, по словам, для которых у него нет даже простейшего образа. Ну, описал бы Бога, хотя бы, как старичка на облачке! Примитивно, зато честнее, чем по кругу бестолковых для тебя слов вращаться. Извини, Толя, за отступление, еще раз начнём с того, как ты видишь свою комнату.
- Да, я нахожусь в своей комнате.
- Мы же не знаем, что такое твоя комната. Опиши эту комнату вплоть до каких-то мелких деталей.
- Я стою у двери, на выходе из моей комнаты, дверь древесного оранжевого цвета, наклеены зеленые обои с простенькими листиками. Справа от входа - кровать коричневого цвета, сделана из фанеры. Сзади от меня стоит длинный компьютерный стол. На столе старый компьютер, монитор с защитным экраном, разобранный системный блок без крышки. Над монитором полка, на ней куча журналов, и также стойка с дисками. За компьютерным столом окно. На подоконнике стоят цветы в горшках.
- А за окном что-то видно?
- За окном, кстати, видно просто темноту. Там даже как-то странно темно, обычно это не так выглядит, а тут прямо чёрная темнота.
- Вот видишь, ты говоришь: «обычно не так», значит, у тебя есть сравнение с тем, как обычно, поэтому стоит дополнить в эту картинку некий экран сравнивания, - «как обычно».
- Должно выглядеть словно в синем фильтре, а там чернота. Хотя, в этой черноте видны отблески крыши соседнего дома.
- А какой этаж у тебя?
- Третий. Первые два этажа с высокими потолками.
- То есть, по умолчанию, ты знаешь в каком доме находишься, и что дом расположен где-то еще в городе в определенном месте - еще один экран «по умолчанию» добавим?
- Да, география места именно такая, как в реальности.
- Ты стоишь у входа лицом к окну?
- Лицом к двери стою.
- Вот как - лицом к двери! Получается, что существует экран - как выглядит комната со всем многообразием деталей, и этот экран сейчас расположен у тебя за спиной. И следующий вопрос, который мы себе обычно не задаём, а сейчас как раз уместно спросить - ты говоришь, что это твоя комната, но, позволь, на каком основании? Каким образом твоё сознание знает, что это именно твоя комната? Ведь, для этого должны быть какие-то картинки – сравнивания, и не одна, их должно быть много. О том, как ты был тут вчера, позавчера, засыпал и просыпался, находился в этой комнате в детстве. Здесь сразу множество дополнительных экранов, последовательность которых может быть хаотичной, но все они вместе говорят о том, что ты здесь не в первый раз.
- Да, это все в квартире происходит, в которой я вырос, и в комнате, в которой я собственно жил большую часть своей жизни.
- Сколько экранов ты можешь одновременно удержать, на которых разновременные этапы твоего там нахождения, как хозяина этой комнаты? Что-то, что дает внешнему наблюдателю понять, что человек в комнате хозяин.
- Я вижу, как я в ней присутствую в разные моменты времени - как минимум восемь картинок из других периодов жизни в этой же комнате.
- Опиши те, которые ты действительно сможешь удерживать во внимании.
- Чётко представился образ из более позднего периода, чем время этого сна, там эта комната выглядит уже совершенно по-другому. Я там развел полную разруху, весь пол завален слоем хлама, компьютерный стол частично разобран, убраны полки и сделан просто стол, на котором стоит компьютер. Всё это я чётко вижу.
- Удерживай. Кроме того, ты навел там разруху, а это, опять же, сравнение с тем, когда разрухи нет. То есть нужны дополнительные экраны, которые дают знание о наличии разрухи и об её отсутствии. Ну, уж сказал, значит это надо как-то охватить воображением.
- Хорошо. В первой картине вижу, что там всё так, как там было устроено моим отцом, всё на своих местах, журналы разложены на полках. И под все функциональные части, компьютер, например, или диски - под всё сделано свое место. Это первый вариант, когда разрухи нет. А когда я там установил свои порядки, там все завалено абсолютно разносортным хламом. В частности, какая-то проволока валяется, одежда разбросана, лежит пакет с можжевельником, какие-то инструменты, какие-то отвёртки, пилы. Все это валяется на полу.
- Здесь ты упомянул отца – «это было сделано отцом». Значит, где-то на каком-то еще экране, ты можешь видеть одновременно образ отца.
- Очень четко вижу его, собственно, в первом варианте комнаты, за компьютером, причем на стуле, который он сам сделал. Отец в камуфляжной футболке и в старых трениках тёмно-синего цвета, с полосой на передней части как стрелки на брюках. Папа лысый, он сидит в наушниках как-то не типично для него.
- Стоп! Во–первых – «не типично», значит есть сравнение с некой типичной картинкой, где он типично сидит?
- Сейчас я вижу, как он сидит прямо, а он немножко сутулый.
- Добавляем два варианта: папа не типично сидит, и папа сидит типично. И ты еще сказал, что есть стул, который папа сам сделал. Значит, ты был свидетелем, как он это делает?
- Да.
- Стало быть, вспомни маленькое кино о том, как папа собирает стул. Можешь это хотя бы в общих чертах быстро описать?
- У нас в квартире была папина мастерская, я вижу сейчас, как папа пилит полиэтилен, как он обжигает его на плите, чтобы придать ему нужную форму. Изготовляет из него все детали, делает основание для сидения из фанеры. Сейчас я вижу, как в другой комнате он шьёт чехол для сиденья, и второй чехол для спинки.
- Достаточно. Как бы смешно не звучал следующий вопрос, но его надобно задать: откуда ты знаешь, что он твой папа? Какая функция памяти дает тебе это знание по умолчанию: мы видим человека за компьютером, мы видим человека, делающего стул, но как ты знаешь, что он папа? То есть, нужен ещё ряд экранов, подтверждающих родственную связь - диалог, объятия, слова «папа» или «сын».
- У меня возникает отдельная картина, и сейчас я её вижу – это Ладога, и катамаран на воде на шесть мест. Сделана дощатая палуба и на ней стоит папа, вот здесь я вижу его лицо, да, вот сейчас я вижу хорошо. И он отвечает на вопрос какому-то дядьке, указывая на меня: «это мой сын Толя».
- Достаточно, чтобы сейчас не перегружать объем активной памяти и внимания. Можно было бы идти дальше: но откуда мы вообще знаем, что есть родственные отношения, что должны быть папа, мама и так далее? Если мы будем отвечать на эти вопросы, то просто запутаемся. Мы и так уже понимаем, что для поддержания маленькой картинки о том, что это твоя квартира – бессознательное проделывает невероятное количество работы, переводя текст в картинки и соединяя все это между собой. Там ещё, поверьте, миллионы таких экранов, и все они только для того, чтобы подойти к объяснению, что это твоя комната, что это вообще комната, и что комната не в воздухе висит, а находится на планете Земля, на третьем этаже определенного здания, определенного города. И то, что катамаран именно на Ладоге, и что Ладога - это Ладога, и как она выглядит с разных ракурсов, и как - на карте, и ещё - как до неё доехать от твоего дома на машине, и много чего ещё. Ведь это все надо выстроить, а дальше еще и провести сквозь цепочку самоидентификации - что я это тот самый я – кстати, наиболее сложный вопрос, с которым бессознательное тоже как-то справляется. Что ж, остановимся здесь и подведем итоги. Вот оно и есть - расширение сознания, и то - расширение лишь небольшое, потому что мы понимаем, что далеко не все понятия мы здесь охватили, ибо, если охватывать все, то мы завязнем в дурной бесконечности - нам надо будет каждый кирпичик обосновывать через тысячи других образов, и каждое понятие объяснять сотнями тысяч дополнительных экранов, объясняющих друг друга, а для этого нужно будет описать буквально всё мироздание, в том виде, как оно в тебе представлено. На это не хватит ни времени, ни тем более, внимания. Но, всё-таки, некоторое расширение сознания уже случилось, и я хочу сделать акцент на том, насколько огромную работу производит сознание и бессознательное по творению этого мира и себя в нем. И каждое мгновение миллиарды вещей сотканы меж собой и присутствуют по умолчанию в сознании - если их раскрыть они увидятся – это и значит, что они уже присутствуют безмолвно. Если бы у нас не было памяти, не было бы воображения, то всё воспринимаемое выглядело бы как хаотичные цветовые пятна. Вот так мы творим согласованную реальность. Глядя на каждую кочку, мы знаем, что это кочка, знаем, как она выглядит осенью, весной, зимой и летом, и много-много историй, связанных с этим, и все это у нас в памяти присутствует, и необходимо для описания всей картины мира в целом, и каждой её детали. Каждый элемент восприятия неизбежно связан со всем остальным и не может быть оторван и помещён в вакуум.
- Получается голографическая матрица?
- Да. Я надеюсь, что все участники следили за рассказом Толи, и попали в объёмное переживание настолько, чтобы не только умозрительно, как в книгах написано: «все связано со всем», а буквально увидеть хотя бы часть связей. Это потрясающий опыт, с которым я хочу поздравить всех, кто впервые его пережил.
Долгое молчание. После разного рода групповых работ часто раздаются аплодисменты, восторженные возгласы, выспренные монологи участников о некой глубине пережитого и бесценном опыте и прочие ми-ми-ми. Когда подобного рода реакции случаются, затем переходя в хвалебные оды в социальных сетях – можно с уверенностью сказать, что произошло нечто достаточно поверхностное и обыкновенное – в любом тренинговом зале подобного добра – пруд-пруди. А те редкие работы, что взрывают самые основы представлений о себе и мире, решительно невозможно опошлить похвальбами и овациями. Группа разошлась на обеденный перерыв. По завершению второго дня семинара Голгофский напутствовал участников пожеланием регулярно практиковать – самостоятельно или в парах, работу по расширению сознания на как можно большее число одномоментно удерживаемых экранов.
Всё лето и начало осени Константин Владиславович провёл в путешествиях. Карелия, Алтай, Поволжье, затем Венгрия, Чехия, Италия. В начале сентября отправился на полтора месяца по ипровизационному маршруту. Отдохнувши десять дней на островах Греции, далее каждое следующее место, где ему надобно будет пробыть три-четыре дня, изучая мифологическую атмосферу территории, определялось путём бросания костей – выпавшая комбинация трёх чисел соответствовала определённой местности в Европе, куда следовало немедленно брать билет. Так с Родоса Голгофского занесло, вдруг, в Стокгольм, оттуда в Вену, затем на Пальму Майорку, далее в Мюнхен, Краков и Вильнюс. Везде Костя выполнял различные задания Жоржа, но помимо этого, присутствовало у него странное щемящее чувство, будто все эти места он еще очень долго не сможет увидеть. И не было тому никакого рационального объяснения.
Воротившись в Питер, Голгофский с размаху попадает в объятия Софи – сближение с женщиной, моложе его на пятнадцать лет, происходит стремительно и бурно. Её появление в жизни уже не молодого донжуанствующего холостяка, конечно же, связано с какими-то кознями старого Магистра, и сулит невиданными по масштабам переменами в его судьбе, однако поведать о них стоило бы отдельно и чуть позже. Автор же рекомендует вспомнить про насторожившегося еще шестнадцатого июня «станиславского» из «пиражка».
В воскресенье первого декабря рано утром Голгофский пробуждается от телефонного звонка. Телефон переключен в режим вибросигнала, и лишь кто-то очень настойчивый способен добиться ответа. Осторожно высвобождаясь из объятий Софи, Константин включает кнопку ответа. Громкий голос Толи Петухова едва не будит окутанную сладчайшим сном возлюбленную Голгофского:
- Костантин, извини, что так рано! У меня положительно едет крыша. Можешь помочь?
- Не вопрос. Ежели потерпишь часа два, то приезжай – позавтракаем вместе, да и посудачим о твоей беде.
- Хорошо. Пишу адрес.
Завтрак на уютной и, вместе с тем, просторной кухне в съёмной квартире Константина Владиславовича в Автово прост и изыскан. В то утро боги послали Голгофскому, его пассии и их встревоженному гостю крепко заваренный чай с бодрящей саган-дальёй, оливки с маслинами, твёрдый сыр, свежайший фермерский творожок, яичницу с томлёными овощами, буженину, да пироги с красной рыбой. Слегка успокоенный плотной закуской, Петухов начинает свой рассказ:
- Сразу после тренинга я отправился, как и было условлено, на Ленфильм. Там меня уже ожидали вдова Курёхина – Анастасия, Бугаев-Африка и еще десятка два не представившихся мне людей. Все, как и следовало ожидать, были поражены тем, насколько я похож на Сергея в его сорок лет. Анастасия выдаёт мне, для пущего вхождения в образ, футболку и джинсы Курёхина из семейного архива. Облачившись в сии священные артефакты, я испытываю странное де жа вю, и, вдруг, понимаю, что знаю каждого из присутствующих, причём, не просто знаю их имена, но и подробности их молодости, о некоторых даже какие-то шокирующие интимные детали. Стараюсь держать себя в руках, но ощущение – будто я хорошенько курнул – обычно я человек замкнутый, а тут, вдруг, начинаю шутить и каламбурить, обращаясь к присутствующим запанибрата. Публика в полнейшем экстазе – что-то говорят об идеальном вхождении в образ, Африка кричит громче всех, мол, через неделю начинаем съёмки фильма, эффект, дескать, будет бомбическим. Продолжая балагурить, я, тем не менее, удивлён не менее прочих – наблюдая за собой со стороны – отчётливо понимаю, что я – это совсем не тот я, к которому я привык – извини за каламбур. Удаляюсь в туалет, переодеваюсь, лицо и шею натираю холодной водой – более-менее начинаю приходить в себя. Возвратившись к публике, под предлогом позднего времени и завтрашнего раннего подъёма, спешно ретируюсь и еду домой, обещая ждать звонка Африки, дабы явиться на съёмки. Дело с фильмом, однако, на том и остановилось – то ли обещанное финансирование обломалось, то ли еще что-то. Июль и август у меня время командировок, лечу в Новосибирск, Екатеринбург, Краснодар и Самару. В середине сентября – отпуск – с женой и сыном две недели в Турции, затем еще две – на даче под Лугой. Всё это время выполняю упражнение, что ты показал на семинаре, да вот же казус – почти в каждом опыте описаний сновидения или фантазии какой-нибудь из образов нет-нет да и упрётся, каким-то макаром, в Курёхина. Впрочем, это не сильно беспокоит.
- Голгофский встаёт из-за стола и принимается прохаживаться по кухне, поглаживая подбородок. Софи обращается к Толе:
- А футболка и джинсы остались у тебя?
- Да, когда мне сообщили об отмене съёмок, я их не возвратил, но и не надевал более. Я их взял с собой, - пытается открыть рюкзак, чтобы достать артефакты, но Голгофский жестом останавливает его:
- Не сейчас. Сколько я понимаю, разволновался ты лишь неделю назад, и футболка с джинсами тут не сыграли особой роли? Они нам понадобятся, но позже. Расскажи, что произошло в конце ноября.
- Да, события, выбившие меня из колеи, начали происходить примерно неделю назад. Живу я в Купчино, после отпуска в центр Питера как-то не случалось попасть, все маршруты - между работой и домом. А в прошлую субботу жена предложила съездить в район площади Восстания, там на Пушкинской улице открылся экзотический магазин всякой всячины: редкие книги по психологии и эзотеризму, шаманские бубны, африканские маски и прочая, так сказать, бижутерия – она у меня любит все эти побрякушки, да и я, признаться, надеялся кое-что из книг приобрести. А Пушкинская десять – адрес легендарный, там еще в семидесятых годах прошлого века начали тусоваться неформалы – непризнанные гении тех лет – художники, рок-музыканты, митьки, короче, большинство тех, кто так или иначе контактировал с Курёхиным. Они и по сей день там собираются. Люди уже в солидном возрасте, но кто-то пытается заработать на былых знакомствах и разного рода «а помнишь?», а многие так и остались шибанутыми или же заигрались в это. Я, конечно, знал об этом месте достаточно много, но никакого подвоха не ожидал.
- А подвох, понятное дело, как раз и случился?
- Именно. Выхожу из магазина, прикупив пару книг и какие-то безделушки для жены, и вижу двоих седых гавриков соответствующего вида – береты, длинные шарфы, сигары и все дела. И тут меня вновь накрывает как в июне на Ленфильме. Я, вдруг, начинаю вспоминать то, о чём положительно не могу знать. На жену свою смотрю как на совершенно незнакомую женщину – ну, это отдельный разговор – какую она мне потом трёпку закатила. А этих двоих знаю как облупленных. Подхожу к ним, хлопаю с размаху одного по плечу, и заявляю: «Шурик, Игоряныч, не узнали, что ли?» С ними чуть кондратий не приключился - стоят, ртами воздух хватают, пальцами в меня тычут. А я опять начинаю шутки-прибаутки, истории как мы вместе пивали «Портвейн», да один из них у меня, точнее – Курёхина – на саксофоне играл на концертах Поп Механики. Ну с этими-то обошлось – люди с юмором – очухались постепенно, видать, решили, что я загримированный под Курёхина актёр и их разыгрываю. Давай меня расспрашивать о том, о чём люди моего поколения вряд ли слышали – не про Ленина-гриба, конечно. «Что ты, - говорят, - Серёга, у Севы Новгородцева на «Би-би-си» вещал?». А я помню! И обстановку студии помню, и про то, что разыграл и Севу, и его слушателей так, что это дело раскусили только по моему возвращению из Лондона. И рассказываю этим двоим – Шурику и Игорю, что, дескать, сделал из песни Высоцкого рассказ про то, что я обучался в разведшколе в Штатах, приехал в СССР, дабы произвести несколько диверсий, одна из которых состояла в том, чтобы сесть в такси, связать шофёра, обокрасть его, да так, чтобы об этом случае рассказали, аккурат, по «Би-би-си», что я, собственно, и выполнил.
- Даже я эту песню про незадачливого шпиона Джона Ланкастера помню, - рассмеялась Софи:
«Надо сесть, связать шофёра,
Разыграть простого вора,
А затем про этот случай
Раструбят по Би-би-си»,
и что, Сева не врубился что это был розыгрыш?
- Ни сном, ни духом! Сидел с отвалившейся челюстью. Лишь через две недели прислал мне футболку с «факой» и припиской «ну ты вааще!!!». Фух, что-то я даже сейчас заговорил как Курёхин, хотя глубина вживания, конечно же, не та. А в тот вечер я вытворял те еще коленца. Эти двое через час такого общения, видать, смекнули, что перед ними не актёр, может быть, подумали, что допились до чёртиков или с катушек съехали, но всё чаще как-то недобро переглядывались, а затем принялись энергично прощаться. Как только след их простыл, я постепенно пришёл в себя. Жены нет, дома она мне закатила скандал – а как мне ей объяснить - что произошло? В тот вечер, впрочем, всё более-менее обошлось, но я дал себе зарок в центр города больше ни ногой. Вчера вечером пошёл в «Пятёрочку», что возле моего дома на Бухарестской. И вижу, вдруг, на кассе еще один знакомый незнакомец. Тут же меня накрывает состоянием Курёхина, и я, прямо в магазине отмачиваю уже такие коленца, что дело доходит до вызова полиции. Я жду наряд весь такой лихой и самодовольный, живописуя как ловко их разыграю, да вот только Митяй – дядька, которого я на кассе окликнул, и с которым принялся чудить, доблестных ревнителей не дождался – дал стрекача, благо охранник держал не его, а меня, да на бегу многократно крестился… Что это, Константин? Галлюцинации? Психоз?
- Не-ет, голубчик, - нараспев произнесла Софи, - это через тебя Сергей Анатольевич собственной персоной являться изволит!
Голгофский, продолжая прохаживаться по кухне, поддержал подругу:
- Это, братец, не психиатрия, и даже не спиритизм. На том июньском семинаре впервые была озвучена более-менее достоверная теория туннельного эффекта в Многомирие. А в согласованной реальности может произойти лишь то, что хоть как-то описано. К тому же, нужны еще и некие врата, роль которых являют собой те люди, которые были знакомы Курёхину. Феномен, действительно, удивительный. Но волноваться не стоит – мы сейчас придумаем для тебя технику безопасности и способы регулирования глубины погружения. Хорошо, что ты прихватил футболку и джинсы Сергея Анатольевича – сии артефакты для нас также послужат вратами, через которые Курёхин сможет дозированно посещать наш мир, не причиняя тебе особых хлопот.
- А мне не станет хуже?
- Господь с тобой, ты же знаешь, что люди, видевшие мою работу, поговаривают – «для Голгофского невозможного мало»! Облачайся в футболку и джинсы, и начнём Делание.
На этом автор предпочитает остановиться и предоставить читателю самостоятельно домыслить каким образом Голгофскому удалось (а ему-таки удалось) смастерить управляемую Петуховым «дверь» для явления через него в наш мир Сергея Анатольевича Курёхина, точнее, его образа. Можно лишь заверить читателя в том, что это не фантастика, и не бред – автор более чем адекватен, однако же, распространяться для широкой публики об используемых ювелирных психотехнологиях, считает излишним – для её же (публики) блага и сохранения душевного здоровья.
ГЛАВА 2.
«Как пленительно пахнет развратом
В глубине моих гордых идей.
Я родился безумным солдатом,
Чтоб над миром не прыгал злодей»
(Борис Гребенщиков «Ария казанского зверя»)
Утро в берлинских апартаментах Олега Викторовича Карелина. Восьмое февраля две тысяча двадцатого года. Будильник, как и обычно, ровно в восемь часов, разливает по спальне знаменитого писателя одну из любимых им японских мелодий. Однако, этим утром Карелину не до музыкальной неги – он садится на кровати, извергая из уст своих отборную лексику, обращённую в адрес отвратительного питерского графомана, ворвавшегося в его размеренную жизнь зимой тысяча девятьсот девяносто девятого года, да так и застрявшего более чем на двадцать лет в его видениях и снах. Этим утром Голгофский предстал лихим кавалеристом - героем одного из первых советских боевиков «Свой среди чужих, чужой среди своих». Нагло восседая на сером в яблоках жеребце, Голгофский рубит шашкой воздух, обращая к бойцам своего эскадрона яростную зажигательную и, вместе с тем, бессмысленную речь, тем не менее, воспламеняющую дух красноармейцев, собирающихся на битву с бандитами:
- Грозные альбатросы революции! Ещё прячется по углам недобитый враг, ещё крадётся по тёмным закоулкам нашей Родины чёрная измена! Еще появляются на её многострадальном теле подлые змеиные укусы! Но мы всегда на страже! Защитим! До последней капли нашей красной рабоче-крестьянской крови!
Олег Викторович направляется в ванную комнату, тщательно чистит зубы, и еще более тщательно отхаркивается – будто стараясь выплюнуть из самих недр души своей столь противный ему образ. Правда, Карелин, порой, не может удержаться от просмотра страничек наглого графомана Вконтакте и на Фейсбуке, дабы использовать некоторые идеи варвара. Надобно признаться, что многие действительно сырые и скверно оформленные идеи, излагаемые Голгофским, Карелин шлифует до блеска и мастерски доносит до самой широкой публики, о чём его недруг, конечно же, догадывается, и, более того, радуется такой возможности, ибо считает себя действительно лишь графоманом, лишённым сколько-нибудь явного литературного дара.
Нельзя сказать, что образ Голгофского атакует знаменитого писателя очень часто. Сновидения, подобные сегодняшнему или навязчивые фантазии посещают Олега Викторовича не чаще, чем раз в месяц, а то и два, всякий раз побуждая полистать новости Константина Владиславовича и обнаружить что-то ценное для себя. Но Голгофский, будучи моложе Карелина всего на три года, раздражает Олега еще и своими успехами далеко уже не молодого ловеласа, к тому же, совершенно неприкрыто проявляющего сексизм – чего сам Карелин начисто лишен в удушающей либерастической атмосфере Германии – ему приходится очень аккуратно выражать свои порывы здоровой маскулинной агрессии лишь на страницах книг. А Голгофский… эдакий выходец из племени шимпанзе бонобо! Тьфу!
Принявши контрастный душ и медленно выпив два стакана теплой воды с лимонным соком, Карелин облачается в спортивный костюм и садится на коврик в падмасану напротив камина. Минут десять дышит левой ноздрёй – это упражнение приводит ум в спокойное и сосредоточенное состояние, очищая от осколков ночных видений и подготовляя к рабочему дню. Завершив серию дыхательных практик, совершает наклон вперёд-вниз на выдохе, затем прогибает позвоночник в позе кобры, после чего вновь садится в падмасану, стараясь визуализировать ровное пламя свечи. Спустя несколько минут звонит в колокольчик – появляется лакей с подносом. На подносе тост с авокадо и яйцом-пашот и бодрящий китайский чай «Колодец дракона» в заварном чайнике, привезённом из Японии. Потягиваясь и предвкушая удовольствие от чая и лёгкого завтрака, Олег Викторович включает ноутбук, приготовляясь листать новостную ленту.
Небольшая уютная вилла Карелина находится в пригороде, километрах в сорока к юго-западу от Берлина. Широкая лесопарковая полоса отделяет писателя от шумного и суетливого мегаполиса, давая возможность для неспешных прогулок, что весьма способствует и поддержанию здорового образа жизни, и написанию повестей и рассказов – многие идеи и даже целые сцены Карелин записывает на диктофон именно во время променадов. Примерно раз в неделю он отправляется в Берлин, дабы потолкаться среди толпы, надиктовать зарисовки для образов, отыскать какого-нибудь сочного персонажа, запомнить детали интерьеров кафешек, магазинов, храмов и прочих мест, подобных тем, где происходит разворот его сюжетов. Сегодня, после работы с лентой новостей из России, Олег Викторович собирается побродить в районе Ам Трептовер Парк.
В бородатом анекдоте, в понедельник утром Мюллер с тремя головорезами гестапо встречает Штирлица у входа в его квартиру и сообщает ему, что тот полностью разоблачён как советский разведчик. Головорезы надевают на штандартенфюрера наручники, запихивают в машину и везут расстреливать. Штирлиц размышляет:
- Нехорошо, когда неделя начинается с неприятностей!
Подобно легендарному разведчику и герою анекдотов, многие, вероятно, замечали, что бывают дни, которые, не задавшись с утра, так и притягивают до самого вечера одни неприятности. Небольшой дождь со снегом вынуждает писателя зайти в кафе для веганов, где его взору предстаёт счастливая пара целующихся мужчин. Выскочив, как ужаленный, из кафе, он натыкается на небольшое, но отвратительно галдящее шествие феминисток. Матерясь и отплёвываясь, заворачивает на одну из аллей Трептов парка – тут, казалось бы, в непогоду должно быть безлюдно, и можно, наконец, выдохнуть и перейти на замедленную ходьбу, дабы уравновесить разыгравшиеся эмоции. Ан, не тут-то было – на скамейке возле пруда Карпвентайх взоры Олега Викторовича упираются в бородатого трансвестита в сетчатых колготках: вальяжно закинув ногу за ногу, тот неспешно потягивает белковый коктейль из бумажного стаканчика. Отпустив в сторону последнего длинную ядовитую мысленную тираду, щедро приправленную мысленной же наикрепчайшей лексикой, Карелин набирает номер водителя, дабы тот через десять минут ждал его на выходе из парка со стороны Булгарише Штрассе. Однако, пройдя всего пару сотен метров, даёт отбой.
Этот ветхий старичок, аккуратно, но бедно одетый, вот уже шестой год подряд с завидной регулярностью – в конце января или начале февраля – встречается ему в самых разных уголках Берлина. И всякий раз, после часовой беседы с ним, Олег возвращается домой, окрылённый вдохновением, новыми идеями и сюжетами. Старичка зовут Жорж. Он русский эмигрант, и, вероятно, живёт в Германии еще с шестидесятых годов прошлого века. Карелин почему-то даже не даёт себе труда задуматься о ничтожной вероятности того, что встречи случаются столь систематично – для него Жорж – олицетворение волшебного Оле Лукойе. Вот и сейчас, опираясь на трость-зонтик, старик приветственно машет ему в конце аллеи.
В прошлом году они встретились в конце января возле телевизионной башни, неподалёку от площади Александрплац. Старик был неизменно приветлив и добродушен. Карелин никак не мог понять – чем он привлёк в свое время Жоржа, и зачем этот странный тип при каждой встрече аккуратно берёт его под локоть, препровождая к ближайшей скамейке, а затем битый час загружает его уши своими речами, являющими странную смесь истории, философии и мистики. Противиться воле диковинного персонажа с первого же раза не представлялось никакой возможности – воистину, подобно Оле Лукойе он сразу погружал спутника в крайне податливое состояние. Впрочем, Карелин никогда не жалел о часах, проведённых подле Жоржа на каждой из шести скамеек, разбросанных по обширной географии Берлина. Практически всё, что доводилось услышать в беседах с загадочным дедом, органично ложилось на страницы очередной повести. Олег Викторович понятия не имел – знает ли старик, что он – Карелин – один из известнейших современных писателей. Казалось, тому не было до литературы, решительно никакого дела – попросту, завидев соотечественника интеллигентного вида, он изливал в его уши свои мысли – мысли старого чудака, много читавшего и повидавшего, и создававшего на основе прочитанного и пережитого странные фантазии. Впрочем, в изящном литературном оформлении Карелина, приправленные неизменной остротой слога, тонкой иронией, точно отмеренной долей цинизма, фантазии эти, встроенные в новый сюжет футуристической антиутопии, стоили очень дорого.
В прошлом году старик не изменил своей манере: подхватив спутника под локоть – увлёк его в сторону старейшей берлинской протестантской церкви – Мариенкирхе. Лавочка возле храма оказалась не занята. Приготовившись слушать, Олег Викторович незаметно включил диктофон, лежавший в кармане куртки. Напротив собеседников возвышался памятник какому-то деятелю, вероятно, относящемуся к позднему Возрождению. Дедуля, еще только впервые услыхав имя Карелина, повадился называть его – горделивого мужчину далеко за пятьдесят – детским именем, коим в школьные годы дразнились девчонки. Любого другого Олег вмиг не только бы поставил на место, усмотрев в попытке назвать его этим именем, лютое оскорбление, но еще и опустил бы обидчика ниже плинтуса – для острого на язык писателя, тонко чувствующего слабые места собеседника – хлестнуть последнего изысканной, больно бьющей и унижающей словесной тирадой не составляло большого труда. Одному лишь Жоржу совершенно не хотелось перечить, вылетающее из его уст неприятное имя по неведомой причине не раздражало именитого литератора.
- Олежек, знаешь ли ты возле чьего памятника мы с тобою сидим?
- Понятия не имею.
- Это Лютер. Тот самый Мартин Лютер, что повернул историю человечества в крайне плачевное русло.
- Основоположник протестантизма и Реформации? Реформация привела к Просвещению, возникновению современной науки и всех тех благ, коими мы с вами пользуемся. Не будь её, мы бы до сих пор пребывали в так называемом мраке Средневековья. Отчего же вы называете её плачевным руслом.
- Ты, друг мой, мыслишь современно, и стоишь за передовые идеи…
- Отнюдь не все современные идеи я считаю передовыми, но науку-то – несомненно, - Карелин прервал заструившуюся елеем речь старика. В тоне его чувствовался сарказм. Дедуля, несомненно, заметил эти нотки и по-доброму улыбнулся:
- Ты раньше времени-то не кипятись. Расскажу я тебе историю, которую мало кто поймёт, и еще меньше будет согласных, но ты послушай, а затем, на досуге поразмышляешь еще об этом – глядишь, что-то в тебе и согласится с мыслями старого чудака.
Олег Викторович расслабился. Он любил парадоксы и необычные точки зрения, особенно те, которыми изобиловали истории Жоржа:
- Почему бы и не согласиться? Всякое может статься.
- Ну вот и ладненько. Начну с того, что все серьёзные астрологи пятнадцатого века были крайне озабочены датой, которая какими-то внешними событиями особо-то и не проявилась – ну, разве первая эпидемия сифилиса, от которой довольно много народа перемёрло. Но ведь не бубонная чума, научились прижигать ртутью и позже как-то справились с этой напастью. А астрологи в один голос утверждали, что в том самом тысяча четыреста восемьдесят четвертом году произойдёт нечто такое, что весь мир пойдёт под откос. Так он и пошёл, вот только рельсы, на которые он встал, дабы туда покатиться, долго еще – почитай, почти до нынешнего момента, никто и не заметил.
- Не люблю астрологию. Даже не бульварную, а ту, где высчитывают аспекты, квадраты и оппозиции с точностью до секунд.
- Так астрология и не наука, по современным-то меркам, равно как и алхимия, магия и философия герметизма. Всё это воображаемые и весьма отвлечённые категории, на которых ракетную и компьютерную технику не создашь, - хохотнул Жорж, - но дело, Олежек, совсем не в этом. Ведь не наукой единой человечество жило когда-то. И даже точность предсказаний тут не при чём, предсказания это, так сказать, эффект побочный, как и золото в алхимическом процессе.
- А что же важно?, - Карелин решил подыграть деду, изображая дилетанта.
- Как что? Восприятие, конечно же! Человек Эпохи Возрождения жил в мистериальном мире, осознавая, так называемую, реальность, как волшебный сон, а себя как фигуру этого сна, тесно связанную со всеми прочими фигурами – одушевляя, в том числе, и те предметы, кои нынче мы считаем неживой материей или низшими формами жизни. Мистериальный хоровод жизни, в котором всё связано незримыми нитями, всё в высшей степени живо и страстно, всё пребывает в вечно ускользающем движении – подобно волне, в которой я и ты, порой неотличимы. А как воспринимает мир современный человек – дитя науки и прогресса? Как всё более и более с каждым годом окукливающаяся корпускула, окружённая неживыми объектами. Это разве Жизнь?
- А как мы можем сравнить?, - пытался, всё так же деланно возражать писатель, хотя сам, конечно, вспоминал моменты так называемых «изменённых состояний сознания», хорошо знакомые ему по психоделическим трипам.
Старик умолк на минуту, загадочно вглядываясь куда-то вдаль. Затем медленно, растягивая слова, произнёс:
- Как-то можем. Да толку-то. Поздно пить «Боржоми» при циррозе. Кстати, почитаемый ныне Лютер родился в том самом тысяча четыреста восемьдесят четвёртом. Забавно еще и то, что известный своей лютостью в развитии инквизиции, папа Иннокентий Восьмой в том же году выпустил знаменитую буллу «От всей души желая».
- Это «Молот ведьм», что ли?
- Он самый. Папа Иннокентий терпеть не мог астрологию, магию, алхимию и всё, что с ними связано. Своей печально знаменитой буллой он не только обрёк на костёр сотни тысяч женщин, впрочем, и мужчин тоже. Он запустил гигантский механизм подавления, направленный против народной магии. Его чаяния не просто сбылись, а, вероятно, превзошли все его самые глубокие ожидания. Но он уже об этом не узнал, как не узнал и о том, что нежданная помощь его начинаниям придет со стороны того, кого он так опасался - будущего реформатора католичества, коим оказался Мартин Лютер.
- Не знал, что Лютер тоже был свирепым инквизитором.
- Не в инквизиции дело, Олежек. Культура Возрождения была фантазийной, она опиралась на воображаемое, рождаемое в самых недрах души. Человек Возрождения во всей полноте раскрывал в себе способность активно пользоваться воображением, в том числе, обогащая душу и отвлечёнными науками того времени – герметической магией, астрологией и алхимией. Люди твердо верили в могущество образов, порожденных воображением и связывающих того, кто их создает, с воспринимающим. Жизнь и мистерия Эроса одушевляла весь мир в целом и каждую былинку в отдельности. Назвав воображение идолопоклонническим и кощунственным, Реформация одним махом перечеркнула ренессансную культуру. А поскольку все «науки» Возрождения представляли собой конструкции, строительным материалом для которых служит именно воображение, то и они вынуждены были склониться под гнётом Реформации.
- Это потому вы так уверены в том, что, хотя астрологи, ожидавшие от тысяча четыреста восемьдесят четвёртого года зримых и ощутимых явлений, остались разочарованы – что культура Возрождения, по сути своей, языческая, была повержена?
- Именно! Этому и католики, и протестанты содействовали в равной степени, не отдавая себе отчета в том, что вместо междоусобных действий они на самом деле дают бой общему врагу – мировоззрению и мироощущению, подкрепляемым практиками астрологии, магии и алхимии, наущаемых, согласно мнению Церкви тёмными силами. А место, где происходит общение человека с демонами - воображаемое. Стало быть, враг номер один, которого всему христианству следует побороть — это человеческое воображение.
- Сколько я понимаю, вместе с водой, при этом, выбросили и ребёнка, то бишь – самого Бога?
- Конечно! Бог вне воображения оставил всё мирское ради полной трансцендентности. А, стало быть, попытки людей постичь его намерения, встречаются с леденящей душу тишиной. В этом молчании Бога можно усмотреть молчание мира и молчание природы. Чтение «книги природы» было базисом Возрождения. Идея свободы, позволявшей человеку принадлежать к высшим существам, превратилась в непосильную ношу, ведь вокруг не стало ориентиров. Для Реформации природа — отнюдь не фактор сближения, а наоборот — главный виновник разобщенности между Богом и человеком, греховный виновник всех тягот человека и общества. Природа — организм, лишенный рассудочности, зато наделенный красотой и мощной завораживающей силой, которая порождает живые существа, вскармливает их и губит. Религия же, наоборот, представляет свод правил, цель которых — уберечь человека от естественной гибели, гарантировать ему духовную целостность. Если говорить о различиях между полами, то женщина исполняет функции природы, а мужчина — религии и ее законов. Выходит, чем красивее женщина, тем более выражены в ней признаки естественных функций, а стало быть, тем меньше с точки зрения религии она заслуживает доверия. В самом деле, красота означает особый прельстительный дар, проявляемый ради оплодотворения, и, следовательно, несет серьезную опасность для мужчины, который должен остерегаться постыдного плотского желания. Именно внешние признаки плодовитости и способности к вскармливанию – бедра и грудь - рождают вожделение и грех. Потому Реформация предлагает собственный эстетический идеал, противоположный природному — добродетельную красоту, достижимую в презрении к плоти, через ее умерщвление. Природная женственность — изобильная, сладострастная, греховная, вновь отнесена к сфере запретного. Отныне лишь колдуньи будут позволять себе широкие бедра, объемные груди, выпуклые ягодицы и длинные волосы. В литературе и искусстве колдовство трактуется на грани скабрезности: все, что накопила в себе эпоха строжайших запретов, словно вырывается на волю. Колдуньям и их сатанинским сообщникам приписывают все мыслимые и немыслимые извращения. Реформация рушит все здание, созданное подвижным воображением, требует обуздания фантазии, заявляет, что нужно подавить греховную природу. Прибегает даже к искусственной унификации полов, не давая проявиться естеству. Когда религиозные ценности Реформации теряют действенность, ее теоретическая и практическая противопоставленность ренессансному духу обретает культурное и научное толкование. Но этот урок человечество отныне понимает однозначно: воображаемое и реальное не связаны между собой, магия есть форма эгоцентризма, а принцип реальности противопоставлен принципу удовольствия. Современная западная цивилизация как таковая представляет собой плод Реформации — лишенной религиозного наполнения, но сохранившей форму. В плане теоретических знаний тотальный запрет воображаемого привел к возникновению точных наук и современных технологий. В практическом плане Реформация способствовала образованию различных современных институтов. В психосоциальном плане она породила все наши хронические неврозы как следствие слишком принципиального отказа от воображаемого. Настал момент, когда цензура изменила человека: люди потеряли привычку во всем ориентироваться на воображение и мыслить категориями «качеств», ибо это больше не дозволялось. Утрата способности к действенному воображению неизбежно привела к тому, что в поле рассмотрения попадал исключительно материальный мир, и это, в свою очередь, выразилось в пиетете ко всем количественным данным и в подозрительном отношении к любым «качественным» посылкам.
На некоторое время воцарилось молчание. Карелин, вдруг, заметил, что скульптура Лютера, не вызывавшая в нём решительно никаких чувств, в тот момент показалась ему угрожающей. Она нависала над лавочкой, где расположились собеседники, а раскрытая книга в её руках – символ Реформации, затягивала в свои зловещие страницы всё то, что еще каким-то образом сохраняло жизнь и душу. Вдруг, Олега осенило:
- Послушайте, но ведь прежние боги не могли так просто уйти с Олимпа, равно как и христианский Бог, мирно с ними соседствующий. Их вытеснил какой-то другой, более могущественный, а, может быть, просто более хитрый Бог, притворившийся Отсутствием Бога. Не Разум ли его имя?
Старик широко улыбнулся, поднялся, опираясь на неизменный свой зонтик, протянул Карелину ладонь для прощания:
- Пойду я, Олежек. Косточки старые мёрзнут. Пойду погреюсь.
Отойдя метров на пять, вдруг, обернулся:
- Олег, почитай Фулканелли. Есть у него презанятная книга – «Тайны готических соборов». Её и почитай.
В тот день, вернувшись к себе на виллу, Карелин за пару дней одолел фундаментальный труд последнего великого алхимика, посвящённый символике средневековых соборов, а затем, удерживаясь на гребне волны озарения, испытанного возле памятника Лютеру, набросал синопсис новой повести. Надобно заметить, что сия повесть многих думающих людей сподвигла к переосмыслению избыточности в современном мире хитрейшего бога, маскирующегося под именем Разум. Да вот только что с ним нынче делать? Он подчинил себе все формы человеческой жизни, ему и только ему доверила себя с потрохами вся, так называемая, цивилизация, до потери пульса опьянённая демонами – Прогрессом, Наукой и Здравым смыслом.
С той поры прошло уже более года. Увидав знакомую фигуру старика в конце аллеи, да еще и в тугую минуту – столкнувшись в одночасье с тремя ненавистными ему символами либерализма: геями, феминистками и трансвеститом, Олег Викторович устремился навстречу Жоржу в поисках душевного исцеления, желая жадно слушать его новые фантастические идеи и вдохновляться. Хотелось даже услышать, как он произнесёт своё традиционное «Олежек, послушай, дружок, еще одну историю».
Дедуля встретил его ласковой улыбкой, не изменяя привычки, взял под локоть и посеменил в сторону дорожки, ведущей к пруду Карпвентайх. Возле пруда скамейки не было. Да и старик, вдруг, как-то неуловимо поменялся. Еще минуту назад Карелин готов был с кем угодно поспорить, что Жоржу никак не меньше восьмидесяти пяти. Сейчас же, повернув в сторону пруда, он отпустил локоть Олега и бодро шагал рядом с прямой осанкой, свежий, упругий и энергичный. Больше шестидесяти и не дать. Заговорил: голос твёрдый, с повелевающими интонациями:
- Олег, тебе нужно вернуться в Россию. И вместо очередной антиутопии, написать, наконец, что-то очень жизнеутверждающее, светлое и дающее людям надежду.
Карелин резко остановился:
- Послушайте, кто вы такой, и с какой стати вы взяли себе право поучать взрослого человека, отдающего себе полный отчёт в своих действиях? Вы узнали, что я писатель? Прекрасно. Но, не зарапортовались ли вы, почтеннейший, решив явиться в роли учителя? Смею вас заверить – учителя у меня были, и самого высокого уровня.
- Далеко не самого, Олег. Я прекрасно о них осведомлён. Был бы их уровень действительно высоким, ты бы сейчас не выделывался, и не позволил бы себе превратиться в избалованного циника. Тебя читают миллионы. Ты один из тех, кто задаёт атмосферу и даже сценарии как среднего класса, так и элит. Сейчас необходима совершенно иная атмосфера, и другие сценарии.
Олег Викторович хоть и был весьма серьёзно подкован в энергетических поединках, с каждым хлёстким и мощным словом Жоржа, ощущал в себе оцепенение и невозможность возражать. Однако, глубоко внутри кипели страсти – впервые за двадцать лет его – крупнейшего социального мага современности – буквально возили носом по столу. Найдя в себе силы, Карелин промолвил:
- Я не знаю кто вы. Но и продолжать общение в таком тоне не намерен.
- Вот как?, - Жорж изобразил удивление, и развёл руками, - Ну что же, дело ваше. Прощаться не буду, надеясь на то, что имею дело, всё-таки, действительно с человеком зрелым, способным найти в себе силы преодолеть гордость и прислушаться к моим пожеланиям. А посему – до встречи! И уже не в Берлине.
С этими словами Жорж повернулся и быстро зашагал прочь. Поднялся ветер, и хлопья мокрого снега налипли Олегу на лицо, заставляя зажмуриться. Открыв глаза через долю секунды, он более уже не видел старика – будто тот в буквальном смысле слова испарился. Карелин набрал номер водителя и отправился к выходу из парка. Вернувшись домой, взял билет в Японию на начало марта. Там он, пожалуй, напишет новый роман, а заодно посетит буддийский монастырь, в котором он уже не однажды отсиживал трехмесячные ритриты. Пора бы – не был там уже два года, вот и нервы стали сдавать.
ГЛАВА 3.
В одном термометре вдруг захотела ртуть
Достигнуть сорока во что бы то ни стало.
И в сей возможности не усумнясь нимало
Пустилась в путь.
— Энтузиазм большая сила! —
Вскричала ртуть, и стала лезть.
Но ничего не выходило:
Всё тридцать шесть и тридцать шесть.
— Ура! Вперед! На карте честь! —
Она кричит и лезет вон из шкуры.
Всё тридцать шесть!
А что ж, друзья, и в жизни есть
Такого рода «реомюры»:
Кричат: Ура! Кричат: Пора!
А не выходит ни хера.
(Николай Эрдман «Басни»)
- Друзья мои! Позвольте предложить вам интересную и достаточно перспективную для нашего дела задачку. Признаться, меня так и подмывало начать со знаменитой фразы: «А не замахнуться ли нам на Вильяма, понимаете ли, нашего Шекспира?», и я её даже произнёс, правда, в кавычках. Персона, избранная для вовлечения в нашу игру, хотя втуне и надеется на роль вожатого российской философско-политической мысли, однако же, даже при нынешнем уровне измельчания духа, от подобных масштабов весьма далека. Но, к ней иногда прислушиваются и в кремлёвских кабинетах, и в сообществах интеллектуалов. Этого для нас вполне достаточно. Выйти на тех, кто действительно создаёт идеологическую атмосферу и повестку, мы не успеем по множеству причин. Эти люди не на слуху, и работают они не по старинке – вместо проповедей нынче в ходу разветвлённые стратегии множественных вбросов и расстановок акцентов внимания широкой публики на внешне, порой противоречивые, идеи, по сути своей, педалирующие те идеалы и ценности, которые планируется сделать жёстко доминирующими. Над этим работают огромные коллективы, и даже их руководители не всегда знают исходного заказчика. Впрочем, всякий человек является субъектом бессознательного, транслирующим в мир архетипические силы, чаще всего, совершенно не отдавая себе отчёта в тех мотивах, которые принудили его служить тем или иным силам. Посему, кстати, большинство личностей, через которых вершились судьбы стран и народов, сами по себе не так уж и важны – наша задача – найти те рычаги, нажав на которые, можно существенно поменять всё русло. Нет никакой гарантии, что наш герой в какой-то момент подобным рычагом окажется, лишь некоторая вероятность. Тем не менее, мы сделаем на эту вероятность определённые ставки. Персона, о которой я толкую, работает как раз по старинке, являя собой яркую фигуру проповедника. Безусловно, он, возможно, сам того не ведая, давно уже и успешно, включая все свои, кажущиеся еретическими, отклонения от отведённой ему партитуры, разрабатывается и ведётся крупными системными игроками. Если нам удастся его перехватить и вбрасывать через него идеи, в корне противоречащие системным, для самой Системы это не явится слишком тревожным сигналом, ибо таковых фигур, мнящих себя, как минимум тузами в своём деле, у неё достаточно много. И как раз на этом мы сможем сыграть, ожидая тот момент, когда через него – хотя бы на несколько дней или даже часов – проявится тот самый рычаг. Любая шестёрка может, вдруг, на короткое время стать козырем, бьющим королей и всамделишних тузов. На то и расчёт.
Речь Жоржа текла неторопливо и вальяжно, в интонациях нотки серьёзности и иронии переплетались ровно в пропорции, необходимой, дабы одновременно и расслаблять и, в то же время, воспламенять мотивацию слушающих. Среди последних, расположившихся в воскресенье пятнадцатого марта две тысячи двадцатого года в одном из залов московской «Чайханы №1», что возле метро «Краснопресненская», мы без труда узнаем наших давних знакомцев: Альгиса, коего далее станем величать Алексеем, Юриса – просто Юру, Анну – возможно, иногда ей еще придётся вспомнить облик Марии, Наину Карловну и, конечно же, Фёдора Михалыча. Все они уже успели за десять-двенадцать дней обосноваться в столице так, как будто жили здесь, как минимум, лет двадцать. Сложнее всех пришлось справляться с этой задачкой Фёдору, но и он, не без активного содействия Ани, Юры и Алексея, кое-как преуспел, влившись в коллектив преподавателей Российского Химико-Технологического Университета. Специально на эту встречу из Питера приехал и Константин Голгофский.
Впервые они встретились вместе на российской земле, и повод оказался весомым. То, что предлагал Магистр, являлось задачей, с которой необходимо будет справиться полностью самостоятельно – без его участия – стало быть, это, своего рода, экзамен. Более того – завербовать на свою сторону человека, о котором вёл речь Жорж, необходимо было в течении максимум – недели. Учитывая самоуверенность, твердолобость, доходящую до фанатизма, харизму и жёсткий характер «клиента» - это задание являло собой крайне высокую степень сложности. Конечно, дело шло не об офицере спецслужб, с коими общаться Алексею и, иногда, Юре, доводилось лишь на вторых ролях, под руководством Жоржа, но и этот «орешек» крепок был весьма.
Пора, однако, уже ознакомить читателя с вышеозначенной персоной. Александр Геннадьевич Губин еще со времён своей молодости – с восьмидесятых годов двадцатого века, успел прославиться в интеллектуальных, а позже и в политических кругах столицы, да и, пожалуй, всей России философическими, социологическими и политологическими трудами и взглядами. Это был отменный оратор, уверенный в каждом своём слове, а слова произносил он весомо и смачно, будто и правда был он некий туз в колоде тех, кто стоит у руля российской общественной жизни. Справедливости ради, автор спешит отметить, что все места тузов, королей, дам и даже вальтов на сём поприще расхватать успели задолго до Губина те, кто были побойчее, да, попроворнее. Однако же, отказать Александру Геннадьевичу в известной доле харизмы никак не возможно. Засветившись, благодаря ярким и оригинальным идеям, сперва в элитных оккультных кругах московского андеграунда, примыкая уже в девяностых к радикальным политическим группировкам, к концу нулевых умудрившись наплодить несколько дюжин философских трудов, Губин заслужил себе репутацию одного из крупнейших философов и идеологов своего времени. Профессиональные философы Александра Геннадьевича не жаловали, ибо, подверстывая к своим основным идеям учения ведущих мировых научных школ, он не заботился глубоким проникновением в предмет и, порой, напрочь перевирал первоисточники. Но, не будем забывать, что Губин, прежде всего, идеолог, и то, что для философа смотрится как непрофессионализм и крайняя некорректность, для идеолога, как раз, мастерство – умение ловко вставить всякое лыко в нужную строку. В свою очередь, Александра Геннадьевича признание маститых философов не волновало – потребителями его страстных проповедей являлись, большей частью интеллектуалы-самоучки, число коих ежегодно возрастало. Их же увлекала харизма модного оратора, а несостыковка тонкостей – подчас шизофреническая - легко сходила ему с рук.
С таким вот фруктом предстояло иметь дело честной компании Магистра Жоржа. По счастию оказалось, что в среду восемнадцатого марта светило идеологической мысли даёт открытую лекцию в МГУ. Было решено за два дня посмотреть несколько видео с участием Губина, настроиться на структуру его личности, разглядеть архетипические силы, за ним стоящие, и, явившись на лекцию, сделать всё возможное, дабы задержать оратора после её окончания, а далее действовать импровизированно наудачу.
Вечером в среду восемнадцатого марта в одной из аудиторий МГУ негде было яблоку упасть. Аудитория весьма разношёрстная. Большая часть – молодежь – от восемнадцати до тридцати лет, но немало и людей весьма зрелых, среди коих можно узнать известных журналистов, политологов, обозревателей, крупных бизнесменов. Александр Геннадьевич облачён в темно серый костюм, чёрную рубашку и строгий серый галстук с чёрными полосками. Вся компания Жоржа заняла места на первых рядах еще задолго до начала лекции. Сидят хаотично, дабы изначально не создавать впечатления какой-то общности.
Оратор собран, бодр и упруг, периодически прохаживаясь вдоль кафедры, самодовольно оглаживает свою окладистую бороду. Речи его льются уверенно, авторитетно и убедительно. В них звучат интонации неколебимой твёрдости и, одновременно обжигающего пламени. Несмотря на явное передёргивание фактического материала и притянутые за уши выводы, возражать или пререкаться с лектором представляется делом совершенно безнадёжным – в его взорах сама Медуза Горгона, готовая обратить в камень любого, кто дерзнёт перечить.
Название лекции: «Русским всегда нужна монархия. Политическая трансцендентность. Мы всегда вызывали Рюрика, вызываем и будем вызывать». В первой часть лекции Александр Геннадьевич пускается в обширный исторический экскурс, призванный убедить слушателей, что разрозненные русские племена хотя и могли поддерживать порядок внутри каждой отдельной общины, вместе же ладить решительно были не способны. А посему, единственным решением для создания государства оказалось призвание Рюрика. В обосновании своих тезисов Губин ловко вплетает в свои речи не только татаро-монголов, но и, невесть откуда взявшихся индусов, а под конец даже и американцев. Впрочем, индусы и американцы нужны оратору для противовеса, он приводит их как примеры иных политических ментальностей, которым не нужна, так называемая, сакральная вертикаль и политическая трансцендентность. Всякий раз, произнося словосочетания «сакральная вертикаль» и «политическая трансцендентность», а разбросаны они в его речи весьма густо, оратор воздевает указательный палец правой руки вверх и, учиняя внушительную паузу, пронзает публику гипнотическими взорами. Публика внимает заворожённо. Энергетика Губина такова, что слушателям не удаётся не только прикорнуть, как это частенько случается на публичных мероприятиях, но даже шелохнуться.
Наконец, дело близится к выводам. После очередной продолжительной паузы, Губин оглаживает бороду, поправляет галстук и бросает короткий взгляд на часы. Теперь каждое слово он будет чеканить и выстреливать им в зал как из арбалета. Волевое напряжение его голоса достигло наивысшего накала: публика просто обязана впитать его идеи, заглотить их и безапелляционно уверовать:
- Русская политическая мысль, русская политическая теология рождается из ощущения недостаточности порядка. Это очень интересный момент - он базовый, он является принципиальным. На протяжении всей истории развивалась эта политическая трансцендентность. Это фундаментальный момент. Русские имели свободу, они этой свободой осознали, что она недостаточна для самоорганизации. Притом, что русские очень любят волю, что мы один из самых анархических народов, нам на все наплевать, одновременно это свободолюбие компенсируется у нас пониманием, что, дай нам волю, мы опять друг друга перережем и перебьем. Поэтому нам нужна трансцендентная вертикаль. Отсюда сегодня наше фундаментальное понимание государства. Поэтому русские - одновременно самые свободолюбивые народы и создают самую жесткую систему авторитарно-тоталитарного управления. То есть, природа монархии, природа нашего авторитарного начала, вертикали нашего государства никогда не строится путем демократического консенсуса, выдвижения разных людей и потом восславления наиболее достойного. Никогда в нашей истории такого не было. Значит, это особенность нашей истории. Интересно, что тысячи лет у нас все одно и то же. К нам приходят православные цари - мы им говорим: будет православная политическая трансцендентность. К нам приходят светские, петровские реформы - и там политическая трансцендентность, он порядки ломает, опять он надо всеми. К нам приходит Иван Грозный - создает опричнину. К нам приходят коммунисты - казалось бы, вообще, организация снизу. Ничего подобного, опять красный царь Сталин возникает. Опять мы восстанавливаем политическую трансцендентность. Мы вызываем Рюрика. Мы его все время вызывали, вызываем и будем вызывать. Нам нужен Рюрик. То есть нам нужна политическая вертикаль, с которой мы живём - с удовольствием или без удовольствия, это уже не важно. Русского человека, вообще, никогда не поймешь - с удовольствием или без удовольствия он что-то делает. Но, во всяком случае, мы вручаем этой вертикали нашу с вами свободу. В этом отношении главнейший для нас акт установления авторитарной или монархической власти - это действие народа. Народ у нас монархический. И поэтому монархия у нас народная. Монархия нам не насаждается, а мы ее выкликаем, мы ее призываем. В этом самый фундаментальный аспект политической теологии нашей истории. Наша Россия, наше государство, стала святой Русью, стала образом мира, Вселенной. Над нами стоит царь как воплощение политической трансцендентности. А мы - царский народ, русские. "Русские" - это изначально прилагательное. Чьи вы будете? Мы - русские. То есть мы принадлежим Руси. Соответственно, "русские" - это прилагательное. Мы - царские. Мы принадлежим царю, мы принадлежим нашему государству, это политическая трансцендентность. Мы ее на себе несем, вот мы какие молодцы. И поэтому сдавайтесь, все народы, и мы создаем гигантскую, огромную империю. Она гигантская, потому что она вселенская. Потому что это государство мира, государство-континент, которое мы создаем.
- Позвольте!, - со второго ряда, вдруг, звучит пронзительный фальцет Наины Карловны. Губин, не привыкший к тому, чтобы его прерывали, удивлённо смолкает. Несколько секунд звенящей тишины дают возможность Карловне обрушить на оратора короткую, но звонкую, как оплеуха, тираду:
- На каком это основании вы взяли себе право говорить «мы»? Кто эти «мы», которые никак не могут прожить без царя? Вы, как мне кажется, совершенно зарапортовались! Лично я под этим, положительно не подписываюсь. Я не царская, и никаких Рюриков-дуриков не призывала и призывать не собираюсь.
- Вы, очевидно, исповедуете либерализм?, - После минутной растерянности и последующего приступа гнева, Губину удаётся взять себя в руки и придать своему вопросу интонации небрежности и ехидства.
- Отнюдь! Я просто самодостаточный человек. И таковых в России много, - в первую реплику, призванную прервать и озадачить самодовольного лектора, было вложено слишком много сил, и конец второй фразы прозвучал неубедительно. Губин, почувствовав открывающуюся брешь, выпустил в неё двойной заряд своих упругих огненных стрел:
- Ошибаетесь!, - торжествовал он, - Мало! Крайне мало, да и вы, вероятно не из таких. А потому я и говорю «мы», и звучит это гордо, сильно и величественно. Мы – это я, вы, они, и, как говориться, еще и тот парень, который не пришел сегодня на лекцию!
Одержав победу в этом коротком поединке, Губин обвёл зал взглядом, отхлебнул воды из стоявшего на кафедре стакана, и продолжил:
- Никогда в России, когда она была империей, не было ни межрелигиозных, ни межнациональных, ни межконфессиональных конфликтов. Кто давал людям и религиям, этносам и культурам возможность жить в мире? Империя! Кто объединял нас? Империя! Кто спасал нас? Империя! Сегодня есть разные люди, которые хотят нанести удар по России. Великая мощь Соединённых Штатов Америки, которая, согласно нашим православным канонам, есть царство Антихриста. И есть вторая: естественно, это те люди, которые являются проводниками этого темного царства - Царства Мертвых, находящегося на крайнем Западе. Там, куда пал денница. Неслучайно в обряде православного крещения каждый крещаемый поворачивается на запад и простирает руки. Отрицаешься ли ты Сатаны?, - спрашивает его священник. Обращаясь к Америке, он говорит: отрицаюсь Сатаны! Его спрашивают второй раз: отрицаешься ли Сатаны и Ангелов его? Отрицаюсь! - отвечает крещаемый. И в третий раз спрашивает священник человека, получающего просветление: отрицаешься ли Сатаны? поворачиваясь на запад к Соединённым Штатам Америки. И он вновь отвечает: Отрицаюсь!
Концовка вышла натуральным заклинанием. Губин, полностью уверенный в осуществлённой нынешним вечером миссии, сделал знак видео-оператору, и тот, вероятно, спеша, быстро сложил штатив и камеру и принялся протискиваться к выходу. Большая часть народа тоже уже покинула аудиторию. Вопросов, после столь блестящего завершения, казалось, не у кого не возникло, чему Александр Геннадьевич тоже был втайне рад – пришлось выкладываться по полной, он устал и, желая как можно скорее предаться отдыху, начал перекладывать бумаги с кафедры в свой профессорский портфель. На сём занятии он, неожиданно был остановлен: на кафедру, оскалившись в широкой улыбке и распахнув приветственно руки, поднимался Актёрыч. Губин инстинктивно скрестил руки на груди и заметно сжался. Альгис-Алексей пробил, таки, его энергетический панцирь, однако, решив не ломать структуру обороны лектора далее, дабы обеспечить вступление в начавшееся сражение других сил с флангов, остановился на почтительной дистанции метра в два с половиной, и, придав своему голосу максимум обаяния и тон восторженного дружелюбия, продекламировал:
- Драгоценнейший Александр Геннадьевич! Позвольте от всей души выразить вам свой восторг и даже некоторое умиление. Ибо – очень наслышан, начитан, насмотрен и пронзён до самых недр своих вашими трудами, но лично имею честь присутствовать впервые. Не нахожу, душа моя, с чем сравнить мощь слов ваших, так смело простирающихся от времён древнейших до последних изысканий современной философической мысли, да еще и вылетающих из-под самого сердца. Это же не лекция, а натуральная проповедь. И сколь она своевременна для нашего Отечества! А что касаемо силы сей проповеди, то позвольте заметить, что, вероятно сам великий Мейстер Экхардт мог бы позавидовать такой силе слова!
Губин, видимо, осознал неловкость своей зажатой позы и резко распрямился, для пущей убедительности деланно стряхивая с рукава несуществующие пылинки:
- Ну, это вы, конечно, хватили, с Экхардтом-то сравнивать, однако, признаюсь – отрадно слышать. Сами-то вы кто?
- Вечный ученик!, - вскричал Актёрыч, разойдясь так, будто играл на сцене девятнадцатого века, и партнёром его выступал сам Каратыгин или Мочалов, еще бы широким жестом слезу смахнуть, - И хотя имею два высших образования и достиг почтенных лет, не упускаю случая прильнуть к мудрости мудрых.
Эк!, - Губин от столь явной и демонстративной лести смог лишь крякнуть. Однако, щеки его покрыл заметный румянец. И вновь, взявши себя в руки, он сделал попытку вернуть странного собеседника со сцены воображаемого дореволюционного театра в аудиторию одного из передовых Университетов двадцать первого века:
- У вас всё, или же вопросы какие-то имеются?
- Отчего же вопросы? Речь ваша прозрачна как горный хрусталь и с сего дня запечатлена будет в моём сердце, как путеводная звезда! Предложение лишь одно имею?
- Денег хотите?, - Губин резко оборвал пространную речь Актёрыча.
- Помилуй вас бог! Душа моя, как вы могли так обо мне подумать? Впрочем, к делу, ибо задерживать вас ни на минуту не собираюсь. Речь идёт, драгоценнейший Александр Геннадьевич, об употреблении слова «империя».
- Чем же вас это слово не устраивает?
- Слово прекрасное, пять лет жизни готов отдать за то, что оно означает, но согласитесь – звучит сие слово слишком уж на римский манер, и связывается для просвещенного в исторических науках ума, с уж больно нехорошими ассоциациями. Римские императоры поголовно слыли безбожными содомитами, нельзя же сии коннотации на землю русскую переносить.
- И что же вы предлагаете?
- Я предлагаю древнее и могучее, к тому же исконно русское слово – Держава!
- Хм, однако над этим положительно стоит поразмышлять. Благодарю вас, уважаемый…
- Имя моё вам ничего не скажет, удовлетворюсь крепким пожатием руки вашей.
- Ну как знаете. Заходите на мои лекции, а сейчас мне, пожалуй, пора. У меня еще в редакции есть кой-какие дела, - подав Актёрычу для пожатия кончики пальцев, Губин застегнул портфель и спустился с кафедры. Но тут же был остановлен, словно пулей, резким вопросом Константина Голгофского:
- Вот вы, уважаемый господин Губин, всё норовили употребить выражение «сакральная вертикаль». Звучит оно, конечно, весомо, но есть ли за ним хоть толика Духа? В вас лично я не усомнюсь ни на минуту – Дух звенит и клокочет, а вот в других царских людях, как вы их остроумно изволили назвать – нету его вовсе!
- Бездоказательные слова!, - вскипел Губин.
- Отнюдь! Приведу пример из самых свежих. Буквально на днях пользовал я, как психолог, одну даму из Министерства Иностранных Дел. Одну из заместительниц Захаровой – как раз по теме российско-американских отношений. Приготовляюсь слушать, в надежде на государственный масштаб запроса. Однако, с первых же слов, ожидания мои стремительно тают: дама, видите ли, озабочена тем, что не имеет средств, дабы купить автомобиль более навороченный, чем у упомянутой выше Захаровой. И это, заметьте, предел её чаяний. А я вижу, что женщина – натуральным образом – медиум, и силы через неё просятся архетипические. Ввёл гражданку в некоторый транс – так и есть – выясняется, что, употребив усилия не на состязания в марках машин, а на службу Отечеству, сия дама имеет ресурс так развернуть вектор отношений с Америкой, что в предстоящих всем нам в ближайшие годы испытаниях, можно было бы избежать очень серьёзных потерь. Вывожу клиентку из транса, и сообщаю ей, что так мол и так, есть для неё задача посерьёзнее – боги и судьба ждут её в деле служения. А она и слышать об этом не хочет – ей машину новую вынь да положь. Вот вам и уровень Духа у людей государевых. Я же от работы по поводу машины отказался, несмотря на посулы весьма недурного гонорара.
Губин поморщился. Погладил бороду и, задумавшись на несколько секунд, изрёк:
- Что ж, вы правы, как единичный пример – такое может встретиться. А зачем же избегать потерь в отношениях с Америкой? Особенно, с той стороны?
- Ух ты!, - встрепенулся Голгофский, - вы, как я вижу, всё лелеете давние ваши мечты, завещанные крепкими Духом фашиствующими парнями, типа Генона, Эволы, Юнгера и Кудряну об уничтожении большей части человечества в умело срежиссированной апокалиптической катастрофе? Я полагал, что вы протрезвели после того, как вам прищемили нос в две тысяча пятнадцатом году. Тогда вы попытались обойти даже беззаветно верующего в вашу харизму олигарха Протасова, вложившегося не только в Донбасский конфликт, но и в вас лично. В угоду этим идеям, вдобавок, благославлённым на тайной встрече в девяностых с вашим другом и бывшим офицером СС Жаном Тириаром и Аленом де Бенуа - лидером ультра-правой организации G.R.E.S.E., наследующей идеи одного из создателей «Анненербе» Карла Хаусхофера, вы тогда замыслили не столько отвоевать Донбасс, сколько создать там прецедент, подставляющий даже Путина. Если бы ваши планы осуществились, то ядерного конфликта между Россией и Штатами было бы не избежать. Тогда вас успели предупредить, а вы, в свою очередь, смогли кое-как оправдаться патриотическими порывами и на пару лет уйти в тень. Неужели в вас вновь засвербили идеи уничтожения этого, действительно, не лучшего из миров? А Протасов-то до сих пор вам верит как отцу родному…
Лицо Губина покрылось пунцовой краской:
- Что вы мелете? Это шантаж, и вы за него ответите!
- Полноте, - огрызнулся Голгофский, - во-первых, я высказал гипотезу не только мне принадлежащую, а во-вторых, вы нынче не зря осторожничаете в своих речах, писаниях и действиях, ибо прекрасно понимаете, что сейчас, через пять лет после тех событий, малейшее ваше неловкое движение, и предупреждениями вы уже не обойдётесь. Так что, успокойтесь, шантажировать вас мне лично нет никакого резона, мы обмениваемся мнениями насчёт иссякновения Духа в людях государевых.
Слишком дерзкий ход Константина Владиславовича нужно было срочно смягчать, поспешно смещая нить беседы к теме империи, сакральной вертикали и Духа. В разговор вступила Анна:
- Уважаемый Александр Геннадьевич! Поверьте, никто не станет ставить под сомнение вашу силу духа, в каких бы действиях она не проявлялась. Речь же. сколько я понимаю, идёт о том, что в других царских людях Духа, практически не наблюдается. И пример, приведённый этим мужчиной, - Анна кивнула в сторону Голгофского, - никак не единичен. Более того, позвольте заметить, что вопросы возникают и к самим нынешним царям и императорам. Вот во времена стародавние цари были действительно от Бога. Взять Карла Великого или Ричарда Львиное Сердце – оба выступали впереди своего войска, подвергаясь максимальному риску, и подавая пример Духа своим подданным. Даже Наполеон Бонапарт не прятался от пролетающих над полем битвы ядер. Вот это я понимаю - Суверены в полном смысле слова. А нынешние? Являют ли они Дух, отсиживаясь за толстыми стенами резиденций в окружении сотен вооружённых до зубов охранников?
Отвлекшись на вопрос Анны, Губин поостыл, стычка с Голгофским отошла на второй план, точнее, была отодвинута туда чарующим голосом и обворожительным взором женщины. Однако, вопрос ею поставленный, звучал остро, надобно было достойно отвечать:
- Формально с вами можно было бы согласиться, но вы не учитываете специфику времени. Императоры прежних лет, безусловно, подвергали себя смертельному риску, но в те времена не существовало тех изощрённых технических возможностей, которыми может воспользоваться любой одержимец, решивший из каких-то узко личных мотивов подвергнуть жизнь современного лидера нации угрозе.
- Так царь на то и помазанник божий, чтобы целиком и полностью вверить свою судьбу в руки Господа, - вновь вмешался Голгофский, - Ежели он действительно царь – Бог-то его сберечь должен. Или нет? Иначе какая-то фальшь получается, и царь, в таком случае, является лишь симулякром, имитатором божественной власти. Александр Геннадьевич, вы – философ, вот и потрудитесь разрешить сию апорию. При решении этого вопроса, глядишь и сама столь долгожданная Русская Идея отыщется. Вами отыщется, и народу будет оглашена вами же.
С этими словами Константин Владиславович резко поднялся, учтиво наклонил голову, и быстро покинул аудиторию, прикрыв за собою дверь. Губин тревожно огляделся – в помещении, коме него оставались еще пятеро:
- Кто этот человек? Вы знаете - кто он?
Присутствующие знаками и короткими возгласами дали понять, что вышедший только что мужчина им неизвестен. Губин также поспешил к выходу. На пути его, вдруг, возник Юрис-Юра:
- Прошу прощения, господин Губин, еще один короткий вопрос, касаемый империи.
- Ну, что там ещё?, - с досадой отозвался Александр Геннадьевич.
- Сущие пустяки. Как вы полагаете, каково основное отличие империи от республики?
- Вы что, любезный, с луны свалились?, - усмехнулся философ, - это же азбука политэкономии. Империя, это государство, где власть сосредоточена в руках одного человека - монарха, царя, императора. В республике власть избирается народом на короткий срок и регулируется выборами и конституцией.
- Вы дали очень банальное и поверхностное определение, - не унимался Юра, - Но вы же знаток психоанализа и аналитической психологии – неужели же вы никогда не давали себе труд заглянуть, так сказать, в глубины? Как учит современный психоанализ – вся борьба в этом мире свершается за некое верховное означающее, коим является Фаллос. Не физический пенис, а именно Фаллос, являющий собой метафизический Пенис, в любую минуту готовый достичь высшего напряжённого возбуждения и напряжения, дабы осеменять окружающее пространство смыслами, в том числе, смыслом принадлежности к некой общности людей.
Губин остановился, озадаченный таким поворотом:
- Ну и что вы хотите сей метафорой выразить относительно империи и республики?
- Практически то же, что изволили выразить вы, однако с весьма важным акцентом, понимание коего приводит к полному переосмыслению отношения к империи или же республике. В империи Фаллосом обладает действительно лишь некто единственный – император, а все остальные причастны к Фаллосу уже опосредованно. Если представить эту ситуацию образно, то император покрывает абсолютно всех своих подданных, подобно быку, покрывающему корову. В республике же – в настоящей – каковых ныне практически не существует по причине замаскированных под республику карикатурных империй – Фаллосом обладает каждый гражданин, принимая вместе с этим еще и полную ответственность за свою жизнь. В случае империи граждане могут ощущать свою причастность к Фаллосу опосредованно – будучи, так сказать, нагнутыми и чувствуя его в себе, образно говоря, вставленным через анальное отверстие или, в случае особенно приближённых подхалимов – через оральное. Отсюда, кстати, следует не только опущенность граждан империи, но и огромный страх самого императора или исполняющего его обязанности за то, чтобы Фаллос в любую секунду был бы готов к боевому напряжению, дабы постоянно подтверждать всем внешним врагам и внутренним завистникам свою неизменную неуёмную потенцию. О, как страшно её, вдруг, потерять и услышать «Акелла промахнулся»! Что же касаемо республики, то она имеет огромный потенциал для развития и воспитания Суверенов, в ходе которого, естественно, велик риск междоусобиц и перманентного конфликта, обеспечивающего столь важный для избегания энтропийных процессов, постоянный выход из зоны комфорта.
Наина Карловна после того, как Губин прищемил ей нос, всем своим видом демонстрировала показное безразличие к происходящему. Тут же она, вдруг, встрепенулась и заверещала фальцетом:
- Молодой человек, кого вы хотите испугать фаллосом? Гражданин философ, хотя и умело изображает из себя эдакого Ферзя, да провозглашает свою непримиримую позицию ко всяким там ЛГБТ, но на деле-то, не раз ощущал свою причастность к внешнему Фаллосу как анально, так и орально, - поднявшись со стула, гротескно виляя задом и поменяв тон на то, известное многим, колоритное звучание, коим многие шалуны произносят слово «противный», - не знаю как там происходило в буквальном смысле – свечку не держала, а вот метафорически он и сейчас на чьём-то Фаллосе вертИтся.
Александр Геннадьевич вновь побагровел, но в этот раз к пунцовому лицу добавились еще и вздутые жилы на шее. Казалось, его вот-вот хватит удар – что, признаться, ни в чьи интересы не входило. Юра бросал в сторону Карловны укоряющие взоры, Актёрыч встревоженно взирал на Губина, готовый сорваться с места, дабы оказать, в случае надобности, первую помощь, Анна чуть склонила голову вбок и наблюдала за происходящим с интересом и некоторым напряжением, Фёдор Михалыч, до сей поры не проронивший ни слова – ему, как в своё время Кисе Воробьянинову отводилась роль важно надувать щеки – в этот момент позабыл даже об этом простейшем делании и затаил дыхание. Губин, напротив, принялся глубоко и часто дышать, что сказалось на его самочувствии благотворно. Придя в себя, он закричал, обращаясь ко всем присутствующим, уснащая свою речь самой отборной лексикой – её вкрапления нецеломудренный автор целомудренно опустит:
- Да вы тут, как я погляжу – одна шайка-лейка! Начитались в интернете грязных сплетен, изрыгаемых гнилозубыми ртами моих врагов и решили меня шантажировать! Подонки, проходимцы, паскудные твари, свинота! Вы даже представить себе не можете как вы ответите уже через несколько минут за свои мерзкие выпады!
Надобно отметить, что по остроте и кудрявости речевых оборотов Губин выказал себя тем еще затейником. Продолжая извергать проклятия в том же духе, он ринулся к двери, но не добежав до неё буквально двух метров, застыл точно истукан. Дверь отворилась – на пороге стоял Толя Петухов. В свою очередь, узрев Александра Губина, Петухов незамедлительно впал в транс, являя через себя память, манеры и интонации Сергея Анатольевича Курёхина.
Нетрудно догадаться, что Петухова в Москву привёз Голгофский. Еще только услыхав на воскресной встрече с Жоржем, кого нужно будет обрабатывать, он возликовал, живописуя в воображении картину встречи Ибиса и Анубиса (ссылка). Воскресным же вечером метнулся в Питер. Уговорить Толика, взяв на себя материальные расходы, не составило большого труда, ибо тот, в ходе почти четырёхмесячных экспериментов по исследованию восхитительных воспоминаний о том, что происходило не с ним, но могло являться через него при определённых условиях, вошёл во вкус, благо с Александром Геннадьевичем были связаны, пожалуй, наиболее диковинные сцены курёхинской памяти. Сегодня они с Голгофским прибыли в первопрестольную утренним «Сапсаном». Константин Владиславович велел Толе во время лекции и первое время после её окончания прогуливаться по коридору, затем сам, забросив первый контрольный шар, предназначавшийся для возгонки напряжения в аудитории, покинул её, однако остался стоять с той стороны. Подозвал Петухова и принялся прислушиваться к речам, доносившимся изнутри, ожидая наступления того времени, когда градус достигнет наивысшей отметки, дабы в тот самый момент и втолкнуть Анатолия вовнутрь, как ярчайший и убедительнейший козырь.
Надо отдать должное нервной системе Александра Геннадьевича, достойно и без потерь перенесшей несколько свирепых атак и не подавившейся даже таким высококалорийным десертом, как явление Петухова. И ладно бы до боли узнаваемый внешний облик, но Толя, ринувшийся на него с распростёртыми объятиями, с ходу обрушил на оторопевшего философа целую кавалькаду каламбуров и лишь ему – Губину – ведомых подробностей их прошлых проделок. Мы не будем пересказывать эти достаточно нелицеприятные для знаменитого оратора эпизоды – нет-нет, автор имеет в виду здесь отнюдь не детали интимной жизни, а те случаи, где Александр Геннадьевич явил столь не подходящие для великого философа тугодумство, чрезмерную внушаемость, буквализм понимания шуток и прочие, недопустимые для интеллектуала высокого градуса посвящения, косяки. Голгофский, тренируя Петухова к этой встрече, позаботился о том, чтобы сознание Толика было в состоянии контролировать потоки являющихся ему воспоминаний и текущей через него речи так, чтобы выпукло продемонстрировать Губину следующее: там, где Курёхин, играючи, но изображая абсолютную серьёзность, выдумывал невероятные истории – Губин, уверовавший в его бред на полном серьёзе, начинал и действовать в соответствии с этим бредом, подчас своей твердолобостью ломая на корню филигранную игру великого импровизатора. Если Курёхин являл собой великолепный образчик полностью контролируемой шизофреничности, то Губин – упёртой параноидальности. Более того, наловчившись в текстах и речах сочетать несочетаемое, известный философ до сей поры так и не сумел отделаться от глубинной упёртости и самоуверенности, доходящей до гротеска. Если, порой ему и удавалось напоказ проявлять иногда некие намёки на самоиронию, то в глубине души, даже, умудрившись «переобуться» по части каких-то внешних атрибутов своих идеологических пристрастий, являлся Губин первостатейным одержимцем. Это-то и делало его уязвимым: считая, что он несёт собой истину о том, как надобно человечеству жить на Земле (а точнее – не жить, ибо презирал философ современного человека, утратившего связь с Духом), Александр Геннадьевич положительно возомнил, будто он-то и есть рупор божий, единственный и беспрекословный. Этой-то одержимостью Губина и пользовалась как минимум дюжина более гибких и, кстати говоря, весомых игроков, манипулирующих им столь ловко и неявно, что тот и вовсе не помышлял, будто он абсолютно просчитан и является ведомым, а отнюдь не тем, кто ведёт самостоятельную партию.
Петухов-Курёхин блестяще отыграл свой выход всего за полчаса, затем трогательно попрощался с «другом молодости», пообещав, что вернётся ещё не раз, и исчез за дверью, оставив Александра Геннадьевича в состоянии одновременно оторопи и глубокой задумчивости. Конечно же, сокрушить стержень параноидальной самоуверенности и не представлялось возможным, но вот слегка расшатать его – таки удалось!
На всё время явления призрака прошлого Губин оказался совершенно вырванным из пространственно-временных координат и, соответственно, забыл о тех, кто присутствовал в аудитории. Теперь же оглядывал их мрачным взором:
- Кто же вы такие, чёрт вас подери, и чего вам от меня надо?
В его сторону тут же направился Актёрыч, картинно мотая головой и всплёскивая руками:
- Душа моя, Александр Геннадьевич, не извольте видеть в нас враждебные силы! Отнюдь! В наших лицах вы можете лицезреть подлинных единомышленников, и единомышленников не фанатичных, коих у вас, как, впрочем, и столь же фанатичных врагов – хоть пруд пруди.
- Довольно паясничать, говорите по делу!, - огрызнулся Губин.
- Хорошо!, - Алексей-Альгис вмиг сменил тон, - случилось так, что вами в данный момент очень пристально интересуется небезызвестный вам майор Лебедькин.
Перед внутренним взором философа промелькнули живописные кадры общения в ноябре две тысячи пятнадцатого года с пренеприятнейшим субъектом, тогда еще служившим в Конторе в чине капитана, внёсшим в его – Губина – жизнь, множество проблем, после чего пришлось на несколько лет затаиться, а сейчас, разворачиваясь в публичном пространстве заново, осторожно взвешивать каждое слово и изображать множество отвлекающих реверансов. Естественно, ему неведомо было, что Лебедькин, по иронии судьбы, выполнял задания генерала Морковина, как неведомо было и то, что сейчас Актёрыч блефовал – Жорж не давал ему никаких инструкций для ссылок на новые связи с ФСБ. Однако, напоминание о изобретательном в своей докучливости гэбешнике, отразилось на челе Александра Геннадьевича весьма кислой миной. Он промолвил:
- Так вы – конторские? Сказали бы сразу, зачем было комедию ломать?
- Мы не конторские, - с ходу парировал Актёрыч но, не дав Губину опомниться, продолжил, - однако мы разделяем идеалы и помыслы тех крупных фигур, что стоят за майором Лебедькиным, о чём и им, в свою очередь, ведомо. Более того, я готов вас дружески уверить в том, что упомянутый мной майор не только не будет чинить вам какие-то препятствия, но и всячески посодействует, никак не проявляясь в поле зрения, тому, чтобы ваша мысль вновь обрела бы вес для всех тех, кто по зову совести борется за нашу Державу. В том числе, и в самых высоких кабинетах, в некоторые из которых вам вновь вскоре откроется доступ. Можете быть уверены в возрастании востребованности ваших идей.
- Всё это абстрактные посулы, - вяло отмахнулся Губин, - что конкретно вам нужно от меня?
- Самую малость. Я совершенно искренне отметил, что по многим пунктам мы с вами являемся единомышленниками. Не по всем, но по многим. И еще года полтора-два нам с вами будет, практически, по пути. Поэтому – продолжайте делать то, что и делали – писать, ораторствовать, записывать ваши зажигательные видео. Только иногда вам будет нужно сделать в ваших писаниях и речах едва заметные акценты. Для вас они не явятся чем-то обременительным.
- Акценты, говорите. Какие именно?
- А вот, - Алексей дал знак Феде, - рекомендую вам Фёдора Михайловича Ульянова. Обменяйтесь с ним приватными контактами и оговорите способы связи, о которых знали бы только вы двое. Он и станет изредка, не тревожа вас понапрасну, передавать вам коротенькие материалы для ознакомления. Ну а вы уже сами решите в каких своих речах вы их используете. По рукам?
- Ничего обещать вам не буду. Пусть ваш Фёдор Михайлович приносит то, что вы передадите, а я уже сам посмотрю, насколько мне это нужно.
- Ну и чуднеько!, - оживился Алексей, - я бы сильно удивился и не поверил бы, ежели бы вы сразу же выразили согласие.
Фёдор и Губин задержались в аудитории еще на несколько минут, дабы согласовать способы связи. Остальные, выходя, прощались вежливо и сдержанно: «всего доброго!»
Лишь Наина Карловна, проходя мимо Губина, произнесла уже безо всякого выпендрёжа:
- Не серчай, мил человек, ежели чем тебя старуха вредная обидела. Честно говорю – совершенно не в курсе, что там у тебя было в прошлом, а вот сейчас вижу перед собой крепкого мужика. Так держать!
ГЛАВА 4.
«Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно всё, особенно – возглас счастья.
Только в уборную – и сразу же возвращайся.
О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора
и кончается счётчиком. А если войдёт живая
милка, пасть разевая, выгони не раздевая»
(Иосиф Бродский)
После работы, проведённой группой «Агасфер» с Губиным, у Фёдора Михалыча случился экзистенциальный пердомонокль. На двое суток, начиная от беседы с Жоржем и до того момента, как он выехал на лекцию скандальёзного философа, Федя с головой погрузился в интернет и обнаружил там громадное количество материалов, касающихся сперва Губина, затем – людей, с которыми тот в разные периоды жизни был дружен. А далее Фёдор и вовсе углубился в изучение фактов, разноречивых мнений и даже сплетен, окружающих людей огромного социально-культурного слоя, произраставшего из музыкально-литературно-художественно-оккультного андеграунда восьмидесятых годов двадцатого века. Нынче судьбы людей из этого сообщества сложились по-разному. Кто-то умер, иные спились и влачили жалкое маргинальное существование, но многим, наподобие Губина, бурный старт в восьмидесятых-девяностых позволил занять заметные и влиятельные позиции в российской культуре, искусстве, философии и политике. Эти фигуры задавали тон и направление вкусов, идейных и ценностных позиций, доминанты мировоззрений и трендов наиболее активной части так называемого среднего класса, и, пожалуй, даже российских элитных кругов. При всём том, судя по найденной Фёдором информации, большинство этих ключевых фигур в разное время (а кто-то и по сей день) были замешаны в весьма сомнительных и тёмных историях, крайних проявлениях либерализма или фашизма, в грязных интригах, содомитских ритуалах. Очень многие усердствовали в разрушении собственной психики и психики большого количества других людей, пускаясь в граничащие с клиническим безумием эксперименты с сексом, наркотическими веществами и оккультизмом. Нередки были случаи предательств, финансовых и политических махинаций, вплоть до прямого или косвенного участия в заказных убийствах или создании идеологических программ, а то и технологий, направленных на приближение апокалипсических сценариев для человечества или хотя бы, какой-то его части.
Даже если допустить, что всё прочитанное Фёдором можно, условно говоря, разделить на десять, то получалось, что чем масштабнее личность человека, чем более проявлены в нём разнообразные таланты и индивидуальность – тем более жирные черви кишат в его теневой стороне, косвенно влияя на продукты его творчества, в свою очередь, определяющего систему ценностей более широких масс. И это лишь верхние этажи среднего класса или низовые слои элит. Страшно было подумать о тех, кому выпала тяжкая доля попасть в верхние ниши социальной лестницы и оказаться среди лиц, принимающих решения в мировом масштабе – какие чудища могли гнездиться в изнанке верхушки человеческого муравейника?
Стоп! А Жорж и его команда, в которую и он – Федя – уже втянут с потрохами... Миссия такой внушительной фигуры, как Агасфер, натурально или же метафорически взятая на себя – разница, в данном случае невелика, попытки, часто удачные, спутать карты ключевым игрокам мировой арены – не вело ли это к окунанию в те же отвратительные помои, коими смердят практически все эти «ключевые игроки»? Возможно ли расширить масштаб и не вляпаться по уши в дерьмо – ведь могучие фигуры, наподобие ницшевского Заратустры или кастанедовского Дона Хуана, решительно сторонились вмешательства в социальные процессы. А противоположные примеры: те, кто постиг мистические тайны и обрёл магическое могущество и направил его на переустройство мира, как это случилось с мощными оккультистами из НКВД и магами Анэнербе – не они ли, в числе первых, привели мир к гигантской катастрофе? А те теневые кардиналы, что сейчас выпустили всадников Апокалипсиса? Мы намерены спутать их карты - с одной стороны, это благородно, но с другой – какого размаха черти и демоны полезут из коллективного бессознательного в мир через нас?
Предваряя последний и, пожалуй, самый фантасмагорический концерт своей «Поп Механики», кстати, посвящённый предвыборной компании Александра Губина, представлявшего тогда, в тысяча девятьсот девяносто шестом году, партию «нацболов», Сергей Курехин заявил в свойственной ему манере фарса, разыгрываемого с самым серьёзным выражением лица, что «Алистер Кроули - это такой маленький человечек, который живет в каждом из вас; его надо только разбудить, и тогда вы сможете посмотреть на всё другими глазами». О, да! Только вот разбуженный Кроули из маленького человечка мгновенно вырастает в огромное тошнотворное чудовище, непрерывно плодящее, помимо крупиц драгоценного знания и опыта, еще и сонмище опарышей, пожирающих человеческие души. Удалось ли Жоржу, несомненно, обладающему колоссальным опытом, отделить зёрна от плевел? Более того, имеет ли он противоядие на тот случай, когда плевела, вдруг, ощетинятся и примутся неистово уничтожать всё, что еще остаётся живым и не тронутым плесенью?
Такие вот вопросы роились в бедовой головушке Дяди Фёдора, порождая лютую кручину. Спрашивать ответы у Ани, Алексея, Юры или Наины представлялось бессмысленным предприятием, тут нужен был сам Жорж. Последний же, положительно был недоступен – в те недели, что группа находилась в России, он никогда не оставлял свои координаты, появлялся неожиданно и даже утверждал, будто не пользуется ни телефоном, ни интернетом. Оставалось тихо сходить с ума под спудом уже вышеупомянутых вопросов, во след которым стали проворно вылазить, аки грибы после дождика, еще и новые – один ядовитее другого.
Жорж таки проявился. Двадцать пятого марта началось с объявления пандемии и заявления мэра Москвы о введении карантина, режима самоизоляции, отмены авиарейсов и закрытия города. Жители начали заметно нервничать, хотя и бодрились, разбавляя подкрадывающиеся страхи шуточными мемами в соцсетях. Все ждали обращения президента, по слухам, спрятавшегося в бункере, которое было назначено на пятницу двадцать седьмого марта. Аккурат после того, как Фёдор прослушал это, как и обычно, бессмысленное и расплывчатое обращение, в дверь однокомнатной квартиры, которую он снимал в районе Белорусского вокзала, раздался звонок. Явился Магистр:
- Ты, наверное, слушал эту пургу? Надеешься, что через десять дней всё наладится, и все будут жить как прежде?
Фёдор Михалыч неопределённо пожал плечами. Старик усмехнулся:
- Увы, друг мой, как прежде уже никогда не будет. Второй всадник достиг наших краёв, и теперь начнутся совсем уже весёлые дела. Они будут, конечно, грустными, порой ужасными, но, всё же, и весёлыми тоже. С народом примутся играть в кошки-мышки, нагнетая истерию. И не притянутая за уши пандемия хотя и действительно серьёзной болезни, а именно эта истерия явится основным поражающим фактором. Режим будут смягчать, затем вновь ужесточать, ограничения сделаются всё более и более нелепыми, но раскачиваемый в неопределённости народ постепенно свыкнется и с абсурдом, и с принуждением к постепенной само-ликвидации, в которую за пару лет обратится то, что нынче назвали самоизоляцией. Интересно то, что большинство так называемых «документов», предписывающих всё более вычурные меры ограничений, никем не подписаны и носят характер рекомендаций, но подаваться будут как непреложные законы. Власть хочет нагадить и умыть руки. И так – во всех странах. Война завершается – война информационная, и мы – народ - уже не просто отступаем, как считают некоторые, и даже не в окружении, из которого еще можно было бы вырваться. Мы уже в натуральном концлагере. Только большинство людей, в чьих умах образ концлагеря ассоциируется с картинками двадцатого века, так и не поймут этого до самого последнего момента, когда их не принудят самостоятельно убиться. Наше же дело – не поддаваться на все эти провокации и жить в том же распорядке, как и жили до сих пор. Самолёты действительно не летают и рестораны позакрывались, ну да нам всё это пока и не понадобится. И рестораны откроют, и самолёты через два-три месяца полетят, и даже за кордон можно будет, изловчившись, попасть – по крайней мере, до второго – уже более серьёзного вбрасывания, у нас еще есть около полутора лет. Собственно, это я и пришёл тебе сообщить. Да, вот еще: с Губиным вы, конечно, переиграли, но чудом избежали неприятностей. Он, хотя и со скрипом, таки будет работать на нас. А вскоре и еще пара интересных и весомых людей подтянется.
- Жорж, погоди, я всё это понимаю, но у меня много других вопросов к тебе. Выслушаешь?
- Почему бы и нет? Я не тороплюсь. Излагай. Вот только, ежели еще чайком угостишь, беседа наша пойдёт спокойно и непринуждённо. А то держишь меня в коридоре, хе-х.
И вот уже Дядя Фёдор принимается заваривать чай. Ему неймётся, и он спешит: расплёскивает воду, набирая чайник, затем судорожно протирает стол тряпкой, проливая часть воды уже на пол. Приходится идти в ванную за большой тряпкой и вытирать пол. Просыпает чаинки, забрасывая их в заварник. Чуть не разбивает чашку, доставая её из шкафа. Старик взирает на все эти кулинарные потуги Фёдора с благожелательной улыбкой. Лишь когда горсть печенек из разорванного порывистыми движениями пакета летит на пол, его пробирает смех:
- Друг мой, ты изнемогаешь от терзающих тебя вопросов и, в то же время, хочешь казаться невозмутимым, так как я предложил побеседовать в спокойной и комфортной атмосфере за чаем. Стремление угодить мне приводит к прямо противоположному результату. Чем вызвано это стремление? Тебе кажется, что, создав приятную мне атмосферу, ты услышишь наиболее глубокие и искренние ответы. Но, судя по тому, что получается – хочешь ли ты их на самом деле услышать? Или боишься?
- Как это? Почему?
- Смотри, как можно истолковать происходящее с разных позиций. Возьмём поверхностную точку зрения, опирающуюся на, так называемый здравый смысл. Человек волнуется, ему не терпится услышать ответы на животрепещущие вопросы. При этом, тот кто предположительно знает ответы на эти вопросы, просит создать хотя бы какое-то подобие уюта и неспешности. Два противоречивых настроя – возбуждение и стремление угодить гостю сталкиваются, в результате побеждает более сильный настрой. Линейная механика, так сказать: сила действия оказалась больше силы противодействия. И, можно было бы полностью удовлетвориться этим линейным описанием, но, если бы в этом случае действовала бы простая механическая схема, то сила противодействия хотя бы частично загасила волнение. Тогда возбуждение хоть сколько-нибудь поутихло, а не дошло бы до гротеска, как у тебя сейчас.
- И как же это объяснить?
- Придётся выйти за рамки линейной механики, а заодно и здравого смысла, согласно которому человек, желающий получить подробные и глубокие ответы на свои вопросы, казалось бы, должен сделать для этого всё возможное, а не наоборот. Ты же с каждой минутой начинал волноваться всё сильнее, как будто сам же подспудно решил саботировать изначальное желание. Получается, что существует ещё одно измерение: ты жаждешь ответов, но и боишься их.
Рассуждения Магистра привели к тому, что Фёдор, сам себе удивляясь, заметно успокоился. Неторопливо разлив чай, он присел за стол напротив старика и задумчиво произнёс:
- А ведь и в самом деле боюсь. Вдруг мои догадки оправдаются? Тогда окажется, что я попал в ловушку, из которой уже не выбраться.
- Погоди, - прервал его Жорж, - про ловушку рано и преждевременно. Если ты признаешь себе, что боишься, то и позволь себе бояться, а не скрывать свой страх. Попытка скрыть страх лишь усиливает его проявления. Почему, как ты думаешь?
- Скрывая что-то, тем более, от себя самих, мы выдавливаем это нечто в область тени.
- Именно так.
- Что же делать?
- Просто наблюдать, не давая происходящему негативных оценок.
- Удивительно Жорж! Ещё не зная о чём я хотел спросить, ты уже дал мне если не сами ответы, то, по крайней мере, направление для их поиска. Но я, всё-таки, расскажу всё по порядку.
Выслушав Федины сомнения, старик изрёк:
- Ты прав. Люди, заглянувшие чуть выше, чем положено среднему обывателю, как правило, из лучших побуждений, начинают стараться причинить добро этому миру, погрязшему, как им кажется, во всех тяжких. Но беда даже не в этом, а в том, что с каждым шагом на этом пути, происходит всё более убийственно серьёзное вовлечение в процесс. На карту ставятся всё большие ставки, и страх проиграть, не успеть, не осуществить свои помыслы – растёт. С другой стороны, показать этот страх тоже страшно. В результате именно этого и рождается большая и жирная Тень. И она тем более опасна и разрушительна, чем выше ставки.
- И как тут быть?
- Если уж начал игру, то играть. Именно играть, а не добиваться результата или победы. Посмотри, как играет ребенок. Он играет просто потому, что ему интересно. Как только к игре примешиваются любые другие чувства, кроме чистого интереса или удивления – пиши пропало. Возникает серьёзность, отождествление с важностью задачи, а далее то, что ты так многогранно высветил своими вопросами. Кстати, они возникли очень вовремя. Погрузившись в исследование жизнеописаний Губина и его окружения, ты, как раз, исполнился праведной серьёзности, категорических оценок и начал вовлекаться в ту же херню, в коей уличил так называемых мерзавцев, возделывающих ниву современной культуры, политики и стоящего на службе у них оккультизма.
Успокоившийся, было, Федя, неловко поднялся из-за стола, чуть не опрокинув заварной чайник, и принялся нервно расхаживать по кухне:
- Как же так? Ты ведь тоже нацелен на изменение мира, да еще в каких масштабах! И мы за тобой. А это, само по себе, уже и предполагает полное вовлечение.
- Отнюдь!, - немедленно реагировал Жорж, - я не нацелен на то, чтобы спасти этот мир. Моя задача – нести тот крест, что был мне передан. Нести его так, чтобы это было в высшей степени интересно, прежде всего, мне самому. Конечно, со стороны может показаться, что подобный крест слишком тяжёл, что это тяжкое бремя мученика и героя. Но это – со стороны. Маг, согласно философии герметизма, это тот, кто научился концентрироваться без усилий, превращать любой труд в игру и, главное, преобразовывать любое иго во благо. Поэтому, мой компас – это исключительно интерес ко всему, чтобы я не делал. Я уже говорил тебе об этом. А еще я передаю эстафету тем, на кого указывают знаки моей судьбы. А это и ты, в том числе. Разница между нами в том, что в силу своего возраста, отклонения от этого компаса для меня немедленно приведут к моему окончательному выбыванию из этой увлекательной игры, а вы - ты, Алексей, Юра, Аня, Наина, Голгофский и другие, еще имеете возможность поплутать в своё удовольствие и неудовольствие. Ты – даже в большей степени, чем остальные, так как совсем недавно вошёл в эту игру, твой компас на интерес еще не сформировался в доминанту.
- А разве доминанта интереса отличается от других доминант, которые спустя некоторое время превращаются в нечто жёсткое и уже не живое?
- В том-то и фокус, что доминанте интереса не грозит стать жесткой и окостеневшей. Я не буду вдаваться в объяснение деталей, но интерес - это процесс, направленный на всё, что происходит, а происходящее, высвечиваемое лучом интереса, как раз постоянно течёт и меняется. Выстраиваемая доминанта интереса постоянно сбивается неожиданными вкраплениями случайностей. Да – именно случайностей. Людям очень важно найти причинно-следственные связи в том, что происходит. Это даёт чувство опоры. Наша же задача – принять, что причинно-следственные связи – всего лишь суггестивная ловушка согласованной реальности. И когда происходит нечто, что не вписывается в прежнюю картину мира, мы, как раз, не пытаемся это объяснить. Необъяснимое удивляет, а объяснение снимает потенциал удивления. Так что, способность постоянно удивляться и является единственным надёжным критерием того, что ты не перешёл от игры к отождествлённости, ведущей ко всё более убийственной серьёзности отношения к себе и к тому, что происходит. Ведь именно эта серьёзность и отбрасывает Тень, которой ты столь жарко возмущался, хе-х!
По ходу речи Магистра, движения Фёдора взад-вперёд по кухне замедлялись. Наконец, включив чайник и дождавшись, пока он закипит, Федя налил себе и Жоржу еще по чашке крепкого чая, и вновь опустился на стул, ощущая отчётливое расслабление. У него оставалось еще несколько вопросов, но спешки и суеты уже не было. С удовольствием выкушав еще одну чашку чая с печеньем, он откинулся на спинку стула и спросил:
- Зачем в тот день, когда я появился, ты затеял оргию?
Старик хохотнул:
- Представь себе, у меня не было этого в планах на тот вечер - импровизация, друг мой! И, заметь, это была оргия, а не содомия в духе оккультистов, одержимых примерами Алистера Кроули, - он еще раз рассмеялся, - Выход за пределы ограничений очень полезен, важно не довести его до гротеска. Все присутствовавшие являлись свободными взрослыми людьми. Только ты был почти буквально привязан женой – это было видно даже без слов. А Аня выбрала тебя. Чёрт знает почему, но я давно уже не видел её столь влюблённой. Это и послужило решающим знаком судьбы в отношении тебя. Пришлось, правда, устроить несколько забавных приключений с погонями и полицией, дабы вырвать тебя из пут обусловленности прежней жизнью, но, всё вышло в высшей степени красиво и эффектно, не так ли?
- Всё-таки, ты не обошёлся без Кроули - этого «маленького человечка, который живёт внутри, и которого стоит только разбудить, как мир увидится другими глазами»?, - теперь и Фёдор посмеивался.
- Конечно! В точных дозировках он и помогает увидеть всё другими глазами. И, освободившись от догм и пут прежнего опыта, пуститься по жизни уже не как по каторжному пути, а как по волнам непрерывного приключения.
Несколько времени сидели в тишине. Молчание прервал Жорж. Прикрыв глаза, продекламировал:
- Проникнуть в тайны бытия –
Желанье дерзкое какое.
Мир и в движенье, и в покое
Пребудет, главное тая.
Нам оставляя сто личин,
Сумятицу причин и следствий,
И хоровод пиров и бедствий.
И цепь рождений и кончин.
Сегодня сер он, словно прах,
А завтра весь он – нараспашку,
И дарит белую ромашку
С росинками на лепестках
(Лариса Миллер)
Старик встряхнулся, вмиг преобразившись, весь лучась молодым задором и лукавством:
- Пойдём-ка, друг мой, погуляем по пустынным московским улицам!
- Там же патрули везде, - собрался, было, возразить Фёдор Михалыч, но прервал сам себя. Маэстро рассмеялся и изрёк каламбур:
- Если они нас задержат, то мы их отпустим! Впрочем, ты и без меня уже вполне способен на такого рода куражи. Собирайся.
Вышли на улицу. Пустынно. Едва смеркалось. Люди послушно сидели по домам. Двое странников брели по Тверской. Полиция действительно патрулировала город. На другой стороне улицы стражи порядка в масках на лицах остановили молодого человека. Тот горячо жестикулировал. Мимо наших героев, за время их прогулки от Белорусского вокзала до Садового кольца, прошло три патруля по четыре полицейских в каждом. Прошли именно мимо, как будто не замечая. Фёдор решил пошутить:
- Мы как два шпиона в чужой стране.
- Знал бы ты, как точна твоя метафора, - отозвался Магистр, - ты никогда не задумывался, почему фильмы и книги про разведчиков и шпионов вызывают такой живой интерес у публики?
- Признаться, никогда.
- А вот и зря. Образ шпиона – архетипичен, это наша глубинная суть. Наше рождение в этом мире можно сравнить с заброской разведчика, получившего задание внедриться в человейник и собрать как можно больше информации о нём.
- Интересное сравнение!
- Это не сравнение. Возможно ты, как и многие, в какой-то момент – обычно это случается в позднем отрочестве или ранней юности – как будто очнулся от морока, озарённый неожиданным открытием: этот мир, наполнен фальшью и пошлостью и совершенно чужд тебе. Но, попытавшись рассказать родителям или друзьям о своём откровении – встретил насмешку или, в лучшем случае, непонимание.
- Да, был такой момент. Но, ежели ты говоришь, что подобные прозрения испытывает почти каждый человек, получается нестыковка со следующей фразой о непонимании и насмешке.
- Тут нет противоречия. Моменты озарения у каждого случаются в разное время, а затем забываются. Настолько, что, когда тебе в том же признаётся близкий друг, ты сам делаешь вид, будто не понимаешь его. Иногда – просто боишься признаться, что испытываешь то же самое, ведь его слова могут быть провокацией: согласившись и открывшись в ответ, ты как раз и опасаешься, что это розыгрыш, и за ним последует высмеивание твоей наивности. А в юности мы очень ранимы. К тому же, даже подобрать слова для выражения подобных откровений очень сложно. В эти моменты люди не мыслят категориями шпионских романов, хотя скажи им в это время, что они разведчики, заброшенные сюда некой далёкой Родиной, дабы вскрыть коварную суть той Системы, что опутала местных жителей сетями обмана и подлости – эти слова очень живо откликнутся в душе. Но сами, повторюсь, мы так не мыслим. Эти откровения, как правило, происходят на интуитивном уровне и не облекаются в слова. Тем не менее, юноша или девушка понимают, что они абсолютно одиноки в своей заброшенности. Они с трепетом ожидают какого-то знака на весточку с Родины, или на совсем уже чудесное появление «связного». Но не находят этих знаков и связных, а ежели и кажется, вдруг, что нашли, то вскоре следует разочарование и еще большая закрытость. Но, надо как-то выживать, и мы начинаем играть роли, чтобы не выглядеть белой вороной. Некоторые даже ставят себе задачу разоблачить всю мерзость этого мира. Но для этого нужно притвориться своим, создать «легенду» и полностью вжиться в неё. По-настоящему разоблачить – сорвав все маски и личины - может только тот, кто дослужился до очень высокого статуса. Тогда его действия будут эффективны. В свою очередь, для достижения высокого статуса, нужно долго и тщательно соответствовать. Примерно так решает каждый. Но, заигрываясь в принятые на себя или, скорее, навязанные роли, постепенно забывает о том, ради чего нужно было вживаться в легенду. Маска «здешнего» прочно срастается с кожей. Лишь иногда, читая книгу про разведчика или смотря фильм, мы чувствуем смутное волнение и сопереживание героям-одиночкам, но уже не соотносим всё это с собой.
Фёдор Михалыч, под убаюкивающий гипнотический ритм голоса Жоржа, погружается во времена своей «достоевской» юности и действительно вспоминает и неожиданное открытие фальшивости жизни, и острое чувство одиночества, за этим последовавшее, и внутренний обет разобраться с несправедливостью – когда вырастет. Как именно он будет разбираться – он совершенно не представлял – мелькали лишь какие-то смутные образы о том, как он, возмужавший, в строгом чёрном костюме, скрестив руки на груди, произносит какую-то речь, от которой всем окружающим – а слушают его в огромном зале, да еще и транслируют на всю страну по телевидению – становится стыдно, они падают на колени и рыдают. А откровение и острое чувство отгороженности от всеобщего заговора, в который были, как ему казалось, посвящены решительно все, кроме него одного – случилось в девятом классе на уроке географии. Конец апреля или, может быть, начало мая – за окном пронзительно-голубое небо, в открытую форточку влетают птичьи трели. Он, как и другие ученики, корпит над контурной картой. Географичка, женщина лет тридцати пяти, носит строгий пучок волос на затылке – своеобразная мода среди учительниц восьмидесятых годов прошлого века. А еще она всегда в коротком платье, так что мальчишки то и дело норовят незаметно бросить взгляд на стройные – буквально точеные ноги учительницы, красота коих подчёркнута тонкими тугими чулками телесного цвета. Сочетание этих великолепных ножек с прищуренным нравоучительным взглядом и стянутыми на затылке волосами породило в уме Феди интересное словосочетание – ядовитая притягательность. Повзрослев, и встречая женщин с подобной ядовитой притягательностью, он неизменно ловил себя на некой порочной фантазии, которую, впрочем, по причине застенчивости, старался прогнать даже из мыслей. При виде подобного рода женщин возникало какое-то жгучее и постыдное возбуждение, сопровождающееся желанием жадно, яростно и, одновременно, брезгливо, обладать ею. Обладать жёстко, безо всяких ласк, завершив акт единственным едким поцелуем в момент острого и пронзительного оргазма – впрочем таким оргазм представлялся только в уме – Федя даже не решался мастурбировать с этой фантазией.
Географичка была замужем, её муж, высокий представительный мужчина с седыми висками, выглядевший старше её лет на десять-пятнадцать, не раз встречал её после уроков, подъезжая к школе на шестой модели «Жигулей» - в ту пору это была очень крутая тачка.
Возвращаясь к тому уроку географии, Фёдор вспоминает странное чувство, возникшее, когда дверь класса приоткрылась, и в ней показалась физиономия физкультурника – молодого подтянутого парня лет двадцати трех. Георгафичка тут же вскочила из-за стола и, подбежав к двери, о чём-то минут десять шепталась с физкультурником, а когда вернулась к столу, взгляд её был отнюдь не строгим и нравоучительным, нет – в нём явно читалась какая-то мечтательная плотоядность. Ненадолго – буквально на несколько секунд. Между физкультурником и географичкой, вероятно, существовала какая-то тайная связь, и, казалось, что об этом знали все – все, кроме него – Феди. И то странное чувство, испытанное Фёдором, не несло в себе обвинения в возможном адюльтере, это было нечто совершенно иное, связанное с тем, что ему показалось, будто бы он один оказался в стороне от загадочной круговой поруки, связывающей всех преподавателей и учеников – от первого до десятого класса вокруг тайных отношений географички и физкультурника. Это чувство было, конечно же, плодом возбуждённой фантазии, ничем и никогда не подтверждённой. Но оно порождало цепочку ассоциаций, неведомым образом приводивших к выводу, что весь мир – от только что родившихся младенцев до глубоких старцев - посвящён во что-то особое, уже никак не связанное с учителями школы и их интригами. И это нечто недоступно только лишь ему – Феде. Он – лишний, чужой, его не приняли в стаю.
Вот до каких воспоминаний и выводов докатился Фёдор Михалыч под действием речей старого плута. Ведь плут, шпион, разведчик – практически синонимы. И что удивительно – благодаря этим речам обрушилось более чем тридцатилетнее проклятие. Он больше не отверженный, он сам – заговорщик, разведчик, выполняющий тайную и очень ответственную задачу, он – одно из звеньев гигантской шпионской сети, отнюдь не ограниченной несколькими известными читателю героями. В эту тайную шпионскую паутину включены миллионы людей, которые пока еще даже не подозревают о своей причастности к секретной миссии, называемой кодовым словом «Агасфер».
Самое интересное и, возможно, неожиданное для читателя событие произошло в этот момент – он, с удивлением, восторгом и тревогой, вдруг понял, что только что, подобно Дяде Фёдору, ощутил свою принадлежность к той же самой миссии и той же тайной сети самой могучей разведки этого мира!
ГЛАВА 5.
«Я узнал, как гниёт непомерная туша,
Содрогается в неводе Левиафан,
Как волна за волною вгрызается в сушу,
Как таращит слепые белки океан,
Как блестят ледники в перламутровом полдне,
Как в заливах, в лимонной грязи, на мели,
Змеи вяло свисают с дверей преисподней
И грызут их клопы в перегное земли»
(Артюр Рембо «Пьяный корабль»)
В сложные месяцы второй половины две тысячи двадцатого и первой половины две тысячи двадцать первого годов Жорж проявлял всё меньшую видимую активность. Где он обитал и чем занимался – сие никому из учеников было неведомо. Объявлялся он раз в месяц, а то и два, собирал всех вместе, и давал достаточно сложные задачи всей группе и каждому отдельно. Алексей, Анна, Наина и Юра были крайне удивлены таким его поведением, так как до марта две тысячи двадцатого он, практически ежедневно, был на связи хотя бы с кем-то, очень часто собирал группы по два-три человека, организовывал с ними различные социальные акции. По крайней мере, такой распорядок, по словам Актёрыча и Наины, существовал с середины восьмидесятых. Аня знала Жоржа с начала девяностых. Юра – с девяносто седьмого. Позже всех подключился к группе Голгофский – в две тысячи пятнадцатом. Ну а об истории Дяди Фёдора читатель был подробнейшим образом осведомлён ещё в самом начале повести. Что касаемо других учениках Магистра, разбросанных, по его словам, по различным городам и странам – с некоторыми из них Алексей, Аня, Юра и Наина были шапочно знакомы – но и от них не поступало, положительно никаких вестей.
Все ждали серьёзных акций, которые представлялись столь необходимыми в эти сложные времена, однако, вместо этого старик давал задания по созданию всесторонних, комплексных описаний мозаики коллапса Системы с начала 21 века по сей день. Безусловно, никакого сопротивления эти задания не вызвали и были тщательным образом выполнены, о чём читатель получит в ближайшее время подробные отчёты. Посудачив немного о возможных причинах того, что им даются лишь письменные задания, наши знакомцы решили, что Жорж, видимо, всецело поглощён работой с масштабными персонажами и подготовкой какой-то грандиозной акции, к которой будут привлечены сразу все и отовсюду, а им, покуда, надлежит смиренно выполнять свою часть работы.
То же, что ранее можно было назвать «Евангелием от Агасфера» - события от Голгофы до конца двадцатого века – очень обширный материал, который с две тысячи пятнадцатого года автор, в ходе личных и он-лайн общений с командой «Агасфер», выслушивал как минимум по несколько часов в неделю, вряд ли уместилось бы в десяток томов. В эту книгу, спеша написать её до ключевых событий конца сентября две тысячи двадцать первого, автор включил лишь несколько вех, каковые показались ему наиболее значимыми из деяний Агасфера. Автор отдаёт себе отчёт, что его вынужденный субъективный выбор вольно-невольно приводит к существенным белым пятнам и недосказанностям. Возникает вопрос: применимо ли само название «Евангелие» (речь идёт, конечно же об апокрифической версии), означающее не только жизнеописание, но и Благую Весть, к тексту, в котором выбраны, в качестве основополагающих факторов для истории Западной Цивилизации одни события и исключены другие? Ответ – безусловно! Данный текст, повествующий о восприятии развития цивилизации Вечным Странником и как неким человеком и, тем более, как архетипом, тем более - о её последних годах, месяцах и днях, обладает всеми необходимыми качествами, что и прочие «Евангелия»: четыре канонических и пара десятков апокрифических, и уж, вне всякого сомнения, несёт в мир самую что ни на есть благую весть – и на каждой странице, и, безусловно на неё можно рассчитывать по мере приближения повествования к концу. В данный момент, за несколько недель до предполагаемого завершения сего писания, автор всё более убеждается, что воочию наблюдает времена завершения прежней, привычной нам версии мира, каковая очень скоро окажется закрыта и опечатана, открывая взорам тех, кто еще способен смотреть – «новое небо и новую землю».
Очевидно, что всякий летописец субъективен. Прежде всего, он описывает то, что является ему из органов чувств, каковые обусловлены не только их пространственно-временной локацией, что само по себе уже задаёт строго определённый ракурс для описываемых событий, но и дискурсом, обуславливающим не только то, что дано в ощущениях, но и так называемую «дополненную реальность», о которой стоит, таки, несколько времени порассуждать, ибо именно она и задаёт основной тон жизни большинства людей. «Дополненная реальность» не могла не сказаться на текстах прежних евангелистов, чью ангажированность определённой картиной мира отрицать в эпоху расцвета и угасания философии постмодернизма уже совершенно бессмысленно.
Термин «дополненная реальность» появился недавно, оказавшись крайне важным для понимания того, как именно восприятие и судьба каждого субъекта вовлекается в те или иные доминанты описаний мира, создаваемых различными идеологиями.
Большим любителем порассуждать о субъективности и механизмах восприятия слыл Константин Голгофский. Весной и летом две тысячи двадцатого года он со своей подругой Софи, частенько появлялся в Москве, дабы встретиться с остальными членами команды. Никто из учеников Жоржа не страдал законопослушничеством, и, конечно же, понимая абсурдность требований так называемых властей, связанных с так называемой пандемией, не соблюдал.
Раскусив все уловки и манипуляции мировых и российских властей, наши герои, напрочь отказались как от самоизоляции, так и от ношения намордников. Свободно передвигаясь по городу, загород и между городами, они, по сути, вели прежний образ жизни, чем только повышали свою жизнестойкость. Посулы же штрафов и наказаний вызывали у них лишь дополнительный азарт, ибо все они, включая даже Фёдора, имели опыт и навыки не только психической и физической саморегуляции, но и создания театрализованных атмосфер, вкупе с приёмами разговорного гипноза, а тем более, умением выстраивать цепочки синхроний и создавать предпосылки для нужных им событий.
Итак: Голгофский и Софи, добравшись из Питера в Москву на практически пустом «Сапсане» и прогулявшись по городу, отправлялись переночевать – так как отели в тот период не работали – в двухкомнатную квартиру на Покровке, снимаемую Фёдором Михалычем с апреля для себя и Ани. К вечеру подтягивались Юра, Наина и Алексей, откупоривались бутылки «Киндзмараули», «Саперави» и «Алазанской долины», заваривались разнообразные чаи, доставались всевозможные закуски, а далее завязывалась беседа, вдобавок, еще и способствующая выполнению задач, поставленных Жоржем.
За столом верховодил Актёрыч. Провозгласив тост «За полный успех нашего абсолютно безнадёжного дела!», опрокинув стаканчик полусладкого красного и крякнув от удовольствия, он вещал:
- Друзья мои! Вне всякого сомнения, против нас – большей части населения планеты - развязана одна из самых жестоких войн в истории. И я готов биться о какой угодно заклад, что, несмотря на лозунги про заботу о здоровье населения, война идёт как раз на поражение, где большинству уготовано уничтожение, а оставшимся – невиданное доселе рабство даже на уровне мышления и чувствования! В отличии от прежних войн, мы не знаем ни имён кукловодов-глобалистов, развязавших геноцид мирового масштаба, ни их лиц.
- Эти глобалисты трусливы как овцы!, - встряла Наина Карловна, - они демонстрируют, что вертят на своих фаллосах всех и вся – от транснациональных компаний и глав государств и правительств, до простых обывателей.
- Трусливы как овцы не только они, а все участники происходящего, - поправил её Юра, - все попрятались и пугают нижестоящих, нижестоящие бояться взять на себя ответственность и начинают пугать тех, кто еще ниже. Те, в свою очередь пугают уже народ. Испуганный народ добивает страшилками друг друга. Но самое забавное и, в то же время, мерзкое, заключается в том, что народ, празднующий труса не только перед болезнью, но и перед всеми вышестоящими, не только не атакует их – хотя бы, на уровне угроз, но даже и защищаться от насилия властей не сподобится. При этом власти – местечковые, городские, государственные и даже сами кукловоды – смертельно испуганы дрожащим от страха народом. Ты, Наина, говоришь, что они вращают всех на своих фаллосах, но, оказывается, что никаких фаллосов-то нет! Вместо них – фаллоимитаторы, типа убогих резиновых игрушек из секс-шопов.
- Верно, - подхватила Софи. Вино она не употребляла, прихлёбывая чёрный чай с чабрецом, тем не менее, её щёки зарумянились от обилия эмоций, - смотрите, что получается: допустим, глобалисты поставили главам стран и правительствам жесткие условия – используя пандемию, приступить к первому этапу заготовленного сценария – жёстко запугать и одурманить население, создать устойчивую и самоподдерживающуюся атмосферу страха, паники и дезориентации. И что же? Президент и правительство, дабы не оказаться в глазах народа крайними, прячутся в бункер, передавая ответственность на каких-то странных личностей и организации, не имеющих никаких полномочий на то, чтобы объявлять какие-либо там режимы, будь то странная самоизоляция или обязательное ношение масок. Даже мэры и губернаторы не имеют таковых полномочий, не говоря уже об организациях со странными названиями, типа «Роспотребнадзора».
Карловна, не успев прожевать кусок копчёной колбасы, давясь им, замахала руками:
- Вот-вот! Сколько у нас разных «надзоров» развелось. Такое впечатление, будто мы на зоне живём!
- Душа моя!, - встрепенулся Актёрыч, - это не впечатление, это натуральная зона и есть. Колючей проволоки и автоматчиков не видно, ну да это уже не важно – каждый сам себя и принуждает, и ловит, и винтит, и гасит.
Наина не унималась:
- И мэры и все эти «надзоры» - злобные и тухлые клоуны. Причём, они ещё и хитрожопые. Рассылают в полицию, да по учреждениям, типа магазинов, вокзалов и тех контр, которые еще открыты, какие-то бумажки без подписей и печатей – тоже, сволочи, не хотят, в случае чего, нести юридическую ответственность. А средствам массовой информации дают приказы, опять же, устные, нагнетать панику и заявлять об обязательности запретов, нарушение коих влечёт штрафы. Люди верят, прежде всего, телевизору, радио и официальным изданиям, переместившимся в интернет. Вот и выходит, что не имеющие законной силы рекомендации, оборачиваются обязаловкой.
- Этот прём в психологии называется двойным приказанием, - произнёс Голговский, до сего момента, казалось, не реагировавший на накал страстей и рисовавший в блокноте какую-то схему, - он приводит к расщеплению личности, дезадаптации, вызывает апатию и депрессию. При регулярном использовании, противоречивые приказания, могут способствовать принятию решения о самоубийстве. А самоубийство может быть осуществлено сознательно, а может, как это в большинстве случаев и происходит – бессознательно, путём болезни – так, например, при правильном лечении, ковид не так уж сложно излечить даже у самых ослабленных людей, но, под действием двойных приказаний, вдобавок, приправленных общей паникой и обрушением планов на дальнейшую жизнь и жизнеутверждающие ценности, заболевший человек с большой вероятностью бессознательно откажется бороться за жизнь. А многие примут бессознательные решения уйти из жизни даже без ковида, или угодив под несчастный случай, или же, через обострение гораздо более серьёзных болячек – сердечно-сосудистых или онкологии, ежели к ним есть склонность.
- Жаль, что практически никто этого не понимает, - вступил в разговор Фёдор, - человек, даже лёжа в реанимации, считает, что с ним всё это случилось из-за внешних причин, а вовсе не потому, что он сам, пусть даже неосознанно, принял решение уйти. Под давлением двойных приказаний, паники, вбросов СМИ, но, всё-таки, сам. А окружающим и подавно сие не вместить в сознание.
- На это, душа моя, всё и рассчитано!, - раскатистый баритон Актёрыча вновь сотрясал комнату, - двадцать лет народ приучали к тому, что основная ценность его жизни это безопасность. Безопасность так называемой личности, а, главное, тушки! Самых упёртых идеалистов и эзотериков подспудно натаскивали на принятие материалистического мировоззрения в течении двадцати с лишним лет. Теперь уже не просто материалистического, а вульгарно-медицинского. Вангую, что не пройдёт и полгода, как медики, особливо, те, кто занимается санитарными вопросами, станут особой кастой, через которую и будет устанавливаться фашистский режим, определяющий новую нормальность и способы её непрерывного контроля. У меня есть сведения, что в больницы, куда поступают заразившиеся ковидом, направлены, опять же, как жесткие и бескомпромиссные рекомендации, за невыполнение которых врачам пригрозили увольнением, а то и чем похуже, совершенно дикие схемы лечения. Нарушить их нельзя – накажут, а выполнение ведёт не к излечению, а к осложнениям, вплоть до смертельных, и, как минимум, множеству побочных эффектов.
Аня курила уже третью сигарету, внимательно слушая. Бросив, во время речи Алексея, взгляд на Юру, ответственного за наполнение бокалов, дождавшись, когда тот откупорит новую бутылку и разольёт вино, немного отхлебнула натуральной, а потому настоящей и вкуснейшей «Хванчкары» - в двух кварталах от их квартиры – на Чистопрудном бульваре, грузин, владелец винной лавки, еще продавал, конечно же, очень недёшево, вино, оставшееся от мартовских поставок. Затем затянулась сигаретой и, выпуская дым, тихо, но очень внятно спросила:
- А кто? Кто спускает в больницы такие схемы?
- «Минздрав» и «Роспотребнадзор», - ответствовал Актёрыч, - они и являются исполнительными органами отнюдь не российской власти, умывающей руки в своих бункерах, а Всемирной Организации Здравоохранения, корпорации, назначенной глобалистами на роль международного «Доктора Менгеле». У этой корпорации есть и несколько других задач, после выполнения которых её пустят в утиль, и задействуют еще несколько корпораций, уже совсем другой направленности. Но, практически до конца всего этого зловещего апокалипсического балета, главным лозунгом, на который делаются основные ставки, лозунгом, застилающим людям глаза, будет «ради вашей безопасности».
- Разведка доложила?, - прищурилась Анна.
- Ага.
- Ну что же, дамы и господа, - оживился Юра, поднимая бокал и приглашая остальных воспоследовать, - давайте выпьем этот чудесный напиток как раз за разведку. И за нас всех, так или иначе, к ней причастных!
Разведка – дело серьёзное. Для разведчика большое счастье оказаться среди своих и, сбросив осточертевшую личину, говорить то, что думаешь. В обычных обстоятельствах разведчик не имеет права на людях открываться даже тому, кого считает своим собратом. Допустим, в кабинет к Штирлицу приводят разоблачённого русского шпиона, который не знает, что Штирлиц – свой, а убеждён что попал в кабинет к офицеру вражеской разведки. Естественно, Штирлиц, как бы он того не жаждал как человек, не может не только ему открыться, но должен по всей строгости провести допрос со всеми положенными по инструкции средствами устрашения. Более того, даже предпринимать какие-то косвенные действия, направленные на облегчение участи проколовшегося бедолаги нельзя – малейшее подозрение может привести к провалу и срыву операции, на которую поставлены тысячи, а то и миллионы человеческих жизней.
Так что, после тоста за разведку было выпито еще две бутылки – допили «Хванчкару», затем «Саперави». Далее проголодавшиеся гости в обе щеки уминали сервелат, буженину, сыр и оливки. Включили остывший чайник, намереваясь заварить три вида чая, дабы запивать торт «Медовик» и пироги с капустой. Однако, беседа лишь на некоторое время прервалась – градус вопроса еще далеко не был исчерпан, необходим лишь небольшой перерыв для буквального и метафорического переваривания. Наина Карловна, вероятно, первой почувствовала, что пора бы запустить вторую волну:
- Вся ответственность нынче легла на плечи «швондеров», ничего о том не ведающих, перепуганных с одной стороны, но с другой, вдруг, почувствовавших бодрый заряд от подскочившего на порядки чувства собственной важности. Вершители власти на местах – врачи, медсёстры и санитарки, продавцы и охранники, кондуктора и доблестные «гвардейцы кардинала», директора школ, учителя, вахтёры и консьержки. Это их руки используют трусливые носители фаллоимитаторов, в надежде и даже иллюзии, что они-то всех и имеют. Но, по сути, сами кукловоды, вооружившиеся резиновыми копиями фаллоса, которые вскоре и вовсе превратятся в симулякры – окажутся в дураках. Ведь не владея реальным фаллосом, каковой набухает и восстаёт во всей своей силе и величии, лишь напитываясь соками смыслов, вдохновляемых Эросом, а отнюдь не Танатосом, любой свой акт глобалисты превращают в фарс. Выходит, что не они всех имеют, а каждый жёстко страпонит, таки, сам себя. И они в том числе! Когда же этот фарс будет раскрыт, тогда…
- Твои слова, Леди Домини, пафосны и даже оптимистичны, - язвительно прервал её Юра, - однако, не будем забывать, что в ходе этого трагифарса умирают, сходят с ума и теряют человеческий облик миллионы людей, а к тому времени, когда весь этот бардак будет раскрыт, их число может вырасти и до миллиардов. Стало быть, худо-бедно, не фаллосом так страпоном, цели, поставленные кукловодами, таки, достигаются.
Взявши в конце предложения слишком высокую ноту, молодой человек закашлялся. Сидевшая по левую руку от него Аня, несколькими хлопками ладони в район лопаток, успокоила парня. Отхлебнув глоток остывшего чая, Юра потянулся к одной из двух оставшихся бутылок – ею оказалась «Алазанская долина» - в этот вечер гордый дух кавказских гор напитывал вольнодумцев. Софи, возившаяся с завариванием «Молочного Улуна» возле журнального столика, примостившегося в углу комнаты, обернулась к собравшимся с вопросом:
- А какие у них цели?
Актёрыч, он же – Алексей Максимович, оторвался от внушительного куска пирога с капустой. Воспользовавшись паузой, возникшей благодаря Юриному кашлю, он жадно его поглощал. Тем не менее, вопрос Сони прервал его жевательные рефлексы. Проглатывая недожёванные куски, он принялся вещать:
- Позволю взять на себя смелость перечислить цели глобалистов, поставленные на первый этап операции, который можно обозначить как «пандемия» или, может, лучше будет назвать его «под прикрытием ковида». Итак, первая задача - начать сокращать численность наиболее слабых слоёв населения. Вторая - выработать абсолютную покорность и управляемость у тех, чьё здоровье чуть крепче. Третья - создать раскол и рознь между послушными и вольнодумными гражданами. Четвёртая - начать накручивать доминанту материалистического - медицинского мировоззрения с заделом на организацию медико-фашиствующей диктатуры. Пятая - нагнетание панических настроений до такого градуса, чтобы на следующих этапах апокалипсического спектакля, уже сами граждане, запуганные до утраты хоть каких-то следов критического мышления, принялись бы не только всячески поддерживать вбросы нелепых указаний сверху, но и даже требовать введения строгих карательных мер и для чудом оставшихся вольнодумцев, и даже для самих же себя. Такая, друзья мои, история с географией! Кстати, о географии: здесь, в России, благодаря целительному, в данном случае, раздолбайству, война, объявленная народу, развивается не столь стремительно, как, к примеру, в законопослушной Европе, где перепуганные бюргеры запросто поверили в заботу власти. Там как раз подавляющее большинство стремительно теряет человеческий облик, послушно исполняя всё, что этими властями предлагается, невзирая на абсурдность, а, подчас, и неприкрытую вредоносность так называемых «предписаний во имя вашей безопасности».
Завершив сию блистательную речь, Алексей Максимыч зычно отрыгнул – недожёванные куски пирога дали, таки, о себе знать. Ничуть не смутившись (впрочем, никто из присутствовавших также не обнаружил неудобства), он воздел указательный перст правой руки вверх:
- Вот-с!, - и немедленно выпил оставшееся в бокале вино.
Наина, реагируя на эпатаж Актёрыча, затянула песню:
- Каким ты был, таким ты и остался – казак лихой, орёл степной…, - прервав саму себя на этом месте, произнесла непривычно серьёзным для неё тоном, - цели понятны, и Жорж велел нам провести тщательный анализ всех факторов, которые были задействованы с конца двадцатого века, дабы народ можно было так быстро и легко облапошить и привести на бойню, будто стадо тупых овец.
- Именно овец, - подхватила Аня, - излюбленный библейский синоним для обозначения людей.
Голгофский, по-прежнему занятый пометками в своём блокноте, встрепенулся, встал из-за стола, вышел на минуту в прихожую и вернулся с телефоном в руке. Включив какое-то приложение и несколько секунд пролистав его, откашлялся:
- Вот! Слова одного из создателей современной теории манипуляции массовым сознанием – Курта Левина – цитирую: «Один из главных методов подавления морального духа посредством стратегии устрашения состоит в точном соблюдении следующей тактики: нужно держать человека в состоянии неопределенности относительно его текущего положения и того, что его может ожидать в будущем. Кроме того, если частные колебания между суровыми дисциплинарными мерами и обещанием хорошего обращения, вкупе с распространением противоречивых новостей делают когнитивную структуру ситуации неясной, то человек теряет представление и уверенность в том, приведет ли его какой-либо конкретный план к желаемой цели, или же наоборот отдалит от нее. В таких условиях даже те личности, которые имеют четкие цели и готовы пойти на риск, оказываются парализованными сильным внутренним конфликтом в отношении того, что следует делать».
- Это Курт Левин? Я не ослышался?, - удивился Юра, - тот самый, кого психологи, особливо, гештальт-терапевты, боготворят, как создателя групповой психотерапии?
- Психотерапия – это лишь один – малый и то, крайне неоднозначный аспект теории группового воздействия, развитием которой и занимался Левин. Когда через несколько лет после Первой Мировой войны он написал статью о влиянии группы на сознание индивида, его заметили и поручили создание при Тэвистокском институте человеческих отношений лаборатории, занимающейся созданием стратегий информационных войн, с неограниченным финансированием и возможностью проводить психологические эксперименты над людьми. Левин наваял множество методов подавления морального духа, а созданная им, по ходу такого рода деятельности, теория морфических полей, действительно применима для описания процессов групповой психотерапии. Впрочем, и групповые методы подавления индивидуальности ею же тоже объясняются.
- Неожиданно!, - воскликнул Юрий, - я считал его крупным учёным-гуманитарием.
- Ну ты, братец, рассмешил! Что же тут неожиданного?, - поддела его Наина, - Жорж давно уже говорил, что и наука и культура полностью контролируется кланами монополистов ещё с начала двадцатого века. Если какой-то учёный становился известным, это означало, что он либо сознательно сотрудничал с крупнейшими военно-политическими корпорациями или спецслужбами, либо они продвигают его идеи лишь по той причине, что они необходимы для развития нужной им идеологии. До середины двадцатого века еще можно было как-то прославится за счёт таланта, а вот позже это уже было исключением из общего правила вольной или невольной ангажированности учёного, философа или писателя в русло идей, выгодных для крупнейших корпораций.
- Верно. Именно так и формируется Система, - задумчиво произнёс Голгофский.
- Как интересно!, - воскликнула Софи, - можно о Системе подробнее?
- Да-да, - подхватила Карловна, - нам давно уже пора те разнообразные знания о Системе, которые мы много лет слушали из уст Жоржа, а таже собственные представления о ней, привести, пардон за каламбур, в систему.
Голгофский кивнул и достал свой блокнот:
- Тогда начнём прямо сейчас. Я как раз по ходу вечера кое-какую классификацию набросал.
- Замри всё живое!, - пропел сочным басом Актёрыч, - и обратись в слух!
- Лучше уж пусть неживое замрёт, - отвечала ему, с улыбкой, Аня!
- Давайте в этом вопросе сойдёмся на диалектике, - лукаво прищурился Константин Владиславович, - на некоторое время мы попробуем разместить как раз самое живое, что есть в этом мире – а это образы, образующие Мировую Душу, в рамки неживого – схемы. Совершив эту операцию для нужд разума и понимания, мы затем вновь отпустим образы на волю.
Юрий, услыхав эти слова, встрепенулся:
- О как красиво выходит! В попытках познать Душу, мы структурируем её в схемы, и, тем самым, опутываем сетью, решив, что, таки, уловили её в невод Разума. На этом, обыкновенно, останавливаются и торжествуют победу Разума. Но это лишь фаза дизъюнкции – разделения. Для осуществления полного цикла Делания нужна мистерия конъюнкции, а это и есть освобождение Души из пут и схем Разума, и отпускание её на волю. А что есть воля? Конечно же, Дух. В финале мы получаем философский камень – соединение Души и Духа.
- Ну ты и болтун, - рассмеялась Наина, - твоя кудрявая речь как раз привела к очередному разумному объяснению и построению очередной структуры того самого Разума.
- Так мы сейчас именно со стадии дизъюнкции и начинаем, - пытался отбиваться от Карловны молодой человек.
Голгофский поднял руку, призывая к тишине:
- Погодите вы, я и так нить теряю. Но, всё же, попробую объяснить то, что удалось систематизировать. Итак, так называемая «согласованная реальность», являющаяся неким коллективным сновидением или же самонаводящейся суггестией – это как раз то, что дано нам в ощущениях, и воспринимается, именно благодаря согласованности как мир неких отчётливых форм и их взаимодействий. Это, надеюсь, для всех присутствующих понятно. Идём далее. Согласованная реальность может быть представлена как сочетание предметной реальности и дополненной реальности. С предметной реальностью всё более-менее просто: это материальные объекты и физические законы. Они достаточно устойчивы в восприятии большинства людей, хотя иногда отдельные участки предметного мира могут быть изменены или, хотя бы, расшатаны – случайными коллективными галлюцинациями. Отдельные натренированные люди – тоже могут её менять путём специальной практики – самое простое действие из этого разряда – растворение облаков. Понятно, что даже то облако, которое кажется с земли малюсеньким, это тонны воды, и растворение облака приводит не к испарению этого колоссального объёма жидкости, а к стиранию его из согласованной реальности. Дополненная реальность – это и есть Система, и о ней чуть позже, потому как я прежде намереваюсь обозначить еще два компонента, являющиеся, в свою очередь, отражениями согласованной реальности. Во-первых, это субъективная реальность. Она, безусловно, вписана в согласованную, но отражает лишь какие-то очень небольшие её кусочки: как предметной ей части, так и дополненной. И, наконец, несогласованная реальность – я её затрону пока очень поверхностно. Несогласованная реальность может сотворяться как минимум двумя людьми – этим она отличается от субъективной. Она строится совместным активным воображением из кусочков предметной части согласованной реальности – например, деревьев, земли, воды, воздуха, каких-то строений и других предметов так, что это построение не совпадает ни с каким местом согласованной предметной реальности. В самом простом случае – это совместная фантазия. В пределе же, несогласованная реальность может даже воплотиться для некоторой группы людей, подобно оазису внутри согласованной реальности, в котором либо действуют совершенно иные законы, чем в согласованной реальности, а пуще того, даже местность и предметы в ней могут быть собраны произвольно. Но это тот случай, когда за дело берется группа сильных магов – то есть, людей, имеющих очень развитое воображение и способных к любой степени концентрации внимания без усилий.
- Подожди, брат, не торопись - я записываю, чтобы перечитать то, что ты говоришь раз десять и тогда, может быть, что-то понять!, - взмолился Юра. Он, конечно, ёрничал и ничего не писал.
- Да, господа, тут еще без нескольких бутылок разобраться будет сложновато, - поддержал хвостатого парня Фёдор, - может быть, диктофон включить?
- Уже!, - отозвалась Софи, - я всегда включаю запись, когда Костик садится на своего конька и начинает вещать.
- Душа моя! Миллион воздушных поцелуев тебе от меня!, - надрывно воскликнул Актёрыч, сложив руки в жест «намастэ», - однако, Федя прав, и пара-тройка бутылок винца действительно бы не помешали.
- Увы, кончилось, а наших магических способностей, дабы воплотить несколько бутылок вина или превратить в него воду, пока еще не хватит, да и магазины уже закрыты, а вынести из круглосуточного, невзирая на запрет продажи после двадцати двух часов, смог бы только Жорж. Но у нас есть замечательный «Пуэр». Предлагаю заварить большой чайник – «Пуэрчик» хоть как-то прояснит нам мозги, - с этими словами Анна отправилась на кухню, увлекая за собою Фёдора и Софи, взявшихся ей помогать.
Приготовив чай и совершив возлияния, всей компанией вышли на просторный балкон – единственный на весь четырёхэтажный дом. С третьего этажа друзьям открылся вид на пустынный центр столицы. Уже стемнело, включились фонари, и в тёплом майском воздухе, слегка очистившимся от привычного московского смога за два карантинных месяца, можно было даже уловить запахи сирени с Чистопрудного бульвара. Обзор с балкона, выходящего на Покровку, был не очень велик, однако, судя по отсутствию прохожих на самой Покровке и крайне редко проезжавших автомобилях, Москва казалась вымершей, хотя не было еще и одиннадцати часов. Наина Карловна нарушила тишину:
- Мёртвый город!
- Зато образы живые, - Голгофский уже минут пять топтался как молодой конь в стойле, так как изнывал от желания продолжить свою речь и вот, наконец, нашел к тому повод, - хотя, бьюсь об заклад, что никто из нас, несмотря на неплохо тренированное внимание, всё же не сможет воссоздать в деталях всё, что он сейчас видит, когда мы вернёмся в комнату. Да и видим-то мы, отнюдь далеко не всё, что потенциально можем увидеть и что запечатлел бы фотоаппарат. Да и в фотоаппарате-то толку мало, ведь фотографию всё равно, в конечном итоге, будет рассматривать человек, с его неизбежно рассеянным и фрагментарным вниманием. Пусть даже, кто-то из нас. Вот это – первая иллюстрация к пониманию субъективной реальности. Даже улица, знакомая, порой с самого детства, запечатлевается у большинства из нас как набор разрозненных фрагментов зданий и других предметов, весьма далёкий от полноты. Да что там улица, даже собственная квартира, комната, рисунок на обоях, а порой и на тарелках и даже на любимой чашке – всё это так же фрагментарно – и память, и непосредственное восприятие изобилуют белыми пятнами. И в пространстве, и во времени, и в событиях. Смутные представления о районе и городе, в котором живешь, еще о десятке городов, и нескольких сотнях природных мест, в которых бывал, да еще несколько тысяч обрывочных воспоминаний о местах, виденных на фотках или по телевизору. Несколько ракурсов знакомых людей, с упущенными из внимания и, порой, никогда за десятки лет не замечаемых родинках, цвете глаз, морщинках, соотношении длины пальцев хорошо знакомых и близких людей. А малознакомых, тем более, случайно встречаемых прохожих, мы часто и вовсе воспринимаем как разноцветные контуры. Какие-то расплывчатые представления о лесах, горах, реках и морях. Взять, к примеру, огромный континент – Африку. Это внушительная часть согласованной реальности, но что лично я могу сказать о ней? Я был лишь в Египте, видел Нил, Пирамиды, кусочки Красного моря, центральные улицы и пару залов аэропорта Хургады. Видел карту континента, помню названия, от силы, пары десятков стран из пятидесяти пяти, отдельными пятнами всплывают кадры съемок реки Лимпопо, горы Калиманджару, львы, леопарды, зебры, жирафы, чёрные женщины с мелкими кудряшками на головах. Вот и вся моя Африка. Европа и некоторые страны Юго-восточной Азии, пожалуй, представлены в моей субъективной реальности несколько более объёмно, Российские пейзажи – еще подробнее, но всё это не составит и миллионной доли согласованной реальности поверхности планеты Земля, не говоря уже о её недрах, звёздном небе и космосе, и глубинах Океана. Я уже не смею упоминать о временных аспектах и истории – личной и, тем более, общечеловеческой.
Константин умолк. Остальные пребывали в трансовом состоянии. Даже они – люди, посвятившие развитию внимания, памяти, воображения десятки лет, вдруг осознали, что их субъективные реальности, если и являют собой отражение реальности согласованной, то предстают в виде тонюсеньких паутинок со множествами разрывов и провисших ниточек и узелками сгущений в некоторых местах. Сие оказалось неожиданным, но, в то же время, всё-таки, завораживающим впечатлением.
- И тем не менее, мы живём так, как должно жить в этой согласованной реальности, и ориентируемся в ней настолько, чтобы удовлетворять основные потребности и выглядеть достаточно адекватными. При этом, наши знания, умения и восприятие значительно расширены относительно среднего для человейника уровня.
- И умираем, как говориться, не приходя в сознание, - подытожила Карловна.
ГЛАВА 6.
Ничего... Ничего... Ничего святого.
Только оттепель по стенам - головная боль.
Ни страданий, ни надежд, ни большой измены...
Сигареты, слякоть, город... на ботинках соль.
Это время... Это время между сном и смертью,
между бешенством и страхом глухота стены.
Начинается сначала, давит поршень сердца...
И вращается рывками колесо луны.
Ничего... Ничего... Ничего не будет...
Только капли, по железу хлюпая, скользят...
только бродят, словно кошки, по квартирам люди...
для которых в этой жизни ничего нельзя.
С тем и встречу... С тем и встречу вечное-святое...
постучу об подоконник пепельницей снов.
Брошу жить и пить и снова захлебнусь в запое...
чтенья ценников и прочих жизненных основ
(Андрей Ханжин)
Первые дни лета.
У студентов начинается пора зачётов и экзаменов. Дистанционных, по Зуму… Фёдор Михалыч преподаёт уже три месяца – также дистанционно – спецкурс по физике полупроводников в Химико-Технологическом Университете. Между тем, проректор по учебной работе, пренебрегая рекомендациями по так называемой «самоизоляции», каковую, впрочем, уже мало кто из более-менее образованных людей соблюдает, приглашает доцента Ульянова на личную беседу. Речь идёт о студенте одной из групп, которым Фёдор читает свой курс. На двадцатилетнего парня Следственный Комитет завёл дело за публикацию еще в две тысячи восемнадцатом году, в ходе предвыборной президентской кампании, «экстремистских материалов» Вконтакте. Собственно, экстремизм заключается в комментарии к весьма остроумной картинке. Картинка найдена, вероятно, в яндекс-поисковике. На ней – герб города Петушки, известного по культовой повести Венедикта Ерофеева, избирательная урна и надпись: «Петушки голосуют за Путина». Картинка, конечно, весьма двусмысленная и у любого вменяемого человека может вызвать лишь смех или хитрую улыбку, но изображение взято из официальных источников. Комментарий, впрочем, абсолютно невинный и, по сути, дающий совершенно точную оценку президенту, пустившему страну под откос: «Петушки – за главного петуха страны». Если и не в прямом смысле, то в переносном – очень метко. Оба - и проректор, и Фёдор Михайлович, понимают это. Однако, бедолаге студенту светит от двух до пяти лет лишения свободы. Нужно составить положительную, но, вместе с тем, достаточно осторожную (здесь оба преподавателя чертыхаются) характеристику для предоставления следствию – бог даст, десяток таких характеристик от разных преподавателей хоть как-то смягчит «правосудие».
Завершив дела с проректором, по дороге домой Федя решает купить Ане букет цветов. Причем, не у метро – он мог бы купить цветы и возле выхода из «Тургеневской», но - нет, он знает отличный маленький магазинчик, где однажды ему уже помогли собрать удивительно красивый букет. К тому же, сравнительно недорого. Правда, придётся сделать крюк – магазинчик находится на Малом Харитоньевском переулке. Букет куплен, день тёплый и нежный. Возвращаться надобно по Чистопрудному бульвару. На душе легко и свежо от предвкушения прекрасного вечера, и Фёдор летит по дорожке бульвара почти вприпрыжку, как школьник в последний день учебного года. Людей на бульваре мало. Метрах в двухстах - на скамейке Дядя Фёдор замечает женщину в окружении двоих молодых людей. Черты лица женщины разглядеть еще сложно, но сердце тревожно сжимается и замирает. Её-то уж он узнает, несмотря на свою близорукость, даже за полкилометра.
Сбавляя шаг, переходит через трамвайные пути на тротуар, дабы не оказаться замеченным. Да – это… Аня, но в облике Марии – короткое платье, рваные колготки, взлохмаченные волосы, пьяная – в таком облике он не видел её с рокового октябрьского дня в Вильнюсе. Сердце колотится – возможно, это не она, а кто-то очень похожий. Рядом с ней на скамейке двое парней лет по двадцать пять, решивших, видимо, воспользоваться охочей, на вид, дамой, особенно в пору, когда большинство подруг соблюдают строгие меры социальной дистанции. Остановившись истуканом напротив троицы, но так, чтобы не быть замеченным женщиной, Федя старается прислушаться к тому, что там происходит. Один из молодых людей разливает дешевое красное вино по бумажным стаканчикам, щедро наливая даме, второй набирает чей-то номер:
- Дружище, дай приют на два-три часа. Отели, сам знаешь, не работают, а у нас тут такой случай, ну сам понимаешь. Я же тебя всегда выручал.
Видимо, договорились. Вся троица поднимается со скамейки и направляется в сторону метро. Фёдор бросается домой. Ани нет, но крохотная надежда, что на скамейке с парнями сидела, таки, не она, а просто очень похожая женщина, ещё теплится. Около трёх часов томительного ожидания: вспышки мысленного приготовления унизительных речей чередуются с мольбами о том, что случилась ошибка - ему пригрезилось. К концу третьего часа ярость побеждает, и букет цветов демонстративно выкинут в мусорное ведро. Поворот ключа – она вернулась… Одета иначе, и, хотя, признаки опьянения практически незаметны (она давно научилась техникам пережигания алкоголя), очевидно, что на бульваре Фёдор видел именно её.
- Привет, что не встречаешь?, - Аня проходит на кухню, замечает букет среди мусора и, видимо, всё понимает. У Фёдора трясутся руки, и речь получается сбивчивой, будто у контуженного:
- Я видел тебя на бульваре с двумя… Мне показалось, что я ошибся, - уверенность и маскулинность, которые он, казалось, обрёл, куда-то улетучиваются, начинаются оправдания, - я не специально стоял и слушал, я…
- Да, это была я!, - прерывает Федин лепет Анна, - в голосе её нет чувства вины и желания оправдаться, - рано или поздно, тебе пришлось бы столкнуться с тем, что Мария во мне тоже нуждается в проявлении.
В животе у Фёдора будто бы граната взрывается, разнося осколки жгучей боли по всему телу. Затем – липкая слабость, он опускается на стул, мелкая дрожь сотрясает весь организм, он ждёт, будто приговора, ответа на вопрос:
- Это, что же, случалось и раньше?
- Не чаще раза в месяц.
Голос Ани звучит мягко, она понимает, что переживает Федя, но не теряет еще веры в то, что перед ней не обыкновенный ревнивый самец, а человек, прошедший горнило испытаний и обучения у Жоржа и его друзей, способный к пониманию противоречивых гамм и красок этого странного мира и тех, кто живёт, как, впрочем, и сам он, поперёк правил Системы. Увы, Фёдором овладевает истерика:
- Убирайся вон отсюда! ****ь!
- Ты выгоняешь меня на улицу? Куда? Найти квартиру до ночи сейчас практически невозможно, - она переходит на тон, перед которым обычно Фёдор Михалыч не мог устоять, - может быть, проведём вместе хотя бы ещё – одну, последнюю ночь, а завтра я уйду?
Федю охватывает волна обжигающего желания, плоть напряжена до предела, о, как жадно он хотел бы её сейчас! Но ущемлённое мужское самолюбие берёт верх:
- Отправляйся к тем, кто тебя трахал!
- Как скажешь, - она молча собирает вещи, и Фёдор, сознавая, что сейчас перед ним уже отнюдь не Мария, но Королева души его – Анна, уже жалеет о том, что гонит женщину из дому в ночь. Вот проклятое упрямство! Где же плоды восьми месяцев кропотливой практики по изменению своих реакций, и стремлению сделать личность гибкой? Нет, он не останавливает женщину, в которой еще нынче утром видел самою святость и, казалось, любил больше жизни. Подъехавшее к подъезду такси, взгляд у порога… Дядя Фёдор хотел даже помочь спустить её сумку к машине, но она резким поворотом головы, пресекла его намерение:
- Что бы ни было, ты для меня остаёшься очень близким и любимым человеком… и мужчиной, - легкое касание ладонью его плеча, закрывшаяся дверь, стук каблучков по лестнице, безнадёжно вздыбленный член.
Семь часов вечера. Фёдор проклинает своё упрямство, и всё более понимает глупость и позор того, что он наделал. Нет, не она, а именно он! И это отнюдь не мысли слюнтяя и подкаблучника, ибо Анна не просто противоречивая и развратная баба, она – воплощение многоликой богини, которую нельзя держать на цепи привычных социальных понятий о верности и измене.
Сейчас он уже не зол, он озабочен, и надеется, что Аня найдёт ночлег, может быть, хотя бы, у Актёрыча, Юры или Наины. Как жаль, что рядом нету Жоржа, и ему невозможно даже позвонить! Но выговориться необходимо во что бы то ни стало. Федя набирает номер Голгофского:
- Костя, можешь пообщаться по скайпу или Зуму сегодня?
- Дружище, мы с Софи едем на неделю в лодочный поход. Уже припарковал машину возле места начала маршрута, накачиваем лодку. Буду к твоим услугам через семь дней. Звони.
Актёрыч не берёт трубку. Юра со второго раза взял:
- Аня не у тебя?
- С чего бы это? Нет.
- Мне нужна помощь!
- Что случилось?
- Расскажу при встрече.
- Добро. Через сорок пять минут у «Сокольников». Прямо у входа в парк.
- Сейчас же все парки закрыты. Там ограда и запертые ворота.
- Ну вот мы их и откроем. Жду.
Восемь часов вечера. Приятели без труда находят место в ограде, где можно пролезть на территорию парка, по странному решению городских властей, закрытую на время карантина. Тем не менее, в закрытом парке, несмотря на угрозу штрафов, достаточно много праздных людей: влюблённые пары, люди с собаками - всего человек двадцать-тридцать в пределах видимости. Великое русское раздолбайство – настало время тебе проявиться, ибо западная покорность и законопослушность - нынче синоним идиотизма! Фёдору не терпится излить душу, но Юра, видя, что приятель несколько вне себя, предлагает сперва развеяться. У него есть красные корочки, купленные еще лет десять назад в переходе метро - если показывать их доверчивым гражданам, те вполне могут принять их за полицейское удостоверение.
Вот женщина лет пятидесяти с собакой.
- Гражданка!, - окликает её грозным голосом прохвост с красными корочками, - почему нарушаем распоряжение мэра?
Не сильно испугавшись, женщина бормочет в своё оправдание, будто шла в магазин и заблудилась.
Юра, едва сдерживая смех, обращается к Феде:
- Товарищ майор, вы видите поблизости магазины?, - и уже весело женщине, - гуляйте на здоровье!
А вот и какой-то работяга средних лет, чуть под шафе. Увидев перед носом удостоверение и слегка отпрянув в первый момент, мужик выдаёт потрясшую наших друзей тираду:
- Идёшь ты на хер! Покажи, лучше, где здесь выход, а то я заблудился, - фраза его звучит не злобно, и, несмотря на лексику, в ней слышны нотки лёгкого смятения. Юра показывает дорогу к месту, где порвано заграждение, и кричит вослед мужчине:
- Молодцом! На таких как ты мир еще держится!
Возле пруда - влюблённая пара. На грозный оклик «стража порядка» девушка даже не повернулась, парень же, отмахивается даже с какой-то укоризной в голосе:
- Ну что вы, право, в такую минуту? Молодым не были, что ли!
- Гуляйте, гуляйте на здоровье, - машет ему Юра, - а любви, кстати, все возрасты покорны.
Фраза про возраст и любовь всколыхнула притупившуюся, казалось, на время прогулки и шалостей, боль. Фёдор рассказывает о том, что случилось. Юра встаёт на сторону Ани:
- Ты так и не понял, что она не простая женщина? В расколе на Анну и Марию – фантастический потенциал природной магии. Склеивающий, кстати говоря, всю нашу группу. Ей действительно нужно проявлять Марию, иначе мы все развалимся.
В воображении Дяди Фёдора, вдруг, прокручиваются живописные сцены возможных проявлений Марии с двумя наглыми парнями, и он вновь не в силах сдержать подступившую к самому горлу обиду:
- Но зачем же именно так? Неужели Марию можно проявлять лишь в ****стве?
Юра меняется в лице:
- Слушай, я за Аньку горло перегрызу. Что ты мелешь? Повтори!
- Шлюха она!, - орёт Федя, и тут же получив сильный удар в челюсть, валится на траву. Порыв вскочить и дать сдачи быстро проходит, на смену ему прорываются рыдания. Юра уходит. Домой Фёдор возвращается побитый, заплаканный, наполненный тоской и безнадёгой. Еще и Алексей, таки ответив на звонок, вторя Юрию, отчитывает его как мальчишку. От Карловны тоже всего три слова:
- Мудак ты, Федя!
В шкафу непочатая бутылка коньяка. Выпивает два стакана подряд. И валится на кровать, засыпая в слезах и соплях.
Утро. Похмелье. Возлюбленной нет, друзей потерял, запутался и пал духом. Даже в Прагу к бывшей жене не вернуться с покаянной головой – границы закрыты. В Питере тоже почти не осталось друзей. Так – несколько знакомых по бывшей работе. К тому же, все еще сидят, наверняка, в этой долбаной самоизоляции. Но и оставаться в этой квартире невыносимо.
Аспирин, двойной «эспрессо» с пирогами на вынос из кондитерской – постепенно появляется возможность чуть более ясно мыслить. Всё-таки, в Питер, к кому-нибудь из друзей по институту – одному сейчас положительно никак. Ближайший Сапсан до Питера отправляется в тринадцать часов и прибудет туда к семнадцати. Романтика железных дорог и пейзажи расцветающей летней природы, проносящиеся за окном, наверняка освежат и помогут принять какое-то внятное решение в том положении, в котором он очутился. С билетами проблем не возникает – поезд заполнен едва на треть. В буфете Фёдор покупает две маленьких – по сто пятьдесят грамм – бутылочки вина, и попивая у окошка, листает свой список старых телефонных контактов. Чувство приятного лёгкого опьянения полностью возвращает ему спокойствие и уверенность. Всё-таки, кое-чему он научился за эти восемь лихих месяцев.
Ему открывается суть той ошибки, которая привела к расставанию с Анной. В своей картине мира он отнёс отношения с ней в привычную схему обыденности. Они любили друг друга, и, в том числе как мужчина и женщина, и именно это позволило ему записать Аню в категорию «своей женщины». Но, с самого начала эти отношения никак не могли вписаться в схему обыденности – Анна-Мария не являлась «его женщиной», она была кем-то большим – чем-то вроде Учителя, скорее даже воплощением Анимы – ведь именно так отрекомендовал её Феде Жорж в Вильнюсском Русском Драматическом Театре, а затем послал его к ней для «обжига и кристаллизации».
Это понимание уже совершенно облегчает душу. С внутренней улыбкой благодарности, Фёдор принимается листать список телефонных контактов. Хм. Некоторые забытые, казалось навсегда, имена из списка телефонов воскрешают в памяти целую гамму чувств. Вот, к примеру, Вера Измайлова – восемь лет назад – его аспирантка, тогда умопомрачительно красивая девушка двадцати пяти лет. Какие буйные фантазии связаны с её образом. Как он краснел, бледнел и заикался, общаясь с нею два-три раза в неделю в течение нескольких месяцев! А эта озорница, казалось, поспорила с подругами, что соблазнит самого застенчивого доцента кафедры. Эх, пороху тогда не хватило! А может быть, не случись истории с эмиграцией, ему бы и удалось набраться храбрости. Если, конечно, она не играла с ним в «динамо». Сейчас, скорее всего, замужем. Такие женщины, обычно, недолго остаются свободными от супружеских уз. Впрочем, может быть, позвонить ей? В конце концов, он ничего не теряет – уж поболтать по телефону она в любом случае не откажется.
Ого! Вера дома, живёт одна, рада слышать и, конечно же, несмотря на дурацкий карантин, не может отказать старому знакомому в чашке чаю. Прямо с поезда к ней на «Петроградку»! Поток удали, несвойственной в прежние годы лёгкости и вальяжности несёт нашего героя на всех парусах навстречу новым приключениям. Он вот уже восемь месяцев как совсем не мямля, а дерзкий и уверенный в себе мужчина в самом расцвете сил. И Вере – почти не изменившейся за эти годы, к неописуемому своему удивлению, приходится в этом убедиться буквально с порога: после непродолжительного флирта за чашкой чая, Фёдор дважды лихо, по-гусарски овладевает ею, доведя до полнейшего восторга, применяя, кстати говоря, всё то, чему учила его Аня. Молодая женщина восхищена:
- Невероятно! Ожидать такое можно было от кого угодно, только не от тебя! Ты надолго в Питер? Где остановился? Пока нигде? Слушай, я тебя не отпущу! Кстати, время ужина - закажем пиццу и вина?
В ожидании курьера, Фёдор Михалыч выходит на балкон. Большой проспект Петроградской стороны. Тоже третий этаж. На несколько минут им овладевает ностальгия, но её быстро сменяет другое чувство – хозяина положения. То, что было связано с Аней, Юрой, Алексеем, Наиной и, конечно же, Жоржем, вспоминается как чудо, которое жизнь подарила ему, превратив в совершенно другого человека. Он мысленно улыбается всем этим, ставшим уже родными для него образам. Встретятся ли они вновь? Ведь никто не снимал с него задач, связанных с генералом Морковиным и с Губиным. Как бы то ни было, а жизнь вновь пошла на подъём.
Звонок в дверь. Вера в ванной, а он замечтался и, вероятно, не заметил, как пришёл курьер. Не спрашивая, отворяет дверь, но это не курьер. На лестничной площадке маячит фигура Жоржа. На минуту у Феди пропадает дар речи. Неужели хитрый лис подстроил и это? Невероятно!
- Ну что, так и будем топтаться на лестнице?, - восклицает старик, заключая Фёдора в объятия, - вот уж, как говориться: «средь шумного бала»! Какими судьбами ты здесь?
- А ты? Ведь это ты всё подстроил?
- И в мыслях не имел! Иду, бросаю взгляд наверх и вижу тебя на балконе. Конечно же, решаю зайти и проведать.
- Но как? Как такое могло произойти?
- Никакой мистики, друг мой. Такое называется синхронией. Случайное совпадение, посредством которого мир говорит с тобой. И, в данном случае, он говорит тебе, что ты на верном пути. Ну так что, пригласишь?
- Да я тут сам в гостях…
- Ничего страшного. Я везде в гостях, и, в то же время, везде – дома.
И в самом деле, Фёдор получает возможность наблюдать, как буквально в несколько секунд старик не только не смущает Веру, вышедшую из ванной лишь в накинутом полотенце, но очаровывает её. Уже за столом, когда они дождались пиццу, вино и суши, возникает впечатление, что именно Жорж является хозяином квартиры. Теперь нашему герою понятно каким образом Магистр создавал обволакивающие атмосферы абсолютного доверия и мог поселиться в любом понравившемся месте, будь то квартира, дом или даже чей-то дворец. Благо, сейчас он не претендовал на жилище Веры, а лишь создал в нём ауру волшебства в этот и так замечательный вечер. У женщины даже не возникает вопроса кем Жорж является по отношению к её новому любовнику. Однако, женская интуиция, вероятно, подсказала, что он имеет какое-то отношение к тем невероятным переменам, что произошли с Федей. Маэстро ответил метафорой:
- Великому Шекспиру приписывается фраза «весь мир театр, а люди в нём актёры». Спешу вас заверить, Верочка, что это лишь частично так, и сам Вильям, несомненно это знал. Актёром является лишь так называемая личность. А личность – лишь часть чего-то неизмеримо большего, что можно назвать душой. И основная функция личности – сохранение и раскрытие других фигур души. Но, в наше прагматичное время большинство людей накрепко склеиваются с личностью и даже не подозревают о существовании других фигур.
Под действием этих слов и пары бокалов вина новая пассия Дяди Фёдора захлопала в ладоши:
- Ух ты! Значит каждый из нас – не просто актер или герой какой-то пьесы, а сама Пьеса?
- Умница! Прекрасное сравнение, - Жорж даже подмигнул ученику, мол, присмотрись, девушка-то очень даже непростая, - от него и оттолкнёмся. Возьмём, для примера, пьесу того же Шекспира «Гамлет». Большинство людей, когда читают её или смотрят спектакль в классической постановке, отождествляют себя с главным героем и его переживаниями. Если вы помните, в конце девяностых на экраны вышел фильм «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Розенкранц и Гильдестерн – товарищи Принца Датского по университету, которых король Клавдий вызывает для слежки над Гамлетом, почуяв неладное в его поведении. Можно сказать, что они персонажи почти эпизодические. Но в фильме именно они являются главными героями, а Гамлет воспринимается зрителем как второстепенный образ. Авторам фильма удаётся показать, как можно менять фигуры и фон. Если каждый из нас не отдельный герой, а целая Пьеса, и мы каким-то образом получаем возможность свободно отлепляться от главного героя и вновь отождествляться с ним, то, кроме него нам становятся доступны и качества всех остальных ролей. А значит, возможность и чувствовать то, что чувствуют они, и действовать в соответствии с их навыками. Когда Гамлет страдает, Клавдий и Полоний, напротив, торжествуют, у Офелии мутится рассудок, Лаэрт исполняется ярости и жажды мести, Гертруда пребывает в недоумении, а заезжие актёры рыдают, произнося свои монологи. И всё это, заметьте, одновременно, хотя большая часть переживаний и мотивов подсознательна! Беда в том, что современный человек давно уже утратил способности осознавать весь это хоровод внутри себя, намертво сросшись с одним только Принцем Гамлетом. Понятное дело, что это отвлечённый пример, у каждого ведь своя, неповторимая пьеса.
- Точнее будет сказать, что каждый и есть некая неповторимая Пьеса, - вмешался в речи учителя Фёдор.
- Именно так, друг мой. Пьеса, сотканная из множества существующих в мире сюжетов. Узор каждой Пьесы зависит от различных обстоятельств: от родительских и родовых Пьес, от места и времени рождения, от Пьес воспитателей и друзей, от моды, акцентов в политике, культуре, средствах массовой информации и многого другого.
После нескольких секунд молчания Верочка, исполненная восторга, вновь воскликнула:
- Но как же? Как же мы можем вмещать одновременно такие противоречивые чувства и желания?
- Наше внимание, как правило, ограничено – вот и весь ответ. Но то, что мы не сознаём большинство этих чувств, желаний и мотивов, нисколько нас от них не освобождает. Более того, само незнание о них, не даёт нам уразуметь почему мы, например, очень часто поступаем во вред сами себе. А исходя из метафоры Пьесы это объясняется очень просто.
- Постойте, постойте, я, кажется, поняла! Допустим, некто отождествляет себя с Отелло, и совершенно не подозревает о том, что внутри него одновременно живёт и коварный Яго. И вот Яго активизируется, и человек, вдруг, на пустом месте начинает ревновать, вплоть до внутреннего убийства своей женской части, которую олицетворяла Дездемона. А потом и сам, мучаясь от непонятного чувства вины, совершает как бы нечаянное самоубийство, попав, например, в автомобильную катастрофу. А еще, несмотря на то, что вы ничего еще не рассказали о тех изменениях, что произошли с Федей, я поняла, что ему каким-то образом удалось перестать отождествляться с фигурой застенчивого ботаника и соединиться с каким-нибудь внутренним страстным мушкетёром-сердцеедом, дремавшим до того в подсознании. Но ведь и ботаник не пропал насовсем, и может иногда проявляться? Верно я рассуждаю?
- Не только верно, в вас сейчас пробудилась одна из сильных фигур вашей Пьесы – прирождённый психолог и душевед. Кстати, один мой знакомый – известный современный писатель – в одной из своих книг приводит похожую метафору. Он говорит о человеке, как о пустой комнате, в которую заходят разные боги, направляющие его поведения и чувства. Если упрощать: зашёл Дионис и человек захотел выпить вина, Гермес побуждает отправиться в путешествие, Арес – подраться и тому подобное. И, ежели между ними нет контакта, то человек совершает противоречивые поступки, к примеру, под воздействием Афродиты вступает в случайную связь, а затем, когда в нём активизируется Гера, проклинает себя за измену жене или мужу. Эта модель очень хороша и отсылает к концепции коллективного бессознательного, но и метафора Пьесы имеет свои плюсы – персонажи гораздо более детализированы. А вам, повторюсь, определённо стоит развивать свой талант к исследованию человеческих душ.
- Как здорово!, - Вера вновь захлопала в ладоши, - я как раз думала со следующего года поступить на второе высшее и обучаться психологии.
- В современных ВУЗах, специализирующихся в психологии, вас только заморочат, поэтому держитесь лучше ближе к Фёдору и его друзьям, - подмигнул ей Маэстро, - а сейчас, с вашего позволения я откланяюсь, но прежде увлеку вашего кавалера минут на десять на балкон для того, чтобы там некоторые фигуры из наших Пьес могли бы обменяться важной для них информацией.
- Конечно! Боже мой, какой же богатой и многообразной становится жизнь, если научиться её рассматривать с такого ракурса!
- А если не только рассматривать, но и научиться в нужный момент производить рокировку внутренних фигур – тогда вообще фантастика. Только для этого нужно преодолеть инерцию обыденности и постоянно расширять внимание и воображение, - Федя послал любовнице воздушный поцелуй и притворил дверь балкона.
Белые ночи ещё только начинались. Почти семь лет наш герой не вдыхал их волшебный аромат. Редкие фигуры прохожих, торопливо ступающих по тротуару вдоль Большого Проспекта Петроградской стороны, переплетаясь с образами этого страстного вечера, невольно навеяли строки из Евтушенко:
И безымянно стоит у причала —
может, конец, а быть может, начало —
женщина в легоньком сером пальто,
медленно тая комочком тумана, —
может быть, Вера, а может, Тамара,
может быть, Зоя, а может, никто…
Жорж некоторое время наблюдал за исполненным романтических переживаний учеником, но вскоре прервал их, дабы сообщить весьма прагматические новости. Оказывается, он уже неделю как в Питере. Занимается консультированием топ менеджеров здешнего отделения Сбербанка. Интерес к Сберу неслучаен – один из главных банкиров России является тем звеном, через которое здесь активно внедряются проекты цифровизации – в ближайшей перспективе – цифрового концлагеря. Выходить на него напрямую не имеет смысла, он сам – пешка в руках крупнейших мировых кукловодов. А вот опосредованно создавать блокировки, дабы замедлить проникновение этого идеологического потока в Россию – очень даже благодарная задача:
- Кстати, давеча я именно о тебе в этой связи и размышлял, а ты возьми и проявись. Еще одна синхрония, как подтверждение правильности взятого курса. Так что у тебя есть дня два на то, чтобы отдохнуть с очаровательной девушкой, а затем, после небольшой прогулки на пару дней в Карелию, ждёт тебя новая и большая задача. В Подмосковье, неподалёку от Истры находится Корпоративный Университет Сбербанка. Раз в месяц они проводят конференции, на которых с разных сторон обкатывают идеи внедрения цифровизации в образование и другие сферы жизни. Неплохо тебе будет выступить там с докладом. Я договорюсь с ректором твоего Университета, чтобы он рекомендовал тебя в качестве докладчика на ближайшую конференцию, двадцать шестого июня. Тема – цифровые технологии в образовании. Конференция пройдёт, как и всё пока в он-лайн режиме, и первый доклад мы с тобой составим так, чтобы он пришелся организаторам по душе. А дальше у нас будет около года на то, чтобы постепенно сбить их с понталыку. Скорее всего, к зиме встречи будут проходить уже очно, вот там уже ты сможешь замутить что-то вроде деловой игры. Не перебивай, у тебя всё получится. Я, в свою очередь, буду заходить с другой стороны. Так что, надеюсь, к концу осени следующего года – а это время ключевое для перелома в начавшейся вакханалии – мы уже будем крепко держать за жабры банкира-кабалиста!
ГЛАВА 7.
«Мой снобизм – как лучик путеводный
Позволяет принимать судьбу как должно,
Мол, художник должен быть голодным,
Он худой, но гордый, он – художник»
(Тимур Шаов, из песни)
Фёдор Михалыч, хотя и пытался, было, возражать, что, мол, ни черта не смыслит в этих вопросах и, наверняка, провалит дело, тем более, в присутствии крупных акул – всё же, постепенно успокоился, к тому же он вновь ощущал себя в игре. А хорошая игра невозможна без авантюрных ноток. Есть еще, как минимум, две недели, чтобы хотя бы вникнуть в самые общие понятия новой для него темы. Первый доклад можно спокойно читать по бумажке – в он-лайн режиме этого никто не заметит. Исходное положение гораздо проще, чем у Остапа Бендера, игравшего в шахматы лишь один раз в жизни и, тем не менее, рискнувшего прочитать лекцию по дебютной шахматной идее в Васюках.
Когда шеф завершил изложение своего плана, Федя поведал ему о том, что случилось давеча в Москве. Старик улыбнулся в ответ:
- Анька – молодец, знает что делает, хотя и влюбилась в тебя по уши. Не отчаивайся - там, куда тебя вовлекла судьба, бывают ситуации и посложнее. Каждый их проходил. Ты по-прежнему в команде. Кстати, знакомая твоя очень даже нам может пригодиться. С чувствами своими к женщинам ты разберешься, они тоже, более того – через что еще, как не через обнажение и интеграцию самых глубоких инстинктов – ревности, агрессии, секса, боли и наслаждения – черпать энергию для тех свершений, что нам предстоят в самое ближайшее время. В позе лотоса сидеть для этого тоже, конечно, полезно, но это очень долгий путь, а у нас для такой роскоши попросту нет времени. Сегодня пятница, стало быть, в понедельник восьмого июня в девять утра я жду тебя возле выхода из метро Ломоносовская. Мы отправимся в Карелию, где, соединившись с остальными членами команды, которые отправятся совсем ранним утром из Москвы, нагрянем в гости к очень интересному человеку, готовому дать нам консультации в одном важнейшем деле.
- Там будет и Аня?
Магистр улыбнулся и похлопал ученика по плечу:
- И Аня, и Юра, и Алексей с Наиной. Не будет только Голгофского с Софи, но они нынче тоже не просто отдыхают, а занимаются магической практикой, связанной с нашим общим делом.
В понедельник, в назначенное время, встретившись на выходе из метро, компаньоны направились в ближайший офис проката автомобилей. Менеджер любезно предоставил каталог, однако Жорж не стал его листать, а изрёк:
- Добрейший, эээ…
- Антон Васильевич, - представился менеджер.
- Да! Добрейший Антон Васильевич, а не позвонить ли нам хозяину вашего заведения?
- Как это? Зачем? Он обычно ещё спит в это время.
- Ну так мы его разбудим! Что может быть приятнее и полезнее, чем пробудить человека? А? Нет?
- Ну уж как сказать, - пролепетал Антон Васильевич!, - Вы его не знаете. Он меня за такие шуточки с работы может выгнать. И вообще…
Старик прервал возбуждённый лепет сотрудника, протянув ему руку:
- Вот вам моя рука, Антон! Вы верите в слово джентльмена?
- Не знаю, - промолвил тот, машинально пожимая руку Жоржа, - я не встречал в наше время джентльменов.
- Поздравляю вас, голубчик с тем, что это событие произошло впервые в вашей жизни! Я даю вам слово джентльмена, что ваш начальник не только не осерчает на вас, но еще и вознаградит. Вы, как я вижу, давно не отдыхали и два-три отгула за счёт фирмы очень бы вам не помешали, не так ли?
Старый плут попал в цель, менеджер зарделся:
- Знаете ли, работы сейчас очень мало, а всё равно приходится сидеть с восьми утра до десяти вечера четыре дня в неделю.
- Ну так звоните не мешкая!, - увещевал его Жорж, - куйте свое счастье своими же руками!
Наблюдавший этот цирковой номер со стороны Фёдор не смог уловить логической связи в словах Учителя, впрочем, там её и не было. Антон Васильевич положительно был сбит с толку, потерял равновесие в мыслях, а затем мягко был подхвачен нотками заботы в словах старика, вкупе с какими-то абстрактными посулами. Он уже набирал номер. Гудки длились чуть ли не около минуты, затем из телефона послышалась отборная многоэтажная лексика, завершающаяся фразой: «что у вас там произошло?». Антон, дрожащим голосом пролепетал в ответ:
- Валерий Всеволодович, вас тут желает видеть какой-то пожилой господин…
Старик ловко выхватил айфон из руки растерявшегося мужчины и бодро продолжил:
- Ваш сотрудник, Валерий Всеволодович, очень точно выразился – господин желает видеть вас!
- Чёрт возьми, я ничего не понимаю!, - прозвучало из телефона, - что там случилось?
- О! Если бы вы знали, что случилось, вы уже давно были бы здесь.
- Кто вы?
- Хозяин сложившейся ситуации.
- Ничего не понимаю.
- Вот поэтому вам и надлежит быть здесь не позднее, чем через пятнадцать минут.
- Я не успею за пятнадцать…
- А сколько вам нужно?
- Минимум полчаса, - прохрипел владелец фирмы, видимо, делая усилия, дабы подняться с кровати.
- Прекрасно, ждём вас с нетерпением!, - весело сообщил ему старый лис и нажал «отбой».
Фёдор Михалыч с восхищением наблюдал за манипуляциями Магистра. Антон, напротив, выглядел взволнованно, руки его дрожали. Не унимающийся Жорж и это наблюдение вставил в свой следующий пассаж:
- Что же это, молодой человек, у вас руки чуть не ходуном ходят? В них уже плывёт удача, а, стало быть, им нужно успокоиться, дабы вовремя схватить её. Давайте-ка мы с вами займём их чем-нибудь нейтральным, дабы прийти в себя. Нет ли у вас кофемашины? Нам с коллегой сегодня предстоит долгая дорога.
Антон Васильевич под действием диковинных речей действительно начал расслабляться, казалось, что он уже целиком окутан волей неизвестного ему пожилого человека:
- Зачем же кофемашина? Я вам сварю два «американо». Вы присядьте, пожалуйста, вот за этот стол в углу, сейчас я уберу с него бумаги и отправлюсь делать кофе.
- Вот и славно! А то нам еще минут сорок ждать вашего шефа.
Спустя несколько времени Антон поставил на стол, за которым расположились Магистр и Фёдор, две чашки кофе и вазочку с печеньями, а сам стал рядом, как бы ожидая новых распоряжений. Жорж взял его за руку и заглянул в глаза:
- Спасибо, дружище! А сейчас ступайте вон в то кресло, да поспите до приезда шефа. Приятная лёгкая дремота освежит вас, а вам это очень полезно, вы же уже предчувствуете, что сегодняшний день будет очень счастливым, не так ли?
Молодой человек кивнул, послушно отправился в кресло, и вскоре засопел.
Отхлебнув глоток крепкого кофе, Фёдор Михалыч пожал плечами:
- Я понимаю, что такие фокусы для тебя не составляют ни малейшего труда, но зачем это сейчас? Насколько я понял, ты собираешься взять машину бесплатно, и вызвал хозяина, чтобы не подставить менеджера. Но зачем нужно подобное ребячество? У нас вполне хватило бы денег, чтобы оплатить прокат машины хоть на неделю. Ведь если каждый начнёт так поступать…
Жорж перебивает его:
- Далеко не каждый, даже обладающий навыками гипнотического воздействия, станет так поступать. Да и я сделал это, руководствуясь тремя вескими причинами. Во-первых, это мой стиль жизни – без денег и границ, которому я следую, и который приносит тем, кто оказывает мне различные услуги - бонусы, гораздо более весомые, чем любая сумма денег. Ведь на деньги не купить здоровье, молодость и счастье, а я могу отблагодарить человека, который мне чем-то помог – приютил, накормил, обеспечил средствами передвижения и тому подобное, как раз дарами из этой области. Так что здесь дело идёт не о мошенничестве, а о натуральном обмене. И интуитивно люди это чувствуют. Во-вторых, мне нужно было, чтобы ты оказался свидетелем такого рода ситуации и, как говорят, смог бы «снять состояние», получив прямую передачу на то, чтобы в будущем иметь возможность хотя бы в какой-то степени применять это в своей жизни – не пройдёт и полутора лет, как тебе это очень пригодится в ситуациях, от которых будет зависеть твоя жизнь. Кстати, и сегодня пригодится тоже, правда, в тренировочном режиме. В-третьих, важно, что мы, наконец, затронули эту тему, так как, отталкиваясь от неё, мы сможем выйти на основополагающие принципы человеческих взаимоотношений.
- Погоди, Жорж, я, всё-таки, никак не могу взять в толк – зачем нужно уклоняться от принятых в обществе вот уже несколько тысяч лет товарно-денежных отношений, тем более в случаях, когда расходы не так уж велики. Другое дело, если бы нам нужно было, к примеру, выкупить товарища из рук похитителей за несколько миллионов долларов. Не проще ли, используя имеющиеся у тебя возможности, обучить нас зарабатывать очень большие деньги. Мы живём отнюдь не при коммунизме, и сознание и бессознательное людей вписано именно в товарно-денежную схему, и выходя за её пределы, мы неизбежно попадаем в круг тех, кто решил, что именно они могут управлять другими в обход принятых стандартов. Так поступают власти, манипулирующие нами, но это же отвратительно! Зачем же им уподобляться?
- Не торопись. Мы вновь возвращаемся к тому, что тебе рассказывала Аня про Джордано Бруно и его идею магии, как высшего искусства манипуляции. Хотим мы это признавать или нет, мы все на каждом шагу манипулируем друг другом. При этом, так называемые власть имущие манипулируют особенно изощрённо, опираясь на внедрённые в конце Эпохи Реформации идеи о всеобщем равенстве, о неких правах человека, о законах, регулирующих существование социума и прочей галиматье.
- Как это галиматье?!, - Федя аж вскочил со стула и принялся прохаживаться по офису, - Права человека – это основа основ регуляции человеческих взаимоотношений.
- Вот тут, друг мой, ты, как и подавляющее большинство граждан, оказался самым жёстким, но, что ещё подлее, совершенно неявным образом обманут. Права человека и всеобщее равенство провозглашаются лишь для отвода глаз, и даже в некие достаточно спокойные периоды истории создаётся видимость того, что всё это исполняется. А по сути, это уловка, вводящая в заблуждение. Когда складываются, как правило, заранее спланированные чрезвычайные обстоятельства – войны, катаклизмы или вот хоть как сейчас – фейковые эпидемии – все эти липовые конструкции обрушиваются в один миг. И происходит это потому, что равенство и некие права – это лишь слова и бумажки, не имеющие никакой жизненной базы под собой. Как если напечатать бумажных денег, не имеющих эквивалента в золоте и других важнейших ресурсах. Взять понятие так называемых прав человека, - тут Жорж сделал небольшую паузу, а затем сменил ритм речи, - не волнуйся ты так, нет в этом вопросе ничего священного. Успокойся, сядь, допей кофе, а то он уже почти остыл, и запомни, как «Отче наш»: не существует никаких изначальных прав. Точнее, чтобы иметь возможность совершить какое-то действие, тебе необходимо обладать определённым количеством энергии. Именно энергия даёт право.
- Позволь, но так мы придём к первобытному обществу, где кто сильный, тот и прав…
- Отнюдь! Энергия же выражается не только в физических возможностях. Но и в силе Духа и широте Души. Более того, уровни энергии и тела и Души, и Духа могут сильно колебаться в зависимости от времени, контекста и адресатов, с которыми ты взаимодействуешь. Ты имеешь право совершить любое действие, за которое ты способен ответить. Памятуя, кстати говоря, о том, что почти всякое взаимодействие людей является манипуляцией.
- Это общие слова. Я пока не понимаю, что означает твоё выражение «способен ответить». Точнее, на языке воров в законе вполне ясно, что означает, например, выражение «ответить за базар». Но мы ведь не собираемся опускаться до их уровня?
- Почему же опускаться? Во многих случаях, хотя, безусловно, далеко не во всех, кодекс чести воров намного честнее и естественнее, чем отношение, к примеру, между властью и законопослушными гражданами, или внутрисемейные отношения и многое другое.
За окном послышался звук, свидетельствующий о подъехавшем автомобиле. Хлопнули две дверцы. Маэстро окликнул Антона, затем вновь обратился к Фёдору:
- А вот и Валерий Всеволодович! Начатый разговор продолжим уже по пути.
Дверь офиса резко распахнулась. На пороге возникли две фигуры. Одетый в элегантный кремовый костюм мужчина лет шестидесяти – вероятно и являющийся хозяином фирмы, и молодой детина – охранник, в тёмных брюках, белой сорочке и чёрных очках. Антон, протирая глаза, вскочил. Федя тоже пытался, было, подняться навстречу вошедшим, но Жорж мягко остановил его порыв. Оглядев присутствующих и, видимо, придя в некоторое замешательство, Валерий Всеволодович бросил гневный взгляд на менеджера:
- Антон! Кто эти люди?
Молодой человек в недоумении пожал плечами, однако старик перехватил инициативу. Жестом указав Фёдору, чтобы тот продолжал сидеть, сам он ловко поднялся и, раскинув руки, излучая обворожительную улыбку, сделал шаг навстречу вошедшим:
- Как кто? Вам же лет десять в ту пору было.
- В какую пору?, - опешил владелец фирмы, - я вас что-то не припоминаю.
- Да не нас, а слова из песни, которая тогда звучала из каждого проигрывателя.
- Что вы несёте? Какие ещё песни?!, - на этих словах охранник пытался двинуться в направлении старика, но тот одним взглядом пригвоздил его к стенке, где он и оставался недвижим до конца всей сцены. Фёдор понимал, что Жорж вообще мог бы обойтись без слов, и взять любой автомобиль так, что о его существовании и Валерий Всеволодович, и Антон, и охранник тут же бы забыли, но в данном случае он разыгрывал целый спектакль, дабы преподать урок Игры ему – Феде. И выходило весьма эффективно – Фёдору не нужны были объяснения слов и действий Учителя, он впитывал его стратегии на уровне телесного разума. А тело обладает очень сложно организованным разумом, о чём могут свидетельствовать виртуозные пассажи пианиста-импровизатора, горнолыжника, автогонщика – да что там – примеров тому можно привести, пожалуй, тысячи. Итак, мы слегка отвлеклись, в то время, как Магистр реагировал на замешательство Валерия Всеволодовича незамедлительно:
- Песни про нас! Помните? – Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету. Тем, кто дружен, не страшны тревоги – нам любые дороги дороги! Мы своё призванье не забудем – смех и радость мы приносим людям. Нам дворцов заманчивые своды не заменят никогда свободы!
Невольная улыбка скользнула по губам владельца фирмы. Жорж, в свою очередь, тоже просиял:
- Ну вот же, вспомнили! Самое начало семидесятых. Мы приходили в гости к друзьям без предупреждающих звонков, и нам всегда были рады, кормили, поили чаем с домашним вареньем. А затем мы смотрели мультики, и душа ликовала при звуках песен любимых героев. Нам не нужны были бумаги и документы, достаточно было слова и взгляда в глаза – вот такого взгляда, каким мы смотрим сейчас друг на друга. Друзья, весёлый смех, приключения и нелепые, но такие счастливые поступки.
На глазах Валерия Всеволодовича проступили слёзы. Жорж продолжал:
- Ну вот, а то диафрагму стягивало будто обручем. Глубокий вдох-выдох.. вот так, ещё два разика. Отлично! Печень уже получше. Давление придёт в норму дня за три-четыре, а бетта-блокаторы можете больше не принимать. Чувствуете, как легко задышалось?
- Чувствую.., - пробормотал мужчина, затем, устыдившись, видимо, минутной слабости, добавил твёрдости голосу, что, впрочем, вышло не очень убедительно:
- Но я ничего не понимаю…
- А что тут понимать? Кстати, ваш Антон – замечательный работник, ему бы несколько оплачиваемых выходных и премию.
- Да-да, конечно, - закивал Валерий Всеволодович, - Антон, напиши заявление и позвони Диме, пусть тебя сменит. Простите, я не запомнил, как вас величать.
- Жорж, просто Жорж. А это мой коллега – Фёдор. Вы, Валерий – счастливчик. Не каждый в наше время может встретить надежных и искренних друзей, а вы вот встретили. Но и нам без вашей консультации не обойтись. Решили на три дня съездить на Ладогу, километров пятьдесят за Олонец. Что посоветуете для такой поездки?
Валерий Всеволодович спохватился:
- Антон, открой шлагбаум, и дай мне ключи и документы от восьмого номера. Пойдёмте, господа. Дороги там не самые лучшие, поэтому вот этот «Мицубиси» будет в самый раз. Почти новенький – год назад взяли.
- Спасибо, Валерий! Помочь друзьям – это счастье. Вы сейчас давивший вас уже лет пятнадцать панцирь сбросили, а я рад, и коллега мой тоже очень рад. В среду часам к восьми вечера ждите – вернём помытым и с полным баком. И буду рад вновь, как и сейчас, крепко пожать вам руку! Ради таких вот минут стоит жить. И помните: «нам дворцов заманчивые своды не заменят никогда свободы!»
Фёдор Михалыч сел за руль, и лишь отъехав метров двести, вдруг вспомнил, что права-то Алексей ему так и забыл сделать на новую фамилию. Впрочем, Жорж легко урезонил и его:
- Ты сколько уже наездил?
- С две тысячи пятого года – четырнадцать лет.
- Ну и зачем тебе права?
- Как зачем? Не понимаю.
- Тебе они зачем? У тебя ведь четырнадцать лет опыта. А права твои нужны лишь тому, кто, может быть, захочет их проверить, а вовсе не тебе. Стало быть, отсутствие карточки с твоими данными – не твоя проблема, а проверяющего, о чём, случись таковой на пути, его и нужно будет просто авторитетно уведомить. Так же дела обстоят и со всеми прочими документами. Понимаешь, какие в нашем мире перевёртыши творятся. И, что самое печальное, практически все люди воспринимают это как нечто изначально истинное и само собой разумеющееся. Это называют ещё здравым смыслом. Вот так же и с так называемыми правами человека, равенством, законами и прочей юриспруденцией.
- Однако!, - присвистнул Федя, еще толком не понимая в чём именно подвох, но интуитивно ощущая правоту Магистра. Тот прищурился:
- До Олонца дорогу знаешь? Надеюсь, навигатор тебе не нужен?
- Знаю. В Карелию с семьёй частенько ездили.
- Ну вот и чудно. Не нужно этой гадости отдавать свою память и внимание, - резюмировал Жорж.
До выезда из города ехали молча. Утро выдалось солнечное, пейзажи, заполненные множеством оттенков молодой июньской зелени, радовали глаз. При этом на душе у Фёдора Михалыча было не спокойно. Отсутствие водительских прав может, в случае проверки, повлечь как минимум, изъятие автомобиля, а значит, не удастся вернуть его владельцу, несмотря на данное Жоржем слово. Получалось, что ответственность за все эти возможные последствия ложится на него, как на водителя. Дядю Фёдора уже не радовали проплывавшие за окном ландшафты – с каждым километром напряжение нарастало, и вместо того, чтобы любоваться видами, всё его внимание было поглощено заботой о тщательном соблюдении правил. Он едва плёлся в правом ряду, давая себя обогнать даже тихоходным грузовикам.
Жорж долго сдерживал смех, но, в конце концов, разразился хохотом:
- Дружище, ты ведешь себя как барышня, сдающая экзамен на водительские права. К двум часам, с учётом остановки на отдых и перекус, мы должны быть на месте. Добавь-ка газку. И обгони уже эту дурацкую фуру!
- Здесь ограничение семьдесят километров в час.
- На трассе почти нет машин. Ты настолько не уверен в своём водительском опыте? Ты что, всегда так ездил?
- Конечно, не всегда. Но сейчас у меня нет прав. Если нас остановят сотрудники ГИББД, то мы не только никуда не доедем, но и твоё слово, данное Валерию Всеволодовичу будет нарушено.
Старик перешел на строгий тон:
- А почему тебя волнует моё слово? Если я его дал, то выполню при любом раскладе. В конце концов, это моя забота, а не твоя. Это, во-первых. А во-вторых, смотри насколько ты зависим от бумажки, а, стало быть, от того, что наш друг Голгофский называет дополненной реальностью – сиречь Системой. Нет бумажки в кармане, и сразу же четырнадцать лет водительского опыта обесцениваются, а поведение за рулём меняется до неузнаваемости. Более того, ты ещё убийственно серьёзно ко всему этому относишься.
- Ну, знаешь ли!, - Фёдор тоже вспылил, - Одно дело ввести в транс молокососа Антона и не выспавшегося после вчерашних возлияний Валерия Всеволодовича, и, совсем другое – общаться с натренированными силовиками, которых сама их форма делает неуязвимыми для манипуляций!
- Ты думаешь, что у меня нет опыта общения с силовиками?
- У тебя, может быть, и есть, но у меня этот опыт исключительно отрицательный. Даже когда меня останавливают для обычной проверки документов, я весь сжимаюсь, трепещу и разговариваю с ними тоном нашкодившего школьника.
- Вот-вот, ты же сам наделяешь их властью, на которую у них, по сути, нет никаких оснований. Впрочем, всё не так просто – основания есть, но они базируются не на силе их Духа, а на вере. Религиозной вере в бумажки и погоны, которую вместе с ними разделяют такие же как ты – одурманенные одной из разновидностей «опиума для народа». Чтобы разговаривать с ними на равных или даже с позиции старшего, достаточно просто в воображении снять с них не только погоны, но и подштанники. Можно ещё клоунами их нарядить или бомжами.
Представив подобную процедуру воображаемого переодевания сотрудников полиции, Федя хохотнул, но тут же прервал свой порыв веселья:
- Но ведь если я, допустим, превысил скорость, то они, во что их не ряди, правы. Правы в том, что я нарушил административный закон – правила дорожного движения.
- Можно подумать, что ты никогда не превышал скорость, когда поблизости не было ни гибддшников, ни камер. Да, здесь мы вновь возвращаемся к теме еще более глубокой и тоже навязанной нам веры – в законы, якобы единые для всех, потому что есть ещё одна вера – в некое всеобщее равенство.
Слушая Жоржа, Фёдор Михалыч понимал, что его слова положительно не лишены какого-то глубокого смысла, однако, в то же время, что-то в нём отчаянно сопротивлялось – так, будто согласись он с Магистром полностью в этом вопросе, следом неизбежно обвалятся все убеждения о жизни, а следом и сама она лишится привычных опор и какого-либо смысла. Он продолжал упрямиться:
- С тем, что большинство силовиков в наше время – коррумпированные мерзавцы, а, стало быть, их порой не грех и объегорить, ещё можно согласиться. Я могу принять ещё и то, что в неких исключительных случаях можно позволить себе обойти закон. Но я категорически против того, что на законы можно наплевать и без всякой уважительной причины, и, особенно насчёт неравенства. Я, конечно, имею в виду серьёзные общечеловеческие законы, а не те, которые в последнее время принимает наша обезумевшая власть – собственно потому, что я её не считаю властью, ибо ведут себя они как оккупанты. Но к правилам дорожного движения это не относится, здесь я ответственен не только за себя, но и за безопасность других участников движения.
Жоржа вновь одолел короткий приступ смеха:
- Эк! Тебе бы правозащитником работать, ишь как складно и солидно изъясняешься. Хотя, о том, что касаемо разного рода прав и свобод, мы уже говорили утром – надеюсь, что этот вопрос ты для себя уяснил?
- Не полностью. С одной стороны, я глубоко уважаю твой жизненный опыт, несравненно превышающий мой, а, стало быть, понимаю, что многие вещи ты видишь на порядки глубже, чем я, да и чем большинство людей в этом мире. С другой же, мои чувства протестуют, и мне кажется, что ты водишь меня за нос, дабы устроить какой-нибудь подвох, - Фёдор запнулся, и после небольшой паузы, тон его из уверенного оборотился в оправдательный, - разумеется, дабы преподать мне какой-то важный урок. Все твои рассуждении об искусственности законов, отсутствия прав, свобод и равенства и, одновременно, возможности взять себе любое право, опираясь на личную силу, упираются в неразрешимую, на мой взгляд апорию – об ответственности.
Старика, судя по реакциям его мимики в течении Фединого монолога, последний, казалось, изрядно позабавил. Но он не дал ходу этому настроению, а спросил, вдруг, совершенно серьёзным тоном:
- А вот скажи, мил человек, в чём заключается твоя ответственность сегодня?
Фёдор пожал плечами:
- В том, чтобы ехать предельно аккуратно, и не привлекать внимания патрульных служб.
- Нет, друг мой. Твоя ответственность заключается в том, чтобы мы успели приехать к месту назначения до двух часов дня. Конечно же, в целости и сохранности.
- Но в этом утверждении содержится противоречие. Для того, чтобы поспеть к двум часам, мне придётся держать среднюю скорость не меньше ста километров в час. Зная эту трассу, я с достаточно большой вероятностью смогу ручаться за то, что мы не попадём в аварию, но вот случись по пути хотя бы одна патрульная машина – и вся моя ответственность за то, что мы вообще сегодня доедем до места, летит ко всем чертям.
Старик вновь развеселился:
- Ну что же, ежели ты так озабочен встречей с сотрудниками ГИБДД, то придётся тебе её нарочно наколдовать, пусть даже у них сегодня выходной!
Несмотря на шутливый тон Жоржа, вдоль позвоночника Федя ощутил неприятный холодок. Маэстро же продолжал уже в более вдумчивой манере:
- Скажи мне, что ты вообще подразумеваешь, когда произносишь слово «ответственность»?
- Ну как… долг, обязанность, выполнение обещаний…
- Постой, это всё пустая речь – слова синонимы, за которыми нет живых образов и иллюстраций. Давай я помогу тебе, приведя несколько ярких примеров. Случай первый: года три назад мне случилось посмотреть в интернете короткий отрывок из зала суда, где зачитывали приговор одному китайскому миллиардеру. Он был пойман за коррупцию, а в Китае с этим очень строго. Когда прозвучали слова о смертной казни через расстрел без возможности апелляций, этот взрослый шестидесятилетний мужчина, воротила бизнеса, вдруг повёл себя как истеричная баба – лицо его исказили неприятнейшие гримасы, он упал на колени, зарыдал, затем завыл белугой, стал о чём-то умолять судей. Его подельник, сидевший на соседней скамье и тоже приговорённый к расстрелу, напротив, выказал абсолютное спокойствие, встал, сложил руки в «намастэ», а затем вновь опустился на свою скамью. К слову, когда он на несколько секунд затем обернулся в сторону первого, ползающего на карачках среди своих соплей и слёз, то в его взгляде даже не читалось презрение, лишь лёгкая нота сожаления. Пример второй: легендарный Че Гевара, пламенный революционер, освободитель народа от тирании и рабства. Таким мы знаем его из советских учебников по истории, и таковым он, кстати, был и в жизни. Но это лишь одна сторона медали. Другая же состоит в том, что он был беспощаден к врагам революции, неоднократно приказывал расстреливать пленённых врагов, пару раз это были даже несовершеннолетние, сам участвовал в расстрелах. Опять же, нередко, несмотря на небывалое обаяние и харизму, за которые его любило множество людей, бывал иногда груб и бесцеремонен и с мирными жителями. Когда же его самого взяли в плен – держался в высшей степени мужественно. По свидетельству очевидцев, когда в класс деревенской школы, где его держали как пленника, вошёл солдат, дабы расстрелять легендарного революционера, Че заметил, что у того дрожат руки. Улыбнувшись, он подбодрил своего палача, сказав ему: «не волнуйся, я понимаю, что ты просто выполняешь приказ, и не держу на тебя ни малейшего зла – делай что должен со спокойной совестью». Вот тебе три разных, но совершенно конкретных и живых образа. Попробуй ответить – кто из них имел право заниматься тем, чем он занимался, и делал это ответственно, а кто нет?
- Никто!, - почти вскричал Фёдор, - я понимаю, куда ты клонишь, и, вероятно, правильным был бы ответ, что, мол, тот коррупционер, что распустил нюни – совершенно не ответил за свои деяния, а второй и Че, принявшие свои приговоры мужественно – ответили, а, стало быть, имели право не просто нарушать законы, но и, в первом случае, воровать огромные деньги в абсолютно корыстных целях, а в случае харизматичного Че Гевары, убивать не только в сражении, что было бы понятно, но расстреливать пленных, пусть даже и не ради личной корысти, а будучи ослеплённым высокой идеей служения революции. Если в подобных случаях брать за основу то, что человек, готовый спокойно пойти на смерть, имеет право убивать других и бесчинствовать, то таким образом мы можем докатиться даже до того, что впишем в этот же ряд Геббельса, который в конце апреля тысяча девятьсот сорок пятого года, когда советские войска вплотную подошли к Рейхстагу и бункеру Гитлера, обставил свою смерть не только спокойно и мужественно, но даже, в какой-то степени, романтично: отобедав с женой в последний раз, он приказал солдату, стоящему у входа в столовую бункера, выстрелить ему и его жене, шедшей рядом, в затылок, когда они будут подниматься по лестнице, да еще и всучил этому солдату весьма солидную сумму денег.
Жорж, отреагировал на эмоциональную речь ученика спокойным кивком головы:
- Хорошо, вот тебе ещё один пример. Как тебе, наверное, известно из школьного курса истории, первого марта тысяча восемьсот восемьдесят первого года, семь членов партии «Народная воля» совершили покушение на Александра Второго. Один из народовольцев, бросивший бомбу, убившую царя, погиб на месте, пятерых в течение недели удалось задержать и привлечь к суду, где они были приговорены к повешению. Безусловно, все они держались и на суде, и на эшафоте в высшей степени достойно, но мой вопрос сейчас не о них, а о шестом участнике заговора – Андрее Желябове. Его арестовали примерно за неделю до покушения, а потому первоначально прокурор требовал для него не смертной казни, а пожизненной каторги. Однако, сам Желябов произнёс на суде блестящую во всех отношениях речь. Во-первых, он даже не попросил, а потребовал, чтобы он разделил участь своих товарищей и был казнён вместе с ними, настаивая на том, что он был идейным вдохновителем всей группы. С одной стороны, это поступок чести по отношению к друзьям и соратникам. А ведь никто его за язык не тянул, мог бы еще лет пять, а то и десять пожить, а то и вовсе по какой-нибудь амнистии перебраться из рудников в более-менее сносные условия в поселении. С другой же стороны, сделав своё громкое заявление, Желябов получил возможность воспользоваться залом суда как трибуной для пламенной речи о целях и задачах партии «Народная воля». Суд был открытым, на нём присутствовало большое количество и российских и европейских корреспондентов, и Желябову удалось доказать, что на народовольцев нельзя вешать клеймо бандитов и террористов, что в течении многих лет они занимались просветительской деятельностью и попытками выйти на мирные переговоры с властью, а к исключительной мере прибегли лишь исчерпав все доступные им способы и потеряв надежду хоть что-то изменить мирным путём. Что ты можешь сказать об этом случае?
Фёдор Михалыч задумался. Желябов, конечно же, в любом случае заслуживал уважения. Но главный вопрос так и оставался нерешенным. Ответственность человека, как ему, Феде, казалось, состоит в том, что собой он может распоряжаться как хочет, осознавая, конечно, что творит, но вмешиваться в чужие судьбы, убивать, менять ход истории? Народовольцы, безусловно, были людьми могучей воли и несгибаемого духа, но с какой стати они решили, что именно они могут вершить судьбы страны и казнить царя? Поведав Магистру о своих колебаниях в отношении приведённого примера, он не ожидал, что Жорж повернёт дело совершенно неожиданным образом:
- В конечном счёте судьбой мира распоряжаются не люди, а силы коллективного бессознательного, проявляясь через личности тех, кто подходит по каким-то параметрам. Общественно-исторические условия, в свою очередь, воздействующие на эти силы, складывались так, что самодержавие в России, в том виде, в каком оно существовало в девятнадцатом веке, так или иначе было обречено, - начал он объяснять, однако Фёдор в нетерпении вмешался с новым вопросом:
- Но, ведь они ничего не добились! Только провалили дело, а самодержавие продолжало существовать еще тридцать шесть лет.
- Как это – ничего не добились? Ещё как добились. Чтобы было понятнее, я приведу аллегорию из того, как развивается смертельная болезнь в человеческом организме. Бытует мнение, что существуют болезни, которые убивают человека в одночасье, например инфаркт или инсульт. Но это не так. Подготовка к решающему приступу длится месяцами, годами, а то и десятилетиями. И часто проявляется достаточно болезненными первыми приступами, которые не являются смертельными, но, тем не менее, наносят организму серьёзный ущерб, после которого, кстати, человек может даже восстановить вполне приемлемую жизнь и работоспособность. Опираясь на эту аллегорию, можно сказать, что убийство Александра Второго явилось для самодержавного строя России одним из первых инфарктов.
Аллегория Фёдору показалась достаточно убедительной. Более того, он заметил, что под влиянием беседы расслабился настолько, что вот уже минут двадцать как гнал машину на всех парусах, вернувшись к своему обычному, достаточно свободному и даже рисковому стилю вождения. Да и опасение встречи с сотрудниками ГИБДД рассеялось. Как это произошло? Воротив память к началу разговора и следуя в воображении за тем, как он разворачивался, Федя отметил, что освобождение от тревоги окончательно случилось в тот момент, когда он возмутился, категорически отвечая на вопрос имели ли право на свои деяния китайский коррупционер, достойно принявший приговор и Че Гевара. Всплеск «благородной ярости» вынес все страхи, и правая нога принялась уверенно вдавливать педаль газа в пол автомобиля. Занятное наблюдение: ярость, разгоняющая страхи и тревоги, и придающая решимости.
ГЛАВА 8.
«Тварь я дрожащая или право имею?»
(Ф.М.Достоевский)
«Каждому яблоку место упасть,
Каждому вору возможность украсть…»
(Виктор Цой)
Картина мира, которую Жорж старался объяснить ученику, выглядела для последнего достаточно цинично, более того, некоторые отдельные её фрагменты казались безупречно аргументированы, а всё вместе как-то не срасталось. Отвечать за свои дела – это нечто одно, иметь на что-то право – другое, про неравенство – вообще непонятно. Опять же, если смотреть с социально-исторической перспективы – всё достаточно стройно, а вот с точки зрения судеб и поступков отдельных людей – опять-таки, возникали вопросы. Фёдор даже смутно догадывался, почему его сознание так сопротивляется объяснениям Магистра: за ними для «хорошего и правильного мальчика», сохранившегося в нашем герое, несмотря на множество пройденных испытаний, практик и общения с Жоржем и его компанией, маячило понятие «вседозволенности». Именно оно и вызывало отторжение. И даже понятно было, что отторжение это было связано с возможностью оказаться обнажённым перед этой самой вседозволенностью в самом себе и страхом перед мыслью: «а, вдруг, уверовав в свою вседозволенность, я начну творить даже «Это», и еще «Это», а то и вовсе «Это»», причём все «Это» не являлись чем-то конкретным, а таили в себе некий первобытный ужас, связанный с нарушением каких-то расплывчатых, но жутких табу, что повлечёт за собой нечто гораздо более душераздирающее, чем наказание извне – самонаказание.
Словом, вопросов, по мере объяснений Учителя становилось всё больше. Вот, допустим, что структура самодержавия начала подгнивать, историческая необходимость смены формации всё более назревала – что, кстати, многие современные историки, философы и идеологи – взять того же Губина – яростно отвергали. Тем не менее, почему Александр Второй должен был принять мученическую смерть, а народовольцы самозванно взяли на себя роль палачей? Жоржу нравилась Федина настырность и желание добраться до сути табуированных тем, на подходе к которым большинство людей увязали в эмоциональных реакциях: в приложении к истории народовольцев в этом можно было убедиться, открыв на Ютубе комментарии к советскому фильму «Софья Перовская». Если в советское время эта картина вызывала почти единодушное согласие в зрителях, то комментаторы две тысячи двадцатого года, коих насчитывалось несколько сотен, разбились на два непримиримых лагеря: одни клеймили цареубийц как страшных грешников – безродных шавок, посмевших поднять руку на «помазанника божьего», другие не менее эмоционально нападали на сам принцип самодержавия и, конкретно на Александра Второго, заслужившего как и любой тиран самую жестокую расправу – и всякий, оказавшийся готовым совершить её, особенно с учётом риска самопожертвования, считался героем, достойным восхищения.
Фёдор, всё-таки, старался нащупать в этой истории диалектику, не бросаться в крайности, что возможно лишь при готовности обнажить собственные болевые точки – ведь именно они обуславливают резкие суждения, убеждения и реакции на то или иное событие и его объяснение. И старик принялся искать возможность провести Федю через его болевые точки, отталкиваясь от наиболее конкретных вопросов:
- Смотри, рассуждать о царе как об обычном человеке мы никак не можем. Он находится на самой вершине социальной пирамиды, а, стало быть, несёт ответственность за всю страну, а посему просто обязан понимать, что любой его неверный шаг может стоить ему жизни. Судьба любого царя, императора, короля и иже с ними такова, что, вступая на трон, они, образно говоря, начинают игру в русскую рулетку. История учит, что лишь немногие правители заканчивали жизнь в глубокой старости в кругу чад и домочадцев. Иностранные враги, интриги придворных, народные бунты – всё это неизбежно становилось фоном их жизни и платой за наслаждение властью, благами своего положения и прописку в скрижалях истории. Так что необходимость оставить за порогом инаугурации страх за собственную жизнь и принять готовность в любой момент оказаться жертвой интриг, военных действий, заговоров и бунтовщиков – это обязанность всякого, кто метит на трон. Соответственно и те, кого судьба выбрала для покушения на жизнь монарха – будь то придворный заговорщик или бунтовщик из простого народа, также должны оставить все заботы о собственной безопасности за порогом принятого решения.
- Сколько я понимаю, людей, способных перешагнуть через инстинкт самосохранения, не так уж много?
- Безусловно, а потому мы и не можем рассматривать ни монархов, ни их убийц с точки зрения обыденной психологии. И та и другая сторона находятся за пределами личного – они уже в области трансперсонального. А о трансперсональном уже, в свою очередь не имеют никакого права судить обыватели – люди не готовые перешагнуть пределы своей личности. Вот тут мы еще раз сталкиваемся с понятием права. Как я уже говорил, любое право должно быть обеспечено наличием определённого количества личной силы.
- Но ведь судят же, причём все, кому не попадя!
- Вот видишь, ты, кажется, уже способен понять то, что я говорил о невозможности равенства людей. Да, судят и выносят вердикты, хотя бы на площадках интернета или в частных беседах те, чьё суждение об обвинении или оправдании людей, перешедших на трансперсональный уровень, не подкреплено энергетикой. Даже рассуждать на такие темы не всякий имеет право, а лишь те, кто хотя бы способен критически и диалектически мыслить, что подразумевает уже уровень личной силы выше среднего.
Фёдора Михалыча вновь охватило недоумение:
- Ты говоришь, что они не имеют права судить и обвинять даже на уровне комментариев в соцсетях, а многие – даже рассуждать об этом. И, тем не менее, обвиняют, осуждают, оправдывают и рассуждают. Но ведь им плевать на это право, они о нём понятия не имеют, и все их оценки и обвинения никак не влияют на их жизнь – десять раз на дню вынес обвинительный или оправдательный вердикт не такому же, как он сам, а тем, кто, как ты выразился, вышел за пределы персонального – и как с гуся вода.
Лицо Жоржа, вдруг, приняло суровый оттенок:
- Ошибаешься, друг мой. Действительно, большинство людей совершают множество действий, на которые у них нет права, основывающегося на личной силе. И даже никаких внешних наказаний за это не предусматривается, да и не должно быть. Но! Каждым таким неоПРАВданным действием человек очень сурово наказывает сам себя. Причём, заметь, мы говорим сейчас о праве, как о внутренней категории, совершенно независимой от неких писанных законов или неписанных норм и правил – к этой теме мы вернёмся чуть позже.
- Каким образом человек наказывает сам себя?
- Любое действие, на которое ты не имеешь внутреннего права, лишает тебя той самой личной силы. А у среднего обывателя личной силы и так с гулькин хер, он, как мы уже неоднократно говорили, раздаёт её внешним структурам, прежде всего, корпорациям медицины, юриспруденции и теологии, а также всевозможным гаджетам – за кажущееся, но обманчивое упрощение жизни и получение липовых гарантий безопасности и комфорта. Поступая таким образом достаточно часто, человек, образно говоря, спелёнывает себя сетью, из которой всё труднее выбраться. А это значит, что шансы получить хоть какие-то права становятся исчезающе малы. Область прав вообще на что-либо стремительно уменьшается, а человек продолжает делать то, что за эту область выходит. До поры до времени такой человек как-то держится на плаву, продолжая эту саморазрушительную стратегию, а в какой-то момент начинает уже идти ко дну, то есть, стремительно деградирует сперва на уровне системы ценностей, затем событий, мышления, спектра эмоций и, наконец, дело доходит до фатального разрушения физического тела. До той поры он еще, хватаясь за жизнь, кредитуется у корпорации фармакологии, но это, оттягивая конец тушки, растлевает душу и улетучивает дух, так что едва влачащееся тело превращается в полностью механическую конструкцию.
То описание, которое только что скрупулёзно было разобрано Жоржем, стало обретать в сознании Фёдора Михалыча объём, и, хотя некоторых связок ещё не хватало, этот новый объём являл собой не только некую внешнюю конструкцию: Федя чувствовал, как он буквально впитывается его нутром, вплоть до ярких ощущений в различных частях тела. Захотелось остановить машину и хотя бы несколько минут побродить по придорожному лесу, дабы свежий воздух помог распределить новое знание в теле. Благо, вскоре справа по курсу должна быть бензозаправка. Да и залить в бак бензин было бы неплохо.
Остановившись, пополнив бак и выкушав стаканчик чая, Фёдор испросил у Магистра разрешение на пятнадцатиминутный отдых. Жорж с удовольствием отметил, что большая часть маршрута уже позади, и продолжая ехать на тех же скоростях, что и последние полтора часа, они уверенно поспевают к назначенному для встречи сроку, так что минут пятнадцать для отдыха вполне можно себе позволить. Оставив машину на стоянке возле бензоколонки, Федя отыскал тропинку и нырнул в сосновый лес, наполненный щебетом птиц и июньскими запахами.
За время небольшой уединённой прогулки ему удалось, не прибегая к разъяснениям Учителя, решить загадку, заданную ему относительно команданте Че. Собственно, после предыдущей беседы, задачка решалась достаточно просто. Для этого достаточно было ввести еще одну координату – контекст, и тогда всё вставало на свои места. Безусловно, легендарный революционер являлся Сувереном – человеком, поставившим идеалы революции и свободы превыше своей жизни. Он перешагнул через инстинкт самосохранения, и вошел в трансперсональное измерение, стало быть, судить его средний обыватель не имеет никакого права, несмотря на то, что он лишил жизни и сломал судьбы множества людей. А значит, достойно ответив своей собственной жизнью, можно сказать, что сам он имел право на всё, что делал? Нет, здесь не всё так просто. Че Гевара имел право на всё, что он делал в интересах революции, презрев свои личные желания, чувства и хотелки. А это лишь один из контекстов его жизни. Судя по многим свидетельствам, он не раз вываливался из трансперсонального измерения, давая волю личным чувствам и желаниям. Интересы революции не пострадали бы, если бы он не отдавал приказы расстреливать пленных и, тем более, сам бы не участвовал в расстрелах и бесчинствах. На это права у него не было. Одно дело – убивать людей в бою, и совсем другое – расстреливать безоружных из чувства мести. Получается неожиданный вывод, приложимый ко многим легендарным персонажам: команданте Че и Че Гевара, как бы парадоксально с точки зрения здравого смысла это не звучало, это два разных персонажа, один из которых имеет все шансы стать мифологическим героем, архетипическим образом коллективного бессознательного, вдохновляющим людей на героизм, служение и подвиги, а другой – обычный человек, обуреваемый страстями, натворивший множество мерзостей. Вполне вероятно, что, растратив на эти мерзости изрядную долю своей личной силы и харизмы, он и сам оказался уязвим – а последовавшие за этим пленение и расстрел без суда и следствия послужили тому, чтобы Че как личность не погряз бы, ежели бы оставался жить, в дальнейшем разложении души. Возможно, попадание в плен и гибель в молодом возрасте были бессознательным выбором того, кто вышел в трансперсональность – команданте Че, понимающего что иначе миф не сложится, а он – миф о легендарном герое и борце – очень и очень нужен людям. Особенно тем, кто способен отделять зёрна от плевел. Порождённый харизматической стороной личности архетип обрек саму личность на уничтожение, дабы состоялась легенда, превращающаяся, со временем в миф – колоссальный ресурс для человеческого Духа.
С китайским же миллиардером, достойно встретившим приговор, дело обстояло сложнее. В отличии от команданте Че, его деятельность не являлась служением идее, а, скорее всего, была направлена на банальное личное обогащение. Смирение с расстрельным приговором означает принятие ответственности, но вот было ли у этого человека право хоть в каком-то контексте – этот вопрос Фёдор уже решительно не мог, как ни старался, разгадать.
Возвращаясь к машине, Фёдор задумался ещё о судьбах тех, кого Че Гевара расстреливал. Ответ пришёл быстро – достаточно было вспомнить самое начало исканий нашего героя, его одержимость проблемой смерти и размышления на темы ухода из жизни людей от быстро прогрессирующих заболеваний, катастроф и несчастных случаев, в то время, как другие оставались в рядах живущих десятилетиями держась, несмотря на зловещие диагнозы и состояния, а также проваливающиеся намерения покончить с собой или попасть под шальную пулю. Освобождение от одержимости этой темой пришло для Фёдора, когда он изучал книгу Хиллмана «Самоубийство и душа», утверждавшего, что любая смерть является самоубийством – бессознательная система ценностей самого человека выносит приговор или оправдание, как результирующую колебания множества чаш весов, отвечающих за различные ценности и идеалы, чьи ресурсы могут усилить либо силы Эроса, либо Танатоса. Человек, в котором преобладают силы Эроса, жизненности, а порой и необходимости, долга, клятвы, не может попасть ни под пулю, ни в катастрофу, ни умереть от самых страшных заболеваний. А уход из жизни происходит, когда система ценностей человека склонится в сторону Танатоса, и никакие чудеса медицины, подсказки предсказателей, жизнелюбие – проявленное лишь на уровне сознания, но не в глубинах – ничто не сможет уже удержать такого человека от, порой, нелепой и преждевременной смерти. Однако Че Гевару – палача никоим образом не оправдывает то, что под его пулями оказались люди, бессознательно выбравшие путь к Танатосу.
Забравшись в машину и набрав скорость, Федя поведал спутнику свои размышления, чем тот оказался вполне доволен. Что касаемо китайского коррупционера, то Жорж объяснил его случай следующим образом:
- Ноосфера Земли – структура самоорганизующаяся и саморегулирующаяся, хотя, с появлением современных технологий, в неё пытаются активно вмешиваться отдельные группы людей, претендующих на роль местных Демиургов. Их самомнение, безусловно, можно без труда поставить под вопрос, ибо мы не раз уже говорили о том, что человек является субъектом бессознательного, и именно оно формирует мотивы и, в конечном счёте, события, а личность уже рационализирует достижения или промахи так как ей удобно с точки зрения оценок той субкультуры, в каковую она вписана.
- Можно попроще?
- Изволь. Те, кто считают себя вершителями судеб, провозглашая себя таковыми - лишь подпитывают свою самооценку, исходя из приоритетов того круга, к которому они принадлежат. А, по сути, они лишь делают то, что диктует коллективное бессознательное, затем приписывая содеянное себе как личности. Личность – проводник гораздо более масштабных сил. Это я веду к тому, что разного рода кукловоды сами являются лишь проводниками саморегулирующих систем коллективного бессознательного. А силы бессознательного, с точки зрения господствующей морали, имеют самую разную окраску. Это тоже важно понимать и принимать.
- В какой-то степени я это стараюсь понять, хотя принять гораздо сложнее.
- Да, людям свойственно переводить стрелки на личности. И, в какой-то мере, это важно, так как личность, всё-таки, может повлиять на то, насколько качественно и без искажений она проводит ту или иную силу. И, если уж говорить об ответственности, то главная ответственность каждого из нас – это не искажать те архетипические силы, которые через нас проявляются. Но я, пожалуй, задержался на вступлении к вопросу о казнённом китайце. Он хоть и миллионер, но очень далёк от тех, кто считает себя кукловодами. О них мы пока не будем говорить, а перейдём уже к этому конкретному персонажу. Итак – он занимался коррупцией, то есть казнокрадством в особо крупных масштабах. Хорошо это или плохо?
- Естественно, плохо! Деньги, которые он присвоил, могли пойти на нужды пенсионеров, здравоохранения, образования…
- Вот тут ты, голубчик, попался в силки здравого смысла. И даже пропустил некорректность моего вопроса, подразумевающего оценки – хорошо или плохо. Всё в этом мире относительно и зависит от времени, места, контекста и адресатов. Кому-то его деятельность доставляла проблемы, а кому-то, наоборот, пользу – хотя бы ему самому, членам его семьи и другим близким людям. Это навскидку и, опять же, персонализированно. Потому что, даже в системном масштабе некое явление, которое существует, зачем-то нужно, оно решает какие-то задачи в регуляции сложных и неведомых человеку процессов. Например, коррупция в России очень вредит экономике, но сейчас, когда во всём мире наступает диктатура медицинского фашизма, именно разгильдяйство и корумпированность российских чиновников парадоксальным образом тормозят распространение этой гораздо большей беды. Это опять же, к тому, что всё относительно. А в Китае социальный контроль, препятствующий проявлению индивидуальности людей, можно отнести к современной форме изощрённого и не очень явного фашизма. Они стремятся выстроить абсолютный порядок, но ценой деперсонализации людей. И вот этот миллионер, сознавал он это или нет, явился проводником тех архетипических сил, которые, хотя бы в небольшой степени расшатывали жёсткую государственную систему обезличивания. Косвенно, конечно.
В который раз уже за эту поездку Фёдор испытал удивительное чувство расширения горизонтов сознания. Мир оказывался всё более сложным и многомерным, чем он представлял ранее. Однако, параллельно, тревожность, появившаяся в самом начале обсуждения понятия ответственности, вновь обнаружила себя. Отголоски ужаса перед ощущением свободы и вседозволенности пробежали вдоль позвоночника волной леденящих покалываний:
- Постой, Жорж, я чуть было не испытал к этому китайцу симпатию… Но так мы можем и разного рода маньяков оправдать.
- Не горячись, - Мэтр улыбнулся и, хотя Федя, занятый обгоном грузовика, эту улыбку не увидел, но атмосферу, ею излучаемую, вскоре ощутил, успокоившись, - мы пока говорим о проявлении различных архетипических сил. Если на Земле в ходе долгого времени устанавливался баланс различных сил, то каждая из этих сил пространству Ноосферы необходима, независимо от того, доставляет ли она кому-то боль или радость. С древнейших времён, помимо видов деятельности, считающихся большей частью населения полезными, будь то врачевание, обучение, различные ремёсла и тому подобное, существуют и, несмотря ни на какие запреты и суровость наказания, почему-то веками и тысячелетиями не искореняются и другие, порицаемые большинством, например, воровство, насилие, мошенничество, прелюбодеяние и многие другие. Можно называть их пороками, можно клеймить и наказывать, но тот факт, что они существуют веками, несмотря на самые суровые запреты, говорит о том, что в общей экосистеме Земли все они решают некие важные задачи.
- Ты что же, предлагаешь их узаконить?
- Не предлагаю, тем более, что выработанное к ним отношение населения тоже является неким регулятором большой системы. А что касаемо законов – мы ещё поговорим о них, это важнейшая тема. Главное сейчас - достигнуть понимания того, что есть некая неведомая необходимость этих явлений, а, стало быть, существуют мощные архетипы, за ними стоящие. Кстати, наглядный пример: большинство людей считают войну несомненным злом, тем не менее, войны существуют испокон веков, и просто так их не искоренить. Они, кстати, даже узаконены – каждое государство имеет армию и вооружение. Это объясняется народу необходимостью не столько воевать, сколько сдерживать друг друга, стало быть, есть надчеловеческая сила, которую армии и оружие сдерживают, но нет-нет да и выпускают.
- Сколько я понимаю, эта сила – бог Арес?
- Да, и не он один, но это уже детали.
- Но ведь сколько страданий и бед людям несут войны!
- С точки зрения конкретных людей, война – несомненное зло и беда. Однако, с точки зрения больших структур, Арес необходим, как, скажем, цирюльник, осуществляющий кровопускание, предохраняющее большой организм Земли от каких-то практически никем не изучаемых, но гораздо больших бед или несущий функцию распределения ресурсов. Ареса нельзя скидывать с Олимпа, хотя именно этим сейчас озабочены другие силы, проявляющиеся через кукловодов.
- А что будет, если Ареса сбросят с Олимпа?
- Он, всё равно, станет проявляться, но уже исподволь, теневой стороной. Резко вырастет бытовое насилие, в том числе, внутрисемейное, участятся аварии и катастрофы, на порядки вырастет напряжённость межличностных отношений, и, в итоге, кровопускания таки никак не избежать – бытовые убийства, маньяки, стрелки и, наконец, вспышки смертельных заболеваний, особенно, вызываемых напряжёнными отношениями – инфарктов и инсультов. Убийства и насилие попытаются контролировать путём современных технологий слежения и ограничений, но тогда общество неминуемо станет поголовно больным. Жаль, что это мало кто понимает. И ещё – с вытеснением Ареса произойдёт оскудение маскулинности, героизма, воли и других форм проявления Духа.
- Вряд ли наш разговор поймёт мать-старушка, потерявшая на войне единственного сына…
- Конечно не поймёт. В этом заключается драматизм человеческого бытия, а он, в свою очередь, крайне необходим для эволюции сознания. Вот и выходит, что с точки зрения конкретных людей – борьба за мир во всём мире – благороднейшее дело, а с точки зрения жизни на Земле как таковой – вредительство. Впрочем, как говорили древние, всё хорошо в меру.
- Жорж, давай, всё-таки, вернёмся к тому китайцу. Общие контуры ясны, но вот насчёт его права на коррупцию я так и не понял. Про ответственность да – ответил, в отличии от коллеги тем, что достойно принял смерть за свои риски. А вот про право всё ещё не ясно.
- А тут схема та же, что и с проявлением Ареса. Коррупция решает какие-то сложные системные задачи, она существует веками, несмотря на запреты, значит за ней, как за явлением стоят архетипические силы, которые должны быть, в определённой пропорции проявлены.
- Гермес?
- Лишь в какой-то степени. Не пытайся упрощать. Масштабные явления не сводимы к какой-то одной силе. За коррупцией стоит, если так можно выразиться, коллективный архетипический заказчик. И ему нужно через кого-то проявляться. Через кого? Через тех людей, которые, в силу каких-то причин и особенностей, могут эти силы проводить. Естественно, через простого работягу им не явиться в мир. Через людей бедных могут воплотиться силы, заинтересованные в воровстве, например. А вот через кого-то, кто связан с крупными финансами – вполне. Ну и структура личности должна быть соответствующей.
- Постой, ты упомянул простое воровство. Оно-то какую пользу несёт?
- Когда человек что-то теряет, он неизбежно что-то приобретает. Есть даже поговорка – лучше заплатить, чем расплачиваться. Вора, имеющего на воровство архетипическое право, архетипический заказчик ведёт путём наития. Такой вор никогда не сунется туда, куда не нужно. У меня, в своё время, было много возможностей исследовать все эти явления, и я пришёл к выводу, что вор по призванию – назовём это так, обнесёт того, кто, оставшись при своей собственности, расплатился бы за какие-то свои уже неправомерные действия чем-то другим – здоровьем, попаданием в катастрофу или еще какими-то неприятностями, в зависимости от суммы потерянного денежного эквивалента. А вот тот, кто права не имеет, кто не опирается на архетип, а просто сдуру решил взять то, что плохо лежит – полезет не туда и, запутает свою судьбу ещё больше, ограничив круг других своих прав. Такая, брат, диалектика! Так что тот китаец, что достойно предстал перед судом, вероятно занимался, таки, своим делом, и имел на него право. Но, так как был пойман, наверняка, пожадничал и взял больше, чем то, на что право имел.
- Ого! Стало быть, не зря Достоевский задавался вопросом «тварь я дрожащая или право имею?»
- Не зря. Но формулировка вопроса неверная. В логике или-или. В жизни всё сложнее. Каждый на что-то имеет право, а на что-то категорически не имеет. И, повторюсь, всё зависит от количества личной силы, неискажённого проведения архетипа, контекста, времени и адресата. Что касаемо Раскольникова, то он мог однозначно решить свой вопрос в отрицательную сторону ещё в дворницкой - когда топор в петлицу закреплял. Так как уже тогда коленки у него затряслись, дальнейшее лишь подтвердило, что этого права у него нет, так что ответ на подобный вопрос можно смоделировать еще и до совершения действия.
- Но в случае Раскольникова, послушай он интуицию, и не было бы великого романа!
- Согласен. И с этой точки зрения, как персонаж книги, он, всё-таки, право имел.
Вот как обстояло дело. Федя аж вспотел, несмотря на обдувающий его через открытое окно воздух при скорости, превышающей сотню километров в час. Свобода и вседозволенность пересекаются лишь частично, там, где открывается право – дозволение служить архетипической силе. А хороша эта сила или плоха с точки зрения человеческой морали – это уж как кому повезёт. Отчего же он испытывал столь сильную тревогу, размышляя о том, что ему, вдруг, станет всё позволено? Поведал об этом Магистру. Тот, видимо, решил подпустить в серьёзную тему пряно-перчёного вкуса:
- А здесь, Федя, замешана ещё одна фундаментальная категория – наслаждение. С большой буквы. Не просто удовольствие. Высший градус длящегося наслаждения редко кто может выдержать даже физически. Ведь оно связано с реализацией желания, на которое наложено строжайшее табу. Если человек, вдруг, сподобится, несмотря на подчас смертельный риск, пробиться сквозь табу, то у него появляется шанс на мистическое переживание и даже преображение. На то, что невыразимо ни словом, ни образом. В большинстве своём, даже мысль о табуированном желании вызывает, вместе с предчувствием наслаждения, неконтролируемую тревогу. И, конечно же, человек бежит, чуть только жареным запахнет. А ежели бежать напрямую не получается, то может уйти от этого опыта через телесный симптом или невроз.
- Как это?
- Расскажу тебе на эту тему случай, который мне, в свою очередь, поведал Голгофский. Лет десять назад явился к нему на консультацию мужик лет сорока пяти, утративший после пикантного казуса потенцию, да, к тому же, ещё и попавший на грань развала семьи. А дело обстояло так. Прожил он со своей верной женой около двадцати лет в мире и согласии. Да вот только секс становился всё реже – чуть не раз в месяц. И вот однажды снится ему сон, будто он застаёт свою благоверную с любовником в самый, так сказать, ответственный момент. Просыпается он весь в поту, а у него каменный стояк и бешенная страсть. Будит жену и подряд трижды её удовлетворяет. Жена, конечно, недоумевает, что да как, но герою, конечно, признаться в том, что ему пригрезилось, крайне стрёмно. Да и сам потом недоумевает – как это такая сцена могла его не выбесить, а напротив, возбудить до чрезвычайности. Полез в интернет и обнаружил там, что такое весьма часто случается, и на этой почве многие пары после десяти-двадцати лет совместной жизни даже образуют некое сообщество так называемых свингеров.
- Это когда две пары встречаются и меняются жёнами?
- Да, и, что характерно, одновременно на глазах друг у друга трахают сперва чужую жену, затем свою и так меняются сколько у кого хватает сил. Это, вроде, как и не измена, всё по обоюдному согласию и под контролем. Ревность, но не наоборот, а навыворот. Когда вид жены и мужа в этом деле со стороны воспламеняет давно угасшие желания. Некоторым так удаётся сохранить семью, находящуюся на грани распада. Мужичок успокоился, и принялся почти каждый вечер нажучивать себя подобными фантазиями. И дело пошло – вместо одного раза в месяц – чуть не пять-шесть в неделю. И, вроде, как все довольны. Проходит какое-то время, фантазии несколько приедаются, а дядька смекает, что ежели воображение дало такой эффект, то к какому кайфу он мог бы причаститься, случись ему уговорить супругу на реальное свингер-пати. Чем больше воображает о том, что это каким-то хитрым макаром можно будет провернуть вживую, тем навязчивей желание. С одной стороны всё как бы и неплохо, секс регулярный, жена расхорошелась и подобрела, а с другой – стал наш дядька одержимцем. Уж так ему неймётся, что хоть силком супругу к свингерам тащи, но вот признаться в подобном желании жене напрямую – никак, даже при мысли подобной от стыда сгорает. Ему бы тут как раз на консультацию сходить, так нет – одержимость она такая – принялся искать обходные пути. Короче, правдами и неправдами удалось ему к этому делу пристегнуть сестру. Та с его женой на дружеской ноге была, и вот через неё он целый год агитацию по нарастающей и вёл. Ну и, пустив в ход такие хитрости, до каковых не всякий гуру пикапа додумается, подсовывая через сестру то статейки, то видео, вплоть до приёмов эриксоновского гипноза, соблазнил, таки, собственную жену так, что та ему сама намекать стала на расширение сексуального опыта. А у него уже и знакомая пара опытных свингеров на примете. Назначили день. Жена разоделась да накрасилась, дядька наш в предвкушении уже с утра чуть несколько раз не кончил. А вот в такси уже ни с того, ни с сего, голова у него принялась болеть. Да так, что хоть ляг и лежи. Ладно, думает, на месте всё пройдёт. Ан нет! Приехали, накатили по паре бокалов вина и давай раздеваться. А у мужика нашего уже не только голова болит - он чуть в обморок не падает. Из последних сил подползает к жене товарища, который уже удало на его благоверную взгромоздился и скачет, а у него в придачу к головной боли и полуобморочному состоянию ещё и стояк пропал. В итоге второй мужик со вкусом обеих женщин удовлетворил по паре раз, а наш весь вечер в уголке провалялся в полузабытьи.
- Как же у второго дядьки всё получилось, если тут такие проблемы случаются?
- Для второго это обычное дело было с самого начала. У него стыда не было и желанию никакое табу не мешало. А у нашего железное табу. Приехал он домой, голова-то прошла, а заместо того злость накатила. Только жене-то формально претензий не предъявишь – сам же всё это затеял! Перещёлкнуло в нём что-то, и у него не только эрекция напрочь пропала, так он еще ни смотреть на супругу без злости не может, ни выразить эту злость, ибо сам виноват. Дело к разводу шло.
- И что, Голгофский его вылечил?
- Вылечил. Ввёл в транс и вернул к прежним фантазиям, внушив, что никакого свингерства в реале не было, и что ему это тоже пригрезилось. В трансе такие внушения работают хорошо. Для страховки затем вызвал его супругу, и ей тоже велел молчать о том, что случилось. Жизнь у мужика вновь наладилась. Фантазии подогревали его близость с женой, но одержимость исчезла.
Дяде Фёдору вспомнилась строфа из блатного переложения «Евгения Онегина» - он слышал его в исполнении Олега Даля еще в студенческие годы:
«От баб скандалы, ссоры, драка,
Но чуть её поставишь раком,
Концом её перекрестишь
И всё забудешь, всё простишь»
Да, история забавная, но он пока не мог взять в толк как она связана со всем предыдущим разговором:
- К чему ты ведёшь, Жорж?
- К тому, что там, где есть табу, но обнаружилось желание, исполнять его стоит только в крайнем случае, приняв на себя все риски. Но и предавать желание с этих пор не стоит, как говаривал Жак Лакан. А нужно «танцевать вокруг него в воображении». Это и будет хоть каким-то выходом из драмы желания и табу. Но я бы добавил – копить личную силу, так чтобы она позволила бы взять право на перешагивание табу. И тогда человек может получить шанс на встречу с Невыразимым. А после этого и появится возможность презреть любые страхи, стать Сувереном и перейти от личного бытия к трансперсональному.
У Фёдора Михалыча заколотилось сердце и пересохло во рту:
- Зачем ты мне про это рассказал?
- Затем, что тебя ко мне привела именно драма желания и табу.
- Это что же, мне нужно подготовиться к тому, чтобы вступить в клуб свингеров?, - Фёдор усмехнулся, сердце успокоилось, - уф, отлегло! Странно, меня такие фантазии не возбуждают, да и не страшат. Если надо – хоть сейчас готов поучаствовать.
- Про свингеров я пример привёл отвлечённый. Он не про тебя. У тебя иная одержимость.
- Какая?
- Остановись-ка на обочине. Вот так. А теперь водички попей маленькими глотками, и слушай. Твоя мечта – Смерть. Ты ведь о ней всё время до нашей встречи думал?
- О Ней, - сердце Фёдора вновь учащённо забилось, руки похолодели.
- Только не с той стороны ты о Ней думал. Мечтал, как будто, о самоубийстве, а желание твоё и табу с другой стороны…
Горло перехватил спазм, Федя прохрипел:
- С какой другой?
- Тебе не жертвой быть суждено, а палачом!
Жар по всему телу, струи пота, крупная дрожь, грудная клетка готова взорваться под напором невыносимого оргастического потока. Жорж несколько раз бьёт его ладонью по щекам, затем вливает в рот воду и спокойно и очень медленно произносит – голос его отдаётся вибрациями изнутри Фединого тела:
- Это совершенно нормально. Сознание приняло.
Ещё минут пять Фёдор глубоко дышит, приходя в себя от потрясения:
- Мне, ведь, и Карловна, в первый вечер о чём-то таком намекала, да Юра её перебил. Неужели мне нужно будет кого-то убить?
- Пока у тебя на это права нету, да и в ближайшие несколько месяцев оно точно ещё останется недоступным. А там видно будет. Пока ты просто вывел в сознание свою драму желания и табу, а стало быть, окончательно перестал быть одержимцем. Можешь допускать на эту тему любые фантазии – это будет открывать твой сердечный центр. А ежели ситуация в стране нагреется до белого каленья и совпадут контекст, время, место и ты сможешь вместить в себе Харона, то получишь свой шанс на трансгрессию и переход от личного к трансперсональному бытию.
Фёдор Михалыч откашлялся и завёл двигатель. Дышать было удивительно легко, тело ощущалось как упругий сгусток силы, сознание – необыкновенно ясное и свободное от мыслей. Просто ощущение бытия, пульсации потока жизни…
ГЛАВА 9.
«Верю, Родина, и знаю,
Что легка твоя стопа,
Не одна ведёт нас к раю
Богомольная тропа.
Все пути твои в удаче,
Но в одном лишь счастья нет.
Он закован в белом плаче
Разгадавших новый свет.
Там настроены палаты
Из церковных кирпичей,
Те палаты – казематы
Да железный звон цепей».
(Сергей Есенин)
Тому, кто спрашивает разрешения, нужно, непременно отказывать, ибо нельзя доверять сомневающемуся – он слаб. Поклонение и вопрошание – признаки самого худшего безверия. Сильный никогда не спрашивает о том, что ему можно, а что нельзя. Это Фёдор Михайлович знал. Как и то, что он пока ещё делает первые шаги к силе. А потому сомневался и спрашивал. Схема большой Игры открывалась ему постепенно, и требовала больших усилий, дабы принять её в той наготе, каковая может казаться циничной не только рьяному моралисту, но даже человеку умеренных современных взглядов. Всего два с половиной часа общения с Магистром не оставили от его прежних убеждений камня на камне. А что-то еще ждало его впереди? Сегодняшний день, может быть и не был наполнен столь яркими внешними событиями, как первый вечер и ночь, когда состоялось их роковое знакомство, но по силе, обваливающей прежнюю картину мира, эти дни были, положительно похожи.
Через некоторое время после того, как Фёдор испытал момент Духа, прикоснувшись к драме и диалектике своего желания и табу, Жорж, предупреждая его вопросы, сам продолжил тему, оставленную за скобками:
- Итак, мы уяснили, что права и ответственность могут никак не пересекаться с социальными нормами, моралью и законодательством, а, следовательно, на глубинном уровне нет никакого равенства перед законом. Стало быть, следующий наш шаг – вообще развенчать само понятие «закон», снять с него флёр сакральности и обнаружить в этом понятии подтасовку и фальшь.
- Я, пожалуй, начинаю это понимать, - отозвался Федя, - жаль только, что все эти феномены, очевидные для тебя и ещё очень немногих, невозможно запросто объяснить большинству людей. Даже лютые противники Системы будут с пеной у рта отстаивать понятия прав человека, опоры на законы и многое другое – я три часа назад являл собой типичный пример такового восприятия.
- Ты знаешь, - задумчиво ответил Мэтр, - когда начавшиеся в этом году события достигнут апогея, а произойдёт это чуть больше, чем через год – многие будут вполне готовы к обрушению этих мировоззренческих опор. Многие, но не большинство…
- А почему не большинство?
Старик задумался. Они подошли к вопросу, для объяснения которого требовался экскурс в мифологию, точнее в то, как она зарождалась. А это – сложнейшая тема. И раскрыть её надобно в нескольких тезисах так, чтобы избежать искушения двумя мировоззренческими доминантами современности – материалистическим и религиозным догматизмом. И, хотя сам Жорж мог бы сделать это виртуозно, он решил убить двух зайцев за раз. Тема возникновения мифологического сознания – это «конёк» Кости Голгофского. Было бы здорово, чтобы он её и озвучил – им как раз хорошо бы подружиться – до сих пор они общались, в основном в общей компании, а вот через несколько месяцев Фёдору, вероятно, придётся решать достаточно сложные задачи в тандеме с Константином. Жаль, что сам Голгофский нынче находился в других краях, но в портфеле Жоржа как раз лежала его новая книга с благодарственной подписью. На прошедшей неделе, перед Костиным отъездом в недельную экспедицию, они встречались, и автор подарил Магистру свежий, еще пахнувший типографией, авторский экземпляр «Архетипических технологий». Книгу предваряло предисловие, написанное Константином еще в начале двухтысячных. Вот в нём-то тема изложена и кратко, и, как раз без залипания в одной из двух основных мировоззренческих ловушек. А главное – предисловие написано неповторимым стилем Голгофского, сразу же либо сближающим его с читателем, либо вызывающим отторжение. Отлично! Они уже въехали в Карелию, и, где-то через три-четыре километра можно будет свернуть с трассы и остановиться возле красивого лесного озера. А пока Фёдор будет читать – займёт это не более десяти минут – старик в воображении займётся сопряжением нескольких символов, дабы создать для очередной его инициации ещё одно событие.
Автомобиль свернул направо и, проехав по ухабистой дороге вдоль роскошных сосен около километра, остановился возле небольшого озерца. Преобладание водно-озёрной символики делает Карелию Зазеркальем, в котором вода и твердь, небо и земля меняются местами и создают систему взаимных отражений. Слова из песни «долго будет Карелия сниться, будут сниться с этих пор остроконечных елей ресницы над голубыми глазами озёр» замечательно отражают такую, казалось бы, простую, но и столь же глубокую магию этих мест. Жорж вручил Фёдору книгу Голгофского и велел прочитать текст с третьей по восьмую страницу. Сам же присел на кем-то давно ещё заботливо сооружённую на берегу лавочку, устремив взоры одновременно на гладь озера и вовнутрь.
Фёдор, в свою очередь, окунулся в текст:
«Я люблю жанр эссе. Он не требует академической строгости и позволяет мысли свободно путешествовать, отдаваться живым образам, возникающим в воображении. Он не принуждает меня к поискам некой единой и абсолютной истины – понятия, которое вот уже несколько лет не имеет для меня смысла. Так что я позволю себе предаться свободному потоку рассуждений и воспоминаний о том, как я сам начал приближаться к тому, что сейчас называю Мифологическим сознанием.
Довольно долго – более десяти лет, поддавшись на гипнотическое воздействие так называемой «духовки» или «эзотерики», я, как и тысячи людей на этой планете, систематически убивал свою душу (людей, загипнотизированных различными эзотерическими учениями, конечно, не тысячи, а миллионы, но, слава богу, далеко не у всех из них хватает усидчивости и параноидальной целенаправленности, чтобы убивать живое в себе именно систематически). Эзотерика, какой мы видим ее на сегодняшний день, является самой эффективной рекламой самой себе. Знакомство с ней в любом виде: будь то текст, встреча с энтузиастом, а то и самим «мастером», группой адептов, кружком мистиков, сектой, школой, традицией и еще черт знает с чем - сразу же сулит, как минимум, возможность приобщения к кругу избранных и далее, в зависимости от специфики «мастера», группы, школы, традиции - широчайший спектр благ, начиная от развития сверхчеловеческих возможностей до обретения окончательного упокоения в безличном море нирваны или экстазах самадхи. Иногда все это смешивается в одну кучу, и изрядное количество людей во всё это упоённо верует. Ну а те же, кто поумнее, ищут для себя «настоящей традиции и Учителя».
Так и я, влекомый счастливым случаем, нашел для себя в самом начале девяностых годов прошлого века нечто настоящее в лице «Учителя и группы адептов» и взалкал просветления. Имея за плечами уже некоторый опыт работы над собой по нескольку часов в день, и располагая неограниченным свободным временем, я бросился очертя голову в процесс, называемый «самопознанием» (только недавно я понял чудовищную подтасовку слов – правильнее было называть это самоубийством или убийством души) с резвостью молодого скакуна. Сутками напролет я отсиживал рит-риты, моя ежедневная «специальная практика» доходила до восьми – десяти часов в сутки, вера в Учителя и учение росла с каждым днем. Суггестия внутри группы, соединившись с суггестией социально-психологического слоя людей, куда я был вписан, катализировалась «серьезной литературой»: Гурджиев, Кастанеда, дзен, дзогчен, христианский мистицизм… Очень быстро – всего за несколько лет – я стал «особой приближенной к императору». Это, а также все чаще повторяющиеся приступы необычных состояний сознания, переживания безмыслия и безОбразности, «божественной пустоты», экстазы «единения с миром», крепнущая мотивация и переживания тихой и беспричинной радости – все это говорило мне, что я на верном пути. Правда, почему-то я не придавал особого значения тому, что попутно развалилась семья, разрушился мир старых друзей, а сами понятия дружбы и семьи вообще еще на несколько лет потеряли смысл и наполнение. Состояния благодати, тишины, озаренности и единения перемежались все усиливающимися депрессией и отсутствием желания жить… Но… меня влекло Само Просветление. Да и наставник, которому я верил уже пуще не только что родного отца, но и даже, пожалуй, Бога, успокаивал, что мол, это все естественные этапы на пути духовного роста и в любой серьезной литературе я могу найти подтверждение, что чем ближе человек подходит к просветлению, тем больше его колбасит… Более того, компания, куда я попал, отнюдь не являлась тоталитарной сектой, а учение и наставник были на уровне представителей таких авторитетных традиций, как дзен, йога или суфизм. Только вот души там (как, впрочем, осмелюсь утверждать и в том же дзен буддизме) не было и быть не могло. Но как засасывало! Несмотря на ставшее уже очевидным, но почему-то отодвигаемым на задний план осознание, что это путь без сердца и что душа моя умирает…
Всю эту лирику я пишу здесь не для того, чтобы снискать чье-либо сочувствие. Я описываю личные переживания и опыт для того, чтобы дальнейшие рассуждения не выглядели бы как простое теоретизирование, каковое вызывает у духовных искателей скепсис и желание усадить теоретика, например, в рит-рит, да еще чтобы наставник с палочкой ходил и по голове стучал. Не нужно этого… Сиживали и палочкой по лбу получали. И не один год. И не только в рит-рите. И спектр переживаний, называемых «духовными» знаком мне не понаслышке.
Ну а далее случилось так, что судьба ниспослала мне встречу с парой вольнодумцев, которые помогли мне взглянуть на сложившуюся ситуацию с разных сторон. Выбор дался мне очень трудно. Я ушел из группы, сопровождаемый удивлением и презрением людей, которых десять лет считал своими друзьями и которые вдруг разом перестали быть таковыми только потому, что я усомнился в учении и учителе.
Затем я помню ясное апрельское утро две тысячи третьего года, когда я проснулся, улыбаясь, как в детстве, а затем улыбка эта перешла в радостный смех от осознания того, что я не хочу никакого просветления, а хочу просто Жить. Это было началом долгого выздоровления.
Помогло погружение в мир культуры: театра, музыки, классической литературы: Чехов, Достоевский, Шекспир, Гете, Толстой, Куприн, Горький, Гессе, Джойс, Пруст, Гоголь, Фаулз, Эко, Шукшин, Пушкин и многие другие классики оказались для меня на порядок глубже, чем какой-нибудь Вивекананда, Шри-Ауробиндо и иже с ними… Затем было погружение в классическую философию – от досократиков до постмодернистов, я заново открывал для себя герметизм и алхимию, неоплатонизм и экзистенциализм, герменевтику, мифологию…
Специальная практика не прекратилась, но приобрела совсем иную окраску и направленность – очеловечивание и возрождение души. Здесь очень велика роль моего детища – Архетипических технологий, который я стал применять в консультировании и в группах регулярно, оживляя души приходивших людей и свою душу тоже… Впрочем, это уже отдельная история. Пару лет после прозрения у меня сохранялась злость и обида на «духовку». Потом я вдруг осознал (и не только умом, но и всем существом своим), что десяток лет не пропал даром, и опыт, через который я прошел, очень даже ценен. Без него я, пожалуй, и не пришел бы к Мифологическому сознанию и Anima Mundi.
Cреди многочисленных мистиков средневекового Запада можно выделить нескольких, которые пользуются особым уважением в современной «эзотерике» (естественно, среди немногих ее образованных представителей). Уважение эти авторитетные пацаны снискали тем, что смогли постичь Бога, как он есть! Это и Дионисий Ареопагит, и Джованни Феданца (св.Бонавентура) и когорта немецких мистиков – Мейстер Экхарт, Иохан Таулер и Генрих Сузо. Особенно последние трое прославились: пишут, что проповедовали они так, что народ в церквах аж с ног валился. Именно они сблизили Восточные и Западные учения об изначальной Пустоте и Божественном Ничто (понятия-то какие-то инфернальные, ей богу!).
Мы не будем штудировать их откровения подробно. Чтобы понять тенденцию о взаимоотношениях Бога (как постигли его западные и, кстати, авторитеты восточной мистики – дзен-буддисты) и души, нам достаточно будет одной цитаты из «Книжки истины» Генриха Сузо (скромности ему, судя по названию, не занимать):
«…Блаженство души прежде всего в том, что она в чистоте зрит Бога. В Нем она воспринимает свою сущность и жизнь в той мере, в какой блаженна, делает все, что есть, из глубины этого Ничто и не знает, созерцая Его, ни о знании, ни о любви и ни о чем другом. В Ничто душа приходит к совершенному покою и не знает, сущность ли она, Бог или Ничто. Но если она знает и осознает, что знает, созерцает и осознает Ничто, то согласно естественному порядку, происходит исторжение ее из этого Первого и возврат в самое себя».
Авторитетно? – А кто поспорит! Я поспорю (впрочем, далеко не один я). Вернее, спорить я не буду – аскеза и подавление души не раз приводили меня к нескольким вечным мгновениям растворения души в Ничто. Я доведу мысль мистиков далее. Если растворение души в изначальном Ничто считается благом и конечной точкой некого специального делания, весьма желанным и т.п., то волей-неволей приходится признать, что Господь облажался (то есть, это самое Ничто облажалось), сотворив тварный мир, а душа сама по себе, не растворенная в Ничто, не имеет особой ценности, и, стало быть, лучшее, что возможно в сложившихся обстоятельствах, это возвращение к изначальному, то есть к не-жизни, к Ничто. Вся эволюция сознания, которая далась человечеству за миллионы лет весьма дорогой ценой и опытом – яйца выеденного не стоит. Рефлексия и самосознание (условия для познания себя первостепенные) – суть зло или, на худой конец, неизбежная издержка неудавшегося творения, и необходимо придумывать специальную практику (аскезы, молитвы, созерцания, воздержания, и прочую самокастрацию – то бишь духовную дисциплину – нельзя же пустить жизнь на самотек, ее нужно жестко контролировать!), чтобы пустить эволюцию вспять и воспарить на веки вечные в уроборической изначальности, себя не знающей и не различающей. Нежить – одним словом – вот что проповедуют нам многочисленные духовные учителя…
Но, может быть, Бог сотворил мир все-таки по всем понятиям и замысел Его совсем иной, нежели пускание эволюции вспять (тем более, что для этого пускания эволюции вспять приходится придумывать весьма неестественные специальные приемы, обуздывающие естественные природные тенденции)? Тогда возникает закономерный вопрос – кто же это придумал, и кому пришла сама эта идея?
С тех пор, как стала оживать и расти душа моя, я не просто догадываюсь, но и знаю, что это именно так. Сознание развивается от простого ко все более сложному, а вот появление духовной практики бегства от души выглядит весьма инфернально. Кстати, именно здесь основные акценты современной «духовки» и Лютеровской Реформации, приведшей к упразднению мира воображения, а следовательно – души – совпадают. Основоположники инфернальной диверсии знали, что делали: власть над миром штука весьма соблазнительная. Пустив сознание сначала небольшой группы людей (со временем все возрастающей) по пути обратно в материнскую утробу, они получили широчайший простор для манипуляции, власти и наслаждения жизнью во всех ее красках (за счет других, конечно, но есть ведь хитроумные способы оттянуть расплату или вовсе избежать ее). Понятно, что немногие достигнут состояния, когда уроборическое безразличие становится доминирующим состоянием жизни, но зато вокруг подвизаются тысячи и тысячи одурманенных и обезволенных. Воля их будет (точнее, была и есть) жестко канализирована и управляема.
Мне все это хорошо знакомо. Если смотреть из мифологического восприятия, то и я сам, впрочем, как и все мы, каким-то боком присутствовал при создании этой диверсии, и вот пришла пора «собирать камни» и делать работу над ошибками. Чем, собственно, и занимаюсь. Впрочем, если, опять же, смотреть из мифологического восприятия, то никакой диверсии, собственно, и не было, ибо в живом мифологическом мире все, что происходит - попущено и для чего-то необходимо.
Мое дело и призвание сейчас – работать над возрождением своей души и, насколько это возможно – внести свою толику работы в возрождение Мировой Души. И отнюдь не один я тружусь на этой ниве. Приближение к Мифологическому сознанию – вот задача ближайших сотен и тысяч лет (для меня и, как я вижу, для человечества в целом). Жанр эссе позволяет мне делать все эти довольно смелые допущения. О том – как это осуществляется – далее.
В наше время существует настоятельная потребность восстановить обратную связь человечества с коллективным бессознательным даже в более широком и объемном контексте, чем в античности. Нетрудно понять, что данная потребность также имеет свои корни в том же коллективном бессознательном.
Эта потребность может быть реализована, если мы обратимся к мифологическому мировосприятию, ведь именно в мифах, а вслед за ними в классической литературе и искусстве воспроизведены основные сюжеты, по которым выстраиваются и индивидуальные судьбы, и судьбы больших коллективов, начиная от семьи, фирмы, отрасли промышленности, политической системы, государства и до ноосферных процессов.
Карл Густав Юнг ввел понятие «психического пространства», чем избавил нас от необходимости гадать - существуют ли персонифицированные обитатели коллективного бессознательного (архетипы, боги различных пантеонов, даймоны, гении, музы, духи и т.п.) «на небеси или под землей» или это персонификация ноосферных явлений, или же все происходит в организмах людей и передается через генетические связи, голографическое информационное поле и т.д. и т.п. Несомненно одно – все эти явления и персонифицированные в виде богов и архетипах сущности существуют в «психическом пространстве». Все остальное – вопрос индивидуальной веры и не играет для практического применения особой роли.
Довольно простой механизм появления и проявления богов в «психическом пространстве», не противоречащий ни религиозной, ни атеистической картинам мира, можно вывести из концепции так называемого «Жертвенного кризиса», изложенной в работах выдающегося философа и культуролога двадцатого века Рене Жирара.
Для первобытного человека не существовало ни богов, ни Бога, ибо он жил в непосредственном единстве с природой. Никаких внешних сил и фигур при таком положении дел и быть не могло.
Однако, в любом сообществе неизбежно насилие (ранговые разборки и даже просто подавление своих потребностей в угоду общим потребностям стаи – так накапливается потребность в насилии). Насилие, с одной стороны, дезинтегрирует человеческую общность, но с другой стороны, оно принципиально неустранимо (Рене Жирар «Философия жертвенного кризиса»). И если в первобытной стае насилие выражалось прямым путем, то в один прекрасный момент нашелся иной выход – пустить насилие по определенному руслу, канонизировать его, изменив его качество. Эта задача была решена с помощью жертвоприношения. Причем, жертва с неизбежностью амбивалентна: это нечто, подлежащее уничтожению и (так как, тем самым, она спасает общность от насилия всех против всех) становящееся объектом поклонения.
В этом месте – в момент первого жертвоприношения – произошел и первый раскол сознания. Ибо жертвоприношение всегда несет в себе элемент самопожертвования (символ жертвы части своих потребностей и т.п.). То есть, на жертву были направлены собственные проекции членов племени. Так, через первичный раскол сознания появилось эго и с появлением первых идолов, а затем и богов (подобный же механизм) на них была (путем проекции своего эго) завязана сила каждого участника племени. Идолы, а затем боги приобрели реальную силу, а люди часть своей силы, тем самым, потеряли.
Шли годы, тысячелетия, десятки тысячелетий... В течение сотен и тысяч поколений люди проецировали свою силу на богов, которые становились все более и более могущественными, а люди – все более зависимыми от богов. Намоленные тысячелетиями изображения и символы (идолы, иконы, образы...) приобретали реальную мощь. Античные и другие языческие боги, а также боги монотеистических религий до сих пор сохраняют свою силу, и эта сила может работать, при грамотном с ней обращении (молитвы, заговоры, ритуалы и т.д.). Боги, как и другие (может быть менее намоленные) архетипы коллективного бессознательного стали совершенно реальными существами, наделенными могуществом и силой, в большинстве своем – слепой и не подчиняющейся человеку (если это не жрец, шаман, в меньшей степени - священник и т.п.) В настоящее время, при умелом контакте с этими архетипами и богами, мы можем установить с силой богов и других персонажей психического пространства сознательный контакт. Причем, не только с силой, т.к. люди проецировали на богов и свои эмоции, и мотивы, и желания, и помыслы.
Таким образом, как неоднократно подчеркивал ученик и реформатор Юнга, создатель Архетипической психологии Джеймс Хиллман, мы вынуждены признать, что в психическом пространстве обитают сущности (боги, духи, даймоны, гении, музы и т.п.), живущие как бы независимой от Эго жизнью, имеющие свои цели, мотивы и задачи. Воплотить эти задачи в материальном мире эти сущности могут только посредством деятельности человека, на которую они могут опосредованно влиять, сталкивая по закону синхронии человека с необходимостью решить те или иные личностные, гуманитарные или технические (а также экономические, политические, культуральные и т.п.) задачи. Эту грань взаимодействия с миром архетипических образов особенно ярко отражают мифы, произведения античных авторов (Гомер, Гесиод, Аристофан, Софокл и др.). Эту грань прозревали Сократ, Платон и неоплатоники, мастера эпохи Возрождения (Пико делла Мирандола, Марселино Фичино, Джордано Бруно), а также классики литературы (Шекспир, Гете, Пушкин и др.).
Наша задача, таким образом сводится к нахождению технологий грамотной и экологичной обратной связи, которая позволила бы нам «договариваться» и «советоваться» с богами, запускать их силу в определенные русла и т.п., что могло бы повлиять на более сознательное и созидательное протекание политических и экономических явлений, а также в появлении у нас возможности генерировать те или иные научные, социальные и культуральные технологии. Итак – обратимся к концепции мифологического сознания.
Для мифологического сознания все, что существует – одушевлено. Мифологическое пространство – это пространство души. Соответственно, дальнейшие зарисовки будут излагаться от имени души. Земля – одушевленное живое существо, пребывающее в постоянной динамике. Кто-то и что-то то здесь то там воплощается или развоплощается. Допустим, что некое или даже несколько существ развоплотились, завершив свой цикл. Образовавшееся живое энергетическое пространство можно увидеть, как некий «провал» в психическом пространстве – недостаток сразу множества качеств в определенной пропорции. К этому «провалу» тотчас устремляется внимание множества «заказчиков» - сил, которые обладают данными качествами. Это боги, гении, музы, даймоны, существа верхних и нижних миров, природные духи, родовые силы, которым важно передать в новые поколения те или иные задачи... Встретившись у «провала», они образуют пространство Совокупного Заказчика, который притягивает тот или иной, подходящий для данного сложного заказа, дух, ждущий воплощения. Заключается многосторонний «договор» с учетом интересов Совокупного Заказчика и духа, согласно которому дух воплощается в определенных обстоятельствах (страна, семья с ее многочисленными особенностями – психологическими, «медицинскими», социальными, энергетическими, генетическими, родовыми и т.п.).
Дух человека нацелен на выполнение «договора» с Совокупным Заказчиком, и именно он является той силой, которая неуклонно влечет человека к исполнению условий «договора» (как бы они не воспринимались эго человека – радостными или жестокими). Можно сказать, что этот «договор» - предназначение, но это будет упрощенный взгляд, ибо существует не только монистически ориентированный дух, но и политеистически настроенная душа, что дает, в зависимости от развития души, разнообразие и многовариантность развилок в первоначально однозначном движении духа.
Душа же представляет собой пространство живых каналов, связывающих, посредством чувств и образов эго и дух человека с каждым из «заказчиков» входящих в состав Совокупного Заказчика, а также с душами других людей и (при развитой душе) с их «заказчиками». Активизация тех или иных каналов, осознание их, дает возможность вносить поправки в первоначальный «договор» (иногда не только свой, но и другого человека, что имеет место в психотерапии или магии). Компасом, указывающим на то, является ли то или иное действие души адекватным планетарному Целому, является тело, которое реагирует напряжением (ситуативным или хроническим, переходящим в соматическое заболевание) на неадекватные шаги. Обнаруженные неадекватности можно разрядить (если научиться их замечать и «слушать») путем активизации тех или иных каналов души (проявлении осознанных чувств или созданием образов).
С точки зрения мифологического сознания задачу человека можно увидеть в создании и активизации (осознании) каналов души, связывающих ее в пределе со всеми существами Универсума или хотя бы планеты. Т.е. это означает одушевление мира и сознательное соединение своей души с Мировой Душой, попутно исцеляя ее, т.к. при даже частичном соединении с Мировой Душой тело отреагирует деформациями, из-за присущих Мировой Душе дефектов, накопившихся вследствие неадекватных действий отдельных душ. Человеку, решившему соединить свою душу (в том или ином масштабе с Мировой Душой) придется эти напряжения компенсировать, активизируя те или иные каналы души и переписывая множество «договоров» с различными «заказчиками» в разных масштабах. Это приведет к некоторому исцелению и Мировой Души, так что, чем большее количество людей осознает необходимость такой работы, тем более увлекательными и менее страдательными станут «заказы» большинства воплощающихся людей. Это очень долгий путь – на тысячи и сотни тысяч лет…
Это и является эволюцией сознания человека. А вовсе не возвращение в изначально простейшее состояние, в котором отсутствуют (растворяются) какие бы то ни было каналы связей, да и сама душа. И именно на этом пути происходит познание себя и мира. Именно на этом пути собственное эго перестает быть центром мироздания, хотя и остается как одна из фигур жизни. На этом пути и сам ты и все, что тебя окружает и тебе встречается, становится живым, оживает, живет.
Как на то и рассчитывал Жорж, текст Голгофского, и особенно его стиль, вызвал у Фёдора сильный резонанс и симпатию. Дальше можно уже было продолжать тему о неких законах, перед которыми, якобы, все равны, конечно, кроме тех, кто придумывал законы, наблюдал за их выполнением и наказывал вышедших «за флажки».
Выехали на трассу. До места встречи с остальными членами группы оставалось ехать не более часа. Они успевали и, даже, с небольшим запасом. Маэстро, убедившись, путём нескольких вопросов в том, что Федя, как говориться, въехал в тему, продолжил:
- А вот дальше и начинается самое интересное. То, что Голгофский уже не описывает, так как он занят возрождением политеистического мировосприятия. Помнишь, давеча, в гостях у Веры, я развивал тему восприятия человека не как отдельного персонажа – личности, а как пьесы? Это, по сути, политеистическое описание мира. В нём человек вверяет свою судьбу противоречивому сонму богов. Однако, при таком раскладе, он не так управляем, как если бы отождествил себя лишь с неким центральным персонажем. Соответственно, отчасти из-за централизации – перехода от кочевого образа жизни или жития в маленьких городках – к возникновению первых мегаполисов – Иерусалим, Рим, Константинополь, а отчасти – стараниями умников-жрецов, выход был найден в монотеизме, когда человек проецировал на единого бога уже все свои качества и свойства. Отчего, например, Яхве получился столь противоречивым и непоследовательным. Тем не менее, в течении пары тысяч лет сформировались, так называемые, авраамические религии, базирующиеся на идее единого бога. Точнее, по сути, всё это одна религия с некоторыми вариациями. Христианство, в любых его формах, никакого отношения к Иисусу не имеет, так как он как раз и явился, дабы спасти людей от доминирования эго и его проекции – единого бога. Его посыл и уловил Нисон, отправленный в Иерусалим жрецом бога Ра. Симон Маг, также сознавал опасность того, что учение Иисуса, из-за ротозейства его учеников и уловок теневых кардиналов, будет вновь подверстано к единобожию. Симон Маг явился родоначальником гностицизма – сложного учения, дискредитирующего монотеизм. Ибо творцом нашего мира гностики считали триста шестьдесят пятую копию бога – некого убогого – под стать человеческой личности, озабоченной собственной важностью – Демиурга. Они назвали его сложным именем Иадалбаоф, хотя, по смыслу, это было просто другое имя для того же Яхве. И, если боги различных пантеонов изъявляли свою волю, вступая с людьми в договорные отношения, то Иадалбаоф-Яхве, аки депутат ГосДумы, рьяно пустился в законотворческую деятельность и принялся издавать законы, каковые сам, впрочем, решительно не соблюдал сам.
- Постой, разве при политеизме не существовало законов?
– Существовали, но они не были тем, что мы называем законами сейчас. Это были именно договора, где все стороны отчетливо сознавали контекст, время и адресаты.
- Пусть так, но, кроме человеческих законов, существуют еще и объективные законы, например, законы физики…
- И это ты, физик, мне говоришь? Даже в физике не существует незыблемых законов. Законы классической механики и электродинамики перестают действовать на сверхмалых расстояниях, сравнимых с постоянной Планка, и при скоростях, приближающихся к скорости света. Там вступают в силу уже другие закономерности, изучаемые квантовой механикой и специальной теорией относительности. Опять же, в области заметных искривлений пространства – соответственно – сверхсильного гравитационного поля, мы вынуждены перейти уже к закономерностям, описываемым общей теорией относительности. Ну, а вблизи сингулярности – чёрных дыр или момента зарождения Вселенной – перестают действовать вообще любые законы. Более того, мало кто отдаёт себе отчёт в том, насколько та же физика зависит от монотеистического мировосприятия. Монотеизм приводит к тому, что человек воспринимает себя как некую отдельную корпускулу – частицу, как бы вырванную из общего пространства и отграниченную от него. А вернись мы к политеизму, мы мыслили бы себя не как частицы, а как волновые процессы. Тогда само понятие наблюдателя, ключевое даже для квантовой теории, совершенно поменялось бы, и, соответственно, пришлось бы описывать мир не при помощи каких-то законов, а путём непрерывно меняющихся параметров. Существующая физическая картина так называемого «объективного мира» не просто пошатнулась бы, но и вовсе рухнула бы. Да и мы бы воспринимали мир совершенно иначе, если бы монотеизму не удалось нас загнать в рамки некой обособленной и отгороженной частицы.
Служители Иадалбаофа добились своего, сделав нас обособленными и зафиксированными. Это и позволило им создать систему законов, а впоследствии и огромные корпорации юриспруденции, теологии и медицины, которые не только выжимали из нас все соки, но и настолько зацементировали в пределах жесткого мировосприятия, что мы и мечтать уже забыли о тех грандиозных возможностях, которые потенциально имеем. Соответственно, даже представления о том, как жили и ощущали себя люди до появления монотеизма, мы можем проецировать лишь из современного своего зафиксированного корпускулярного бытия. Эта подмена столь грандиозна, что её даже трудно выразить словами. Но зато люди нынче сами ратуют за законы, равенство и иллюзии, этими законами, якобы гарантированными, типа прав человека и прочих благоглупостей, о которых мы давеча уже рассуждали. Суггестия «здравого смысла», опирающаяся на человека-частицу, вырванную из волнового процесса, столь сильна, что большинство людей готовы жертвовать за неё и чужими и своими жизнями. Вот поэтому, даже тогда, когда Система начнёт рассыпаться – а произойдёт это приблизительно осенью следующего года, максимум – зимой двадцать второго, большинство всё равно не будет готово принять то, о чём мы тут с тобой судачим.
- Сколько я слышал, у гностиков вместо понятия общего равенства, существовало разделение людей на три категории – иликов, психиков и пневматиков? Илики полностью механистичны, стало быть, спасение для них заказано. Пневматики уже спасены, У психиков есть шансы – в зависимости от того, смогут ли они самоосознаться. Не так ли?
- Конечно, всё намного сложнее. Однако, действительно огромная масса людей даже не задаётся вопросами и подозрениями о том, насколько они втянуты во всеобщую суггестию. Некоторые понимают это сейчас и понимали раньше. И, всё-таки, у достаточно значительной части народа существует возможность осознать, особенно в момент предельного обострения социальных противоречий то, что само понятие «закона» – это не просто даже заблуждение, а диверсия жрецов Иадалбаофа.
- Что же вместо законов?
- Договора. Любой договор имеет время действия и контекст. Количество договаривающихся сторон может быть очень большим, но оно всегда меньше, чем число жителей Земли. В подавляющем большинстве случаев – на порядки. Но и договор между двумя или тремя лицами имеет не меньшую силу, чем договор между тысячами адресатов. И, конечно же, договор подразумевает сознательную ответственность всех сторон. Понимаешь теперь, сколь принципиально договор отличается от закона? Те, кому удастся очнуться и открыть глаза, увидят в законах огромную подмену. И тогда на место юристов, судей, прокуроров, следователей и адвокатов вновь явится Нотариус.
- Признаться, я хорошо уразумел то, что связано с правами, ответственностью и неравенством, контекстуальностью и адресностью, но, всё-таки, чувствую, что для того, чтобы сложилась вся мозаика, и понятие закона рассыпалось бы в пыль, а на его место водрузилось бы понятие договора – ещё чего-то не хватает.
- Ты и так сегодня осознал очень многое. Пускай пока эта нехватка понимания тебя еще поволнует. Через некоторое время границы все-таки откроют – хотя бы ненадолго, и у нас будет возможность отправиться в Будапешт, в одно волшебное место – к памятнику анонимному летописцу и Нотариусу одиннадцатого века, жившему на территории Трансильвании. Там, возле памятника, ты поймешь всё.
- Прямо-таки всё-всё? И, даже, как когда-то сказала мне Наина Карловна – больше, чем всё?, - пробовал пошутить Федя. Жорж подхватил его настроение:
- О! Слышу в твоём голосе нотки мудрости наимудрейших, превзошедших своею мудростью самою мудрость как таковую! В таком случае ответь, о Фёдор ибн Михаил, кто явился прототипом анонимного Нотариуса?
- Кому же ещё, как не Агасферу, который поспел везде и всюду в истории умудрился наследить?
Старик вздохнул с напускной досадой:
- Ах, если бы действительно везде… Но ты прав, друг мой, он и там оставил свои следы, да так, что люди впервые восславили принцип анонимности. Само место там напитано силой могучего превращения. Там ему открылось то, что впоследствии он запечатлел в охраняемой под строжайшим контролем копии летописи, оригинал которой можно ощутить в атмосфере, царящей вокруг памятника. А открылось ему насколько чудовищные последствия несёт подмена договоров – законами.
Некоторое время ехали молча. Наконец, Фёдор решается задать вопрос, терзавший его с самого начала их разговора. И терзания сии не уменьшились после всех предыдущих разъяснений и примеров:
- Жорж, опираясь на идеи, тобой озвученные, мы вольно или невольно придём к тому же, к чему пришли и гностики, и власть имущие, и, наконец, все разновидности фашизма – к сегрегации общества.
- Конечно, - неожиданно согласился Магистр, - однако есть существенная разница: сегрегация жрецов Иадалбаофа основана на отличии по богатству, приближенности к трону, каковое достигается, как правило, путем предательства души, наследованию богатств и титулов, на внешних признаках и, даже, как показывает нынешний опыт, на состоянии здоровья. А в случае возвращения на место законов – договоров, всё будет зависеть от воли и силы духа, отражающихся в силе намерения и слова. В некоторых местах даже сейчас еще люди договариваются безо всяких бумаг и залогов – достаточно слова чести, которое, кстати, тоже базируется на силе духа. В случае договоров человек имеет право на то, за что он готов отдать жизнь или расплатиться еще чем-то, крайне значимым для него – в зависимости от контекста договора. Аня рассказывала тебе о магии Эроса Джордано Бруно. Полагаю, что ты тогда смог осознать то, что, кстати, жрецы Иадалбаофа путём баек о правах человека и равенстве, окутывают мороком для отвлечения внимания народа, а именно то, что все мы, люди, постоянно друг другом манипулируем. При всём том, Бруно подчёркивал, что как раз маг, будучи самым виртуозным манипулятором, не может преследовать эгоистические цели. Маг служит идее. Мы служим идее равновесия, баланса сил. Равновесие может и даже должно нарушаться – именно это пробуждает работу души. Но отклонение не должно превышать пределов, за которыми структура уже не может вернуться в новое состояние равновесия и баланса. Поэтому мы всегда на той стороне, где меньше, на стороне, противоположной крену. Дело не в том, что считается хорошим или плохим, правильным или неправильным, приятным или болезненным, а в том, что равновесие необходимо нарушать, а затем вновь возвращать уже в новом качестве. В этих простых словах я отразил идею, которой служит Агасфер. Агасфер, как архетип, как принцип, не как отдельная единица, а как стая, участники которой могут меняться, опять же, в зависимости от контекста, времени, задач и других переменных. В наше время очень резко нарушается равновесие между хаосом и порядком. Делается всё, чтобы создать абсолютный контроль, не допускающий ни малейшего проявления первичной силы этого мира – Хаоса. Но Хаос не враг человечества, сейчас он жизненно необходим всем, в том числе и элитам, так как создав тотальный контроль, они обрекают всю пирамиду на почти что скоропостижную смерть от остановки свободного движения.
У Фёдора уже не хватало сил и внимания, чтобы анализировать то, что вещал Жорж. Слова Мэтра просто падали в его сознание и растворялись там. Впрочем, это не означает, что они не оставляли никаких следов и изменений – напротив, растворение это приводило к своего рода «химическим реакциям», преобразующим самое ядро мировоззрения. Федино состояние не напоминало гипнотический транс – он попросту отпустил анализ и контроль, доверяя тому, что происходит. Жорж продолжал:
- Аня тебе, вероятно, рассказывала, что тамплиеры, в частности проходили ритуал, в котором им необходимо было плюнуть на Распятие. Зачем? Кроме того, что тебе рассказала Аня – необходимости выйти из единственной системы ценностей, дабы совместить знания из многих систем, коренящихся в необходимости соблюдения различных религиозных, культурных и моральных норм – главное в том, что они отчётливо поняли простую вещь: дух закрепощается законами и освобождается при переходе от «всеобщих» законов к «контекстуальным» договорам. Это настолько фундаментальное понимание, что передача его в те времена была невозможна, да и сейчас донести до людей это не так уж просто, но мир, опирающийся на законы, в корне отличается от мира, опирающегося на договора. И когда Делёз и Гваттари провозгласили в своей книге «Капитализм и Шизофрения», ставшей для европейских интеллектуалов чем-то вроде Библии тысяча девятьсот семидесятых-девяностых, что «мир потерял свой стержень», когда в различных сферах сначала искусства, а затем и жизни людей стали рушиться структуры и проявляться ризома, тут уже у жрецов Иадалбаофа возник настолько огромный страх потери контроля, что они огромным скачком стараются не только искусственно выстроить разного рода вертикали и пирамиды, но усилия, ими предпринятые под действием этого испуга, превзошли даже их собственные ожидания и вот-вот, создав жёсткую доминанту, приведут к коллапсу весь мир, включая и тех, кто всё это запустил. Ведь сама возможность балансировать между структурой и ризомой – высвобождает невероятное количество личной силы для каждого. Дух – вольный и дышит где хочет. Допустить это жрецы Иалдабаофа, то есть, всех авраамических религий и идеологий на них опирающихся, не могут - для них это крах структуры, которую они строили тысячелетиями. Это распад Иалдабаофа – Демиурга, который никак не готов позволить каждому, кто действительно может рисковать – создавать свою версию мира – дать Духу волю. Сей мир являет собою сновидение, творимое Демиургом. Убрав веру в законы, монополия на которые до сей поры принадлежала Демиургу, человек дерзнувший сам может уподобиться уже не просто фигуре сновидения, а самому Сновидцу, то есть, пережить себя таким же Демиургом, как и Иалдабаоф.
- И что это даст?
- Очень многое. Если ты творишь сновидение, то тебе не кому и не на кого пенять за то, что в этом сновидении происходит. И тут появляются два варианта, активный и пассивный. Если у тебя хватает личной силы, ты можешь что-то – в идеале – что угодно поменять в происходящем – это активный вариант. Если же силы не хватает, то само признание, не только ментальное, но на уровне мозга костей, что ты заказчик происходящего, даже в случае, если у тебя не хватает личной силы, чтобы поменять его, это признание позволяет тебе перестать испытывать душевные страдания, даже когда с тобой, как фигурой сновидения, происходят так называемые несчастия, и даже когда тебя преследуют, бьют и убивают. Всё это ты уже способен воспринять с улыбкой. Этим искусством владели и тамплиеры, и катары и ещё те немногие, кто прикоснулся к этому сокровищу.
Спутники миновали уже Олонец и ехали вдоль берега Ладоги. До назначенного места остаётся еще около двадцати километров. В это время звучит мелодия и на Федином смартфоне, лежащем возле ручки переключения передач, высвечивается: «Алексей-Актёрыч». Трубку берёт Жорж, из неё льётся густой баритон, вещающий о том, что он со товарищи также близки к месту встречи, голодны как черти, а им всем еще тащиться по буеракам часа два до хутора, где живёт Велеслав. Мэтр отвечает, что они с Фёдором прибудут через полчаса и велит Алексею ждать возле здания поселковой администрации.
Встречные водители мигают фарами. Вскоре за поворотом, метрах в двухстах маячит фигура скучающего Гиббдшника и видны две патрульные машины. Федя сбавляет скорость, и, сосредоточившись на дороге, не замечает, как в глазах Магистра заплясали озорные черти. Он произносит странные слова:
- Отлично! Нам как раз нужен кортеж. Ты, Федя, постарайся мне сейчас полностью довериться. Остановись прямо посреди дороги, не доезжая нескольких метров до патруля, затем развернись, и езжай в обратном направлении на всех парах.
- Через сплошную полосу? И затем пытаться скрыться? Это уже совсем не шутки!
- Расслабься, дорогой мой, и просто сделай то, о чём я прошу. Это будет очень славно! Помнишь историю о Юлии Цезаре, который попал в плен к пиратам? Вот и чудесно!
Ну что же - погоня! Один убегает, другой, по законам жанра – его догоняет. Какой авантюрный роман обходится без погони? Читатель может удивиться – разве Евангелие – это авантюрный роман? А как же? – Абсолютно все Евангелия являются лучшими представителями именно этого жанра!
ГЛАВА 10.
«Я ещё никогда бережливо
Так не слушал разумную плоть.
Хорошо бы, как ветками ива,
Опрокинуться в розовость вод.
Хорошо бы, на стог улыбаясь,
Мордой месяца сено жевать…
Где ты, где, моя тихая радость,
Всё любя, ничего не желать?»
(Сергей Есенин)
Удивительно, но не только встреча с блюстителями дорожного движения, но даже игра с ними в достаточно опасные кошки-мышки не вызывали сейчас у Фёдора Михайловича никакой тревоги и напряжения. Тело своё он по-прежнему ощущал как упругий сгусток силы, ясное сознание просто фиксировало пульсации потока жизни. Разогнавшись, и оторвавшись от преследователей, а затем, сбавив скорость и подождав, пока расстояние до пустившихся за ними в погоню машин ДПС останется примерно метров двести, Фёдор резко сворачивает на обочину, тормозит и незамедлительно выходит из машины, раскрыв руки и улыбаясь навстречу озадаченным патрульным.
Всё, что случается далее, происходит как во сне, однако, в таком сне, где человек полностью осознает ситуацию и управляет ей. Он – Федя, сразу после того, как затормозил и вышел из машины, уже не чувствовал себя – собой, в привычном смысле. Всё пространство, куда был направлен его взгляд, и фигуры его заполняющие – три машины – их с Жоржем и две гиббддешных, он сам и трое бегущих ему навстречу – два молоденьких сержанта и старший лейтенант – мужчина лет тридцати – тридцати пяти – вся эта композиция воспринималось откуда-то со стороны, причём, ракурс можно было, путём настроек внимания выбрать любой. Фёдор даже не удивился, как будто он уже не раз побывал не только в подобных переделках, но и очень точно мог управлять открывшимися, вдруг, возможностями. Его внимание без труда забирается в то, что взор воспринимает как тело подбегающего всё ближе старлея - он видит себя его глазами, ощущает лёгкую одышку, злость и предвкушение расправы. Дальнейшее также даётся на редкость легко: лейтенант резко останавливается метрах в двух от Фёдора Михайловича, раскидывает руки в стороны, сдерживая двух других служивых, его злость, вдруг улетучивается, а на её месте возникает удивление. Федино же тело смешно приплясывает и, выделывая оригинальные коленца, поёт умилительным фальцетом:
- У нашего Петрушки бубенчик на макушке, всех веселее он, у нашего Петрушки есть разные игрушки, и сказок – миллион!
Старлея, а вослед за ним и других участников погони, начинает корчить от приступов истеричного смеха. Создаётся впечатление, что все присутствующие напрочь забыли о происшествии и являются фигурами общего для всех них сновидения - о чём-то совершенно ином, чем то событие, которое собрало их вместе. Впрочем, продолжается весь этот цирк достаточно недолго. Федя, вдруг, как бы с размаху, вновь ощущает себя в своём теле, внимание более не управляет происходящим. Полицейские также постепенно приходят в себя. Тем не менее, первоначальная схема действий преследователей уже полностью сбита, а у нашего героя хватает силы и убедительности в голосе:
- Господа, извольте подойти туда, - жестом указывая на открывшееся окошко со стороны, где сидит Жорж, - и получить все необходимые распоряжения!
Недоумевающие сотрудники патрульной службы огибают автомобиль и, едва удерживая равновесие, дабы не упасть в кювет, толпясь, склоняются возле странного старика. Тот, в свою очередь, не моргнув глазом, принимается их допрашивать, хотя и достаточно ласковым тоном:
- Вы, голубчики, к какому отделу приписаны?
- К Олонецкому, какому ещё?, - удивлённо отвечает один из сержантов.
- Ну вот и славно!, - восклицает старый плут, - а ты, старший лейтенант, когда в последний раз с главой видлицкой администрации в баньке водочку пивал?
- Эээ..., - обалдевший офицер чуть не падает в кювет, однако, удержав равновесие, рапортует:
- В субботу, позавчера, то есть.
- Отлично!, - Магистр произносит это таким тоном, будто даёт команду «смирно!», и служивые вытягиваются во фрунт. Не давая им опомниться, старик продолжает - Молодцом, одобряю, это дело в вашей службе не последнее. А вы нам, собственно, очень кстати, не зря мы ваше внимание привлекли. Впрочем, всё ведь забывается, не так ли? Иной раз пытаешься вспомнить фамилию какого-нибудь деятеля культуры или политики, он на языке-то, вроде крутится минуту-две… да так, поняв, что забыл напрочь и машешь рукой, мол, ну его к лешему, верно ведь? Так вот – нужна ваша расторопность, голубчики. Езжайте, что есть прыти к Антону Андреевичу…
- Виктору Степанычу?, - пробует поправить старика старлей.
- А я как сказал? Именно – к Виктору Степанычу. Пускай кровь из носу через полчаса организует встречу и обед на семь персон. Да, вот ещё, нам затем нужно будет вверх по Видлице за часовню, к хутору подняться, так надобно еще и катер организовать. Ясно? Выполняйте!
Полицейские, продолжая пребывать в трансовом состоянии, направляются к своим машинам. Старший лейтенант, ступив два шага, возвращается:
- Прошу прощения, как доложить, кто едет?
- Ревизор.
- Какой ревизор?
- Да ты брат что, белены объелся?, - грозно отвечает Магистр, впрочем, тут же смягчается, - когда Виктор Степаныч тебе этот же вопрос задаст, ты на него вот та-ак посмотри, да и скажи строго: «Что же ты Витя, в школе Гоголя не читал, что ли?», - тут он всё и поймёт.
Фёдор Михалыч с любопытством наблюдал за манипуляциями Жоржа. Когда гиббддшники отъехали, не торопясь завёл двигатель. Тело ощущалось по-прежнему, как тугой пульсирующий сгусток, однако гораздо более тяжёлый, даже, будто бы, продавливающий сиденье, что свидетельствовало о достаточно сильной усталости. Заметив его вопросительный взгляд, Мэтр подмигнул:
- Отличная работа! Продержался около пяти минут почти без моей поддержки.
- Но я совершенно не понимаю, как это получилось.
- Тебе и не нужно понимать, зато тело твоё всё прекрасно знает. Помнишь, давеча мы судачили о сознании тела, которое включается у импровизатора – пианиста, горнолыжника, опытного вора-карманника, наконец? Разница лишь в том, что у узкого специалиста эти навыки включаются лишь в своём профессиональном контексте, а у нашего брата – мага-манипулятора – в любой нужной ситуации. Причём, заметь, у тебя еще долгое время это будет включаться лишь тогда, когда возникнет жизненная необходимость. Фокусы по запросам любопытствующей публики не выйдут.
- Да и не нужны мне эти фокусы.
- Ну, кому как. Мне, вроде, тоже не нужны, но с ними веселее вечность проводить, - хохотнул старик, - произвольно же включать эти способности ты сможешь лишь когда пройдёшь качественное превращение.
- Как это работает?
- Тут, по сути, нет ничего сверхъестественного. Вспомни, к примеру, поведение стаи птиц. Когда птицы сами по себе, это одно дело. Когда же их собирает стая – да, именно так правильно выражаться – не они собираются в стаю, а стая собирает их в себя – то это уже совершенно иное явление – единый организм. Он являет собой нечто, намного большее, чем все отдельные птицы, вместе взятые, и подчиняет их себе. Здравый смысл не может это уразуметь, ну да и не его это дело. Главное, что мы с тобой можем допустить, что некая большая, но невидимая структура, подчиняет себе отдельных особей, подобно тому, как ось кристалла, также совершенно невидимая и нематериальная, определяет направление его роста. Те же явления мы можем видеть, наблюдая за поведением разъярённой толпы, беспощадно избивающей прохожего. А ведь, каждый из людей, сию толпу составляющих, сам по себе – добрейшей души человек, и сам потом недоумевает, как же он мог так поступить. Ну и сам на досуге поразмышляй о множестве подобных примеров. Главное – принцип ты уяснил. Однако, одного понимания мало, нужна еще возможность перемещать центр своего внимания с себя, как единицы, на некую большую структуру, части которой внешне не связаны, но вовлечены в какое-то общее действие. Кстати, некоторые гениальные психологи, ведущие групповые процессы – психодраму, Расстановки и что-то ещё в этом духе, иногда интуитивно входят в этот режим. То же относится к боевым командирам, умеющим развернуть дюжину струсивших бойцов, готовых уже, казалось бы, дезертировать, обратно в атаку. Но дано это далеко не всем и, тем более, не всегда.
- Кто же и за какие заслуги удостаивается подобного права?
Жорж выдержал минутную паузу и медленно, почти по слогам, изрёк:
- Тот, кто перестаёт контролировать жизнь.
- Как это?
- А это, друг мой, сложнейшее и важнейшее из искусств. Ибо, практически всякий человек, нестерпимо желает, дабы всё случалось по его хотению, либо так, как он считает дОлжно быть. Но так, начиная с младых ногтей, увы, частенько не случается. Тут замешано множество чувств и желаний в самых причудливых комбинациях. И все они уже к школьному возрасту формируют целые комплексы психических состояний, целью которых является контроль над жизнью – и своей, и вообще. В теле вся эта конструкция складывается в виде характерных хронических напряжений гладкой мускулатуры – в силу именно хронического характера, болезненность их вытесняется, и человек может даже достигать очень комфортных, как ему кажется, состояний расслабления, особенно, ежели этому сопутствуют массаж, банька или некоторая доза горячительных напитков. Но ни одно из этих средств, а порой, даже годы занятий йогой и тому подобное, хотя и дают весьма заметные общеоздоровительные и действительно расслабляющие результаты – не достают до тех глубинных напряжений, которые удерживаются гораздо более сильными механизмами – страхами и желаниями контроля – или снимают их лишь на очень короткое время.
- Как же тогда убрать контроль?
- Для этого, во-первых, важно до мозга костей осознать, что это жизненно необходимо, и формировать из этого осознания доминанту, каковая сможет перевесить все прочие ценности, в том числе и бессознательные, создающие дорожки судьбы и события. Однажды осознать не так сложно, а вот создать доминанту уже намного труднее – нужны регулярные волевые действия. Тут варианта два - либо человек отчётливо понимает, что от этого зависит выполнение его призвания, либо ему грозит смертельная опасность, а Эрос в нём ещё бурлит, что, впрочем, нынче редкость. Сейчас дела в мире разворачиваются так, что смертельная опасность в ближайшие год-два грозит, практически, всем поголовно, так что – ежели действительно хочешь жить – вынужденно ступишь на тропу магии. Однако, и это редкость, ибо ложь тех, кто прислуживает силам Танатоса, убаюкивает и отвлекает каждого девятьсот девяносто девятого из тысячи.
- Погоди, Жорж, ведь ты начал, было о том, чтобы убрать контроль. Если человек уберёт контроль, то он превратится в безвольное существо, плывущее по течению, не так ли?
Старик, вдруг, захохотал:
- Ха! Вот дурень-то! Ты же только что это испытал. Воля только тогда и появляется, когда ты перестаешь заботиться о контроле. Кстати говоря – современный человек в большинстве своём настолько озабочен контролем, что в совокупности это превратилось в коллективное намерение, как раз и приведшее к планам исполнителей бессознательного заказа многомиллиардной толпы – создать общество тотального контроля. А теперь многих это ещё и бесит. Голгофский мне на эту тему рассказывал историю об одном своём клиенте. Потеряв в лихие девяностые семью и работу, бедолага решил, было, свести счёты с жизнью, да вот только повеситься или отравиться – кишка оказалась тонка. Тогда узнал он как нанимается киллер, да и выслал на анонимный адрес денег, своё фото и место жительства, дабы на недельку отправиться в загул, а далее киллер бы его уложил. Пять дней попил да погулял, а на шестой очко играть принялось. Ну и давай он уже от киллера бегать. И настолько, всё-таки, организм его жить хотел, что сознание тела позволило этого киллера объегорить, да зайдя сзади самому нанятого убивца и замочить.
- Эк, - крякнул Федя, - шекспировские страсти!
- Так это прекрасная метафора того, как народ и жил, вплоть до нынешнего года. Сейчас же Эрос улетучивается повсеместно, и люди от нанятых ими же, в каком-то смысле, киллеров, уже не бегают – смиренно подставляют лоб.
- Понятно. Стало быть, я уже с контролем расстался?
- Отнюдь! Ты познал – каково это, причём, уже несколько раз. Это очень важно, но до того момента, когда ты полностью освободишься от контроля, а стало быть, из фигуры согласованного сновидения превратишься в самого сновидца – Игрока, вступившего на поле Демиурга и путающего ему карты, тебе еще нужно очень энергично и регулярно отжиматься от пола, как говорят в армии. Но в некоторых жизненно важных ситуациях, контроль у тебя уже может отключаться, с чем тебя и поздравляю. Не зря же мы с тобой уже почти восемь месяцев возимся!
Фёдор, заметив табличку с названием населённого пункта, замедлил скорость и перебил Учителя:
- Так, въехали в Видлицы.
- Через триста метров поворачивай направо, а затем еще через двести – налево, там нас уже ждут. А пока я повторю ещё раз схему. Первый шаг – осознать, что человек контролирует жизнь на каждом шагу. Второй – понять, что это ныне путь не просто к вялотекущей драме медленно угасающей силы и жизни, как то было ранее, а прямёхонько к смерти. Третий – решить, что жить – и хорошо жить – важнее. И, ежели это так, то начать формировать намерение, интенсивно и регулярно его накачивая. А дальше уже как сложится удача или компания попутная подвернётся – там уже целая наука. Впрочем, ежели создать серьёзное намерение, то все технические детали человек уже где-нибудь да раздобудет.
О том, что двухэтажное деревянное коричневое здание принадлежит видлицкой районной администрации, можно было догадаться по двум припаркованным возле неё автомобилям: чёрный джип «Шеврале» принадлежал Актёрычу – сам он, вместе с Аней, Юрой и Наиной расположился на крыльце, «Шкода» доблестных гиббдшников стояла правее – возле неё курил уже знакомый нам старший лейтенант. Заметив приближающуюся машину с Фёдором и Жоржем, он проворно нырнул в здание.
Весёлые приветственные возгласы и объятия – Федю встретили как будто никакого конфликта отродясь не было, да и сам он не испытывал ни малейшей тревоги, вины или обиды. Объятия Ани были долгими, горячими и многообещающими – Фёдор ощутил, что нынешней ночью они вновь вернутся к урокам магии Эроса. Чувствовал он еще и то, что встречаться они будут еще множество раз в течение долгого времени, да и страсть, и нежность их отношений ничуть не угаснет, но догадывался он и о том, что жить вместе, как это было весной, им уже не придётся. И не столько из-за произошедшей размолвки – задачи Агасфера и ритм их выполнения потребуют некоторой территориальной раздельности. Впрочем, сие предчувствие мелькнуло лишь на несколько секунд – из двери администрации вышел невысокий плотный мужичок лет сорока пяти в лёгком костюме камуфляжного цвета. За ним семенил старлей, стараясь направить вытянутую для приветствия руку Виктора Степаныча, минуя столпившихся людей, аккурат к Жоржу. Тот, впрочем, ловко переадресовал пожатие этой руки Актёрычу, сопровождая перенаправляющий жест словами:
- По всем хозяйственным вопросам прошу любить и жаловать Алексея Максимыча, - затем добавил, как будто обращаясь уже не к главе района, а в пространство вокруг него, - впрочем, других вопросов и быть не должно.
Фёдор, невольно восхищаясь ловкости Магистра, тихо спросил:
- Ты им сейчас управляешь?
Старик пожал плечами:
- Зачем же? Его лейтенант уже заблаговременно вовлёк в стаю, а уж стая сама позаботится о том, чтобы их место в ней ограничилось организацией обеда и катера.
- Тогда к чему сопровождающие слова, ежели стая сама вырулит?
- Для тебя, мой друг, исключительно ради твоего удовольствия!
Обед, накрытый в одной из комнат того же здания, где и располагалась администрация Видлиц, оказался весьма сытным и по-домашнему вкусным. К горячим щам подали еще четверть самогона, однако компаньоны решительно отказались вкушать столько крепкий напиток. Заместо оного, Актёрыч договорился о нескольких бутылках домашнего вина, которые им выдали с собой, вдобавок, снабдив еще и яблоками, овощами, варёной картошкой, сыром из местной сыроварни и домашними пирожками. Жорж, сидевший возле Фёдора, обратил его внимание на то, что жена Виктора Степаныча, готовившая путешественникам яства, страдает диабетом, а у помогавшей ей дочери – проблемы с женскими органами. После обеда, когда сытые гости отправились на реку, дабы получить запрошенный катер, Магистр попросил женщин остаться и, убедившись, что его наблюдения верны, несколько минут, в присутствии также и Феди, священнодействовал – нет, никаких пассов не производилось, но Дядя Фёдор явственно ощущал что даже его состояние существенно меняется, пока Жорж занимал внимание жены и дочери главы администрации веселыми прибаутками. Когда вышли из здания и направились к реке, Фёдор Михалыч спросил:
- Им это поможет?
- Уже помогло, - ответствовал старик, а Федя, вдруг, впервые задумался о том, что со времени первой встречи с Мэтром, он не только ни разу не болел, но даже и не хандрил, хотя до этого отменным здоровьем не славился. Да и никто из всей их компании ни разу не пожаловался на плохое самочувствие. Конечно, поддержанию хорошей формы служили и регулярные индивидуально подобранные комплексы психофизических упражнений, выполняемых утром и перед сном, но, вероятно, не обходилось и без присмотра Учителя, источавшего атмосферу здоровья и оптимизма.
Большой катер оказался занят рыбаками, но наших друзей Виктор Степаныч лично усадил в две быстроходные моторные лодки, так что через полчаса они уже, вдыхая густой сосновый воздух, поднимались к небольшому хутору, на котором обитал Велеслав, коего, по словам того же главы районной администрации, местные жители считали колдуном и сторонились.
Хутор не был огорожен забором и его территория – метров двести в одну сторону, и сто пятьдесят – в другую, была помечена лишь аккуратно выложенными камешками. Два достаточно больших дома – большой двухэтажный и одноэтажный – вероятно, гостевой, банька, хозяйственные пристройки, конюшня, загоны для скота и птицы, парники, огороды, лужайки, где паслись несколько лошадей, коров и свиней, носились курицы, важно шествовали гуси и возлежали две собаки, чуть встрепенувшиеся, при появлении гостей, но тут же успокоившиеся – таким предстало взору приезжих хозяйство Велеслава. Двери двухэтажного дома были распахнуты, однако Алексей счел нужным постучаться.
- Ну, входи, кого там черти принесли!, - раздался густой бас изнутри.
Хозяин восседал в просторной комнате возле стола с дымящимся самоваром. Это был коренастый невысокий лысый мужчина лет пятидесяти, весь покрытый татуировками. Даже лысина его – и та являла собой скопление загадочных символов и знаков. С Жоржем он, вероятно, был давно знаком, и приветствовал его восклицанием: «Рад тебе, дорогой», указав жестом на высокое кресло возле стола. Остальным вошедшим Велеслав уделил гораздо больше внимания. Пристально рассматривая каждого, он изрекал в его сторону каламбур, обильно уснащенный ласковым матерком и, лишь вослед за этим «крещением» предлагал определённое место за столом. Рассадив таким образом всех прибывших, хозяин достал из шкафа чашки, ложки и пиалки, а также две литровые банки с земляничным и черничным вареньями, и велел угощаться чайком. Надобно признаться, что чай, заваренный с травами, оказался необычайно вкусным, так что, практически каждый из компании отведал не менее четырёх чашек. За водой в самоваре и сменой заварочных чайников следила вышедшая на шум голосов жена Велеслава – Василина, стройная женщина лет тридцати с длинной русой косой.
Покуда гости наслаждались чаем и вареньями, хозяин, оказавшийся незаурядным остряком и говоруном, ядовито, цинично и, вместе с тем, весело и с огоньком, не забывая густо перчить свою речь залихватскими непечатными оборотами, прошёлся по сложившейся в стране и мире ситуации – и в целом, и выбирая, в качестве предмета для метких и колких оценок наиболее ретивых представителей правительства, депутатов, губернаторов, силовиков и новоявленных фюреров от медицины. Постепенно завязался общий разговор, в ходе которого Алексей, Юра, Наина и Аня также разогнались и, не залезая за словом в карман, практически не уступали Велеславу в острословии. Фёдор, пока ещё не посвящённый в искусство такого рода красноречия, больше молчал, но без напряжения, смакуя каждый изысканный оборот беседы. Жорж, казалось, дремал. В какой-то момент Наине Карловне, вдруг, приспичило поинтересоваться насчёт татуировок:
- Молодой человек, я таки прошу пардона, но ваши чудесные украшения волнуют мой ум. Интересуюсь, где вас так красиво покрасили – не в местах ли, что видны лишь из Большого Дома?
Велеслав мгновенно парировал:
- Мамаша, не делайте мне воспитания! С такими вопросами ваша походка устремиться в направлении двери.
- Ну извини, мил человек, не хотела тебя обидеть. Но интересоваться продолжаю. Может и мне что себе наколоть?
- Да уберегут тебя боги от подобных помышлений. Нынче нет уже тех мастеров. Но вижу, что всем это интересно, а потому коротенько расскажу. Я к татуировкам отношусь крайне негативно, особливо, ежели сделаны они из моды или по дури. Наколет человек на себя какую-нибудь даже невинную картинку, а у него потом вся судьба к херам собачьим летит. А мастера, с которыми я работал – для них это было сродни иконографии. Каждая зона на теле – проекция психофизических состояний и ветвлений судьбы. А посему, ещё в молодые годы я нашёл людей, владевших искусством перекодировки этих самых состояний и судьбы своей. Ибо попал в криминальную компанию – слава богам, до мест не столь отдалённых дело не дошло, но пил я тогда люто, да и подворовывать по мелочи начал. Ну и как-то, после очередного запоя, призадумался – куда меня сия дорожка приведёт. Поплакался знакомому массажисту в баньке, он меня и вывел на людей, серьёзно занимавшихся славянским язычеством. Они и предложили перекодироваться, путём специальных татуировок в некоторых местах тела. И – сработало! Сам я к язычеству в том виде, как им занимались эти люди, не пристрастился – мне своё видение всех этих вопросов открылось, но дружить с ними продолжал до самого их ухода. И периодически накалывал себе новые символы – ведь каждый из них открывает доступ к определённым ресурсам и силам. Как видите – наоткрывал – выше крыши. Но уже лет двадцать с тех пор прошло. И вот, зная, что это такое, я никому даже самой крохотной и, казалось бы, безобидной татуировки делать бы не рекомендовал.
- Постой, душа моя!, - встрепенулся Актёрыч, - ты сказал, что славянским язычеством не занимаешься, а ведь мы к тебе как раз на тему архетипических образов славянского пантеона приехали посоветоваться. Как же так?
- А это как раз по адресу. Есть язычники, разбивающие лбы об идолы, водящие хороводы, да прыгающие через костры. Может быть, все эти вещи и полезны, но уж больно попахивает сектантской упёртостью. А что касаемо архетипических образов славянской мифологии – это совсем другой разговор, так что, не изволь беспокоиться – весь завтрашний день на эту тему судачить будем. А нынче погуляйте по лесу – тут в округе красивейшие разноцветные озера разбросаны, да возвращайтесь часам к восьми – посидим у костерка ещё за шашлыками, повечорим. Василина вам к ночи комнаты подготовит.
Гулять отправились всей компанией, оставив Велеслава с Жоржем – у них намечался какой-то свой разговор.
Автор не станет развлекать читателя описаниями живописнейших мест, коими наши друзья в полной мере насладились в ходе прогулки. Любопытствующие могут открыть любую поисковую систему и, по запросу «озёра Карелии», им предстанут сотни фотографий, взирать на которые - воистину праздник для очей. Мы же перейдём напрямик к рассказу о деле, ради которого вся честная компания прибыла к Велеславу.
Одна из ключевых задач, поставленных Жоржем для группы на ближайшие несколько месяцев – работа с территориями. В одной из первых бесед с Фёдором Михалычем, случившейся в вильнюсском полицейском участке, Магистр кратко рассказал ему о том, как группа, работавшая под руководством Симона Мага, куда входил и молодой Агасфер – тогда ещё Нисон – занималась восстановлением разрушавшейся Александрии. Изучив подробнейшим образом пространство города, они ежедневно с рассвета и до заката занимались практикой – тщательнейшим образом визуализировали восстановление Александрии и привлечение в город потока купцов, паломников, ремесленников и учёных. После нескольких месяцев кропотливой работы начались реальные изменения, и, вскоре, Александрия вернулась на несколько десятилетий к былому величию. Воображение – особенно коллективное – очень мощный инструмент. Но после того, как Реформация и Просвещение практически наложили табу на воображение, объявив его бесовщиной, а затем – чем-то несущественным и не играющим особой роли, оно утратило своё место в науке и развитии социальных процессов. Следует отметить, что сие ограничение не коснулось Ордена иезуитов – Игнатий Лойола и его последователи создали очень действенную систему практик с применением воображения. История умалчивает, что стало с этими методами после смерти Лойолы и кому они были переданы. Лишь у Агасфера остались догадки, касающиеся этого вопроса – в те годы он был всецело занят другими – также ключевыми для истории – событиями, происходившими на Балканах, а также всем, что связано с последствиями падения Византии, и, к сожалению, ему не удалось подобраться к главному иезуиту и даже узнать, кому тот передал наиболее секретные техники, созданные Орденом. Проницательный читатель, однако, сейчас уже, вероятно, догадывается если не о том, «кто» воспользовался наследием иезуитов, то, хотя бы понимает – «для каких целей», ибо осуществление сих целей мы можем наблюдать ныне воочию.
Только во второй четверти двадцатого века Карл Густав Юнг, с юности интересовавшийся алхимией и прочими мистическими практиками Эпохи Возрождения, смог возвратить воображение в научное русло, и то лишь в контексте психотерапии. Жорж также рассказывал Фёдору о том, что уже по прошествии почти пятнадцати лет со дня смерти Юнга - в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, на одном из ежегодных собраний созданного великим швейцарским психиатром семинара «Эранос», где собирались те из учёных мирового уровня, кто был готов выйти за пределы академической науки, у него состоялась важная беседа с учеником и реформатором Юнга – Джеймсом Хиллманом. Агасфер почувствовал, что к этому времени – а лучше поздно, чем никогда – лишь у самых дерзких представителей научной общественности, наконец-таки, появляется возможность реабилитации воображения в гораздо более масштабных контекстах. После этой беседы Хиллман увлёкся темой «город как пациент», вознамерившись использовать методы работы с активным воображением применительно к большим структурам. Увы, видимо было уже слишком поздно – после опубликования этих идей в нескольких статьях и книгах, Хиллмана поддержали лишь его ученики и энтузиасты. И, хотя первые же эксперименты небольших групп показали чрезвычайную действенность подобной работы, им не удалось добиться распространения её на большие масштабы. Некие влиятельные силы то и дело ставили палки в колёса любым инициативам этих групп, а после смерти Джеймса Хиллмана в две тысячи одиннадцатом году, сама идея оказалась предана забвению.
Однако, шила в мешке не утаишь, и идея вновь оказалась воскрешена в две тысячи семнадцатом году Константином Голгофским. Хотя и в совершенно ином виде, при том еще и при весьма необычных обстоятельствах. Как автор уже упоминал, Голгофский еще в начале двухтысячных, следуя по стопам Хиллмана, создал так называемые архетипические технологии – большой, и с каждым годом увеличивающийся, набор техник работы с воображением, позволяющий получать быстрые и эффективные результаты в психотерапии, основываясь на придуманные Костей способы связи с архетипическими образами. Однажды, году в две тысячи десятом, к Голгофскому обратился старый приятель, вместе с которым он получал своё первое образование по квантовой физике. Оставшись работать на кафедре и успешно защитив кандидатскую диссертацию, тот подбирался уже и к докторской, для защиты которой ему нужно было создать прибор, позволяющий быстро и эффективно охлаждать большие компьютерные комплексы – те быстро перегревались, приходилось то и дело их выключать во избежание поломок, теряя драгоценное время. Костин приятель вот уже два года бился над созданием охлаждающего прибора, однако задача сия никак не решалась.
Проблема эта никоим образом не относилась к психотерапии, однако Голгофский вдруг вспомнил, что работа алхимиков с химическими соединениями являлась символическим отображением тех душевных процессов, что с ними происходили. Эта догадка привела его к обобщающему выводу – любые препятствия, связанные с внешним творчеством, являются отображением заторов в душе и, в конечном счёте – задачами индивидуационной работы. Константин тут же предложил приятелю пройти у него несколько консультаций с применением архетипических технологий и переложил схему прибора на метафоры душевных процессов и архетипических образов. И, о чудо – испытав эмоциональный катарсис и освобождение от некоторых психологических блокировок, пациент тут же смог увидеть новую схему прибора – тот заработал уже через пару месяцев и был поставлен на производство.
Голгофский возликовал, ему почудилось, что рецепт «философского камня» у него в руках. Ведь подобным образом можно было решать множество задач из области прикладной физики, химии, биологии и других наук, а также открывать новые перспективы в искусстве, культуре, экономике и администрировании. Несколько лет Константин обивал со своим открытием пороги важных персон, заведовавших научными институтами, культурными проектами, имеющими доступ к административным ресурсам. Тщетно! Он лишь обрёл репутацию сперва чудака, а далее и вовсе шарлатана. Попутно, конечно, удалось найти десяток-другой энтузиастов из рядов учёных, художников, музыкантов и менеджеров, для получения новых убедительных результатов в столь далёких, на первый взгляд, друг от друга областях. Но на рекомендации этих людей никто из лиц, способных принимать серьёзные решения, не обращал особого внимания. В итоге, осознав, что сражаться с Системой в одиночку бессмысленно, Голгофский оставляет дальнейшие попытки внедрить архетипические технологии куда-либо, кроме психотерапии и, познакомившись к тому времени с Жоржем, отбывает путешествовать по миру, встречаясь в различных странах с Магистром, обучаясь у него и выполняя первые задания.
Постранствовав по Юго-Восточной Азии, заявляется он в Европу, берёт напрокат автомобиль и решает не торопясь, начав с Праги, объехать большую часть Евросоюза, благо границ там в ту пору, практически, не было и документы никто не проверял. Так и покатился колобком – из одного городка в другой, так, чтобы в дороге не больше четырёх-пяти часов, а в каждом городке – от двух до пяти дней – пока не захочется ехать дальше. Таким макаром проехал Германию, Нидерланды, Бельгию и Францию, затем Испанию – по северу страны до Португалии, а оттуда до Гибралтара. Сей процесс занял два с половиной месяца, а дальше чёрт его попутал. Ведь по долгосрочной шенгенской визе в Евросоюзе можно находиться девяносто дней в течении полугода. А Голгофский, памятуя, что в странах Азии можно продлить проживание, выехав, например, из Таиланда в Малайзию на один-два дня, дабы снова безо всяких штрафов и санкций жить в Таиланде дела обстояли иначе. Вот он и метнулся на несколько дней через Гибралтар в Марокко, воротился в Испанию, и решил, что у него еще девяносто дней в запасе. И поехал себе дальше. По Средиземноморскому берегу Испании, Франции, Италии, затем в Милан и Швейцарию и Австрию – на этот вояж еще два с лишним месяца ушло. Опомнился уже в Венгрии, в Будапеште – сообразил, что он находится в шенгенской зоне пять месяцев практически подряд, а это грозит крупным штрафом, а главное – обнулением шенгенской визы. Да и если бы просто обнуление – можно было бы по возвращению в Россию через месяц-другой новую оформить. Ан нет – за такие нарушения вполне могли лишить возможности посещать шенген на пять, а то и десять лет.
Тут бы ему с Жоржем созвониться, но старик почти не пользовался телефоном, предпочитая сам появляться в поле видимости того, кто ему был нужен. Тогда Голгофский решает продолжить шататься по Европе до тех пор, пока где-нибудь не проверят документы и визу, что теоретически могло произойти и через год, и через два, а может быть – хоть на следующий день. Написал в фейсбуке пост: «Ежели вам нечего терять, у вас есть шенгенская виза и желание приключений – жду в Будапеште – станем странствовать аки Бременские музыканты». Откликнулись четверо и через некоторое время был открыт метод «архетипических путешествий», как способ создавать непрерывно длящуюся череду синхронных событий, приключений и осознаний.
Началось с Будапешта. Каждое утро все пятеро встречались в каком-нибудь кафе, где, помимо завтрака, проводили специальную настройку на день. У Константина была, созданная им самим, колода мифологический карт – семьдесят две карты, на каждой из которых изображён бог или другой мифологический персонаж. В колоду входили божества греческого, египетского, шумерского, скандинавского и славянского пантеонов. Каждый присутствующий вытаскивал наугад какую-то карту, и изображённый на ней архетипический образ с этого момента являлся его гидом. С помощью специальной процедуры Голгофский «фокусировал» этот образ в сознании человека, так что появлялись ощущения и ресурсы, ему присущие (допустим, если это Зевс – то ощущение царского величия, безукоризненная уверенность в себе, твердость решений и так далее). Затем, когда все пятеро, включая самого Константина, входили каждый в свой образ, на столе раскладывалась большая карта города и каждый участник, закрыв глаза, со словами: «Зевс (Гермес, Афина, Один, Изида, Гильгамеш и так далее, в зависимости от выбранного архетипа) покажи место, в котором сегодня меня ждут преобразующие события!», тыкал пальцем в карту. В результате получалось пять мест, которые всей компанией следовало посетить. Далее договаривались об очерёдности каждого места, и приятели выдвигались в путь.
Потоки синхроний начинались, порой, сразу же после выхода из кафе. Это были знаки от мира, говорящие о том, что путники услышаны Силой и двигаются в верном направлении. Такими знаками могли быть изображения и статуи как раз того бога, который вёл очередного участника к его сегодняшнему месту персональной силы. Также – барельефы на зданиях, аллюзии в названиях улиц и на рекламных стендах и даже в словах случайных прохожих. Или намёки на качества, присущие этому богу. В месте, выбранном наугад на карте, всегда ожидало небольшое чудо или приключение, также связанные с выбранным мифологическим персонажем, а если Голгофский добавлял какие-то психологические спецэффекты, то на этом месте происходил – всего минут за десять-пятнадцать еще и мощный психотерапевтический эффект, достижимый в кабинетных условиях лишь после нескольких десятков сеансов глубинной терапии.
Началось с того, что первому участнику выпал образ Чернобога, а в месте, которое он указал на карте, располагался католический костёл. Казалось бы – нонсенс. Подойдя к ступеням костёла, Голгофский ещё раз сфокусировал в сознании компаньона архетипический образ, а затем попросил парня обратился к образу Чернобога с вопросом: «Что нужно сделать?». В активном воображении был получен ответ: «Заходи в дверь и поверни налево, там меня и увидишь. Постой рядом пять минут, загадывая желание – оно сбудется». И что же – вошли в храм, и увидели слева статую негра – затем, служитель костёла пояснил, что эта статуя в честь некого миссионера из Африки, много сделавшего для данного прихода. Конечно же, это не идол Чернобога, но в этом месте совпадение и без того явилось шокирующим. Более того, приятель Константина, как и велел «голос образа» постоял возле статуи пять минут, загадывая желание и, надобно отметить, что желание это сбылось через несколько дней. Второму приятелю выпала богиня Гера, а место, указанное вслепую на карте, оказалось дворцом бракосочетания. Но этим дело не ограничилось. Войдя внутрь здания, он, вдруг, получает смс-ку от жены, с которой по глупости разошёлся несколько месяцев назад и очень скучал. Бывшая супруга, молчавшая все эти месяцы, сообщала о том, что сама жалеет о расставании и была бы не против восстановить отношения. Третьему Афродита организовала на выбранной на карте площади, возле какого-то музея, «случайное» знакомство с очаровательной девушкой, обернувшееся через пару дней коротким, но бурным романом. Таким же образом кому-то, вдруг, приваливало денег как раз в тот момент, когда они заканчивались, а заработка не предвиделось. Несколько раз они находили, благодаря архетипическим путешествиям бесплатный и очень достойный ночлег. И, хотя порой с компанией приключались истории, достойные пера, например, Ильфа и Петрова или О’Генри, в планы автора не входит сейчас их изложение – иначе мы отклонимся от нашей главной темы.
Итак, в таком непрерывно длящемся приключении пропутешествовал Голгофский со товарищи в течении двух месяцев по Будапешту, Братиславе, Вене, Брно и Праге два месяца, покуда и для самого Константина внезапно разрешилась его проблема с просроченной визой. В один прекрасный день, находясь под водительством Гермеса он оказывается в торговом центре – место, опять же, выбрано не глядя – где прямо перед ним с женщиной средних лет случается нервный приступ. Будучи опытным специалистом, Голгофский приводит женщину в чувство и проводит там же краткий сеанс психотерапии. На место происшествия через некоторое время прибывает муж этой дамы, оказавшийся крупным чиновником Министерства Иностранных Дел. В качестве благодарности он предлагает спасителю супруги крупное денежное вознаграждение. Костя отказывается, но просит об одной небольшой услуге – помочь ему с просроченной визой. Для мужчины это, в силу его служебного положения, не составляет проблемы, так что, уже через неделю, имея на руках все нужные документы, Голгофский получает возможность спокойно возвратиться в Россию, избежав штрафа и санкций.
Приехав домой, Константин несколько месяцев ведёт оседлый образ жизни, но вводит в свой распорядок открывшийся ему метод, помогающий справляться с возникающими жизненными загвоздками, дающий доступ к различным ресурсам и способностям, а главное, практически ежедневно создающий уникальные события – даже по ходу небольшой прогулки по знакомым с детства местам. Затем, получив вновь долгосрочную шенгенскую визу, Голгофский начинает неплохо зарабатывать при помощи новой методики – набирая необычные ВИП-экскурсии на несколько дней в различные места для людей, коим уже наскучил обычный туризм – жаждущих от путешествий новых впечатлений и инсайтов. Так из придуманной для нескучного проведения времени игры родилась новая мощная архетипическая технология. И тут бы Константину никак не повредила бы толика усидчивости, дабы аккуратненько, избегая мистических и оккультных терминов, описать метод, запатентовать его, заручиться договорами с крупными туроператорами и переходить от самозанятости, приносящей иногда весьма неплохие, но негарантированные разовые доходы, к организации серьёзного бизнеса, каковой мог бы через несколько лет превратиться в достаточно крупную компанию… Но неугомонный нрав Голгофского противился подобной перспективе. Сама мысль о превращении из вольного художника в жиреющего капиталиста, вызывала отвращение. Очередное изобретение превратилось в достояние узкого круга знакомых и френдов из соцсетей.
Но Жоржу технологию архетипических путешествий Костя, конечно же, показал сразу же, как выдалась возможность. Магистр, к слову, остался доволен тем, что Голгофский не стал делать на нём бизнес и раскрывать широкой общественности ради её ублажения. Во-первых, он попросил Константина обучить архетипическим путешествиям всех участников его группы, а во-вторых, он видел в этой технологии шансы существенно расширить и углубить возможности работы с большими территориями. Ведь, кроме того, что такие путешествия дают исцеляющий и творческий эффект для участников, ежели приложить к ним некоторые дополнения и проводить не абы где, а на специально выбранных местах, то, при правильной постановке задач, путешествия подготовленной группы по точно выверенному маршруту могло бы в буквальном смысле исцелять достаточно большие территории, возрождая на них повсеместно улетучивающийся ныне Дух. Ведь действия такой группы архетипических путешественников можно сравнить с точечным массажем или иглоукалыванием акупунктурных точек на теле человека.
Вот для консультации по прокладыванию маршрутов на территории России Жорж и прибыл с Фёдором, Алексеем, Наиной, Юрой и Аней к своему давнему знакомому – Велеславу сюда, в Карелию. Велеслав, в свою очередь, уже почти тридцать лет посвятил составлению карты мест силы России. Мест, в которых сила живущего или даже приехавшего на короткий срок человека могла бы, при его правильных действиях, вызвать резонансные эффекты. Вокруг каждого такого места – радиусом где-то в несколько сотен метров, а где-то и в пару сотен километров значительно повышалась вероятность событий того или иного характера и усиления определённых качеств жителей этих территорий. Отличие от технологии Голофского состояло в том, что в данном случае основной эффект получают не только и не столько сами путешественники, но территории и люди их населяющие. При помощи Велеслава Магистр рассчитывал построить маршрут, пройдя по которому, члены его команды могли бы активизировать если не всю Россию, то, хотя бы, ключевые её участки. Опять же, если в методе Голгофского каждый участник получал преобразующий эффект либо сразу, либо в течение нескольких дней, то в работе с большими территориями необходимо учитывать инерцию Земли. Исцеляющие и пробуждающие события могли запуститься не сразу, а спустя несколько месяцев, а то и год-другой после экспедиции. С конца июня две тысячи двадцатого года должна вновь открыться возможность беспрепятственного посещения туристами практически всех уголков России, а посему нужно было торопиться, ибо до решающих мировых событий оставалось как раз около полутора лет.
Весь следующий день был посвящён изучению карты, составленной Велеславом и составлению маршрута архетипической экспедиции. Группа разделяется – Анна остаётся в Карелии и в течении месяца будет продвигаться на север, захватив еще и несколько мест за Полярным кругом в Мурманской области, Юра с Наиной отправятся по местам, расположенным возле городов Золотого Кольца и Поволжья, Алексей двинется по псковщине и новгородчине, а затем южнее – Смоленская, Брянская, Тульская, Курская, Орловская, Белгородская, Липецкая, Воронежская, Тамбовская и Ростовская области. В конце июля все вместе встречаются в Приуралье и далее гибкими группами по два человека, поработают в Пермском крае, Екатеринбургской, Челябенской и Тюменской областях. А потом уже, в конце августа и начале сентября – Сибирь, Алтай, Саяны, Прибайкалье, остров Ольхон и некоторые места на Дальнем Востоке. Воротившись оттуда, до декабря отправятся на Северный Кавказ. Ближе к Новому Году – Москва и Питер. Фёдор, в основном, займётся конференциями в Корпоративном Университете Сбербанка, и, иногда сможет на несколько дней присоединяться к одной из групп. Голгофский и Софи, если откроют границы, проведут ряд работ в Византии и Колхиде – нынешняя территория Эгейского берега Турции, а также Абхазия. Всем им предстоит невиданная плотность уникальных событий. В прежние века Агасферу для охвата таких территорий потребовалось бы несколько десятков лет.
Надобно отметить, что в среду к восьми часам вечера «Мицубиси», помытый и заправленный, был доставлен Фёдором на стоянку Валерия Всеволодовича. Тот поначалу даже не мог вспомнить о самом существовании у него этого автомобиля – пришлось сверять с картотекой. Выглядел же владелец фирмы проката автомобилей весьма весёлым и здоровым человеком – как будто лет пятнадцать скинул за прошедшие три дня.
А до среды, две ночи Федя провёл в объятиях Ани, такой же влюблённый, как и прежде. Его уже не терзали ни комплексы неуверенности в отношении себя, а, стало быть, и чувство ущемлённой болезненной собственности по отношению к Ане. И, всё-таки, во вторую ночь, уже почти засыпая, он спросил возлюбленную:
- Зачем же всё это случилось?
- Тебя пора было уже отвязывать от пуповины…
ГЛАВА 11.
«Вальс из к/ф «Ирония судьбы или с лёгким паром» без слов,
Можно представить образ Жени Лукашина, безмятежно спящего в самолёте из Москвы в Ленинград, несущего его навстречу новой жизни или Ипполита, поднимающегося в лифте к своей невесте в уверенно-приподнятом настроении»
Шестнадцатого августа две тысячи двадцатого года.
Голгофский знает – если номер на смартфоне не определяется, то с большой вероятностью это звонок от Жоржа:
- Костя, как там твой Толик Петухов?
- Работаем! Раз в неделю-две встречаемся. Из памяти Сергея Анатольевича уже удалось извлечь любопытнейшую, нигде более не упоминавшуюся информацию о жизни некоторых людей из тусовки восьмидесятых – девяностых годов, которые нынче опосредованно влияют на настроения в верхах. Аудиозаписей – часов на восемь, потом их ещё нужно будет отфильтровать и распечатать.
- Ну, всё это пока можно назвать факультативными материалами, которые могут и не пригодиться, - резко перебил Голгофского Мэтр, - отдай для перевода в текст кому-нибудь из своих учеников. А Петухов твой скоро нужен будет для небольшого, но важного дела. Он в отпуск не собирается?
- Да, как раз говорил, что ищет себе с женой путёвку куда-нибудь на море на конец августа.
- Ну и чудесно, значит всё сходится. Сориентируй его так, чтобы вылет – например, в Турцию – приходился бы на двадцать четвёртое августа. Только не из Питера, а из Москвы, из Домодедово. Вылет после шестнадцати часов. А вот в аэропорту, уже пройдя паспортный контроль и досмотр, ему нужно быть, начиная с часа дня.
- Понял, шеф! Придётся ему, конечно, объясняться с женой, дабы она сама багаж оформляла, но это я тоже постараюсь уладить. Планируется встреча с кем-то до боли знакомым?
- Знакомство-то шапочное, тем более, что интересующий нас персонаж не успел еще сильно прославиться до смерти Курёхина. Но узнавание должно произойти.
- Будут какие-то дополнительные вводные?
- Будут, всё очень просто и замешано на твоей персоне. Слушай подробности…
Начало августа две тысячи двадцатого. Наконец-то открыли авиасообщение. Новый роман практически дописан. Берлин осточертел. Карелину очень хотелось, наконец, уединиться в атмосфере буддийского монастыря Камакура, расположенного в пятидесяти километрах к югу от столицы Японии, где он уже более двадцати лет, с небольшими перерывами, проходил трехмесячные ритриты под руководством известного наставника Дзен. Билеты выкуплены заранее, хотя лететь придётся, увы, с двумя пересадками – до Москвы «Аэрофлотом» - там придётся проторчать в аэропорту почти девять часов, зато потом с комфортом на «Korean Air» через Сеул, где ждать, всего-то, два часа, впрочем, это тоже удобно, как раз успеть позавтракать, а затем останется короткий перелёт до Токио. Имея двойное гражданство, даже в условиях пандемии, Карелин мог, в принципе, часика на три-четыре выйти в Первопрестольную прогуляться или заглянуть в гости к кому-то из знакомых. Впрочем, ностальгией Олег Викторович не мучился, да и несколько достаточно близких приятелей жили в окрестностях Питера, а в Москве, право слово, одни лишь чванливые идиоты да подхалимы. Ну их на хер! Лучше уж просто хорошо пообедать в аэропорту, а затем покемарить в зоне бизнес-класса.
И вот, в полдень двадцать четвертого августа Карелин неторопливо прогуливается по зоне дьюти-фри, тщательно выбирая подарок для Мастера – тот иногда любит побаловать себя качественным чёрным шоколадом. Совершив покупки, Олег Викторович некоторое время раздумывает, где бы перекусить. Выбор его падает на «Шоколадницу» - далеко не самое престижное заведение, однако там можно заказать крем суп из тыквы и лосось с яйцом пашот на лепёшке с кунжутом.
Облепиховый чай пересластили мёдом – в России даже у поваров, готовящих для иностранцев – руки из жопы растут! Рассуждая подобным образом, он, изобразив на лице брезгливость, отставляет чашку. Снаружи, возле верёвочных ограждений, листает меню забавный малый лет тридцати пяти – сорока. Кого-то он напоминает писателю. Ба! Конечно же, незабвенного Сергея Курёхина – сходство потрясающее, вплоть до причёски и манеры носить очки. Их взгляды встречаются – лицо молодого человека буквально засветилось обаятельнейшей улыбкой. Делая знаки Карелину, он врывается в кафе и грациозно огибая столики, быстро направляется в его сторону.
- Чёрт!, - достаточно громко восклицает писатель. Это уже слишком! Вероятно, какой-то безумный поклонник или ещё хуже – блогер – собирается присесть на уши, не зная, что с Олегом Викторовичем такие шутки не проходят, за острым и едким словом, вмиг обламывающим подобных молокососов, он в карман не лезет.
- Олег!, - продолжая широко улыбаться, протянув руку для рукопожатия и собираясь присесть за столик Карелина, изрекает прохвост. Не тут-то было – писатель выбивает стул ногой, и горемыка чуть не падает, однако, выказывает недюжинную проворность, сохранив равновесие и усаживаясь на другой стул.
- Вы, сударь, вероятно, зарапартовались!, - грозно рычит знаменитость, - какой я вам, к буям, Олег?
- Перестань выделываться!, - обрывает его Петухов, впрочем тон его остаётся приветливым и весёлым, - двадцать восемь лет назад ты был таким же морским ёжиком! Помнишь, как ты отреагировал, когда я заявил, что единственная польза от твоих рассказов может быть, если только записать их на магнитофон и включать во время полового акта или дефекации. Тем самым я указал на их неоспоримый медицинский эффект, и, поверь мне, это был комплимент, ибо ото всей остальной литературы вообще никакой пользы нет. Ты же тогда ощетинился и минут десять что-то шипел вполголоса.
Карелин на несколько секунд опешил, ибо Сергей Курёхин, во время их единственной встречи, произнёс именно эти, запомнившиеся Олегу на всю жизнь слова.
- Где это было?, - вымолвил он сдавленным голосом.
- Как где? На съёмках фильма «Два капитана – два», у Дебижева. Тогда Гаспарян привёл тебя и твоего тогдашнего кумира, художника – не помню его фамилии, что-то французское, кажется. Отвратительный был тип - набивался к нам работать над оформлением декораций и заставок.
- Постойте!, - Карелин встряхнулся, чувствуя какой-то подвох. Всё, что говорил этот, действительно похожий на Курёхина, молодой человек, было правдой, однако, Сергей мог рассказать кому-то про тот случай, в конце концов, там присутствовали еще Гаспарян и Борис Борисыч, так что, эту историю вполне могли использовать для розыгрыша. Вот только с какой целью?
- Ну что, вспомнил?, - не унимался Петухов.
- Идите к лешему! У меня нет привычки общаться с призраками.
- Так я и не призрак вовсе. Пощупай – плоть моя живёт и дышит. А слухи о моей смерти слегка преувеличены. Мне просто нужно было срочно эмигрировать, дабы спастись от нацболов, в компанию которых я тогда влип. А когда понял, что влип – деваться было уже некуда. Теперь Лимонов почил, а я вернулся на Родину!
- Ага, - презрительно хохотнул Карелин, - вечно молодой и вечно пьяный! Хватит мне баки заливать! Кто вас подослал?
- Отчего же, обязательно подослали? Я сам явился. Ладно, скажу как на духу. Ты же сам в своих книгах допускаешь, что реальность, данная нам в ощущениях, создаётся дискурсом. До прошлого года в дискурсе отсутствовала возможность возвращения из потустороннего мира, однако, Константин Владиславович Голгофский, чьи статьи, книги и странички Вконтакте и Фейсбуке ты изволишь регулярно просматривать, обосновал возможность туннельного эффекта, коим я, как только набираю, благодаря воспоминаниям обо мне прежних друзей и знакомых, энергию, позволяющую преодолеть барьер стационарной орбиты в царстве Аида, начал регулярно пользоваться.
- Ах вот в чём дело! Вас подослал этот гнилозубый урод – Голгофский?
- Чудак человек! Сам же в своих теориях сомневаешься. Голгофский лишь создал предпосылки для моего явления в мир проявленных форм, включив в дискурс свою формулу.
- Хватит меня дурачить! А Голгофскому я теперь уж непременно морду набью! Специально через три месяца сделаю крюк и заеду для этого в Питер.
- Зачем же ждать три месяца? Я с ним час назад виделся здесь, в Домодедово. Только он в зоне ожидания, он подругу свою встречает из Сочи, да вот рейс опаздывает на два часа. Не знаю, удастся ли тебе набить ему морду прямо в аэропорту, но осадить увесистым словом – хоть прямо сейчас.
На скулах Карелина играли желваки, кулаки непроизвольно сжимались. Сама судьба посылала ему так долго ожидаемый момент для мести:
- Телефон его знаете? Позвоните и сообщите этому членистоногому павиану, что через двадцать минут его ждёт приятный сюрприз возле стойки компании «Wizz Air».
- Я смс напишу, - живо отреагировал Петухов, вытаскивая из кармана айфон.
Олег Викторович срывается с места, расплачивается с официантом, попутно одаривая его «комплиментом» по поводу отвратительной кухни, и спешно направляется в сторону пограничных кабинок. Очереди нет, и Карелин просовывает в окошко два паспорта – российский и германский, как подтверждение тому, что он имеет право выйти в город, несмотря на эпидемические ограничения для тех, кто не имеет двойного гражданства.
Пограничник подозрительно долго изучает документы, затем берёт трубку телефона и около двух минут общается с кем-то по внутренней связи. Затем обращается к Карелину:
- Олег Викторович, прошу извинить за небольшую задержку, вам придётся подождать минут пятнадцать-двадцать. Возьмите ваши документы и встаньте чуть левее. Когда всё выяснится, я открою для вас выход.
В томительном ожидании проходит не двадцать минут, а, пожалуй, все сорок. В голове Олега Викторовича успевают прокрутиться и отчеканиться несколько десятков ядовитейших тирад, которые он выплеснет на мерзкого графомана, дабы втоптать его в самое гнилое днище дополненной реальности. Посмотрим, хватит ли у этого самодовольного жеребца силы, чтобы хотя бы не окачуриться под напором, наполненных сокрушающей энергетикой, слов знаменитого писателя.
Наконец, пограничник открывает заслон и делает Карелину знак пройти. Одержимый мыслью, что Голгофский, несмотря на задержку, ещё ожидает его в условленном месте, Олег Викторович одним махом проскакивает коридор между пограничными кабинками и, вдруг, с разбега врезается в здоровенного белобрысого детину с квадратной челюстью. Коротко бросив тому «пардон», пытается пройти дальше, однако детина легким движением руки пресекает его порыв:
- Не спешите, гражданин Карелин!, - протягивает писателю под нос синие корочки, - майор ФСБ Лебедькин, извольте следовать за мной.
Писатель совершенно сбит с понталыку:
- Да вы что себе позволяете! Вы отдаёте себе отчёт с кем имеете дело, и что вам будет от вашего начальства?
- Вот именно к моему начальству мы с вами сейчас и проследуем. И не извольте беспокоиться, надолго вас не задержим, успеете на свой рейс, - невозмутимо сообщил майор.
- Я что – арестован? За что? Я настаиваю на том, чтобы немедленно пригласили адвоката!
- Задавать вопросы и настаивать здесь буду я, - так же спокойно урезонил писателя Лебедькин, - и в ваших интересах не задерживаться, а следовать за мной в машину. Я же сказал – пообщаетесь с генералом недолго – и доставим вас обратно.
Спустя час с небольшим Олег Викторович оказывается в кабинете генерала Морковина.
Морковин, неожиданно для Карелина, вообразившего, было, что генерал ФСБ непременно прибегнет к разного рода гэбэшным трюкам, призванным сбить подозреваемого спонталыку, сразу же начинает беседу. Тон его кажется искренним, хотя и достаточно строгим. Увы, Олег Викторович и в этом пытается найти подвох. Генерал же, действительно говорит без экивоков:
- Мой помощник, возможно, перестарался и запугал вас. Приношу вам извинения за его излишнее усердие. Вы не задержаны, и не являетесь подозреваемым. Я просто хочу побеседовать с вами по душам.
- Я протестую!, - восклицает Карелин, пытаясь привстать со стула, но Морковин перебивает его:
- Нет, это я протестую, Олег Викторович! Протестую, против всего, за редким исключением, что вы понаписали за последние пятнадцать-двадцать лет. Вы, Карелин, своими, так называемыми, антиутопиями, гадите – иного слова я подобрать, извините, не могу. Не вы один - антиутопия сейчас стиль модный и в литературе, и в кинематографе, и в искусстве. Вас, создающих легко впитываемые в массовое сознание образы будущего – достаточно много, но именно вы гадите особенно изысканно: умно, сочно, ярко и иронично. Вас читают миллионы, и ваши образы, формируют у них ту действительность, каковую они, подчас даже смакуя ваши перлы, получают-таки как реальность, данную им в ощущениях.
Писатель, смекнув, что происходит не допрос, а некая профилактическая беседа, несколько расслабляется, откидывается на спинку стула и пытается возражать – нравоучения, обращённые к нему, маститому мастеру слова, будто к нашкодившему мальчишке, он не намерен терпеть даже от столь высокопоставленной персоны:
- Генерал, я требую оставить этот тон! Я взрослый человек, отдаю себе отчёт в том, что делаю и в воспитании давно уже не нуждаюсь. Если меня ни в чём не обвиняют, я хотел бы прекратить этот бессмысленный разговор!
Морковин смотрел на раздухарившуюся знаменитость, не меняя выражения лица. Дав Карелину выпустить пар, он продолжил:
- Нет, Карелин, вы не отдаёте себе отчёта в том, что вы делаете. И не пытайтесь строить из себя обиженного, в этом здании очень быстро обламывали и не таких бодрячков. Если бы мне было нужно, я имел бы неограниченные возможности и закрыть вас, несмотря на вашу мировую известность и даже заступничество хоть папы римского, по какой угодно статье, и принудить к любым действиям. Однако, признаюсь вам, я пришёл работать в это действительно дурно пахнущее заведение, майором, я пришёл сюда из армии, после первой чеченской, тогда, в девяносто девятом еще виделась возможность каких-то радикальных перемен. И для меня, как для русского офицера, понятия чести и достоинства – отнюдь не пустой звук, поэтому я не стану прибегать к тем способам воздействия, которыми в Конторе обычно не брезгуют. И разговор наш отнюдь не лишён смысла, поэтому он ещё не завершён. Вас есть за что, образно говоря, высечь, так что, примите мои слова просто как горькую пилюлю – каким бы утончённым интеллектом и мистическим опытом вы не обладали, есть слепые пятна. Мне же они видны как внешнему наблюдателю, причём, заинтересованному в лучшем будущем для страны, будущем, которое вы и вам подобные расшатывают.
- Позвольте, генерал, я не ослышался – страны? О какой, собственно, стране идёт речь?, - усмехнулся Олег Викторович.
- Не юродствуйте! Ваш вопрос правомерен, однако, оба мы понимаем о чём идёт речь. Так вот, такие как вы нынче являют собой нечто, типа коллективного нового Иоанна Богослова, чьё видение создало невиданных масштабов суггестию на две тысячи лет вперёд. Вы же продолжаете это богомерзкое занятие, детализируя и прилаживая эту суггестию к современному дискурсу. Можно сказать, что через него и через вас, как и через многих, кто протягивал сей дискурс сквозь два тысячелетия, распространяется одна волна, берущая начало совсем уже из седой древности.
Морковин выждал паузу, дабы созданный его речью и натренированным воображением образ волны, постепенно превращающейся в цунами, готовой опрокинуться на мирные города и пастбища, захватил бы собеседника. Карелин уловил этот образ и, в свою очередь, вспомнил книги Делёза и Гваттари, где говорилось о потоках и срезах восприятия и возможности увидеть привычную до оскомины картинку с совершенно иного ракурса, к примеру, микробы, как части огромного волнового организма, невероятно более древнего и разумного, чем человек - и для этого организма именно человечество является средой обитания, роста и распространения своих, совершенно неведомых для этой среды задач и миссии; и другие примеры в этом же роде. Так что, к удовлетворению генерала, пауза затянулась надолго. Наконец, Олег Викторович молвил:
- Вы что же, верующий, генерал?
- Примерно в том же смысле, что и вы, - усмехнулся Морковин, - я, ведь, десять дет проработал в пятом отделе, так что о механизмах работы человеческого восприятия имею, так сказать, некоторое представление.
- Я вас понял. Давайте тогда уже перейдём к делу. Чего вы от меня хотите?
- То, что я бы хотел, совпадает с тем, что вы уже слышали в феврале в Берлине. Напишите жизнеутверждающую перспективу будущего.
- Постойте! Стало быть, тот старик – Жорж - ваш осведомитель? И все эти годы…
- Отнюдь!, - резко оборвал его Морковин, - он мой друг и единомышленник. Попробуйте отойти от привычных для вас схем, это тоже важно. Однако, вы прервали мою мысль. Было бы ещё интереснее, если бы в вашей новой повести вы бы смогли донести до широкой публики как можно больше знаний о том, как ведутся информационные войны. Есть у меня ещё один старый друг, со времён чеченской кампании – армейский генерал – он эту тему уже лет двадцать с лишним копает. Я вас познакомлю, и он вам много чего расскажет, в том числе, пожалуй, я его попрошу и из закрытых материалов кое-что расчехлить. Так что, поездку вы пока отложите, материала и работы будет много. А условия здесь мы вам создадим не хуже берлинских. И, безусловно, неприкосновенность и достаточно большие, по нынешним временам, степени свободы.
Вновь установилось молчание. Карелин, вдруг, отчётливо ощутил напряжение во всём теле. Его сбивали с наезженной колеи, его – прокачанного, казалось, вдоль и поперёк мистика, и вместо того, чтобы оказаться гибким и лёгким, как сам Гермес, он чувствует себя бычком, упёршимся всеми конечностями, при попытке завернуть его в ту сторону, которую его ум, кстати, прекрасно понимал и даже принимал как необходимость. Сопротивление сковало мышцы рук и ног. Пройдя их вниманием и сделав несколько попыток хоть как-то расслабиться, при помощи простых дыхательных практик, Олег Викторович промолвил:
- Я подумаю над вашим предложением.
- Смею напомнить вам, Карелин, что в этом здании так отвечать не принято.
- Но я же не подозреваемый, и не на допросе, как вы изволили выразится в самом начале.
- Совершенно верно, не подозреваемый. Юридически. Но по человеческим понятиям, вы не только подозреваемый, но и виновный, страшно виновный. Стали частью цунами – извольте его хоть как-то разруливать.
- Понял вас, господин генерал. Разрешите идти?
- Да, держите пропуск. Остановитесь пока здесь, - Морковин протянул писателю адрес, - ваш багаж будет доставлен туда уже через час. И начинайте думать над новым романом. Недели через две мы с вами и генералом Ильичёвым, о котором я упомянул ранее, встретимся где-нибудь в Подмосковье, пока погоды стоят тёплые – порыбачим в заповедных местах, там вы мне расскажете схему сюжета, а с Ильичёвым договоритесь о дальнейших встречах.
КОНЕЦ 2 ЧАСТИ.
Продолжение здесь - http://proza.ru/2022/02/19/106