Что против силы есть?
Сна не было. Закрывала глаза, и в голове начинали мельтешить чёрные и ослепительно белые всплески. Они ломали пространство сна, разрывали мысли и не позволяли сосредоточиться. Попытка полежать с открытыми глазами не привела к успеху.
На гладкой полировке мебели лежали ленивые лунные тени. Они спали, сладко вытягиваясь в уютной тишине квартиры. «Словно кто спички вставил в глаза», – проворчала Милентина и легла на спину. Пусто посмотрела сквозь оконное стекло на мерцающие звёзды. Где-то там, под звёздами, слышалось мерное гудение большого завода, в него вклинилось громыхание запоздалого трамвая…
С некоторых пор этот завод стал притягивать мысли. Он, как гигантская сколопендра, растянулся на окраине города и гудел... гудел надсадно, надрывно… Днём из окна были хорошо видны его трубы, изрыгающие табуны грязно-серых облаков. Горбушки облаков чётко прорисовывались на фоне неба. Они соединялись в гирлянды и плыли дальше – на восток, туда, где по всему чувствовалось, было ещё холоднее, чем в этой Сибири…
Женщина прерывисто вздохнула.
Где-то перед Новым годом она услышала, как Ирина шепталась с Иваном: «Вань, поговори у себя, может, примут Тину на работу?» Иван немного помолчал, потом еле слышно проговорил: «Так у неё даже прописки нет». «Объясни, что у человека трагедия. А потом сделаем запрос к ней на родину, и будет прописка. А там, глядишь, и общежитие выхлопочешь. Не век же ей щи нам варить. Да и дети спокойнее будут».
Работа в цехе с утра до вечера? Голые, облезлые стены общежития? Но страшнее всего был «запрос на родину». Бежать, чтобы поймали? Это не входило в Милентинины планы, надо было как-то форсировать события. Но как? Как удержаться в семье? Как стать хозяйкой, а не прислугой? Все попытки завоевать мир Русановых разбивались в прах. Под ногами вечно путался Сёмушка, он срывал лучшие из планов…
Женщина снова вздохнула, повернулась на бок, до боли крепко зажмурила глаза. Чёрные и белые стрелы в глазах рассыпались на мелкие искры, сквозь них прорвались тяжёлые мысли и воспоминания...
Ничего не изменилось в её жизни, когда под Новый год из санатория вернулась хозяйка дома, Ирина, а на каникулы приехали Сергей и Маша.
Худенькая женщина вошла в дом и, словно старой знакомой, кивнула жиличке: «Здравствуйте, Тина».
Всё было так обыденно, что Милентина растерялась: ни вопросов, ни скандала: просто кивнула головой. Иван помог жене снять пальто, передал его Милентине, и Русановы ушли к себе в комнату.
Квартира расцвела какой-то тихой радостью. Ближе к вечеру пришли Коля и Сёмушка. Мальчишка влетел с улицы, словно вихрь, кинулся к матери на шею и что-то быстро-быстро ей говорил. Милентина из его горячего шепота лишь услышала: «…теперь Болотина уедет?»
Обрывок фразы застрял в голове, словно заноза, и точил душу с утра до вечера. Вот и сейчас он ясно прозвучал где-то рядом. Шлёпнула себя ладонями по щекам, сбросила одеяло и резко села.
– Ненавижу!.. – прошептала Милентина.
Встала, подошла к двери, прислушалась… В квартире стояла такая тишина, что женщина ощутила физическое желание дико, во всю ивановскую, заорать. Сглотнула желание вместе с сухим комом, что застрял в глотке. Вернулась к дивану, встала на колени, уткнулась лицом в подушку и глухим шёпотом изрыгала в мягкую пушистость подушки только одно слово: «Ненавижу!» Шёпот перешёл в рычание…
По возвращении Ирина восприняла чужого человека как должное. «Мне Ваня рассказал о вашем горе, когда звонил в санаторий с переговорного, – спокойно ответила Ирина на вопросы жилички, – поживите у нас, пока всё решится».
Дальше стало ещё хуже. С приездом на каникулы Сережи и Маши оказалось, что за обеденным столом для Милентины не хватило места. Она готовила, подавала на стол, а есть приходилось в одиночестве. Семья засиживалась за ужином до позднего вечера, у них только и разговоров было, что про учёбу, да про планы на будущее. Сидели до той поры, пока тихий голос матери не выставлял отца и детей из кухни.
– Переходите в зал, – говорила Ирина, – дайте Тине хотя бы покушать да помыть посуду.
Коля подхватывал Сёмушку подмышку, а тот звонко кричал: «Капитаны, айда на ковёр». Русановы перемещались в гостиную, а Милентина оставалась с горой грязной посуды, голодная и злая. В жизни семьи для Тины отводилась роль служанки. К ней привыкли, как привыкают к пылесосу.
Уже перед самым Новым годом у жилички сдали нервы…
Сёмушка с утра был дома. Он упросил взрослых не водить его в детский сад.
– Утренник у нас уже прошёл, – говорил мальчик, – я стихи свои уже рассказал Деду Морозу. Он мне даже подарок дал. В садике уже нечем заниматься. А дома я свои игрушки по полкам расставлю. Коле помогать буду.
– Чем же ты Коле поможешь?
– Он курсовую рисует, а я ему буду карандаши и линейки держать. Знаете, сколько у него линеек? О-го-го! Без меня ему не справиться. Правда, Коля?
– Правда! – засмеялся брат.
Так младшенький Русанов остался дома. Они затеяли с Машей играть в прятки. Где только ни прятался Сёмушка: и за Колиной спиной, и в шкафу в прихожей, и под столом на кухне…Везде Машенька его находила.
– Это нечестно, – решительно остановил сестру мальчик, – ты всегда видишь, куда я прячусь. Встань к стене, закрой глаза и считай до… двадцати. А я спрячусь.
– Хорошо, – согласилась Машенька, – отворачиваюсь и начинаю считать. Раз, два…
Мальчик побежал в спальню родителей, потом на цыпочках вернулся, прошёл в гостиную, потихоньку забрался в стенной шкаф и затих.
– Девятнадцать, двадцать… – громко проговорила Машенька. – Кто не спрятался, я не виноват.
Она прошла в спальню родителей, обыскала всё, но Сёмушки не было там.
– Где это наш Сёмушка? – спрашивала девушка и продолжала искать: на кухне, в прихожей…
В это время мальчику надоело сидеть тихо, он выглянул в щёлочку: сестра ходила по коридору и заглядывала в углы. «Вот он какой, наш Сёмушка, – говорила она, – совсем невидимый стал. Коля, а ты его не видел?» «Не видел, – смеялся брат, – позови на помощь Серёжу, он будущий капитан, уж он его точно отыщет».
Пока Машенька договаривалась с Серёжей, Сёмушке стало совсем скучно. Под руку попалась старая тетрадь. Мальчик вырвал несколько исписанных страниц, смастерил из них самолётики, и как только Машенька с Сережей вошли в гостиную, запустил сразу два. Один из них ткнулся носом в люстру и упал на стол, а другой, сделав вираж, спланировал прямо у ног сестры.
– Ах, вот ты где, –– засмеялась девушка и открыла дверцу шкафа.
Вывернувшись из-под её рук, малыш обогнул брата, пронёсся по комнате: «Догоните, догоните», – смеялся он. Обежал вокруг стола, занырнул под него, едва не попавшись в руки сестры. Хотел выскочить из-под стола, но сильные, грубые руки выдернули его и подняли над полом.
– Гадёныш, ты зачем брал тетрадь? – рявкнула Милентина. – Тебе кто разрешил шариться в чужих вещах?
Она с силой тряхнула худенькое тельце малыша так, что у того запрокинулась головёнка.
– Как вы смеете? – кинулся к ней Сергей, в глазах – сила и гнев.
Это отрезвило. Тина поставила Сёмушку на пол, быстро пригладила ему вихры, хрипло хихикнула: «Что, напугала вас? Это я репетирую роль Бабы-Яги на Новый год». Подобрала тетрадь, самолётики, закрыла шкаф и быстро вышла.
…Она сидела в ванной комнате, сунув голову под струю холодной воды. Злоба клокотала в горле, давила и жгла: «Ненавижу!.. Ненавижу!..»
Ещё минуту назад Милентина дала себе слово, что спокойно переждёт приезд Ивановых отпрысков… Вошла в гостиную, чтобы позвать ребят пить чай, и остолбенела… На столе лежал самолётик из бумаги в клеточку, а на нём слова: «Я не хочу больше дружить с Тиной. Она убийца…» Около шкафа – простая тетрадь в клеточку, исписанная ровным почерком Сонечки. Протянула руку, чтобы взять самолётик со стола, но тут из-под скатерти показалось смеющееся лицо Сёмушки…
Слова заплясали перед глазами, в голову хлынул поток бешенства…
Под ледяной струей воды бешенство постепенно остывало, уходило вовнутрь. Почувствовала, что правую руку свело судорогой. Ломящая боль стянула пальцы в кулак, сжимающий злополучный дневник. «Идиотка, – подумала она про себя, – для чего хранила тетрадь?» Левой рукой отжала скрюченные пальцы, высвободила помятые листки и тетрадь. Пальцы стояли коробом и не хотели двигаться. Разминала пальцы с таким остервенением, будто хотела их отломить.
На глаза попался лежащий на полу дневник. Истёртая обложка сохранила фамилию и имя владелицы и надпись: «Не любя, не читай!»
– Не любя, не читай, – словно заклинание повторила Тина.
В груди вновь поднялась волна злобы.
– А ты любила? Мерзавка, тебя уже нет, а ты всё мешаешь мне жить. Ненавижу!..» С остервенением принялась рвать старую бумагу. «Не хочет она больше… Да и не надо! Без тебя обхожусь…» Клочки становились всё меньше, а злость не уменьшалась. Хотелось порвать всех, как эти листочки, чтобы не осталось и пыли от них.
Раздался стук в дверь. «У вас всё в порядке?» – спросила Маша.
– Да, да, – не сразу откликнулась жиличка, – я уже помылась, скоро выйду.
Тщательно собрала обрывки в карман, открыла горячую воду, чтобы напустить пару, замотала голову полотенцем и открыла дверь. Улыбаясь, спросила: «Ну, кто в очереди принимать ванну?»
– У вас всё в порядке? – переспросила Маша. – В ванной вы кричали?
– Так это я роль репетирую, сюрприз готовлю на праздник.
Вечером у Милентины поднялась температура. «Простыла в очереди», – оправдывалась она, лёжа в постели.
– Обидно, что не могу свой сюрприз показать, – деланно печалилась больная, – такое хорошее придумала, хотела повеселить.
– Не расстраивайся, – утешали её Иван с Ириной, – главное – выздороветь.
Так что Новый год Тина провела тихо и с наслаждением болела. За ней снова ухаживали, лечили. По вечерам семья собиралась не в гостиной, а у родителей в спальне, чтобы не тревожить больную. Можно было в тишине обдумать план действий, успокоиться, собраться с силами перед новым наступлением.
Тяжело вздохнула, вспоминая новогодние празднества. Тогда, лёжа на белой простыне и наслаждаясь тишиной, она решила, что всё очень просто: если нельзя стать хозяйкой, то можно стать снохой.
С первой секунды своего появления в этом доме она горела желанием обладать телом старшего сына Русановых. Высокий, по-юношески нескладный Коля с удовольствием помогал ей на кухне, таскал тяжёлые сумки, встречал у подъезда, спасал от нападок младшего брата. От него веяло чистотой и девственностью.
У Милентины кружилась голова от его присутствия. Несколько раз она, вроде бы по-матерински, гладила его по голове. Пальцы тонули в густой шевелюре, а женщина с трудом подавляла желание прижать к себе мальчишку, впиться в его губы…
Тине казалось, что Коля также тянется к ней, смотрит с любовью, и что она была в полшаге от победы над парнем…
Как-то всё не так у неё происходит в этой семье.
Когда Сергей и Маша после каникул уехали на учебу, Милентина начала потихоньку экспериментировать. Флакончик с лекарством пришёлся как нельзя лучше. Несколько капель в чай для Ирины делали своё дело. Ей становилось всё хуже. Русановы списывали сердечные приступы на реакцию организма на лечение в санатории. «Зря я согласилась взять путевку, – говорила Ирина. – Ну, ничего, полечимся и снова будем здоровы».
После очередного сердечного приступа Ирине стало получше, и она уснула. Рядом с ней притулился неугомонный Сёмушка. Иван, проводив бригаду «Скорой помощи», отправился в аптеку. В квартире стояла тишина, только шелестела вода в ванной комнате. Это Коля собрался перед тренировкой принять душ.
Милентина подстерегла момент, когда юноша вышел из комнаты. Кожа упруго обтекала бугорки мышц. От движения бугорки перекатывались, пружинили…
– Коленька, – кошкой метнулась Милентина, – как я тебя полюбила, мальчик мой маленький. Такой ты ласковый и сладенький.
Прижимаясь к парню увесистым бюстом, женщина обглаживала его и бесстыдно шарила в потаённых местах. Молодого человека от стыда и неизвестных ему чувств бросило в жар, он сделал попытку освободиться из объятий жилички, мельком глянул в сторону родительской спальни, где только что уснула мать. Милентина поняла: не закричит и не будет вырываться.
– Пойдём, потри мне спинку, – Милентина тихонько подтолкнула Колю к двери в ванную комнату, почувствовала, как ослабло сопротивление.
Жар страсти заполонил естество женщины, захлестнул душу…
Резкий шлепок по животу перехлестнул дыхание. Ослепление спало с глаз.
Это Сёмушка, Семёнушка, Семечка втёрся в щель, образовавшуюся от движения тел. Пацанёнок, а удар ощутимый.
– Тина-Болотина, не догонишь… – мальчишка блеснул голубыми глазами и занырнул к матери.
Кинулась Тина, а Коленька, сладенький мальчик, успел выскочить на лестничную площадку. Как есть, в тапочках и без рубашки, в одних спортивных брюках. В глазок было видно, как он, не отрываясь, звонит в дверь напротив, к своему приятелю.
От новой волны воспоминаний Тина прерывисто вздохнула, ударила кулаком по подушке. «Не так… Всё не так…»
За окном гудел завод. Равномерно, на одной ноте. Женщине казалось, что невидимый музыкант жмёт на клавиши, но на таком морозе у него закоченели пальцы, а погреть их нет ни возможности, ни сил. Ему обязательно надо нажимать на эти проклятые клавиши, чтобы выдувать из мехов одну и ту же ноту.
На этой ноте говорил Иван на прошлой неделе, возвратившись с работы.
– Я тебе подарок приготовил, – сказал Иван и переглянулся с женой, – у нас на работе требуется диспетчер. Работа несложная. Начальник смены пообещал и прописку сделать, у него свояченица в паспортном столе работает, а потом и о жилье подумаем.
Этот удар судьбы Тина снесла спокойно, не сорвалась, улыбалась, гладила в кармане флакончик с лекарством и про себя думала: «Мне бы только месяц ещё продержаться, а там…»
…Передёрнув плечами, Тина снова легла на диван. Сон всё не шёл…