Нечаянная радость Незабудки

      

                НЕЧАЯННАЯ РАДОСТЬ НЕЗАБУДКИ

                ГЛАВА ПЕРВАЯ


                Стук в окно


 
      Среди ночной тишины резкий стук в оконное стекло насторожил хозяйку и  кота, до сего момента, крепко спавшего  в её объятиях. Он прислушиваясь, замер, прислушивалась и Мария.
 
"Может ей почудилось? Ведь бывает же так: приснится всякое: и стук, и звонки в дверь. Хотя, тоже ничего хорошего – к плохим новостям. А кот? Ему-то что, тоже почудилось?
 
 А может это, он вернулся? Да нет… Столько лет жду, все жданки проела. Гриша! Милый мой! Где же ты?"

Каждую ночь, обнимая и целуя подушку, она шептала: «Любимый, за что нам такое?»

Шестнадцать лет ветром унесло, и в тот день, злополучный день, ветер гнул стволы деревьев, завывал, как лютый зверь, поднимал пожухлую листву за удаляющимся поездом с новобранцами на афганскую мясорубку, и вымел её надежду, её возлюбленного с родной земли, унёс, как пылинку, навсегда вырвал из рук любящей его Марии. За две недели до демобилизации в семью Григория пришла горькая весть: «Пропал без вести». И все шестнадцать  лет Мария тешила себя надеждой, что он обязательно постучится в её дверь. Она ждала этого стука, но сейчас была напугана.

Стук повторился – уже более настойчиво. Её рука потянулась под кровать. Там, на всякий случай лежал для самообороны молоток. А вдруг…   По телевизору, в сводках,  каждый день показывают, как над людьми издеваются, свои стены – не крепость. Кот  сиганул на спинку дивана, и пытался головой  отодвинуть оконную занавеску.

В белой до пят рубахе, с молотком в обеих руках и распущенными до бёдер волосами, она бесшумно, на цыпочках двигалась к окну, словно   гоголевская  Панночка.
 
Жадно, впиваясь когтями в ткань дивана, кот призывно оглядывался на свою хозяйку, успокаивая её в своей надёжности при нападении  на них вдруг  нежданного врага.  Страх перед неизвестностью начал действовать, проникая в каждую  клеточку её встревоженного организма. Мозг закипал от ужасных мыслей. Неужели – Она, пришла за ней в образе заблудшего путника?  Сейчас её костлявые руки откроют окно и всё, жизнь  закончится?..  Женщина, резко отбросив занавеску,  прильнула к стеклу вместе с  взъерошенным  и зловеще  орущим «Мя-у-у!», котом.  В тот же миг, кто-то испуганно отпрянул от рамы. Её блуждающий взгляд выискивал из темноты того, кто собирался, как её казалось, отнять у неё жизнь. И по ту сторону окна, кто-то прощался со своей горемычной жизнью, проклиная тропинку, приведшую его к чужому жилью. Он отходил все дальше назад, пока,  не наткнулся  спиной, будто на чьи-то рога.

«Вот и всё, приехали! Допился! К черту на рога занесло!» – Подумал человек , боязливо оглядываясь по сторонам. Видения на того, кто собирался посадить его вместо чугунка в огнедышащую пасть «ведьминой» печи, Но вокруг было пусто и тихо. Мужчина заметался по саду в поисках выхода…

Женщина прилегла на кровать и закрыла воспалённые глаза, не выпуская молотка из ослабевших рук…

***
…  Петухи пробуждали суету наступавшего дня, а  Прохор, просился во двор. Луч утреннего солнца, через щель оконных штор, пощекотал дрожащие ресницы, спящей в обнимку с молотком,  женщины. Она открыла воспалённые веки и поднялась с постели. Положила молоток под кровать, так, опять на всякий случай. По привычке посмотрелась в висевшее на стене зеркало. Тёмные круги под глазами выдавали  беспокойный сон. Она умылась, зашпилила тугой жгут волос, не переставая думать о ночном происшествии. Затем вынесла помои в яму и присела на скамейку. Страх ночи и необъяснимое волнение  не отпускали её, как предчувствие чего-то нового и  долгожданного. Её взгляд остановился на бельевой верёвке. Та была пуста, а вчера утром она вешала на неё диванное покрывало.

– Спёрли! Так и знала! По посёлку шли слухи, что цыгане  объявились.

Но, ступив на порог беседки, женщина увидела на лавке спящего под покрывалом человека. Рука невольно схватила рогач, воткнутый между зубцов изгороди. Он служил чугункам с варевом для свиньи на летней печурке.   Вооруженная рогачом, Мария подкралась ближе  к непрошеному гостю.
 
– Эй, ты! А ну вставай! – сдёрнула она покрывало, с лежащего на лавке человека.
Тот, сопротивляясь некоему вероломству женщины, не вставая с места, стал рьяно тянуть покрывало на себя.

– Уйди, уйди ведьма! Оставь меня в покое!

Женщина опешила: «Это я, ведьма?! Я тебе сейчас покажу такую ведьму, что сам себе рад не будешь!»

Мужчина, окончательно проснулся и, увидев рогач в руках взъярённой женщины, ненароком струхнул. Вскочил с лавки, но рогач в её руках с проворством петли охватил его шею и намертво припёр к столбу беседки.

– Ты че, баба, мухоморов  объелась? Отпусти немедленно, хрипел он, схватившись обеими руками за рога кухонного орудия.

А у неё, откуда только силы взялись. Держала мужика, как жертвоприношение: за одиночество, за холодную постель, за бездетную  старость.

 – Да никак, «Водяной!»…  –  вглядывалась она  в знакомые черты лица местного выпивохи, опухшего от очередного запоя. – Ты чё  у меня в саду оставил? Блудный ты чёрт! Перепугал ночью, чуть Богу душу не отдала от страха, а?

– Мань, ты это, отпусти оселок-то  с шеи – хрипел он. – Ненароком, жизни лишить можешь. Засудят тебя Мань… Отпусти! Богом прошу. Да отпусти ты, баба…! – отпихнул он её и, потирая потёртую рогачом шею, взмолился. – Ведь горе у меня, Мань! Хорь всех кур перетаскал, ни одной не оставил: ни пеструшки, ни хохлатки… Один Петя-петушок золотой гребешок и осталси… Эх,  напился я с горя… Сколько трудов и всё насмарку…

–Ты мне, «Водяной», байки-то не рассказывай. Откуда у тебя куры-то завелись? Их у тебя отродясь не было. – Наступала она на него, опираясь на ухват. – Чё забыл у моих дверей? Или адресом ошибся?

– Ладно, ладно…  Ты это, Мань, налила бы стопочку, голова прям, как чугун пустой – звенит, звенит…

– Говоришь, как чугун значит? А для чугуна у меня сам знаешь, что имеется… – покосилась она на  рогач в руке. – Проваливай отсюда, пока шею тебе не сломала, алкаш,  конченый!

Васька, долго ждать не заставил. Попятившись к калитке, развернулся и засеменил вглубь деревни. – Ничего, ещё не вечер… Найдутся добрые люди, в беде не бросят! – кричал он ей.

– Найдутся, обязательно найдутся… – с горечью прошептала Мария и, опустив плечи, вернулась к своему  одиночеству…

                ГЛАВА ВТОРАЯ
                Сон в руку

… И опять мой Гриша рядом со мной, греет горячим дыханием озябшие руки – март, а тепла ещё нет. Днём разогревает, а к ночи сковывает разбухшие снега.
Он прижимает меня к себе, гладит большой ладонью  рассыпавшиеся по спине светло-русые  локоны, поправляет сбившуюся на лоб  вязаную беретку из белой пряжи. И заглядывает в глаза долгим ласкающим взглядом. Я прижимаюсь к мускулистому телу, облаченному в  полевую куртку с меховым воротником и плачу, плачу. Слышу стук вагонных колёс, вздрагиваю, хватаюсь за любимого, а его уносит волной не студёного, а раскалённого жаркой погодой  воздуха, закрученного промчавшимся поездом, и только молодые солдатики машут мне почему-то летними кепками-панамами песочного цвета. Совсем юнцы – задорные, озорные, не познавшие  жизни, но верящие в её бесконечность.
 
Как наяву слышу его голос – вязкий, бархатный: «Я  знаю,  как найти тебя…», –  и этот до боли любимый голос, меняется на  бабий, с оттенком беспокойства и настойчивости:
 
 – Маня, Мань, Мария!  Открывай, новость для тебя принесла!

Что за новость-то,  господи…    Накидывая на себя халат и, впихивая  ноги в тапки, бежала она  к разговору с почтальонкой. Та взволнованно дышала, протягивая ей газетный свиток.

– Что там?

– Тебя разыскивает один мужчина. Уж не тот ли, кого ты много лет назад потеряла?

Дрожащими руками Мария развернула газету и увидела на снимке  юную выпускницу школы  в светлом шифоновом  платье,  облегающем в талии тоненькую фигурку, ничего лишнего, единственное украшение – русая коса на плече до самого пояса да букет из скромных ромашек. Восторженный взгляд в предчувствии самостоятельной жизни, обязательно счастливой, с исполнением мечты: выучиться на бухгалтера, выйти замуж за любимого и жить с ним долго и счастливо, где угодно, хоть в самой глуши, хоть на краю земли,  лишь бы был хорошим человеком, любящим отцом, как её папа.      
Фотография со временем потеряла свой вид, оборванные края, даже не оборванные, а вроде, как опалённые огнём. Из-за потёртости силуэт еле просматривался, но самое главное  – лицо сохранилось, и она узнала себя.
 
Под снимком в тексте чётко написано:  «Помогите найти девушку всей моей жизни – Новосёлову  Марию Александровну, рождённую 19 мая 1962 года в селе Запрудье …, а дальше точный адрес. Последний раз мы виделись с ней на призывном пункте областного военкомата в марте 1985 года, последнее письмо от неё я получил в феврале 1987.

Григорий Максимович Войло.  Германия, Берлин, ул. Dorfstra;e 5.
Пишите на передачу «Ищу тебя».
 
Мария на ослабевших ногах присела на порог крыльца. Не веря глазам, опять вперилась в текст газеты: Григорий Максимович Войло… Григорий… Гриша?
 
Гри-ша-а-а…, – заорала она. – Это Он! Это Он! Жив, жив, жив! – вскочила и помчалась в избу.
   
Вестница  за ней.
 
Мария швыряла в небольшой чемодан вещи из комода: сменное нижнее бельё, из шкафа пару летних нарядных платьев и на всякий случай тёплый кардиган крупной вязки василькового цвета. Гриша любил этот цвет. Он очень подходил к её глазам, делая их ещё голубее, похожими на цветы Незабудки. Он так и называл её –  «Моя Незабудка».

– Мария, куда собралась, неужто в Германию?

– Да, да, да! Именно в Германию!

– Подожди, остынь! – подошла к ней Шура, взяла за локоть, подвела её к дивану и присела вместе с ней рядом. – Ты сначала всё осмысли. Германия далеко. Нужен заграничный паспорт, виза. У тебя есть заграничный паспорт?

– Нет.

– Вот видишь? Нет паспорта, нет визы. Ехать пока ты не можешь.

– А что же мне делать, как быть?
 
– Он же подсказал тебе, как быть. Передача «Ищу тебя…»

– Правда…  Куда это я намылилась? – Мария опустилась на диван, опять взяла в руки газету, откинулась на спинку дивана. – Как же давно это было…

– Машь, кто он, твой жених, откуда родом? Где познакомились? Ты ведь ничего не рассказывала о нём.

                ГЛАВА ТРЕТЬЯ

                Студенческая жизнь

– Ой, Шурка, такая любовь была, все завидовали. Я училась в Сельскохозяйственном институте на экономическом факультете. Сразу дали общежитие. Комната на троих. Девчонки с кем  жила  весёлые – Танька с Людкой. От жизни брали всё, чего хотели. Родители их скотину держали,  да сумки в деканат таскали, чтоб  те грех заедали за тройки нерадивым студенткам, вместо неудов.
 
А подружки надо мной подтрунивали:
 
– Машка, долго так сидеть будешь, зубрилка? Никуда не ходишь, ни с кем из парней не гуляешь.  Вся жизнь пройдёт, а ты и не увидишь, как в грымзу старую превратишься. Годков-то уж ого-го?! Никто и не посмотрит. Всем пигалиц подавай! В «Горпарке» на танцах нам уж и делать нечего. Мы теперь решили в «Клуб офицеров» податься, по крупнее рыбок заудить! Там такие красавчики: форма с погонами, у кого чёрные – это связисты, а я люблю голубые береты, десантура. Му-жи-ки… Де-во-чки…  Во! – Танька прищурила один глаз и сделала фигуру из кулака с поднятым к верху большим пальцем.
 
Я в ответ лишь глубокий вздох и  головой – кач-кач. Не родился ещё такой, как   мой кумир Иван Варавва из фильма «Офицеры». Ни одного фильма по телеку не пропустила, раз двадцать смотрела и всегда, как в первый раз. Разве такие мужчины в реале существуют – красивые и чтоб так любить умели, лишь одну и на всю жизнь. Нет таких.  А  потом случилась эта самая любовь, от которой  попадёшь запросто в психушку.   Так я его лю-би-ла,  Шура-а, что вокруг никого и ничего кроме него не видела. Он был всем: Солнцем,  Ласковым Ветром, Тёплым Летним Дождем, смывающим все неудачи. Моим Светом.

 Закрыв глаза, она  вытягивала   из головы тонкую нить воспоминаний давно минувших дней, и слёзы затапливали её шею и расплывались тёмным пятном на воротнике халата…

…  Я не обращала внимания на шушуканье девчонок. Они могли шептаться  часами о своих парнях,  и честно, я завидовала их беспечности, но сама себе не могла этого позволить. Я должна выучиться, чтобы быть независимой ни от кого.  Да и родителям помогать очень хотелось. Одна я у них. Поздний ребёнок. С головой ушла в учёбу.  Писала курсовые, рефераты, просиживала за учебниками в библиотеке, за книгами, а почитать там было чего. Библиотека при институте насчитывала семьсот двадцать тысяч томов не только учебников и научной литературы, но и художественной тоже. Занималась спортом по плаванию. Мечта о титуле чемпионки привязалась ко мне болезненным желанием побеждать, еще тогда, когда училась в школе. Я верила в то, что мечты сбываются  и ждала лета  только чтобы изнурять себя на речке. Река широкая, через неё мост понтонный. Вот, и плавали летом наперегонки,  от берега к берегу. Никто из девчонок не мог меня догнать, да и мальчишки не связывались.  Поэтому, когда поступила в институт, сразу записалась  в секцию по плаванию в бассейн «Спартак». Однажды  наша группа готовилась к областным соревнованиям. Был обычный осенний день. Бабье лето в том году припозднилось, но зато солнце светило ярко, прозрачный воздух насыщал лёгкие кислородом и поднимал настроение. И почему-то дарил ощущение чего-то нового. Шура, не знаю почему, но я чувствовала, что именно сегодня, что-то должно произойти. И представляешь, я нежданно-негаданно встретилась глазами со своим Вараввой! Я была влюблена в Ланового. Ну ты же помнишь фильм «Офицеры»?

– Кто ж его не помнит… Василий Лановой,  до «Офицеров» всех девчонок влюбил в себя, будучи Греем. Все хотели быть Ассолями… –  усмехнулась Шура. Да не всем Греи достаются. Вон взять хотя бы Водяного…

– Да ну его к чёрту. Вспомнила о ком. Сегодня ночью напугал до смерти – встрепенулась Мария.

–  А дальше чего было? Встретилась с глазами… И?.. Ну чего молчишь-то?

–  А чего говорить-то…  Была любовь… Остались помидоры…



***
… До бассейна ехала сначала на троллейбусе. Выходила в центре, а дальше   пешком, всего три километра для меня  был пустяк и дополнительная физическая нагрузка. До подхода к «Спартаку» на перекрёстке толпилась группа курсантов в голубых беретах. Все рослые, ширина плеч – во – растянула она руки, чуть ли не на метр. И вдруг слышу:

– Гришка, смотри, какая тёлочка! – толкал в бок один другого. – Моя будет!
 
И тут оборачивается в мою сторону – Он,  – Варрава! Ничего не говорит, только глазами чёрными вцепился в моё лицо, и я пропала…  Стою, пошевелиться не могу. А тот, кто его толкал, всё продолжает ёрничать: «Я ж тебе говорил,  тёлка знатная!»

И мне так противно стало…  Стыдно,  что ли, что, называя тёлкой,  позорит меня.

Вскинула голову и прошипела в сторону обидчика: «Тёлки в стойле, а ты,  бугай, недоделанный!» – И рванула на ту сторону дороги, благо зелёный свет врубился. А за спиной дикий ржач. Надо мной ли или над обидчиком. Не знаю. Лишь бы быстрее удрать и охолонуться в хлорных водах бассейна, выбелить из головы чёрные омуты,  и унять бешенное сердце. Но забыть, его колдовской взгляд, цепкий и в тоже время восторженный, я не смогла. Он снился мне, не давал покоя. В груди поселился ад.
Девчонки почуяли неладное. Приставали с расспросами. Я не понимала, что происходит со мной. Почему я читаю конспект, но строки размываются и вместо них,  его тёмно-вишнёвые  глаза.   Все мысли только о том курсанте на перекрёстке. Я вспоминала тот день и всякий раз надеялась, что обязательно встречу его опять на этом же месте. Появилась  необходимость открыть  кому   нибудь свою душу. Мне казалось, что если я не поделюсь, то меня просто разорвут эмоции. И я всё рассказала им. С кем делила общагу.

– О, девочка, да ты влюбилась! Где тебя так угораздило? Вроде дома сидишь… – переглянулись Людка с Танькой.

Я промолчала и ужаснулась. Кому нужна эта любовь, чтоб так гореть?

Отравляющий кровь яд очищала изнуряющими тело тренировками к очередным соревнованиям. И за  два с половиной месяца  мои мечты увидеть его ещё раз стали рассеиваться, его взгляд  забываться. И я вновь  почувствовала себя свободным человеком.

Выиграла соревнования на стометровке брасом и теперь медаль с кубком красовались  на полке над моей кроватью. Впереди маячила зимняя сессия. Четвёртый курс. Специализация. «Экономист. Бухучёт и аудит!» Тут уж не до любви.


                НОВЫЙ ГОД

Приближался Новый год. Мой самый любимый праздник, с приходом которого ждешь чуда, исполнения желаний. И всё вокруг сказочное: от бумажных снежинок, гуашного Деда Мороза на оконном стекле. Запах ели и мандаринов.

В институте готовились к «Голубому огоньку». Шли постоянные репетиции, девчонки шили наряды. Из Питера моя тётя прислала посылку  и в ней мне подарок – платье из голубого шифона. За отличную учёбу и спортивную медаль. Она не могла иметь детей,  и я радовала её, как могла бы  радовать дочь, просто за то, что  была в её жизни.
 
Люда всё-таки закадрила курсанта – десантника и  решила  она пригласить его на студенческий бал. И вот тут Шурка-а,  со мной случилось потрясение. Людка шла   через весь зал под ручку с «Бугаём» и прямо ко мне, сидевшей за  общим столиком у сцены. Рядом Танька и парни из редколлегии стенной газеты – мои друзья. С ними  часто засиживались в актовом зале, когда работали над очередным номером. Людка светилась от счастья, она завидовала моим успехам и в укор мне, мол, сиди-сиди зубрилка, очень хотела похвалиться передо мной своим парнем. Да ещё каким?! Будущим офицером! А это тогда было,  сама знаешь – престижно. Он в парадном кителе, в  фуражке с голубым околышком и кокардой в виде крыльев,  на груди значки и даже медаль, рубашка кипельно-белая  и  галстук тёмно-синий. Глаза серые, нос средней длинны, широкий, волосы русые.   Держи меня мама. Рост. Фактура. Ему очень шла военная форма, и я даже забыла, что его язык может говорить так грубо о девушке. Тёлка. Меня прямо передёрнуло. Но я не подала виду, что узнала его.

– Друзья, познакомьтесь с моим парнем. – Он курсант ВДВ. – Висела она на его плече. –  Татьяну ты  уже знаешь.  – Он кивнул головой в сторону подруги.

Танька зарделась, будто перед ней не курсант, а сам генерал. Все парни по очереди пожали ему руку. 

– Андрей! –   вытянулся он передо мной и протянул свою широкую ладонь  для рукопожатия. Держит мою руку в горячей ладони и глаз оторвать не может.   У меня такое чувство, что взглядом решил просверлить на моём лице дыру.

 – А это, Ма-ша… Наша староста… Мы живём вместе. – Словно почувствовав неладное, протянула она моё имя. Повиснув на сгибе его локтя, кокетливо  прошипела в его адрес: «Глаза не сломай…»

– А мы нигде раньше с вами не встречались? – Продолжал он вглядываться в моё лицо.

«Встречались. Бугай ты этакий!» Но вместо этого скромно ответила: «Нет. Я впервые вас вижу». – Обрадовалась, когда со сцены объявили: «Белый танец. Дамы приглашают кавалеров!»

Людка только этого и ждала. Схватила Андрея за руку и потащила в центр танцпола.




                ***
Наутро,   она завела разговор:

– Маш, про тебя мой Андрей интересовался. Кто ты, откуда, чем кроме учебы занимаешься, есть ли у тебя парень? Пристал и всё. Напоминаешь ты ему кого-то. Я прямо заревновала и ляпнула, что у тебя  есть парень и вроде,  как нет.  Что влюбилась ты в курсанта на перекрёстке и с ума по нему сходишь. Любовь, мол, с первого взгляда.

 Мне её прямо прибить захотелось. Трепло. Но лишь закатила глаза и махнула рукой.

– Нашла к кому ревновать. Мне только Андрея  твоего и не хватает.  Люд, ты б лучше к сессии готовилась. На носу ведь.
 
– Ты знаешь, – пропустила она мимо ушей. –  Я,  когда ему сказала, что ты ещё и чемпионка областных соревнований по плаванию и тренируешься в бассейне «Спартак»,  он будто чего-то вспомнил и  сорвался, сославшись на дела.

– Всё во мне перевернулось, Шура. Я прям испугалась. Ведь этот бугай решил тогда, что его буду. Не хватало мне ещё разборок с Людмилой. Она девка отчаянная, своего не упустит. Да мне, поверь,  не «бугай» был нужен, а мой черноглазый вампир. Всю душу он мне вымотал, будто все мозги высосал до капли.   Опять,  эта трясина стала затягивать меня в свою пучину. Неспроста   встретила я человека из Гришиной жизни. Его имя я сразу запомнила, там на перекрёстке. Мне казалось, что он тоже запомнил меня и думал обо мне. А может я просто ненормальная. Он и думать обо мне забыл сразу же, как я дёру дала.  Да у него  такие,  как я,  на перекрёстках тысячами встречаются. Девчонки на воротах у КПП гроздьями висят. Не может такой красавчик, тем более будущий офицер быть одиноким. Ему жену искать надо. Последний год в училище и «ту-ту» на службу. Сон стал тревожным. Ждала чего-то. Боялась и Андрея. Вдруг встречать станет. Ведь теперь знает где искать меня. Может, не забыл, как я его бугаём при товарищах-то  обозвала. Вдруг он злопамятный.   Я прям заболела. Как заколдованная ходила, ей богу.
И боялась не зря. Андрей-то на свой счёт принял влюблённость мою. Пришёл к институту с букетом цветов.
 
–  Привет, дерзкая! – улыбается во все тридцать два зуба.

– Ты мне, что ли?

– А кому? Тут мы только вдвоём.
 
Оглянулась и правда никого, толпа быстро рассеялась.

– Что ты тут делаешь, Людмилу ждёшь? Её сегодня нет. Приболела она.
 
– Тебя жду. Я всё знаю.
 
– Чего ты знаешь?

– То, что влюбилась в меня. С того самого дня, как на перекрёстке встретились. Я тоже запал  на тебя, слышишь? – Резко шагнул ко мне, нарушая зону моего комфорта. –  Постоянно  думал  о тебе. Не знал где искать. А потом сам Бог меня к тебе привёл.

Господи, потянула я шарф. Что ж так жарко-то. И прямо ему в лоб.

– Это ты про Людмилу? – Ну, в смысле Бога?

– А ты шутница… Мне это нравится… – А при чём тут Людмила? – Опешил он.
 
– При том, что ты её парень,  и она любит тебя. А мне чужого не надо. Ошибся ты, Андрей. На перекрёстке может я и влюбилась да не в тебя. А цветочки давай, Людмиле отнесу. – Выхватила букет из его рук, прокрутилась на танкетке на девяносто градусов и втопила,  что есть силы на остановку. Сердце будто провалилось в желудок  и стало вариться,  и от этого по всему телу жар пошёл то ли от страха, то ли от смелости, что смогла сказать ему всё, что задумала. Отчего маялась,   долгих три месяца.

                Андрей

Я  не мог поверить в услышанное.  Машинально достал носовой платок из кармана камуфляжных брюк, сдвинул шапку ушанку на затылок, протёр взмокший от потрясения лоб. Автобус укатил Машу минут пять назад, а я  всё не мог сдвинуться с места.

– Если не я, то кто?

Будто из морока проявилась картинка: перекрёсток, светофор, девушка в  голубых спортивках, кроссовки белые, белая курточка, ниже плеч  волосы волнистые русые, стянутые резинкой в хвост, глаза, – в них словно небо поселилось. Смотрю на неё и оторваться не в силах, а сам,  толкаю  в бок Гришку,  друга своего по училищу и несу невесть что, про тё-л-ку. Гришка поворачивается и залипает.  Оторвать свой взгляд от девчонки не может. Меня, помню, перекоробило. А ту будто громом прибило: вздрогнула, засмущалась, то ли от Гришкиных гляделок, то ли  от  «тёлки»  и неожиданно  выплюнула в мою  сторону: «Бугай недоделанный! – и  умчалась в сторону бассейна. А мы что, а мы ничто, заржали жеребцами да улю-лю ей вслед. В бане всё подкалывали друг другу: вот спинку бы потереть той, что на язычок дерзкая.  А я не мог представить её в чужих руках и метал искры из глаз в сторону говорливых.  В самое сердце иглой вошла, зараза,  что и дышать трудно. Снилась  с укором в глазах, на тёлку обижалась.
– Вот дурак! – сокрушался он по пути к училищу.

                ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
                Зимние учения

Утром курсантскую  разведывательную роту,  в которую входили кроме их взвода ещё три  подняли по тревоге. И на три дня и две ночи   Андрей с Гришкой загремели на полигон, на зимние учения. Жили в двухэтажной казарме, где даже зимой жрали комары, караульные выкуривали их подожжёнными сосновыми шишками.  После прыжков с «кукурузника» самолёта Ан-2 курсанты  ввязывались в бой и с условным противником отрабатывали рукопашку  на открытой местности.
Андрей дрался так, что казалось его условный противник Гриша, вовсе не условный, а самый настоящий ненавистный враг, который пришёл топтать  грязными сапогами его земной Рай под названием «Голубоглазая вселенная».
Гришка силой и ловкостью тоже не был обижен. При росте метр восемьдесят пять сантиметров и  весом восемьдесят килограммов  был опасным соперником, универсальным солдатом – быстрым, бесшумным. Он отличный боец ближнего боя и в рукопашном бою с ним не было равных.    Его манера быстро группироваться и исчезать из поля зрения противника повергала в шок и его неожиданное нападение сзади на жертву,  схожа на прыжок хищника. Недаром к нему приклеилась кличка Гепард.
Андрей был отличным стрелком, выбивал в открытом тире десятку. И остаться в живых неприятелю казалось пустой затеей. Но Гришка его  закадычный  друг и стрелять в него он не смог бы никогда,  но в рукопашном бою всегда проигрывал ему.
Григорий замечал перемены в Андрее, его грубость. Пропала бравада в поведении. Он похудел и всё больше вздыхал.
Отбой сыграли в семь вечера сразу после нехитрого ужина: отварной рис с обжаренным куском рыбы и подслащённый чай.
Григорий решил завязать с ним разговор.
– Андрюх, ничего не хочешь рассказать?
– Нет! 
– А что так? Я тебе в чём-то перешёл дорогу? Если в рукопашке, я не виноват, ну не в поддавки же играть с тобой.
Андрей вдруг резко повернулся, свесил ноги с кровати и  дрожащим голосом прошипел:
– Вот скажи, чем ты лучше меня, что к тебе бабы липнут,  как мухи на мёд?
У Гришки полезли на лоб глаза. Он прикусил губу и сделал вид, что задумался.
– Какие бабы, ты чё несёшь?
– Простые бабы… С титьками, с губами, с длинными кудрями.
– Ты серьёзно?
– Серьёзней некуда.
– Ну, извини брат. Кто ж этих баб, как ты выразился, поймёт. Мне казалось, что все они у твоих ног. Одна Людмила, чего стоит. И глазки, и бровки, и талия. А ножки?!  И я как–то не замечал, что она ко мне мухой.
– Людку не трожь. Она моя, хоть я и не питаю к ней больших чувств. Просто запасной вариант, если та заноза откажет, женюсь на ней.
– Ну-ка, ну-ка, давай колись, что за заноза такая, что я про неё ничего не знаю. Ты прям скрытный какой… То трещишь от вдохновения, а тут как рыба,  молчишь. Да ещё и меня приплетаешь.  Слушай брат, я тебя не узнаю. Ну чего ты взъелся? У меня лично сам знаешь, никого нет на примете. Все, с кем встречался, не проходят  сертификат качества в жёны будущего офицера десантника Григория Войло.  Мне верная нужна, чтоб любовь обоюдная, чтоб ждала из длительных командировок и при встречи её глаза светились счастьем. А я всё для неё сделаю. Буду её Светом, Тёплым Дождём, Ласковым Ветром. И чтоб дети были похожи на неё, ну и на меня, конечно.
– Запахло романтикой, прям тошно стало. – Скривился Андрей. Лег на кровать и отвернулся в другую сторону.
Потом пробубнил почти в подушку, но Григорий расслышал.
– Уже есть такая, которая будет ждать тебя у двери и светиться счастьем…
– Не понял! Это ты про кого?
– Про того… Спи!
Сон, как рукой сняло, а завтра марш бросок – на лыжах обратно в училище. Почти пятьдесят  километров с амуницией  преодолеть надо. Не шутка. 

***

Небольшой морозец  и  безветрие на руку курсантам, если не учитывать погодные условия, из-за которых лыжня становилась мягкой, снег прилипал к лыжам, а ноги проваливались.  В обратную дорогу двинулись в три часа ночи. Передвигались двухрядной колонной. Пробивал лыжню разведывательный взвод батальона. Григорий шел рядом с Андреем в первом ряду. В каждой роте по четыре человека с катафотами и жезлами. Впереди ожидался переход через  оживлённую шоссейную трассу.
Шли в полной экипировке: оружие, рюкзак, запасные лыжи, потому что были научены прежними переходами. Крепления часто ломались, без лыж переход изматывал, курсанты не выдерживали, валились с ног и тогда на помощь приходили товарищи. Распределяли между собой имущество и несли, а потерпевшему оставляли только оружие.  К третьему курсу многие уже  поумнели и в  РД-54 (рюкзак десантника)  клали  объёмные, но лёгкие вещи.
До пункта назначения, где их ожидала машина сопровождения, перекличка и горячий чай, оставалось тринадцать километров. Андрей всё ещё во зле вырвался на несколько шагов вперед. При спуске  подскочил  на скрытом трамплине, в этот момент у него   ломается крепление, лыжу выворачивает, и он с разлёту падает в канаву под огромной сосной, корни её с одной стороны  торчат наружу. Под своим весом,  ударившись о торчащий из снега корень  сосны, он  ломает себе  ребра и ногу.
Боль скрутила тело, а лёгкие запечатались –  ни вздохнуть, ни выдохнуть. А сзади него на его же лыжне шеренга  лыжников. И четыре человека пошли вниз.  Гришка быстро среагировал на ситуацию, заорал во всё горло: «Стоять! Прекратить движение!» – Отщёлкивает крепления своих лыж и бросается в злополучную канаву.
– Андрей, смотри на меня!  Тихо, тихо друг, терпи, я сейчас тебе помогу. К ним уже бежали другие курсанты, несли  оглобли из тонкоствольной берёзы, парашютными стропами переплели их между собой и сделали временные носилки.  Григорий скинул с себя бушлат, бросил его на носилки  и благодаря  тому, что спуск был пологим и канава неглубокая Андрея вытащили на поверхность. Учитывая ситуацию и болевой шок потерпевшего, приведшего к обмороку,  по рации вызвали санитарный вертолёт.
 


ГЛАВА ПЯТАЯ
 
Нежданно-негаданно

Маша

Прошла неделя после «огонька» и завтра долгожданный праздник! Решили отметить в общаге, потом гурьбой завалиться на главную ёлку города. Сегодня все были в сборе. Мы с Людкой резали  оливье. А следом была селёдка под шубой. Завтра будет не до салатов. А селёдке под шубой надо пропитаться майонезом. Да и салату тоже. Майонез не испортит, не сметана.   Это от нашей комнаты на общаковский  праздничный стол. Правда, ещё за нами бутылка шампанского, но мы не смогли её достать. Обойдёмся портвейном.  Праздновать будем в «Красном уголке». Комендант разрешила.
– Маш, а Андрей ничего не сказал, зачем к институту приходил. Уже неделя прошла, а от него ни слуху, ни духу. Я ходила на КПП, хотела узнать, где он, но сказали – не положено.
–  Ничего не сказал! Расстроился, что тебя не увидел. Передал цветы и всё. – Соврала я.
Я видела  настроение Людмилы – она тосковала. Слышала её всхлипы по ночам и вот сейчас её глаза были на мокром месте.
– Люд, ну не расстраивайся ты так. Придёт он, куда денется! Он любит тебя, я по глазам видела – опять  соврала я для её же блага. На самом деле ничего я не видела, боялась смотреть в их сторону и последний его визит к институту говорил об обратном.
– Может с ним случилось чего? – Комкала она  в руках носовой платок. Душа вся изболелась. Сон видела, что лежит он среди редких сосен, на берёзовых палках и не дышит. Может  убился,  на парашюте… Точно! – верила она в свою версию, вскочила с табуретки и заметалась по комнате. –   С чего бы на КПП скрывать,  где он?  – Дело заминают! За гибель курсанта мало не покажется, головки то с плеч полетят.
– Ну,  ты даёшь, Люд! – замерла я с ножом в руках. – Давай завтра вместе с тобой сходим на КПП. Может и  повезёт нам всё узнать.
– Правда? И ты пойдёшь со мной? – не верила она мне.
– Конечно! Почему бы и нет. Мы столько лет вместе под одной крышей. И мне не безразлично, что чувствуют мои подруги.
– А я думала, что тебя интересуют только учебники…

 
***

31-го декабря мы сбежали с последней пары, чтобы навести марафет к новогодней ночи. И договорились заглянуть  в десантное училище.
В общаге  временное затишье. Кто на занятиях, кто отсыпается. Мы же с Людмилой и Татьяной  наводили лоск. Танька была в душе, Людмила в шёлковом халатике сидела с ногами на койке и,  глядя в карманное зеркальце выводила карандашом «Живопись» стрелки вокруг глаз, скорее всего, не карандашом, а тонко заточенной спичкой,   макая её в смоченный грифель. Я в спортивных брюках  с тройными лампасами и белой футболке, гладила своё шифоновое платье. В коридоре слышались спешные шаги. Дверь резко распахнулась и Танька затараторила: «Людка, тебя на вахте ждёт десантник. Я слышала, что  он спрашивал про тебя  у баб Зины. Но это не Андрей!»
Людмила уронила из рук зеркало со спичкой.  Вытаращила глаза,  и ловила немым ртом воздух. И в подтверждение слов Татьяны мы услышали, что кто-то кличет Людмилу выйти на первый этаж к вахтёру.
– Я одна не пойду… – занервничала она. – Боюсь. Вдруг сейчас скажут, что Андрея больше нет.
– Не нагнетай раньше времени. Я пойду с тобой. Вместе выясним, что к чему. –  Подбодрила я её. – Тань ты с нами?
– Нет, там прохладно, а у меня мокрая голова. Буду вас с новостями тут ждать.

***
Мы миновали последний пролёт клетки второго этажа, прошли по коридору первого и широкие, полукругом порожки из пяти ступеней открыли перед нами широкий холл.  По левую сторону лестницы стоял стол. На нем чёрного цвета телефон и настольная лампа на высокой ножке. За  столом  сидела наша любимая баб Зина. За её спиной, на стене висел шкафчик для ключей, со стеклянными дверками,  закрытыми на миниатюрный навесной замок.   А у самых порожков справа стоял лицом к парадному входу в военной зимней камуфляжной форме высокого роста мужчина, и мял в руках зимнюю с кокардой шапку.
– Наконец-то…  Со второго этажа, как с десятого…  –  пробурчала баб Зина, а потом   пропела елейным голоском  – Вот они, наши красавицы! 
Он резко поворачивается, а я, увидев эти дьявольские глаза, оступаюсь через ступеньку и с воплями лечу ласточкой прямо в его объятия. Он ловит меня, тесно прижимая за талию к своему телу. Разжмуриваю веки, медленно скольжу ими по застёжке бушлата, выше и выше, добралась до шеи, где адамово яблоко сыграло вверх-вниз, до мужественного подбородка и наконец, тону в черных омутах,
– Привет…  Григорий! – произнёс он бархатным голосом.
– Ма-ша…  И тут же спохватываюсь – Мария! – и так мне хорошо в его ловушках, что во век  не захотела бы, из них освободиться. Смотрю и не пойму, то ли руки  эти крепкие или  запах его одеколона с древесным и вересковым  оттенком приворожили меня. Будто приклеилась к нему. Всё вокруг исчезло. Только глаза в  глаза и моя рука до наглости смелая, изучающая его затылок, лицо от виска  к подбородку. Он не шевелится. Будто боится вспугнуть птицу счастья. Наваждение исчезает с окриком баб Зины: «Мария, ну-ка охолонись, девка! Дай погляжу на тебя. Голова-то на месте? А то вдруг «скорую»  вызывать придётся!» – сама мне рукой показывает, чтоб шла от греха подальше.
Я выбираюсь из кольца уже любимых рук, и прячусь за спину комендантши и по совместительству вахтёра бабы Зины –  неустанного  контролирующего  органа нашей чести и достоинства.
Григорий перевёл дыхание и обратил своё внимание на Людмилу будто, пригвождённую к ступеньке.
– Людмила, я пришел рассказать вам об  Андрее!
– Что с ним, он жив? – прошептала она, готовясь к худшему.
– Григорий чтобы предотвратить её обморок, почти выкрикнул:
       – Да-да! Конечно, жив! Чего ему сделается,  «бугаю» этому! – повернул голову в мою сторону  и,  улыбаясь,  вдруг  подмигнул мне.
Щёки горели, будто ошпаренные кипятком. В  душе зашевелилась надежда,  что он тоже думал обо мне после случайной встречи на перекрёстке. Людка опустилась на ступеньки, уронила голову на колени и затрясла плечами.
Опять баб Зина пришла на помощь.
– Девчонки, хватит сырость разводить. Приглашайте гостя на чай. Проходи касатик не стесняйся. Открыла дверь в комнату для гостей, где на столе дымился электрический самовар. Когда только она успела  его включить?.. Вроде с поста не уходила.
За чаепитием Григорий не сводил с меня глаз, а я то и дело давилась плюшками и обжигала нёбо кипятком.
– Ну,  всё Мария, язык в клочья! Не бережешь ты себя. Дуй,  прежде чем глотать!– бесновалась над ней баб Зина, понимая причину её рассеянности. – Пропала девка! – размышляла она про себя.  Да как тут не пропасть. Сама бы пропала, если скинуть  годков так тридцать.
– Людмила,  я  могу провести тебя в госпиталь. Андрей будет рад встретить Новый год в компании друзей. Сегодня хороший военврач дежурит. Понятливый. У меня увольнение  до завтрашнего отбоя.
– Я согласна! – Подорвалась та с места и метнулась в коридор. – Побегу собираться.
– Маш, – а пошли и вы с нами… Людмиле будет веселее. А то смотрю, она совсем расклеилась. Ей сейчас ваша поддержка пригодится.
– Вот и правильно!  – подхватила комендантша. – Иди-иди! А ты касатик, смотри, под твою ответственность!
– Без вопросов, баб Зин! Приведу в целости и сохранности.  – обрадовался Григорий.
– Погодите, соберу гостинец болезному! И  врача угостить  не забудьте. 
 

                ГЛАВА ШЕСТАЯ

                Госпиталь

 С плюшками, с пирогами с разной начинкой и лимонадом, прикупленным в бакалее, мы  с Людмилой стояли перед палатой, где страдал от переломов  курсант Андрей Самохвалов.  Григорий зашел к нему первым, чтобы подготовить товарища  к  встрече с его подругой
Андрей выглядел несчастным. На койке он лежал полусидя. Сломанные  рёбра не давали ему возможности спокойно и глубоко дышать, поэтому  он вдыхал  воздух мелкими глотками. Привязанным  загипсованной ногой к штативу, прикрученному к спинке кровати, практически чувствовал себя обездвиженным. Под гипсом чесалась нога, в туалет на утку. Самый гадкий Новый год за всю сознательную жизнь. Перелом лодыжки со смещением. Операция и приговор – три недели на вытяжке и 2-3 месяца прыгать на костылях. Не радужная светила перспектива. Когда открылась дверь,  и вошёл Гришка, он так обрадовался ему, что забыл весь напряг, который сам поддерживал до травмы.
– С наступающим  вас, мужики! – с этими словами  прошагал он к кровати друга.
Панцирные сетки под телами заскрипели.
– С наступающим и тебя … – промямлили больные.
– Как ты? Вижу, что не очень.
– Андрей махнул рукой, показывая всем видом, что хреновей не бывает.
– Ну, рассказывай. Ходил? Видел кого?
Гришка расплылся в улыбке.
– Андрюха, ты везунчик! Тебе можно  позавидовать. Людмила–то влюблена в тебя по уши. Я даже напрягся, когда подумал, что она собралась падать в обморок. Белугой ревела, когда узнала, что ты жив. У неё в голове рождались всякие ужасы с твоим исчезновением. Но это она расскажет тебе сама.
– Это как?
– Гришка качнул головой в сторону коридора, играя бровями.
– Ты серьёзно? – заволновался Андрей.
– Позвать?
– Да погоди ты! Помоги. Расправь постель и достань из тумбочки расчёску.
Предупреждать надо заранее, понюхал он свои подмышки. – Вроде нормально. Зови. – Под эйфорией не среагировал на боль под ребрами.
– Она не одна.
– А с кем? – насторожился он.
– С Машей!
– Это ты зря, Гепард!
– Так получилось! Она сама решила поддержать  Людмилу.  – Скрывая, что инициатива шла от него. Он не мог забыть, как нежный взгляд голубых озёрных глаз  затопил его душу.  Он понял, что жить без них он теперь не в силах.
– Ну, я пошёл?
– Погоди, кой  чего рассказать тебе надо. Сядь поближе.
– Прямо заинтриговал?!.. –  Григорий придвинул  к кровати стул.
– Ну, говори, не томи.
Андрей отвёл взгляд на окно и с надрывом в голосе прошептал: «Она любит тебя!»
– Кто меня любит?
– Маша.
– Ты ничего не путаешь? Как она может меня любить, не зная меня?
– Ты уверен, что не знает?
– Конечно! Мы сегодня только познакомились в общежитии.
«Правда она, как-то странно себя вела. – Задумался он. –  Не пыталась из моих рук освободиться.   Как будто ждала этой встречи и неотрывным взглядом изучала меня». Но с Андреем этой мыслью не поделился.
– Помнишь перекрёсток, рядом с бассейном? Мы тогда в баню шли. А на перекрёстке она. Ну,  вспоминай!  Бугаём меня обозвала…
– Да помню! И что?
– И ни что! Влюбилась в тебя с первого взгляда. Я поэтому и бесился. В меня должна была влюбиться, потому что сам запал на неё. Только не знал, как найти. Ни имени, ни фамилии. В бассейн ходил, спрашивал. Но ничего не выяснил. А потом увидел её на «Огоньке» в клубе при Сельхозинституте. Они с Людмилой учатся вместе. Ходил, как идиот, ждал с цветами у института. А она мне,  от ворот-поворот. Влюбилась, говорит, да не в тебя. Долго я крутил в голове разные варианты и пришёл к выводу, что это ты. Вспомнил, как от твоего взгляда её будто громом шарахнуло. Зар-де-е-лась вся. Меня обозвала и дунула в свой бассейн. Так что, принимай свою судьбу. Ты ведь о такой мечтал? А мечты оказывается сбываются…  Теперь иди. Зови. Счастливчик.
Гришка прочистил горло.
– Вот дела… Как теперь вести-то себя? Ты меня ошарашил. Одно дело не знать, а другое быть в курсе. И правда Вселенная чудит. Не знаешь, что она тебе за твоей спиной готовит. Ты уж брат прости. Но теперь я тебе её не уступлю.
– Ладно, иди. Насильно мил не будешь – с оттенком горечи произнёс Андрей.


***

– Девчонки, заходите! – выглянул в коридор Григорий.
Людка подскочила со стула и  сквозняком влетела в палату. От несдерживаемой радости бухнулась прямо на Андрея с поцелуями. От боли в рёбрах Андрей  мяукнул и чертыхнулся.
– Что ж вы девушка так неосторожно. У него же рёбра сломаны! – прогремел с соседней койки мужчина.
– Прости, прости, прости! – отпрянула от кровати испуганная, но сумасшедшая от счастья Людмила. – Тебе больно! А   я не подумала… – Размазывала она по щекам грязные от туши слёзы.
– Всё, всё… –  пришел в себя Андрей. – Не устраивай тут потоп. Всё нормально. На мне всё как на собаке. –  Под бравадой, скрывая телесную боль.
Маша стояла поодаль и держала перед собой пакет с гостинцами.
– Это Вам. Поправляйтесь.  –  Подошла она поближе.
Андрей и ухом не повёл. Не взглянул на неё даже. Будто и не было её вовсе.
– Иди ко мне! –,  глядя на  Людмилу, похлопал он  рукой по постели рядом с собой.
Та подплыла к нему лодочкой, присела рядом, взяла  его ладонь и  прикоснулась к ней губами. Потом уткнулась в неё лицом, и казалось, что не могла надышаться.
Андрей закрыл глаза, чтобы никто  не видел его борьбу с самим собой.
А  Маше  стало неуютно. Даже обидно.  Она дёрнула плечами, поставила пакет на тумбочку и потянула за рукав Григория.
– Пойдёмте, пусть вдвоём побудут. – Люд, мы тебя в коридоре подождём. – Сказала она почти шёпотом и на цыпочках двинулась к двери.
Григорий пошёл следом за ней…

МАША
               

…     Коридор длинный, окна высокие под потолок, линолеум на полу  кое-где разодран, в швах разошёлся. Видно давно не было ремонта. Между окон стояли откидные, скрученные между собой кресла.  В углу притаилась живая, пахучая хвоей  ёлка. Поблёскивая мишурой, золотым дождиком, разными игрушками, красной стеклянной звездой на верхушке. Запах ели разбавлялся  едким запахом лекарств.
Мы сидели рядом и молчали.  Он справа от меня в расслабленной позе, привалившись  к спинке кресла,  уронил голову на свою согнутую в локте правую руку. Левая  же  рука покоилась на бедре  чуть выше колена. Я сидела на краешке кресла, вытянувшись струной. Тронь меня и зазвеню. Нас разделял подлокотник сидения, и меня вдруг стало потряхивать от  близости человека, который заполнил собой весь мой мир существования последних трех месяцев.  Он рядом: сильный, горячий, красивый и  военная форма подчёркивала его мужественность.
От волнения мои ладони вспотели, участилось дыхание, в  сердце  тахикардия. Мне хотелось смотреть на него. Изучить каждую чёрточку на его лице, потрогать нос, прикоснуться к щеке, провести ладонью по волосам, затеряться  в его широких с длинными ровными пальцами ладонях.  Но я не могла поднять глаза, а упёрлась ими в потёртый рисунок напольного покрытия и украдкой косилась на широко расставленные ноги в высоких зашнурованных ботинках.
Я не могла сдерживать буйство чувств заполонивших  меня изнутри. Мне казалось, что ещё чуть-чуть, и  я начну задыхаться.    Неуверенным движением  ладони искала опору и, наконец, положила её на подлокотник кресла.
Вдруг его рука, покоящаяся на  бедре задвигалась, и накрыла мою. Я вздрогнула  от неожиданного прикосновения.  Шершавая, горячая  ладонь расшевелила на моей коже  мурашки,  и по всему телу прокатилась приятная истома. И я почувствовала, что Григорий вздрогнул тоже. Я попыталась,  как положено неискушенной девушке, не знающей мужских ласк,  выдернуть свою ладонь из-под его руки, но он ещё крепче сжал её. И моё желание согласиться с его желанием касаться меня, оказалось сильнее скромности.
Я решилась посмотреть на него и столкнулась с его взором, изучающим моё лицо. В маслиновой  радужке  плескалось море восторга, нежности, удивления. Его взгляд уже блуждал по улочкам моей души. Он будто  впервые  нашёл то, что долго искал. И эти улочки имели название: любовь, верность, преданность, надежда. Он наклонился ближе ко мне и уже обеими руками  держал мою ладонь, будто согревая.  Мы смотрели друг на друга, не отрывая взгляд, и вели негласный диалог:
– Я нашел тебя, ту,  которую искал давно.
– Ты уверен, что искал именно меня?!
– Уверен!
– Но ты не знаешь меня. Не знаешь,  какая я… Может я недобрая вовсе.
– Ты удивительная,  красивая, милая, хрупкая,  как цветок. Разве такие девушки могут быть недобрыми? Твои глаза напоминают мне цветы Незабудки. Теперь ты моя Незабудка!
– Незабудка? Как красиво?! Я согласна быть твоей Незабудкой. Но и ты знай, что  ты самый лучший. Таких мужчин  как ты, я не встречала никогда. Ты красивый, умный, сильный и глаза у тебя добрые. А глаза,  как сказал Лев Николаевич – зеркало души.
– Неужели я такой? Ты совсем   не знаешь меня.
– Я знаю.
–  Ты нужна мне. Я буду любить тебя всю свою жизнь.
– А я тебя и никто не будет для меня  дороже  на этом свете, чем ты.




                ГЛАВА СЕДЬМАЯ
 
                Шестнадцать лет спустя

 
 … Прошло целых два долгих месяца ожидания ответа на её письмо на телевизионную передачу «Ищу тебя». Отклик она получила сразу. Позвонили  из редакции и предупредили, что к ней выезжает съемочная группа снимать видеосюжет, для демонстрации в студии перед человеком, который обратился к ним для розыска его любимой женщины. Прошли съёмки, осталось только ждать вызова в столицу.

Приближалась осень. Всё чаще небо заволакивали серые облака, изредка через них прорывалось солнце  под стать  настроению Марии. Все шестьдесят дней она была не своя. Шестнадцать  долгих лет тоски по любимому оправдали её надежды на его спасение. Она чувствовала его земную жизнь на дальнем расстоянии. Он приходил в её сны, похожие на реальность. Его ласковые руки чувствовала на своих щеках, плечах и больно было просыпаться, обнаружив рядом только тёплое тельце кота.  Однажды она ходила с его фотографией к ясновидящей. Та поводила поверх фото ладонями и сказала:  «Он жив! От фотографии идет тепло!». И с тех пор Мария  жила надеждой, что они обязательно встретятся. 

На фабрике,  где она работала главным бухгалтером, все знали историю любви Марии Александровны  и её ожидание вызова на передачу. Многие односельчане были свидетелями  приезда съёмочной группы к ней в дом. Сердобольные соседи несли гостинцы: молоко в кринках, огурцы, помидоры, сало. Всем хотелось засветиться в кадре.
 
– Мария Александровна, новостей так и нет? – осторожно спросила её молоденькая бухгалтерша Ирочка, и. о. главного бухгалтера на время её отсутствия  в отпуске или по другим веским причинам.

– Пока нет. – С глубоким придыханием ответила Мария.

После обеденного перерыва её срочно пригласил в свой кабинет начальник колонны седовласый, подтянутый, с жилистыми руками мужчина. Он привстал из своего рабочего кресла, оно слегка откатилось к окну за его спиной. Иван Трофимович протянул вошедшей в кабинет женщине руку для пожатия и пригласил к столу для заседания, Стол был длинным, дубовым, с войлочным покрытием зелёного цвета. На столе стоял на стеклянном подносе графин с водой и вокруг него граненые стаканы кверху дном.

–  Проходи, Мария, присядь. – По-отечески взял он  её за плечо одной рукой, а второй отодвинул от стола стул. Мария присела боком к спинке и приготовилась слушать своего начальника.

–  Зачем вызывали? – Затаив дыхание спросила она.

 – Да не волнуйся ты. На головной офис пришел вызов с передачи «Ищу тебя», а они переслали на нас с указанием отпустить тебя на неделю. Пиши заявление на отгулы,  у тебя они есть. И в добрый путь.
 
Мария вскочила со стула, будто и не было этих тридцати девяти лет, а опять  вернулись двадцать с небольшим, когда  бежала на свидание к любимому.
Бросилась на шею Ивану Трофимовичу, обняла крепко-крепко, за добрую,  долгожданную весть и рванулась на выход, лишь уняла свою горячность в приёмной, чтобы не потерять свою солидность перед секретаршей начальника. Всё-таки статус главного бухгалтера подрывать не стоило. Написала заявление на отгулы, отдала секретарше в папку на подпись  и пошла,  собираться в дорогу.

Весть из конторы о том, что главбух, наконец-то, получила приглашение на передачу, пронеслась мгновенно по всем закоулкам предприятия.  В кабинет к главному бухгалтеру стали подтягиваться люди. Посёлок небольшой, все друг друга знают. И переживали за Марию все искренне. Афганская война безжалостно  прокатилась не только по ней. Есть семья, чьё имя сына носит местная средняя школа. А сколько их таких по всей стране…  А тут прямо, как в кино. Шестнадцать  лет ждала без вести пропавшего, не верила в его  погибель и хоть смотрели каждую пятницу передачу телевизионную, где  находили друг друга люди, вызывая слёзы нешуточные, но всё равно, как спектакль смотрели. Не понятно ведь – взаправду там настоящие герои или подставные… А выходит, что  настоящие.

– Мария Александровна! Вы не волнуйтесь. Там говорят, психологи есть на передачи-то ихней.  Может они,  и билет тебе купят, до Германии.

 – Как он попал-то туда… Может завербованный? – Ляпнул, не подумавши, щуплый тракторист, по прозвищу Ситун. (Почему Ситун, он и сам не знал. По наследству от деда досталось)

– Ты как всегда. Помело. Метёшь и метёшь пустым языком.– Толкнул его локтем рядом стоявший мужчина.
 
Тут Ирочка высказалась: «Мы будем смотреть вашу передачу и держать за вас кулачки, а если вдруг он тоже будет в студии, то привозите его с собой. Встретим! В клубе концерт для вас устроим!».

– Спасибо товарищи всем, за поддержку. Очень вам благодарна! – поклонилась всем Мария. – Пора приниматься за работу!
 
                ГЛАВА ВОСЬМАЯ
                Студия

В пятницу она вышла на платформу столичного вокзала, взяла такси и отправилась по нужному адресу в телецентр. На проходной охранник позвонил в студию РТР в редакцию программы, сообщил о прибытии участницы. Через некоторое время за ней пришел молодой, крупного телосложения мужчина  на груди бейдж с фото, именем и фамилией   Марат Фарифулин. Ассистент редактора, прочитала она. Он приложил пропуск на электронный считыватель, створки турникета открылись, и Мария последовала вслед за ним, как за проводником  к  новым вехам своей судьбы.
 
Редактор, женщина средних лет, по имени Людмила Сергеевна пригласила Марию в свой кабинет.  За стеклянной кабиной расположилась редакторская группа. Кто разбирал письма, сваленные кучами на столах, кто отвечал на  постоянно трезвонившие телефонные звонки. Муравейник, да и только.

Заметив волнение женщины, крепко сминавшую руками дамскую сумку, она  мягким голосом предложила ей присесть на кожаный диван у панорамного окна. Налила в стакан холодной воды из графина и протянула его ей.

– Я понимаю ваше волнение, но поверьте мне, что это ненадолго. Наша команда сделает всё, чтобы вы чувствовали себя комфортно.
Вы будете участвовать не в прямом эфире, а в записи программы. Сейчас я познакомлю вас с режиссером. Её зовут Светлана.
 
                Мария

Гримёрка в светлых тонах.  Меня усадили на среднее кресло, перед широким  зеркалом,  где колдовали над моей внешностью умелые руки визажистов и стилистов. Мне  говорили, что я  красивая и камера меня полюбит, потому что у меня выразительные  глаза, аккуратный нос и губы цветом   спелой вишни. И что  возраст на десять лет  не соответствует моему,  реально мне не больше двадцати девяти лет. Они постоянно «заговаривали мне зубы» и явно уводили меня от заданного им вопроса – здесь ли Гриша. Меня совсем не интересовал мой внешний вид. Я только хотела увидеть Его, любого, пусть с изменившимся лицом. Наверно, время сделало своё дело. Но лишь бы оставило нежность, теплоту во взгляде и силу любимых ладоней. Но представить его постаревшим никак не могла. В её памяти он остался навсегда таким, с каким она простилась  на пороге военкомата  в далёком тысяча девятьсот восемьдесят пятом году…

… Он крепко обнимает меня. И шепчет ласковые, обнадёживающие слова, что скоро вернётся и придёт сватать меня, и все на  свадьбе будут ему завидовать, что красивее невесты ещё не видели. И как  он будет любить своих детей – девочку и мальчика. А сына воспитает настоящим защитником. Он уже не курсант, а офицер. В местном десантном полку служит в штабе. У меня ещё полгода студенчества. Мы  в общежитии с Татьяной, баб Маша выделила нам   комнату на двоих.  А Людмила, будучи беременной, перевелась на заочное отделение и укатила с Андреем в  Прибалтику. Писала нам письма, хвалилась, как они замечательно живут, что всё у них в семье гладко и Андрей очень её любит, заботиться о ней. И мы радовались за неё, верили, что так и есть, до тех пор, пока Андрей не заявился ко мне после сообщения от его родителей  о пропавшем без вести, Григории. И всё как наяву: я в кровати три дня в коматозном  состоянии. Ничего не вижу и ничего не слышу. Лежу с открытыми глазами, на щеках дорожки от слёз, их уже нет, высохли безутешные родники. Реакции ноль на врачей скорой помощи, на уколы в вену, на Таньку, бабу Машу. В общежитии стало тише или я оглохла от неизбывного горя. В дверь постучали, Татьяна открыла и замерла. В проёме стоял офицер. Она узнала его сразу – Андрей Самохвалов.

– Где она?

Татьяна кивнула в сторону моей кровати.
 
–Три дня не встаёт и ни на что не реагирует. – Прошептала она ему.

 Андрей снял фуражку и положил её на стол. Осторожным шагом приблизился ко мне. Присел рядом на стул. Взял в свою ладонь мою руку, а другой ладонью  прикрыл сверху.  Наклонился ближе.

– Хандришь? – спросил он тихо, с жалостью. – Вставай, тебе надо развеяться, поесть. Всё пройдёт со временем.
 
Его голос набатом бил по моей голове. И я вырвала свою руку из его ладоней, схватилась за голову и заорала: «Сколько ждать  это время, чтобы было легче? Или ты его за собой притащил, это время? Почему я не хочу верить, что его больше нет, а верю  в то, что он живой? А вдруг над ним издеваются в плену, сдирают кожу, жгут пальцы его красивых ладоней. А если он упал в ущелье, раненый и не может выбраться? Почему его не ищут, почему, почему, почему?..»


– Андрей присел на кровать, поднял меня с подушки и прижал к себе.
– Тише, тише… – гладил он меня по волосам и спине. Его ищут и обязательно найдут. Он сильный ты же знаешь. Успокойся, моя любимая.

Мне бальзамом на душу его слова о том, что его ищут и найдут и  не сразу дошли до моего сознания его последние слова. А когда дошли, то взбунтовалась, оттолкнула его от себя.

– Ты зачем говоришь мне о любви, сейчас, когда мне белый свет не мил? Ты кто, чтобы говорить мне эти слова, друг или возлюбленный? Ты с Гришей дружил, ты муж нашей с Татьяной подруги, ты отец её сына. Пошел вон отсюда! Забила я кулаками по его груди. И он вдруг скатился со стула на колени, уткнулся в меня, обхватив руками.

– Не гони, прошу тебя! Я жить спокойно не могу. Ни спать, ни есть, дом мне не мил без тебя. Я никогда не любил свою жену, потому что любил и люблю только тебя, слышишь, тебя! Сколько раз я мечтал, о том, как ты ждешь меня со службы, радуешься моему возвращению. Дети у нас и все на тебя похожи.

Да что во мне не так, скажи?! Ведь я влюбился в тебя как сумасшедший там, на перекрёстке. Искал тебя, бегал в бассейн, но всё тщетно, ни имени, ни фамилии не знаю, а потом увидел тебя на огоньке и понял, что это не случайность. Может это судьба и Бог на моей стороне, что Гришку забрал. Я разведусь, только не гони!

– Вон, вон, вон! – процедила я сквозь зубы. Легла и отвернулась от него к стенке.
Слышала, как он встал, взял фуражку и ушёл тихо, закрыв за собой дверь.

– Ну, ты даёшь, Машка! Как ты его… Мне честное слово  стало жалко его. Ведь любит он тебя. Может и правда судьба играет… – проговорила Татьяна.
 
Судьба играет, это точно, но и мы делаем свою судьбу сами. Пугаем счастье слухами, людской молвой, осуждением. Всю жизнь себя  проклинаю,  за то, что не отдалась Грише, не соблазнила его, как умеют соблазнять женщины. А он и не пытался уложить меня в постель, уважал мои убеждения, берёг до свадьбы, а может, боялся оставить меня одну с ребёнком, времена для действующего офицера  неспокойные. Замуж я так и не вышла, были попытки, но никто не мог заменить мне моего любимого. То руки женские, то ростом не вышел, то пьёт, то курит. И  нет  места в моём сердце, оно навсегда  занято другим.

Андрей больше не приезжал. Людмила написала, что развелись они. Она вышла замуж за полкового офицера, намного лет её старше. Он полковник, вдовец  и у них шикарная квартира, машина и дача, и каждый год они отдыхают в Крыму. Андрея перевели в другую часть в России, и она ничего о нём не знает.

                ***

Студия заполнялась зрителями. С экрана телевизора она казалась огромной, красивой, в голубом цвете. Но это только казалось. Всё было компактно. Люди сидели полукругом в три ряда. Перед зрителями стояли круглые столики, за них приглашали участников. На невысокой сцене сидел ведущий из популярных актёров – Владимир Игоревич Квашнин. Его любили за душевность. Верили в искренность. Среди зрителей ходила с микрофоном в руках его соведущая, тоже из известных актрис. Высокая блондинка в розовом пиджаке и темной юбке, прикрывающей  колени, Даша Мушкина.

Я ждала выхода в студию в комнате для гостей и во все глаза смотрела на экран телевизора прикреплённого к стене. Мне было видно всё, что там происходило.

Перед глазами прошла судьба трёх человек. Все разыскивали своих близких людей. Женщина, пропавшего сына – ушел из дома ещё маленьким. Молодой человек, своих родителей, потерявшихся после землетрясения в Спитаке. Девушка, искала парня, с которым познакомилась несколько лет назад в поезде, влюбилась, а адресами не обменялись, лишь помнила его имя. И вот он объявился, приехал, вышел из рядов зрителей. Смотрят друг на друга, улыбаются. Он оказывается, тоже её искал.
Остался ещё один участник. Меня трясло, ладони взмокли и похолодели, и я постоянно,  зажимала их в колени, чтобы согреть и унять дрожь. Ком подкатил к горлу, и я стала задыхаться. Вот сейчас выйдет Он, мой Гриша. Но ведущий объявил, что уходим на рекламу…

                ***

 Я вскочила с кресла. Под ложечкой заныло, и меня заколотила нервная дрожь. Вспомнила совет из одной книжки, что надо присесть три раза с глубоким вдохом и выдохом. Так и сделала. И правда, полегчало. Села опять в кресло и закрыла глаза.
 Из ниоткуда ясно пришли воспоминания о поездке с Гришей к его родителям, в Краснодарский край. Ехали поездом почти сутки, после рейсовым автобусом до станицы «Казачья слобода». В голову лезли разные мысли. Я волновалась. Вдруг не понравлюсь его семье. Он ведь вон какой?! Красавец, умный, мечта любой девушки. Одним словом – ОФИЦЕР! А вдруг у него там девушка оставалась… Стоп! Откуда взялась девушка?.. Фу, совсем с ума сошла.  Вцепилась обеими ладонями в  локоть задремавшего рядом Гриши, прижалась к его плечу и судорожно вздохнула.
 
– Что с тобой, Машуль? – будто и не было сна у моего любимого.
 
– Да так, ничего…

Григорий не подал виду, что понял, в чем суть моего волнения! Освободил свою руку из  плена  и крепко  прижал меня к себе.

– Всё будет хорошо! – сказали его глаза. А я была бы не против поцелуя, горячего прямо в губы. Но внутренний стержень не позволял выносить сокровенные чувства на люди.

Кубанские пейзажи отвлекли меня от тревожных мыслей.  Свечевидные тополя вдоль дороги острыми верхушками в небо не отбрасывали спасительной тени, как тополя в средне-русской полосе.     За окном мелькали добротные дома покрытые железом в то время на моей малой родине, крыши вовсю встречались рубероидные. Поля, поля, поля… Бескрайний подсолнечник,  на затопленных участках  зеленел  рис, за стеклом теплиц созревали огурцы и помидоры. На пути встречались огромные элеваторы. Придёт время, и они заполнятся новым урожаем пшеницы. «Житница России» – по-другому и не скажешь.

В размышлениях не заметила, как автобус подкатил к остановке. С шумом выдохнул компрессор, двери «ЛИАЗа» разомкнулись и мы услышали гомон встречающих.

   – Вон они! – радостно кричала девчушка лет восьми, подпрыгивая и размахивая в приветствии тонкими ручонками. Две косички  извивались   на спине змейками. Розовое платьице в редкий цветочек на   светловолосой попрыгунье,  белые банты, кружевные носочки в лаковых туфельках намекали на праздник в семье долгожданного гостя.

Горячий ветерок колыхнул пышную юбку.   Летний день был щедр на разнотравье и жаркое солнце. Тридцать градусов не меньше, подумала я, спускаясь за Гришей по ступенькам автобуса.  По лицам встречающих: широкие улыбки, сияющие глаза, у меня отпали все сомнения, что мне здесь не рады.

– Дядя Гриша! – бросилась к нему на встречу девочка. Он только успел перекинуть  дорожную сумку в руки высокому светловолосому парню, очень схожему чертами лица с племянницей Григория, уже радостно примостившейся на его сильных руках.

– Ну и вымахала ты, Олеська! Уезжал,  кнопкой была!
 
– А ты, а ты… Во какой стал! – она сначала подняла руки кверху, а затем раскинула их вширь.

– И какой я стал?

– Огромный, как Илья Муромец! – все рассмеялись.
 
Он бережно поставил девочку на землю и бросился обнимать совсем не старого мужчину с возрастом лишь немного погрузневшим.
 
– Здорово, Батя!

– Добро пожаловать, сын! – обнимая долгожданного гостя, хлопал он  его по спине.

                Григорий

В осенний призыв я набирал группу новобранцев. Служить в ВДВ изъявили желание 8 человек. Дальше учебка, а в конце октября 1985 года – получен сигнал боевой готовности. Всё в секрете, обстановка накалена до предела. Куда везут, не знаем.  Загрузка на платформы, через сутки  в Демократической  Республике Афганистан. Так начались мои пыльные афганские дороги… Во время боевой операции, мы подорвались на фугасе. Друзья погибли, а я сильно обгорел.  50 процентов кожного покрова.  Подоспели боевые товарищи, вызвали вертолёт и отправили меня в Кабул, а потом на самолёте в Москву.

Пересадка кожи. Долгая реабилитация.  Приговор военной комиссии – негоден для прохождения военной службы. Восстановление документов по признанию, что я жив  из-за роковой ошибки писаря. Произошла путаница. В нашей части был мой однофамилец Григорий Войло, Только я Максимович, а он Григорьевич.

Через экран плазмы было видно, что все эти воспоминания давались ему нелегко.
Он постоянно вытирал левой рукой струящийся пот со лба и шеи.

– А как вы оказались в Германии? – Спросила Даша.

С помощью Совета Афганских ветеранов я попал на реабилитацию в Институт разработки протезов. Появились мои рацпредложения и меня внесли в штат конструкторского отдела. Предоставили жилье и вид на жительство. Вот так я и оказался в Германии.
 
 – Я очень долго ждал ответа из России. Прошло шестнадцать  лет, как я потерял свою единственную и настоящую любовь, свою Незабудку. – Закончил он свою историю.
 
– А если Мария не захочет поехать с вами, как поступите Вы?
 
– Если, это  Мария моя Незабудка для меня не важно, где я буду приносить пользу в Германии или в России.
 
Зал взорвался аплодисментами.


                Мария

 Я не замечала своих слёз. Влага застилала глаза. Я осторожно промокала их салфеткой и ко мне то и дело подбегала гримёр и пудрила лицо.

За столиком у сцены сидел статный мужчина в дорогом костюме чёрного цвета  с отливом.  Ещё молодой, лишь слегка поседевший, правая кисть руки была в кожаной перчатке.  Пересаженная кожа на щеке создавала впечатление заплатки. Голос изменился, звучал надорванными нотами. Но это был Он, мой Гриша. Взгляд блуждал по его телу и остановился на ладони в перчатке. Мелькнула мысль: он потерял в бою руку…  Но это не важно, главное он жив. На двоих три руки, разве мало… Боже, о чём я думаю? Может, он женат. Но нет. Зачем тогда он искал меня?

Не было сил сидеть и ждать вызова в студию. Я поднялась с дивана и стала мерить шагами комнату от двери до окна. Судорожно, сжимая в ладони носовой платок.

И тут я слышу голос ведущей Даши Мушкиной:

– Григорий Максимович, мы нашли вашу Незабудку. – Включите видеоролик, просит она оператора.

Гриша поднял глаза на монитор. На экране видно, что съемка велась из  автобуса:  замелькали поля, перелески, хозяйственные постройки. Автобус останавливается возле сельского дома, палисадник пестрит флоксами, ромашками, георгинами, съёмочную группу  встречает  толпа сельчан и на пороге Маша, его любимая Незабудка. Он узнал бы её из тысячи.

Гриша расплывается в улыбке, из груди вырывается хриплый вздох.

Даша: – Она?

Григорий: – ОНА!!!

И тут Владимир Игоревич говорит: «Она здесь! Встречайте!» – студия зашумела, в ожидании главного момента – встречи влюблённых через шестнадцать лет.

                Мария

Сказать о том, что я пережила волнение, пока шла закулисными коридорами, не сказать ничего. Грудь разрывало томление такой силы, что казалось, сердцу осталось мало места, потому что оно стало больших размеров и барабанило по грудной клетке, как набатный колокол, гоняя кровь по венам, так, что шумело в ушах. Я несколько раз останавливалась, прижимаясь лбом к стене. Глубоко дышала, помогая утихомирить разбушевавшееся сердце.

Владимир Игоревич встречал меня у входа в студию под оглушительные аплодисменты зрителей, взял за локоть и повёл прямо к столику рядом с которым стоял Он – «Мой Свет», и  держал в руках букет алых роз. Расстояние между нами сокращалось с неумолимой скоростью и вот мы стоим рядом, напротив друг друга  и я,  чувствую тепло его дыхания. Он выше меня на целую голову, я поднимаю глаза, и наши взгляды пересекаются. Я изучаю его: тот же блеск в карих глазах, нежность, и сомнение… Мне показалось, что он подумал о своей внешности, посчитал, что я разочарована увидев его таким. Не отрывая от него взгляда, я прикоснулась ладонью к его щеке, к той, обожжённой, провела  кончиками пальцев по лбу, изучая каждый шрам. Студия замерла…

Он стоял не шелохнувшись. Правая рука в перчатке прижимала букет к груди, а левая будто приклеилась к туловищу.  Я прикасаюсь к его  плечу, ладони  плавно перетекают к  шее, а потом ошалело  шарят по его телу: плечам, груди, будто проверяют его на наличность – живого, а не призрачного.  Потянула его  на себя и, забыв, где нахожусь, обхватила обеими ладонями его лицо  и,   не обращая ни на кого внимания, осыпаю его  голодными, порхающими поцелуями.
–    Гри-ша-а…  Любимый… – просипела я. Почувствовала слабость в ногах  и  протащила своё тело по его фигуре, до самого пола, обхватив крепко его ноги, и потерялась в накатившейся ни откуда тьме…

 

                Григорий

Я не мог поверить, что нашёл ту, которую  искал сто-ль-ко долгих лет, по кому тосковал все эти годы военного кошмара, изнуряющие тело пытками ожогов своего организма. Она приходила ко мне Ангелом с белыми крыльями и долго стояла возле  больничной кровати. Я уже верил в глюки, как в естество. По жизни я оказался однолюб, и никто не мог мне её заменить: ни полевые медсёстры, ни подруги моих друзей, которые желали мне добра. Я был уверен, что она любит  только меня и будет ждать меня всю свою жизнь. И я не ошибся, когда увидел её  любящий, нежный взгляд из-под ресниц и в тоже время спешный, жаждущий подтверждения, что это не обман зрения, а констатация факта.

Я ждал её появления в студии, как наверно ждут появления чего-то необычного, желанного, появления чуда. В руках держал розы, хотя знал, что она любит полевые цветы, но самые любимые – ромашки, и они очень ей шли – нежные, как она сама. Но сезон ромашек прошел и без букета прийти я не мог. Купил букет  роз, каждую за прожитый год без неё. Когда Она вышла из-за кулис, я окаменел, как и весь зал в  студии. Протезом правой руки держал цветы, а левая рука будто приросла к телу. Не мог пошевелиться, как на плацу после команды – смирно.
 
Она почти не изменилась. Та же стать, тонкая талия, русые волосы перевязанные  резинкой под затылком, локонами лежали на левой стороне  груди поверх белой блузки с пушистым рукавом на манжете. Воротник стойка,  переходящий в большой бант, сверху приталенного сарафана бирюзового цвета, зауженного чуть ниже коленей, по бокам спрятанные внутрь карманы, отделанные планкой. На ногах светлые лодочки.  Она всегда выделялась среди своих подруг хорошим стилем и сейчас видно ему не изменила.
 
Разве можно быть красавице  рядом с чудовищем, в которого меня превратила война. Эти мысли заполонили мой разум, лишь, поэтому я долго и не объявлялся в её жизни. Но сеансы психолога сделали своё дело и помогли переступить рубеж  не восприятия самого себя.
 
Она подошла ко мне так близко, что я услышал, как бьётся её сердце и боялся, что она, разглядев меня, испугается, разочаруется, возненавидит  и, повернувшись ко мне спиной, убежит, сломя голову. Но неожиданно она прикоснулась к моему лицу похолодевшей  ладонью, провела ею по щекам, по лбу, потрогала зарубцевавшиеся шрамы, стала ощупывать моё тело, не веря, что Я это именно Я, стою здесь перед ней, а  не фонтом. Я жду её разочарования, но вдруг чувствую её шальные, мелкие поцелуи, шёпот своего имени и еле успеваю подхватить её и удержать от падения.

                Мария

Резкий запах нашатыря вернул меня из пучины обморока. Из пелены тумана стал четко проявляться образ человека, который грезился мне на протяжении шестнадцати лет долгих мучений от потери и тоски одиночества.
И вот он рядом, близко настолько, что его горячее дыхание жжет мне щёки, а я не верю, что  вижу его  наяву, и что наша встреча происходит здесь, на Земле, а не на небесах. 

Октябрь 2019 - 2023