Мои одиннадцать лет пока что никого не волнуют – живёт себе пацан и живёт. А вот Иркин возраст волнует всех: маму, бабулю и даже Светку из девятнадцатой квартиры. Мама говорит, что в двадцать пять пора бы задуматься, а у бабули другая позиция, и они постоянно спорят. Мама, например, считает Иркиного парня серьёзным и порядочным, а бабуля – слишком серьёзным и слишком порядочным.
– Что значит «слишком»? Не морочь девчонке голову. Никита оказывает на неё благотворное влияние. Она даже это дурацкое кольцо из носа вынула, заметила? Осталось волосы в нормальный цвет перекрасить.
– Вот! – торжествует бабуля. – Именно это я имею в виду: подавляет её личность.
А мне пирсинг в Иркиной ноздре очень даже нравился – прикольный такой, в виде паучка. И причёска прикольная: будто зелёнкой слегка помазана. Под цвет глаз, короче.
– Можно подумать, у наших дверей толпы женихов, – не сдаётся мама. – А у Никиты – собственная квартира в престижной новостройке.
– Папаша расстарался!
– И что? Его отец успешный бизнесмен и может себе позволить. Никита и сам, между прочим, перспективный менеджер в солидной компании.
Бабуля фыркает. Она не любит менеджеров.
Это они ещё про новенький BMW не знают. Я видел, как Никита однажды сестру подвозил. Но она велела молчать и даже кулаком погрозила. Раньше у неё другой парень был – Лёха. Насчёт него никаких споров не возникало, и мне он дарить ничего не собирался. А этот сразу пообещал велосипед ко дню рождения. Конечно я обрадовался, хотя целый год ждать.
Как-то я решил приколоться: надел маску вампира и спрятался на лоджии. Ну, чтобы внезапно выскочить, когда Ирка придёт бельё развешивать. И только она с тазиком появилась, как с соседской лоджии Светка высунулась: – Ну, что?
Подслушивать я не хотел, но и выскакивать при Светке постеснялся.
– Торопит, – вздохнула Ирка. – Билеты нужно покупать, а я ещё ничего не решила.
– Дура ты, Ирка. Ты была в Испании? Сначала съезди, а решать потом будешь.
– Я так не могу. Поеду – значит, и всё остальное.
– От таких парней не отказываются, дорогая. Ну чего ты кочевряжишься?
– Не знаю… Никита неплохой, но… Знаешь, иногда он таким занудливым бывает.
– Да мужики все зануды! – От возмущения Светка чуть из лоджии не вывалилась, а потом спрашивает: – Ты своим-то сказала?
– Сказала. Теперь они каждый день ждут моего решения. Это просто невыносимо, хоть из дома беги.
Мне представилось, как Ирка сбегает из дома и скитается по вокзалам. И так её жалко стало, что даже прикалываться раздумал.
А сегодня Ирка говорит ни с того ни с сего: – Пойдём-ка, Мишка, со мной к стоматологу. – Сама расстроена чем-то, по лицу видно.
Я удивился: – Ты что, одна боишься?
– Нет, – говорит, – это ты боишься, а я тебя отведу. Давай быстренько, мы опаздываем.
Я ничего не понял, но пошёл, хотя зубы у меня вроде бы в порядке. Едва поспеваю, потому что Иркины ноги гораздо длиннее моих. С такими ногами только в гандболе на воротах стоять, но она ходит в колледж, и там её все Ириной Сергеевной называют.
Идти недалеко: через парк, мимо аттракционов, а там и поликлиника. Ну, идём мы, значит, и видим: под кустом копошится кто-то, беленький такой. Думали – кошка, ближе подошли, а это кролик! Самый настоящий! Я и не знал, что в нашем парке кролики водятся, и сразу же предложил его домой забрать. Но Ирка сказала, что он просто потерялся, и его уже ищут, а нам бежать нужно.
Ну, мы и побежали, а лопоухий за нами поскакал. Наверное, мы ему понравились. Я испугался, что так он ещё сильнее потеряется, и стал тихонько его ногой подпихивать, чтобы в обратную сторону развернуть, но тот – ни в какую, упёрся и всё тут.
Пока я с кроликом возился, рядом какой-то долговязый лохмач нарисовался и давай на нас наезжать: – Вот так, значит? Наиграются, потом выбрасывают. Что, надоело какашки убирать?
– Э-э, – думаю, – не на тех нарвался. Таких умников Ирка быстро на место ставит, привыкла студентов строить.
Смотрю на неё, а она – на долговязого. И вместо того, чтобы достойно ответить, чего-то там мямлит. А сама всё смотрит и смотрит. А он на неё.
Тут я не выдержал: – Это не наш, понятно тебе? И вообще, мы торопимся!
Ирка почему-то покраснела, кролика – в руки, и мы рванули. Этот придурок тоже побежал, правда, на расстоянии, соблюдая дистанцию. Наверное, удостовериться решил, что мы пушистика за первым же поворотом не выбросим.
Вдруг Ирка остановилась как вкопанная: – Блин, в поликлинику же нельзя с животными. – И сунула кролика Лохмачу:
– Подержи пока, мы скоро.
Кролик, не будь дурак, из рук выпрыгнул и в кусты сиганул. Лохмач – за ним. Я тоже было намылился, но Ирка меня за руку схватила: – Потом поищем! Бежим! – А сама зачем-то к аттракционам свернула.
Смотрю, у колеса обозрения Никита стоит. Мы к нему подбегаем, и Ирка сходу, без всяких там «здрасьте», выпаливает: – Мы опаздываем, у нас талон к зубному, а я уже всё сказала и добавить мне нечего, так что зря ты настоял на встрече. – И ещё пургу какую-то, типа, «ты должен понять».
Я офигел. Разве так парней отшивают? Сказала бы просто: «отвали», и нечего тут рассусоливать. Вижу, он совсем не въезжает. Начал Ирку за плечи хватать и о чём-то спрашивать. Как репей пристал – почему да почему.
Чтобы он поскорее отстал, я схватился за щёку, будто у меня зуб болит со страшной силой, и стал Ирку за руку дёргать – пошли, мол. Никита – за плечи, я – за руку. А Ирка молчит.
Вдруг он говорит: – А это ещё что за урод? – И куда-то за наши спины смотрит.
Мы оглянулись, а там Лохмач. Стоит неподалёку и кроликом семафорит.
У Ирки наконец-то голос прорезался, и она уже без всякой пурги, конкретно, говорит Никите: – Просто я не люблю тебя. Вот почему.
Повернулась и пошла. Совсем в другую сторону.
Я опять ничего не понял: – Ира! Ты куда? Нам же в поликлинику!
А она небрежно так, через плечо: – Забудь.
Мы стояли и смотрели, как она идёт. Я, Никита и Лохмач. Она очень красиво шла, весело как-то. Ещё и сумочкой помахивала.
Обломком кирпича я крупно вывел на асфальте: «Нашёлся кролик! Звонить Михаилу» и свой номер. Получилось неплохо. Лохмач тоже полюбовался и сказал, что нужно бы ещё Иркин телефон указать, а то мало ли…
– Ага, щас!
Он засмеялся, а я с кроликом домой пошёл и всю дорогу грустил, потому что про велосипед вспомнил. Эх… До днюхи всего ничего осталось…