В ночь на 30 августа 1944 года Королевские ВВС Великобритании совершили налёт на столицу Восточной Пруссии. Со всей кровожадностью англичане «весьма успешно» испытали на мирных жителях Кёнигсберга (ныне - Калининград)новые напалмовые бомбы, вызвавшие чудовищные пожары. Позднее историки признали этот акт – террористической атакой против гражданского населения. Число погибших составило около пяти тысяч человек, без крова осталось более двухсот тысяч. Бомбёжка уничтожила густонаселённые жилые кварталы, при этом военные объекты оказались практически нетронутыми.
Вот, как увидели эти трагические события мои герои…
Молодого хирурга Курта Винтера, его жену Эльзу и четырёхлетнего сынишку Акселя после полуночи разбудил пронзительный вой сирен. Одно из этих устройств было установлено на крыше соседнего дома по улице Тиргартенштрассе (ныне - ул. Зоологическая). Семья, привыкшая прежде неспешно реагировать на сигналы воздушной тревоги, поскольку за годы войны они часто оказывались ложными, в этот раз, помня налёт трёхдневной давности, собралась очень быстро. Натягивая брюки, Курт слышал, как начали бить зенитки. Сегодня пальба была намного нервознее и чаще. Становилось ясно, что дело принимает серьёзный оборот. Перед тем, как спуститься в подвал, Курт выглянул из парадного на улицу. Ночное небо являло собой впечатляющее зрелище. По нему метались белёсые лучи прожекторов, словно начерченные светлой краской на чёрном фоне, между которыми вспыхивали разрывы зенитных снарядов. Затем город озарили несколько ярких источников света, видимо, висящих на парашютах, отчего небо стало похоже на огромную рождественскую ёлку с зажжёнными свечами. Винтер знал, что так пилоты ведущих бомбардировщиков, обозначают цели для своих ведомых. Курт сбежал в подвал и присел на скамью, застеленную солдатским одеялом. Рядом испуганная Эльза прижимала к себе хнычущего Акселя.
– Не бойся, милая, – подбодрил Винтер супругу, – это всего лишь очередной налёт. Наши зенитчики своё дело знают…
А несколькими днями ранее, утром 26 августа 1944 года в Лондоне Уинстон Черчилль встретился с главой бомбардировочной авиации Королевских ВВС генералом Артуром Харрисом. Генерал прибыл к премьер-министру в мундире с рядами наградных планок. Черчилль тоже был в военном френче, с неизменной сигарой в полных губах, пепел от которой уже успел упасть как на кресло, в котором он сидел, так и на пол. После короткого приветствия, глава Британии приступил к делу.
– Известно ли вам, господин генерал, что русские ещё три года назад, находясь в тяжелейшей ситуации, сумели организовать бомбёжку Берлина силами своих дальних бомбардировщиков, базируемых вблизи Ленинграда? И. хотя урон для гуннов был невелик, это нанесло им ощутимый психологический удар.
– Конечно, сэр. Я сам являюсь сторонником массированных авиационных бомбардировок. Укажите цель, господин премьер-министр, и мои орлы сотрут её с лица земли!
На широком лице премьера расплылась довольная улыбка.
– Именно это от вас и потребуется, генерал, – Черчилль выпустил струйку дыма себе под ноги. – Я знаю вас как опытного пилота и отменного военного стратега. Но лететь придётся далеко...
– Наши самолёты способны держаться в воздухе по 10-12 часов! Практическая дальность полёта составляет около 3000 миль!
– Это как раз то, что нам надо. Мишенью станет Кёнигсберг. Такую бомбардировку мы должны предпринять в самое ближайшее время. Устройте гуннам кровавую баню! Назовите эту акцию «Операция «Кёнигсберг» и проведите её ближайшей ночью!
В ночь с 26 на 27 августа Кёнигсберг потрясли взрывы. Английская авиация в количестве 174-х самолётов совершила налёт на спящий город. Но, вопреки ожиданиям Уинстона Черчилля, последствия нападения не стали катастрофическими. Под удар попали, в основном, окраины: погибло около тысячи человек, а десять тысяч остались без крыши над головой. Утром Харрис прибыл на доклад к премьер-министру.
– Генерал, я крайне недоволен результатами бомбардировки Кёнигсберга! – желеобразный подбородок Уинстона Черчилля трясся в такт резким словам. – Какой был смысл лететь армаде наших бомбардировщиков за 2000 миль? Для того чтобы развалить пару десятков ветхих строений? Союзники над нами смеются! К тому же лётчиками Люфтваффе было сбито четыре наших самолёта…
Артур Харрис побагровел. Он прекрасно понимал, что ночная акция оказалась провальной.
– Вы правы, сэр, такую экспедицию трудно назвать удачной. Однако наш штаб учёл все просчёты, и я прошу вас о реванше. К совершенствованию алгоритма бомбёжек мы привлекли лучших наших учёных: баллистов и картографов, математиков и даже химиков.
– Реванш? – тон премьер-министра смягчился. Он вновь достал сигару, помял её пальцами, вдохнул табачный аромат и прикурил. – Но не позже тридцатого августа! У вас всего два дня на подготовку! Выдайте лётчикам карты города, где обозначены объекты, которые нас особо интересуют! И это не окраины, генерал, а – центр!
– Отлично, сэр! Мы поднимем в воздух 200 «Ланкастеров» 5-й Группы ВВС Великобритании и сбросим 500 тонн разрывных и зажигательных бомб на центр Кёнигсберга.
Наконец-то, Артур Харрис вздохнул спокойно. До этого момента огонёк сигары Черчилля раздражал командующего, словно дуло пистолета.
– Кстати, сэр, нам представляется прекрасная возможность опробовать нашу «новинку» – фосфорную бомбу, специально созданную для уничтожения городов Германии.
Пепел от сигары упал премьер-министру на брюки, но тот этого даже не заметил.
– И чего нам ожидать от вашего новшества?
– Кёнигсберг, – ответил Харрис, – как любой немецкий город, сам по себе является объектом с гигантским потенциалом самоуничтожения. Надо лишь поднести фитиль к этой бочке с порохом. Поэтому предлагаю применить разработанную нами тактику «огненного шторма»!
– Что вы подразумеваете под «огненным штормом»?
– Полагаю, что нашими мишенями должны стать районы жилой застройки, а не верфи или заводы. Поскольку уничтожение немецких рабочих, членов их семей и жилья менее рискованно, но столь же эффективно, как и разрушение промышленных предприятий, где были заняты эти труженики, потому что каждый рабочий является таким же участником боевых действий, как и солдат на фронте.
– Вы правы, своими действиями мы должны преследовать единственную цель – приблизить конец войны и сохранить жизни наших солдат. Я считаю, что все города Германии не стоят жизни даже одного британского гренадёра.
– Мы будем безжалостны и продолжим ковровые бомбардировки, пока Германия не капитулирует. Это – принцип пытки: жертву истязают до тех пор, пока она не сделает то, что от неё требуют.
– Хорошо, Харрис. Превратите их землю в ад! Это будет акция возмездия и устрашения!
По дороге в свой штаб Артур Харрис непроизвольно покривился: второй день его беспокоила застарелая язва желудка, но необходимые порошки остались в ящике рабочего стола. Плюс – выговор от самого премьер-министра! Теперь придётся повторить всю операцию. А тут ещё словно кто-то бросил кучу острых раскалённых гвоздей в желудок… Вот почему генерал всё сильнее давил на педаль газа. Наконец, на одном из перекрёстков его остановил молодой констебль. Однако, увидев за рулём грозного генерала, служитель закона растерялся и… посоветовал тому соблюдать скоростной режим:
– …А то ненароком кого-нибудь убьёте, – промямлил он, смутившись.
Тяжёлые веки командующего поднялись, и хищный взгляд упёрся в полицейского.
– Я каждую ночь убиваю тысячи людей, – мрачно ответил Харрис.
Вечером 29 августа на аэродромах Великобритании две сотни тяжёлых бомбардировщиков ждали команды на взлёт. Из-за низкой облачности операцию пришлось откладывать. В очередной раз прогревались двигатели и вращались лопасти винтов. Бомболюки были наполнены смертоносным грузом. Наконец, в облаках показался просвет. Стая безжалостных убийц взлетела и взяла курс на восток.
Громкие разрывы послышались около часа ночи. Это – первая волна бомбардировщиков сбросила на Кёнигсберг, так называемые, «воздушные мины» – особый тип фугасов, несущих в себе несколько тонн взрывчатки. Огромные цилиндры длиной более трёх метров сыпались на город и детонировали при столкновении с землей, срывая ударной волной черепицу с крыш, вышибая окна и двери в радиусе нескольких кварталов от места своего падения. «Взрыхлённый» таким образом город становился совершенно беззащитным перед градом зажигательных бомб.
Между тем, укрывшимся в подвале Винтерам, стало казаться, что атакам и взрывам нет конца. Стены и пол здания тряслись, а с потолка на головы людей сыпалась штукатурка. Несколько раз Курт даже подумал, что попали в их дом... К нему на колени, жалобно мяукая, запрыгнул котёнок сынишки. «Точно так же, как мы молим Бога о помощи, бедные животные просят защиты у людей», – подумал Винтер. Наконец, канонада стихла. Выждав четверть часа, он решился выйти из убежища на улицу.
– Милая, никуда отсюда не уходи, – сказал он, поцеловав на прощанье жену.
– А как же ты? – дрожащим голосом спросила Эльза и закрыла ладонями лицо от волны нахлынувшего нестерпимого страха.
– Я – врач и должен исполнить свой долг… – подобно похоронному звону, прозвучал твёрдый голос мужа.
Первое, что увидел наверху Винтер, было зловещее зарево от тысячи пожаров, полыхающих в городе. Картина напоминала гибель Помпеи! Средневековая застройка Кёнигсберга с её узкими улочками помогала огню беспрепятственно перекидываться с одного дома на другой. Способствовали этому камышовые прослойки в стенах, сухие балки и чердачные перекрытия, деревянные полы, двери и окна. Резко, до тошноты пахло гарью. Чёрные хлопья пепла, поднятые вверх вихрями горячего воздуха, дьявольскими снежинками опускались на непокрытую голову Курта. Не узнавая улиц родного города, он, словно завороженный, брёл в сторону Королевского Замка, по пути отмечая, что масштабы разрушений и плотность пожаров в этом направлении лишь возрастают. Навстречу ему, что-то крича, бежали люди. Многие были в обгоревшей одежде и перемазаны сажей. В каком-то полусне Курт преодолел около полумили и оказался перед стеной огня. Далее двигаться было крайне опасно: стало трудно дышать, а от нестерпимого жара могла вспыхнуть одежда. Альтштадт ("старый город") пылал и вопил тысячами голосов, гудками и сиренами. Взрывами разметало средневековую городскую ратушу, рухнула церковь святого Николая, горел Королевский замок. Он, как старый, благородный рыцарь, не пожелавший приклонить свои колена, умирал стоя.
О том, чтобы попасть на Кнайпхоф (ныне - остров И.Канта) не могло быть и речи! Курт не мог видеть, как в небо взлетела крыша и начали оседать стены величественного Кафедрального собора. Он не знал, что в здание Альбертины попала бомба, и древний университет буквально развалился на части. Кнайпхоф полыхал – на острове не осталось ни одного уцелевшего дома. Обвалилась и ратуша, усыпав обломками кирпичей площадь пред собой. Обрушились Потроховый, Кузнечный и Зелёный мосты, в гигантскую свечу превратилась Голубая башня. Английские лётчики не оставили жителям Кнайпхофа никаких шансов на спасение.
Винтер вышел из оцепенения от громких криков о помощи. Это – обезумевшие люди сгорали в своих домах и задыхались в подвалах. Раскалённый воздух сжигал им лёгкие. Курт увидел молодую женщину, которая несла в руках свёрток. Судя по всему – закутанного в одеяльце ребёнка. Пробегая мимо пылающих развалин, она споткнулась и упала, в тот же миг её и младенца охватило пламя…
Одновременное возгорание сотен домов создавало на площади в несколько квадратных миль тягу небывалой силы, настоящий огненный шквал! Казалось, весь город превратился в адскую печь невиданных размеров, засасывающую в себя воздух из окрестностей. Поднялся ужасный по силе ветер, направленный в эпицентр пожара, который безжалостно вытягивал кислород из всех близлежащих убежищ, обрекая на смерть тех, кого пощадили разрывы бомб. Так уцелевшие от разрушений подземные помещения превращались в братские могилы! Треск и грохот оглушали. О борьбе с пламенем даже силами профессиональных пожарных нечего было и думать…
Ноги сами несли Курта в университетскую клинику Нового Росгартена. На улице Штайндамм (ныне - Ленинский просп.)творилось нечто неописуемое. Толпы невменяемых людей куда-то бежали, сталкивались и падали, кричали и рыдали. Из окон домов со зловещим гулом вырывались наружу клубы огня и дыма, от которого слезились глаза и перехватывало дыхание. В свете пламени Курт заметил, как у деревьев от жара засыхали и осыпались листья. Собаки и кошки в ужасе метались по брусчатке в поисках безопасного местечка, но нигде его не находили. Прежде Курту казалось, что он давно ко всему привык, что нет такого зрелища, которое он не в силах вынести. Но с тем, что предстало перед его взором, сознание отказывалось мириться. Вот из объятого огнём подъезда выскочило два живых факела. Они упали на мостовую и, корчась, догорали тут же, под ногами людей, чудом избежавших подобной участи. С четвёртого этажа ближайшего дома кто-то с душераздирающим криком выбросился вниз, спасаясь от огня. Человек ударился головой о бордюр тротуара и затих. Его одежда дымилась.
Битый кирпич, осколки стекла, металлические прутья, человеческие тела… А самолёты, кажется, уже улетели. Не слышно было шума моторов и прекратилась пальба зениток, но тише не стало. Бешеный рёв огня заглушал все остальные звуки. Из подвального окошка слышался детский плач, а из чёрного дымящегося зева, в который превратились останки чей-то квартиры, доносился душераздирающий вой, непонятно чей – звериный или человеческий. Этажом выше, из разлома в стене развивались на огненном ветру занавески, и торчал каркас разбитого шкафа, в котором висела цветастая женская одежда. Из соседней трещины наполовину высунулось пианино: малейший толчок – и оно рухнет вниз.
Ошеломлённый Курт с минуту пытался прийти в себя. Ему это удалось, и он продолжил путь. Впереди горели трамваи и автомобили, тут и там лежали мёртвые и умирающие люди. Кое-кто глухо стонал, иные корчились от нестерпимой боли. Дальше пришлось карабкаться по дымящимся кирпичам – гора обломков осталась от некогда жилого дома. Винтер обратил внимание на перемешанную с щебнем домашнюю утварь, спинки кроватей, ночные горшки, постельное бельё. Вот из-под фрагмента стены торчат чьи-то голые ноги... «Господи, – подумал Курт, – я понимаю, что идёт война… Но зачем всё это, во имя чего?»
Улица Ланге Райе (ныне - ул. Барнаульская) тоже сильно пострадала. Разрушенные, объятые пламенем здания, люди, лишившиеся от горя рассудка. «Здесь – то же самое. Пожалуй, уничтожен весь центр города», – решил Курт, поворачивая к своей клинике. Она также горела. Глазницы окон озарялись языками пламени, чёрный дым как бы нехотя поднимался вверх. Но, по крайней мере, тут слаженно работали люди. Полицейские чины и медицинский персонал в белых халатах пытались эвакуировать пациентов. Больных и раненых складывали на тротуаре, на постеленные одеяла. Рядом стояли две машины с красными крестами.
– Всё, больше никого вытащить не получится, – услышал он чей-то обречённый голос.
– Грузите тех, кого удалось спасти, – последовал приказ.
– Куда их везти, если весь город в огне? – вопрос остался без ответа.
Курт подошёл ближе.
– Вы кто? – обратился к нему высокий унтер-офицер в форме фельджандармерии.
– Я – врач этой больницы, – торопливо ответил Курт. – Могу подсказать, кого необходимо грузить в первую очередь, а кто может подождать!
– Ну, хоть один врач появился! – обрадовано воскликнул жандарм. – Возглавьте сортировку пострадавших.
– Документацию удалось спасти? – спросил Винтер, склонившись над первым пострадавшим. – Чтобы потом не возникло проблем с опознанием тел…
– Большую часть картотеки вынесли, – ответил военный полицейский. – Она располагалась на первом этаже. Вот с больными повезло меньше. Те, что на верхних этажах – погибли под обломками или сгорели заживо.
– Этот может подождать, – объявил Курт присутствующим, – а девушку – немедленно грузите! В районе Юдиттен , – подсказал он, – есть клиника Моники Зельтц. Попробуйте отвезти туда. Надеюсь, что она цела…
– Мы знаем, где это. Спасибо, господин доктор. Сам бог послал вас нам!
– Этому уже ничто не поможет, – констатировал, между тем, врач смерть очередного пациента. – А этого – немедленно в машину!
…На рассвете взору Курта предстало ужасающее зрелище. По Прегелю плыли трупы. Тысячи лишившихся крова людей, оплакивая погибших близких, катили тележки, детские коляски и тачки – всё, что имело колёса, к паркам и скверам городских окраин, где им оказывалась посильная помощь.
Около трёх суток в центр Кёнигсберга было невозможно войти. Земля и камни оставались раскалёнными и остывали медленно. Чёрные руины с пустыми оконными проёмами походили на мёртвые черепа с зияющими глазницами. Несколько недель после бомбежки по заваленным обломками улицам тянулись колонны грузовиков и телег, вывозивших обгоревшие тела, пересыпанные извёсткой. В братских могилах хоронили погибших от бомб и пожаров, а также тех, кого толпа задавила у входа в убежища, способные вместить лишь десятую часть населения.
А до окончания ужасной войны оставалось ещё долгих 8 месяцев…