Пушкин. От пламенного певца свободы до ядовитого циника + два декабриста
(1)
Пушкин рано заразился от дворянской фронды (а частью и от радикальной оппозиции) вирусом свободомыслия, вольнодумства, модного либерализма и либертинажа.
Лицеист Пушкин писал пылко о свободе, примеряя тогу римлянина, у которого она по природе кипит в груди, … мало что-либо в этом смысля и не сознавая сколь тернист, труден и опасен путь реального борца-революционера республиканца
После Лицея Пушкину потребовалось три года, чтобы это понять и оценить риски личной судьбы к свободе тайной на пути. Ярлык Певца Свободы ему дорого стоил. Ярл отправил его по этапу, но как тезку и талантливого сочинителя не на Восток сибирский и не в северные Соловки, а на «теплые юга» Бессарабии и Новороссии
Спустя 2,5 года после командирования неунывающий честолюбивый до толе «борец с рабством и певец свободы народа» скуксился, наполнился скепсисом и желчью, превратился в ядовитого циника … Уже в 1821 он отвернулся от либерализма как от чумы и свое послание «Наполеон» назвал в 1823-ем своим «последним либеральным бредом»
Что же с ним стряслось такое, что он стал просто отступником и циником?
Причинами такого «перерождения “ могли быть две-три:
1) Демагогия членов тайных обществ
2) Высокие риски личной судьбы с ярлыком Певец свободы
3) Разочарование в народе из-за отсутствия у того «Трех «Д»» = Достоинства, Достоинства , Достоинства …
Но главное иное = никакого этого перерождения не было: просто А.С. Пушкин повзрослел, перебесился, протрезвел, оценил риски игры, сбросил маску тираноборца Брута и стал самим собой = А.С. П.
Но есть еще явка с повинной или версия самого АСП в его фразе» Понимаю, почему эти господа не хотели принять меня в свое общество». Эти господа…
Эти Господа.. Это декабристы Дмитрий Иринархович Завалишин и Иван Иванович. Горбачевский?
Первый из пары «этих господ» оставил нам такое свидетельство (см. Завалишин Д.И. Пребывание декабристов в тюремном заключении в Чите и в Петровском заводе – 1881. в кн. Писатели-декабристы в воспоминаниях современников, изд. Вацуро 1980):
«…Известно, что одни полагали, что Пушкина потому не хотели принимать в Тайное общество, что желали сохранить его талант, но … для современников Пушкина он был вовсе не то, что для последующих поколений. Он всеми силами добивался быть приняту в Т.О., но его заповедано было не принимать, зная крайнюю его изменчивость, и чем ближе кто его знал, тем более он был уверен в этом крайнем его недостатке , имея множество фактов быстрых его переходов от одной крайности к другой, и законное основание не доверять ему из одного тщеславия проникнуть в великосветский и придворный круг, чтобы сделаться там «своим» человеком, ч то в нем всегда подмечали».
Эта запись Завалишина в сов историографии декабризма и пушкинизма была воспроизведена только 2 раза! И то с купюрами… В прот. случае, Певец Свободы Пушкин выпадал из рядов борцов за освобождение раб. класса, пролетариата, коему было приказано соединиться, и его союзнику – русскому крестьянству, которого честили в хвост и гриву Чехов « в мужицкой трилогии» и Горький в берлинской статье «О русском крестьянстве» (1922).
Об этом страстном желании оградить Пушкина от рисков участия в «общем деле» есть сентиментальное воспоминание С.Г. Волконского (см. Волконский С.М. О декабристах (по семейным воспоминаниям), 1922):
« мне было поручено завербовать Пушкина в члены Т.О.; но он, угадав великий талант и не желая подвергать его случайностям политической кары, воздержался от исполнения возложенного на него поручения».
В 1922-ом АСП уже высился на таком рукотворном пьедестале, что мемуарист не стеснялся нелепости этой версии будто в революционеры вербуют и принимают в расчете на неминуемое будущее поражение … Абсурд.
Вторым из иронически и желчно названных Пушкиным «этих господ» был тот, кого звали «честью и совестью декабристов» и «демократом по убеждению» - Иван Иванович Горбачевский (1800—1869)
В своих знаменитых записках о Нашем Всем он ничего не написал, не удостоил … Зато в письме к М. А. Бестужеву он жахнул по нац. достоянию со всей силы … Вот Письмо М.А. Бестужеву 12 июня 1861 г:
<<< ….Вот тебе, любезный Мишель, первый разряд с сухою хроникою, которую ужасно скучно писать таким образом, Надобно бы писать и описать каждого характер, степень ума, действия в Обществе; род, откуда явился, где служил, какой губернии, где учился, что делал, что думал, что е ним приключилось в жизни и пр., и пр. Но есть ли возможность это сделать? (Признаюсь чистосердечно, я бы это и мог сделать и исполнить завещание Сергея Ивановича, сколько сил достало бы, потому что любопытствовал, у всех расспрашивал, и у меня память на это чертовская)
*** Я не могу забыть той брошюрки, которую я у тебя читал, сочинение нашего Ив. Ив. Пущина о своем воспитании лицейском и о своем Пушкине, о котором он много написал. Бедный Пущин — он того не знает, что нам от Верховной думы было даже запрещено знакомиться с поэтом Александром Сергеевичем Пушкиным, когда он жил на юге; (...) *;
и почему? Прямо было сказано, что он по своему характеру и малодушию ... сделает донос тотчас правительству ...
***И теперь я в этом совершенно убежден, - и он сам при смерти это подтвердил ...
*** Прочти со вниманием об их воспитании в лицее; разве из такой почвы вырастают народные поэты, республиканцы и патриоты? ** Такая ли наша жизнь в молодости была, как их? Терпели ли они те нужды, то унижение, те лишения, тот голод и холод, что мы терпели? А посмотри их нравственную сторону. Мне рассказывал Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин про Пушкина такие на юге проделки, что уши и теперь краснеют ***.
* Совестно было ему об этом сказать,— но знаю, он догадывался,— я часто с ним говорил о Пушкине, сидевши вместе в 3-м отделении Петровского каземата.— Прим. Горбачевского.
** Сбоку Горбачевским сделана приписка: Можно прибавить и историки? Сверху страницы: Спроси их и подумай, где они видели народ, где они его поняли и изучили.
*** На полях рукой Горбачевского сделана выноска: Его прогнал от себя Давыдов. Его прогнал от себя Воронцов; его прогнан: от себя и генерал Инзов ...
*** Ты скажешь, а Пущин Ив. Ив. разве худой человек? Я скорее скажу, чудо человек, что хочешь, так он хорош. Но я тебя теперь спрошу республиканец ли он, или нет? Заговорщик ли он, или нет? Способен ли он кверху дном все переворотить? Нет и нет,— ему надобны революции деланные, чтобы были на розовой воде. Они все хотели всё сделать переговорами, ожидая, чтобы Сенат к ним вышел и, поклонившись, спросил: «Что вам угодно—все к вашим услугам».
// см. Щеголев П.Е. Декабрист И.И. Горбачевский о Пушкине. Фактическая справка – 1931. Эйдельман Н. Я. «Я НЕ МОГУ ЗАБЫТЬ...» (Декабрист Горбачевский о Пушкине) = кн. Пушкин и декабристы. Из истории взаимоотношений Часть I. Юг. Глава IV //
В редком теперь 2-х-томнике «Писатели-декабристы в воспоминаниях современников (ХЛ, под ред. В Вацуро,1980) приводится иное сообщение Горбачевского: «…нам от Верховной думы было запрещено знакомиться с поэтом Пушкиным, когда он жил на юге. Прямо было сказано, что он по своему характеру и малодушию, по своей развратной жизни, сделает донос тотчас правительству о существовании Тайного Общества. <…> И теперь я в этом совершенно убежден, — он сам при смерти это подтвердил, Жуковскому: «Скажи ему <императору Николаю I. — И.Н> , что если бы не это, я был бы весь его». Что это такое? И это сказал Народный поэт, которым именем все аристократы и подлипалы так его называют. Прочти со вниманием об их воспитании в Лицее; разве из такой почвы вырастают народные поэты, республиканцы и патриоты? Такая ли наша жизнь в молодости была, как их? Терпели ли они те нужды, то унижение, те лишения, тот голод и холод, что мы терпели? А посмотри их нравственную сторону. Мне рассказывали Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин про Пушкина такие на юге проделки, что и теперь уши краснеют”.
Отчего именно так = «сделает донос тотчас правительству» = отчего такой акцент и такая точность = не просто разболтает по беспечности или хвастовству = а именно донос и притом правительству! Это означало одно: главари Тайных обществ имея в правительственных кругах глаза и уши, узнали о целях командирования Пушкина на юг и о нелепости сопровождавшей «ссылку» легенде, которая венчала купол черепа юноши Пушкина венцом мученика борьбы за Свободу…
Тут следует моя рекомендация = прочесть книгу Шигина В. »Штирлиц XIX века. Тайный сыск генерала де Витта» и вникнуть в муть тумана попарно-бинарных отношений в треухах Витта-Собаньская-Пушкин и Раевский-Воронцова-Пушкин, а можно еще и «Воронцова-Пушкин-Вяземская»
Привлечь Пушкина к заговору означало «навести сыскных ищеек на прямой след тайного общества» //см. Гессен С.Я. Пушкин в Каменке – 1935//
На мемуары Горбачевского ополчились мастера кормушки “Пушкин» - Гершензон, Щеголев, Гессен, Эйдельман, Вацуро, Мейлах, Парсамов, Березкина etc… На этих адвокатов из конторы «Евро-Химчистка и отбеливание «Пушкин»» спустили своих собак Дружников (Альперович), Долинин, Гуденец, Аринштейн, Терц (Cинявский), Немировский etc… Последний из этого списка терок по теме “Пушкин – глашатай декабризма и первая его жертва» в ст. «Либералисты и либертены: случай Пушкина» (см. написал:
«… отзыв Горбачевского именно потому и вызвал у пушкинистов неприятие, граничащее с полным отторжением, что резко и однозначно связал запрет знакомиться с Пушкиным с неблаговидным поведением поэта. Можно было бы считать эту оценку частным мнением не слишком культурного человека, если бы не пришедшее к нам за последние десятилетия понимание того, что отзыв действительно отражает «социальную репутацию» Пушкина.»
Ликбез = мозгам протез
(2)
Стихи А.С. Пушкина о свободе Лицинию (С латинского). Стихотворение. (1815).
Я сердцем римлянин, кипит в груди свобода,
Во мне не дремлет дух великого народа.
Исчезнет Рим; его покроет мрак глубокой;
И путник, обратив на груды камней око,
Речет задумавшись, в мечтаньях углублен:
«Свободой Рим возрос - а рабством погублен».
Наполеон на Эльбе (1815)
Давно ли с трепетом народы
Несли мне робко дань свободы,
Знамена чести преклоня;
***
Сразились. Воспылал свободы ярый бой,
И смерть хватала их холодною рукой!..
Элегия (1816)
И я сказал: "Стократ блажен,
Чей век, свободный и прекрасный,
Как век весны промчался ясной
И страстью не был омрачен,
К Дельвигу (1817)
Но всё прошло – и скрылись в темну даль
Свобода, радость, восхищенье;
Другим и юность наслажденье:
Она мне мрачная печаль!
Краев чужих неопытный любитель (1817)
Краев чужих неопытный любитель
И своего всегдашний обвинитель,
Я говорил: в отечестве моем
Где верный ум, где гений мы найдем?
Где гражданин с душою благородной,
Возвышенной и пламенно свободной
Вольность. Ода. (1817).
Беги, сокройся от очей,
Цитеры слабая царица!
Где ты, где ты, гроза царей.
Свободы гордая певица? —
Приди, сорви с меня венок,
Разбей изнеженную лиру…
Хочу воспеть Свободу миру,
На тронах поразить порок
Склонитесь первые главой
Под сень надежную Закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.
Княгине Голицыной, посылая ей Оду Вольность
Простой воспитанник природы,
Так я, бывало, воспевал
Мечту прекрасную Свободы
И ею сладостно дышал.
Но вас я вижу, вам внимаю,
И что же?.. слабый человек!..
Свободу потеряв навек,
Неволю сердцем обожаю.
К Чедаеву. Стихотворение. (1818).
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
К Н. Я. Плюсковой (1818)
На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И силе в гордости свободной
Кадилом лести не кадил.
Свободу лишь учася славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рожден царей забавить
Стыдливой Музою моей.
Но, признаюсь, под Геликоном,
Где Касталийский ток шумел,
Я, вдохновенный Аполлоном,
Елисавету втайне пел.
Небесного земной свидетель,
Воспламененною душой
Я пел на троне добродетель
С её приветною красой.
Любовь и тайная Свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.
Деревня. Стихотворение. (1819).
Я здесь, от суетных оков освобожденный,
Учуся в Истине блаженство находить,
Свободною душой Закон боготворить,
Роптанью не внимать толпы непросвещенной,
Участьем отвечать застенчивой Мольбе
И не завидывать судьбе
Злодея иль глупца – в величии неправом.
Друг человечества печально замечает
Везде Невежества убийственный Позор.
Не видя слез, не внемля стона,
На пагубу людей избранное Судьбой,
Здесь Барстводикое, без чувства, без закона,
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца.
О, если б голос мой умел сердца тревожить!
Почто в груди моей горит бесплодный жар
И не дан мне судьбой витийства грозный дар?
Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный
И рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством свободы просвещенной
Взойдет ли наконец прекрасная заря?
<Юрьеву.> (1820)
Здорово, рыцари лихие
Любви, Свободы и вина!
Для нас, союзники младые,
Надежды лампа зажжена,
Здорово, <рыцари лихие
Любви, Свободы и вина!>
Веселый пир (1820)
Я люблю вечерний пир,
Где Веселье председатель,
А Свобода, мой кумир,
За столом законодатель,
Где до утра слово пей
Заглушает крики песен,
Где просторен круг гостей,
А кружок бутылок тесен.
Дельвигу (1821)
К неверной Славе я хладею;
И по привычке лишь одной
Лениво волочусь за нею.
Как муж за гордою женой.
Я позабыл ее обеты,
Одна свобода мой кумир,
Но всё люблю, мои поэты,
Счастливый голос ваших лир.
Так точно, позабыв сегодня
Проказы младости своей,
Глядит с улыбкой ваша сводня
На шашни молодых б<– >.
Кинжал. Стихотворение. (1821).
Лемносский бог тебя сковал
Для рук бессмертной Немезиды,
Свободы тайный страж, карающий кинжал,
Последний судия позора и обиды.
Где Зевса гром молчит, где дремлет меч закона,
Свершитель ты проклятий и надежд,
Ты кроешься под сенью трона,
Под блеском праздничных одежд.
В твоей Германии ты вечной тенью стал,
Грозя бедой преступной силе -
И на торжественной могиле
Горит без надписи кинжал
В. Л. Давыдову (1821)
Вот евхаристия другая,
Когда и ты, и милый брат,
Перед камином надевая
Демократический халат,
Спасенья чашу наполняли
Беспенной, мерзлою струей
И за здоровье тех и той
До дна, до капли выпивали!..
Но те в Неаполе шалят,
А та едва ли там воскреснет…
Народы тишины хотят,
И долго их ярем не треснет.
Ужель надежды луч исчез?
Но нет! — мы счастьем насладимся,
Кровавой чаши причастимся —
И я скажу: Христос воскрес.
Эллеферия, пред тобой (1821)
На юге, в мирной темноте
Живи со мной, Эллеферия,
Твоей красоте
Вредна холодная Россия.
Генералу Пущину (1821)
И скоро, скоро смолкнет брань
Средь рабского народа,
Ты молоток возьмешь во длань
И воззовешь: свобода!
Хвалю тебя, о верный брат!
О каменщик почтенный!
О Кишенев, о темный град!
Ликуй, импросвещенный!
Наполеон (1821)
Когда надеждой озаренный
От рабства пробудился мир,
И галл десницей разъяренной
Низвергнул ветхий свой кумир;
Когда на площади мятежной
Во прахе царский труп лежал,
И день великий, неизбежный —
Свободы яркий день вставал
И обновленного народа
Ты буйность юную смирил,
Новорожденная свобода,
Вдруг онемев, лишилась сил;
Да будет омрачен позором
Тот малодушный, кто в сей день
Безумным возмутит укором
Его развенчанную тень!
Хвала! он русскому народу
Высокий жребий указал,
И миру вечную свободу
Из мрака ссылки завещал.
Узник. Стихотворение. (1822).
Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер... да я!..
В.Ф. Раевскому (1822)
Я говорил пред хладною толпой
;Языком Истинны [свободной],
Но для толпы ничтожной и глухой
;Смешон глас сердца благородный.
———
Везде ярем, секира иль венец,
;Везде злодей иль малодушный,
Тиран ; льстец
;Иль предрассудков раб послушный.
Недавно я в часы свободы (1822)
Узнал я резкие черты
Неподражаемого слога;
Но перевёртывал листы
И — признаюсь — роптал на бога.
Я думал: ветреный певец,
Не сотвори себе кумира,
Перебесилась наконец
Твоя проказливая лира,
И, сердцем охладев навек,
Ты, видно, стал в угоду мира
Благоразумный человек!
<Из письма к Я. Н. Толстому.>
Горишь ли ты, лампада наша,
Подруга бдений и пиров?
Кипишь ли ты, златая чаша,
В руках веселых остряков?
Всё те же ль вы, друзья веселья,
Друзья Киприды и стихов?
Часы любви, часы похмелья
По прежнему ль летят на зов
Свободы, лени и безделья?
Завидую тебе, питомец моря смелый… (1823)
Завидую тебе, питомец моря смелый,
Под сенью парусов и в бурях поседелый!
Спокойной пристани давно ли ты достиг —
Давно ли тишины вкусил отрадный миг —
И вновь тебя зовут заманчивые волны.
Дай руку — в нас сердца единой страстью полны.
Для неба дального, для отдаленных стран
Оставим берега Европы обветшалой;
Ищу стихий других, земли жилец усталый;
Приветствую тебя, свободный океан.
Кто, волны, вас остановил… (1823)
Кто, волны, вас остановил,
Кто оковал ваш бег могучий,
Кто в пруд безмолвный и дремучий
Поток мятежный обратил?
Чей жезл волшебный поразил
Во мне надежду, скорбь и радость
И душу бурную и младость
Дремотой лени усыпил?
Взыграйте, ветры, взройте воды,
Разрушьте гибельный оплот!
Где ты, гроза — символ свободы?
Промчись поверх невольных вод.
Моё беспечное незнанье (1823)
Моё беспечное незнанье
Лукавый демон возмутил,
И он моё существованье
С своим на век соединил.
Я стал взирать его глазами,
Мне жизни дался бедный клад,
С его неясными словами
Моя душа звучала в лад.
Взглянул на мир я взором ясным
И изумился в тишине;
Ужели он казался мне
Столь величавым и прекрасным?
Чего, мечтатель молодой,
Ты в нём искал, к чему стремился,
Кого восторженной душой
Боготворить не устыдился?
И взор я бросил на людей,
Увидел их надменных, низких,
Жестоких ветреных судей,
Глупцов, всегда злодейству близких.
Пред боязливой их толпой,
Жестокой, суетной, холодной,
Смешон глас правды благородный,
Напрасен опыт вековой.
Вы правы, мудрые народы,
К чему свободы вольный клич!
Стадам не нужен дар свободы,
Их должно резать или стричь,
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
Демон (1823)
В те дни, когда мне были новы
Все впечатленья бытия —
И взоры дев, и шум дубровы,
И ночью пенье соловья —
Когда возвышенные чувства,
Свобода, слава и любовь
И вдохновенные искусства
Так сильно волновали кровь, —
Часы надежд и наслаждений
Тоской внезапной осеня,
Тогда какой-то злобный гений
Стал тайно навещать меня.
Печальны были наши встречи:
Его улыбка, чудный взгляд,
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.
Неистощимой клеветою
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасное мечтою;
Он вдохновенье презирал;
Не верил он любви, свободе;
На жизнь насмешливо глядел —
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.
Свободы сеятель пустынный... Стихотворение. (1823).
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
«Недвижный страж дремал на царственном пороге…»
Давно ли ветхая Европа свирепела?
Надеждой новою Германия кипела,
Шаталась Австрия, Неаполь восставал,
За Пиренеями давно ль судьбой народа
Уж правила Свобода,
И Самовластие лишь север укрывал?
Давно ль – и где же вы, зиждители Свободы?
Ну что ж? витийствуйте, ищите прав Природы,
Волнуйте, мудрецы, безумную толпу —
Вот Кесарь– где же Брут? О грозные витии.
Цалуйте жезл России
И вас поправшую железную стопу".
Зачем ты послан был и кто тебя послал?
Зачем ты послан был и кто тебя послал?
Чего, добра иль зла, ты верный был свершитель?
Зачем потух, зачем блистал,
Земли чудесный посетитель?
Вещали книжники, тревожились <цари>,
Толпа пред ними волновалась,
Разоблаченные пустели алтари,
[Свободы буря] подымалась.
И горд и наг пришел Разврат,
И перед ним сердца застыли,
За власть Отечество забыли,
За злато продал брата брат.
Рекли безумцы: нет Свободы,
И им поверили народы.
[И безразлично, в их речах,]
Добро и зло, всё стало тенью —
Всё было предано презренью,
Как ветру предан дольный прах.
Разговор книгопродавца с поэтом. Стихотворение. (1824).
Книгопродавец.
Итак, любовью утомленный,
Наскуча лепетом молвы,
Заране отказались вы
От вашей лиры вдохновенной.
Теперь, оставя шумный свет,
И Муз, и ветреную моду,
Что ж изберете вы?
Поэт.
Свободу.
Андрей Шенье. Стихотворение. (1825).
Заутра казнь, привычный пир народу;
Но лира юного певца
О чем поет? Поет она свободу:
Не изменилась до конца!
Оковы падали. Закон,
На вольность опершись, провозгласил равенство,
И мы воскликнули: Блаженство!
О горе! о безумный сон!
Где вольность и закон? Над нами
Единый властвует топор.
Мы свергнули царей. Убийцу с палачами
Избрали мы в цари. О ужас! о позор!
Но ты, священная свобода,
Богиня чистая, нет, — не виновна ты,
В порывах буйной слепоты,
В презренном бешенстве народа,
Сокрылась ты от нас; целебный твой сосуд
Завешен пеленой кровавой:
Но ты придешь опять со мщением и славой, —
И вновь твои враги падут;
Народ, вкусивший раз твой нектар освященный,
Все ищет вновь упиться им;
Как будто Вакхом разъяренный,
Он бродит, жаждою томим;
Так — он найдет тебя. Под сению равенства
В объятиях твоих он сладко отдохнет;
Так буря мрачная минет!
И утро веяло в темницу. И поэт
К решетке поднял важны взоры…
Вдруг шум. Пришли, зовут. Они! Надежды нет!
Звучат ключи, замки, запоры.
Зовут… Постой, постой; день только, день один:
И казней нет, и всем свобода,
И жив великий гражданин
Среди великого народа.
Не слышат. Шествие безмолвно. Ждет палач.
Но дружба смертный путь поэта очарует.
Вот плаха. Он взошел. Он славу именует…
Плачь, муза, плачь!
Во глубине сибирских руд... Стихотворение. (1827).
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
Из Пендемнти (1836)
Всё это, видите ль, слова, слова, слова
Иные, лучшие, мне дороги права;
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа —
Не всё ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчёта не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
Вот счастье! вот права…