Женя

 

     Он появился в нашей учебной группе на втором курсе. Откуда перевелся –сейчас уже и не вспомнить. Невысокого роста, чуть склонный к полноте, говорил редко и всегда очень тихим голосом. Ничем не отличался. Весьма скромные для еврейского мальчика успехи в учебе отличали его от других. Да и держался он вдали от своих «соплеменников».
     Я, в то время, не вдавался в «тонкости» национальной политики в стране. И мне было глубоко наплевать кто мои сокурсники. А у нас в учебной группе были грузин - староста, молдаванин, украинцы, русские и, конечно, евреи. И для Одессы это было нормально.
     Много лет спустя, когда я работал в одной фирме в Москве, у меня был хороший товарищ, еврей, Леонид Иосифович. И когда он рассказал, как он «по национальному положению» не смог поступить в медицинский, и пришлось поступать в Московский институт связи, я был очень удивлен.
     Я рассказывал про сокурсников, про преподавателей, про то, что в Одессе на национальность мы никогда особого внимания не обращали, и это его удивляло. А когда я рассказал, как начинались полеты рейса Москва – Одесса, он очень смеялся. А начинались эти полеты с того, что еще на «рулежке» все доставали снедь и выпивку (тогда это было можно) и по всему самолету разносилось: «Сема, этот «поц» не знает, что такое «еврейский бутерброд», «Вова (это уже ко мне) давай быстрее стакан освобождай, всем уже выпить надо», «Девочки, он не может коньяк закусывать селедкой, интеллигент». И так до самой посадки…
     А про футбол на стадионе, когда в перерыве, независимо от того, за кого ты болел, за «Черноморец» или «СКА Одесса» целые скамейки объединялись, опять доставили то, что «с собой было» и пятнадцать минут все были просто болельщики, просто одесситы. А когда садились после футбола в переполненный троллейбус, водитель обязательно поздравляла нас с победой и добавляла, что «не слышит стука монет в кассе». И на весь троллейбус один из пассажиров стучал по кассе пятаком и кричал, под гул стоящих рядом: «А теперь слышишь?»   
     Только в разговорах с Леонидом я сделал вывод, что еврей в Москве и еврей в Одессе это «две большие разницы».
     А еще мы пришли к выводу про некоторые национальные особенности. Только «мама» и «папа», «кушать», никогда не материться и не рассказывать анекдоты про другие национальности. Еврей может рассказывать анекдоты только про евреев. И никакие мои доводы, про то, что это только анекдот, Леонида убедить не могли. «Так меня папа учил», -это аргумент, который был незыблем.
     С Женей у меня были хорошие отношения. На военной кафедре он держался рядом со мной и моими друзьями. У многих родители были офицерами, мы про армию знали чуть больше, и он внимательно слушал наши рассказы. Он никогда не отказывался от помощи, и сам всегда был готов помочь.
     Я не видел его ни на одной институтской вечеринке, а все попытки пригласить выпить по стаканчику вина в «Аист» (был такой «подвальчик» на Садовой, который мы называли «Птица» и куда захаживали, когда деньги были) успеха не имели. Сразу после занятий, если не было консультаций или других мероприятий, он уходил. Мы ничего не знали про его семью, да и сам он был достаточно скрытный. Именно поэтому, то, что случилось однажды, было для нас не просто удивлением, а просто всех ошеломило.
     Как известно, сразу после того, как студент вышел после успешной сдачи экзамена, к нему обращаются сокурсники. Вопросы звучат самые разные. От настроения преподавателя, до того, как разложены «билеты» на столе.  А уж про вопросы по теме экзамена и говорить не приходится.
      И ты, даже если получил «трояк» чувствуешь себя не просто «королем». Ты все знаешь, можешь ответить на любой вопрос, и «сам чёрт тебе не брат». Высочайший душевный подъем заставляет мозг работать на двести процентов, а «душа поет». Это продолжается недолго, потом усталость берет свое. Но несколько минут эйфории имеют место быть всегда. И человек в этом состоянии не всегда полностью себя контролирует.
      Мы тогда ставали зимнюю сессию, экзамен по ТОЭЦ (теоретические основы электрический цепей). Материал, как всегда, сложный и объемный.
      Половина группы уже сдала, но даже те, кто сдал, никуда не уходили. Группа однокурсников стояла возле окна, в нескольких метрах от аудитории, когда дверь открылась и вышел Женя. Он слегка улыбался, что говорило об успехе.  Все бросились к нему и вопросы посыпались от нескольких человек сразу: «Женя, что получил?», Женя какие дополнительные были?» «Женя, как у Яхинсона настроение» (а именно он, доцент Борис Израилевич Яхинсон, принимал экзамен), «Женя, какой билет был?»
      Женька остановился, и, продолжая улыбаться, сказал, охватывая взглядом сразу всех: «Сейчас, девочки, я пойду поссу, и все расскажу». Почему «девочки» было непонятно, парней рядом было не меньше. Но, видно, действительно, желание было велико.  Он, продолжая улыбаться прошел несколько метров, на долю секунды остановился и побежал по коридору.
     До нас тоже не сразу дошел смысл фразы, но то, от кого она исходила, поражало больше, чем его слова.
     Конечно Женя в этот день больше не появился. И консультацию на следующий день он тоже пропустил. Появился он только через день. Как всегда, вполголоса, поздоровался и, слегка опустив глаза, занял свое место за столом.
     Высшая школа в то время давала не только знания, но и учила интеллигентности.  Мы никогда не могли себе позволить бранное слово в присутствии девчонок, да и сами ругались редко. И умению забыть и не обращать внимания на не самые приятные для человека моменты нас тоже учили.
     Все ответили на приветствие и виду не подали на произошедший казус. А через несколько секунд уже завязался разговор про новый экзамен, и про то, что после этого экзамена каникулы, и многие иногородние поедут домой…
     Женька, Женька, где ты теперь…