Рассеянно слушая байки таксиста, Надежда ощутила неожиданное умиротворение истерзанной души.
Утром сестра сообщила о смерти отца. Весь день она уединенно провела дома. В голове – вязкая пелена, склеивающая сознание. Она не могла понять: лететь ли на прощание с папой или остаться дома и за тысячу километров молиться за упокой его души? Сможет ли ее сжатое в комок сердце перенести еще одну утрату родного человека? Месяц назад в одночасье не стало мамы.
Ласковость и щедрость ее души не знали границ и побуждали делиться с каждым нуждающимся порой последним, что имела.
– Человеку, значит, нужнее, чем мне, – поясняла она удивленным родственникам и те, зная, что спорить бесполезно, без лишних слов соглашались с ней. Видимо, тяготы и лишения военных лет воспитали в наших людях того поколения ценное и теперь уже редкое качество – альтруизм.
Ощущая горечь своего сиротства, Надежда вдруг осознала всю глубину обездоленности отца. Новый, неизвестный мир манил его и, словно черная дыра, неумолимо втягивал в свои объятья. Там не было тоски и одиночества. И там была ОНА… Отмерив свой срок, его сердце послушно замерло, и душа вихрем улетела к любимой.
«Какая же я эгоистка! Жалею себя, плачу, а они, наверное, уже вместе и радуются этому!» – при этой внезапно пришедшей мысли, словно теплая мамина ладошка,провела по ее каштановым кудряшкам. Дотронулась так явственно…И от этого до боли знакомого с детства благостного ощущения внутри все сьежилось …
«Может, окно приоткрыто?» – подумала она и проверила пальцами, не дует ли из окна…
– Вам душно? Открыть окно? – заботливо спросил таксист. Она послушно кивнула.
В ее застывшем взгляде серо-голубых глаз отражались мелькающие за окном дома, затененные нежной зеленью пробудившихся деревьев, и спешащие в эти дома люди.Жизнь текла своим чередом. И теперь Надежде казались далекими и невероятными ее утренние сомнения.
Может быть, сознание прояснили успокоительные гомеопатические шарики, предложенные соседкой? Врач-кардиолог с большим стажем работы в правительственной клинике, она знала толк в лекарствах, и сама не раз спасалась ими при стрессах.
– А мы хоть в тот аэропорт едем? Точно нужно в Домодедово? – прервал ее мысли таксист, видимо, заподозрив неладное в отрешенной от мира пассажирке.
Надежда заволновалась. Она не помнила…
– Сейчас уточню… – ее изящные пальцы нервно искали в сумочке билет. Попался пузырек с гомеопатией, она тут же отправила под язык две горошины, взглянула на билет и успокоила себя и водителя, что едут правильно.
– Что за химию вы глотаете? – настороженно спросил мужчина и изучающе посмотрел на нее в зеркало заднего вида. Почувствовав взгляд, Надежда тоже с любопытством разглядывала его отражение. Садясь в такси, она даже и не взглянула на водителя, взявшего из ее рук саквояж. В памяти только остался высокий серый силуэт в зеркально начищенных элегантных ботинках.
Лицо уставшего, средних лет мужчины со сверлящим взглядом из-под нависших бровей, сейчас позабавило ее. Она усмехнулась. Неужели он принял ее за наркоманку? Пришлось коротко пролить свет на произошедшее…
– Да тут всякого насмотришься за 15 лет работы, – посочувствовав ей, оправдывался таксист.
Порой люди в нормальном-то состоянии путают аэропорты.
После напряженного молчания его как будто прорвало.
– Я как-то вез одну парочку…Милые люди, всю дорогу щебетали, обнявшись. Высаживаю в Домодедово, а им, как оказалось, нужно во Внуково. Осталось до вылета полтора часа. Говорю, что вряд ли успеем на регистрацию. Нет, вези и все тут! Не успели… Они переругались. Дама развернулась и ушла. Он со мной возвращается домой, а по дороге звонит другой дамочке, чтобы срочно паковала чемодан… Завтра, мол, улетаем отдыхать в Прибалтику. Во как бывает!
Таксист продолжал свои путевые истории, но Надежда уже не слушала его… Вспомнилось, как в начале года она прилетала на юбилей мамы в их родной сибирский городок. Отчий дом встретил ее надрывным стоном входной металлической двери. «Скрип двери – плохая примета» – подумалось ей тогда.
– Так говорил Конфуций! – подняв указательный палец вверх, важно подытожил свою речь водитель. Надежда выскользнула из прошлого:
– Что говорил Конфуций?
– Кое-что в жизни нельзя исправить. Это можно только пережить, – назидательно и привычно повторил таксист, словно примеряя на себя роль мыслителя.
– Мудро, – согласилась Надежда. – Но недавно я случайно глубокой ночью наткнулась на передачу о нашем подсознании. Там говорилось как раз о том, что потерю близкого человека мы переживаем не только эмоционально, но и подсознанием. И очень остро это происходит на протяжении двух лет…потом боль притупляется.
– Да, все верно! Только через два года после развода с любимой женой, мне стало легче…- откликнулся таксист
– А зачем же с любимой расставаться?
– Да изменяла мне, пока я таксовал. Я вот сейчас молоденькую в жены взял – сказал он, словно говорил о приобретении породистой собачки.
– И не боитесь, что опять загуляет?
– Нет, не боюсь! Да,она хорошенькая, во всем мне старается угодить…Но есть небольшой изъян: она хромоножка. Так что далеко не убежит! – он самодовольно засмеялся и подмигнул Надежде.
– А Вы сами -то верны ей?
– А как же! – еще задорнее рассмеялся он, сверкнув в зеркале синими глазами. И лицо его разгладилось, засветилось и стало неожиданно привлекательным в отблеске лимонно-оранжевых лучей.
Почему-то Надежде вспомнились его пижонистые туфли.
Видимо, смутившись ее пристального взгляда, он решил вернуться к прежней, безопасной теме.
– Так какие еще открытия сделали ученые?
– А Вам действительно интересно? – спросила она.
– Конечно! Я люблю изучать людей. Правда, я не теоретик, как мой старший брат. Светлая голова, доктор наук по психологии. А я больше практик-психолог,– хмыкнул он.– Вижу сразу: что за человек передо мной.
Оставив без внимания его самооценку, Надежда, как по тонкому льду, стала аккуратно нащупывать путь к правильному доходчивому изложению. Действительно, тема непростая, загадочная: наше подсознание. Хотелось и самой разобраться.
– Оказывается, у человека есть два вида мышления: верхнее и глубинное.
– Как это? – неподдельное удивление отразилось в его скошенных на зеркало глазах.
Машину повело влево и шедший на обгон джип, увернувшись от удара, резко засигналил.
– Прошу вас: смотрите на дорогу! Иначе я рассказывать не буду, – рассердилась Надя. – Еще нам аварии не хватало! – И она порывисто заглотила горошину.
– Да не волнуйтесь Вы так! – смущенно пробормотал мужчина.
Вечернее солнце размалевало небо яркими мазками сочного лимона и апельсина. И этот импрессионизм небесного художника выглядел бы привлекательно и задорно, если б не сине-бурая жирная полоса, перечеркнувшая весь горизонт. Будто завистливый художник гнусно замазывал светящийся шедевр талантливого собрата. Мрачная краска растекалась по небесному холсту, превращаясь в зловещую тучу, которая безжалостно пожирала кричащее, растерянное солнце.
Отвернувшись от этого печального вида, она продолжила:
– Вы когда-нибудь задумывались: что такое совесть?
– Ну, Вы же видели: этот идиот сам меня подрезал! – начал убеждать ее таксист в своей невиновности.
– Да я не об этом, я о передаче…Там еще говорилось о совести. Мы все понимаем, как система вестибулярного аппарата ориентирует нас: где верх, где низ…Точно так же в нас работает своеобразный механизм совести, который подсказывает нам особым образом, когда мы хитрим, боимся, жадничаем, угодничаем, лжем… Этот механизм невозможно ввести в заблуждение, но мы пытаемся и раскаиваемся впоследствии. Наше подсознание – это, оказывается, разум номер один, а мышление – разум номер два.
– Лихо! И какой вывод? – подражая своему ученому брату, мужчина сразу захотел понять смысл сказанного.
– Только через совесть можно перейти от мышления к подсознанию. Воспринимая информацию через совесть сверхинтеллектом, человек может перекодировать ее в речь и приблизиться к истинному знанию.
– Истина у каждого своя! – парировал таксист-психолог.
– Все верно. Ведь истину можно облечь в слова, когда она односторонняя.
–То есть высказывается одной стороной...одним человеком? – подхватил собеседник.
– Да, одностороннее все то, что мыслится умом и высказывается словами. Но по поводу каждой истины можно сказать нечто совершенно ей противоположное, и будет одинаково верно.
– Вот и мы с братом, как начнем спорить …Он мне свои теоретические выкладки, а я ему – свои, противоположные жизненные примеры. Он сдается и закрывает тему: мол, я упертый и не хочу размышлять… А я ведь все из жизни ему рассказывал, как было.
– Да, сам мир и все сущее вокруг нас и в нас самих никогда не бывает односторонним. Никогда человек и его деяния не бывают исключительно хорошими или исключительно плохими.
– Человек не может быть абсолютно святым или абсолютно грешным… – обрадовался мужчина.
– Конечно… Поэтому-то и граница, отделяющая мир от вечности, страдания от блаженства, зло от добра призрачна. И все, что выпало на нашу долю, нам нужно было в той степени, чтобы научить нас любить мир таким, какой он в реальности, не сравнивая его с каким-то желанным, придуманным нами в своем воображении… – она глубоко вздохнула и задумалась.
Вспомнилось распахнутое миру сердце мамы, ее радостное приветствие нового дня после утренней молитвы. Она одинаково любила все вокруг: и мороз, и оттепель, и лес, и реку … а главное, умела посмотреть на всех людей, на все существа с любовью, восторгом и уважением.
– Правильно, это и есть Вселенская любовь. Она важнее всего на свете! – произнесла вслух Надежда.
– Вы это о чем? – удивился мужчина.
– О том состоянии души, с которым человеку нужно жить в этом мире…
– Таким людям можно просто позавидовать белой завистью! Да и живут ли они сейчас в наш век?
Машина остановилась:
– Все приехали, уважаемая!
Бабочка села на стекло машины, прямо напротив лица мужчины. Она неподвижно застыла, напоминая искусно вылитую хрупкую брошь, и словно искала защиты.
Ненасытная туча уже поглотила полнеба и солнце прощалось, протягивая почерневшему миру последние истерзанные лучи. Малиновый закат захлопнулся. Нависла тьма.
– О, надо торопиться домой, сейчас будет гроза, – заторопился таксист.– Счастливого пути Вам и мягкой посадки…
Рейс задержали из-за метеоусловий.
Ближе к полночи, когда самолет взял курс на восток, гроза их догнала.
Словно неведомые гигантские лапища играли крохотным самолетом и судьбами более трехсот душ! Самолет болтало, как на модном аттракционе, в котором привязанные люди с ускорением и визгом падают вниз… В салоне детский плач и крики людей заглушали призывы к спокойствию снующих по проходу стюардесс... Частые раскаты грома топили все звуки. Стихия властвовала над полуоглохшими, испуганными людьми. Грозовые волны с бешенством качали самолет вверх-вниз, наклоняли из стороны в сторону, и, казалось, что он опрокинется и сорвется в штопор … в преисподнюю…
В салоне погас свет.
– Вот тебе бабушка и Юрьев день! – вдруг вскрикнула мужским басом соседка внушительных размеров. Она была в рабочей куртке с названием нефтедобывающей фирмы. – Позавидовала мне Лидка, моя напарница…
– Глазливая она… – продолжала женщина. – Все причитала, как она тоже хочет домой и негодовала, почему ее не отпустили в отпуск. А сейчас спокойно дрейфует в Заполярье на льдине, – словно завидуя теперь этой Лидке, произнесла нефтяница.
Вдруг с шипением и свистом стрелой пронеслась по проходу лайнера молния. И так мгновенно, что все растерянно затихли…
И неожиданно в онемевшей тишине раздался громогласный призыв соседки:
– Люди, молитесь за себя и за всех, кто в самолете! Молитесь о спасении…и мы спасемся! Спасемся! – зычно, как заклинание, кричала эта сильная женщина.
И в наступившей тишине вдруг послышались тихие голоса, обращенные к Создателю мира.
Гром грянул где-то в отдалении…