ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
*
События дня развивались, следуя своей – возможно, непонятной - логике. Щапов с товарищами на серебристом Хендай Элантра держал путь на хутор Чагино, что расположен к югу от Утылвы. И тот, к кому ехали незваные гости – Г. Сыродь. Сын старого Сыродя, бывшего директором совхоза имени героя-большевика Кирилла Солина. Нынешний Сыродь-сын получил наследство от Сыродя-отца, став уже частным владельцем агрохозяйства Тылвинское.
Чагино – родина Агапа Нифонтова. Один из хуторов, что существовали исстари вокруг Утылвы. Это маленькие поселения в несколько дворов, столько же хаток и трубок. Строились из неприхотливого здешнего материла – самана – глины вперемешку с песком и соломой. Покрывали опять же соломой. В каждом хуторе свой погост. Жили спокойно, размеренно и бедно. Вели натуральное хозяйство. Земли в степи много. Пахали клочки – года три подряд в одном месте, затем в другом. Земледелие не приносило особых доходов, урожая хватало на семью – и на том спасибо – спаси, Бог. Огородничеством практически не занимались. Садили капусту, картошку, огурцы для личных потребностей. В общем, выживали.
Сама Утылва и в царское время – разумеется, по тогдашним меркам – считалась приличным поселением. Хотя с чем сравнивать? С голой степью? Возникновение Кортубина еще не намечалось. А Утылва уже была. Дворы и дома (саманки попроще, из березовых и сосновых бревен уже солидней, а дома богатеев Чиросвиев и Щаповых даже на каменном фундаменте), деревянная церковь во имя Покрова прсвт. Богородицы с колокольней, приходская школа, торговые лавки, мельница на Кляне. Распаханные плодородные земли. Народ слишком не жировал, но и не бедствовал. Работали, плодились. Все ускорилось с появлением железной дороги, станции и пристанционного хозяйства. Открылись немалые перспективы. Но это относилось к Утылве (и - забегая вперед – ничего не исполнилось), а окрестные хутора (в степи понятие «окрестности» максимально растяжимое) влачили бедное и даже нищенское существование. Бузаковка и Чагино на юге, Сафин на севере – это несколько саманок под соломенными крышами, даже не огороженные - смешны заборы посреди пустынных и бескрайних степных пространств. Иди, куда хочешь!.. А куда же идти?
Почти сто лет назад четверо хуторских парней будто бы решили – куда. Да куда угодно, лишь бы не прозябать в родной нищете и безнадеге! С тех пор произошли колоссальные перемены. С лица земли исчезли наши хутора – как пузырьки испарились под иссушающими лучами красного светила. Нет больше Бузаковки и Сафрина. Что вместо них? Не НИЧЕГО ведь? Хутор Сафрин на севере от Утылвы продлил свое существование благодаря деятельности тамошнего предприятия – песчаного карьера. Но его закрыли еще в СССР, жителей переселили в Утылву. Бузаковке повезло больше – на ее месте теперь стоит почти городская Малыхань. Хотя как повезло? Не уцелела родина Гранита Решова в прежнем виде – даже следов ее разрушений. Центральную усадьбу совхоза определили сюда в семидесятые годы. Возвели административное здание, кирпичные двухэтажки для работников, семилетнюю школу, баню, клуб, филиал почты, фельдшерский пункт. Малыхань практически срослась с Утылвой – никаких отличий, никакой границы, красной черты. Обыденная реальность для малыханцев и тылков не отличалась – уровень зарплат, прочие условия – как жили, где учились, лечились, что покупали, какие планы строили. Все трудились на государство. Подобным образом в СССР организовали смычку города и деревни. И ведь получилось! Разумеется, крестьяне не отвергли блага цивилизации - квартиры с центральным водо- и газоснабжением, магазины по соседству, куда можно ходить за хлебом, молоком, мясом, промтоварами. И приусадебные участки сохранились.
Бузаковке посчастливилось. Зато Чагино ожидала другая судьба. Шансы-то были. После войны хутор вроде зашевелился. Молочно-товарная ферма, свинарник, отара овец, лошади – работы должно хватить всем. Мужики возвратились с фронта. Тамошние семьи зажили. И Нифонтовы тоже. Про Мобутю давно уже ничего слышно. Родные думали, что сгинул где-то в военной мясорубке. Уже не ждали. Чагинские аборигены (как и всюду) думали – вот после войны все будет, как положено. По совести, по справедливости. И за себя, и за тех, кто головы сложил, защищая советскую Родину. Но это сказки заканчиваются безусловно счастливо. А люди… продолжают жить дальше. Как стали сельчанам давать паспорта, так и потянулись желающие уехать. Прежде всего, молодежь. Уезжали в Малыхань или же сразу в Утылву. Дальше – больше. Следуя политике укрупнения населенных пунктов, Чагино признали бесперспективным. Старые коровники бросили, а скот угнали на центральную усадьбу. Хутор захирел. К последнему десятилетию минувшего века опустел. Брошенные дома стали разваливаться. Дворы и огороды заросли бурьяном и кустами – теми самыми, с синими цветочками. Поля вокруг Чагино ранее принадлежали совхозу – теперь агрохозяйству Тылвинское. Прежнее количество работников не требовалось. Вроде перемены сообразно новым временам – и вроде запустенье достигло всего вокруг. Грунтовая дорога, ведущая в Чагино, утонула в зеленых зарослях. Казалось, жизнь уже не вернется сюда.
Так было до тех пор, пока директор совхоза Сыродь – прожив и продиректорствовав до старости - по каким-то лишь ему ведомым причинам не поселился в Чагино. Что его подвигло? Скверный фамильный характер – суровый и нелюдимый. И новые обстоятельства позволили Сыродю отгородиться от мира на хуторе – в странном, особом месте. Почему особом, выяснится из рассказа.
СССР закончился, и советские порядки тоже. Паралич власти, точно вирус, распространялся сверху вниз, из центра на окраины. Ослабла партийная узда, и начальники на местах почувствовали свободу – без главного царя (или генсека) они сами стали царьками. А раньше все сколько-нибудь важные фигуры в Утылве (директора, чиновники, председатели, секретари и пр.) обязательно были партийными – тем самым, подконтрольными. И Сыродь из этой системы, и он получал директивы – конечно, не из Москвы (больно жирно будет), а из Кортубина – из обкома, облисполкома, но в основном из Утылвы – из горкома (где рулил В.И. Щапов) и горисполкома. По должности своей Сыродь принадлежал тылвинской верхушке, числился в составе бюро горкома, присутствовал на его заседаниях – там отмалчивался. Не откровенничал, ни с кем не дружил, не интриговал и за справедливость не боролся. Вообще, старался не высовываться. Без необходимости из совхоза не выезжал. Прослыл деревенщиной, неотесанным мужиком. Первый секретарь В.И. Щапов не сумел его расшевелить, понять его натуру – Сыродь замыкался в своем коконе. Ну, как объявили свободу и демократию – полный трындец или полный и окончательный рынок – Сыродь откинул условности и от приличного общества оторвался. Бульк. Не обязан докладываться. Засел на хуторе. А уж Утылве помимо Сыродя забот хватало. Тылки и не интересовались особо, что в Чагино происходит.
Сыродь поселился на хуторе, как этого хотел. В тишине и изоляции. Никто не ведал, что Сыродь поделывал, о чем думал. Советчиков рядом не было, но он справлялся. Удержал контроль над совхозом, преобразованным в агрохозяйство Тылвинское. Когда пришел срок, его сын распорядился отцовым наследством. Теперь же выяснилось, что и молодой Сыродь далеко не промах – не афишируя, прибрал к рукам пакет акций ТыМЗ – не контрольный, но в сложившейся ситуации почти решающий. Потому Щапов с компанией сегодня ехали к нему на поклон.
По дороге из Утылвы Щаповский Хендай Элантра проскочил на часы раньше Сатаровского кортежа из черных иномарок. Сегодня им не суждено встретиться. Но обязательно придет завтра.
Пока ехали, солнце встало высоко. В безоблачном небе пульсирующий красный диск – источник волн красного света. Автомобильные шины споро шуршали по грунтовке. С боков струилась красочность весеннего многоцветья (красного, синего, желтого, белого). В зеленых пучках травы еще не проглядывало даже намека на сожженную рыжину – все цветет и пахнет, но если приоткрыть окно, то ощутишь, как вьется горячая пыль. Кажется, вдалеке, на голубом фоне мелькнули темные очертания – крылья? Но точно не птицы. Не орлы и не корыльбуны. А! дельтапланы – крыловидные аппараты из туристического комплекса Редивей – безмоторные, управляемые человеческой силой (почти как силой мысли). Аппараты плавно скользили по направлению воздушных потоков в Богутарской степи.
Члены Щаповской команды ехали сосредоточенными, готовыми ко всему, в полном молчании. Признаки нервозности проявлял только Максим – ему простительно, ведь он ни о чем не догадывался. Мобутя тихо сидел на своем месте и перебирал перед мысленным взором ворох детских воспоминаний – они не вызывали живого отклика. Агап родился в бедняцкой семье. В юности ушел воевать в Красную Армию и больше не возвращался (и не хотел после смерти Калинки). В Чагино семейство Нифонтовых (отец, мать и оставшийся младший сын) одними из первых записались в коммуну – предшественницу совхоза имени К. Солина. А чего им было терять! кроме нищеты. И прожили все на хуторе – в войну и в мирное время. Потомки переселились в Утылву. Пролетела даже не одна жизнь – и все мимо Мобути. Старый он – очень старый. Дочь Калинки умерла, что его держит на этом свете? не дает протиснуться в дырку. Скоро станет понятно. Недолго уже терпеть. Мобутя нисколько не волновался.
Автомобиль, проделав весь путь, лишился серебристого блеска под толстым слоем пыли. Внутри пассажиры взмокли (кондиционер по странному капризу – не слишком ли много странностей? - заурчал и отключился). Щапов не рискнул опускать стекла из-за кусачей мошкары. Ехали в тесноте и терпели. Одолевал внутренний и наружный дискомфорт – духота и жара, и невысказанная тревога. В таком смутном состоянии и надлежало быть перед визитом в резиденцию Г. Сыродя. Не расслабляться и не зевать! Кто-то уже зевнул – и теперь пострадает.
Дорога – даже и не дорога, а два просвета, две колеи в траве – поворачивала. Однако ничего не разглядеть. Крепкие, сочные кусты вздымались и скрывали машину доверху. Мошкара роилась и звенела. Зеленые заросли говорили о близости хутора – и сейчас, и в стародавние времена люди могли поселиться в месте, где имелась вода – ну, или можно было до нее докопаться. Значит, здесь тоже (как и в Негоди) грунтовые воды подступали к поверхности. В любом случае должен быть колодец. Очень хотелось пить.
Мобутя шумно выдохнул, завидев новенький дорожный знак. Прямоугольная табличка «ЧАГИНО», играла свежими красками – синий фон и белые буквы. Стандартное обозначение населенного пункта. Кстати, Чагино снова нанесли на карту Кортубинской области – подтвердили, что существует. Зато вопрос об окончательном законодательном переименовании Тылвы в Утылву до сих пор подвешен – на картах по-прежнему стоит ТЫЛВА. Разница в отношении здесь?
Чагино представляло собой личную сыродиевскую усадьбу. Хендай затормозил перед высоким дощатым забором – границей частной собственности. Что там, внутри? Загадка. Что ожидали увидеть незваные гости? Какие остатки хутора? Фрагменты кирпичных стен совхозных коровников – хороший кирпич давно вывезли свои же – бывшие хуторские. Каменную кладку старинного погреба-ледника. Заросли дикой вишни. Обломки плит из песчаника от хуторского погоста. Пустоту, что даже лай собак – сторожей человеческого жилища – не слышен. Ничего нет. Ну, может, что уцелело? Например, руины от дома – не дома, а домища. Столбы от ворот торчат. Когда были окна, то до них, если рядом встать, рукой не дотянешься. Но окон нет. И крыльца, и дверей нет. Руины. От них нежилым веет – еще хуже - нежитью… Из старого колодца давно ушла вода – ведро черпает по дну. Надо бы почистить, но никто не чистил – никому колодец не нужен. Еще остатки другого, маленького домишки (Нифонтовского??) – в дверь входят, пригнувшись. И ветки качаются, зеленая трава на солнце глянцем отливает… Наваждение!..
Реальность, однако, развеяла печальные мысли. Сыродиевская усадьба являлась оазисом благополучия, надежности в степи. Проделана немалая работа. Сыродь, как и все нувориши, предъявил миру зримые доказательства своего успеха – отгрохал особняк из белого кирпича. Но не только он один – и не только в Чагино. Везде происходил бум частного строительства – обновились Коммуздяки, возник элитарный поселок за Юбилейным районом Кортубина, в Кашкуке новых домов немного, но они имелись. Например, Васыр отстроился, когда еще жива была жена Софочка, и дети не уехали в Германию, Щапов семейное гнездо сохранял в образцовом виде, и Калерия Арвидовна была образцовой хозяйкой. Рвановы, как малость приподнялись на своем бизнесе с грузоперевозками, так сразу вложились в недвижимость и дальше думали – сыновья-то растут. Советские куркули Цыбины всегда жили в достатке, имели крепкое хозяйство, и сейчас дед Цыбин стремился не отстать от соседей – выуживал денежки из совета ветеранов ТыМЗ, коего числился председателем. Дома Жадобиных, Пятнашковых под новой черепицей тоже производили приличное впечатление. То есть, Кашкук в своей частной застройке не развалился, а даже помолодел, похорошел. Но тогда Чагино тем более! И его хозяева на достигнутом не остановились – продолжили весьма креативно.
Речь идет про Сыродя (неважно, которого – старого или молодого). Ну, кому и что было предъявлять на хуторе? удовлетворить тщеславие? Отец и сын – оба бирюки, безнадежные одиночки. Кирпичный особняк оказался не нужен владельцу, но применение нашлось – второй этаж закрыли, а внизу выделили просторное помещение для мигрантов, работавших в хозяйстве. Чагинские богатеи для жительства облюбовали другой дом. Специально привезли откуда-то разобранный сруб из сосновых бревен. Собрали и поставили на вкопанные в землю столбы. Старинный дом пятистенок с десятью окнами (никак не с пластиковыми стеклопакетами). Кухня и следующее большое помещение, разделенное перегородками. Сени с лестницей на чердак. Хозяйственные постройки. В кухне из камня и глины соорудили настоящую русскую печь. Красота!
Обстановка в доме соответствующая – как сейчас выражаются, аутентичная. Форма соответствует содержанию. Мебель простая, грубая, сколоченная из досок. Даже часть конструкции сруба служила мебелью. По бокам широкие лавки, прикрепленные намертво к стенам. Столы, скамьи, табуретки передвигались для удобства. Кованые сундуки. Деревянная, глиняная и железная утварь. Хрусталя не было. Железные кровати – высокие (по крестьянской логике, чем выше от пола – тем теплее), с горами подушек. Домотканые дорожки во всю комнатную длину.
И дом интересный, и его хозяин. А вот гостей здесь не привечали. К Сыродю никто не ездил, он не приглашал. Обнес свою усадьбу забором выше человеческого роста. Забаррикадировался. Возможно, наша четверка (Щапов, Васыр, Колесников и М. Елгоков) плюс Мобутя – первыми явились в Чагино по собственной инициативе. Все возможно.
Чего сидите? В забор уставились. Думу думаете? Вылазь! Приехали… - сказал Щапов. – Борис, ты позвонил хозяину? Он хоть знает о нашем визите? А то можем просто потопаться перед запертой дверью…
Кому звонить? и куда? на деревню дедушке? Деду Сыродю... У меня его телефонного номера нет. Никогда не было ни желания, ни нужды звонить – по делу или поболтать… Сыродь как сыч. И грубиян к тому же…
Пошли! Должен быть вход…
Доблестная четверка плюс Мобутя зашагали вдоль забора. Под ногами хрустела трава, и шлепали по пяткам галоши у Максима. Увидели ворота - самые, что ни на есть деревенские ворота. По крайней мере, сделанные по старинке. Из тяжелой лиственницы. В земле вырыты ямы, в них вставлены лиственничные столбы, а в столбы в свою очередь - ворота. Толстые петли из кованого металла смотрелись новехонькими - и за сто лет без смазки не проржавеют. Махина, сооруженная на века.
Щапов крякнул, вспоминая одну свою неудачную покупку - из дорогого дерева со специальной пропиткой, с коваными элементами и украшениями, с дорогущей автоматикой и с гарантией от иностранного изготовителя. Зиму не выдержали новокупленные ворота.
Засел тут… Даже с танком не выкурить… Стучите, мужики. Время не для спанья… Эй, Сыродь!!.. Бум, бум…
Неимоверно тяжелая створка легко распахнулась, не издав скрипа. С опаской визитеры проникли внутрь – вдруг, и там пустота, и никто их не встретит? Что тогда? Как же цель, ради которой они приехали? Проблема-то неотложная. Ох, от Сыродя всего можно ожидать.
Проходите, - раздался тихий голос, хотя они уже прошли.
У ворот стоял один из близнецов. Который? Разберемся. Младший Клоб в это время плевался в кукурузер из кортежа олигарха Сатаров. Очень занят был. И он – светлее, выше, тоньше старшего брата. Волосы у Сула золотятся. А этот уже заматерел (пусть на вид тридцатник не стукнуло) - плечи и руки как напряжет, так вены вздуваются. Кость твердая, матерая. Голос с хрипотцой. Старший как раз рыжий.
Одет Клоб был в рабочую униформу – синий комбинезон и серую футболку с буквами АО Тылвинское на спине. На рыжих лохмах форменная кепка, нахлобученная козырьком назад. Очевидно, дорогой итальянский костюм пришел в полную негодность после ночных приключений с флагом и башней – и с корыльбуном, конечно. Хоть у старшего брата обе руки целые и здоровые. Сделав такой вывод, визитеры обшарили глазами все открытые участки на теле Клоба в поисках, куда же его корыльбун клюнул. Особо обратили внимание на лоб (ну, и все лицо, и нос). Облик чистый и бледный. Ран и повреждений нет. Очень жаль.
Проходите. Чего стоять-то, - повторил Клоб. – Вас ждут.
Наша компания – по-прежнему молча и серьезно – последовала в дом. Шли и сверлили взглядом затылок ворпаня. Привиделось, или его рыжие волосы слегка золотились на свету? Даже если так, ничего сказочного. Кожа чистая. Лицо человеческое. Существо прямоходящее.
Почему Клоб здесь, в усадьбе Сыродя? Какое отношение имеют ворпани к владельцу агрохозяйства Тылвинское? Если рассуждать совсем фантастично, то самое непосредственное отношение – и даже подчиненное. И кому же в сказках Пятигорья подчиняются ворпани? То-то и оно! Дальше пусть домысливают читатели. А вожак четверки – В.И. Щапов – решил пока не вдаваться в эти хитросплетения. Его волновал очень конкретный вопрос – для его решения экстраординарных средств не требовалось. Он хотел остаться в рамках закона. Надеялся каким-либо образом договориться. Призрачная надежда?
**
Клоб привел гостей в комнату, служившую, очевидно, кабинетом. Просторное, не загроможденное мебелью помещение. Как и во всем доме, лавка вдоль стены – под окнами. Солидный предмет обстановки с торца комнаты – прямой диван. Характерная высокая спинка в деревянной раме. По бокам подлокотники-валики. Обивка из дерматина, но очень приличная. Классические венские «гнутые» стулья с жесткими сиденьями – старые, лак местами облез, крепкие, исправные. Два или даже три стола – для различных целей. Один персональный Сыродиевский - добротный письменный стол с прямоугольной столешницей на двух тумбах. Второй – длинный, грубо сколоченный, придвинутый к лавкам. Имелся еще третий столик возле окошка. Тюлевые занавески – очаровательные, «бабушкины». В красном углу традиционно помещались иконы – здесь не было. Также нет книжных шкафов и книжек – Сыродь совсем не читатель. Тяжеленный деревенский сейф с секретами – сундук, обитый железом, с навесным замком. Сосновый ящик с ручкой - для инструментов. На стул брошен брезентовый плащ. Армейские сапоги с кирзовыми голенищами торчали из-под лавки. Не попадалось особых вещей, изобличающих какое-либо хобби Сыродя.
Своеобразный кабинет – подстать хозяину. И мебель тоже под Сыродя – под его габариты и его же характер. Много старых предметов, но их никто специально не искал, не платил больших денег, не реставрировал. Не прилагались усилия соблюсти определенный стиль. Все из обыкновенного обихода – если хозяин хотел, то брал и использовал. Для конкретных нужд, а не для показа и удовлетворенного тщеславия. Здесь ничего не берегли и не жалели – не ремонтировали, не шкурили и не красили дерево, не чистили металлические ручки, не смахивали пыль с лаковых поверхностей. Везде лежала печать небрежности и составляла собственный стиль – чисто мужской, основательный, функциональный. Комната – да и весь дом – со своим стилем. Хотя в доме еще таились сюрпризы (об этом позже).
Судя по всему, Сыродь здесь проводил большую часть времени – ел, спал, работал. Вот и характерная примета сегодняшнего дня – на третьем столике мигал красным огонечком системный блок, и огонек тот отражался в темном экране монитора. Невероятно, но Сыродь, оказывается, не мужичье сиволапое, не простая деревенщина. Выходит, внешность обманчива? Однако дом именно производил прямое, безыскусное и даже равнодушное впечатление (тем, что не пускал пыль в глаза, и пыли в нем скопилось горы). Подобная атмосфера уже встречалась в бараке Мобути. И там, и там мужское жилище. Было в Утылве подобное жилище в женском роде – бабылидина квартира. Но гости сейчас на хуторе у Сыродя.
Щапов, Васыр, М. Елгоков, Колесников и Мобутя заняли места, на которые указали. Разумеется, не диван – да и самим гостям это представилось бы кощунством (очевидно, диван служил спальным местом – там лежало сбитое в комок одеяло). Широкая лавка у стены. Пришлось протискиваться, поскольку к лавке близко примыкал стол, и расширить проход даже на миллиметр не получалось. Присев на лавку, визитеры очутились как в ловушке. Не слишком удобно. Лишь Щапову – последнему в ряду – было с краю свободней. Уселись и замолчали – не знали, что и как начинать. Растянутую паузу нарушил шорох. Гости повернули головы.
Щапов (и другие) узрел своего старого знакомого. Вернее, сына старого знакомого. Сам черт ногу сломит. А уж с отцом и сыном Сыродями черт обе ноги переломает. Все у них перепуталось. Сын – точная копия отца. Может, и был когда-то молод и наивен, но теперь, годы спустя, заматерел. Явственно проступили фамильные стариковские черты. Мужик на вид черный, унылый, неприятный. Тягостен, медлителен, напряжен. Сыродь не толстый – жир с костей не свисает. Но весь он какой-то монолитный, неподатливый, движениям не хватает живости. Вот не вызывал симпатий ни у кого – даже больше – отталкивал. Кожа холодная, бледная, с железистым оттенком. На весеннем солнце Сыродь нисколько не загорел, не посвежел. Нос блестит как начищенный металл. Волосы иссиня-черные, жесткие, без седины. Сыродь-отец носил бороду по грудь и еще усы длиной, как у бороды. Сыродь-сын не каждый день, но брился. На щеках, подбородке и шее короткая черная щетина. Зубы волчьи – крупные, желтые, все целехонькие. Клыки с боков торчат – Сыродь их не прячет и не стесняется. Каменное упорство – постоянное выражение на лице (даже во сне). Этого замкнутого типа невозможно развести на другие искренние эмоции. Вроде внешне все как у людей - и одновременно не по-людски.
Сыродь – не обыкновенный тылок. Появился неизвестно откуда. Якобы с Украины (а в действительности, кто ж ведает). Чужой. Никому не враг и не друг – даже не простой знакомый. Привычные радости жизни его не трогали. С мужиками не пил, по бабам не бегал. И иной отдушины - охоты, рыбалки – не было. Карьера его тоже не занимала – приехал в Пятигорье на должность директор совхоза и до смерти директорствовал. Жил бобылем. Скучно, неинтересно (кажется, про кого-то так уже говорили?).
Гости и хозяин хутор Чагино встретились. Как и прежде чувствовалась тяжелая аура хозяина. Благодаря неведомой – не иначе колдовской – способности выпивать чужие силы, оставляя смертельную усталость. Как это удавалось Сыродю? Он не объяснял. Из него клещами слова не вытянешь – а уж не ругался он, вообще, ни с кем. Честно говоря, из-за нелюдимости, молчаливости, безучастности Сыродя считали недалеким. Привычка таращиться исподлобья придавала ему простецкость, если не примитивность. Все (т.е., все притязания внешнего мира) куда-то падало – словно в бездонный колодец, а оттуда НИЧЕГО не откликалось (ни адекватно, никак). И вот с таким невосприимчивым человеком надо разговаривать и договариваться. Выхода не было.
Может, нынешнюю ситуацию спасет вожак и мозговой центр группы ходоков В.И. Щапов, который не столь легковерен. И Сыродя к дуракам не относил по объективным причинам. Ведь с бывшим совхозом Сыродь пусть не преуспел, но вырулил - в отличие от ТыМЗ. Агрохозяйство - не кандидат на банкротство и закрытие. Это, значит, как сейчас? Значит, взял кредит весной – технику подлатать, купить семенной материал, удобрения, топливо, молодняк животных, оплатить текущие платежи, работникам крохи выдать на руки. Затем, с полученного урожая, выращенного скота, молочных продуктов и пр., долг вернул с процентами. Себе уже не осталось. Про развитие, прибыль речи не идет. Хозяйство живет в режиме жесточайшей экономии. Но ведь выживает! Ох, как сейчас Васыр взвился бы с обидой – дескать, на предприятие Сыродя холдинг не покушается! И Сыродь управляет своей собственностью по-капиталистически. Эксплуатирует бесправных гастарбайтеров. Со старыми работниками не нянькается. Зато Васыру приходилось с тылками!..
Работники Сыродю, естественно, нужны – особенно в сезон. А вот платить им… Уволенные кадры с ТыМЗ иллюзий не питают, но все равно пойдут наниматься к Сыродю – больше не к кому. Этот жук-кровопивец не расщедрится. Куда народу деваться? Не хочешь ты – других возьмет. Бесправные и бессловесные батраки – мигранты с южной границы. Они все похожи – смуглые, черноволосые, худощавые, плохо говорящие по-русски. Сыродь нанимает мигрантов пачками. Одевает их одинаково – в спецодежду с эмблемой – зелеными буквами АТ (Агрохозяйство Тылвинское). Синие комбинезоны и куртки. Кепки – под их надвинутыми козырьками одинаковые черные глаза. Для мигрантов в кирпичном особняке поставлены двухъярусные железные койки. За персоналом Сыродь жестко надзирал. Мигранты без дела не сидели и свободно не шлялись (а они и сами не хотели – нелегалам нарываться не стоило), не пили, не курили и никаким иным способом не безобразничали. Никому, кроме хозяина Сыродя, не служили. Бизнесмен Федя Цуков из Малыхани (ближайшей к хутору), пытался за бесценок нанять парочку мигрантов (двужильных, конечно), чтобы навесить на них обязанностей без разбора – железо таскать, разбирать, взвешивать и резать, и еще точку охранять. Но мигранты очень боялись Сыродя. Напрасно Федя возмущался: вы что, крепостные? рабы у Сыродя? Я больше вам заплачу (платить не собирался). Федя вынужден создать союз с уголовником Тулузой (с ним же делиться прибылями).
Резюмируя ситуацию с агрохозяйством Тылвинское. Сыродь проникнул в сельскохозяйственный бизнес, начавший набирать обороты в стране. И все тихой сапой – в бывшем совхозе митингов не устраивали, не мавкали и красный флаг на элеватор не вывешивали. Сыродь очутился провидцем. До присоединения Крыма, а также до санкций и политики импортозамещения оставалось недолго. Но предпосылки создания здешней латифундии уже налицо. Это было противное лицо Сыродя.
Сначала Сыродь-отец, затем Сыродь-сын. Гадали, появится ли у нынешнего хозяина наследник – Сыродь-внук, получается? Откуда же он появится? Нынешний Сыродь повторял судьбу отца – даже в более суровом варианте. Окопался на хуторе Чагино. Постарел, огрубел, опустился. Если раньше существовал мизерный шанс, что какая-нибудь бабенка позарится на хуторское сокровище, то сейчас шанс сравнялся с нулем. Так наследство может остаться без наследника. Но не эта проблема волновала пожаловавшую в Чагино разношерстную компанию.
При виде гостей Сыродь продолжал сидеть. Нет, не в кресле – на особенном деревянном стуле с прямой спинкой и подлокотниками. Без комфортной подушки или хотя бы тряпочки в качестве обивки – жестко для седалища. Стул предназначался гиганту – человек обыкновенного (и даже не низкого) роста, поместившись в нем, болтал бы ногами, не дотягиваясь до пола. А с великоростными конечностями Сыродя в самый раз. Его широкие ступни в простых носках и войлочных шлепках покоились на полу, худые колени слегка приподнимались – на расстояние от колен до подошв длины ножек стула не хватало. Вырядился Сыродь без претензий, по-рабочему – не только для гостей, но и всегда. Синие немнущиеся брюки с поперечной светоотражающей полоской. Немаркая серая футболка с зелеными буквами АТ (Агрохозяйство Тылвинское). Стандартная спецодежда. Правда Сыродь двухметрового роста, и брюки болтались выше его щиколоток. Ну, мужик как мужик.
Пора начинать переговоры. Щапов помялся, решая насчет формы обращения. Знакомство было не близкое, а за прошедшие годы, вообще, прервалось. Все же начал на «вы».
Здравствуйте, господин Сыродь. Мы к вам…
Угрюмое лицо Сыродя не изменилось. Он не переполнился радостными чувствами, но гостей не выставил сразу за дверь. Кивнул, т.е. согласился принять. Начало положено. Уже хорошо.
Нас четверо… э… пятеро… Мы решились, поскольку… э… нас вынуждают… - косноязычная фраза, а ведь Щапов, бывший партийный работник, умел говорить гладко.
Понятно, - Сыродь усмехнулся одними губами. - Чегой-то вам понадобилось. А то бы вы мой дом стороной обошли, степью объехали... Не отнекивайтесь. Обошли бы. Я знаю.
Мы предупредили заранее. Борис, ты звонил?
В Чагино сеть не ловит. Вышек в степи не ставят. А для кого?! – оправдался Васыр без зазрения совести.
Мы и без вышек… Ну, что? гости дорогие… Хоть и не ждал я никого… Редко, редко меня навещают. Отвык. Одичал… - из-под оплывших век стрельнул острый Сыродиевский взгляд и попал в вожака В.И. Щапова. - Здорово, секретарь. Давно не виделись. Слышал, тебя в должности понизили? Будто бы даже и совсем… Неблагодарные мерзавцы! людишки… Уже ты не первый? Сочувствую. Кто сейчас в Утылве на первых ролях?
По новым законам мэр. Глава муниципального образования. С нами приехал. Видишь, делегация к тебе. Почет и уважение!
Мэр? Это который? А! вспомнил. Утылвинский? Утырок!
Я, - робея, представился Колесников. – Но я… впрочем… не я…
Сыродь не продемонстрировал интереса, и мэр с облегчением спрятался за спины товарищей. Хозяин вновь обратился к Щапову.
Давненько судьба нас не сводила. С последнего заседания бюро горкома... Когда это было? Тогда же КПСС распустили… И где наш тылвинский горком? Там плотно сидели. Решали важные проблемы. Ты, секретарь, проводил руководящую линию партии.
Неплохо решали. Руководящая линия была подчинена интересам трудящихся. На благо Утылвы.
Зачем говоришь? Я теперь нигде и ни в чем не членствую. Откололся. Позабыт, позаброшен. Партбилет лежит, пылится в коробке…
Не о партбилете речь. Всей Утылвы касается. Партбилет-то ты сдал, но мы все остались на местах…
Место у меня – и у каждого – свое… Это где ж ты сидишь? Я слышал, на пенсии… Огородик развел, с женой чаи гоняешь, гостей привечаешь, заговоры составляешь…
В Утылве! Я, мы все – и ты - здесь! Друзья или враги. Никуда нам не деться…
Игнатич, кончай воду в ступе толочь! – вклинился Васыр. – Здесь взрослые люди. И все понимают…
Кто там такой страшный и сердитый? Бармалей?.. Нет, всего лишь директор завода. Шишка на ровном месте. Скоро ни шишки, ни завода не будет – ни одного места… Еще кто с тобой? Притащил делегацию. Ну, мэр – молодой да ранний. Ученик твой? Ай-яй-яй! непочтительно поступил с учителем… Кто рядом с мэром сидит – не знаю его, но собственную тетку он тоже не уважал, не говоря уже о дедке... Насобирал на свои галоши рыбьих кишок, нанес грязи с Виждая на чистый пол. Бескультурье!
Извините! – раскаяние прям пригвоздило Максима к лавке. – Я бы переобулся, но мои кроссовки на озере… - Мобутя пихнул племянника: молчи!
И ты тут, дед из танка. Черт из коробочки. Соскучился по родине? по хутору? Явился за своим узлом? за рыбой? Разве не знаешь, что на родину не возвращаются на белом коне? на серебристом Хендае? На родину принято приходить в рубище. А ты как барин приехал! С мэром! Где твоя лагерная роба? С этим знаком – номером девятым?
Я не был в лагере, - единственный Мобутя посмел огрызнуться.
Почему же?
Потому! – Васыр вспыхнул как сухой хворост - Ты, Сыродь, не корчи из себя идиота. Не к лицу тебе. В свое время хапнул пакет акций ТыМЗ. Двадцать пять процентов! Судьба Утылвы в твоих руках!
Сильно сказано… А ты сколько хапнул, директор?
В разы меньше тебя… Я не такой умный!
Ну, ты себя лучше знаешь, не спорю… Что вам нужно? Говорите прямо.
Говори – не говори… От перемены мест слагаемых сумма не изменяется. Очень нужно, чтобы ты нас поддержал. Выдал доверенность на свои акции. Чтобы мы смогли поговорить с холдингом, кое-что предъявить.
Только и всего? Да легко! Тебе или Щапову доверенность оформлять?
Какая разница? Мы едины.
Хм… Когда мы едины, то непобедимы… То есть, будем побеждать холдинг – гидру капиталистическую… Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй… И железно оно – наше чудище… Что, сразимся как в том бою на Шайтанке? Мне нравится! И комиссар у нас готовый имеется – поведет за собой. За родину, за Утылву!.. Поведешь, Щапов?
Без кровопролития. И без фанатизма. Без твоих ехидных шуточек. Не подозревал раньше в тебе юмора… Нам главное – завод отстоять.
А потом? Ну, отстоите вы. Если отстоите… Шансы небольшие. У холдинга больше акций. Сложимся мы с тобой, Васыр – мои двадцать пять и твои шесть. Даже не половина.
А ты, оказывается, прекрасно осведомлен, что в Утылве деется…
Ну, что до меня доходит – не всегда доходит, если понимаешь меня… Вообще, я рад, что вы приехали. Честно. Вот сейчас понял и обрадовался… Сижу тут и размышляю. Всю зиму сиднем просидел. Работы мало, времени свободного навалом, это вредно. И раньше зимой в деревне на печи сидели… Вспоминаю много чего. Не твои доклады на бюро, Щапов. Сказки читаю на сон грядущий… И чем дольше я размышляю, тем больше разочаровываюсь.
Ничем помочь не могу, тем более облегчить… - Щапов пожал плечами. - Сам-то ты кто, чтобы судить всех? Размышлять много – сейчас не приветствуется. Телевизор лучше смотри.
Нет у меня телевизора.
Компьютер есть, а телевизора нет? – Васыр кивнул на монитор на столе. - Потому дурные мысли лезут в голову… Тогда в интернет попробуй.
Я сам себе интернет! Великолепно обхожусь…
Своими силами обходишься? Свои голоса слышишь? В голове или как? Опомнись, Сыродь, это называется не свое мнение, а шизофрения. Увы…
Спасибо. Успокоил.
Успокаиваться нельзя, - опять Васыр долбит и даже злится, что Щапов его не поддерживает. - Ты либо к нам примыкаешь, либо к ним. К холдингу – к гидре железной. Третий путь – между двумя сторонами или двумя берегами – болтаться как то самое… Ни к тем, ни к этим не пристать.
Могу! Мне до ваших разборок…
Погоди, Сыродь, - взволновался Щапов, чувствуя, как почва уходит из-под ног; ему такая позиция виделась очень опасной. Этого-то он и боялся, даже думать не хотел. – Ты рассуди здраво. Пусть не из наших интересов – из своих. Ты же теряешь. Закрытый завод ничего не стоит, и акции завода тоже. Неработающее предприятие – это груда кирпичей, трубы, арматура, металлолом…
Станки всякие, - подсказал Сыродь. – Распиленные или пока еще нет.
И станки! Надо, чтобы они работали, прибыль приносили.
Какие у нас тут прибыли? Откель? Ты же, Щапов, читал аналитическую записку ваших доморощенных экономистов. Вывод категоричный – хана заводу. Насмешил!
Ты-то, пожалуй, смейся. Хозяйство у тебя крепкое. А нам плакать…
Вот и проживу без вас. Без ваших кривошипных ножниц.
Что, и убыток стерпишь?
У меня с завода ни убытков, ни прибытков. Что есть – что нет…
Выходит, Сыродь, что мы все для тебя – что есть, что нет? Опомнись! Ты совсем одичал на хуторе. Мозги атрофировались.
Не твоя забота, - хладнокровно парировал Сыродь. – Даже если атрофировались. Ведь я у тебя ничего не прошу. И не я к тебе с делегацией приехал. С челобитной… Вообще, как царю челобитную подаешь?! Шутка это… Ты же дать ничего не можешь. Банкрот со своим Союзом. И потом – чего давать-то? Мне деньги не нужны. Зачем? У меня все есть. Крыша над головой – вот сейчас над нашими головами не каплет, ветер не свищет. Что надо, то имеется. Огород, скотина. Картошка, капуста, молоко, сметана, масло. С голоду не помру.
Отощал ты заметно…
Не дождетесь!.. Одежка на мне – ей сносу долго не будет. Да, неказиста. А мне в итальянском костюме куда? В коровник? на поля? на трактор? Навоз вилами таскать? Бороться за победу в социалистическом соревновании? Ну, подумай!
Ты не горячись. Денег тебе никто не предлагает. Мы надеемся договориться полюбовно.
Ах, хитрованы! Нос свой не вытягивай, Васыр! Он у тебя слишком длинный – могут отрезать….
Как тебя убедить? – Щапов хрустнул пальцами.
Я тебе подсказывать не стану. Но ты попробуй. Пусть руки не опускаются. Посидим, потрындим. Я сегодня расположен. Завтра может быть поздно.
Нельзя нам на завтра откладывать. Край пришел…
Разговаривали трое старших товарищей – Сыродь, Щапов и Васыр, остальные не решались вставить свои пять копеек – не то, чтобы трусили, но смысл и дух дискуссии угадывали верно. Атмосфера раскалилась – прямо физически. Казалось, в воздухе в комнате начали вспыхивать красные искорки – пока их было мало, но весьма чувствительно для всех присутствующих. Нахмуренные лбы заблестели пузырьками пота.
Обстановку разрядил Клоб, появившись. Вместе с ним в комнату проник соблазнительный запах, и вплыло большое деревянное блюдо, расписанное синими цветами. На блюде высилась гора свежеиспеченных ячменных (яшных) лепешек, смазанных сметаной. Внимание гостей сосредоточилось на кушанье – следили как завороженные, а рыжего парня особо не замечали. Тем не менее, у старшего брата вид сейчас был несравненно лучше, чем у младшего - у Сула. Целые руки крепко держали тяжелое блюдо и донесли его до стола в сохранности. Клоб предусмотрительно сменил итальянский костюм на форму для персонала сыродиевской усадьбы – рабочую одежду с зелеными буквами АТ. Влился, так сказать, в коллектив. В нынешней роли подавальщика один из двух топ-менеджеров ТыМЗ выступал органично. Блюдо с лепешками стукнуло по столешнице. Колесников сглотнул, наблюдая за поднимающимися струйками пара.
Гости сами не осознавали, что делали – потянулись к выпечке, отрывали куски и запихивали в рот. И Максим, не беспокоясь, уписывал за обе щеки – в Утылве у него проснулся великолепный аппетит. Очень скоро животы благодарно заурчали. Колесников опомнился, когда сжевал парочку здоровых лепешек.
Очень пить хочется… - пробормотал мэр, ища сочувствия у своих компаньонов, но те молчали наглухо (говорить с набитым ртом неудобно). – Можно воды?
А может, сразу водку, которую ты беспрерывно хлещешь?.. Нет воды! – сурово ответил Сыродь – И водопровода в доме нет – не провели. Из колодца воду носим. Ты, водохлеб, отправляйся на двор и из колодца напейся, сколько влезет. Хоть ведро внутрь себя влей! Иди!
Колесников выдавил мучительную улыбку и опять не встретил понимания. Компаньоны делали знаки: что же ты? иди! сам напросился. Оставалось покориться неизбежности. Сидевший на лавке с краю Щапов освободил проход. А Колесников соображал: где же этот чертов колодец? И в своих словах был очень недалек от истины. Она, истина-то, где-то рядом. Всегда где-то. Вправду, чертов колодец.
Вслед измученному жаждой мэру Сыродь равнодушно бросил.
В старом колодце тоже нет воды. Ушла… Скважина новая спасает. Насос пока не установили. Как сделаем, все путем будет. А вот с Утылвой уже никогда, как раньше, не будет.
***
Колесников поторопился выйти во двор и, оглядевшись, заметил, что искал. В каждом степном хуторе обязательно сооружали колодец для добычи грунтовых вод. Но из здешнего колодца вода ушла. И Сыродь говорил то же самое. Тогда зачем он оставил сухой колодец? не засыпал его? Ведь пробурили новую скважину. Неужели Сыродь настолько суеверен? Да, считалось, если засыпать колодец, то вода исчезнет во всей округе – в других источниках. Обмелеет река Мара, опустятся в землю ключи – соответственно, высохнет Негодь, не придут дожди. Это большое несчастье. Чтобы его избежать, сухие колодцы старались почистить и восстановить. Но Сыродь просто бросил, не сделав ничего. А что можно было сделать?
Измученный трудами и заботами тылвинский мэр не первый день пребывал в крайне взвинченном состоянии – расслабиться удавалось лишь при принятии солидной дозы горячительных напитков. Колесников пил – и далеко не воду. Уже говорилось, что у мэра был простой вкус – предпочитал водку. Но с нынешнего утра (а с исчезновением Тамары и утро уже не могло являться препятствием для профилактики невроза) Колесников изменил правилу и к машине Щапова явился трезвым (иначе Щапов бы его не взял). Ехали на хутор с ветерком, дорога малость умиротворила мэра. Он только успокоился, и на тебе!..
Потемневший деревянный сруб. Ни крышки, ни навеса. В срубы раньше устанавливали выдолбленные (полые) стволы, иногда обкладывали изнутри камнями. Конструкция простая и гениальная. Колодец практически вечен при минимальном ремонте. Глубина в десятки метров. Использовали древесину, что мало гниет – дуб, лиственницу, сосну. Предварительно рыли, разбивали ломом и кувалдой камни или выкапывали их целиком, на лебедке поднимали камни и грунт на поверхность. Сруб опускали в выкопанную шахту отдельными частями. Именно такой колодец в Чагино помнили поколения хуторян. И братья Нифонтовы помнили сто лет назад – старший Гогин, средний Агап и младший Покор. Без колодца в степи не выжить.
Мастеров копателей было немного. По некоторым сведениям отец Гранита являлся таким мастером. Его звали копать колодцы в Утылву и в окрестные хутора. Копатели сродни ворпаням – и те, и те роют. Потомок мастера Гранит Решов небезосновательно ощущал степень сопричастности к злостному рыжему племени. Подземные норы издалека пролегают, соединяются и разветвляются, образуя запутанные лабиринты. Под Пятигорьем издревле масса лабиринтов. Но есть ведь прямые простые ходы – раз и провалился в дырку. Колодец – это тоже дыра в земле. Ищут, где грунтовые воды близко подходят. Это ж уметь надо! чтобы вся работа насмарку не пошла. Чего только не придумывали! И посудину ставили на выбранное место, опрокинув; через время смотрели – запотели стенки или нет. Животных использовали, полагаясь на их чувствительность. Например, белых котов. Прибегали к разным ухищрениям. Копали ночью, опасаясь людского сглаза. Особенно боялись при копке провалиться гораздо глубже, чем рассчитывали – прямо в подземное царство Энгру. Ну, а то, чего боишься, рано или поздно произойдет. Интересно, в нашей истории еще рано или уже поздно?
Для бесперебойного водоснабжения в усадьбе любителя старины Сыродя пробурили скважину, установили обсадную трубу и фильтр. Скважину прокачали. Осталось еще опустить рабочий насос, оснастить систему водоподачи автоматикой и дальше наслаждаться городскими удобствами. Однако с этим пока застопорилось
К какому колодцу пошел Колесников? К новому или старому? Разумеется, к бревенчатому срубу.
Как из него пить-то? Ведро должно быть. Где же оно? Утонуло?.. И цепи нет… Что там?
НИЧЕГО. Ни ведра, ни цепи, ни деревянной бобины, на которую цепь наматывалась. Просто забранная в сосновые бревна дыра в земле (куда? в никуда). Интересно же… Кто бы в данной ситуации удержался от соблазна заглянуть внутрь?
Сколько сказок и суеверий существует про старые колодцы!
Повинуясь сильному порыву, Колесников наклонился над верхним венцом колодезного сруба – с всхлипом втянул воздух и приник, пытаясь разобрать, что там, внизу. Вглядывался напряженно. Ничего не видно. Звезд не видать (а они видны в колодце или из него??). Тьма, хоть глаз выколи. Или все же что-то есть? было… На дне колодезного ствола, куда не проникал ни один дневной лучик, угадывалось красное мерцание. Колесников угадал это и тут же ощутил резкий толчок в грудь. В голове мелькнула и сбилась мысль: что за источник красного свечения на дне? сосредоточен в одном месте – в одном русле. Не рассеивался по сторонам. Как красная тонкая ленточка между невидимыми в темноте камнями. Девичья ленточка в колодце. Интересно, а здесь в усадьбе были женщины или девушки? Дальше выяснится, что были. В Утылве были даже русалки – девушки с фальшивыми рыбьими хвостами! Но как можно потерять ленту на дне? Колесников не представлял. Его подружка Тамара не цепляла на свои волосы ни красных, ни синих ленточек – слишком провинциально, разве только для малыханских доярок (или для тылвинских русалок). Тамара Кулыйкина считалась модной городской девушкой!
Словно раньше Колесников не заглядывал в другие колодцы! еще пацаном в родном Кашкуке. Да неправда это! Некая причудливая (чудесатая) иллюзия. Первое впечатление всегда обманчиво, успокоил себя Колесников. Но уже не на коже, а под кожей лопались возбужденные пузырьки, вызывая зуд. Острый зуд любопытства. Мэр чертыхнулся. Всхлипнул и со свежей порцией воздуха в легких повторно приник к колодцу. Глаза широко раскрылись.
Во второй раз все происходило немного дольше. Зато достигнут просто ошеломительный эффект! Бомбический, как недавно обещал Петька Глаз молодежной ячейке. А ведь Колесников уже не так молод – не так юн. Пошатываясь, переступая и путаясь, мэр отдалился от колодца на приличное расстояние. И рухнул, больно стукнувшись пятой точкой – его некому было подхватить.
Твою мать!.. Не найти, не потерять…
Сидя на земле, Колесников побелел как мел – так быстро кровь отлила от головы. Лицо стало нечувствительным, и симметрия (нормальность) в нем (в лице) нарушилась. Прежде всего, это выразили глаза: один закрылся веком, другой вытаращился, насколько возможно – почти вылез из орбиты. Не хуже, чем у Сыродя. Колесников прижал рукой закрытый глаз, который, как ему показалось, затрепыхался. Вот номер! Никогда подобных признаков за собой не замечал.
Ну, и что ошеломило Колесникова на дне сыродиевского колодца?
Вопреки правилам внутреннего устройства и, вообще, всем законам физики ствол колодца (очень длинный, за тридцать метров, но представлялся бесконечным) сверху вниз расширялся. Собственно, это никакой ни ствол, а воронка, которую кто-то опрокинул. И как при первом заглядывании в дырку повторилась иллюзия - только сейчас Колесников наблюдал ее дольше. Что это было? Ощущение – не осознанное, но вполне явственное для всех органов чувств – огромного пространства. Точно бездна разверзлась внизу. Темнота еще больше завораживала: как оценить размеры? да и что оценивать? НИЧЕГО. Тьма раскинута, и в ней вырисовывается (иллюзорно?) единственный цветовой контраст – волнистая красная полоска. На дне? но дна не видно, и его даже невозможно предсказать - как далеко или близко. Взгляд погружался в воронку – все ниже, ниже и стремительней. Дырка темнела и засасывала. Голова кружилась. Колесников словно отрывался от своего тела и падал вниз – стремительно, оглушительно, страшно. Или не тело совершало чудеса, а дивор отрывался, пока тело согнулось над срубом, засунув голову в колодец. Сыродь, если бы очутился рядом, сказал (абсолютно правильно): нашел, куда соваться!.. Дивор уже не поймать и не спасти – потерян он… Тем более, глаза не различали никакого просвета – ни близко, ни далеко. Темнота. И это не тоннель! Если же тоннель, то никуда не ведет.
Наш герой не сдавался – смотрел старательно. Да, точно, он не ошибся при первом взгляде: красная полоска – сначала как ленточка. Колесников падал вниз, ленточка летела ему навстречу. И росла с такой же скоростью. Нутряной красный цвет – не свет, а красная струя. Вот уже лента стала рекой. Колесников еще сощурился, почти сомкнул ресницы над обоими глазами (как после над одним). Он почти приблизился к красной реке, завис над ней (словно у него за плечами образовались корыльбуньи крылья) и только тогда понял, что видит не обыкновенную (пусть красную) реку, а множество – великое! – красных огоньков, двигающихся в согласованном ритме, благодаря которому казалось, что река текла. Она извивалась, обтекая бесчисленные темные объемы – то ли скалы, то ли башни, то ли другие выступы неведомой тверди. Огоньки не яркие, словно притушенные. Прорва маленьких диворов – украденных у какой прорвы народа?! Ужасно. Вместе огоньки колебались, как колеблется все везде – мы сами, наше окружение и выше – земля, вселенная. Даже бездна под нами.
Сидя на земле, Колесников попытался привести свои впечатления хотя бы в подобие разумной системы. Человек все меряет своим разумом. Разумной системы не получается – только сказочная. Огоньки-диворы в красной реке. Река на дне колодца. Вспомнилась старая сказка про деда, жившего в ледяном тереме, и попасть в терем можно было, лишь бросившись в колодец. Хорошая сказочка! Если броситься, а там нет никакого деда? Короткие конвульсии смеха сжали Колесникова и отпустили. Не смешно – то, что весьма впечатлило его во тьме.
У сказочного деда-то что? Ничего у деда. Белые борода и усы как у Мобути. И в остальном полный порядок. Все убрано, перемыто. Перина взбита, и травка под периной до весны спит. Так весна уже наступила! А у Сыродя в колодце не травка, хотя в легендах о подземном мире люди внизу, как и наверху, пасут скот. Скот есть траву. Это подобие жизни. И скот ненастоящий, и трава – не трава, и в красной реке – не красная вода. Ею невозможно напиться! Но Энгру может и пьет. Злобный черный бог питается диворами! А что остается людям без души?
В легендах люди живут под землей и занимаются подобием обычных дел, пока на земле их помнят. «Жизнь после смерти состоит из прежних занятий – люди устраивают жилища в скальных основаниях, пасут скот, едят мясо, носят одежду, пользуются обыкновенными вещами… Люди живут после смерти ровно до тех пор, пока о них помнят близкие. Как только забывают, превращаются в тени – сохнут и истончаются, и в конце исчезают. Великий грех забыть предков (даже не отцов и дедов, а много дальше) и отказаться от прошлого…» (Сказки Пятигорья). Так написано в старой книжке (в старой сказке). Приходится верить. Кого в итоге больше? Кого помнят или память о ком давно испарилась? «Мир, земля, сама жизнь, благополучие – это наследство предков, которым мы пользуемся и передаем своим потомкам». Людская неблагодарность как бездна бездонная. Она больше царства Энгру. С какой легкостью мы забываем. Даже своих близких… И множится тьма - только кажется, что в колодце – нет, тьма внутри нас и мы внутри тьмы. Ужас!
Так что же увидел Колесников на дне сыродиевского колодца? Тьму тьмущую. И почти приблизился к ней и разобрал. Тьма – это не НИЧЕГО. Еще не конец света, но слабо утешает. Тьма состоит из чего же? Вопрос. Красная река состоит из огонечков-диворов. Тьма тоже наполнена – она не пустая. Колыхающаяся масса из округлых частиц – они мягко ерзают, не цепляются друг за дружку. Все зыбко, и чем ближе, тем все крупнее, объемнее. Вот Колесников различил и обомлел. Темная масса похожа на толпу – на скопление темных голов. Именно! голов, но уже не с выпуклыми индивидуальными чертами – отсутствуют не только носы (отрезаны, что ли?), но и губы, щеки, брови, складки на коже. Отсутствует кожа. Просто очертание голых черепов, у которых ничего лишнего, кроме стандартного набора у всех: купол, височные кости, провалы глазниц, челюстные выступы, носовая полость. Везде черепа - масса безликих черепов – чистых, свободных от внешних покровов – от всего лишнего, наносного, от всяких личин. Черепа без шеи, плеч, без туловищ. Откусанные головы. Наверное, ведьмы откусили. В Утылве известны подобные случаи. Неужели Машутка Кулыйкина права насчет Варвары? Вот ужас-то!..
Теперь вопрос. Вам! Кто может очутиться среди этой безликой, безгласной темной массы? Кто угодно, но не Гранит Решов. За последние дни Гранита в Утылве только ленивый не упомянул. Вспоминали хуторского парнишку – самолюбивого, умного, одержимого идеей осчастливить весь мир. Героя гражданской войны. Вспоминали сильного мужчину – возлюбленного сразу двух незаурядных женщин – Калинки и Марьяны, отца дочери Лиды и сына Марата. Вспоминали высокопоставленного деятеля советского периода – члена руководства строительством металлургического гиганта в СССР – КМК. Также майора НКВД, начальника исправительно-трудового лагеря (ИТЛ) №9. Жестокого сталинского палача. Сразу много воспоминаний! Поэтому не должно быть во тьме Гранита! Он не должен там очутиться! Тогда кто должен? Кто из нас? Утешает, что конца света пока не предвидится. В бездну под колодцем никогда не проникало достаточно света. В любом (и в теперешнем) случае света было не просто недостаточно и не ничтожно мало, а буквально ничтожно, чтобы осветить. Ну, есть в жизни нечто непостижимое – и помимо жизни тоже есть.
Колесников понял, что он не просто приблизился к бездне – он чудом удержался на крайней ступеньке – на верхнем венце колодезного сруба. Или не удержался – грохнулся на землю. И сейчас у него от потрясения один глаз закрылся веком, другой вытаращился, насколько возможно – почти вылез из орбиты. И мысли было страшно облечь в конкретные слова – пока они порхали корыльбунами на дивьей грани смятенного сознания, но вот оформились и подобно ворпанями оскалили зубы и стали лапами с когтями рыть и рыть. Рыться в мозгу. Ощущенье – не позавидуешь!..
Всю жизнь потом Колесников не смог решить – его настигло прозрение или минутное сумасшествие? Точно ли он увидел на дне колодца подземный мир – легендарное царство Энгру, которое, получается, существует?! Так точно оно описывалось в Сказках Пятигорья. Страх и восторг разрывали изнутри (раздирали как когтями). Зачем пошел к колодцу, Колесников давно позабыл. Пить нисколько не хотелось.
****
Колесников покинул кабинет Сыродя после настоятельного совета хозяина – пойти и напиться из колодца, где давно не было воды. Невежливо по отношению к гостю. Но может, Сыродь так неудачно пошутил. А может, без шуток сказал – если он размыкал свои каменные уста, то выражался грубо и прямо. Не часто это было – на бюро горкома так ни единого раза. Сейчас гости вынуждены проглотить – ведь они, а не Сыродь, выступали в роли просителей.
Мэра выгнали, и почти без промедления Клоб принес электрический самовар из латуни с никелированным покрытием, стаканы в латунных подстаканниках с выпуклым растительным узором (листья, стебли и трехлепестковые цветы). Белый фарфоровый чайник с густо-коричневой заваркой. И сахарницу с сахаром. Сыродь не встал со своего места и не подсел к столу. Кратко предложил: чайку?
Васыр обыкновенно пил очень сладкий чай да еще с вареньем. Щапов – всегда пустой, прохладный. Мобутя пил любой, какой дали. И Максим не стал выпендриваться. Наполнили до краев четыре стакана, потом еще, и в самоваре заметно поубавилось.
Мы не получили ответа, - Щапов вытер губы. – Ты с нами, Сыродь? против холдинга?
А сами вы такие маленькие и сопливые? Ниче не можете? Выручать вас требуется?.. Не знаем, не решилось ничего… Живем мы тут тихо, наособицу, в ваши дела не лезем. И от вас помощи не ждем. С какой стати должны ради вас корячиться? Сами, сами – все сами. На башню залезли – молодцы. Сходите с ума дальше. Мы в сторонке постоим и поглядим.
Кто это мы? Мы, Николай Второй, царь всея Руси? Ой, прости, Сыродь Второй, властитель Пятигорья?
Нам здесь без разницы, - повторил Сыродь.
Прискорбно, - Максим не удержался, чтобы не блеснуть остроумием. – Решили занять позицию нейтралитета? В бой не вступим сами.
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами.
Вот глаза у Сыродя обыкновенные – не узкие, нормальные. Заметно навыкате – то ли от природы, то ли от привычки постоянно таращиться. Черные зрачки, белки с желтизной. Цитату Максима Сыродь воспринял хмуро и равнодушно. Непрошибаемый он. Ответил лишь.
Шутить изволите. Какой образованный внук у Гранита… Ну, если вы еще можете шутить…
Сыродь, к несчастью, мы не шутим. Варвара давит по всем фронтам. Надо что-то делать…
Так делайте! что-то… Уже сколько вы болтаете. На собраниях и промеж собой – в кашкукских дворах. И терпите. Как дети, чесслово!..
Из присутствующих самым младшим «дитенком» был Максим Елгоков (учитывая, что Колесникова выгнали раньше, и в доме осталась четверка гостей). Максим аж прибалдел от всех поворотов, двусмысленностей - куда они завели беседу? в синюю тьму, на дно самого глубокого колодца. Хорошо, он туда не совался. Но почему хорошо и почему не совался? Ведь приехал же в Утылву и не спешил уезжать – спрашивается, ЗАЧЕМ? Тьфу! доконал уже этот вопрос – и куча других вопросов! Сейчас племянник ерзал на лавке, неутешительно сознавая, что при формальном численном превосходстве Щаповской команде не удается взять неприступную твердыню – Сыродя. Максим разволновался, хотя, что ему сыродиевские акции? и все здешние проблемы. Тем не менее, в нем воспылало благородство – захотел помочь тылкам получить контроль над местным заводом (дабы наиграться кривошными ножницами вдоволь им – а че? жалко, что ли?). Никому, кроме аборигенов, ТыМЗ не нужен. Или еще кроме синей ведьмы Варвары. Ей-то ЗАЧЕМ?..
Господин Сыродь, - Максим придал лицу внушительности. – Это же обычная практика. Чего вы боитесь? Лишиться своих акций? Право собственности не переходит. Они – ваши изначально. Нам просто нужна консолидированная позиция. Вы же местный, свой…
Я – да, местный, но не ваш, - сказал, как отрубил Сыродь. - А ты чей? Чей племянник и чей брат? Чей холоп, спрашиваю!
Я не холоп! – вскипел Максим. – Я – внук Гранита Решова! Знаете вы его или нет…
Как не знать. Но ты не Гранит. В подметки ему не годишься. Если же пытаешься ровняться на деда, то сразу вляпываешься в неприятности. Бедный пузанчик! Так, кажется, тебя мои шустрые ребята обзывали? Обидно. Но не расстраивайся. Может, ты еще сделаешь карьеру политика, выдвинешься и вырядишься по чину в соболью шубу – чем черт не шутит. А с тобой кто здесь только не шутил – и кот, и корыльбун, и даже рыжие черти. Настрадался ты. Ниче, пережил. А Гранит нет. Подтверди, Мобутя!.. Заснул, дед? Или склероз одолевает?
М-м… да-а… Зато вот… - Мобутя пощипал белую бороду, стряхнул волоски в чай.
Похож, - Сыродь завершил за майора фразу. - Очень похож – но не орел. Зато другой есть… Молодой, а уже зажигает – пока лишь киоски. Лиха беда начало… Пусть совесть не терзает мальчишку - правильно сделал! Пьянчужки – они везде балласт. Сам пьянку не выношу ни дома, ни на работе – сразу выгоняю.
Я, как только увидал молодого парня – статного, черноволосого… - покивал Мобутя. – Хорошая у нас молодежь растет! Ну, не такие они, как мы – не так стригутся, одеваются. У Гранита волос был густой, черный, отрастал быстро… Ведь не челка красит человека, а человек… И почему нынешние парни волосы красят? В синий цвет, а челка до подбородка…
Мода, майор, - захохотал Сыродь. – К тебе бы в батальон попали – быстро бы под ноль… И танками давить врага!
Врага? Кого? где? Сдурели! Вано в институте учится, у него отсрочка от армии. И наша страна ни с кем не воюет! А про челку… Как хочет мальчик, так и пусть… Мой сын умный, современный, он и за границей побывал. Студент. С киоском – лишь досадный эпизод. Все разъяснится.
Разъяснение уже в процессе, - успокоил Сыродь. - Его друзей – таких же умных и современных – в милицию вызывали. По приезду в Кортубин ждет вас… Ты прав, племянник, челка – ерунда. В конце концов, в любой момент можно обриться наголо.
Это возмутительно. Ретрограды вы тут! В степи живете, воду из колодца берете, туалет во дворе. Забаррикадировались. А в мире двадцать первый век. Прогресс! Никто строем не ходит. И не все готовы как один в борьбе за дело КПСС… Товарищ майор, извините. Я без издевки. Вы понимаете, что челка – не главное… А прочим, кому не нравится – да пошли вы!..
Почему не нравится? – Мобутя попытался сгладить беседу. - Очень даже нравится. Гранит понравился Калинке. Твой сын понравился младшей Кулыйкиной, а она по бабке Чиросвий – не Калинкина внучка, а ее сестры… Парни видные, красивые, девкам в Утылве очень нравятся. Столько совпадений! Не случайно это…
Что – это? И чем грозит? – Максим запутался. Вспотел. Ему вдруг поплохело – наверняка, от горы яшневых лепешек всухомятку, коими набил живот. Ощущая болезненные рези, спросил: - Здесь есть туалет?
Какой туалет? – прошипел Васыр. – Детки великовозрастные! даром, что один мэр… Ты же слышал – воды в доме нет. Одному пить, другом сс…ть. Все во дворе – и туалет, и колодец. Иди туда!
Извините, я на минутку. Вернусь, и продолжим про совпадения. Я это так не оставлю!
Угу, - кивнул Сыродь. – Иди, продолжатель рода. Увы, на детях природа отдыхает. А внукам только предстоит… Нет, не отдыхать… Скоро предстоит Утылве заварушка!
Максим вышел. Уже пять минус два. Хозяин Чагино забавлялся - «выщелкивал» – нет, не врагов (Щапов всячески подчеркивал это). Сыродь же после одной забавы успешно переключался другую. Дождавшись, чтобы за Максимом хлопнула дверь, как бы про себя констатировал: не туда… Затем перенес свое внимание на главный объект – главу делегации переговорщиков. По привычке грубо – прям по лбу огрел.
А ты! Ты, секретарь! Тоже за акциями приехал? Что скажешь в свое оправдание? Что с чем у тебя совпало?
А… а что я? – Щапов не удивился (ждал подобного вопроса) и все равно привстал (попытался, но стол ему мешал). – Я не хочу быть директором! И в горком уже не хочу. В одну реку не войти дважды. В Союз не вернуться. С ГКЧП или без него… И танки не спасут… Все предали – по глупости, корысти, подлости, трусости… из чистой любви к демократии… Это я так...
Ничуть не обиделся. Когда предателей – миллионы. Сколько в партии числилось?
Не помню! Незачем вспоминать… Прошлого нет. Нереально воссоздать советскую махину. Это ж потребуется зажечь старую идею, и в костер полешки подбрасывать – добро бы только собой жертвовать… А сил нет. И главное, нет оправдания – типа коммунизма, всеобщего счастья, царства справедливости... Лишь боль и опустошение - НИЧЕГО.
Не все же предали, - Сыродь неумолим. - Вот майор не предал. Бравый бронетанковый майор! Мобутя, где твой нагрудный знак - солдат в каске с красным знаменем? Ужели не было ничего на Хасане в 38 году – одна большевистская пропаганда? Про наши бронетанковые войска. Про лису и про барана…
Так-то оно так… - добродушного Мобутю прорвало. – И не так. Мы ж не про зверей – даже не про ворпаней – а про людей. Кровь людская не водица – Не забыть и не отмыться…Так вот. Неправильно это. Покойница – дочка Гранита – отца обелила. Она жизнь прожила и отцовы грехи выплатила. Не просила ни понять, ни посочувствовать – вообще, НИЧЕГО не просила… Наоборот, ей, чем больней, тем лучше… Но нельзя же всю жизнь испытывать боль. Или можно?.. Лида рассчиталась полностью и ушла. Сделала, что многим мужикам не под силу – тем коммунистам, что сдавали свои партбилеты! Раньше, чтоб с партбилетом расстаться – легче с жизнью… А нынешние демократы над отцовым наследством глумятся. При Сталине отказывались от родства с врагами народа из страха, но сейчас же ничем не грозит…
Да… - Сыродь не расчувствовался. – Ты один остался, дед. Совсем старый и белый-пребелый. В детстве же черноволосый был. Как и Гранит. Но ты не он. Хотя, конечно…
Не всем быть как Гранит. Я старался жить честно. Мне не в чем себя упрекнуть.
Гордец. Не обольщайся. Это потому, что некому тебя упрекать. Один ты – рядом нет никого…
Неправда! Есть Нифонтовы в Утылве. Есть мальчик…
Они – потоки Покора. Не твои! По прежним-то идеалам: ничего своего – все общее. Хорошо в молодости, когда весь мир твой – насаждай там справедливость, сколько влезет. А в старости мир сужается до размеров дырки. И хочется, чтобы тебя помнили, когда… в общем, когда соберешься с концом. Хочется, чтобы помнили, Мобутя?
Я ни о чем не жалею! Обстоятельства против меня…
Ага. Ты бегал, а Гранит ловил – ну, не тебя, но таких, как ты…
Остроумием блистаешь, Сыродь? Разговорился… Гляди, чтобы боком не вышло. Сидишь тут на троне! Заделался капиталистом! Батраков эксплуатируешь. Да мы жизни не щадили в борьбе против этого! И сейчас не станут люди терпеть. Могут повторить, как мы…
Кулаки сжимаешь, майор? Ты ничуть не изменился. И жизнь – твои жизненные обстоятельства – тебя не смирили. Ты все такой же. Предпочел бегать – застревать в дырке… Всегда у тебя руки вперед головы успевали – и ноги. Наброситься и исколотить. Дрался ты отчаянно – не трусил, не останавливался.
Я батальоном командовал!
Это правда. И знаком Хасан, 1938 тебя по праву наградили. Сколько вражеских орудий ты на танке уничтожил?… Видишь, я твоих заслуг не преуменьшаю. Важно самому ощущать, что жизнь прошла не зря. Готов согласиться. Хотя больно вы тогда меня колотили – ты и Покор. Синяками сплошь покрывался… Но не в обиде я!..
Не припомню, чтобы обижал…
Не припоминаешь и даже не догадываешься? Точно, голова – не самое сильное твое место. Битый час сидим, разговариваем. Пора бы уже…
Ты-ы? Нет… - Мобутя, изумившись, отколол чудной номер: непроизвольно вытаращился по примеру Сыродя. Обнаружилось родственное сходство. – Это ты? Горгин? Не может быть! Ты умер! Давно. Ушел, исчез – как сквозь землю провалился. Ох-хо-о… Мать верила и в церковь ходила, свечки ставила во здравие. Никто не ждал, а она ходила и плакалась отцу Макарию… Что с тобой приключилось, Горгин? чтобы эдак пропасть на целую жизнь?
Пустяки. Утонул. В колодце. В том самом. Когда утонул – вода и ушла. Чем ваш мэр жажду утолит?.. А вы чай пейте.
Но мы думали…
Вы ошибались. И сейчас ты тоже ошибаешься. Еще чайку?
Ты не Горгин? ТЫ – ЭТО НЕ ТЫ?
Так ли это теперь важно? Что изменится в любом случае? Ведь сказано здесь: прошлого нет. Нет Горгина и нет Агапа. Ты – Мобутя!
А ты – Сыродь. Такой же глупый и старый. Положение не лучше, чем мое…
Ты снова ошибаешься. Я в судьбу не верю и синеглазых старух-гадальщиц не слушаю. Узлы с рыбой не теряю… Насчет же того, что Сыродь – глупый, одинокий старик, неудавшийся покойник… Про моего отца также думали. Есть, есть у меня наследник. Ему хозяйство оставлю. И акции ТыМЗ. Губу не раскатывайте! Вы пожаловали сюда не из добрых чувств, а по сугубо меркантильным соображениям. Хотите оттяпать заводик у холдинга. Но если бы только завод – как все было бы просто и легко.
Больше ничего. В Утылве же больше нечего взять. Мы с тобой честно. Все как на духу выкладываем, - Щапов убеждал хозяина вяло, словно догадался (в отличие от всех), что последует дальше.
Просто слова. Отговорки, секретарь! Да, директором ты быть не хочешь. Так мелко не плаваешь… Ты больше хочешь – неизмеримо больше! Вот не прибедняйся – дескать, пенсионер, хоть и почетный гражданин города. Старикам везде у нас почет – вплоть до кладбища. Схоронили училку – оказали почет… Чего же в почете на огороде не сидится? Картошку посадил?
Успеется. Нам с Калерией Арвидовной много не надо. Сотки две, три… И не едим мы картошку так, чтобы очень… Слава Богу, не голодное время.
Мало. Мне двадцать соток мужики засадят. Чтоб и скотине досталось.
Прирос ты к земле, Сыродь. Хороший теремок в степи построил. Забором обнес. Как в детских стишках.
Стоит в поле теремок.
Он не низок, не высок.
Двери, крыша, потолок-
Все из бревен, из досок.
Не льсти мне, Щапов. Я, конечно, понимаю, что акции вам позарез нужны…
Опять же подтверждаю честно. Очень нужны. Без тебя никак.
Не все честно говорите. Многое не договариваете… А давайте начистоту! С тебя и начнем секретарь. Директором ты быть не хочешь. Верю. Чего ты тогда хочешь? что даже сюда приехал, не побоявшись? Я скажу! Ты хочешь, чтобы все было, как ты хочешь – как считаешь правильным.
Не для себя – для людей чтобы лучше…
Еще бы для себя… Я вот чего не понимаю (ну, и всего остального тоже). Ты, секретарь, убежден в своей правоте. Железобетонно уверен. И клянешься, что для себя лично ничего не надо. Склонен согласиться – тебе не надо. Тогда это самый тяжелый случай. Проще попросить – ну, чего-нибудь – сокровище там, палочку волшебную (не фамильную, Щаповскую), цветочек – не аленький, а синенький, трехлапый… Не боишься?
Чего? – Щапов избегал смотреть на Сыродя (Горгина).
Что придется заплатить. Не деньгами и не акциями, как глупый директор тут заявлял…
Камешек в мой огород? – сунулся Васыр. Он хотел помочь другу – слишком страшно побелел Щапов. И слишком страшные слова готовы прозвучать в сказочном тереме на степном хуторе. Сказки кончились.
Помолчи, директор хренов… Ощущение пустоты – ужасное ощущение. Например, мэр ваш сейчас ощутил… Придется платить. Это вам не акции завода! Гранит заплатил. В своем стремлении сделать для людей лучше и правильнее он пошел не просто дальше вас – он пошел до конца. Вы же взяли и шлепнули Гранита.
Мы?!
Ну, не я же… Мне, вообще-то, наплевать, чего вы там хотите…
А Гранит, выходит, ангел с крылышками?
Нет ангелов. Не созданы они здесь. Только глупые корыльбуны – и они повывелись, кроме одного – самого дурного. Палкой добрых людей избивает. Повезло племяннику, что спасся… Не читали разве сказки? Корыльбуны – ничуть не ангелы, пусть и летают… Благодаря тому, что ваши желания, ваши хотелки – пустые, трусливые – все с оглядкой, с пузырьками-мурашками на коже…. Для вас ворпани – злодеи. И Гранит – злодей! А это почему?!
Хватит уже! – крикнул оскорбленный Васыр. Он оскорблялся, а умный Щапов не давал воли чувствам – напряженно думал. Не предполагал, что будет философский диспут, но если бы догадался – все равно приехал бы.
Мы не виноваты! Мы никого не расстреливали… Мы – не злодеи.
Именно. Никого вы не расстреливали. Кишка тонка. Зато над мертвым Гранитом судилище устроили. Несправедливо. Почему же ты, секретарь, хочешь справедливости – как ты сам представляешь эту справедливость – для себя?
Не для себя! Для Утылвы!
Именно. Другим навязать… Если добавишь – для всего мира – то выйдет точно по-гранитовски…
Откуда ты про него знаешь? Мистика… - Васыр подергал длинный нос. - Будто сталкивался с Гранитом… По нынешним временам личность одиозная. В Кашкуке знали, конечно, что Лида – дочь Гранита… Во многом из уважения к ней…
А я от отца слышал, - Горгин явно насмехался. - Мой отец здесь жил – многое и многих повидал. Ничего удивительного.
Не путай! Отец твой после войны сюда приехал. Гранита тогда уже… гм…
Отец и раньше был. Всегда был!
Был и был. Ладно. Я не спорю. Ты, Сыродь (или Горгин – как тебя там) про всех сказал. А про меня что? Любопытно.
Нисколько не любопытно. Про тебя ясно – просто, прямо и без извилин. Ты хочешь вернуться директором на свой завод.
Это почему же ясно? почему просто? У всех, значит, сложно, а у меня даже извилины прямые? Заслужил я оскорблений?! Мог бы, вообще, из Германии не возвращаться! Жил бы себе довольнехонько…
Борис не злись, - остановил Щапов. – Просто – потому, что ты единственный из нас всех, кто твердо знает, чего хочет. И хочешь конкретных вещей и вполне можешь их достичь… Ты в самом лучшем положении. Можешь еще вынырнуть…
Разве не все мы одного хотим? У нас общая проблема.
Так это у вас. Не у меня.
Сыродь, мы же не чужие люди, - укорил Васыр (он не догонял как Щапов, который все больше мрачнел). – Сколько друг друга знаем. И в Союзе вместе работали – не с тобой, так с отцом твоим. Ну, не пылали любовью, но для общего дела засовывали личное в… в одно место. И договаривались. На скольких заседаниях штаны протирали и доклады слушали, а потом шли и делали! Сыродь, будь человеком! – последняя красноречивая фраза повисла в воздухе. - Ну, что тебе нужно? Чего ты хочешь?!
Чего хочу? Ну-у-у, - Сыродь продолжал издеваться. - Договор составим? по всей форме. Хотелки свои изложим и кровью подпишем? Уточнимся. Вы хотите гребаные акции? Только-то? Душу за акции? Хороший обмен! У меня ни один дивор лишним не будет. Вместилище бездонное – тут, недалече…
Мерзавец! Кем себя вообразил? Вот чего именно ты хочешь?
Я… гм… и мне ничто не чуждо… Ничто. НИЧЕГО…
Беседа с Сыродем высосала силы, как всегда. В полном физическом упадке и душевном раздрае гости не заметили, что воздух в комнате потускнел и окутался синей дымкой. Сказочные феномены в Утылве – иллюзорные или же нет. Туман (и облако) – синий, серебристый как Варварин смех. Подземная красная река – как красноватый отблеск в глубоких зрачках Сыродя – во тьме. Так получилось, что в синем тумане фигура хозяина производила жуткое впечатление. Он уже и человеком вроде переставал быть. Внешне это выразилось совсем чудесатым образом: и без того длинное, напряженное тело увеличивалось до невероятных размеров. Сыродь на стуле громоздился под самый потолок. В сравнении с ним другие люди в комнате выглядели гораздо меньше и располагались ниже. На ничтожном уровне. За столом на лавке сидели, словно у подножия, а Сыродь – высоко на троне. В памяти всплывали иллюстрации к детским сказкам, а именно Кощей Бессмертный или Энгру в своем железном дворце. Что-то в этом было…
*****
Из сыродиевского кабинета Максим не вышел, а вылетел пробкой, держась руками за живот. Было так больно, что даже не стыдно. Однако вот что странно (вообще-то, странно все!) – как только он удалился от всевидящих глаз и выговаривающих безжалостные слова губ на каменном лице, сразу полегчало. Но Максим продолжал двигаться без остановки – к сеням, намереваясь попасть на улицу, и ошибся дверями, пролетев по инерции дальше. Вместо улицы ступил на порог другой комнаты и замер. Нет, лицо у него не перекосилось, как у Колесникова после заглядывания в колодец, но тоже вытянулось изумленно.
Полная неожиданность, что эдакая комната имелась в доме Сыродя – слишком она выбивалась из аскетичной брутальной атмосферы. Чем? Ни за что не поверите!
Опять помещение практически без мебели. Без дивана, зато со шкафом в простенке между окнами. Этот шкаф, безусловно, самый роскошный предмет меблировки. И вообще, единственный - больше в комнате ничего подобного нет. Антикварный, трехстворчатый, из красного дерева, с резным навершием, распашными дверцами и выдвижными ящиками. Выше и авантажней своего собрата в гостиной Юлии в Коммуздяках. На центральном фасаде сыродиевского экземпляра тоже закреплено зеркальное полотно, боковые двери украшены резными накладками с растительным орнаментом (триллиум - три лепестка, листья и стебли - та же тема, что в Варвариной броши). Шкаф старый – имеются потертости, сколы, утраты по дереву. Что интересно - на обоих дверях, в одном месте в вырезанной фигуре (т.е. в двух фигурах) у центрального цветка выпал лепесток, осталось только два (это вместо трех), и виднеется в углублении простое темное дерево – ну, опять же в точности, как в Варвариной серебряной броши. Вот такое одинаковое повреждение на двух различных предметах. Но никто, разумеется, не заметил и выводов не сделал. Откуда же столь редкий экземпляр взялся здесь, в степном хуторе? В крестьянской усадьбе? И зеркало на шкафе тоже старинное, потемневшее, просто огромное, без царапин и сколов. Прям дивье зеркало – в нем даже великан Сыродь мог обозревать себя с ног до головы, стоя вплотную.
На описании шкафа заканчивалась вся примечательность комнаты? Что, Максим был поражен шкафом? Как бы ни так! Продолжим. На полу – и здесь, и во всем доме - толстые доски, на них раскатаны домотканые половики. Вдоль глухой стены жесткие скамьи – очевидно, излюбленная мебель хозяина дома. Грубо сколоченный стол не покрыт скатертью, но чисто выскоблен. Остальное пространство пустое. Не комната, а зала. Ну, сложно представить балы в Сыродиевской усадьбе – и гостей на балу тоже. То есть, это не бальная зала. И не жилая комната. Тогда каково ее предназначение? Самое неожиданное – нечто вроде магазина, модного бутика.
Да! Модный бутик. И где? В доме Сыродя. Женский бутик. Удивительно! В чем? спросите. А в том, что располагалось вдоль окон. Стойка для одежды. Длинная металлическая перекладина с множеством вешалок на ней – не один десяток. На вешалках висели одежды из натурального меха. Глаза разбегались. Шубы, полушубки, манто, салопы, дубленки, пальто, жакеты, жилеты. Всюду сверкала драгоценная рухлядь. Непрактичный, но великолепный белоснежный горностай. Иссиня-черная американская норка. Дымчатая шиншилла. Темный баргузинский соболь с проседью. Пятнистая рысь. Длинная чернобурка. Благородный голубой и белый песец. Шелковистая куница с густой подпушью. Гладкий каракуль из мелких завитков и более тонкая каракульча, завитки которой еще не сформировались. Интересные фактурные поверхности, когда мех красят, стригут, бреют, выщипывают. Разнообразие материалов и фасонов. Одежды на самый взыскательный вкус. Широкие и длинные, трапециевидных силуэтов с рукавами, похожими на крылья бабочки. Воротники и капюшоны. Отделка краев воланами из длинного меха. Дубленки, сшитые мехом внутрь. Элегантные шубки до талии или до бедер. Тип френча – прямой силуэт с воротником-стойкой. Шубы с запахом – без застежек. Царская роскошь!
Ворох мехов на вешалках – можно роту красавиц нарядить. Да что там роту – целый полк! Но в бутике сейчас находилась одна-единственная девушка. Конечно, красавица! Танька Веселкина – подружка Костяни Авдонина. Подстрекательница и непосредственная участница инцидента с обстрелом картошкой кортубинского олигарха Г.П. Сатарова.
Максим застиг девицу за весьма увлекательным занятием. В коричневой норковой шубке расклешенного силуэта, длиной до середины бедра Танька крутилась перед зеркалом – выгибалась и так, и эдак, сама себе показывала язык. Светлые волосы легкой волной лежали на плечах, соперничая с гладкостью меха. Глаза жмурились как у довольной кошечки. Танька что-то мурлыкала под нос. Босые ножки пританцовывали на половике, то приподнимаясь на носочки, то опираясь на мягкие пяточки. Очаровательные пухленькие ножки - ни единой синей венки. Гладкие без всякой эпиляции. Естественная красота.
Восхитительное зрелище! Счастливая девушка в норковой шубке. Максим с порога невольно залюбовался. Эй, племянник! поимей совесть. Не пускай слюни на чужое добро. Тыловки, конечно, все красавицы как на подбор, и ты уже не устоял перед Ирэн, но вспомни – твоя законная супружница Таисья в меховом наряде (и без него) тоже хороша. То есть, дело только в шубке. И Ирэн восхитительна будет. Эх, ты, Казанова из Кортубина…
Подружка Костяни продолжала мурлыкать и танцевать. Максим (ведь он же не железный!) нечаянно шагнул в комнату. Половица скрипнула. Танька обернулась к двери – при ее движении полы шубки распахнулась, и заблистало подлинное девичье сокровище – молодое розовое тело. Под шубкой на Таньке ничего не надето, кроме лифчика и трусиков – простых, дешевых, хлопковых. Но Веселкина в украшательстве не нуждалась – эдакую красу не спрячешь. Фигурка не субтильная – где надо кругленькая и в складочках, а где надо вырисовывался крутой изгиб – в талии и бедрах. Максим смотрел зачарованно, и у него промелькнула соблазнительная мысль, и ноздри раздулись: если исполнится его честолюбивый план, то все блага мира окажутся в его распоряжении – шубы, красавицы, власть. Оно того стоило! Например, Танька – великолепный приз!
Красавица не испытывала стеснения. Наоборот, при виде стесненного гостя она глупо захихикала (как тогда перед сатаровскими охранниками на Негоди), и от ее смеха нервы Максима вздернулись. Даже какой-то синий туман поплыл перед глазами. Коварный туман! И в тумане высверкнула острая дивья грань – зеркало, навешанное на дверцу шкафа. Очевидно, Танька, поворачиваясь, оперлась на дверцу, и та сдвинулась – сверкающая вспышка резанула по глазам. Максим рефлекторно зажмурился, потом распахнул ресницы, но ничего не было – ни девицы, ни груды мехов. НИЧЕГО. Сгинули в дырку. Здесь же, под домом Сыродя, не дырка, а дырища – прямой доступ в подземное царство Энгру. Портал в сказочный мир – но он показался и закрылся. Снова нормальность. Ничего не поделаешь… Максим устыдился и обозлился одновременно – ему не хотелось признавать, что еще чуть-чуть, и он поддался бы – не устоял перед чарами красавицы – Венеры в мехах. Но искушение исчезло. Ой, как жалко…
Максим потоптался в ошеломлении, бормоча под нос: я никому не позволю… Но он уже не доверял никому и ничему – слишком реально выглядели иллюзорные вещи. И наоборот – слишком многое, что считалось правильными и незыблемым – не более, чем иллюзия. Синий туман (и облако) – серебристый как Варварин смех. Или подземная красная река – как красноватый отблеск в глубоких зрачках Сыродя – во тьме.
Из сеней племянник вышел на крыльцо. Двор залит солнцем, чисто подметен и пуст. Черноглазых работников – мигрантов – не видать. У них, наверное, вынужденный пересменок. Одна группа, отработав и выложившись полностью в сыродиевском хозяйстве, отправилась на родину, другая еще не приехала. Вообще-то, у Сыродя все по графику, и подобных накладок случаться не должно. Но случилось! Не иначе, как предупредили, что местные власти (в лице оскорбленного последними событиями в Утылве лейтенанта К.Г. Жадобина и его коллег) пожалуют с проверкой и выпишут штраф за нелегалов. Вот на хуторе и подготовились. Хрен этого жука Сыродя (не корыльбуна) подловишь!
Вся усадьба строилась по единому образцу. Хозяйственные постройки, как и жилой дом, рубились топором, и часть их ставилась под общей крышей. Здесь допущен небольшой отход от начального принципа – крышу покрыли не соломой, а натуральной глиняной черепицей (продукцией ТыМЗ). Двор сразу в два яруса – внизу отводилось место для скотины, а верх предназначался для складирования сена. Всякий рабочий инвентарь (нужный и ненужный) разложен вдоль стен и по деревянным полкам и ящикам. Амбар с погребом для припасов – зерна, картошки, свеклы, моркови и пр. Еще обязательны два отдельных сруба – баня с печкой-каменкой и чугунным котлом, колодец – да, вот именно колодец…
Максим шарил взглядом кругом и, наконец, достиг цели – увидел. Кое-что – или, точнее, кое-кого. Сбоку от крыльца на брошенном в траве деревянном обрубке сидел парнишка. Смуглый, взлохмаченный, грязный. Худые конечности подогнуты под себя, корпус в наклоне назад опирался на прямые руки. Удобная поза для релаксации? Камешки, песок, всякая труха впивались в ладони, но парнишка мужественно терпел, подставляя красным лучам солнца вспотевшее лицо. Нос блестел. Слюна вытекла с нижней губы и засохла на подбородке беловатым пятном. Оригинальный персонаж. Парень был, что называется, в цивильной одежде – джинсах и майке – не в единообразной аккуратной форме агрохозяйства Тылвинское. Пыльный оборванец (а Максим-то лучше?). Племянник приблизился, чуть не наступив на мальчишеские ладони в траве – чуть не отдавив их тяжелыми галошами.
Кхм! Солнечные ванны принимаете?
Че? – парнишка не пошевелился.
Я, собственно говоря… Отличная идея. Погода благоприятствует…
Че? – парнишка открыл глаза и непонимающе уставился на Максима. – Я вас не знаю. И здесь не видел… Конечно, я не всех видел… Мне сказали, что работников отпустили по домам. Они уже уехали через границу. Теперь другие должны приехать.
Нет, нет, я не отсюда. Не работаю в хозяйстве. И документы у меня в порядке. Мы приехали к Сыродю по важному делу.
К Сыродю? К тому здоровому черному дядьке? который здесь главный… Можете занимать место в бараке. Там все верх дном перевернуто. Собирались как при пожаре. Боялись, что менты нагрянут… Вы из них – из ментов?
Да нет же!.. А ты что делаешь? Для работы в усадьбе не слишком ли молод?
Ничего не делаю. Черный дядька сказал - я могу делать, что хочу… И работать меня не заставят – я ведь еще в школу хожу…
Лицо твое знакомо… Точно! вспомнил. Ведь ты – сынок нашей хозяйки Дюши? Галины Викентьевны? Костя, правильно?
Костяня. Да, я с мамой дома в Кашкуке живу. Но дядька сказал, что его дом – это мой дом. Могу жить, сколько хочу. Могу взять, что угодно. А маме он сообщит, что я здесь останусь – если хочу… Я не против. Тут неплохо.
Кхм… В усадьбе Сыродя вполне комфортно. Вот только теплого туалета нет… И в колодце воды нет…
Один тип, должно быть, удивился – колодец без воды. Ну, и че туда пялиться? – парнишка захихикал, с губ опять капнула слюна.
Какой тип?
Начальник в Утылве. Этот, как его - мэр. Но он же в городе начальник, а на хутор чего приперся? С проверкой? Тогда чего без ментов? Здесь подготовились. Всех мигрантов выгнали…
Колесников? С нами за компанию приехал. Напросился… Мы просто поговорить… И где же мэр?
Там у колодца валяется… Нет, не совсем в отключке – один глаз у него открыт и трепыхается. Правда, молчит он – не глаз, и не молчит, а мычит…
Мычит? А если у него удар? если без языка?.. если он того? Надо врачей позвать. Вдруг помощь требуется? С инсультом чем быстрее, тем лучше… Батюшки! Угробили! Мэра! Подумать только, и сорока нет…
Не требуется. Плевать на него! Еще потрепыхается... Не начальник, а черный дядька обещал мне… Короче, все, что захочу. Что можно не учиться, а сразу жениться. Я хочу жениться… Таньку видел? Она – моя девушка. Мы здесь вместе. И дядька обещал уговорить Таньку замуж за меня пойти. Надарит ей кучу всего… Ну, чего бабы хотят…
Понятно. Например, шубку. Целый ворох шуб. Ни одна модница не устоит. А уж твоя девушка – красавица – в шубе или без… А? ничего не слышишь, Костяня? Вроде голоса... Мэр стонет? Нет, люди перекликаются... Ты же говорил, что в усадьбе никого нет. Мигранты уехали. От всех освободились…
Там не работники. Они сами – добровольно вызвались.
Интересно. Чтобы что?
Да дурака валять как мэр… Ниче не умеют – может, научатся…
Научатся дурака валять? С твоего позволения я пойду посмотрю. Чего можно ожидать? Чего угодно!.. Пойдешь, покажешь?
Не-а… Они – плохие. Обидели меня. А дядька заступился…
Парнишка счел разговор законченным. Принял первоначальную позу и принялся опять загорать. А Максим зашагал к отдельно стоящему амбару – обогнул, и открылся вид с тыла усадьбы.
За домом была пустая земля – весьма обширная площадь в ограждении из жердей. Дальше, за редкой изгородью лежали степные просторы. На пустом участке всегда сажали картошку. Вот зачем Сыродю в усадьбе картошка? эта канитель с огородом? У агрохозяйства Тылвинское обширные посевы моркови, лука, картофеля, капусты. Однако свое – это значит свое. Вкусней и полезней. Неистребимая крестьянская привычка. И Сыродь сажал огород у себя в Чагино.
Точнее, не он сажал. Сыродь ведь барин – он ручек не замарает. На участке возились работники (не все уехали?). Выглядели несуразно для окружающей обстановки. Трудно поверить, но одеты они в официальные темные костюмы, при галстуках. Только не заседали в офисе, а сажали картошку – да, да, такое простое и серьезное занятие. Синхронизированный процесс: одни обозначили колышками с бечевкой направление рядков и выкапывали лунки глубиной в половину штыка лопаты, другие закладывали семенной материал и засыпали предыдущие лунки почвой из последующих. Сзади шел охранник Козлов в просохшем костюме и разравнивал землю граблями. Нелегкий труд! Пот катился градом, ноги проваливались в выкопанные норки, и в мягкие кожаные туфли сыпалась земля. Все по старинке. Плевали на натруженные ладони и снова брались за лопаты.
Козлов, ты там не прохлаждайся! Давай работай! Вернись и тот край разровняй.
Я не копальщик. И не купальщик. Я лицензированный охранник. В мои обязанности не входит…
Эту песенку пой другим идиотам – охранникам или же нет… Тем более, из-за тебя мы здесь!
С чего из-за меня-то? Я ниче не сделал! Приказ исполнял…
С того, что ты лицензированный охранник, а не дуболом! Дуболоб! Грубо слишком ты с пацаном. Нежней надо было…
Я не знал! И не хотел… Я пацану помогал… Без меня он утоп бы в… в луже… Тьфу, кто так копает?!
Не в луже, а в Негоди. И не он, а второй… Тащил ты пацана за шкирку как кутенка. Обидел крепко. А нам всем теперь отдуваться…
Да лажа какая-то… Не хочу я картошку сажать.
Не вякай! Нас обещали отпустить, если работу закончим. Значит, от этого столба и до вон того… Славка, не лепи лунки часто. А то переделывать заставят.
Это как? Выкопать и посадить по новой? Да видано ли…
Все может быть… Тут двадцать соток придется хер...ть. Без спины останемся.
Зато с головами на плечах! Все, кроме Козлова. У него как было, так и будет… Ребята, дружно встали и пошли!.. Вон надсмотрщик появился! Покажем себя, ребята! Работу свою покажем. Мы – хорошие… э… копальщики. И охранники! Взяли бревнышко… Взяли Козлова и подпихнули под задницу!
Максим облегченно вздохнул. Обычные люди сажают обычную картошку. В мире торжествуют правила!.. После облегчения в туалете станет совсем легко. Кстати, где туалет? обыкновенная будка с обыкновенной дыркой в земле… И тут со спины – из амбара – послышались звуки. Свист и что-то, похожее не тоненький плач.
******
Услыхав странные звуки из амбара, Максим благоразумно помедлил, взглянув вопросительно на купальщиков - копальщиков на картофельной делянке. Мужики в костюмах корчили непонимающие лица и отводили глаза. Вносить ясность никто не пожелал. Поэтому Максим решился. На что? в его понимании на невинный пустяк – подойти и сунуть любопытный нос в амбар. Что он не преминул исполнить. Мало одного идиота (и даже мэра) Колесникова, грохнувшегося в обморок после заглядывания в колодец.
Глазам Максима, привыкшим к синему полумраку, предстала дикая сцена – вот уж точно чудесатая. К столбу привязан человек. Передом – животом, грудью, подбородком и прочим достоинством – он упирался в столб, руки перехвачены веревкой с другой стороны столба. Беспомощное, унизительное положение – пленнику неудобно, тесно и больно. Одежда на нем просохла и превратилась в тряпочку. Это тот самый тип, что вместо Лондона или, на худой конец, местного дурдома попал в усадьбу Сыродя. Несчастный Витька Пятнашков. Эк судьба-то его бросает!
В амбаре находился не один пленник, но и его мучитель. Рыжий Клоб (старший брат) стоял, обратившись к Максиму в профиль, который на красном свету терял резкие очертания. Профильная линия сперва растушевалась, затем как бы взлохматилась, ограничивая уже не гладкий лоб, нос, губы – не гладкую, а волосистую поверхность. Волоски – щетина, что ли? Но Клобы всегда тщательно брились. Сейчас же на свету золотились волоски-шерстинки. Да это же шерсть?! Рыжая звериная шерсть – сначала плотно слежалая, а затем вздыбившаяся. Максим оторопел от фокуса – уже не лицо, а морда! Непонятно, что и думать, а подумать не успел. Снаружи, высоко в небе проплыло белое пушистое облако, напоминавшее своими очертаниями кота – лапы, хвост, крупная башка. Пятигорский зверинец. Облачный кот распластался напротив красного диска, и угол падения лучей изменился. Все превратилось обратно – морда исчезла, и снова было молодое чистое лицо в профиль. А может, ничего и не было? Максим замер, услыхав разговор.
У тебя остался мизерный шанс. Как с Варварой Ядизовной договоритесь. Получалось же раньше. Иначе пеняй на себя!
Спасибо, - Витька куснул губу. - Я лучше тогда в тюрьму.
Не желаешь, значит, по-хорошему? Упираешься, баран! Можешь лбом в столб пободаться. Встряска твоим мозгам полезна.
Это вы называете по-хорошему? Насильно тащили, привязывали… Свободы лишаете, изверги!.. А все равно сердцу не прикажешь!
Чудак! Ты по собственному хотению с директоршей миловался. Вечерами в гостинице. Мы же видели!
Не было ничего. Враки! Я документы на подпись привозил.
Конечно. В номере одна кровать. Там и подписывали, лежа. У тебя всегда было лицо недотумка – истинного тылка.
Вам завидно? Ревнуете? Никого не касается! Вы свое дело делайте – ройте и ройте.
Мы роем и роем. Нарыли на тебя достаточно. Хватит и того, что ты сам в папку насобирал. Но нам велели предоставить тебе шанс. Мозги попробовать вправить. И совесть твою пробудить.
Максим поразился: ну, надо же! и ворпани про совесть толкуют. Такое лишь в сказке возможно. Дальше старший Клоб продолжил увещеванья, но без энтузиазма – больше для порядка. Рыжие братья – добросовестные сотрудники холдинга и ревностные слуги Энгру. Очень похвально!
То есть не желаешь? – повторил Клоб.
Он возвышался над пленником, широко расставив ноги и заложив руки за спину. В строгой синей униформе без знаков отличия. На голове не просто бейсболка – строгий синий кепи с козырьком (если поменять на цвет хаки, то это точно стиль милитари). Сцена допроса с пристрастием. Партизан Витька страдальчески вытянул шею и сомкнул уста.
Ты сам напросился!
Клоб отошел на два шага, примерился взглядом и тихонько присвистнул. Это и был тот свист, что услышал Максим? или не тот? Последовал новый резкий звук, порыв воздуха – тоже свист, но иного рода. И не только свист. Что-то мелькнуло, сверкнуло – похожий эффект с зеркальной гранью в комнате с шубами и Танькой Веселкиной. Но ничего не исчезло – напротив, появилось. Невидимая плеть рассекла воздух и Витькины тряпки, от рубашки и брюк со спины беспомощно повисли лоскуты. На обнажившейся коже вспухли красные полосы – след удара. Упс-с-с! Больно… Витька тоненько закричал.
Будьте прокляты, фашисты! Я не смирюсь! Так Варваре и передайте! Нет у вас ничего против Виктора Пятнашкова!
Передадим, передадим, - Клоб снова присвистнул. Пытка повторилась. И повторился Витькин стон напополам с плачем. Максиму стало ясно, что он слышал. Хоть что-то стало ясно…
Но бдительности не терял. Заглядывал со всяческой предосторожностью, чтобы его не заметили. Чтобы не сделали в свою очередь с ним злую штуку с привязыванием. Царапины на теле пленника явственно вспухшие и глубокие. Это не театр. Форменная экзекуция. Витьке очень больно.
Максим заколебался: вроде нельзя допускать такого безобразия – нельзя бросать человека в беде (даже если он виноват!). Но если по-другому выйдет, что сам по своей спине схлопочешь? Вот и выбирай – прямо поехать или налево, коня лишиться или еще чего… Хлопок по спине. Сильная мужская рука хлопнула. Племянник подскочил и повернулся. Оправдания, что он здесь случайно, и что, вообще, ничего не видел, замерли на губах.
Тулово сдвинь, пузан! Дай пройти, - толкнув шпиона, в амбар ввалился младший ворпань.
Вездесущие братья Клобы. Рыжие бесенята, слуги Энгру – шустрые и злые, а уж упорные они и упертые! Старший успел организовать трапезу для сыродиевских гостей – притащил блюдо с лепешками и самовар. Долг гостеприимства исполнил. А чего это он старался, из кожи лез (не из кожи - из шерсти)? Вообще, роль Клобов в Чагино представлялась сомнительной. На каких правах они здесь подвизались? Вроде прислуживали хозяину – а как иначе назвать? Можно, конечно, назвать лакейством. Но звучит не очень… Те же самые Клобы в заводоуправлении ТыМЗ вели себя совершенно по-другому – там они в силе и власти – выше их только директорша. А тут…
Чтобы добраться до Чагино, младший Клоб преодолел расстояние от кустов волчавника на въезде в Утылву (помните?) пешком – ведь у него ранена рука, а не нога. Впрочем, для зверей нет принципиальной разницы – передняя лапа или задняя. Но Сул занимался прямохождением, чтобы ничем не отличаться от людей. Достигнув усадьбы, он не пошел в дом, а сразу направился в амбар и здесь начал переодеваться. Морщась от боли, стянул рубашку, превратившуюся в лохмотья, и остался голым по пояс. Максима нисколько не стеснялся, а тот в свою очередь уперся взглядом прямо в спину Сула.
Несколько соображений (но это не Максим соображал). Полностью одетый Сул внешне смотрелся по-мальчишески хрупко и беззащитно, но вот голый Сул абсолютно другой. Мощный позвоночник – костный ствол бугрился под бледной кожей, по бокам напрягались трапециевидные, дельтовидные и другие человеческие мышцы. Все не слабо так. Но Максима заворожило другое: рыжие волосы, густая и жесткая поросль по хребту. Можно представить звериный загривок, когда волосы поднимаются. Ощущение от молодого человека – как от зверя. Инстинктивно Максим опасался. Это как член приличного общества – в дорогом итальянском костюме, при галстуке, и ведет себя непринужденно, ничем не выделяется среди других приличных членов, а потом – раз!! сбрасывает человеческую личину, и вместо лица у него морда, а под одеждой звериная шерсть. Очуметь!..
Занятый переодеванием в сыродиевскую униформу Сул поинтересовался ровно, буднично.
Привет, пузанчик. Ты чего тут ошиваешься? Потерял чего? Узел с рыбой или без? Не брали мы!.. Экий настырный. Мало тебе на озере досталось?
Я просто так зашел… Мне в туалет нужно… было…
Ага. В туалет. Он шел на Одессу, а вышел к Херсону… Ну, как зашел, так и вышел.
При воспоминании о рыбалке на Виждае (точнее, что случилось потом) щеки Максима зарделись от стыда и обиды. Как тогда ворпани над ним поизмывались (не меньше, чем сейчас над Витькой) – похитили из буханки Н. Рванова, утащили в кусты и бросили, высказавшись грубо и оскорбительно – что-то про пузо и про труса, и про засс… штаны.
Повторимся, в прежней нормальной жизни (была же она у него, была!) Максим занял бы рассудочную позицию: кому какое дело? привязали мужика и привязали (может, садо-мазо увлекаются? ачетаково? свободные люди…). Но Максим стал уже другим, переродившимся – еще не тылком, но внуком тылка и племянником тыловки. Потому рискнул спросить у ворпаней.
Кто это? И что вы, блин, с ним творите?
Спасите, добрый человек… - Пятнашков повернул от столба залитое слезами лицо. - На вас одна надежда… Они меня умучат…
Ты куда шел? В туалет? Иди в кусты посс… Главное, донеси. Не обмочись со страху.
Как вы смеете! Немедленно прекратите экзекуцию! И впрямь фашисты… У нас не война! У нас мир, закон и железный порядок. Вы - не уполномоченные органы, чтобы осуществлять репрессии. Чтобы арестовывать и допрашивать. Тылки – такие же наши граждане. Никто не собирается бунтовать. Никто на штурм завода не пойдет (наверное, не пойдут…). Мы только насчет акций хотели договориться… Я призываю вас одуматься! Отвяжите беднягу. Ему же больно!
Ой, как страшно пузанчик раздувается. С прошлой встречи осмелел… Надо было его в озеро бултыхнуть… Или в дырку…
Кто вам дал право истязать человека?! Вы кто? КГБ, ФСБ, НКВД, ГКЧП?! фантастический ОХОБ? Вы всего лишь ворпани – рыжие зайцы!
Да кто ж его истязает? Загнул ты… Подумаешь, царапинка вспухла…
Царапинка? – оскорбился Витька. – Ой, жжется… Как огнем…
Огнем? Счас потушим… Да веди себя как мужик! Вон у племянника царапины после кота давно зажили, – Клоб подхватил жестяное ведро (из которого попахивало – очевидно, навоз разводили) и окатил Витьку с ног до головы ледяной водой. Новая изощренная пытка под видом заботы.
Х-х… ху… хо… холодно… П-прощайте, товарищи… Кончаюсь… - крупная дрожь сотрясла Витькино тело, оба глаза затрепыхались. – Не поминайте лихом… Ах, нет, вспоминайте. Не хочу попасть к тем – забытым, безликим, безглазым – призракам во тьме… Лучше пастухом у Энгру быть! Лучше горбатиться… Но к Варваре и тогда не вернусь! – Пятнашков повис на столбе (может, притворялся, а может, в обмороке).
Немедленно развяжите его! Это убийство! – повысил голос Максим. – Сядете в тюрьму - и не как за неудачную шутку…
Сам развязывай… - Клоб плюнул и отошел в сторону.
Максим освободил Витькины руки от веревки. Бережно опустил Варвариного экс-любовника на землю, заглянул в его холодное полуобморочное лицо.
Я помогу, помогу, - с этими полными сострадания словами Максим рывком отодрал ненужный лоскут от растерзанной одежды пленника, окунул в ведро с водой и приложил к Витькиному лицу.
Ф-фу, фу… - вскинулся Пятнашков. - Тьфу! Дерьмом воняет…
Извините… Вы столько испытали… Нельзя так оставлять. Надо в милицию на них! Пишите заявление. Я буду свидетельствовать за вас. Не бойтесь! В отделе в Утылве приличные люди работают. Я знаком непосредственно с лейтенантом Жадобиным… Преступники понесут суровое наказание!
А че сразу нас? – собравшись снова плюнуть, Клоб от искреннего удивления поперхнулся и сглотнул слюну.
Вы еще спрашиваете?! Я все знаю! Вот этим глазами слышал, вот этими ушами видел… Ой, наоборот… И вот на эту голову я еще не жалуюсь. В суде будете объясняться!
Ну, и осмелел Максим! Клобы могли ничего не говорить в ответ. Могли много чего сделать. Но они снизошли до пояснений.
Так он сбежать хотел. Обмануть Варвару Ядизовну. Позабыв, как договаривались, когда начальником отдела назначали. Ты же должен понять, племянник – ты сам в своем Правом Блоке договаривался - куда, кому и сколько. Хотя теперь договоренности побоку – и у тебя, и у него. В Лондон собрался! Не ты. Со свиным рылом да в калашный ряд. Добро бы еще к нашим братьям казахам, а то в Лондон!
Подлый предатель! Я вот тоже пострадал, - слезливо заявил младший Клоб, протягивая перебинтованную руку. – Ранен при исполнении…
Что исполняли-то? – оторопев, поинтересовался Максим.
Защищал имущество холдинга. Никакая башня не выдержит, если на нее всем стадом забираться… Ну, положим, девчонка легкая, но парень-то - бычок откормленный… Лешка – тоже ренегат!..
Это в студенческой столовке откармливают? – не согласился старший Клоб. – Хотя кости у них растут и тяжелеют, на мозг давят… На детишкины мозги никто не жалуется, зато на самих детишек… Вот киоски и горят…
Вы о чем? Не пойму…
Говорю, заводскую котельную чуть не угробили. Подсудное дело. Это же объект жизнеобеспечения целого города!.. Может, меня даже наградят… посмертно…
Примите мои соболезнования. Но это не оправдание тому, что вы творите. Повязали мужика! За что?
За то же самое. Здесь все тылки – воры. Зазеваешься – утянут из-под носа, и лучший нюх не спасет. Поворотов рассказывал, что через проходную волокут все – мыло, халаты, гвозди, болты, спирт. Это – мелочевка. А по-крупному тащат станки, кабеля, проволоку, баллоны, даже канализационные люки. Уже преступная организация. При общем попустительстве. Какая бюджетная дисциплина? Какая лояльность персонала к управляющей компании? Фигу!! Тылки убеждены, что завод и все на заводе принадлежит им. Раньше государству, но давно нет госсобственности. Есть частные хозяева!
Я не виноват! Бес попутал… Ой, прошу простить, я на вас не сваливаю… - взмолился Витька. – Это все Поворотов! Боров ненасытный… Он утащил больше, чем все тылки, вместе взятые. Я на него показания дам! Прищучите его, как миленького. А меня отпустите… Я заявление писать не стану…
Поворотов? – переспросил Максим. – Тот Поворотов, который жаловался на воровство местных?
Да. Кто громче кричит: держите вора! Конечно, вор – ворюга махровый! – Витька с горячностью рубанул рукой воздух и сразу застонал, схватился за бок.
Пятнашков полулежал-полусидел на утрамбованном земляном полу и постанывал, изображая вселенские страдания. Наша история разрослась до таких масштабов, и Витька не без удовольствия подыгрывал. Максим подумал, что у него самого, вообще-то, спина была сильнее расцарапана… Клоб прочитал его мысли.
Этот Пятнашков – прохиндей. Великолепно устроился. Закрутил амуры с директоршей, по службе вылез, собственный кабинет завел и там, запершись, каждый вечер Метаксу хлещет. Ты на красную рожу его посмотри! И уборщица постоянно из его кабинета пустые бутылки выносит. А кабинетный бар загружается на заводские денежки! Бутылочки-то золотые!.. Вот тылвинский мэр Колесников больше ответственный – он просто водку пьет – просто и без изысков, и гораздо дешевле… Витьку пожалеть? Он тебе черной неблагодарностью отплатит. Как Варваре Ядизовне…
Клоб со знанием дела вливал яд в уши Максима, и тот засомневался – может, все не так, как показалось? Ведь мэру Утылвы тоже показалось - привиделась апокалипсическая картина. Кстати, что с мэром? Где он бродит? Напился уже? Не водки – воды.
Неправда! Мы его пальцем не тронули! – возмутился Клоб. – Он сам… напился до потери чувств-с… Неудивительно – девушка Тамара его бросила…
В очередной раз Клобы очутились правыми. Вот как у них выходит? Пока Максим выслушивал их оправдания и не мог возразить логике ворпаней, Витька, улучив момент, живо вскочил на ноги (отлежался!) и двинул из амбара. Слишком резво для того состояния, которое разыгрывал. Клобы – точно провидцы, проницательные зайцы (есть такие в Пятигорье).
Побег произошел у всех на глазах. Витьку было не удержать. Он почувствовал шанс обрести свободу. Туда, туда! прочь из амбара. Быстрее!! Надо успеть… Только бы успеть! За воротами спасительный день, залитый солнцем двор, нормальность – нырнуть туда, там никто не настигнет… Лохмотья от Витькиной одежды развевались лентами (не красными – царапины так не кровоточили). Зловещий амбар – место пыток – позади. На огороде люди. Тем более, охранники. У них оружие, они защитят.
Следует отметить, что в аховой ситуации Витька не лишился головы – в прежнее время даже Варвара его не лишила, хотя нагнала синего туману. И еще раньше она отличила Пятнашкова в толпе заводских менеджеров тоже благодаря его светлой голове – не стала ее откусывать, но использовала для служебных надобностей. Что превалировало? Адекватная оценка Витькиных способностей или Варварина слабость? Неважно, поскольку служебный роман закончился – Витька был категоричен. И сейчас на улице он действовал рационально - прикинув, решил пересечь участок, вскопанный под картошку, по кратчайшей прямой. Прямая брала начало от старого колодца – не обойти его и не объехать. И Витька споткнулся. В том месте на земле лежал многострадальный мэр Колесников.
Валяешься тут! Мешаешь… – оборвав себя на полуслове, Витька с ужасом оглянулся – никто его не преследовал.
Друг! – Колесников посмотрел на него одним трепыхающимся глазом. – Куда бежишь? Жизнь быстротечна… Не того – и не тех – боишься. Раны заживут… Ты не представляешь, что я видел… Сейчас тебя посвящу… и обращу…
Отстань, придурок! – Витька захромал дальше, прижимая одну руку к больному боку – к тому, на котором отметилась невидимая плеть, и вспухли царапины. Не совсем он притворялся.
Видал?! – воскликнул Сул. – Каков перец! Даже мне не догнать. Ведь я раненый… Мало его пороли!.. Можно повторить.
Клоб снова присвистнул, в воздухе сверкнуло. Витька вильнул, и удар по касательной пришелся на лежачего Колесникова. Прозревший страдалец откатился и охнул:- За что?!..
Ну, если ты хвастаешься, что прозрел, должен понимать истину – наказания без вины не бывает, - хладнокровно отвечали ворпани.
Охранники на поле побросали ведра и лопаты и сгрудились в удалении от места, где свистело и сверкало. Причиненная боль, что странно, помогла Колесникову прийти в себя, унять трепыханье в лице. Его зрение прояснилось. Узрев робкую толпу копальщиков, он обратился к ним. Спонтанно получилось.
Картошку сажаете? Суетитесь, ругаетесь… И не видите дальше своего носа… Безумцы! И головы у вас безумные. Голые головы. Я видел. Без лица и без мозга – черепа одни. Развлекаетесь, а всех бездна ждет. И не фигурально, а буквально. Тут!! – Колесников ткнул пальцем в колодец. – Не верите? А вы поглядите, поглядите! Вы ахнете!.. Когда ты смотришь в бездну – бездна смотрит в тебя…
Фридрих Ницше? – вопросительно молвил Максим. – Чересчур высокопарно… И все как-то затянулось… Что ж, картошка посажена. Наверное, пора.
В подтверждение его слов, донеслись голоса. Остававшиеся в доме члены тылвинской делегации вышли на крыльцо. Звали Максима и Колесникова. Откликнуться мог только Максим.
Раздраженный Колесников (его благородный порыв не поддержали!) окатил презрением, как водой из ведра, перепуганных копальщиков.
Стадо баранов… Вы еще горько пожалеете. Я хотел предложить… раскрыть глаза… Но вам же не надо! Везде – даже ТАМ – будете стадом…
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Ухожу. А вы арбайтен, арбайтен! Еще рядок… Друг, погоди! – это уже хромому Пятнашкову. - Куда бежишь? Не убежать. Бездна ждет… Ты не постигаешь… Ну, и как объяснить? Вот ты чуть не утопнул в Негоди. Но не утоп же, и папку с бумагами не утопил…
Витька уже перевалил через изгородь из жердей и хромал по полю. Напоследок он оглянулся (не в бездну, а на усадьбу) – лицо исказила злая гримаса. Погрозил кулаком.
Я найду на вас управу! Даже знаю, к кому обратиться. Вообразили себя всемогущими зайцами? Но мы в реальном мире живем – наверное, в реальном…
Последнее слово осталось за Максимом.
Стойте! На машине доедем, как и приехали. И потом – Утылва в другой стороне…
*******
Подведем итоги. На предложение по акциям Сыродь не ответил ни да, ни нет. Провожая гостей, говорил то ли в издевку, то ли всерьез.
Что ты, секретарь, не весел? Что головушку повесил? Аль не угодил чем?
Не до балагурства нам… Надеялись, что придем к согласию…
Вот беда-то… Опечалились, что уезжаете, или из-за того, что, вообще, приезжали? Негоже так! Духом упасть – совсем пропасть. Вы же трепыхаетесь. Похвально… Может и выгорит у вас чего… Даже любопытно…
А кроме пустого любопытства что предложишь?
Акции вам не нужны. Бумажки. Блажь это!.. Ну, не столкнетесь вы с превосходящими силами. Попробуйте обороть.
В итоге Сыродь кое-что обещал, но не понятно, что именно.
Щапов, как стал задумчивым в середине разговора, так и сохранил свое неоднозначное настроение. Да, Сыродь не насыпал гостям комплиментов – как соли на яшневых лепешках. И не за этим гости ехали! Зачастую Сыродь провоцировал. А Щапов в ответ наговорил много, чего и не собирался. И о чем не жалел! вот какая штука…
Васыр сомневался: все ли они сделали? Разговор какой-то нелепый, странный вышел. И Сыродь вдруг оказался братом Мобути. Надо было и этим родством воспользоваться! Надавить, предъявить железные аргументы, воззвать к порядочности, патриотизму – даже к общему партийному прошлому. Любые средства хороши!
Мобуте напоследок Сыродь сказал:
Прощевай, братан. С ними поедешь? с друзьяками своими? Знаешь что? Оставайся-ка здесь. Эти пусть уезжают. Бегают там, на башню лезут, мельтешат… Тебе куда идти, Агап? нет никого и ничего. Как ты в своей каморке живешь – я не хуже условия предоставлю. У меня сейчас работникам даже лучше, чем в Утылве. На развалину ты не походишь – бодр и крепок. Подберем работу. Ты же в молодости коров пас. Видишь, все возвращается... Хотя как связаны коровы с танком? И те, и другой – ревут... Помнишь детство?
Нет, - после долгой паузы отвечал Мобутя. – Не обижайся, Горгин ты или не Гогин. Я лучше вернусь в свою… гм… нору.
Как хочешь. Убеждать не буду. Вольному воля, и ты волен решать. Если раньше не поймали и не повязали, то теперь уж… Понадобится помощь – ну, мавкни, что ли. Родню завсегда уважу.
А мы родня?
Человек человеку – брат. Ну, не волк же – и не ворпань. Так, по крайней мере, недавно считалось… Если передумаешь… Здесь тихо, спокойно. Недолго уже – и для тебя, и для меня…
Невероятная беседа закончилась ничем. Ее участники увлеклись, выясняя, кто же чего хочет. Разумеется, не выяснили. Даже Сыродь не смог. Времени не хватит до конца света, и даже железные рыбы устанут ждать. Зато автор (на то он и автор) попробует чуток приблизить к пониманию. Попробует протолкнуть в дырку.
Все люди хотят, чтобы им было легче. И тылки тоже. Мы все хотим!
Мэр Колесников в тот день хотел просто напиться воды. И Сыродь отказал гостю в такой малости! Что привело к катастрофическим последствиям.
Васыр хочет снова стать директором ТыМЗ. Стать важным и, главное, нужным человеком в Утылве.
Щапов хочет, чтобы вернулся СССР и социалистический строй (по убеждению Владимира Игнатьевича самый лучший и справедливый – ну, может, не самый-самый, но если выбирать из того, что было и есть сейчас…).
Тылки хотят жить, как раньше жили.
Петька Глаз хочет стать героем – спасителем Утылвы и невольно ревнует лучшего друга Лешку Имбрякина, что приехал из Кортубина и сразу возглавил молодежную ячейку, которую Петька создавал. Лешка еще не разобрался, чего и кого он хочет, а новая подружка Влада Елгокова не хочет предоставлять ему свободу выбора. Довольно уже того, что Влада выбрала!
Устина Жадобина хочет Петьку. Ее отчим Клим Жадобин хочет единственно порядка и спокойствия в Утылве – молодец, лейтенант!
Витька Пятнашков хочет сбежать в Лондон, чтобы не сидеть в тюрьме за воровство заводского имущества. И еще хочет изобличить главного организатора Поворотова, втянувшего его, Витьку, в преступление. Поворотов хочет выйти сухим из воды и даже извлечь выгоду и обеспечить своих пятерых отпрысков – и не хочет пострадать ни из-за кого. Весьма разумно (не у Витьки – у Поворотова).
Максим Елгоков хочет… непонятно чего он хочет. Правый Блок и карьера политика его уже не прельщают. Сын Максима Иван хочет однажды проснуться от дурного сна, поистине кошмара - вернуться к простому и правильному времени - до того, как на месте злосчастного киоска взметнулся огненный столбик. Таисья Елгокова хочет провалиться сквозь землю (опасно это, вспоминая историю Горгина). Но Таисья просто хочет, чтобы все закончилось (что? и все для кого? для Таисьи?).
Генрих Сатаров хочет, чтобы ему – очень занятому человеку и олигарху – не мешали, и в его важные дела не мешалось всякое - типа тылвинских кривошипных ножниц, ведьм, ворпаней и бабушек-покойниц. Еще вчера Генрих знать не хотел, где такая Утылва находится, и он прекрасно обойдется впредь без этого знания и без ножниц. Ножницы можно купить – все на рынке (все на свете) можно купить. Сын Генриха Дэн хочет вырваться из-под опеки родителей и попробовать жить по своей воле. Мальчик вырос!
Ведьма Варвара хочет, чтобы ей вернули украденный дивор, а еще хочет выпороть местного Зорро – Петьку Глаза, унизившего ее.
Ворпани тоже чего-то хотят – недаром же они посреди романтического пейзажа с синими цветочками подкараулили Ирэн Нифонтову, а до нее лезли к молодой Лиде Чиросвий.
Даже кот Кефирчик хочет сала, вороньего мяса. Хочет свою белую чашку! И прежнюю умную хозяйку, а не дурочку Машутку. Не хочет стать чучелом.
Лошади не хотят тонуть в Негоди - с хомутами или без них. Бедные лошади.
Бабылидина подруга Агния Кулыйкина хочет только здоровья – на все прочее (на непутевого сына, глупую невестку, любимых внучек) Агнии вполне хватит. Вот лишь бы коленки не болели.
Дюша хочет, чтобы никогда не выплыла наружу история с ее младшим сыном. Договор с дьяволом, заключенный ею ради благополучия семейства Авдониных. Все ради детей. Ведь столько лет прошло спокойно, никто не напоминал. И Костяня вырос, женихом стал, ему нашлась под пару невеста – Танька Веселкина. Дюша хотела перебраться к старшим детям в Кортубин – подальше от Пятигорья. Подальше от греха.
И автор хочет, да! Автор еще выскажется, чего хочет. Не заставите молчать!
Демиург Энгру хочет вернуть Каму (выдумала же Машутка причину!).
Наконец, даже мифические железные рыбы хотят сбросить тяжесть мироздания и уплыть, вильнув железными плавниками. С рыб довольно!
Видите, сколько нескромных хотельщиков! Всех не перечислить.
Только покойница Л.Г. Чиросвий не хочет НИЧЕГО.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
*
Растеряв после нелепого происшествия на Негоди большую часть кортежа, Сатаровский автомобиль (уже в единственном числе) въехал в городок и, оставив позади себя ж/д станцию и элеватор, свернул на скромную Кашкукскую улочку (кажется, она называлась Коммунальная), затем выбрался на Проспект космонавтов и подкатил к дому номер 28. Адрес известной гостиницы «Мара». Здесь Audi припарковался в кармане перед центральным входом. Господин Сатаров выглянул в окно. И тут же выдвинул нижнюю губу на верхнюю, выразив капризную гримаску. Что же предлагалось для критичного осмотра высокопоставленному гостю?
Прежде всего, сама гостиница. Типовое двухэтажное кирпичное здание доперестроичного периода. Без украшательств на фасаде (даже лоджия, через которую недавно в гостиницу проник злоумышленник в черном, располагалась с тыльной стороны). Суровый окружающий пейзаж. В непосредственной близости убогие бараки, крашенные последний раз еще в СССР. Что там было? Баклаборатория, склад химикатов, слесарная мастерская. За исключением филиала Россельхознадзора по Кортубинской области со свежим ремонтом. Приятное соседство! И много цветущей зелени – сплошь в синих гроздьях. Дальше – через два дома по Проспекту – под бетонным мостом журчала Кляна. И под этим самым мостом прятались от преследователей ворпаней Рванов с Петькой (как в анекдоте Чапаев с Петькой). Опять же на мосту до крови порезали нос не причастному к ночному гостиничному взлому Тулузе. Причастен уголовник был к другим делам.
Капризная гримаска не сходила с лица олигарха. Вот в таком месте Г.П. Сатаров совсем не собирался поселиться ни на ночь, ни на день, ни даже на час. НЕ СОБИРАЛСЯ!!..
Пап, это что? Куда нас завезли? – спросил Генрихов наследник.
А я тебя предупреждал! – озвучил конец своей раздраженной мысли олигарх. - Оставался бы в Кортубине. Нет, понес же черт… Что здесь? Пристанище, где, надеюсь, не придется…
Гостиница готова к высочайшему визиту. Прежних обитателей беспардонно вышвырнули на улицу – вернее, они гордые, сами ушли. Директорша и братья Клобы. Логично. Они превратили Мару в свою резиденцию, для чего избавились от обыкновенных постояльцев. А раз из Кортубина пожаловало главное начальство в холдинге (господин Сатаров), то сейчас место освобождалось для него.
Добро пожаловать. Здесь комфортно. Просторный холл с ресепшен, бар, кухня, помещения для обслуги и охраны, прачечная. Всюду евроремонт. Для надежности цифровые замки, новые кабели коммуникации, сигнальные датчики. Высокий кирпичный забор, обмотанный поверху проволокой (только не успели пустить ток по периметру ограждения). И лучший начальник службы безопасности на свете – толстяк Поворотов. Именно он торчал перед гостиничными дверями.
Кажется, нас встречают…
Мужчина выдающихся габаритов. Мощный столб – прямой, без изгибов. Унылая внешность совка (или типичного тылка – здесь все так выглядят). Короткая стрижка – волосы словно подрублены спереди до середины лба и сзади в аккурат до места, где кончается голова и начинается шея (должен быть затылочный бугор, а у Поворотова совсем без перехода). Традиционная стрижка «под горшок». Двубортный костюм на необъятной фигуре. Льстивая улыбка на картофелеподобном лице. Для господина Сатарова улыбалось все – бородавки, мясистый нос, серые веки, причмокивающие губы. Вдобавок Поворотов старательно горбился, чтобы не возвышаться на голову над олигархом. Сатаровская порода не низкая, но ведь не под два метра ростом. Каким-то образом Поворотову удавалось занять приниженное положение – прям согласно Табеля о рангах. Воспроизведение стародавнего правила: подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство. Генрих Сатаров, конечно, не царь Петр Первый – лишь олигарх, но что это меняло? Издавна повелось, что в России не любят «зело умных».
Впечатление о человеке складывается в немалой степени от его внешнего вида. Применительно к Поворотову это очень и очень немалая степень. И не только впечатление, но и самая суть. Давно открыт закон о переходе количества в качество (и форма влияет на содержание). В Поворотове – в таком чрезмерном в физическом плане человеке – все должно быть чрезмерно. Чувства, мысли, притязания. Смешно надеяться, что этот гигант (ну, не мысли же?) и отец (не демократии, а пятерых детей) удовлетворится окладом мелкого начальника. Да, мелкого! В славные советские времена не было на ТыМЗ службы безопасности, да и охранников, как таковых, тоже не было. На проходной сидели бабки вахтерши и инвалиды вахтеры в форменных куртках – ими командовал Поворотовский предшественник. И ведь как-то обходились! Государственная собственность свята и неприкосновенна. Если работник уже ничего не мог в цехе, силы отдал и даже пострадал (травмировался на производстве), то досиживал на вахте, обеспечивая пропускной режим. Одна слава, что охрана – в форме и при исполнении. Зато теперь рулят профессионалы Поворотов и Ко. У них все схвачено. Непонятно тогда, зачем бросились исполнять (защищать имущество холдинга) братья Клобы? если на заводе имеются классные специалисты. Поворотов назывался главой СБ – новый титул и новые колоссальные возможности. Совесть ничуть не тревожила его – пятерых детей надо подымать! Точка Ф. Цукова по приему металлолома в Малыхани функционировала бесперебойно, однако напоследок дала сбой – начальник коммерческого отдела ТыМЗ В. Пятнашков очутился слабым звеном. Но Поворотов что-нибудь придумает! Голь на выдумки хитра. Почему голь? Если сравнивать с масштабами АО Наше Железо, то бизнес с тылвинским железом ничтожно мал.
Поворотов, как и 100% жителей Утылвы, был совком. И он же – показательный пример того, как тылок (совок) преуспел в постсовковых условиях. Есть же чудеса на свете! Все правильно, у автора только маленький вопрос – почему преуспел начальник СБ, а не глава техотдела В. Имбрякин и его сотрудник К. Кулыйкин, не главный механик Ю. Анютин, не мастер травильного отделения в литейке М. Пятнашков и другие? Их гораздо больше. Они что, менее нужны и менее эффективны? для завода, для тылвинского общества. Имбрякин помер, Килька спился, а Юрий Демидович Анютин сейчас фактически обеспечивает безопасность работ по демонтажу цехового оборудования. Даже яркая звезда среди молодых менеджеров ТыМЗ Витька Пятнашков не выдержал и сошел с дистанции. А Поворотов делал свое дело – рыл и рыл, загребал и немало обогатился! Не работает принцип – везет тому, кто везет. Везет тому, кто едет!
Поворотов никогда не был легковесным везунчиком. Не был ярким, креативным - современным лидером с соответствующим удостоверением. Не умел красиво говорить, пускать пыль в глаза. Даже не провинциал – тылок, как есть. Чисто совковые ухватки и внешний облик – бородавки, мясистый нос, костюм-парашют (совсем не итальянский). Не такой ловкий и обаятельный. Вот сейчас перед олигархом Поворотов улыбался чрезмерно радушно – его лицевые мускулы напряжены. Губы растянуты, открыв два ряда зубов – крепко стиснутых, с двух сторон (сверху и снизу) коронки. Это не белоснежный оскал ворпаней. Но зубы-то наличествуют. И помимо зубов и звериной хватки еще и ум, проницательность, чутье. А с виду Поворотов смахивает на грубого неповоротливого хуторянина (из Бузаковки или Сафрина?). Точно не из наследственной аристократии Утылвы – не из Чиросвиев или Щаповых. Тупарь тупарем – прям ментальный и отчасти физический сородич Сыродя – только Сыродь худой и длинный, а у Поворотова и вширь, и ввысь разрослось. В нашей истории Поворотов всегда фигурирует сам по себе (как и Сыродь). Не общей толпе – не в дружных рядах. Подчинялся непосредственно директорше. Тянулся перед ней в струнку (в струнище), ел директоршу преданными глазами, готов по первому Варвариному слову в лепешку расшибиться. Это же какая лепешка выйдет! Да, и че он на башне-то не расшибся? флаг собственноручно не содрал. Явился утречком и не настаивал. Мудро не раздражал тылков.
Колоритный дядька, - хмыкнул Дэн.
Пожалуйста, помолчи, - отрезал олигарх.
Многоуважаемый Генрих Прович! – начал Поворотов с преувеличенным энтузиазмом. Его голос прозвучал громоподобно.
Сатаров даже на миг оглох. Память отозвалась смешком из глубокого детства (читала маленькому Герке мама Вера Васильевна). Сыновний смешок тихонько вторил.
Глубокоуважаемый Вагоноуважатый!
Во что бы то ни стало
Мне надо выходить…
А надо ли? Надо покидать салон Audi? Чтобы подобно Максиму Елгокову вывалиться из окна бабылидиной квартиры наружу – в незнакомый чудесатый мир. Тем более с олигархом чудили тоньше – его никто не выталкивал. Это господин Сатаров приехал вытолкнуть целую Утылву на обочину жизни.
Ну, хоть не в степи нас высадили, как нашу охрану. Вы кто? Начальник какого именно отдела? Я уже со счета сбился…
Я – Поворотов.
Генрих запнулся, а Дэн аж присвистнул.
Пап, так это же… не совсем бред, получается… Утопленник с Негоди про Поворотова говорил… Выходит, не врал. Есть такой Поворотов, который… - строгий отцовский взгляд остановил сына.
Ждали вас раньше. Были уведомлены о часе выезда из центра. Но вы должны уже давно приехать…
Задержка из-за дурацкого инциндента. С утопленником – пардон, с купальщиком. На водоеме при въезде в город. Не существенно… Меня сложно поразить. Купание служит здоровью. Но в том виде, в каком это было подано – особенно, если готовилось заранее… Не смешно. И я не смеюсь! А вы?
Поворотов не нашелся, что ответить.
Улыбаетесь? Стоите тут со счастливым видом. Наглость! Все у вас хорошо?.. Ну, нет – так нет. А я не за этим приехал! – Генрих внутренне распалялся. - И не пробуйте мне лапшу на уши навесить! Я не столь легковерен как мой брат. Брат, а не племянник…
Глыба в двубортном костюме шевельнулась. Поворотов заподозрил - что-то пошло не так. Зря он улыбается. Лучше надеть на лицо серьезную мину.
Ишь, личины-то меняете. Не подойдет та – возьмете другую… Ладно. Это присказка – не сказка, сказка будет впереди… Где исполнительный директор? Почему вы один явились?
Варвара Ядизовна отсутствует по уважительной причине.
Уважительной? То есть, по семейным обстоятельствам? Видели мы ее обстоятельство. Оно сбилось с правильного пути – с дороги к казахской границе… Понятно, что нравы сейчас вольные – семья все равно семья даже без штампа в паспорте. И любовник уже вполне себе гражданский муж. И обстоятельства семейные… Варвара вольна поступать, как ей хочется. Хотя кажется, ее… друг – просто друг - очень, очень болен…
Обыкновенно Генрих дипломатично избегал резких высказываний (положение олигарха обязывает!), но сейчас создалось впечатление, что само наличие у Варвары любовника задевало его. Дэн навострил уши. У Поворотова опять рот пополз; хотя тут же возникла трудность, какое выражение придать – озадаченности, сарказма, скабрезности - чтобы попасть в унисон с олигархом..
Кроме директора есть еще кто? Она что, у вас одна работает? Остальные с ума сходят? Так запросто подумать…
Господа Клобы тоже… заняты. Работают. Или работали – теперь, очевидно, на больничном. Безвинно пострадали. Способнейшие молодые люди. Можем охарактеризовать их исключительно с положительной стороны…
Один такой рыжий брат плюнул – заплевал нам все стекла. Способности выше среднего. Контингент тут у вас… Что хорошего сообщите о начальнике коммерческого отдела? – снова Генрих про Пятнашкова (любовника директорши) – вот дался ему Витька!
Про него?.. Ближайший соратник Варвары Ядизовны. Она выдвигает перспективные кадры. Поощряет, наставляет… Пятнашков – самый молодой в руководстве завода. Он положителен, усерден…
Ясно. Столько бумаг накопил – моря не хватит, чтобы утопить и утопиться… Не то, что вашей Негоди... И сдается мне, у этого перспективного кадра перспектива ясная… А остальные?
Что - остальные? – Поворотов ожидал подвоха.
Ну, все остальные. Слухами земля полнится. В Кортубине говорят – и у губернатора тоже. В газеты попало. У вас тут собрание было? По поводу?
Точно так. Было. В заводоуправлении. На злобу дня. Все чин по чину. Собрались и практически единогласно решили поддержать руководство завода в его нелегком деле борьбы с мировым кризисом. В его лице поддержали и руководство холдинга. Всегда рады. Тылки – ответственные граждане.
Вы идиот, Поворотов? Или притворяетесь идиотом? – вскипел Генрих
Я стараюсь… То есть, я совершенно искренне…
Вот и проверим. У меня сведения из надежного источника (прямо из Негоди), что вы пилите станки. Завод принадлежит холдингу! Это как из чужой квартиры мебель распродавать. Пятнашков сказал, что вы – главный вор.
Я?!! – картофелина возмущенно пыхнула. – Меня очернили! И кто говорит? Витька говорит! Вы в бумаги его гляньте – в черную папочку – все он визировал. На вывоз. На каждом листе, в каждой ведомости красуется виза начальника коммерческого отдела! Моей подписи нигде нет! Не пойман – не вор. А я не вор! Зато Витька пытался компрометирующие сведения про себя изъять, но много осталось – на статью в особо крупных размерах хватит.
Как трогательно вы друг на дружку спихиваете. Но ловчее у вас выходит. Потому, что ваш менеджер свихнулся. Просто и без затей. Очевидно, он много работал. А вы прохлаждаетесь!
Я давно подозревал. И вел он себя… Каждый вечер в кабинете запирался – что там делал? Работал?! Фальшивые ведомости стряпал! чтобы свои аферы с металлом скрыть.
У меня голова болит, Поворотов. От всех вас. Перегрелся на солнце на вашей Негоди... Не ведаю, как здесь, а у меня время строго ограничено. Зря, что ли, скатался? Слышите, Поворотов? Плохо, очень плохо… Чем мне предложите заняться в вашем городишке? Чтобы с пользой, с результатом… Все вместе купаться на Негодь пойдем в жарынь! – Генрих обвел взглядом габариты начальника СБ, хотел съязвить насчет купальных плавок, но не стал.
Я не виноват. Чтобы за всех отвечать… - пробубнил Поворотов. - Не могу знать про госпожу Пятилетову. Несомненно у нее причины… Что предложить? Со своей стороны могу предложить, как реагировать…
Да! Как? Чтобы удовлетворило серьезных людей, включая губернатора.
Сделаем! Проверено не раз. Соберем собрание. В том самом зале в управе – там полы уже вымыли. Вы выступите перед народом, успокоите… Вздрючите, как следует! и кого следует…
На черта мне кого-то успокаивать или вздрючивать? Это к официальным властям. Их прерогатива. Я – деловой человек. Не барин. Это как? вот приедет барин, барин нас рассудит… А вот не так! Пережитки у вас! Когда поймете, что на работе надо эффективно работать – больше ничего. Не вселенские проблемы решать, а заниматься вот тем, что у вас под носом – в частности, кривошипными ножницами. Может, и не пришлось бы завод прикрывать… а раньше свою безалаберность! Дохозяйничались! У вас тут круговая порука. Воровство процветает. Сейчас не СССР, когда ни одно госпредприятие не могло разориться. И холдинг – не союзное министерство – не бездонная бочка, откуда черпать… Рынок – это сейчас данность – возможности и ответственность. Плохо ли, хорошо – но вот так…
Мы понимаем… И голосовали за нынешнего президента…
Зачем тогда ваша свистопляска? Скандалы, митинги и флаг над башней?.. Кстати, какая башня? где? И флаг до сих пор висит? Ну, вы даете… Бездельники! Где флаг, я спрашиваю? Отсюда не видно… Синяя дымка наверху витает…
Присмотритесь. Там флаг. На своем месте.
Это вон виднеется? Махонький штырек и над ним?.. Да как же умудрились повесить-то? Не с вертолета же… Чудеса! И ради вот этого?.. Я еще приехал. Во попал!.. – олигарх приготовил цветистую фразу, но его словно хлопнули по губам. Мягкой белой пушистой лапой.
Харе, Генрих! Стоп, сын красного директора и внук землекопа-рекордсмена. Не заходи за красные флажки. Тем более, на башне не флажок – красное знамя. Недавно что-то значило. Для твоего отца и деда. И не что-то, а ВСЕ! Знамя олицетворяло эпоху, в которой они жили и свято верили. Нельзя безнаказанно отрицать и оскорблять веру, а прочими достижениями пользоваться (например, комбинатом). Нельзя повторить. Слышали ведь современный самонадеянный лозунг? можем повторить! Увы, не можем. Без своей веры. Без эдакой чудесатой вещи, которая превращает штырек с красной тряпкой в красное знамя.
Вот как это было – чудо материализовалось. Не где-нибудь – даже не в сказочном Пятигорье, а в Кортубине. В изданной в СССР книжке «Цена жизни и стали» (автор А.Г. Порываев) описан запуск первой домны на КМК уже после войны.
Собрались на торжественный митинг. Исторический момент. Важная веха в героическом труде. Завершен колоссальный объем земляных работ, вырыт котлован. В фундамент новой мощной доменной печи уложена прорва кубометров бетона, смонтированы тысячи тонн металлических конструкций и технологического оборудования. Под землей проложены сотни километров электрокабелей, трубопроводов – сотворенный людьми подземный лабиринт не уступал сказочному лабиринту Пятигорья. Все делалось с опережением и без того жестких графиков. На пределе – нет, за пределами возможностей, человеческих сил – за пределами чуда. Под палящим солнцем, проливным дождем, снегом.
Теперь на митинг пришли участники гигантской стройки. Землекопы, бетонщики, монтажники, теплостроевцы, доменщики. Простые рабочие, техники и инженеры. Коммунисты – в первых рядах. И все были счастливы! Тысячи людей сгрудились на площадке. Бурными аплодисментами встретили команду:
Победителям соревнования – бригадиру бетонщиков Прову Сатарову, старшему газовщику Василию Тубаеву, доменщику Семену Щапову – поднять над домной красное знамя! Ура, товарищи! – по лесенкам наверх поднялись знаменосцы, развернули красное полотнище – символ трудового подвига строителей КМК. Всех строителей – и тех, кто стоял и смотрел на домну и знамя, и тех, кого уже не было.
Кому повезло дожить? Старый тучный Иннокентий Елгоков не мог стоять на больных ногах – сидел на специальной скамье. С ним дочь Юлия – молодой инженер металловед. На митинг организованной колонной пришли учащиеся школы-семилетки и техникума. Делегация учителей во главе с Генрихом Шульце. Среди молодежи был взрослый парень Игнат Щапов. Молодые и старые улыбающиеся лица.
Но в группе начальства КМК не звучал уверенный голос первого директора стройки Иван Глайзера (а ведь он был уверен, что комбинат построит). И с зажигательной речью выступал не первый комсомольский вожак Александр Анютин, а по счету даже не второй и не третий его последователь. Аристарх Кортубин успел покинуть пост партийного руководителя области, и хоть еще жил тогда, но тяжело болел и на людях не показывался.
Тем не менее, тогда – зримо или не зримо – собрались ВСЕ. Все предки героев нашей истории: Сатаровы, Пивых, Елгоковы, Тубаевы, Анютины, Глаз-Глайзер, Щаповы, Порываевы и др. Они там были! В их числе главный чекист – рослый, черноволосый майор Решов. Начальник ИТЛ №9. Наш Гранит (ну, хоть чуточку он стал НАШИМ?).
Люди в толпе – такие разные – одинаково восторженно смотрели, как красное знамя поднимали на домну. Пели Интернационал. Многие плакали.
В книге «Цена жизни и стали» можно прочитать такой достоверный эпизод про первую домну и красное знамя – про штырек с красной тряпкой. Эпизод из отвергнутого прошлого.
Ну, это лишь отступление. Вся наша история состоит из пространных отступлений. И автор прилагаем максимум усилий, чтобы не отступить от главного. Что же главное сейчас? При воцарившейся в Утылве неразберихе у нас с вами заканчивается пространство для маневра – для замалчиваний, казуистики, обмана и самодовольства. Предстоит серьезное столкновение. Сыродь пообещал туманно (это он сделал уступку), что столкнуться придется не с превосходящими силами – т.е. будет сражение, а не побоище. Хороший шанс, но это не мы его заслужили – нам подарок от поколения с красным знаменем. Какая сказочная щедрость! Опять же благодаря ему – прошлому поколению – автор тоже получил шанс пообещать, что все закончится хорошо. Для Утылвы. Для всех нас.
Нынешнее отступление от реального действа закончено. Мир снова вернулся в обыденные рамки. Или нет? или это уже невозможно? Ох, что-то тревожно на душе, и сердце колотится…
Сердца стук и треск полатей –
Чем страшней, тем чудесатей.
Вот как это понимать? Генрих стоял перед входом в гостиницу Мара. Его окружала реальность – серый асфальт, беленые бордюры, кусты с синими гроздьями. В гостиничных оконных проемах обычные стекла в пластиковых рамах (не дивьи зеркала). Красное солнце выплыло перед Генрихом, слепя ему в глаза. И окажись рядом белый кот – его тень не смогла бы покрыть гостиницу. Нормально. Или?.. Разумеется, Генрих не знал – рады ему здесь или не рады. Но испытывал некоторое неудобство. Хорошо хоть не удушье, как тогда, перед угрозой покушения на Негоди (а таблеток под рукой не было). За ним никто не следил из окон – не дрогнула ни одна штора. Известно, что коты – чувствительные и даже мистические животные. Несомненно, Кефирчик бы почувствовал. Генриху удалось не сразу.
Все так и не так. Сказочная сила Пятигорья, что уже вторгалась в течение событий - эти флюиды, сладкие брызги, достигавшие легко через сотню километров Кортубина, таинственный синий туман, красная река из диворов, ветер от взмахов корыльбуньих крыльев, тьма от сгустившихся голов – подобная чудесатость затронула Генриха. Постучала (нет, не как Панька грубо Щаповской палкой) - легонько постучала по лбу олигарха: дескать, ты чего? не заносись!..
И впрямь, чего? Генрих вдруг ощутил себя измученным, усталым, словно прошагал сотню километров по жаркой степи, пресытился яркими впечатлениями (особенно на Негоди).
Пап! Пап, тебе плохо?
Герман Прович, что с вами? – встревожился Поворотов.
Эх… Чего уж там… Вертолет вызывать не будем. Флаг висит себе – и пусть висит. Если находятся те, кто считает важным… Кто еще тешит себя сказками… Пойду передохну… Даже спать хочется…
Конечно, конечно. Прошу. На второй этаж. Все приготовлено. Освежитесь с дороги. Я позабочусь, чтобы принесли обед. У нас по-простому…
Фу-ух… Часика на два прилягу… А вы, Поворотов, лучше позаботьтесь собрать всех – директора, местное руководство. У вас правильная идея – проведем совещание. В России завсегда совещаются, когда не знают, что делать – и делать ничего не собираются… За явку отвечаете вы лично!.. Дэн, ты со мной?
Сейчас иду!
Ни о чем не беспокойтесь, Генрих Прович. Спите спокойно…
Олигарх отправился отдыхать. А у Поворотова – тонкого хитреца в огромном теле – возникла серьезная проблема. Даже неразрешимая. Он обдумывал, взвешивал (и колол себе язык за озвученную идею про собрание) – кого позвать? НЕКОГО. И мэрия, и заводоуправление опустели – все разбежались. Вахтеры, курьеры, специалисты, начальники отделов и служб, чиновники, депутаты, общественники сгинули в синем тумане. Кричи – не докричишься.
Разве позвать мужиков с завода? для воплощения массовой поддержки. Если же они ляпнут чего пред светлы очи олигарха? Главный механик ТыМЗ Ю.Д. Анютин – серьезный товарищ, сугубый технарь, к кормушке не допущен, никакими обязательствами и компроматом не опутан и может много рассказать. Да ну его!.. Привычный шаг, чтобы пустить пыль в глаза – позвать ветеранов, но М. Пятнашков, Цыбин и другие сильно переменились после смерти бабы Лиды. Старики словно с цепи сорвались – недавно чуть милицию не разгромили, вызволяя внуков из заточения. Среди них имеются такие уникумы, как Мобутя – с виду добрый Дед Мороз, а на самом деле он и танком задавить может, ниче не дрогнет у сталинского сокола (корыльбуна? танкиста?). И не приструнишь их – пенсионеры народ обидчивый.
Только если не пенсионеры – тогда пионеры. Создать красивую картинку встречи (единение эксплуататоров с эксплуатируемыми) способна молодежь. Пусть не с горнами и барабанами, галстуками и пилотками, красными флагами, бодрыми речевками – и без этого хороши юноши и девушки, будущее Утылвы. Но какое здесь будущее? Именно молодежь первой взбунтовалась и начала митинговать, флаги вешать.
Что делать? Мэра позвать? Но отношения Колесникова с исполнительным директором Пятилетовой испортились до безобразия, и Варвара обещала Сережкиной карьере перекрыть кислород. Защелкнуть на Сережкиной шее ядкины челюсти и голову ему откусить.
Последняя мысль Поворотова была о последнем разумном человеке. О бессменном руководителе отдела акционерной собственности ТыМЗ Цыбиной Наталье Матвеевне. Приятная, вежливая женщина, всегда помнившая свое место. Интеллигентная. Эта не станет орать и матюгаться, демонстрируя пролетарский гнев. Вообще, можно весь бабский отдел привести на совещание, сделав им строгое внушение – нарядиться, накраситься и в рот воды набрать. Но в тихом омуте черти водятся, а во рту пузырьки. По своим каналам Поворотов дознался, кто выдернул в Утылву корреспондента областной газеты Родные просторы А.Г. Порываева – кто подначил корреспондента на написание скандальной статейки «Ситуация на местах накаляется – и не только там». После чего в области поднялся шухер, и даже олигарх сюда пожаловал. А Поворотов (который ничего из выше перечисленного не творил и с ума не сходил, которого все устраивало и не мешало ему иметь свой гешефт от заводской неразберихи) вынужден отдуваться перед обозленным начальством. Вот справедливо или нет? Вдобавок информация о случайной встрече Витьки Пятнашкова с Сатаровым на Негоди достигла Поворотова, и он схватился за голову – не сумел Витька до Казахстана добежать без происшествий? или просто сгинуть по дороге?
**
Не забылось еще, что Тамаре Кулыйкиной было обещано абсолютное счастье? По списку. Бриллианты, модные наряды, соболиная шубка. Дворцы, яхты, автомобили, шикарные рестораны, казино. Лондон, Париж. Путешествия, курорты. Бананы, кокосы. Новые континенты, острова, моря, океаны. Собственное королевство… Уф-ф! все перечислено? ничего не пропущено? Кто ж от эдакого счастья откажется?
Тамара – девушка здравомыслящая, приземленная. Она твердо знала, чего хочет. И представляла, какими путями достичь. Но сейчас вдруг готовы материализоваться все возможные и невозможные женские хотелки. Только пожелать – и желание исполнится. Взмахнуть волшебной палочкой. А что взамен? Ерунда, думать не стоит.
Тамара и не думала. Она погрузилась в странное состояние. Словно падала вместе со своим женихом в Сыродиевский колодец – только Колесников падал стремительно, а Тамара застревала в дырке (и смотрела на все со стороны). Ей некуда спешить – мир опустел, затих, замер как тогда на городской площади. И Тамара словно сама замедлилась. Движения обрели плавную неспешность, душевным и телесным настроем овладела апатия. Лицо застыло. Девушка не вздергивала брови, не кусала губы, не улыбалась, не кричала и не плакала. Она чудесато похорошела – красотой мраморной статуи. У Тамары пропал здоровый аппетит (он раньше был и ничуть не портил ее стройную фигуру). Тут же она просто не хотела ни есть, ни пить. Голод не ощущала. Глаза стали больше и выразительней, щеки впали, талия утончилась. Это за какие-то два дня! Мечта любой девушки, озабоченной внешним совершенством!
В семье увидели разительные перемены. Людмила забеспокоилась: ее любимая дочь заметно тормозила, отвечала невпопад – да совсем не отвечала. Тамару ничего не трогало, не волновало. В эти дни она подолгу занимала ванну – напустив горячей воды, даже не садилась, а стояла в облаке пара странно синего цвета и рассматривала себя и свое тело в запотевшее зеркало. Сестры стучали в дверь, кричали, что нельзя часами мокнуть – кожа сморщится, и так свариться можно. По-сказочному: бух (бульк)! в котел, и там свариться.
Тамара потеряла интерес, аппетит, румянец – еще и сон потеряла. Ночью просто лежала в постели. Леся – соседка по комнате – пробудившись, обнаруживала, что Тамара сидит, привалившись спиной к настенному ковру. Молчит. И во тьме белеет ее идеальное тело в короткой ситцевой ночнушке. Атласная кожа, бурно вздымающаяся грудь - будто Тамара не отдыхает, а бежит или падает – все вниз, вниз и довольно стремительно, и будто внутреннее напряжение давит на нее. Но это внутри, а снаружи великолепная статуя: обнаженное бедро на простыне, согнутое круглое колено, ступня и пальцы с маленькими нокотками под сиреневым лаком. Разве такая красавица не достойна, чтобы все бросили к ее ногам? Что там по списку? Бриллианты, модные наряды, соболя, дворцы, яхты, автомобили, рестораны… Если Сережка Колесников медлил, то тем хуже для него.
Тамара угодила в ловушку, устроенную коварной ведьмой. Привычные с детства представления рушились. Воспитанная на патриархальной морали (в ее совковом варианте) Тамара, конечно, не пренебрегала выгодой, но откровенная купля-продажа для нее дикость (и для всех в Утылве). Да, Тамара искала выгоду – она искала мужа! И что значила выгода в ее случае? Она обоюдна. Девушка, несомненно, стала бы хорошей женой, и ее муж был бы счастлив. Но Варварино заманчивое предложение замужество не предполагало (даже последняя дурочка поймет). Действительно, сравнятся ли муж, семья, дети – скучные, устаревшие глупости – с соблазном получить целое королевство? наслаждаться жизнью, а не прислуживать мужу, корячиться горничной и кухаркой, родить детей и окончательно лишиться покоя. Выбирай предпочтительный вариант, если имеется голова на плечах. Хотя тут обман. Варвара не откусила красивую Тамарину голову (она, голова-то, понадобится), но порядочно заморочила.
Таким образом, из трех девиц Кулыйкиных на ведьмин крючок попалась самая рассудочная и яркая старшая сестра. Жалко девку! Заглотнула наживку, а Варвара подсекла (как обыкновенно подсекала очередных карасиков). Тамара оторвалась от привычных вещей, привычной жизни, от семьи.
Что же Кулыкины? Глава семейства Кирилл Яковлевич – сейчас просто Килька – пил и в последнее время скитался вне дома. Кто-то приютит, а если еще и нальет, то вообще, жизнь сказкой покажется. Сейчас приютил в своей каморке Мобутя. Килька до того обнаглел, что для отдыха от жизненных тягот ездил на рыбалку на Виждай. Прохлаждался! А жена вынуждена пахать в гостинице по двенадцать часов и вдобавок с готовностью соглашаться на любые подработки. Даже серьезно рисковала – как в тот раз, когда в Мару проник злоумышленник, и Людмила столкнулась с ним в коридоре. Но семье требовались деньги. Особенно старшей, любимой дочке – она должна следить за собой, красиво одеваться, дабы не упустить завидного жениха. Свободных от ежедневных трат денег едва хватало на Тамарины дешевые наряды и косметику. Людка давно не покупала себе ничего – никаких обновок. Из последних приобретений (не приобреталось вовсе, а по наследству досталось) - бабылидина блузка (голубая, с присборенными рукавами и резными деревянными пуговицами), пуховая шаль, шерстяной сарафан. Вещи крепкие, добротные, потому Людка их взяла.
Другие дочери пока не требовали отдельных расходов. Средняя Олеся безропотно донашивала одежду за Тамарой, но была не такой фигуристой, и Тамарины наряды на ней в самых интересных местах топорщились. Сейчас не вылезала из платья невероятной расцветки - желтые горошины, зеленые стручки на синей клетке. Бледная Леся в платье не видна. Третьей в очереди Машутке доставалось совсем не пойми что. Людмила без угрызений совести говорила:
Она ничего не оценит. Ничего не бережет. Горит на ней, что ли… Вот сарафан – самое то!..
С Людкой никто из Кулыйкиных давно не спорил – ни муж, ни дочери, ни старая свекровь. Тем более Людка сейчас – рабочая лошадь в семье. Кильку выгнали с завода, единственный источник денег в семье – Людкина зарплата в гостинице Мара. И тылки не ввязывались в свары с ней – любого утопит своим словоизвержением. Людка – это подлинно стихийное бедствие, с которым все уже смирились. А как иначе? Она – тутошняя, тыловка. Когда Агния выбирала жену для сына Кирилла, то заключила: тихая, скромная, ему такая и нужна. Вышло так, как вышло. Уже после рождения первой внучки обратно отыграть нельзя. Ребенка обратно не засунешь, считали дремучие тылки. И еще одна житейская мудрость, что не выпячивается на глаза – супруги Кулыйкины живут как кошка с собакой (собака – Людка), но порой глазам и ушам верить не стоит – с супружеской половинкой, ненавистной тебе, не приживешь троих детей. А тут три девочки – три наследницы знаменитого тылвинского рода Чиросвиев. Красавица Тамара и обликом, и характером в Фаину. Машутка – вылитая Калинка, любимица котов и бабушек – бабы Лиды и Агнии. Вредная, шебутная и искренняя девчонка. Особенный типаж в Пятигорье изначально идет. Тыловки не завидуют: дивьим девочкам здесь суждено счастье, как у самой первой, что спрыгнула с горы Марай и разбилась. Дивье счастье – одуряющее и мимолетное. И кто-то одновременно со счастьем расстается с жизнью, а кто-то живет дальше. Как Калинка и Фаина. Только сложно объяснить, как правильно. Например, Тамаре сейчас не объяснить.
Что с ней? – испуганно спрашивала Олеся. – Она сама не своя. Вперилась в темноту, и не оторвать ее… Что она там видит?
Головы откусанные! Собственной-то лишилась, - шипела Машутка. – Тьма от столпившихся голов!
Ох, Машутка! ну, как головы могут толпиться? Как без ног толпиться можно?
Запросто! Много-много голов. Колыхаются, ерзают, но не цепляются друг за дружку. Все зыбко… Голые головы. Без носов, губ, щек, бровей. Без кожи. Обыкновенные черепа с пустыми глазницами. Черепа без шеи, плеч, без туловищ…
Кошмар… Мороз по коже…
Бывает кошмар, а бывает по правде.
А если ее опоили? Синяя ведьма опоила – ядка своим ядом… - Олеся замирала от ужаса.
Только не опоила, а поманила. Наобещала золотые горы. А Томка как дура повелась… - разоблачала Машутка.
У нее жених есть. Не последний тылок – самый настоящий мэр. Томка говорила, что у них свадьба скоро. Они хотели в бабылидиной квартире пожить. А ты взяла и квартиру оттяпала!
Ниче не оттяпала. Баба Лида мне квартиру завещала. Почему я должна отказываться? Для противной Томки? Ее хваленый мэр служебную квартиру получит. В Утылве они не заживутся.
Ты, что ли, в квартире жить собралась? Тоже замуж выходишь? За кого? Ах, знаю я! За кортубинского красавца с длинной синей челкой? Фантазерка!.. Во-первых, Машутка, тебе четырнадцать. В таком возрасте не женят. Во-вторых, неужели не слышала? Твой ухажер киоск поджег. Сядет как миленький. Ждать будешь?
Сколько ждать?
Ну-у… лет пять, наверное… У Тинкиного отца – у Клима Григорьевича – надо уточнить. Лейтенант милиции должен знать. Ачетаково? Калинка Гранита тоже ждала и дождалась. И ты, если любишь…
Зато мэр Томку не любит. Не спасает ее.
Он работает. У мэра работа сложная, - нравоучительно молвила Олеся.
Скоро отдохнет. Как завод закроют... Мэр наш молчит, трусит перед директоршей. Надо кулаком по столу стукнуть, власть показать. И невесту спасать! Она что – чужая невеста?!
Да куда он пропал-то? После собрания в управе не видать – тогда переругались и разошлись. Больше всего деду Цыбину досталось… Где Колесников?
Где-где… Спрашиваешь, где этот козел – ой, жених? Утонул он. В колодце. Среди голов и красных диворов… И у нас всех положение аховое… То ли еще будет, Леська!
Средняя Кулыйкина – добрая душа. Олеся не обижалась на Тамару за пристрастную материнскую любовь. Тихо отступала в тень сестер. Привычно втягивала голову в плечи. Не чудила как Машутка. Девчушка не совсем справная – хроменькая с рождения, и если присмотреться, то кривовата на один бок. Особо не красавица – лицо круглое (мамино), а нос папин (заметно расширяющийся на конце). Прочие собственные черты мелкие - глаза глубоко посажены, надбровные дуги нависают, губы узкие, бесцветные. Щечки пухлые, не окрашенные румянцем. Кожа бледная, и даже летом не загорает. Волосы пепельно-русые, тонкие, мягкие как пушок – не соорудишь из них прическу. Средняя длина до плеч. Челка коротко стрижена – выше середины лба. Облик бледный, чистый, словно умытый – не приукрашенный ничем. Не идет в сравнение с Тамариной яркой внешностью. Леся - тихая скромница. Настолько безответная, что даже Людмила не находила поводов к ней цепляться. Почему-то Людка решила, что хроменькой дочери суждена участь старой девы – в противном случае ей очень повезет. А самой яркой, удачливой в семье была, безусловно, Тамара. Имеющий глаза и уши с этим не поспорит. Средняя сестра везде – и в семье тоже – незаметна. Хорошо, что Варвара ее не заметила.
В Лесе чувствовалась неуверенность (даже без внешних причин). Она не смотрела в упор – вглядывалась украдкой и, поймав чужой взгляд, сразу отводила глаза, краснела. Никаких видимых талантов. За школьные годы ничем себя не проявила – просидела на третьей парте в третьем (ближайшем к двери) ряду. Не было претензий – ни к ней, ни у нее. Агния легко смирилась, что ее средняя внучка не заслуживает оценки выше тройки – ну, вот такая она. С Тамарой пробовала заниматься, подтягивать ее по математике, но все заканчивалось вспышками раздражения у бабушки – почему же так? или вернее, почему не так? Наделенная от природы яркой красотой девочка просто обязана быть яркой, одаренной во всем. В человеке все должно быть прекрасно – и душа, и тело, а Агния добавляла - и ум. Чем больше питаешь надежд, тем больше разочаровываешься. Язык не поворачивался, назвать красавицу внучку тупицей. Тамара мыслила конкретно, догматично, и неочевидные абстрактные материи и логические повороты ей не давались – как говорится, ни в зуб ногой. Но и ножки, и зубки чудно хороши. Агния отступила и замолчала. Разочаровавшись в Тамарином уме, бабушка не стала даже проверять, что там с Лесей – есть ли у нее, вообще… Нет – так нет, ну и что? она же девочка. Теперь посмотрим (и объективно оценим), что удавалось Лесе – она не обижалась, не конфликтовала, и внутри семьи и вне ее никому не была в тягость. Проявляла поистине ангельское терпение и незлобивость - великолепные качества! Агнии не мешало бы добавить – еще и ум, поскольку доброта – самое умное свойство человеческой натуры. Да, да, у Леси доброе (умное) сердце, хотя она никого не принуждала так думать.
Эта ее доброта обезоруживала людей. И не то, чтобы у Леси везде подруги (дружба строилась на ее безотказности). Устина Жадобина откровенничала с Лесей о своей симпатии к Петьке, а та сочувствовала. Леся в Утылве вхожа всюду. В ячейку Правого Блока ее привела опять же Устина, и тылвинские парни не возразили. Даже первые умники Лешка Имбрякин с Петькой Глазом со снисходительностью (и даже с симпатией) относились к девушке. Она умела быть полезной – ночами корпела в библиотеке, оформляя плакаты для митинга (раскрашивала гуашью паровоз, рисовала холдинг в виде главного буржуина в цилиндре и с сигарой и пр.), кипятила электрочайник, мыла посуду, постирала пыльное красное полотнище для его водружения на башню. На митинге Лесю не взяли в протестный круг – не девчоночье дело. Сексизм! И все же почему Людка считала, что ее средняя дочь не найдет себе мужа и не выпорхнет из родительского гнезда? Вопрос.
Сейчас сестры Кулыйкины в грустной тревоге. Тамара не расколдовывалась. Даже Машутка ее не растормошила, как ни старалась. Хотя именно младшая Кулыйкина способна отчебучить что угодно – например, прицепить фальшивый рыбий хвост или приятельствовать со сказочным корыльбуном, или крикнуть ведьме, что она ведьма. И наплевать! Но сейчас Машутка не скандалила и не плевалась – она как-то сникла. Девочка интуитивно чувствовала свое бессилие. А кто бы мог вытащить Тамару из ее помраченного состояния? Кто бы мог разбудить? И гадать не нужно – в сказках все указано. Спящую принцессу отрывает от сна принц своим поцелуем. Опять Колесников! Он пил эти дни и только напоследок протрезвел и уехал в Чагино. А покинутая Тамара падала в колодец. И некому ее удержать.
Отец давно потерял авторитет в Тамариных глазах. Еще мать приложила руку к развенчанию отца. Напрасно она! И напрасно Людмила думала, что имеет влияние на старшую дочь. Да, Тамара открыто не выпрягалась как Машутка – у той, что на уме, то и на языке. А Тамара обыкновенно немногословна – может, ума в ней не больше, но всего другого на поверхности меньше. Меньше пузырьков лопается. Завлекла ведьма наивную девушку. Пожалуй, лучшим выходом было выдать Тамару замуж. И ведь почти получилось… Где этот козел жених Колесников?!
Машутка права: ведьма словно загипнотизировала Тамару. Та следовала полученным инструкциям четко, как автомат. Но не совсем досконально. Она даже прочувствовать не смогла долю приятностей, что содержались в Варвариных инструкциях. Но обо всем по порядку.
Тамара сбегала в местный модный магазин, повстречала там владелицу Г.В. Авдонину. На Дюшу было больно смотреть. Нет, она не стала менее красивой. Темные с проседью волосы сколоты шпильками в старомодную прическу. Низенькая, плотная, удивительно женственная. Теперь ее красота звенела на страдальческой нотке – морщинки прорезались глубже, веки покраснели и подпухли, синяя жилка под горлом пульсировала. Смуглое лицо казалось мягким, вялым, каким-то отстраненным. Что-то чуждое притаилось в изломе бровей, в том, как приподнялись изящные ноздри, как проблескивали зубы во рту. Тем не менее, это была Дюша! Одета со спокойным вкусом. Ее вкус не в безупречном подборе цветов и фасонов, не в материальных возможностях, не в тщательном копировании модных тенденций – именно во внутренней гармонии, равновесии ума и сердца, чувств и мыслей, и в вытекавшем отсюда глубоком равнодушии к внешним признакам. Дюше безразлично, что на ней надето – и одежда не видна. Например, Леся Кулыйкина совершенно терялась на фоне платья - желтых горошин, зеленых стручков на синей клетке. Однако даже подобный аляповатый фон Дюшу не испортил бы – она осталась бы Дюшей. Сейчас же хозяйку бутика мучило другое.
Открылась страшная тайна. Кто отец Костяни – младшего Авдонина (старшие-то Дюшины дети носили фамилию Имбрякина). Мальчик родился уже после развода. Дюша была сама себе хозяйка. Работала на ТыМЗ на нижайшей должности – техничкой. Жила в Имбрякинской квартире. Бывший муж Вениамин Имбрякин женился повторно на Ларисе Нифонтовой, и в браке появился его третий сын Алексей. Хотя в свидетельстве о рождении Костяни в графе «Отец» стоял прочерк, в Утылве не сомневались в отцовстве Имбрякина – получается, у него уже четверо сынов. Богатства привалило! Дюша не претендовала на алименты, Имбрякин не оправдывался, смолчала и Лариса. Тылки пообсуждали повороты в семейной жизни, поохали и тоже успокоились. Потекли годы.
Теперь же Утылва поразилась из-за обнаруженного адюльтера. По наивным воззрениям аборигенов Дюша, даже будучи в разводе, считалась женой отца своих детей. А тут вон оно что! Костяню-то, выходит, нагуляла. Не от мужа. Имбрякин умер – некому попрекать в супружеской измене. Пострадавших нет. Прочих тылков формально не касается. Дюша ни у кого ничего не просила. Мужики ухмылялись, бабы чесали языками, наслаждаясь обличительством местной богатеихи. Это все так, мелочи. Зато два следующих обстоятельства задевали Дюшу за живое – за ее гордость и материнское чувство.
Дюша – успешная бизнесвумен в Утылве. Она здесь своя - не с чужой (рыночной) планеты. Всего добилась сама – без блата, жульничества, внезапного наследства или другого неслыханного везения. То есть, не благодаря, а вопреки. Благодарить должна была только себя. Дюшу слишком уважали за сметливость, приязненный характер, жизненную мудрость. Но и завидовали. Как ей удавалось годами вести свой маленький бизнес? держать магазин одежды и галантереи, успешно торговать, не вылететь в трубу. Не подвергаться опасности со стороны бандитских братков типа Тулузы, Бабая или даже ворпаней. Обеспечить старших детей с их семьями в Кортубине. Сделать евроремонт в трехкомнатной квартире в Кашкуке (пусть в старой двухэтажке), обставить дорогой мебелью. Выглядеть великолепно для своих немалых лет. Как возможно такое чудо?! Откуда взялись столь блестящие деловые качества? в среде ленивых, упертых тылков. Теперь пазл сложился. Дюша пользовалась щедрой поддержкой отца Костяни – наверняка Сыродь спонсировал ее магазин.
Эдак любой дурак может! не прогореть, даже если стараться, – хмыкали мужики.
Бабы чувствительно охали: каково бедной матери, когда сын вырос и ушел, польстившись на обещания бессовестного папаши? Ведь мальчишка-то ущербный умом – обмануть легче легкого. Никто не отрицал, что Дюша – хорошая мать. И теперь на нее больно смотреть.
В другое время (и в другом настроении) Тамара мечтала прийти в Дюшин бутик – объект притяжения и соблазна для всего женского населения Утылвы. С гордым видом и так небрежно выбрать чего-нибудь, не спрашивая о цене. Тем самым принизить хозяйку. Но сейчас ни молодую девушку, ни пожилую женщину не занимали подобные выкрутасы. Тщеславие слилось в дырку. Дюша встретила Тамару рассеянно, не задала вопросов, лишь махнула рукой: выбирай! заплачено…
Приятное занятие – выбирать наряды. Естественно, скромный Дюшин магазин не сравнится с модными брендовыми бутиками в торговых центрах Кортубина и даже с забитой шубами комнатой в Сыродиевском доме. Здесь проще и дешевле. Дюша заботилась, чтобы цены на ее товары были посильны для кошельков аборигенов. Ассортимент явно определяли не бренды (никто не ведал, что за зверь такой – бренд – не ворпань же). Для лета предназначались вороха одежды: футболки, майки, топы, купальники, шорты, сарафаны, джинсы, лосины. Вещи преимущественно ярких (даже каких-то кислотных) цветов, с золотистой фурнитурой, отделкой стразами, крупными надписями Adidas, D&G, Versace, Dior, Prada, Gucci и т.д. (во всю грудь или во всю ж…) и с ярлыками, на которых красовались китайские иероглифы. Безжалостно развенчаны практичные, невзрачные изделия Кортубинского ПШО (в чем щеголяли тылвинские бабушки – Агния и Лидия Грицановна). Городские девушки выбирали смелые открытые наряды, презрев дедовскую мораль. Тамара Кулыйкина по праву считалась одной из первых модниц Утылвы.
Тамара все знала наизусть в Дюшином магазине – что и где висит. Сама же здесь работала. Она сразу направилась к нужным стойкам. Пальцами перебрала маечки, юбочки, лифчики, свысока посмотрела на хозяйку. Дюша издала непонятный всхлипывающий звук – как рыдания сдавливали ей горло – и снова отмахнулась. Выбирай, что хочешь! Вот счастье-то… И что же могла выбрать неискушенная провинциальная девушка? То, что выбрала.
Справедливости ради (тылки всегда за справедливость) отметим следующее. Хотя Дюша подтвердила, что все оплачено, Тамара не кинулась, очертя голову, в безудержный шоппинг. Не надо переходить разумные рамки – поддаваться наваждению. Разум еще сохранился у Тамары (если не забыли, то ведьма ей голову не откусила). А чувства предательски изменили девушке. В таком помрачённом состоянии она ухватила с вешалок пару-тройку нарядов. Как сорока тащит блестящие вещи. При этом, не внявши Варвариному совету насчет достойного обрамления красоты и насчет естественности, что ценят мужчины. Не раздраконивать себя, не напяливать обдергайки (когда майки до пупка, а юбки лишь куньку прикрывают). Туфельки, а не стрипы, в которых стриптиз танцуют. Полезный совет! да что в нем толку. Тамара выбрала по привычке все короткое, яркое, декольтированное. Ни с кем не болтала – даже со старыми знакомыми. Покинула магазин, как и пришла. Следом заторопилась и хозяйка. Вообще, могло показаться, что Дюша явилась в собственный магазин лишь для того, чтобы обслужить одну клиентку – Тамару. Убедилась, что договор (заключенный не ею) выполнен. Дюша даже снизошла до объяснения своего быстрого ухода (дабы это не породило разные невероятные слухи – особенно в свете недавних событий) – постаралась выдвинуть самые прозаичные причины.
Мне домой надо. Нехорошо там. Жиличка меня тревожит.
Какая жиличка? Дамочка из Кортубина – племянникова супружница? Ты что, в квартиру пустила пожить? С деньгами трудно стало? Понятно, сейчас у всех в Утылве проблемы. У богатых жемчуг мелкий… Какие сейчас из тылков покупатели? с дырявыми карманами. Кризис. Дюш, и твой бутик прогорел? Жалко…
Сочувствие твое мне в уши льется…
Ну, все равно что-нибудь да купят. Вон Томка Кулыйкина отоварилась на сколько тыщ? И почему ты у нее денег не взяла? Сказала, что заплачено. Кто бы за меня заплатил…
Не вашего ума дело! Работайте.
Не нашего – так не нашего… Клиентов же нет... Или заскучала ты? Сынок-то к отцу ушел. Опустела квартира. Костяня не вернется. Он сейчас в Чагино с Танькой Веселкиной. Как взрослые в одной постели почивают. Сыродь обещал мальчишке, чего ты дать никогда не сможешь.
Дюша, не дослушав сочувственные речи, удалилась. Между прочим, она говорила правду (насчет жены Максима Елгокова). Достаточно умна, чтобы не врать беззастенчиво.
Важные приготовления Тамара успела совершить до своего первого рабочего дня в гостинице Мара. И ничего не сказала дома. Очень разумно. Людмила искренне желала дочери добра. В единодушном представлении тылков – удачного замужества. Как безнадежно отстала Утылва от прогрессивного мира, где женщина не домашняя курица и не самка, которая менструирует – не жена и не мать, не бабушка и не тетка. Она, прежде всего, ЧЕЛОВЕК (без привязки к полу, традиционным ролям, обязанностям, предрассудкам). Тамара не доросла до столь глубоких философских понятий, но ей хватило ума сообразить, что ее мать тоже не бессловесная… гм… просто не бессловесная, и лучше не давать повода ее словесам – подлинному словоизвержению. Еще Тамара предусмотрительно запихала обновки из Дюшиного бутика себе под матрац, заподозрив, что сестры будут допытываться, что с ней и почему. Назойливые прилипалы!..
Утром – к началу своей первой смены в гостинице – Тамара проснулась точно по команде и принялась наводить сказочную красоту. Положила на веки суперские тени – как вазелин с блестками. Начернила брови и ресницы, нарумянила скулы, обвела пунцовой помадой рот. Завила локоны, сцементировала их лаком. Выдохнув резко, напялила топик и набедренную повязку (юбку, если что). Взгромоздилась на каблуки. Критически обсмотрела себя в зеркало, вздернула согнутую руку над головой и поправила завиток.
К борьбе за собственное счастье всегда готова!!
Сегодня Тамаре выпало работать с напарницей Ларисой Имбрякиной. Ночь в гостинице отбыла Людмила, которая с утра пораньше, не заходя домой, потопала на огород. Это через подвесной мост и далее по берегу Кляны – дорога старая, можно пешком или на велосипедах, на автомобиле уже не проедешь. Ну, Кулыйкины машину никогда не имели. Глава семейства Кирилл Яковлевич мыслил технически и разрабатывал всякие технические штуки (нестандартное оборудование для завода), но вот чтобы непосредственно управлять механизмами… Да и пил он, и мечта о правах его не сдерживала. Уходя, Людка попросила напарницу.
Ларис, ты, пожалуйста, обскажи дочке, что и как. Пусть осмотрится. Поручи несложное. На ресепшене стоять, на звонки отвечать. Томка быстро поймет. Не дура… Да, прошу не забывать, что моя дочь – не уборщица. Грязь вывозить – не ее забота! Я бы осталась, но еще до жары надо на огород успеть. Все, пошла…
Исполню, не беспокойся - заверила Лариса.
Тамара в гостиницу опоздала. Неудивительно. Наряжалась и красилась особенно тщательно. И на высоченных каблуках не побежишь и быстро не пройдешь. Таким образом, пожаловала на работу почти к десяти часам. И нисколько не смутилась. Ее красивое лицо неподвижно и непроницаемо. Девушка никак не отреагировала на шуточки персонала про ее боевой раскрас и боеготовность. Кратко вымолвила.
Мне на ресепшен.
Да, Томочка, да, - Лариса проводила девушку на место, а сама вернулась к делам.
Сегодня в гостинице царила лихорадочная активность. Уборщицы трудились как пчелки. Освобожденные директоршей и братьями Клобами комнаты приводили в порядок. Вытирали пыль, поливали синие цветы, мыли полы, пылесосили ковры и паласы, проветривали. Меняли постельное белье, убирали вещи прежних постояльцев. У Варвары обширный гардероб. Помните ее наиболее удачные луки? Шелковый халат до полу – темно-синий, с серебряной вышивкой, пояс с кистями, рукава до локтей. Тонкое кружевное белье. Брючный костюм из роскошного серого джерси с вплетенной блестящей ниткой люрекса, синяя атласная блузка с жемчужными пуговицами. Простецкая мешковатая джинсовая куртка и короткая синяя юбочка. Настоящие драгоценности (на серьгах, брошах, перстнях, кулонах с удивительным постоянством воспроизводился растительный орнамент – листья и стебли, и цветы триллиум), еще яркие пластмассовые клипсы и браслеты. Гора дорогой косметики, пузатый, с пульверизатором, флакон синего стекла с оригинальным кислым парфюмом. У Клобов итальянские костюмы, рубашки, галстуки, золотые запонки. Все вещи в наличии, что странно.
Создавалось впечатление, будто таинственная троица в одночасье взяла и испарилась (как пузырьки испаряются на солнечном свету). Директорша и ее клевреты именно испарились, а не ушли, потому что вся их одежда лежала в гостинице. Они могли уйти только голые. Что абсолютно невероятно. Даже чудесато. Как может женщина бросить свои вещи (дорогие для ее кошелька или для ее сердца). Варвара захватила с собой только большую серебряную брошь аграф с растительным узором – очевидна, дорожила ею, несмотря на повреждение (выпал целый фрагмент – один лепесток у центрального триллиума). А ворпаням, вообще, зачем одежда? у них рыжая шерсть.
Имущество исчезнувших злодеев сложили в коробки. В целости и сохранности. Никто не позарился даже на последнюю пустяковину – запонку, сережку, бант, набойку от Варвариных туфлей, обрезок кроваво-красного ногтя. Настолько одиозная репутация у директорши. Коробки вынесли в кладовую на первом этаже, заперли дверь, ключи вручили Ларисе. Понадеялись, что даже кислого духу не останется в гостинице.
Тамара в общей суете не участвовала. Изобразить минимальную заинтересованность не пыталась. Девушка заняла место на ресепшене, и уже ее было не сдвинуть оттуда – застряла намертво. Полукруглая стойка поднималась высоко – под стоящего человека. Тамара, слегка наклонившись, положила грудь на столешницу из искусственного камня – в глубоком вырезе топика образовалась соблазнительная ложбинка. Все смотрелось эффектно – бюст, голые плечи, накрученные локоны. Пальцы с сиреневым маникюром бесцельно постукивали по камню. Вот так Тамара простояла часы на каблуках, не меняя позы. Она ждала. И дождалась!
Черный Audi олигарха Сатарова припарковался к гостинице.
***
На аккуратно подметенном тротуаре перед гостиницей Мара, на фоне клумб с красными тюльпанчиками и припаркованного черного Audi произошла приятная родственная встреча.
Дэник! Ты приехал… - худенькая девушка в шортиках с возгласом бросилась на шею наследнику олигарха. – Братик, люблю…
Владка! – Дэн потерся щекой о щеку кузины. – Я скучал! Когда мы с тобой виделись? В Москве на Новый год.
Да, хорошо потусили… И теперь я рада, что ты приехал!
Ну, я не мог не приехать. Узнал, как вы тут отжигаете… Ты правда на башню лазила? С ума сойти! А если бы… если бы ты упала с башни?
Правда! Офигенно было! Чуть не описалась…- от прилива чувств девушка даже слегка пританцовывала. - И я так упала – или же нет… Не помню. Очнулась – лежу на земле. Руки ноги целы, пусть и дрыгают. В голове синий туман… Как видишь…
Вижу, Владка, вижу. Отчаянная ты.
Не больше остальных. Я тут с местными ребятами познакомилась.
С волонтерами, как бы? Друзьями Вано? Везде друзей находит. Чтобы и в огонь, и в воду – и в киоск за пивом и сигаретами… - с тонким намеком прокомментировал Дэн.
Нет. Волонтеры или нет – я не вникала. У них какая-то ячейка. Библиотечная, что ли? Собирались в библиотеке. Ну, не суть… Они Молодой Гвардией себя называли – книжка толстая есть в библиотеке, в красной обложке…
Ах, вы книжки читаете? Про войну? из школьной программы? Культурно проводите время. Владка, ты ли это? Тетя Тая силком сажала уроки учить. Она тебя в школу, а ты на дискотеку в Сталькон…
Ниче не читаем, - Влада отмела насмешку. - Мне учебы хватило! Каникулы скоро. Зачем голову забивать.
Каникулы скоро, но не настали. А ты не в школе, а здесь.
Из-за папы. Мы к нему поехали в Утылву. Маме сообщили, что папа совсем плох – ему кот спину расцарапал. Мы так думали…
Дядя Максим плох? Ну, дела-а… - удивился Дэн.
Ты не слушаешь! В порядке папа. Спина ему не мешает. На рыбалку съездил. С ночевкой. Костром провонял. Грязный, небритый. В галошах ходит как заправский рыбак. Мама его из квартиры выгнала.
Из какой квартиры?
Из бабушкиной, - кратко и точно, что Владе не свойственно.
Не понял. Дядя Максим теперь на улице ночует? Сурово, хоть и в галошах…
Нет, конечно. У майора. Не смейся. Настоящий майор. Белый-белый – с волосами и бородой. Добрый Дед Мороз. Приютил папу. Временно, пока мама не смягчится...
Дед Мороз или майор?.. Ясно. Родители разбежались, свои проблемы решают. Как все знакомо… А ты, ребенок, без взрослого контроля. Вот и чудишь. Башня – это круто. Даже боязно за тебя стало…
Я давно не ребенок! – Влада топнула ногой. - Тут с таким парнем познакомилась. Я тебе его покажу. Пойдем, Дэн.
Пойдем, сестренка. Но учти – я не альпинист… И куда пойдем? В библиотеку?
Представь, милиция запретила там собираться. Ключ отобрала. Тех, кто не внял предупреждению, пригрозила штрафовать.
Ах, уже и милиция вмешалась? – подхватил Дэн. - Накличете беды! Сначала предупреждение, потом штраф и тюрьма. Не успели с Вано и киоском расхлебать, а вы по новой... Что Вано против курения – молодец. В библиотеке полно книг – бумага вспыхнет легче пластика. Пусть даже вы и не хотите пожар устраивать.
Так никого же не арестовали. Лишь грозились. Лейтенант Жадобин грозил. Но всех выпустил из камер. И флаг до сих пор на башне висит.
Библиотека в башне? Хочу посмотреть вблизи. Пощупать своими руками. Вдруг, иллюзия? Не только флаг…
Скептик ты, Дэн. Чтобы пощупать, надо подняться, скобы пересчитать - перехватить. Один парень, спортсмен разрядник, не смог. Сорвался и упал… Хорошо, не успел высоко залезть.
Ты будто бы не упала? – Дэн ощутил, что несколько уязвлен.
Не помню, как… Потому, что если метров сто от земли, кислороду мало. В голове завихрения.
Лишь сотня метров? Мало. Давай сразу тысяча и даже несколько тысяч. Прям стратосфера. Скафандр нужен. И специальный шлем. Чтобы мозг защитить.
Опять смеешься? У меня галлюцинация была. Как по-другому сказать? Чудеса, - эти слова совсем непонятны.
Головой больно ударилась, Владка?
Еще до того, - Влада не обиделась. Разве тот, кто не лазил на башню, может обидеть того, кто таки залез? Девушка рассказывала дальше. - Наверху на башне, прежде чем упасть. Типчик один явился. Странный – престранный. Не поймешь, старый или молодой. Весь желтый – как желтой пылью посыпан с ног до головы и до кончиков крыльев. Брюшко у него. Когда крыльями машет, ветер свистит. Местный феномен – корыльбун.
С крылышками? И шестикрылый серафим на перепутье мне явился… - не зря Дэн слыл в школе ботаном. Книжки ему случалось почитывать. - По программе какого класса стих? девятого? А ты в каком?.. гм… числишься. Точно с головой того… Ты дружка своего Лешеньку описываешь? Желтый он от курения? Совсем обкурился? Но тебе всегда нравились спортивные парни, а у него брюшко... И этот Лешенька – он на самом деле существует? или галлюцинация? Ты ведь привираешь, Владка!
Я не вру! про корыльбуна. Я ему даже благодарна – он меня спас… - клятвенно заверила Влада.
Так ты с ним из благодарности подружилась? Несмотря не брюшко.
Сегодня договорились встретиться. Не с корыльбуном. С Лешей и его приятелями. Пойдем до места. До горы Казятау. Переводится, как козлиная гора. Издавна коз пасли. Живописный пейзаж – Кама писала. Памятник видишь? Вон над частными домами поднимается. Самая высокая точка в Кашкуке, а так поселок почти весь двухэтажный…
Памятник? Фигура с раскинутыми руками? Греческая богиня? Одеяние на ней греческое, Драпировка волнами… Что у нее в руках?
Не богиня. Родина. Символ, - растолковала Влада, что сама узнала. - Держит сноп какой-то, лентами перевязанный. Букет из диворов, которые сама взрастила и людям отдала. Легенда Пятигорья… Памятник здесь всегда стоит. И в любом городе имеется. Прогуляемся дотуда, Дэн?
До памятника на горе? Давай. Повидаюсь с твоим парнем с крылышками. Если Вано ему еще желтую физиономию не разбил.
А дядя Гера? – вспомнила Влада.
Он всегда занят. Дела. Даже сюда дела привели – не сам приехал. Расскажу тебе чего – покушались на нас… - Дэн начал повествование, дабы показать, что ему, не побывавшему на башне, тоже довелось испытать.
Так болтая, кузен с кузиной отвернулись от гостиницы и пошли пешком. Не по Проспекту космонавтов, а чтобы срезать, завернули за двухэтажный барак – единственный здесь отремонтированный и покрашенный. С новыми окнами, снабженными белыми алюминиевыми жалюзи, с входной табличкой, на которой поблескивали буквы – много букв и строчек, среди них читалось «Межрайонный отдел по ветеринарному и фитосанитарному контролю Управления Россельхознадзора по Кортубинской области… качества зерна и семенного контроля…». Миновав солидное учреждение, Дэн и Влада направились все к тому же двору по улице Коммунальной, 6 – к месту, изначальному в Утылве. По дороге Влада тараторила, не умолкая.
Ребята интересные. И парни, и девчонки. Я уже говорила - ячейка у них.
Про девчонок согласен. Руку отдам на отсечение! На рассечение даже не нос. Сказочные королевишны. Мы на Негоди удостоились лицезреть. Наша охрана так и пала – и до сих пор лежит… - это еще Дэн не видел Тамары на ресепшене (добавим – и не увидит, что к лучшему).
…и парни. Я тебя познакомлю. Правда, Леша немного старше…
Немного – это насколько?
Чуть-чуть. На год примерно. Школу заканчивает. Между прочим, лучший ученик! Отличник. Особенно по математике.
По математике? Тогда давай посчитаем. Не на год и не на два. Три – это ближе. Восемнадцать лет ему должно быть - а нет, так будет. А тебе?
Забыл? Уже почти шестнадцать.
Почти через сколько месяцев? Почти через год?
Дэн, ты чего привязался? Допрашиваешь!.. Леша мне нравится. Он очень умный, сильный, высокий, мужественный. Он на башню флаг поднял. Не кто другой, а он.
Влюбилась! Покраснела, Владка?.. Вано что говорит? Он тебе позволяет амуры крутить?
Он тут сам с девчонкой, которая еще младше. Интересная тыловка – рыженькая, в желтом сарафане, с белым котом.
Рыжие? Местные аборигены? Сгораю от любопытства. Развлечемся, сестренка! Коз попасем…
Мы не развлекаемся, - строго прервала Влада. - Абсолютно серьезно. Из-за флага на башне твой отец сюда приехал. Леша именно этого добивался. У него вышло!
Уж как папа зол, как зол… Губернатор тоже зол. С него станется вертолет вызвать и ваш флаг содрать. Папу от работы оторвали. От проклятого холдинга.
Тылки жалуются, что их тоже от работы избавили. Завод закрывают. И целый город, - парировала Влада.
Не гони. Как можно закрыть город?
Вот и спроси дядю Геру. Я на Лешиной стороне. Потому что он прав!
Разумеется, твой ненаглядный Лешенька! Ты за ним и в огонь, и в воду. И на башню, и с башни…
Дэн с Владой незаметно за беседой достигли улицы Полевой – первой, что пересекала Проспект по ходу их движения (вторая – как раз Коммунальная). Влада кивнула на двухэтажку (обшарпанную, как и все соседние дома – не идущую ни в какое сравнение с помещением Россельхознадзора).
Библиотека. Но нам не туда. Дальше, - повела Дэна. Куда? в пасть синей ядки?
В то же самое время, когда кузен с кузиной огибали справа россельхозовский барак и входили в зеленый двор, другая парочка торопилась им навстречу и тоже совершала обход – тоже справа по ходу своего движения. Т.е. означенный барак был обойден практически одномоментно, только с разных сторон. В описанных действиях присутствовала четкая синхронизация. И состав участников: там и там юноша и девушка – только разные. Судьба распорядилась, что они не столкнулись нос к носу. И не встретились родные брат с сестрой. Впрочем, даже если бы встретились, это ничего не изменило бы. Эндшпиль для всех приближался.
Настал черед перенести внимание на вторую парочку – она тоже здесь не маловажна. Русоволосая тыловка в желтом сарафане маленькой, но железной рукой тащила крепкого спутника с синей челкой до подбородка (его яркий отличительный признак). Парень шел послушно, осмеливаясь возражать лишь на словах.
Машутка, куда мы идем? Зачем? Договорились ведь собраться на Казятау и обсудить планы. Это я понимаю. Разумно.
Планы подождут. Можно сказать, судьба человека решается! И его дивора. Не до умствований! Спасать надо. Больше некому.
Кого решается? И как некому, если мы идем… спасать?..
Мою сестру. Она тоже человек. Сейчас навовсе лишится своего дивора. А это ужасно – головы без тулов… Если бы ты видел… Да знаю, знаю я! Томка – дурища твердолобая. Тупая и упрямая как баран… Почему баран? На что польстилась! Утром сегодня красилась, наряжалась, накрутила кудри как баран. Юбку специально не надела. Приготовила себя на блюде. Олигарху баранинку откушать. И пропадет как дура…
Баран – мужского рода. Тогда уж овца… В любом случае она взрослая. Каждый решает сам. У нее своя голова на плечах – твердая и кудрявая.
Нет у нее на плечах ничего! Видимость одна там… - кипятилась Машутка.
Чего нет там? Кудрей? Пусть гладкая прическа…
Головы у Томки нет. Лишилась. А мы позволили!.. Ты должен мне помочь, – переливчатый взгляд устремлен прямо на парня.
Да я… как бы не против… Ты же не предлагаешь ничего радикального?
Сделаешь, что я скажу, - тон безапелляционный.
Погоди, - Иван предпринял попытку очнуться. - Куда ты меня тащишь? Имею право знать. У меня очень неприятный опыт. Теперь я прежде думаю, а потом делаю. Медленно и неудобно, но чего уж…
Медлить нельзя! Права какие-то сочинили и тешатся ими… Вот Томка подумала, что это ее право – что хочу, то и ворочу. Захотела продаться! Да по какому праву, я спрашиваю?! – Машутка с неожиданной и поистине чудесатой силой дернула парня за руку. Он вскрикнул от боли.
Не спрашива-а-ай! Ай-ай! Я согласен… Только одно. Я ничего поджигать не буду. Даже ради твоих распрекрасных переливчатых глаз. Уже понял, чем заканчиваются благие намерения. Столбиком. Как полыхнет!..
Ах, столбиком? Вано! Не стой столбом. Сейчас заходим и… - у Машутки язык заплетался от ярости. - От тебя много не требуется. Никакие столбики. Оставь их себе. Заходим и действуем. Ты способен действовать решительно?
Я? Н-наверное…
Тоже мечтаю убедиться! что не сдрейфишь...
Я готов. Куда идем? – Иван внутри собрался.
Пилядь! В гостиницу, где сейчас Томка задницей крутит... Наплевать на права! Наплюем и войдем. Увидим Томку и выволочем ее оттуда – да хоть за волосы. Силушки у тебя хватит!
Сумасшедшая! Это называется похищением. Лишение человека свободы наказывается… Короче, немало дадут. Мне еще за киоск приплюсуют. Сяду молодым, а вот выйду…
Томке хуже придется. Навсегда в толпе голых черепов.
Да почему голых? Пусть юбку не надела, но остальное…
Трусишь? – Машутка взмахнула сжатыми кулачками.
Эх, была – не была. Не страшней же, чем с башней и ворпанями.
Рада, что до тебя дошло. Нам сюда – Машутка ткнула пальцем в двухэтажное здание с пластиковой входной группой, красными тюльпанчиками и припаркованным черным Ауди. – Бояться нечего. И некого. Ведьмы там нет. И ее приспешников. Ведьма в гнездовье спряталась, синие лепестки захлопнула, как челюсти сомкнула. Самое время для нас. Есть шанс уцелеть.
Ты рассуждаешь, будто война. И ведьма, если не ошибаюсь, исполнительный директор вашего завода. Здесь важная фигура. Это - отвлекаясь от ваших сказок, - Иван говорил и понимал, что говорить бесполезно. Безумство заразно. Машутка – ходячая зараза.
Отвлекайся – не отвлекайся, все равно голову откусит. Ты на Томку погляди! Прямо сейчас и поглядишь…
Ужасно смотреть на безголовых девушек. Разве что без юбки…
И не гляди! Не смей! У Томки жених есть. А у тебя…
Понял. Стало еще непонятней. Вопросительный знак – столбик с загогулиной...
Входим!!! Не стучись деликатно. Мы не просителями явились. Толкай дверь на себя!
Машуткин кавалер приказ исполнил. Точно голову потерял. Безумие, повторимся, заразно. Утылва – зона заражения. Тылки – распространители.
Точно безумство. Подкралось тихо в виде синего тумана, напахнуло кисло. Не избежать вдохнуть это синее марево. Однако Машутка настроена воинственно. Настоящая дивья девочка! Ее глаза переливаются чудно и видят ясно, не подергиваются синей дымкой наваждения. Ведьма со своими чарами бессильна. Но Варваре многое удалось в Утылве. Поработала усердно. Волшебное превращение вот прямо сейчас. Синий туман клубится по кашкукским улицам, раскачиваются и стонут тонкие ветви, крадутся рыжие звери. И громко – прям оглушительно для вздернутых нервов - стучит незакрытая форточка на втором этаже по адресу Коммунальная, 6 (бабылидиного дома). Ветер треплет забытое на веревках белье. Но это только кажется. Все призрачно, зыбко. Наваждение – это наш привычный мир.
И это еще ничего (вернее, не НИЧЕГО). Сказочно, чудесато, но можно пережить. Прибавилось нечто иное. Совершенно чуждое. Подлинное безумие хуже Варвариного – без человеческого ума и сердца, без смысла – проникало в Утылву. Когда тьма из безликих черепов в страшной древней легенде сменяется организованной массой из современных страшилок – сухих показателей ликвидности, рентабельности, оборачиваемости активов, рыночной стоимости и пр. Люди – один (далеко не самый важный – не самый ценный) показатель. И все это в совокупности решает: жить или умереть заводу и маленькому степному городку. Как так? Утылва перестанет существовать и повторит судьбу заброшенных хуторов. Тылки лишатся наследства своих предков. Прекратится род людской в Пятигорье.
Это даже не несправедливо – это бесчеловечно. Экономически обоснованно. Кривошипные ножницы ТыМЗ не выдерживают конкуренции. Значит, они не нужны. И здешние люди. Не нужно их убеждать, идеологически обрабатывать, заставлять, сажать в лагерь или в дурдом, расстреливать. Не нужно тратить время и ресурсы. Наплевать. Люди не нужны. Никакие – не хорошие и не злые (даже такой матерый злодей, как Гранит Решов). Не нужен никто. Что же дальше? НИЧЕГО.
Даже Энгру не в восторге. Он отступал от своего плана - отозвал слуг ворпаней. Клобы покинули завод, скрывшись в усадьбе в Чагино, бросили Варвару без поддержки. Это обещал Сыродь Щапову? Может быть. Обнадеживает.
****
В отсутствии топ-менеджеров ТыМЗ бразды правления захватил Поворотов. Пронырливый медвежеподобный субъект. Хотя он и не рассчитывал, и не собирался, но если такая возможность представилась, то грех не использовать. При этом Поворотов мудро осторожничал. Относительно Тамары он, очевидно, получил распоряжение раньше. Девушку никто не трогал, не возмущался ее бездействием. Ей предназначена собственная роль.
Все входящие в гостиничный вестибюль мужчины – и приезжие, и тутошние – замирали на пороге, замаслив взор. Сногсшибательная красотка на ресепшен! Лицо красиво и странно – как бы нарисовано ярким макияжем – тенями, тональником, консилером, румянами, помадой и пр. Напудренная кожа конфетно-розовая. Ресницы мохнатые от многослойной туши. Блестки на веках – это что-то! Неподвижная неестественная красота. Словно на ресепшен стояла идеальная кукла в человеческий рост.
Коварная Варварина задумка должна была исполниться! Если не удалось захомутать Утылву – тогда кортубинского олигарха. Девушка – прелестная ловушка для Генриха, обладающая помимо прочих достоинств еще и соблазном новизны (который Варвара в глазах Генриха утратила). Устоять невозможно. Однако в Пятигорье никто ни в чем не мог чувствовать уверенность – ни нормальные люди, ни тылки, ни олигархи, ни ведьмы и даже не боги. В яркую, разноцветную ткань реальности органично вплеталось наваждение. Например, если бы Энгру был уверен (начиная с того, как сотворил здешний мир и впервые прокололся – точнее прокололась Кама с влюбленной парочкой на Марае), то вмиг прекратил бы нашу историю. Но Энгру тянул и продолжал на что-то надеяться. Так ведем себя мы все, очутившись в Пятигорье – в сказке. Варвара – не исключение. И ее сейчас нигде нет.
За дорогу Генрих измучился – надо было отыскать вздорный повод для визита в здешнее захолустье, протрястись по степи, пережить покушение (больше оскорбительное – картошкой), выслушать бред начальника коммерческого отдела ТыМЗ, потерять свою охрану и лишиться чувства безопасности. Всего этого очень много даже для олигарха, не говоря уж о простом смертном. А Генрих – не бог, он человек. С глазами, ушами – с головой и чувствами. С обыкновенным телом – не гранитным. Войдя в гостиницу, Сатаров, конечно, заметил Тамару (не мог не заметить), но ограничился кратким любованием. Тем более ничего не комментировал. Оценил девичьи прелести, но сделав над собой усилие, оторвал взгляд, начал подниматься по лестнице. Поворотов сопроводил почтительным взглядом олигарха – его вид с тыла (густоволосый затылок, облаченные в итальянский костюм спину, ягодицы, ноги) и, дождавшись, когда на втором этаже скрипнула дверь, вернулся к ресепшен. Ворчливо выговорил Тамаре.
Чего стоишь? Замерла как кукла. Могла бы улыбнуться или чегой-то сказать… Нет, лучше не говори – только улыбайся… Эй! слышишь меня? Через полчасика отнеси гостю обед. На подносе, цивильно. И со своими фокусами подожди, пока мужик поест. Что у вас наготовлено? Лариса!
Согласно утвержденному меню, Руслан Афанасьевич, - испуганно оправдывалась Лариса Имбрякина.
Она тоже была на посту – на ресепшене. Светловолосая женщина в гостиничной форме. Коричневый халатик изящно облегал ее стройную фигуру – где надо, собирал складки и, где надо, не топорщился. Несмотря на застенчивость, что заметно сковывала Ларису, в ней ощущалось столько мягкости, неосознанного очарования. Даже грубиян Поворотов сбавлял тон при разговоре - тише и приветливей.
Да, как водится. Салат с тигровыми креветками, томатный суп с моцареллой, язык говяжий с овощами, хреном и зеленью, расстегай с рисом и яйцом, спагетти с беконом и шампиньонами, оладьи из кабачков, пирог с яблоками и корицей, ягодный морс, чай – Лариса с запинкой читала из меню.
Все? Этим же убить можно. У господина Сатарова второе покушение за день. Шутка. Подайте в лучшем виде. Не опозорьтесь. Пусть эта кукла поднос оттащит. Ты ей дверь придержи, подстрахуй. Сама в номер не входи – не мешайся.
Поняла, Руслан Афанасьевич, - мелко закивала Лариса.
Ну, то-то же! А как олигарху унесете, так и мне накройте – хоть вон в баре. Проголодался я, аж в кишках болит. Не знаю, какие у вас порции, но мне двойную. Всего по двойной!..
Водочки? из холодильника. Или коньячку?
На службе нельзя – решительно отклонил Поворотов. - Угораздило же барину приехать. Разыграем спектакль – и закончится он ничем. Тогда и выпьем!
Как скажете, Руслан Афанасьевич. Только…
Чего еще? – начальник выразил неудовольствие. - Чем вы здесь недовольны? Работа чистая, не тяжелая. Станки не пилите, не таскаете железо на горбу. Вдобавок зарплату получаете. Хотя гостиница, как пропали директорша с Клобами, пустая стоит, то есть обязанности у вас уменьшились. На заводе людей сокращают, а у вас расширение штата – нового человека взяли. Прям не человека, а куколку на загляденье!
Руслан Афанасьевич, зачем взяли-то? Неприлично это. Девушка молодая, незамужняя, наивная. Она ничего не сознает, и с головой у нее…
С головой? Не беспокойся. На месте голова. Не откушена. И голова ее не требуется. Красивая, и ладно!
Мать ее знает? Людмила?
Чего знает? Что дочь на работу взяли? Конечно, знает и радуется! Ларис, ты это прекрати. Девчонку никто сюда силком не тащил. И хомут как на лошадь не надевал. Сама прибежала!.. А Людка твоя про всех все знает. И языком чешет без толку. Про чужих знает, а про своих родных… Как сапожник завсегда без сапог. Но не наше дело! Повторяю – не вмешивайся. Иди и займись обедом. И кофе свари.
Сейчас сварю.
Так иди и вари. Я пью черный. И сахару побольше… Ну? На ногах переминаешься…
Я отпроситься хотела…
Без ножа режешь, Лариса! И не думай даже. Некем тебя заменить. Не куклой же… Если бы раньше предупредила, Людку задержали бы на работе… Нет, ее бестолковости не нужно.
У меня причина…
Уважительная? Как у директорши? Исчезла, наплевав на все – даже на то, что она пока еще высокий пост занимает. Заводом руководит… Вот и доруководилась! Баба, одним словом… Только что Сатаров меня распинал – за наш бардак. И за флаг на башне. Потребовал созвать собрание. Где ж я ему возьму? Народ ленивый, бестолковый… Ты еще тут – тебя не хватало. Отпрашиваешься? Из-за Лешки? Поздно! Вырастила сыночка! Мучайся теперь…
Руслан Афанасьевич, я из-за другого… мучаюсь… Ребят милиция отпустила. Леша дома.
Известно. Начудили детки, а отвечать кто будет? Дядя. Этот дядя – Поворотов. Бедный я. Все шишки валятся. Митинг с мавканьем, ячейка неправого Блока, плакатики против властей, флаг, журналист со статьей про кризис, губернатор и, наконец, олигарх собственной персоной. Да, ворюгу Пятнашкова забыл упомянуть – и он на меня валит. За что? Ты вот отпросилась и пошла домой со спокойной душой…
Значит, отпускаете?
Еще чего! У тебя когда смена заканчивается? В восемь вечера? Тогда и пойдешь с чувством исполненного долга. И мы все пойдем… к черту! – конец Поворотовской фразы звенел искренностью (похоже на Варварины серебряные колокольчики).
Руслан Афанасьевич, мне очень нужно. Неладно дома…
А что такого? Про сына ты уже поведала. Отпустили его из милиции. Счастливо избежал… Урок твой умник не выучил. Его ячейка дальше замышляет. Что именно? Дознаемся!
Леша? Окститесь, Руслан Афанасьевич. У мальчика любовь… - Ларисин умоляющий тон.
Вот про любовь его… Скажи-ка, дорогуша, правда это или нет. Слышал я, сынок твой – вожак наших борцунов за правое дело – новую подружку себе завел. Быстро он директоршу позабыл, а Варвара стерпела. Чудно очень! Пятнашкова не отпустила – повязали его ворпани перед канадской границей и вернули в Утылву, и он со страху порядочных людей топит в Негоди. Мерзавец!.. Я не про твоего сына, а про Пятнашкова… Видать, Лешкина подружка не робкого десятка – отбила парня у ведьмы. Не местная. Якобы племянникова дочка – внучка покойной учительницы. Вместо юбки в шортиках ходит… И в милицию она бегала Лешку выручать. Ты, Лариса, гляди! Бывают девки – оторвы... Еще сплетничают, что с флагом она же Лешку подбила и даже на башню лазила вместе с ним. Не получилось бы так, что сынок твой из огня да в полымя. Сперва директорша, потом кортубинка…
Удивило, что эдак про директоршу говорят? и кто? ее непосредственные подчиненные! Совсем страх потеряли. Несмотря на простецкий облик медведюка, Поворотов всегда чутко держал нос по ветру. Только раз его нос (не буквально) расцарапали – когда увольняли с завода, но та история в прошлом. Теперь по отношению к Варваре у Поворотова пиетет пропал. Бульк. Или знак верный. Кого бояться-то? Роковая госпожа Пятилетова исчезла, даже синий халат не взяла. И навряд ли вернется. Чудненько. Теперь для Поворотова главное – улестить, обработать олигарха, дабы не пойти вслед за опростоволосившейся директоршей. Последнее в планы начальника СБ ТыМЗ не входило. Размышления Поворотова прервали горькие всхлипывания Ларисы.
С сестрой неладно, Руслан Афанасьевич…
С красоткой Ирэн Адлер? Так, кажется, Килька Кулыйкин ее титуловал, а себя чуть ли не английским лордом… Теперь в Килькиной жизни нет ничего английского. И ничего путного тоже нет. В бараке Мобути, вообще, мало что имеется. Дед по-спартански существует. Но совесть свою не пропил, сохранил свое сокровище - овальный спецзнак с фигурой солдата в каске на фоне красного знамени и внизу надписью ХАСАН 1938… Молодец дед! А Килька с наглой рожей вселился...
Руслан Афанасьевич, я за сестру тревожусь. Приехала и совсем загрустила.
Лариса сама грустно увяла – ее светлые волосы упали на щеки, кожа побледнела до синевы, голубые глаза смотрели грустно и терпеливо. Тут любое сердце бы разжалобилось, но только не у Поворотова.
Грустно. Чемодан с вещами потеряла. С заработков голая вернулась. Ваша семья нуждается. Не обижайся, Лариса, но ты пашешь, а сестра твоя в красной юбочке порхает. Стрекоза! корыльбунья подружка.
Не наговаривайте на Ирэн. Приболела она. Лежит, не встает уже несколько дней. Не ест, не пьет, повернулась к стенке и молчит.
Ах, молчит? Кто тогда придурка Костяню – Дюшиного отпрыска – подучил картошкой в олигарха кидаться? Ирэн ему показала с балкона.
Она не в олигарха кидала, а в Федьку Цукова. Обидел он ее. Ругался непотребно. Ирэн вспыльчива, но отходчива.
Так Федьку отходила, что у него брюки треснули. Как ни крути, а Ирэн везде виновата. Белая и пушистая.
Она не хотела! Само получилось…
Хотела или не хотела, но олигарх из-за покушения теперь страшно зол. И невинные люди страдают. Это я страдаю! – Поворотов с праведной обидой повысил голос.
Руслан Афанасьевич, сестра тоже… страдает… Но не говорит. Просто сил у нее нет. Исхудала, истерзалась… Душа болит. И так бывает…
От душевной боли пусть коньячку тяпнет. Или как Витька Пятнашков – метаксу. Если же это не поможет, тогда не знаю… Тогда к врачу.
Врачи говорят, что есть особое состояние упадка. Депрессия. Человеку ничего не надо. И помощь не нужна. И вот как ей тогда помочь? Родным что делать?
Мудрено слишком. Разве в больших городах, а у нас в Утылве… Аристократка она, что ли? Леди Ирэн!.. Безделье всегда во вред! Нельзя всю жизнь порхать. Работать, вгрызаться! На заводе штамповщицей или травильщицей, маляром или учетчицей. Нет, учетчиц уже погнали. Тебя ведь уволили, а ты кто?
Табельщицей была в сборочном цехе. Перед тем – бухгалтером.
М-да, цех тот давно не собирает… Но ты же не сдалась! Не впала в эту… как ее… в депрессию. Жаль Ирэн. Сейчас Утылва ничего не может предложить королевишне. Для всех тылвинских королев даже у Сыродя шуб не хватит. С работой - швах и мав. А будет хуже… Иди работать, Лариса, не морочь мне голову. Отлежится твоя сестра – и поговорим.
Спасибо, Руслан Афанасьевич.
Пока не за что. Давай, гони эту куклу Тамарку. Олигарх проголодался. И я поем…
Тем временем господин Сатаров скрылся в своем (бывшем Варварином) номере. Испытал облегчение, достигнув конечного пункта путешествия Кортубин - Утылва. Это большая удача, поскольку Генрих не в курсе сложностей и тонкостей текущего (и всегдашнего) момента в Пятигорье. Никакие ворпани дорогой не напали. Олигарх – не по чину добыча для них, даже рыжие злодеи вынуждены соблюдать субординацию (плевок – пустяки, не считается). Энгру поумерил рвение своих слуг. Обещание выполнял. И переговорщики со стороны тылков, и высокопоставленный визитер из Кортубина - все без различия рангов и званий - получили краткую передышку.
Генрих прошел в подготовленную для него прохладную комнату. Соседнее помещение (где раньше жили Клобы) предназначалось для младшего Сатарова (Дэн исчез и долго не появится). Внутри царил полумрак из-за плотных штор. Вся обстановка в излюбленном Варварином стиле – здесь и в директорском кабинете на заводе тяжелая мебель (металл, кожа, дерево, покрытое натуральными маслами), ковер с длинным мягким ворсом (по нему идти как в густой траве заплетаться). В дальней стене угадывался дверной проем, ведущий в спальню, и там – очертания огромной кровати, которой только королевского балдахина не хватало. Но Генрих споткнулся взглядом на предмете меблировки, что был гораздо ближе. Синий трехместный (или четырехместный?) диван анатомически выверенной конструкции, на крепких ножках из массива дуба. Олицетворение солидности и комфорта. Ауру старины поддерживали классические пропорции, отделка состаренной винтажной кожей, сотни забитых вручную гвоздиков. Такие роскошные модели раньше изготавливались для дворцов, министерских офисов, джентельменских клубов, особняков. Можно предположить, что подобный диван (из уцелевших дореволюционных образцов) в минувшем веке стоял – нет, не в персональном коттедже майора Г. Решова, но в служебной резиденции начальника ИТЛ№9 (это не невероятно). И уж ни в какое сравнение не шел с синим скрипучим инвалидом советского мебельпрома в бабылидиной квартире. Вообще, любопытно, откуда Варварин диван? Генрих смотрел на него и, естественно, не догадывался о занятиях госпожи Пятилетовой с Пятнашковым на кожаных подушках, но какие-то причудливые ассоциации у него родились. Ассоциации связывали цепочку: диван, остатки кислого запаха (невозможно не узнать Варварины духи – на них тут же сладкой истомой откликалось тело) и красивую куколку на ресепшен – всю в завитых локонах-барашках. Именно куклу – доступную и послушную. Генрих что-то неразборчиво пробормотал под нос и решил раздеться. Скинуть с себя сопрелые тряпки, бывшие прежде дорогим итальянским костюмом из тонкой шерсти оттенка маренго (темной морской волны) с минимальными добавками синтетики. Но поскольку планов задерживаться в Утылве не было, то и дополнительные вещи с таким расчетом не брались. Вообще, ни Генрих Сатаров, ни его брат Максим Елгоков не думали здесь оставаться. Но вот как-то так выходило…
На первом этаже гостинцы Мара Лариса Имбрякина выполняла распоряжение Поворотова.
Том… - женщина колебалась. – Надо отнести обед гостю. Второй час уже. Все приготовлено. Пойдешь?
Тамара, не шевельнув ни единой черточкой, повернулась как заведенная кукла, одернула юбку (или что там надето), взбила локоны.
Пойдешь… - Ларисин голос упал. – Если так… Возьми на кухне поднос.
Оставшись в одиночестве на ресепшене, женщина собралась сварить кофе. Она строго следовала инструкциям, хотя заядлая кофеманка госпожа Пятилетова отсутствовала и не могла оценить вкус приготовленного напитка. Лариса достала пакет с зернами из шкафа, молоко из холодильника. Подумала, что маленькая серебряная турка для Поворотова не подойдет – это ему на один глоток. И персональную Варварину чашечку – инфантильно-розовую, с золотым ободком, из фарфора – подавать начальнику СБ тоже кощунственно. Лучше большую бадью, и еще сахару туда насыпать. Может – ну, его! сварить в ковшике на плитке?..
Шум возник не у центрального входа, поблизости от которого располагалась гостиничная стойка (ресепшен) – грохнула железная дверь с торца здания. Внутрь проникли возбужденные голоса, среди них выделялся высокий девичий сопрано. Лариса, бросив свои приготовления, побежала туда. Но не только она. Поворотов не успел откушать за накрытым столом. С досадой кинул вилку и выглянул на шум.
Кто это? Вам чего? - Лариса всплеснула руками. - Машутка, ты! И не одна явилась. Привела кого?
Почему двери нараспашку? – загудел Поворотов. – Заходи, кто хошь. И уноси, что попадется! Безобразие!.. Потом жалуемся на опасное проникновение в гостиницу. В милицию звоним, в службу безопасности…
Как же запирать, Руслан Афанасьевич? Мы гостей ждали с утра.
Гости прибыли. Больше никого не надо… Да кто там? вваливаются как в свои хоромы – в кашкукский сарай! хоть и с черного входа…
Мы! – громко возгласила Машутка. – И не уйдем, пока не сделаем то, зачем пришли.
Кто – мы? Ты, нахалка! с кавалером! Здесь не проходной двор, чтобы являться незвано, непрошено, – картофелеподобная физиономия Поворотова лоснилась. На серой коже вспыхнули красные пятна – наверное, уже пара рюмок опрокинуты.
Приглаживая пятерней густую шапку волос на макушке, Поворотов хрипло дышал. Выкатил свою тушу в узком коридоре – встал, расправил необъятные плечи (не было у него корыльбуньих крыльев там). Мимо начальника СБ даже в щелку (в дырку) не протиснуться. Но не на ту напал!
Где она? Отвечайте! – Машутка ринулась в атаку.
Она? – серая картофелина (физиономия Поворотова) сначала собралась, а потом распалась всеми своими выступающими частями-отростками: бровями, носом, щеками, губами, подбородком, бородавками. – Как пролезла сюда эта сумасшедшая? Дознаюсь, кто зевнул, и уволю! Вон! Здесь приличное место. Мавкать запрещено!
Приличное?! Девушек олигархам продаете! Ни стыда, ни совести! - что за страсть у Машутки обвинять других: на митинге Варвару из-за чучела кота, теперь Варвариного боса – самого олигарха Сатарова, попутно зацепив Поворотова. - А если бы вашу дочь? Вот пусть Алочка спляшет для чудовища! И все остальное сделает.
Кто? Алочка? Да какое право имеешь?..
Имею! Где моя сестра? Вам должно быть стыдно. Заколдованная она. Ядкой одурманенная… Я знаю, что она в гостинице! – Машуткин взгляд метнулся за спину Поворотова. Стоявшая там Лариса безмолвно кивнула. - Томка! Томка! А-а-а!..
Не ори, дура. Наш гость отдыхает. Еще подумает, куда он попал – в дурдом…
Ах, уже отдыхают? уже прилегли? Пустите! – верещала Машутка и прорывалась к парадной лестнице.
Не пущу! – басил Поворотов, возвышаясь мощным заслоном. – Не пройдешь!
Не пустить, задержать Машутку? Как бы, не так! Девчонка, недолго думая, пала на пол (никто охнуть не успел) и шустро поползла, опираясь на локти. Стук по ламинату, шуршание. Щупленькое тельце в сарафане юркнуло промеж расставленных Поворотовских ног. Хорошо, что сарафан не мини длины – волочился следом. Изогнулась желтая змейка (или нет, ящерка, поскольку передвигалась на локтях) и вот уже вынырнула за спиной злого дядьки. Он оторопел от неожиданного способа. Вывернув башку назад, тянулся, чтобы сгрести нарушительницу порядка – да хоть за подол или ногу. Толстые пальцы сосиски почти сомкнулись в захвате.
Стой! Бандитка! Я тебя…
А-а… не-а… - с максимальной быстротой Машутка вскинулась на ноги и отпрыгнула от Поворотовских медвежьих объятий.
Вертай назад, идиотка! Хуже будет…
Не смейте ее трогать! Уберите грязные лапы! – возмущенный юношеский голос.
Реакция Ивана запоздала в то время, когда Машутка была дерзка и стремительна. Фокус – ползком преодолеть Поворотова - произвел на парня эффект. Он сконфузился. Но драматические события развивались дальше, не давая передышки. Поворотов не отбросил намерения сцапать девчонку. Развернул туловище и, чтобы шагнуть, поднял одну ножищу в огромном ботинке пятидесятого размера (для ясности - ширины лестничной ступеньки не хватило бы на ботинок, там бы он вставал наискосок). Другая нога на прежнем месте – на полу. В Иване взыграло озорство, он изловчился и пнул в Поворотовскую коленку изо всех сил. Подрубил гиганта. Потеряв равновесие, туша в двубортном костюме рухнула вниз. Иван наблюдал как в замедленной съемке – на него падает гранитная скала. Ужасающий грохот сотряс гостиницу. Машуткин защитник оказался погребенным под тяжкой массой.
Не чуя под собой земли и какого-то разумного основания, Лариса Имбрякина одновременно смеялась, плакала, вздрагивала плечами, икала. Ее будто выворачивало изнутри. Настиг пароксизм самых разнообразных чувств. Еще немного, и Лариса сама бы упала на кучу (не малу!) в коридоре.
Уроненный и униженный Поворотов, кряхтя, сжал в ярости синюю челку противника и стал ее рвать. В глазах Ивана от боли замелькали желтые змейки.
Что вы себе позволяете! Хулиган!
Убью! су… с-су… пассу-су! - не сразу у толстяка получилось нечто членораздельное. - Паскуда! С-су-сумасшедшие оба! Размажу!..
Начиналась примитивная свалка. Мужчины вцепились друг в дружку. Наносили удары кулаками, локтями, коленями (Поворотов одним здоровым коленом). Несдобровать бы Ивану, как самому легкому в весе, но звонкий голосок Машутки пришелся кстати.
Вано! Тебе очень больно? Бедненький… Не дай ему себя сломать. Потерпи, пожалуйста. Я быстро…
Валяние в пыли и азартное мутузанье прекратилось. Враги как по команде замерли, затем даже слегка приподнялись от пола и посмотрели вверх. Виновница этой безобразной сцены Машутка ободряюще улыбнулась своему заступнику.
В этот момент Тамара вынырнула из кухни с полным подносом и начала подниматься на второй этаж. Странно, но крики и возня в коридоре не привлекли ее внимания (чем ей уши заложило? синей ватой?). Цок-цок-цок – как кошачьи когти простукали по ламинату. Но это не когти кота Кефирчика, а Тамарины каблуки. Неся перед собой поднос с кушаньями, напрягая бедра и плоский животик, Тамара плыла все с тем же неподвижным лицом. К заветной цели – к олигарху! Как наложница из гарема на хельвет к султану. Нисколько не смешно! Грустно…
Завидев сестру, Машутка рванула по коридору. Маленькие ножки под желтым подолом запрыгали по ступенькам. Мужчины переглянулись: куда она? и что сейчас будет?..
Ну-ка… - Иван высвободился из недружеских объятий. Встал, отряхиваясь, мотнул синей челкой со лба и шагнул к лестнице.
Краткая заминка позволила Поворотову опамятовать и не последовать примеру Машуткиного кавалера. Так получилось, что дальнейшую сцену начальник СБ наблюдал со стороны, о чем ни разу не пожалел. Похвальное благоразумие.
Описание длилось дольше, чем сама сцена. Тем не менее, она заслуживала того! Практически, все заняло не более пяти минут – все, что уже описано или только будет.
Томка, не ходи туда! Я тебя спасу, хочешь ты или нет…
Тамара уже стояла наверху, готовая преподнести и себя, и поднос с кушаньями, чтобы осчастливить олигарха. Ненадолго задержалась – обе руки были заняты, а надо постучать. Этого Машутке хватило: как кошка прыгнула вверх со ступеньки и прямо в полете дотянулась и вцепилась – во что? вот во что у Тамары можно вцепиться? Самое подходящее – волосы, завитые под барашка. Но Тамара почти на голову (кудрявую) выше младшей сестры, и той затруднительно допрыгнуть. Во что еще? Топик и юбочка сидели на Тамаре как вторая кожа – в блестках - чешуйках. Машуткины пальцы скользнули сверху вниз: зацепить топик – узкую полоску материи на спине – не удалось, с юбкой повезло больше – ухватить край подола (там сплошной край) и дернуть. Затрещали нитки и швы под этими нитками. Машутка покачнулась, взмахнув руками (в одной оказалась блестящая повязка, бывшая модной юбочкой). Толчок нарушил хрупкий баланс между Тамарой и тяжелым подносом, и несостоявшаяся фаворитка олигарха, падая назад, сбила с ног младшую сестру. К счастью (или к несчастью) Иван не добежал до точки приземления сестер Кулыйкиных. Поднос загремел по ступеням, посуда и содержимое вывалились туда же, запачкав кроссовки парня. Он даже не чертыхнулся, привлеченный звуком отпираемого замка.
Дверь в номер распахнулась. На пороге возник олигарх Сатаров. Его вид красноречивее любых слов. Из прежнего официального облачения сохранились только носки. На голое тело наброшен темно-синий шелковый халат с серебряной вышивкой. Позвольте, только автору кажется или вам тоже? что гардероб в номере был очищен от Варвариных нарядов. Тогда это другой халат? или все тот же? Госпожа Пятилетова выше рослого мужчины, и вполне могла носить мужскую одежду. Платьями и юбкам она предпочитала брючные костюмы. Так или иначе, а синий халат пришелся Генриху впору. Мокрые волосы свидетельствовали о том, что он принял душ. Заслышав возню снаружи, олигарх решил посмотреть, в чем дело.
Перед вытаращенными глазами Макс… - ой, Генриха - предстало нечто. На полу у лестницы. Весьма соблазнительная картина. Красивая куколка в темных локонах как в завитках барашка неудобно полулежала-полусидела, поскольку занять более приличную позу ей помешали (и здесь Машутка поспела сунуться). Тамарины колени задраны выше головы, и здоровые каблуки выворачивали ступни с сиреневыми ноготками. Стройные бедра обрисованы китайскими розовыми трусиками (конечно, это не роскошное кружевное белье Варвары, но тоже эффектно). Юбка отсутствовала – по крайней мере, на Тамаре, но снизу высовывалась третья (чужая?) рука, что комкала блестящую повязку (может, и модную юбочку). Помимо этой третьей руки в пятнах ягодного морса только фальшивого рыбьего хвоста недоставало…
Генрих в упор смотрел, и в наступившей тишине его лицо приятно овеял ветерок – это хлопали ресницы. А Тамара не моргала и не двигалась. У господина Сатарова не получилась даже его привычная капризная гримаса – выдвинуть нижнюю губу на верхнюю. Челюсть упала, создав напряжение в мимических мышцах. Испытывая целую гамму чувств, побледнев, Генрих словно застыл не в каменной – в гипсовой! маске (лишь ресницы нервно трепетали).
Здрасьте, дядя Гера, - вежливая реплика усиливала безумную сцену.
Вано примчался на второй этаж и стоял, держась рукой за перила. Бурное дыхание распирало грудь. Сердце стучало в ребра как молотком. Синяки от Поворотовских чугунных кулаков он не чувствовал – да синяки еще не проступили.
Застывший Сатаров не оживал. Не удивлялся, не возмущался, даже просто не захохотал. Дар речи у него исчез – рот беззвучно хватал воздух.
Я… мы… - Вано замялся. – Я должен спасти… Кого мы спасаем?
М-меня, - простонала Машутка. – Чего стоишь и смотришь? Ощущенье как у раздавленной котлеты… Немедленно вытаскивай! Убери ее! Или бери и тащи.
Кого? – для абсолютной уверенности уточнил Вано.
Ее! Томку! Хватай и валим! Быстрее. А то сейчас ка-ак Поворотов или даже олигарх…
Дядя Гера?
Хорош дядя! Томке в отцы годится. А туда же – потянуло на девчонок. Вообразил, что все в Утылве к его услугам и утехам. Похотливый кот! И это даже оскорбление для кота – для моего Кефирчика.
При чудовищном обвинении Генриха затрясло. Безумная – немая сцена как в Гоголевском ревизоре. Уже вторая по счету в гостинице (и опять в дежурство Ларисы Имбрякиной, вызвав у нее похожую оторопь). Только все гораздо безумней – пусть никаких видимых фокусов со светом и тенью вопреки законам физики не произошло, но люди вели себя безумно и чувствовали также. Безумие заразно. После событий, случившихся за день, у Генриха мелькнула безумная догадка, что в Утылве ему объявили войну. Таким странным образом.
*****
Влада Елгокова вела (хорошо, хоть не тащила, как Машутка Ивана) своего брата Дениса Сатарова в известное место. На Казятау.
Гора Казятау – самая низкая вершина в Пятигорье. В сравнении с Пятибоком так просто пригорок. И она же – ближайшая к Утылве. Фактически подъем начинается через дорогу от восточной оконечности городка – домов и заборов Кашкукского частного сектора. По этой дороге – опять-таки мимо заборов - недавно проезжал траурный кортеж. Везли хоронить на кладбище скончавшуюся учительницу Л.Г. Чиросвий. Недавно – а теперь кажется, очень давно. В другой жизни, в другом мире – не в том, где мы сейчас.
Исстари Казятау облюбовали козы и пастухи. Тылвинские козы такие же, как оренбургские - типичны для Южного Урала. Крупная, крепкая порода. Но их держат не из-за молока. Главное достоинство – мягкий тонкий пух. И в Утылве, и в Оренбуржье стригут шерсть и начесывают пух, прядут и вяжут шали, носки, шапки, кофты. Качественные экологические изделия ручной работы. Мастерицы ходят торговать на вокзал, и пассажиры Южно-Уральской железной дороги с удовольствием покупают. Самосвязанная шаль – великолепная вещь. Легкая, мягкая, теплая. Защитит в тридцатиградусные морозы в степи. У каждой тыловки имеется такая шаль. У бабы Лиды тоже была – теперь по наследству шаль перешла к Людмиле Кулыйкиной. Как водится, от матери к дочери, от бабушки к внучке, от тетки к племяннице. Потом, после длительной носки шаль распустят и свяжут из нее безрукавку, и еще с удовольствием поносят.
То есть, Казятау непосредственно связана с описанным простым промыслом и пользовалась среди аборигенов самой простой, прозаической репутацией. Спокойное место. Здесь не случалось экстраординарных происшествий. И ворпаней здесь не видели.
Средоточием слухов, сплетен, ужастиков, небылиц всегда выступала Шайтанка. Даже при сияющем безоблачном небе тень никогда не сходила с горы. Там тусовались ворпани, наружу выходили многочисленные темные норы, в траве попадались гнездовья – своеобразные коконы из сухих стеблей и веток, внутри которых расцветали особенные синие цветы (хотя цвели единицы «коконов», большинство пустовало). Шайтанку нередко окутывал синий туман, в воздухе висел кислый запах. Тылки избегали забираться сюда.
Следующая - Пятибок-гора (в просторечии Пятибок). Ее периметр и высота - наибольшие в Пятигорье. Но не представилась возможность сравнить с Мараем (где этот Марай?). Пятибок – тоже особенная, значимая вершина. Среди своих соседей, которые летом в зелени и цвету (особенно Кашиха в белой пене мелких цветочков как в каше), Пятибок словно суровая громада. Травяной покров короткий и редкий. Гора разлапистая – раздавшаяся в стороны своими пятью гранями (склонами). Еще древние тылки подмечали здешние странности – пущенные стрелы с металлическими наконечниками падали и прилипали к горе, птицы облетали, звери огибали. Наверное, дикие животные чувствовали испускаемые горой магнитные волны. И стрелка компаса вблизи отклонялась. Все это подтверждало наличие запасов магнитного железняка. Месторождение пробовали разрабатывать весьма примитивным способом: собирали руду на поверхности и вывозили. Но как-то (и почему-то) дело не заладилось. Когда в СССР решался вопрос о строительстве металлургического гиганта на Южном Урале, сюда приезжали геологи – коллеги Иннокентия Павловича Елгокова – и брали пробы. Но комбинат построили западнее Утылвы, а Пятибок-гора сохранила природную первозданность. Не случайно это.
Кашиха располагается рядом с Казятау – практически они срослись. Неразлучны и очень похожи. Как две сестры – Кашиха и Казятау. У обеих вершин легкая, светлая аура. Здесь необыкновенно легко дышится, и голову не теснят тяжелые, обидные мысли. И небо непосредственно прилегает к склонам гор – не наваливается тяжко, почти всегда чистое и голубое-голубое. Ну, разве изредка любит заглядывать чудное белое облако – в форме кота. Тучи над Кашихой и Казятау не задерживаются – ветер сразу выдувает тучи в сторону Пятибока и Шайтанки. Потому, что над горами-сестрами должно светить солнце. Всегда по определению - ярко, радостно, правдиво. Не замутнено - никакого наваждения.
Итак, четыре возвышенности – считая от Утылвы – Казятау, Кашиха, Шайтанка, Пятибок. Добавляем (или придумываем) Марай, и получается Пятигорье. К юго-востоку простирается Богутарская степь.
В прошлом веке на Кашихе захоронили красногвардейцев из отряда Кирилла Солина. И самого комиссара тоже. Хотя погибли они на Шайтанке. Но из-за Шайтанковской одиозной репутации тылки сочли невозможным устраивать общую могилу там. Выбрали хорошее, спокойное место – на Кашихе. Поставили памятник – сперва из дерева, а потом из нержавейки – звезда с расходящимися лучами. С той давней поры лежат под звездой герои, павшие за народное счастье, спят. Их помнят живые, чествуют за совершенный подвиг. По заветам героев наследники строят справедливое общество на земле. И никто не в силах помешать – ни ворпани, ни древнее синеглазое колдовство, ни даже сам Энгру. Последний, впрочем, равнодушен, что опаснее всего.
К чему это? К тому, что при пятигорских суевериях и легендах как раз на Казятау люди ходили без опаски. Не тревожились ни за день, ни за ночь – что ничего здесь не стрясется. Коз раньше пасли дети. На горе, где никто давно не живет, сохранились глиняные стены и подобие крыши (естественно, не из соломы – из досок, поскольку нет вечной соломы). Возможно, здесь когда-то располагался маленький хутор. Пара домишек выше окружения в степи – на пригорке. В людской памяти не уцелело название хутора, а полуразрушенные жилища считались принадлежностью козопасов. Ночевать мог кто угодно. Приходи и занимай приглянувшееся местечко. Абсолютно безопасно. Просто и аскетично. Всего лишь неделю назад на Казятау Петька Глаз прятался по ночам от синей ведьмы. Пронесло. На Казятау опять ничего не случилось. Петька переждал и возвратился в Утылву.
В семидесятые годы прошлого века именно Казятау (а не Кашиха) преобразилась. Здесь установили каменную статую женщины – Родина-мать с раскинутыми руками, в греческом одеянии. В художественном плане памятник не претендовал на особую ценность. И не будоражил фантазию неискушенных тылков. Если бы кто-то из них знал, даже подозревал! никто и ничего. Стандартный памятник в тогдашнем идеологическом тренде. История создания памятника займет мало места. Изначально выбор был между двумя вариантами – между Кашихой и Казятау. По логике планировалось воздвигнуть памятник на Кашихе – непосредственно над могилой красногвардейцев. Но прикидки на местности показали, что наиболее выигрышный вид открывается из Утылвы на Казятау, которая пусть невысока, но частично заслоняет свою соседку – то есть, заслонит и статую. Поэтому благоразумно Родину-мать передвинули на Казятау. На Кашихе ограничились установкой мемориальной плиты под звездой с расходящимися лучами. Выбор признан удачным - пятиметровая скульптура на восьмиметровом постаменте замыкала новую короткую улицу, носящую имя К. Солина. Улица служила подступом к памятнику – приводила к горе, и дальше подъем по бетонным ступеням. Строго говоря, памятник был не на самой вершине Казятау, а где-то в середине ее склона. На вершину далековато подниматься (и утомительно для ветеранов и отрядов октябрят). Вдобавок тылки, подчиняясь старым предрассудкам, очень не хотели убирать лачуги козопасов (на обращенной к Кашихе стороне). Все устроилось к общему удовлетворению – ничто ничему не помешало. В советское время торжественные колонны с красными знаменами маршировали от городской площади (от чугунного красноармейца в буденовке на кирпичной тумбе) до Казятау – к фигуре Родины с руками. Строго определенный и осмысленный маршрут – только недавно, 9 мая 2008 года, пройден от начала до конца.
И сегодня, когда - после смерти учительницы Л.Г. Чиросвий - казалось, уже свершились все мыслимые и немыслимые потрясения, разборки, безумства, когда здешняя жизнь обрела резкий вкус, тонус и темп (и кислый запах) – именно на Казятау собрались парни и девушки. В солнечном месте на склоне горы, сбоку от памятника на постаменте. Кто там? Знакомые лица!
Заводила Петр Глаз – Глайзер – правнук знаменитого Ивана Глайзера, первого начальника строительства КМК и Анны Анютиной.
Родственники Петьки Глаза – Матвей и Демид Анютины – племянники Юнара Демидовича Анютина, главного механика завода. Отпрыски достойной фамилии.
Юлий Цыбин – потомок репрессированного священника Макария Порываева, любимый внук главы тылвинского Совета ветеранов – деда Цыбина. Родственник кортубинского журналиста А.Г. Порываева.
Алексей Имбрякин – сын местного Кулибина – Вениамина Имбрякина, начальника техотдела ТыМЗ и одновременно единственный наследник мужеска пола в роду Нифонтовых – в роду Мобути.
Сергей Рванов – представитель нового сословия - частных бизнесменов Рвановых.
Устина Жадобина – падчерица лейтенанта милиции Клима Жадобина. Эта фамилия высечена на плите возле памятника-звезды на Кашихе – ее носил погибший красногвардеец из отряда К. Солина.
Леся Кулыйкина – средняя из трех сестер, правнучек Антона Кулыйкина - председателя тылвинского Совета рабочих и крестьянских депутатов – одного из немногих, кто уцелел в бою на Шайтан-горе и дожил до преклонных лет.
Оценили славную компанию? вернее, груз ее наследства? То-то и оно!
Теперь опустимся с высот философских обобщений (с высоты корыльбуньего полета) на самую низкую вершину Пятигорья – на Казятау. Молодежь устроила нечто вроде пикника. Отдохнуть, развеяться, просто пообщаться. Но никаких примет классического английского пикника. Участники вопреки правилам не захватили большого плетеного короба с посудой и столовыми приборами, корзины с едой, скатертей, пледов, салфеток и пр. Только заботливая Леся Кулыйкина взяла трехлитровый алюминиевый бидончик с водой и пару алюминиевых кружек (несли, естественно, парни). На всю компанию воды было мало, но можно еще набрать в заброшенном колодце – на склоне Казятау, рядом с жилищами козопасов.
День выдался великолепный, солнечный. В ярко-голубом небе ни облачка, ни перышка, ни кажущейся дымки или тумана (тем более, синего цвета). В стоячем воздухе распределялись потоки красного света. Кожу прямо обдавало жаром. Кое-где на травяном ковре появились следы выгорания – желто-коричневые стебли и листочки. Земля высохла – рассыпались и гремели твердые комочки, между ними стелилась серая пыль. Это уже приметы конца весеннего цветущего сезона. Степь разморило.
Парни намеревались поговорить о важных вещах. Девушки пришли за компанию. Устина, конечно, ради Петьки, а Лесю позвала, так как ее отчим, лейтенант Клим Григорьевич Жадобин, не отпустил бы дочь (вообще-то, падчерицу) одну с парнями. Патриархальная Утылва – это вам не Нью-Йорк, Лондон, Москва или, на худой конец, Кортубин. И незамужней девушке лучше не попадаться на язычок несдержанным особам типа Людмилы Кулыйкиной (лучше бы за своей старшей дочерью следила, сплетница!).
Ребята разделись до пояса и принимали солнечные ванны. Прямые, крепкие тела Анютиных – их белая кожа обгорела на солнце до красной корочки, волосы, брови и ресницы как сожженная солома. В раздетом виде Юлик Цыбин не уступал братьям – от природы сухой и тонкокостный, благодаря бегу он сформировался великолепно: узкий таз, развитая грудная клетка, сильные бедра и икры. Лешка Имбрякин – отнюдь не качок, но все прилично – рост, осанка, мускулатура. Сережка Рванов – уже взрослый мужик с татуировкой на плече – хоть сейчас в армию! Выделялся мягкий, пухлый Петька Глаз – бледный-бледный потому, что любил облачаться во все черное (не оставлял и полоски голого тела). Старший Рванов описал гостиничного вора, встреченного им на мосту: единственно белки глаз сверкали. И сегодня в первый раз Петька расслаблялся (а раньше очень занят был – политика затягивает).
Девушки, разумеется, не обнажались. На пикник они вырядились в легкие ситцевые платья – в затрапез. Головы не стали покрывать старомодно белыми платочками. Расстелили клеенку и сели рядышком. Поглощали солнечную энергию их лица, руки, подмышки, ноги до середины бедра. Выгорали распущенные волосы. Веки опустились, ресницы мягко порхали на щеках.
На пикнике велись речи совсем не легкомысленные. Не мешало послушать.
Ты, Лешка, заморочил нас своей конспирацией, - упрекнул молодой Рванов.
Поговорить надо без посторонних глаз и ушей. Тем более, непонятно, к чему наши разговоры приведут.
Вот даже как? Туманно и синё… Если мы сами не понимаем, то и никто не поймет. Кого бояться-то? Врагов, шпионов? Где они в Утылве? – с насмешкой влез Петька, но другие его не поддержали.
Поворотов не безнадежный кретин, хотя по виду здоровый боров. Службу свою знает. И его служба безопасности не дремлет.
У тебя психоз, - Петька покрутил пальцем у виска. – Кругом вынюхивают, выглядывают… Смешно!
Ты недалек от истины, Глазик.
Я очень недалек, - непоследовательно возразил Петька. – То есть я далекий – умный… Но что-то директорша на удивление хорошо осведомлена о наших делах. Как угадывает, кто и чем дышит. Очевидно, тайные соглядатаи помогают. Вынюхивают, выглядывают. Не обязательно Поворотов лично. У него добровольные помощники есть – добровольные идиоты. Тетя Люда Кулыйкина стоит целого полка сексотов – правда, она не качеством, а количеством берет. Неутомима! Что известно ей – известно всей Утылве. И уж точно Поворотову. В подробностях.
Нет ее здесь. А Леська у нас не болтлива, - успокоила Устина.
Я никому ничего не скажу, - воскликнула Леся.
Верим. Если Лешке поверили… Ты ведь тоже Варварин дружочек, пусть и бывший. Миловался с ней, в директорском Мерседесе ездил, на наш митинг с вороной смотрел и хихикал, а потом взял и переметнулся. В ячейку пришел. Только плевать тебе было на ячейку!
Что ж, Петька, ты меня разоблачил. Я раздавлен.
Это я к тому, что не один ты такой умный.
Отлично. Теперь с умными людьми умные разговоры начнем.
Гы-ы! – Анютины громко захохотали. – Совещание откроем. По всей форме, как недавно в управе. Запротоколируем. Тинке или Леське поручить…
Смех смехом, но ситуация не смешная. После паузы Петька спросил.
Что делать будем, Лешка? Нам отступать некуда. Позади – или впереди – Утылва. Это как сесть – лицом или спиной к памятнику…
Петька одновременно просил совета и подкалывал лучшего друга. Лешка это отлично понимал и отвечал резко (он еще не простил намеков на Варвару).
Не надо языком трепать. Надо мозгами. Их приложить в первую очередь.
У нас уже вторая. По второму кругу пойдем? Начинать тебе, Петька. Дежавю. Опять в гостиницу полезешь. Дождемся вот темноты, - Юлик твердо знал, что сам никогда не полезет. У него уважительная причина – боязнь высоты. Директорша ведь жила на втором этаже.
Очень смешно. Прям уморительно. Только я – пас… Уступаю эту честь другому. У нас есть спортсмены рекордсмены. Им и карты в руки.
Мы все перепробовали, - Юлик начал перечислять. - С плакатами по кругу бегали. Протестовали. На башню лазили.
Не ты. Лешка со своей девчонкой с флагом залез, - неумолимо напомнили братья Анютины.
А мы ворпаней отвлекали, - не уступал Юлик.
Как ты отвлекал? Лежа в беспамятном состоянии? Да еще без штанов… Ладно, ладно, не отрицаем. Флаг-то на башню подняли. Общими усилиями. Победа!
Хватит нос задирать, - не согласился Петька (исключительно из духа противоречия). - Мы не на башне. Ну, прокукарекали (или по-нашенски промавкали) в области про нас. Журналист – родственник тети Наташи Цыбиной – статью написал. И дальше губернатор прислал сюда настоящего олигарха. Потешить наше тщеславие. Только это ничего не решает – не решает так, как мы добивались. Пузырьки на поверхности. А по сути, как пилили станки, так и пилят. Уголовник на своем грузовике через проходную возит металлолом на Малыханскую точку. Воровской бизнес процветает. Скоро ничего не останется. А мы что же? Мавкаем!
Все вы тут заслуженные, - утешил Лешка. - И хоть я позже всех в ячейку вступил, потому весьма подозрителен… Рискую подкрепить твои подозрения, Петька, но молчать не могу. За красную черту мы вышли. Хохмы и игры закончились. Отмавкались. Все очень серьезно. Ты даже не представляешь, как…
Лешка выговаривал лениво, но с низкими угрожающими нотками. Ребята почувствовали, лишь Петька по привычке хорохорился.
Ах, ты представляешь? Варвара на ушко нашептала на скамейке во дворе? Или ее адепт Федька, сын Сукин? Она же его к тебе подсылала. Чтобы ты картину полностью представил. Кстати, чего он под меня рядится? в черное?
Ты убежден, что черный цвет – твой эксклюзив? Что невозможно путать вас. Оба в черном и в масках… Близнецы братья. Например, я в ментовке обознался, пока Цукова в лицо не увидел.
Неправда! Федька толще! У меня брюки не трещат.
Толще, толще. Он же не сидел на Казятау несколько ночей, трясясь от страха, животом не подобрался… Ты же трясся, потому как стащил у директорши ди… гм… кое-что, и знал, что она не простит. И кара неминуема.
Обошлось ведь. Не пришли и не покарали. Да сказки все! Что в гостинице взял, отдал дядя Вове Щапову, – Петька неисправим. К его быстрому уму, изворотливости прямо невероятным образом примешивалось легкомыслие.
Круглый блондин невероятно обаятелен и нахален. Влюбленная Устина Жадобина напряглась, с тревогой вглядываясь в Лешку. Тот покачала головой и с нажимом произнес.
Не все отдал. Увиливаешь, ходишь вокруг да около! Ты же у директорши дивор украл.
Откуда это известно? – упорствовал Петька.
Тылки говорят. Мне так Варвара говорила. Послала к тебе дивор вернуть. Я не обманываю. Честно говорю!
Чушь! Ну, как можно украсть и не знать, что украл? Это как чихнуть... А я там, в гостинице, здорово расчихался. Из-за кислого запаха…
Что ты видел, Петька? – у братьев Анютиных любопытством зажглись светлые глаза. - Не торопись, расскажи по порядку.
Ну… ниче особенного в гостинице. Комната как комната. Даже две. Дальняя - это спальня. Я туда не заходил. Раньше меня воспитывали – если не допущен в святая святых, недостоин… - при этом ехидном выпаде Лешка застонал, прижав руку ко рту. А Петька от внимания ребят только воодушевлялся. - Мебель, ковры. Шкаф большой – платяное отделение, и полки. Но вот впечатление от всего…
От чего? – уточнил Матвей.
Ты представь. Поработай воображением. Или мозгами, как Лешка предлагает. Он всем предлагает… Ночь, но не так, чтобы очень темно. Фонарь ведь перед гостиницей горит. Полумрак.
Ночь везде была. На улицах ворпани открыто гуляли, свои порядки насаждали. Племянника тогда преследовали. Вылезли из колодца – из норы…
Верно. Только ты, друг Матвей, знать не можешь. Ты дома торчал. У мамки под кроватью. В безопасности.
Почему это? Все, значит, прятались, а ты один рисковал за Утылву?
Потому, - Петька раскрыл образец своей логики. - Улицы словно вымерли. В ту ночь лишь племянник из окна бабылидиной квартиры выпал. И ты, Лешка, не мог тогда миловаться с Варварой на скамейке во дворе. Не было ее с тобой. В тот раз она меня в гостинице застукала. Ужас, что началось!.. Я внутрь через лоджию забрался. Думал, нет никого. Не сомневался даже. Директорша подолгу в управе задерживалась. С хахалем своим, с Пятнашковым – когда там, а когда в гостинице… Ты, наивный дурачок Лешенька, думал, что у Варвары единственный? мальчик… Для тебя она наряжалась девочкой в юбке и клипсах, а для Витьки – директоршей. Маскарад устраивала. Вы оба верили. Каждому свое. Дурость своя…
Мне плевать! – Лешку задело за живое.
Конечно, плевать. Теперь ты другую подружку завел. И правильно, и хорошо. Уже то, что кислым от нее не пахнет… Главное, что ты с ведьмой расстался. Извини, но столько времени потратить (а сколько?)… Мне одного случая хватило.
Какого случая?
Того самого. В гостинице. Я директоршу не видел. Ну, не было ее. Негде спрятаться! В шкафу? Я в нем рылся. Бумаги искал. Кроме Варвариных костюмов на вешалках ничего не висело. Под кроватью не спрячешься – она низкая, и там доска… Не было никого!
Но она же тебя застукала?
Да. И заорала. Как кипятком облила. Потом я думал и заподозрил… Но слишком невероятно. Я никому и ничего не рассказывал.
Говори. Не томи, - Анютины точно по команде наморщили лбы.
Обещаете не смеяться?.. В комнате одна вещь была. Стол и на столе горшок.
Какой горшок? – тут уж голос подала ревнивая Устина. - Ночной? Может, там что прокисло. Варвары уже несколько дней нет. Вот откуда вонь. Элементарная антисанитария. Изнанка вашей синеглазой ведьмы!
Компания дружно и нервно расхохоталась. Петька продолжил.
Нет. Керамический горшок – низкий и широкий. Или кашпо это. Для комнатных растений. Внутри кашпо уже горшок. Оригинальный - плетеный из сухих веток. Чем-то гнездо напоминает… Точно! Гнездовье. На Шайтан-горе. Но я же тогда не догадывался… И ты тоже, умник! Признавайся, Лешка! Обвела Варвара вокруг пальца как глупого щенка?
Не похоже. Ядка – не комнатное растение. Оно только в дикой природе встречается. Только на Шайтанке. А уж чтобы цветок расцвел…
Да. Он и цвел. В сухом гнездовье несколько зеленых листьев – гладких, мясистых. И между ними – между листьями-то – зловещее синее мерцание. Цветок. Триллиум.
Ядка? – ахнули братья Анютины.
Она самая. Тут не ошибешься. Больно странно. Синий цветок мерцает зловеще – завораживает. Смотришь, смотришь на него… Вот я и засмотрелся – горшок разбил.
И тогда ведьма закричала? Вывод из твоих же слов, - к Лешке вернулось хладнокровие.
Не убежден. Или она закричала, я с испугу разбил. Или наоборот произошло… Не поймешь. Раскололся горшок на две половинки. Гнездовье распалось – сухие ветки по ковру. Земли из горшка не выпало нисколько. Так что не насвинячил я в номере – осколки лишь подобрать…
Что с цветком приключилось? С ним главная закавыка.
Тоже согласен. Наверное, тоже выпал с прочим содержимым. У меня времени не было убедиться. Варвара как закричит! Жуткий крик – насквозь пробирает… Тут я увидел – она лежит. В синем халате, и халат в полумраке точно цветок мерцает. Ноги длинные. Красивая ведьма – спасу нет…
Устина зыркнула глазами, сняла очки, протерла их.
Дураки вы. Мужчины. Увидел длинные ноги и все. Сражен наповал. У меня ноги не хуже. Пусть я не такая высокая. Но и не коротконогая…
Снова прежний вопрос, - Лешку не сбить, не увести с главной темы. - Что ты взял из гостиницы, Петька? Вспоминай!
Не брал. Кроме бумажек из черной папки, которую Пятнашков всегда к себе прижимал, словно великое сокровище. Он в той папке бумаги директорше на подпись носил. Я думал – секретные, пригодятся в нашем деле. Правильно. Там документы бухгалтерские, финансовые. Я ж не спец. Документы общества.
Какого общества?
Не нашего. Завод называется акционерным обществом. Сколько у тебя акций – стольким имуществом и владеешь. А сколько у тебя акций?
******
В гостинце Мара скандал продолжался. Старшая сестра Кулыйкина – девушка стройная и эффектная. Но не субтильная. Вполне созревшая, заневестившаяся. Иван Елгоков тоже далеко не слабак. Уродился в прадедушку Гранита - могучий добрый молодец. Объяснение с родственником - дядей Германом – благоразумно отодвинул на потом (пока просто не мог придумать, как объясняться). Поднял с определенным усилием бесчувственную Тамару (нет, не в обмороке, однако не чувствующую ничего). Напрягал мышцы спины. По команде нетерпеливой Машутки потащил свою прекрасную ношу к дверям – в этот раз уже к парадному входу. Чего стесняться-то, вся гостиница наблюдала скандал. Имеются свидетели и пострадавшие – Поворотов пострадал, и страшно подумать, олигарх Сатаров. Что теперь будет? Лариса Имбрякина вежливо придержала створку, сунула в руки похитителей ярко-голубую ветровку с капюшоном. Вроде гром не гремел, и дождик не пошел – ветровка предназначалась для других целей.
Нате вам. Прикрыться. Чтоб приличней было…
Только маме не говорите. Не то меня живьем съест… - тараторила Машутка.
Не скажу, не бойся. Уходите отсюда по добру, по здорову. Да побыстрей!
Уже уходим… Эй, держи крепче, не урони. Это тебе не мешок картошки.
О-обиж-жа-е-э-эй!–ешь… - прерывисто выдохнул кавалер.
На улице сразу упали скамейку (сооруженную по проекту «Добрые лавочки» АО Наше Железо) рядом с клумбой с красными тюльпанчиками. Иван привалил Тамару к спинке, укрыл Ларисиной ветровкой. Темноволосая головка девушки откинулась назад.
Куда теперь?
Куда?.. Не все ли равно! Главное – отсюда подальше… Уфф! почти спаслись…
Почти? Вот именно – почти. Избежав опасностей в лице олигарха, напоролись на неприятности – не окончательные и гиблые, но мелкие и нудные. В чьем же лице?
Не со стороны отремонтированного россельхозовского барака, а от моста к гостинице торопливым шагом приближалась женщина – почти бежала. Знакомая плотная фигура в ситцевом платье, голова на солнцепеке повязана белой косынкой. Громкий голос с визгливыми нотками.
Тамарочка! – Людмила Кулыйкина бросилась к своей любимице, приподняла бессильно болтавшуюся головку, начала целовать. – Детонька, очнись.. Глазки не смотрят… Губки словечка не скажут… Ой, лишенько… Королевишна моя! Что с тобой сделали?
И хорошо, что сделали! – Машутка выпалила невпопад. – Ой, хорошо, что ничего не сделали. Повезло, мы вовремя успели. Срам прикрыть… Мам, это Вано. Он очень, очень помог…
Не благодарите, - великодушно поскромничал Иван Елгоков.
Благодарить? За что? – Людмила зло повела носом в его сторону.
Это я просто так сказал…
Ах, просто? Ты с моей дочерью просто подружился? С непутевой Машуткой? Знаешь, сколько ей лет? Упекут за такую дружбу! Я пойду и лейтенанту Жадобину заявление накатаю. В тюрьме твою челку налысо обреют! Отблагодарят!..
Я ничего плохого не сделал… - вяло защищался Иван. – Это не я…
Как ничего? Иду, бегу со всех ног и вижу… Вижу, королевишну мою тащат как… как бревно!
Бревно и есть! Ниче не гнется – даже извилины в мозгу. Коленки вон едва разогнули… Полное отключение головного мозга!
От Машуткиных яростных эмоций Людмила запнулась и, помедлив, спросила.
Ладно, без головы. А почему она без юбки? Где голова и где юбка?
Мозги в голове, а юбка на заднице. Так должно быть. Ни того, ни другого! – отбивалась Машутка. - Правду говорю! У меня ее юбка. На! бери. Все к сарафану моему цепляешься – лямка не так пришита, подол мятый, а у Томочки твоей!..
Люд, ты зря на Машутку… Она единственная помешала, не то беда бы приключилась. Для старшей дочери позор, - кроткая Лариса не смолчала. Вышла из гостиницы к группе на скамейке. Недавнее действо с угощением олигарха она настолько не одобряла, что рискнула покинуть своего скандализированного шефа Поворотова и объясниться.
Ты про кого? про Машутку? благодаря ей чего избежали? - Людмила не верила своим ушам. – Ты ли это говоришь? Будто не знаешь. Когда ее семья волновала? С улицы домой не загонишь. К полезному делу не приставишь. Помощи не дождешься. Мать надрывается, а у нее корыльбуний ветер – что внутри головы, что снаружи... Всюду шляется с белым котом – очевидно, главным бабушкиным наследством. А кот сало ворует у добрых людей! Уж я надеялась, что этого Кефирчика в чучело превратят, но оклемался разбойник… А еще Панька - ее чудной приятель! Не успела я одного приятеля отвадить, как второй появился – чужак с синей челкой. Сразу понятно – из этих… ну, этих – непонятно каких, но точно не нормальных… И ты говоришь, что Машутка не при чем? Это всегда она, всегда при чем! – выплеснув эмоции, Людмила малость успокоилась. - Кстати, лямка на сарафане оторвалась. Что должно было произойти. Выпадешь из сарафана.
Томка уже выпала. Но упрекаешь меня. Я с нее юбку не сдирала – само получилось… Да плевать! Лишь бы не нагишом с олигархом…
С каким олигархом? Почему я не знаю? – Людмила удивилась новости, а потом еще больше, что новость прошла мимо нее. Хитрец Поворотов позаботился, чтобы Ларисина напарница, отбыв ночную смену, убралась из гостиницы и не мешала. Ничего не подозревающая Кулыйкина потопала на огород в Новом Быте – это через мост. И вдруг вернулась?..
Мам! А ты чего здесь-то? – Машутка распахнула изумленный переливчатый взор. – Вчера говорила, что работы навалом, что ты прямо из гостиницы на огород…
Конечно, говорила. Вам всем говорила! Но никто из вас не услышал – ни одна из моих драгоценных дочек. Картошку вместе с отцом сажали, пока вы по митингам... У соседей помощи прошу – надоела им. Выросшую траву надо скосить, а отец ваш где-то шастает – я не удивлюсь, что пьяный. Этот племянник, который после бабы Лиды мою квартиру занял…
Твою?
Не перебивай мать!.. Ну, нашу – нашей семьи – квартиру. Бабылидин племянник поит Кильку до невменяемости. Покупает в киоске дешевую водку. Вот бы закрыть, сжечь все киоски!.. Потом дурак рассказывает сказки про нападение ворпаней. Дурак – это мой муж, если что… Зачем его было брать на рыбалку? Еще повод выпить? Никого он не видел – никаких похитителей - проспал ночь беспробудно… Сам же племянник готов претендовать на наследство, пока Килька в отключке – на рыбалке, на поминках… Короче, все заняты. Одна я на грядках бездельничаю. Сосед Ромка выкорчевал старую вишню. Без мужских рук не обошлось бы… Как будто мне одной надо… А зимой компоты, варенья-соленья жрать будете! Не откажетесь! Ты соленые огурцы любишь трескать… Дотрескаешься с приятелями! Сейчас вы молодые да ранние…
Это огурцы, которые без укропа… - бесхитростно пояснила Машутка.
Укроп тоже надо поливать, чтобы не пожелтел! Без труда не выловишь и рыбки из пруда… Вы с Леськой утром из дома умотали. Тебя здесь вижу. А сестра твоя?
Куда-то с Устиной пошли. Из Кашкука.
И Лешки нет нигде - с утра запропастился, - задумалась Лариса. – Дома лишь Ирэн. Но ей сейчас все пофиг…
Не пофиг! Опять плакаты рисовать? Хорошо, что в Утылве лишь одна башня, и флаг на ней уже вывесили. И дядя Клим вас пожалел!
Секретное совещание у них, - выболтала Машутка. - Ну, так все в порядке? Чего ты бесишься?
Я? Я бесюсь?? ой, бешусь. Как с матерью разговариваешь! Я тебя по губам!.. Стой! Чего такая взъерошенная? И лямка оторвана? Неряха! Коленки сбиты и локти. Про коленки понятно, а про локти? Ты же девочка!.. Руки в пятнах – это что, кровь?
Не кровь, а морс. Я Томку спасала!
Сегодня в меню числился ягодный морс. Разлили по полу. И все, что в меню, тоже на полу. Креветки, рис, яйца, шампиньоны и оладьи из кабачков – в одном салате… - Лариса подтвердила.
Машутка, не ври! Спасала она.. Бежала я сюда – так бежала, что дыхание застревало, и в груди булькало… Чуяло неладное мое сердце… К Томочке бежала, чтобы сообщить… Ох, ох, что у нас в Утылве деется… Каждый раз, но никогда такого прежде…
Люда, ты сама не своя…
Ладно, мам. Что случилось?
Край. Дно. Каждый раз думаешь – уже дно, ниже и хуже быть не может. Ан нет, подземная река под этим дном течет… Как переживет Утылва – как наша семья переживет… Когда даже наш мэр…
Мэр? Томкин жених? Слышать про него не хочу. Бросил свою невесту, - негодовала Машутка. - Превратили из нее куклу для услаждения олигарха.
А ты не слушай!.. Это какого же олигарха? Какого наслаждения?
Люд, ты про Колесникова? Толком скажи! А то голова кругом идет... бежит вслед за дивором – прогуляться подальше… - бессвязные слова Ларисы только подтвердили ее метафору насчет головы.
Тем временем на шум начала стекаться толпа на асфальтовый пятачок перед гостиницей. Тылки были тут как тут! жадные до нового зрелища. Высокий негодующий Машуткин голосок как струна разрезал плотный нагретый воздух. Людмилина визгливая интонация взвинчивалась пуще. Лариса говорила тихо, успокаивающе. Молодой парень молчал, трагически поникнув головой и синей челкой. Иван досадовал: неужели история с киоском ничему не научила? За похищение больше дают! Не надо столь безоглядно доверяться – себе или кому другому. Что теперь? скажет Машутка – прыгни в Виждай – он что, прыгнет?.. Скандальное происшествие привлекло общий интерес. Нормально, и для Утылвы так уже заведено. Нет секретов. Или есть? Всегда ИЛИ!..
Присутствовало что-то еще. Везде, вокруг - в самом воздухе, в здешней обстановке – на улице и за стеклянной входной группой, в коридорах и комнатах гостиницы – в ведьмином логове, покинутом Варварой, в сказочном духе Пятигорья. Это было всегда, посылало особые флюиды, силилось передать… Вот сейчас разыгралась сцена в живописных декорациях - зеленые кусты, красные тюльпаны, белые бордюры, голубая ветровка, желтый сарафан, короткий топик в блестках-чешуйках, рыжие волосы, синяя челка – эдакое буйство красок! Экспрессивно и вместе с тем нарочито, даже как-то отвязно. Обыденная жизнь не пестрит подобным многоцветьем. Мы живем скучно и серо. А тут словно не люди, а сценические персонажи суетятся (ходят, бегают, прыгают, ползают, дерутся), выплескивают эмоции. Их реплики звучат словно за некой завесой. Гротескность не производит впечатления таковой. Сказочные персонажи. И все вокруг - неправда, сказка. Синеглазая ведьма, дивья девочка, крылатый корыльбун, зайцы-ворпани, гениальный злодей Гранит Решов, упрямая жажда справедливости, коммунистическое царство на земле… Да, наших героев одурманили – ядкой или чем-то еще. А вас тоже одолело сказочное наваждение?..
Да, скажи! Что с женишком-то? Еще есть жених? А то мы, может, от жизни отстали. Спасали Томку, спасали, а она вдруг уже свободная, холостая… - в толпе раздавались возгласы.
Заткнитесь! Томочка любит Колесникова, - Людмилу оскорбляли намеки насчет дочери. - Она честная девушка. И вот такое несчастье…
Какое несчастье? – опять не утерпели зеваки.
А вы разве не знаете? Ну, конечно, не знаете… Только напраслину возводить горазды на человека – на слабую, беззащитную девушку… Сегодня утром из Кортубина ехала машина. В Новый Быт направлялись и свернули с тракта раньше. В степи, по грунтовке, что на огороды ведет. Вот клубочек и привел… А он лежит в траве. Думали, пьянчужка какой. Думали, привиделось… А это не наваждение – это наш мэр…
Пьяный? Пятнашков, будучи на должности на ТыМЗ, напивался до чертиков и сбрендил. Что за околесицу он нес на собрании в управе! Перед директоршей выслуживался. А Варвара ему дала понять – пусть любовь у нас, и голова у тебя умная, а все равно откушу… Пятнашков струсил, что сомкнутся ядкины челюсти, и сорвался в бега. Поймали его… Деда Мирона жаль… Теперь и очередь мэра пришла…
Ах, нет, от него не пахло. Ни кисло – никак. Не пил ни капли – именно водки не пил. Зато бредил, что хотел напиться воды из колодца… Колодец на Сыродиевском хуторе, - сбивчиво передавала Кулыйкина.
Так они же всем кагалом – бывшая и нынешняя власти Утылвы – ездили к Сыродю серьезно поговорить и, на худой конец, поклониться. Еле ноги оттуда унесли. Бежали на пару – Пятнашков с Колесниковым. Сперва до казахской границы, а после в Лондон.
В Лондон? Крюк большой.
Подумаешь, Мобутя дальше бегал, но нашенской границы не пересекал. Его партийная сознательность держала – ведь воевал за эту власть… Ну, Мобутя голову на плечах сохранил. А Витька Пятнашков сбрендил, верно?
Это он на голову сбрендил. Ноги здоровые, крепкие. Лошадиные. Часа за три проделал путь до Утылвы. До Нового Быта.
Чего ж так? Из Чагина до Кашкука несравнимо ближе?
Там на въезде в город засада. В кустах волчавника ворпани сидят. Перебинтованные - драться не могут, но плюются… Поэтому Витька с Сережкой решили в обход идти. Нет, а че? Нормальные герои всегда идут в обход.
Нормальные? Колесников тоже нормален? Как Пятнашков?
Не похоже. И не тоже. Сережка с утра трезвый был как стеклышко – как то самое, дивье. Готовился к визиту к английской королеве. Но Варвара исчезла, а Сыродь – хуторской мужик лапотник, грубиян… Однако же стоял вопрос – выжить или нет Утылве. Сережка серьезен, как никогда – понимал, что от мэра зависит… И потом, наша водка – хороший продукт. Не гадость всякая – типа метаксы.
Хорош языком чесать! Не врубаюсь я. Кто пил – кто не пил, и кто в итоге сбрендил...
Не Тамарочкин жених, конечно, - поспешила объяснить Кулыйкина. - Он столько прошел – на жаре, по степи - крюк сделал и упал без сил. В траву под столбиком. На него наткнулись…
Под огненным столбиком? – вырвалось у Ивана. Его юмор не оценили (а Иван вовсе не шутил!).
Просто лежал. В траве. Нельзя, что ли? А увидели его из-за того, что он к столбику привалился.
Что за столбик такой? Не огненный ведь?
Самый обыкновенный. И это не столбик вовсе – памятник из нержавейки. Ему уж не один десяток лет. Проржавел. Синяя краска облезла, табличка болтается на одном болте, остальные крепежные дырки пустые. Мне рассказывали… Могила старая. Из прошлого века. По дате – так старше захоронения на Кашихе. Сразу в траве не разобрать. Да ее там никогда не видели. Откуда могилка в степи?
Как откуда? Рядом Новый Быт – целый микрорайон пятиэтажек. Там жителей достаточно – следовательно, и покойников… Если же без шуток. Ведь и раньше в степи хоронили. Не в Утылве – в окрестных хуторах. Не удивительно встретить могилу. И плиты из песчаника ставили – как надгробия.
Нет надгробия, нет оградки. Просто столбик. На табличке фамилия стерлась, а имя можно разобрать – Горгин, 190…год. Просто и ясно. Провалиться мне на этом месте! Я не вру.
Получается, ваш предок, Лариса? У Мобути два брата имелось – Горгин и Покор. Все становится ясным.
Так это что? это кто? А как покойник оказался папой нынешнего Сыродя? Ведь обоих – отца и сына – звали одинаково: Г. Сыродь. «Г» - то есть Горгин, а не то, что ты подумал...
Может, тебе ясно, но не нам. Ведь звали Сыродем – не Нифонтовым. Соображай! Изначально Нифонтовы родом из Чагино – их хутор к югу от Утылвы, а Новый Быт совсем не там. Как Мобутин брат очутился рядом с Новым Бытом? Могилка что, мигрирует? Как дивор в степи?
Он же пропал – брат-то. Мобутя рассказывал. Однажды ушел из хутора и пропал. Если зимой ушел – то замерз.
А если летом?
Тоже чего-нибудь случилось. Например, ворпани его съели. И похоронили останки в степи. Инстинкт у зверей – спрятать, закопать косточки…
Кто похоронил? Ворпани? Собственноручно – рыжими своими лапами – могилку выкопали? Плиту установили. И столбик. Место обозначили. И до сегодняшнего дня на ту могилку никто не натыкался. А при чем здесь Сережка Колесников? Он же родней Нифонтовым не приходится.
Кто точно удостоверит? Всякое бывает. Разве думали, что младший Дюшин дурачок – сын Сыродя?.. А Колесников - чей сын?
Папы с мамой… Лежал-то почему на чужой могиле? С мэром солнечный удар?
Удар со всеми нами! Теперь кто от тылков пойдет к олигарху и предъявит наши требования?
Требования? Умора! Землю крестьянам, фабрики и заводы рабочим? Анахронизм! Землю у нас Сыродь отнял, латифундию создает. Холдинг оттяпал завод… Классика по Марксу - пролетарий не имеет собственности! И все, что до того было в Утылве – сказка.
Несправедливо. Надо выходить и возвращать народное достояние. Наш завод! И мэр должен быть за нас! А он в бега кинулся. Струсил. Сейчас не тридцать седьмой год – не расстреляют.
Не мешало бы. На всех этих буржуев Гранита Решова не мешало бы! Если всенародно избранный мэр – слабак, ренегат. И еще пьяница! Жаль, что старого Щапова прокатили, а Сережку выбрали…
Как Тамарочка переживет… - Кулыйкина потерла глаза. - Что злые люди напоют Колесникову. Про юбку, которую она потеряла… Вы – злые, ваши языки не унять! У нас семейство приличное. Свекровь была много лет завучем в школе и парторгом. Ваших детей Агния учила! Дедушка мужа – герой Антон Кулыйкин. Килька, пока его не уволили, в техотделе работал замом у покойничка Веньки Имбрякина. Теперь все потеряно… Без отцовой защиты доченьку мою обижают. В библиотеку на работу взяли не ее, а Тинку Жадобину – дочь лейтенанта милиции! И вот в гостинице Тамарочку опоили, едва не воспользовались…
Я говорю, заколдовали ее! – влезла Машутка. – А вы не верите…
Цыц! – одернула Людмила. - Криком тут не поможешь. Воспитывай тебя, воспитывай… Легче камни ворочать. Девушку украшает скромность. И аккуратность – аккуратно пришитые лямки…
У нас в семье только Леська скромница…
Взять бы ремень да отодрать как сидорову козу. Но это отец должен делать. Сил моих нет…
Признание Кулыйкиной в педагогическом бессилии прервал бас Поворотова. Его мощная фигура выросла в проеме дверей. Серый костюм, помятый и достаточно потрепанный в минувшей баталии, отряхнули, придали приличный вид. Но чувства тоже были изрядно потрепаны.
Не наболтались еще? Второй митинг, что ли? под окнами Мары. Расходитесь по домам! Иначе милиция разгонит…
Нечего делать твоей милиции. Уж и собраться нельзя? Это вы цирк устраиваете, а мы мирно, культурно… Законов не нарушаем. За любопытство не наказывают.
Найдут, за что наказать! Здесь частная территория. Проваливайте! Нашему гостю нужен покой. Вы же глотки дерете без передыха. К бунту призываете! Это называется мирно?
А ты охранников покличь, Поворотов. Посмотрим, хватит ли у них смелости. И чем народ разгонять будете? Дубинками или даже оружием? Как этот мальчишка, Петька-колобок, на митинге выступал, что не надо бояться, не надо терпеть. Мы – не стадо баранов. И нас много – да мы твоих охранников просто числом затопчем. Затопчем и утопим в Негоди! И все тогда образуется.
Точно. Коронная фраза вашего доморощенного Зорро: наша жизнь в наших руках! МАУ-МАУ! МАУ-МАВ!! С чем и поздравляю! Идите на все четыре стороны. Администрация завода умывает руки.
Ты откуда знаешь? Не был ведь на митинге... Если на то пошло, из администрации ты один уцелел. Один против всех.
Произошедшая в гостиничном коридоре разборка утомила даже Поворотова. Он не стал спорить с толпой, повернулся к женщинам на скамейке.
Вы! С вас все началось. И к чему привело. Вороны безмозглые! кар да кар… Если не ошибаюсь, одна из вас на работе – правда, непонятно, которая… Лариса, возвращайся на ресепшен. Тут у нас полный… Олигарх заперся в номере и не отвечает – оскорбился, наверное. Надо его как-то умаслить – для того хотя бы накормить. А то он нас без масла съест вместо обеда – вместо вашего салата с тигровыми креветками… Время к ужину приближается… Пять минут! – Поворотов растопырил свою огромную пятерню. – У тебя пять минут, чтобы вернуться. И не секундой больше. Сама поднос олигарху понесешь.
Иду, Руслан Афанасьевич – испуганная Лариса запорхнула внутрь.
Поворотов еще не закончил.
Ты, Людка, забирай свою ненормальную дочь. На голову она точно… Обеих девок забирай! Правильно говорят, хотел доброе дело сделать? тогда получи, старый дурень! Это я дурень… Смешно, Людка? Ты уволена!
За что, Руслан Афанасьевич? Вы… э… совсем не старый ду…
Потому и кумекаю: заслужила ты. Так дочерей воспитала. Вот и расплачивайся, дура!
Увольняете? Окончательно и бесповоротно? Просто так, за десять секунд? пошла вон! Это мне в благодарность? Что я у вас хрип надрывала – на ресепшене, на кухне, в постирочной - и еще много чего где… По телефону отвечала, полы мыла, бачки таскала, воров ловила… Я же нашла место, где черный Зорро прятался – в коридоре, за горшком с монстерой… Чуть здоровья не лишилась, когда он на меня налетел…
Может, тебя орденом наградить за поимку особо опасного преступника? Поправка – вы вора не поймали! Убег он из гостиницы и прихватил очень ценную вещь… Да, языком ты владеешь виртуозно – бла-бла-бла… Получи и распишись. На выход! Законный механизм отлажен. Сейчас с этим быстро. Свободна!
Руслан Афанасьевич, как же… Меня нельзя увольнять. Войдите в мое положение. Я одна работаю. Деньги в дом приношу. У меня трое детей. И муж… больной…
Ага. Больной алкоголизмом.
Хотя бы из уважения к нашей семье… Кулыйкины – не последние люди в Утылве. Прадед моего мужа…
Нет больше прошлых заслуг! И советского наследства нет. Ничего нет. Мир рухнул. Пора уже понять своей глупой головенкой! – Поворотов с величественным видом удалился со сцены.
Кулыйкина была раздавлена. Она сомневалась – что делать? бежать упрашивать шефа или выждать, пока он остынет. Вспомнив про Тамару, возвратилась к скамейке и прошипела младшей дочери.
Ну, Машутка, удружила сестре. Опозорила с юбкой. Даже свадьба может расстроиться.
И пошел жених такой-сякой! – девочка вскинула гордо подбородок.
Куда пошел? Это ты не с котом играешь. Остались мы у разбитого корыта. Тобой разбитого!.. Уволили! Теперь придется твою бабылидину квартиру продавать. Кто купит халупу без ремонта в Кашкуке…
Се… се… ре… - бессмысленные звуки от скамейки.
Будто заряд электрического тока пронзил лежащее тело – не сильно так, но заметно. Тамара дернулась. Голубая ветровка соскользнула вниз, и снова открылся эффектный вид на стройные бедра в розовых трусиках.
Во блин! блинский…– Людмила поспешно набросила ветровку на дочь. – Ты никак очнулась? Слава те Господи!.. Тамарочка, не полошись. Жив, жив твой Сереженька. И скоро будет здоров. Организм молодой, крепкий. Мы еще на вашей свадьбе выпьем!
С-се.. ресе… реженька… Что с ним? – с трудом разлепив губы, прошептала девушка.
Ниче! Ниче с ним. Страшное позади. От ворпаней убежал. Спаслись они с Пятнашковым. Теперь уже в Утылве – уже в безопасности. Никто не посмеет тронуть мэра! Это против законов в государстве.
Правильно! – иронично хмыкнули в толпе. - У нас тронешь любого плюгавенького чиновника – значит, на государственную махину посягаешь. Галантерейщик и кардинал равны между собой. Или даже лучше – мэр утырок и президент – царь вся Руси… Все равны! И есть равнее…
С-сереженька… не утырок…
Не бойся, Тамарочка. Не отнимут у тебя жениха. И жениться вам надо быстрей. Тогда меня, может, не успеют уволить из гостиницы. Я на больничном листе недельки две отведу. Это только снаружи я здоровая, а внутри больная, слабая… Если стану тещей мэра, Поворотов поостережется. Да чего там! Я сама его через отлаженный механизм как через мясорубку пропущу! Накручу котлет из медвежатины. Пока же надо притушить скандал, чтоб не разгорелся – пока столбик махонький. Это выход. Все формальности можно прямо в больнице совершить – прикажет начальник, и проштампуют вам паспорта.
Людка, ты стратег! В юбке и без нее… Ишь, какой план сочинила, лишь бы остаться на ресепшене – одобрили в толпе.
Ржете, идиоты? Я о дочери забочусь.
Заботься. Чем дольше она глаза людям мозолит розовыми трусиками…
Охальник! Ты не смотри! Совесть поимей.
Моя совесть мой взор не затуманивает – необыкновенно ясен он. Иди отсюда! Тебя же уволили…
Кулыйкина прекратила спорить, попробовала приподнять Тамару со скамейки: раз! рывок…
Н-нет… Не под силу мне… Машутка, не суйся! Молодой человек, помогите, прошу…
Иван Елгоков с готовностью откликнулся на Людмилину просьбу. Скандальное действие иссякло. Оно ограничилось только кругом тылков и не вызвало реакции высокопоставленного гостя «Мары». Олигарх Сатаров в бывшем Варварином номере ничем не проявил себя. Пожалуй, единственный знак - на втором этаже, в окне госпожи Пятилетовой волна прошла по шторам. И все.
Между тем, не разрешился вопрос: что за столбик степи? Откуда взялась могила Горгина – именно Нифонтова? или еще кого? например, которого из двух Сыродей? Ах, если бы только один вопрос! Их множество. Прямо сейчас на Казятау тоже принималось важное решение. Попробуем разузнать, какое.
*******
Леша Имбрякин позвал ребят посовещаться на Казятау. Удачно выбрал место. На свежем воздухе, на зеленой травке, под сенью высокого памятника – статуи Родины с раскинутыми руками. Вдали от чужих глаз и ушей. Тема дивора – очень близкая для тылков. Каждый любит порассуждать о душе, смысле жизни, чисто сказочных обстоятельствах. Вот и сейчас ни у кого не вызвало удивления. Что именно? Да, Варвара вполне может быть ведьмой. И может лишиться дивора. Лешка Имбрякин напирал на лучшего друга Петьку с требованием: верни! не то придут последствия – пусть фантастичные, но не менее ужасные. Как ни крути, а дивор-то у Варвары украли – нехорошо это. Петька Глаз кипел, шипел и булькал: не брал ничего! Он клинический идиот, что ли? Страшно подумать про Варварину реакцию – мало никому в Пятигорье не покажется. Единственный, кто способен укротить Варвару (но не обещал) – Энгру, у которого свои интересы. Инициативная часть тылвинских жителей – молодежная ячейка – очутилась в сложном положении. Не выдавать же Петьку на расправу синеглазой ведьме. Как же убедить упрямца, что украденное необходимо возвратить? Так всем лучше будет. Но Петьке хоть кол на голове теши! Лешка с досады плюнул. Тема дивора сошла на нет? Ниче она не сошла – просто временно скрылась в синем тумане, отступила на соседнюю Шайтанку. Ой, не резон успокаиваться. Варвара отплатит. На Казятау тихо и мирно, но чтобы спасти завод, нужно спуститься в Утылву.
Таким образом, две темы волновали молодежную ячейку – одну обсудили, теперь другая. Совещание шло дальше. И что же дальше?
Пора к реальному делу переходить. Хватит нам молодежной ячейкой числиться. Мы не детки! – Анютины, наконец, раскрыли рты и изрекли. Ну, с братьями ясно – они уже мужики.
Реально? Что делать будем? – Юлик побледнел, что даже посерел. – Вы че задумали? Самоубиться коллективно? Я не поддерживаю. Школа заканчивается, но жизнь только начинается.
Ты прав, - двусмысленно поддержал Петька. - Столько возможностей – иди, куда хочешь. Буквально. Все брось и иди. Ты свободен. Ничем не отягощен. Никаким наследством.
Что значит, все брось и иди? Ничего не бросаю! Я в физкультурный колледж в Кортубине иду. Нормально! Зря, что ли, отпахал на разряд? Бегал и бегал…
До посинения. Тут одно. Думать или бегать. Тогда беги. Шустро беги, Юлик. Локти прижми к туловищу покрепче, ноги выше выбрасывай – наподобие лягушачьих прыжков. Спортсмен, бл…
Вы что предлагаете? Ну, так, чисто порассуждать… Да что мы можем? А что можем – противозаконно. Нас никто всерьез не принимает. Как выразился этот политик – Чигиров, кажется? Вы – молодцы, детки, но ваше дело – учиться. Пожалуйста, давайте сначала доучимся в школе… - Юлик почти умолял, понимая, что это тщетно.
После в физкультурный колледж поступим, - ехидно предложил Петька.
И даже туда. Чем плохо? Не всем математика дается. Я звезд с неба не хватаю. Лешка у нас на институт нацелился. Ан прокол! Не по Сеньке шапка. Что толку, если ум есть, а денег нет! Нет у Нифонтовых денег, чтобы в Кортубине учить. Даже если родственника вашего – беглого майора – раскулачить. Он и так все Лешкиной матери отдал кредит заплатить. Я понимаю, мечта рушится, но чужие жизни рушить…
Дурак ты, Юлик, - негромко заметил Лешка.
Зато вы больно умные. Не надоело? Сочиняете невероятные планы – сказочные. Хоть бы с кортубинским олигархом. Да, приехал. Теперь нагонит синего тумана и уедет. Вы забыли? Ведьму эту – Варвару – олигарх сюда директоршей назначил. Скажи мне, кто твой друг… Интересно, кто друг ведьмы? совсем олух? истукан бесчувственный. Ты, Лешка… Чего от олигарха ждать? Если ему даже рабы с откушенными головами не нужны. Холдингу не нужна Утылва.
А нам теперь как? В дырку провалиться? Не дождутся!.. – помимо темперамента у Петьки еще и логика имеется – вот только как он ее выворачивает. - Вот и будем исходить из того… и проваливаться. Действительно, что мы теряем? Место в физкультурном колледже? Трусы всегда оправдываются.
Я не оправдываюсь. Я с вами был…
И теперь будешь?
Послушайте! Послушайте же! Мы – не герои из Молодой Гвардии. И не красногвардейцы из Солинского отряда. У нас обыкновенная жизнь.
Как раз обыкновенная жизнь рушится. Основы порядка, - Петька сказал, как врезал.
Харе! – Лешка оборвал препирательства. - Обо всем поговорили. Перетерли. Все перепробовали. Осталось одно. И впрямь, последнее…
Леш, может, не надо? – умолял Юлик. – Не продолжай! Не надевай петлю или этот… хомут.
Надо, Вася, надо… Как надо нам поступить. И не смотри пронзительно. У тебя не Варварины синие очи, не загипнотизируешь. Мы не побежим. Пойдем до конца.
Куда пойдем? – братья Анютины повскакали и приблизились вплотную. Две пары сощуренных глаз, бровей в одну линию. Прямые лбы. Сдерживаемое дыхание с присвистом.
Вы согласны? добры молодцы, – усмехнулся Лешка. – Тогда к делу. Надо захватить завод.
Наступившую паузу разрушили звуки. В груди Юлика заклокотало.
О-о… о-о-у-у… меть… Очу-уметь!.. Захватить?! – Юлик в возбуждении закрутился на месте.
Да. Именно так. Взять и захватить, - Лешкин голос издевательски спокоен.
Анютины не обладали Юликовой легкоатлетической формой – братья не сбегали кружок вокруг Казятау, дабы выплеснуть энергию (пузырьки на поверхность). Загорелые лица Матвея и Демида больше напряглись и покраснели – стали как помидор.
Чудно слишком. Лешка, ты, конечно, голова. Мыслишь! Но как это провернуть? Целый завод. Охраняемая территория.
Провернуть легче, чем вы думаете. Охрана? Она имеется. Не подверглась сокращению. Хозяева погнали работников за ворота, а охранников не тронули. Поворотов сидит на своем месте и получает немаленькие деньги – в период остановки завода ни копейкой меньше…
То есть, охрана работает.
Работает. А завод нет. Без людей завод – пустая территория. Бесхозный объект. Толпы охранников не хватит, чтобы держать под контролем цеха, бытовки, склады, пустыри, трубопроводы, ж/д пути. Все дыры в заборе, прорывы в колючей проволоке, двери, окна. Не смогут же они в цепь по периметру выстроиться. И даже тогда нельзя исключить проникновения…
Это как? проникать? если у них оружие? – спросили Анютины нарочито равнодушным тоном (как сухое гнездовье прошуршало).
Оружие? Естественно… - Лешка неспешно думал вслух. - Я ни разу не видел. Но даже пусть оружие. Охранники что, станут стрелять? В кого и кто? Тылки станут стрелять в тылков? Начальник караула дядя Гена Ляпустин – шурин вашего, братовья, дяди Юнара? Охранник Ромка Халилов – сосед Кулыйкиных по огороду и прежний собутыльник Леськиного отца? Он дурной, но тете Люде всегда помогает – вскопать, теплицу покрыть, навоз привезти…
Ты хорошо рассчитал, - Петька тонко прыснул. - Я прям вижу, как дядя Гена собирает свой караул и командует: смирр-на! Идет рапортовать шефу: к выполнению почетной миссии по защите интересов холдинга готовы! Готовы выполнить любое задание! А Поворотов дяде Гене: силами подразделения организовать слежку за опасными местными смутьянами – несовершеннолетними Анютиными. За тобой, Матвей, и за тобой, Демид. И особо обратить внимание на отважного смельчака – на тебя, Юлик. Ну, это же не стрелять.
Поворотов, может, не выстрелит. Другие…
Кто – другие? Нет у нас в Утылве других. Все свои, тутошние… Нет! Тому, кто не то, что выстрелит, а просто поднимет оружие, в городе не жить. Все отлично понимают.
Милицию позовут на помощь? Твоего отца, Устина? Лейтенанта Жадобина?
Папа не станет стрелять. Я готова поклясться! – с яростным накалом подтвердила Устина.
И даже Поворотов не станет. Этот медведь и пройдоха? Он откуда? С Луны? Из наших же. И наследники его. Вовка учится годом младше нас. Алка в седьмом классе – больше танцует, чем учится. На тебя поглядывает, Юлик. Пашка с Сережкой в началке – как батя, на голову выше всех, в столовке по две котлеты наворачивают, и по два компота… Охранники завод оборонять не станут – костьми за хозяев не лягут.
Лешка прав. Можно ведь в какую-нибудь лазейку просочиться. Выгорело же у нас с башней… И да, охрану после того не увеличили – оставили, как есть. Хотя кричали про Кортубин и вертолеты… - в сомнении произнес Сережка Рванов.
Зачем увеличивать? Чтобы мышь не проскользнула? Поворотову не выгодно. У него не мышь, а грузовик каждую ночь... На проходной по двое дежурят, носом клюют. С них ничего не требуют. Когда за нами ворпани гнались, никто из охранников зад не оторвал и не пришел на помощь. Ромка, как сидел в фуражке, так и продолжил… Понятно, что зрелище не для слабонервных – летящий корыльбун… Спас нас уголовник - тоже человек. Переехал ворпаня… Даже этот уголовник нам препятствовать не будет, - с Лешкиным рассуждением не поспоришь, но Юлик запротестовал.
Ребята! Опомнитесь! Это же чистый терроризм! На нас же свору ворпаней натравят. Милиция, ОМОН, внутренние войска. ФСБ, ГРУ, десантники, морпехи, частная армия охранников холдинга. Назгулы, орки, имперские штурмовики, коммандос. Терминатор Шварценеггер. Кажется, никого не забыл… Они все не местные – не нас им стесняться… Утылву в асфальт закатают!
Ну, здешним дорогам это не грозит, - хмыкнул Петька, а сам уже увлеченно обмозговывал поданную идею.
Тогда с землей сравняют... – жалобно предрек Юлик.
Пока еще не сравняли. Как вы осознали, в моем предложении нет ничего невозможного, запредельного, - констатировал Лешка.
Нет, это… это… - Петька даже вспотел от умственной натуги. - Ну, хорошо. Готов допустить даже… Не спорю, Лешка. Просочимся через лазейку. Через дырку.
Я даже знаю, где дыра! - Матвей Анютин обрадовался собственной догадке. - Место, где мы в прошлый раз лазили. Вырезали секатором витки проволоки – там до сих пор дыра, а витки на земле валяются. Никто снова колючку не намотал. Найдутся и другие места…
Найдутся! – кивнул Демид. – Я секатор уже из ментовки утащил. Среди прочих улик лежал. А че? Наш секатор!
Идите вы, Матвей с Демидом, со своим секатором…
А не мы предлагаем захватить завод. Вообще, не навязываемся!
Лешка, ты сам внедрил безумную идею в ихние упрямые головы. Гляди, как бы не пожалеть потом…
Не о том жалеешь, Юлик. В школе учиться надо было! а не бегать. Агния – старуха суровая, но она права. Из вас технари, как из Петьки балерина. И из тебя, Петька, инженера не представить даже в страшном сне. Флаг на башню повесить куда проще! Особенно, если корыльбун пособит...
Вот не пойму, Сережка, если ты такой умный, то чего не сидишь начальником техотдела на заводе? Место-то вакантное. Может, не уволили бы сразу как простых работяг – как тебя уволили. Дольше бы удержался.
Хватит трындеть!.. Самый ужас начнется, когда захватим. Что делать с заводом-то? – Юлик окончательно лишился покоя. – Ну, захватили мы завод. Предположим. Победили Поворотовских охранников и прочих супостатов. Вышвырнули из кабинетов Варвару и Клобов, а их и нет там – вышвыривать не требуется. И что дальше делать? с заводом?
Как что? Запустим. Работать будем. Что и всегда делали, - Петька быстро и целиком уверовал в Лешкин план.
Мы запустим? Легко мавкать-то! – Сережка Рванов приземлил юных энтузиастов.
Не мы, разумеется. Не воспринимай слова буквально. Работники ТыМЗ запустят.
Ты в уме, Петька? КАК? Самочинно, самовластно? незаконно? Без разрешения.
Вот что тебя пугает… Не дрожи, Юлик. Катастрофы не наступит. Сам своим умишком поворочай. Кто раньше на заводе работал, тот и работать продолжит. Все те же тылки. На прежних должностях и участках. Словно перед этим нам кто помогал? Инопланетяне? Топ-менеджеры холдинга только мешали. Руководить возьмутся тоже местные. Старшие товарищи. Дядя Юнар Анютин, дядя Боря Васыр, дядя Володя Щапов. И технаря дядю Кирилла Кулыйкина позовем – он в промежутках (ну, этих, трезвых) очень соображает. Даже в компьютерах. Плакаты же нам на принтере распечатал…
Одними плакатами и котами не отделаемся.
Сколько за последнее время Утылва варягов видела, а воз везут опять же свои. Пришлое начальство меняется – меняют лишь таблички на кабинетах.
Мнение Сережки Рванова – единственного из компании работника ТыМЗ – не столь убежденное.
Не перехлестывай, Петька. Не в ту степь. Все мы можем! Горы свернем. Еще в космос полетим на управляемых кривошипных ножницах… Варвара – не глупая овца, что с успехом продемонстрировала. Что мы, тылки – бараны!
Так ее и нужно вышвырнуть с завода в первую очередь. Она – самая опасная, потому что умная.
Вышвырнем, вышвырнем. Правда, не знаем, как… - Анютины в главном уже не сомневались.
Я скажу! – разгорячился Петька. - Ты, Лешка, способен свою недавнюю любовь принародно разоблачить? Вымазать дегтем, вывалять в перьях как ведьму? И выгнать с позором из Утылвы!
Не так романтично… Мы не в сказочном средневековье, - сухо отвечал Лешка.
Ладно. Посадим под белы рученьки в белый директорский Мерседес и проводим с почестями. Ты на прощанье даже поцелуешь – мы поймем и не осудим.
Не прикалывайся, Петька!
Нисколько. Включим рубильники, врубим станки (которые еще не распилили). И начнем! чтоб пыль столбом…
Погодите, - призвал к разуму Юлик. - Заводы так не работают – по собственному велению, по моему хотению. Если же ты не хозяин...
А если хозяин, то уже этого довольно? Работники как те станки – когда надо, работают, когда не нужны стали – распилили. Очень просто – вкл и выкл.
Не так! Петька, ты любую ситуацию вывернешь и доведешь до абсурда. Лешка, объясни ему. У любого предприятия – свои хозяева, устав, партнеры, обязательства, заказы. Это нельзя вкл и выкл!
Почему нельзя? Вернее, если можно выкл, то и вкл… - очевидно, Лешка обдумал свой план, прежде чем предлагать. - Мы будем заказы выполнять. В лепешку расшибемся, но выполним. И получат от нас партнеры лучшие на свете ножницы. Без малейшего изъяна. Будут довольны. Обязательства – это святое. Ты что-то другое имел в виду?
Да, мы должны. Но не только заказчикам. Завод в долгах как в шелках. Перед банками.
Если будем работать, а не стоять как сейчас, то и деньги будут по кредитам расплатиться. Банки не останутся в накладе. Им все равно, кто деньги платит. Красуется в бумагах подпись Варварина или чья-то еще – да хоть Пятнашкова (ах, нет, он же теперь недееспособный). Ничего личного, только бизнес.
Все так просто? Так, оказывается, можно было?
Что задумали ребята из тылвинской ячейки! Безрассудство. И не корысти ради, а только одолеваемые тревогой за судьбу Утылвы и всех тылков. Хорошая у нас молодежь! Сейчас обсудили Лешкин план подробно. Хорошо, что их никто не слышал. В этот раз на Казятау присутствовали лишь свои. Нельзя же посчитать Поворотовским соглядатаем Родину-мать с раскинутыми руками, что возвышалась над ними. Во-первых, каменная она – то есть, участвовать никак не могла. Уходила прямо в небо – холм, восьмиметровый постамент, и сам памятник в пять метров. Лицо Родины снизу (где ребята сидели) не разобрать, тем более выражение на нем – терялось лицо в перспективе. Хотя заговорщикам почудилось, что статуя словно посматривает с одобрительным намеком. Точно, почудилось.
********
Совещание молодежной ячейки (с выездом на Казятау) состоялось. Говорили, кричали, выясняли и обижались. Повестка исчерпала себя. Петька Глаз – кто же еще? кому бы он уступил это почетное право? – подбил итоги встречи.
Вот и порешили. Сунуть голову в пасть ядки. Славненько. Когда?
Скоро. Время истекает – его уже нет. И пространства для маневра все меньше. Для плакатов, котов, башен и статеек. Хватит обманывать себя! – Лешкино хладнокровие пугало. – Дай–то Бог, все хорошо закончится. Если же нет…
КОГДА? – повторили братья Анютины.
Сегодня, завтра, на третий день. Надо выбрать момент и… Столкнемся лбами – кто победит…
Жесткач! Пойдем на штурм завода. Бог не выдаст – свинья не съест. Дядя Володя Щапов о чем-то договорился с Сыродем. Будем надеяться, что и Варвара не успеет наши головы пооткусывать… Лешка, мы не шутим - ее со свиньей не сравниваем.
Пойдете? Ерои! Комиссара Глаза с собой возьмите. Чтобы впереди на лихом коне. На той лошади, которую в старину в Негоди утопили… Секатор не забудьте – дырки в колючке вырезать, - поток Юликовых слов изливался. Его прям колотило. Потому, что знал – ребята пойдут, и он вместе с ними.
Водички попей, пан спортсмен. Не истери… М-да, как мирно все выглядит... Сущий рай…
Точно. Как перед 22 июнем – ну, в тот самый день… И скоро все изменится...
Уже изменилось. Уже не так. И будет все не так, как мы хотим… - Леша Имбрякин словно влил яд синей ядки в молодые горячие головы.
Ребята смутились, лишь Петька – эмоциональный заводила в компании - возмущенно воскликнул.
Лешка, не умничай. Да, мы не семи пядей во лбу. И да, мы верим, что победим. Ты же нас убеждал, что это возможно! А сам, сдается, не веришь. Прям слышно, как машинка в твоей голове скрипит и прокручивает варианты – один ты сейчас нам предложил. Мы поверили, поддержали. Но надо же остановиться – тебе, не нам. Если прокручивать да просчитывать, то помимо расчетов ничего не остается. НИЧЕГО. Это страшно. Тебе, чтобы увидеть голые черепа, в Сыродиевский колодец незачем заглядывать. Тем более, перед сражением не нужно делать! нервы мотать…
Ты прав. Пожалуй, сказанул я… - Лешка уступил с подозрительной легкостью.
А я об чем! Тьфу, не об том… Ну и жук ты! Не зря Варвара не стала тебя удерживать – знала, что не удержать – не уговорить, не задурить и не стреножить. Даже не пыталась…
Вот и нет. Пыталась. Она говорила – тогда в ментовке вы ушли…
ЧТО?.. Порода ваша – Имбрякинская! упертая! Не просто так отец твой – дядя Веня Имбрякин – пил до бесчувствия. Ему, наверное, тоже голые черепа мерещились…
Голые черепа? Не ведаю. Воспринимай это как метафору…
Да? А я буквально. И мэр наш черепа видел – ну, как нас с тобой – как твой череп…
Перепалка между лучшими друзьями-соперниками грозила разгореться нешуточно. Но тут Юлик, которому (помимо, скажем, не трусоватости, а разумной опаски), присуща доля интуиции, догадался.
Ведь ты, Петька, не стопроцентно уверен! И боишься. Играешь перед нами – типа самый крутой... Мне советовал не истерить!.. Уже давно замечено, твой язык развязывается, когда ты больше нервничаешь, икру мечешь - истеришь. Вспомните – нарядился благородным мстителем Зорро и в гостиницу полез. Потом всей Утылвой выручали! Дрожал по-заячьи на горе…
Я не дрожал! А если дрожал, то голову и штаны не терял! И в обмороке не валялся.
Юлик с Петькой чуть не сцепились и не покатились по склону, их остановил Сережка Рванов – он как-то буднично, честно произнес.
Тут такое дело… У меня тоже… того…подсасывает изнутри… Побаиваюсь... Я тоже понимаю, что все очень серьезно. И уже как раньше не будет. И мы даже представить не можем, как будет. Кончилась прежняя жизнь в Утылве – баба Лида померла, ее жизнь кончилась. Кажется, я тебя понимаю, Лешка.
Наш слесарь второго разряда кое-что просек! Гениально! – подковырнул Петька.
Сережка сохранял странное – словно умудренное, взрослое – спокойствие. Братья Анютина предостерегли родича.
Петька, не тарахти. Ты же мандражишь больше нас. Знаем тебя как облупленного!
При чем здесь он? – Устина вдруг захлебнулась от беспричинной тревоги, сердце заколотилось. – Не дурак и не трус!
Не трус, - кивнул Лешка (почему-то он не подтвердил: не дурак). – И все не трусы. Как порешили, так и сделаем – это решено. Без вариантов. Не ссорьтесь. Не выясняйте, кто умнее…
М-да… Последние тихие денечки. Скоро рванет…
Не терпится очень. Ни сегодня, ни завтра не засну… А когда рванет? Послезавтра? – Юлик, не удержавшись, спросил.
Если за следующий день подготовимся… Должны успеть, - обнадежил Лешка.
Ох-хох-хох… Мать еще после похорон бабы Лиды говорила, что надо картошку сажать. Но у отца каждый день ездки – то в Кортубин, то куда. И брат на фуре угнал…
Мир летит в тартарары, а он про картошку! Тебя невозможно пронять, Сережка, а еще говорил, что все понимаешь.
Правда, понимаю… Тут такая петрушка с увольнением… То да се… Короче, думы тяжкие не про картошку и не про петрушку…
Да? Про пиво думаешь денно и нощно... Бутылками швырялся и чуть бабылидиного кота не пришиб...
То же для преодоления стресса…
Много стресса и много пива. Нарастил пузень.
А я в физкультурный колледж не собираюсь поступать. Мне бы на завод вернуться.
Вернешься. Вот послезавтра и вернешься. Пузень подберешь и просочишься сквозь проволоку. Порядок!..
А мы посадили картошку. Да все посадили. Даже Сыродь. У него в Чагино земли немеряно…
Чего бы ему не посадить? Привлек охранников олигарха – мужики здоровые, быстро огород вскопали. Дармовый труд олигархи любят – что на заводе, что везде…
Сыродь – не олигарх. Он… ну, это… Неважно. Вы че разлеглись-то? Обгорите как головешки... До часа икс надо много успеть. Хорошие дела сделать.
Мы отдыхаем, - братья Анютины лениво, до хруста потянулись. – Может, последние спокойные деньки. Что предстоит…
Сейчас предстоит. Интересно. Кажись, Лешкина подружка шагает. Да не трухайте вы – это не Варвара, - первым заметил Сережка Рванов. – И не одна, а с кем-то… Вон! К лестнице подошла. Рукой нам машет… Нашенская девчонка. Проверенный, свой в доску товарищ. В шортиках… Кто же с ней?
Незнакомый чувак, - Петька посмотрел в указанную сторону. - Нездешний… Вообще, слишком много незнакомцев. Ты же, Лешка, упреждал, что совещание секретное. А сам позвал новую подружку.
Тебя не касается! – буркнул Лешка.
Как не касается? Очень даже коснется! Особенно, когда приступим к главному - к захвату завода. Трындеж раньше времени – серьезное препятствие. Поворотов успеет подготовиться – проволоку над нашим местом в заборе накрутить.
От тебя он скорее узнает. Накаркаешь – гра да кра! Как тогда на митинге – всеобщем посмешище. Вас и вашей ячейки!
Ну, да. Ну, да. Ты же не присоединился вначале. Не спас нас от посмешища. Тем, кто начинает, всегда труднее. Сперва не замечают, потом смеются – эти стадии процесса мы преодолели. Теперь пришло время реальной борьбы. Выяснится, кто есть кто. Я-то свой, тылвинский, а вот кто она… Чужачка, кортубинка. Для нее в Утылве сплошь развлечения. Позабавится и уедет домой. А ты, герой, сядешь! в тюрягу. Так и не захватив завод. Не исполнив своего предназначения.
Тогда уж все мы, - дополнил Сережка Рванов. – Дядя Клим ведь ясно выразился: девушкам замуж, а парням сидеть. Интересно, что хуже?
Устина дернулась, заподозрив насмешку про замужество. Но самовлюбленный Петька ничего не заметил.
Кто сообщил кортубинке, что мы здесь? Плакали наши секреты... – всюду Юлик видел плохой конец.
Я сообщил, - отрезал Лешка. - Она, а не ты со мной на башню полезла. Я ей доверяю. А твой физкультурный колледж ни для кого не секрет.
Ты меня обвиняешь за боязнь высоты? Это на уровне инстинктов. У тебя, видно, другой инстинкт сработал, который и памяти, и мозгов лишает. Уже забыл директоршу? Как скоро…
Ребята, привет! – Влада слегка запыхалась, преодолев подъем к памятнику по бетонным ступеням. Ее приветствовали настороженным молчанием. Только двое улыбнулись – Лешка Имбрякин и Леся Кулыйкина.
Леся – самая отзывчивая в компании – с улыбкой освободила местечко рядом с собой: пожалуйста. Влада нехотя присела поодаль от Лешки. Общий интерес сосредоточился на ее спутнике.
Ростом ниже среднего. Собой явно не Голиаф. Измельчала порода первого Прова Сатарова (помните? на сохранившейся музейной фотокарточке молодой крестьянский парень в распахнутой фуфайке и подвязанных лаптях – рослый, широкоплечий, мощный, черные кудри торчат из-под сдвинутого на ухо картуза, лицо хмурое, с крупными, правильными чертами). Его правнук Дэн – бледный, болезненный, малокровный, весь какой-то острый. Ну, по субтильному виду можно дать лет шестнадцать (нисколько не натягивая!). А ведь он формально старше большинства ребят в тылвинской ячейке. Однако если внимательно присмотреться: возле губ саркастичные складочки, почти морщинки. Глубокомысленная черта между бровями. Взрослый крупный кадык. Кожа сухая и уже страдающая от необходимости пусть не ежедневного бритья. Мужские ладони – сухие, с длинными узловатыми пальцами, запястья в синих венах (это не крестьянские загребала старого Прова, но все же). Напускное смирение, сдержанность есть излюбленная манера Дэна валять дурака (чем он собирался с успехом заняться в здешней дыре). Ханжески опущенные ресницы, чтобы никто не поймал в его глазах проницательное жутковатое выражение. По итогам пристального изучения можно дать и семнадцать, и двадцать, и тридцать лет – даже так. Одевался Дэн слишком просто для сына олигарха. Конечно, опытному (особенно женскому) глазу ясно, что одежда превосходного качества, но без лейблов и не остромодных фасонов. Дэн не прибегал к внешним креативным украшательствам – синим челкам, тату, пирсингу на различных частях тела. Осознанно выбирал другой тип маскировки – образец респектабельности (термин уже подчеркивал определенную степень посвященности, неведомой диким тылкам). Это что-то новенькое, но ворпаней все равно никто не переплюнул (и в прямом, и в переносном смысле слова – смачным плевком или дорогим итальянским костюмом). Да, наследник – через два поколения – землекопа Прова Сатарова был другим человеком – если не сказать, чужим.
Это Дэн. Он только сегодня приехал, - Влада продемонстрировала похвальную краткость.
Дэн? Что за Дэн? – компания не знала, как отнестись. Анютины привычно наморщили лбы.
Мой брат, - снова краткий и емкий ответ.
Значит, брательник твой, - одобрительно загудел Сережка Рванов. - Нет, отчего же… Ты родственница бабы Лиды. Сразу столько родни у бабушки. Жаль, что после смерти обнаружилось…
Бабушки? – переспросил Дэн. – Я уже неоднократно слышу о какой-то бабушке… У вас у всех одна бабушка?
Ему интересно про нашу учительницу! надо же! Про бабу Лиду, – Петька расплылся в деланном восторге (разновидность улыбки ворпаней). - Все интересней и интересней. Утылва словно притягивает магнитом. Едут и едут!.. Дэн? Еще интересней. Иностранец, что ли?
Почему? – опровергла Влада. – Русский. Дэн, Денис.
Чего ищешь, Дэнденис? Что в Утылве потерял? или нашел на свою голову?
Так просто. Мимо проходил. Точнее, проезжал. У вас же не запретный город. Ничего особенного. Я здесь впервые. Наслышан про приключение с башней. С флагом. Смело!
Вести разлетаются быстро. Отсюда до Кортубина на одной волне, - тылвинские парни не купились не льстивые слова. - Корреспондент статью написал. В новостях про нас говорили. Будто бы даже у губернатора… Так ты слышал или читал?
Что? Читал? Где? Ах, нет. Это для меня непосильная задача – читать. Буковки, слова разбирать… Но у вас же любопытные вещи творятся…
Шутишь? рыжий шустрик… - вообще-то, молодой Сатаров шатен. - Что у нас может быть любопытного? Что, вообще, может быть? НИЧЕГО. Это же дыра – нора. Хочется с нами побарахтаться в дырке? Не протиснешься – застрянешь.
Ребята, он сегодня приехал. Почему вы злитесь? Дэн ничего плохого не сделал, - Владин медовый голосок.
Сегодня? Совпадение? Кажется, сегодня Утылву осчастливил своим приездом олигарх Сатаров. Царь и бог – правитель земли кортубинской. Хозяин ТыМЗ.
В крови наследника олигарха вспенились гневные пузырьки в ответ на ехидное замечание толстого блондина. В порыве Дэн булькнул прямо и не шутейно.
Правильно. Это мой отец! Генрих Прович Сатаров. Удивлены? Меня зовут Дэн Сатаров. Не скрываю. Почему я должен стыдиться?
Отец? То есть ты… - ошеломленно протянул Сережка Рванов. - Кого притащила твоя подружка, Лешка? Умеешь ты подружек выбирать. Даже не знаю, кто лучше (или хуже) – первая или вторая… Недавно про соглядатаев рассуждали…
Смысл сказанных слов был для Дэна слишком туманен. Желая продемонстрировать некие знаки симпатии, расположить аборигенов, он спросил – так Варвара закидывала удочку на карасика.
Ребята, а у вас воды нет? Очень пить хочется. Горло пересохло…
Да. Есть. В бидончике, - никто не успел ответить, а услужливая Леся Кулыйкина вскочила на ноги. - Не беспокойтесь, вода фильтрованная…
Леся наполнила алюминиевую кружку и протянула Дэну. Принимая, он ощутил: вода, кружка, девичьи пальцы – холодные, чистые. Истинное наслаждение в жару.
Пей. Если не побрезгуешь. Из дома взяли – не из заброшенного колодца. Из него напьешься – козленочком станешь, - Петька нагонял синий туман. – Один такой уже сходил к сыродиевскому колодцу, заглянул, голову туда засунув, и вся жажда пропала вместе с головой...
Спасибо за искреннее пожелание. Тылвинское гостеприимство…
Дэн опустошил пол-литровую кружку большими глотками. Даже причмокнул. Компания внимательно наблюдала, как он пил – как ходил его крупный кадык. Но Дэн не поперхнулся.
Еще раз спасибо! Выручили.
На здоровье, - шепнула Леся.
Когда пил воду, Дэн незаметно обвел глазами собравшихся и ощутил некое напряжение у ребят. Девицы взирали с любопытством, на лицах парней читалось явное недоверие. А ведь этого следовало ожидать! В поисках поддержки Дэн сделал знак Владе – та не отворачивалась от своего кумира – Леши Имбрякина, и казалось, весь мир для нее прекратил существовать. Сатаров-младший вздохнул – первоначальная идея поразвлечься среди аборигенов-простаков (и даже за их счет) уже не представлялась удачной. Еще неизвестно, кто развлекаться будет.
Особенно неприязнью пыхал круглый светлоглазый блондин. Кстати, Дэн не встречал раньше таких ярких блондинов, а здесь, на горе, очутились сразу три представителя этого исчезающего цветотипа: один как колобок, а два других – прямые и плоские, молчаливые, похоже, братья. Колобок гневался за всех троих.
Ты за кого нас держишь? За тупое быдло? Холдинг твоего папаши качал отсюда деньги.
Какие деньги? Вы богачи, что ли? Ваша долина – сказочное Эльдорадо?
Все, какие есть. А выкачав досуха, решил нас всех кинуть!
Гневный колобок вскочил перед Сатаровым-младшим - его невозможно переубедить и заткнуть тоже невозможно. Дэн смотрел на Петьку и почти угадывал в нем родственную душу – при различиях в тех самых цветотипах, темпераменте, повадках оба являлись прирожденными манипуляторами (каждый на свой лад). Петр Глайзер - румяный блондин с апломбом и харизмой и Дэн Сатаров - недоверчивый малокровный шатен с поджатыми губами. В физике одноименные частицы отталкиваются. И вот сейчас, прежде чем оттолкнуться, между парнями искрило.
Дэн вздохнул – он столкнулся с прямотой и резкостью до бескомпромиссной степени – даже, сказал бы, до тупости. И вместе с тем мирная буколическая картина вокруг (солнышко, зеленая травка, гудение стрекоз, белое пушистое котообразное облачко над головами – козочек и пастушек только не хватало) - все расслабляло, внушало ленивое благодушное настроение. Дэн опять вздохнул.
Я не ошибаюсь, что вызываю у вас неприязненные чувства. Мы в первый раз видимся, а уже столь рьяная ненависть. Вот так заранее – даже не видя…
Чересчур много о себе мнишь! - Петька картинно захохотал (заискрил). – Ты считаешь себя ворпанем? Простой зайчик…
Какой уж есть, - обидчиво проворчал Дэн. – Я не ожидал, что столкнусь здесь с серьезными зверями, что в шутку на башню залезают…
Мы еще не то можем! И сделаем, не сомневайся, - Матвей Анютин выпятил грудь. – Запоете тогда по-другому, чертовы капиталисты. Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей.
Скромно сидящий Лешка Имбрякин сгреб рукой горсть земли и бросил сухие комочки в ноги братьям. Те как по команде захлопнули рты. Дэн совершенно потерялся, что происходило с ним крайне редко – точнее, не происходило никогда.
Ну, ясно - покажете… Стесняюсь спросить, что вы со мной сделаете? И со своими цепями что?
Не мешало бы дух из тебя вышибить. Классовый враг. Так побежишь папочке олигарху жаловаться, - у безработного Сережки Рванова речь прямая и грубая.
Если вышибете, как побегу? – резонно возразил Дэн.
И то верно. Не побежишь. Тут останешься. Оно даже к лучшему, - Сережка надавил угрожающим тоном. – Никто не найдет. Места у нас удаленные, бездорожные. Всякий народ встречается. Тылки, и приезжие – точнее, прибежавшие. Отовсюду бегут – прятаться в нашей дырке. Например, есть у нас один танковый майор – он из Хасана с тридцать восьмого года бегает. И настоящие уголовники, преступники есть. Степь все скроет. И тебя. Пролежат твои косточки в степи – высушит солнце, вымоют дожди. Но прежде ворпани мясо обглодают.
Кто обглодает? – Дэн поморщился от глупых романтических сказок.
Ворпани. Рыжие зайцы.
Никогда не слышал. Местные звери? Они у вас хищники? Мутанты?
Сам ты мутант! Ведь нормальный человек не может быть олигархом, - Сережка провозгласил истину в последней инстанции. И Дэн, не найдя остроумного ответа, признал.
Вы меня уже разоблачили, заклеймили. Ужасную судьбу предрекли. Куда я попал? Лежать моим косточкам… то бишь, где? Как это место называется?
Пятигорье. Земля довольства и счастья.
Ясно. Вот, значит, отчего вы такие счастливые…
Да! нет у нас дворцов, яхт, самолетов, островов… Но мы нормально жили, пока холдинг твоего отца не пришел. Поработил нас! Сделал рабами капитала. А тылки – гордые люди. Мы не рабы. Рабы не мы.
Понятно. То есть, чушь несусветная! Никого мой отец не порабощал. Если хотите знать, он сам – трудяга, воркоголик. Пашет как раб на галерах.
Прям как наш президент. Бывший, - съязвил Петька.
Кто? Мой отец – не президент.
Знаем. Он – раб на галерах. Самому не смешно?
Легко смеяться! И ничем не заморачиваться – ни дворцами, ни яхтами, ни заводами. Загорать тут!.. Красиво у вас в Пятигорье. Удобное место для курорта. И вы не производите впечатления забитых рабов. Униженных и оскорбленных... исхудалых… Отдыхаете на природе? релаксируете? А у моего отца рабочий день по десять часов – невзирая на праздники, выходные, выборы. Неважно, кого выбирают! Холдинг как тяжелая чугунная гиря на руках. Огромное хозяйство в масштабах области. Предприятия в Кортубине и в других городах и поселках. В Утылве. Вы считаете, что отец сидит в кабинете, а богатства к нему потоком стекаются? Подземной рекой сразу в банковские хранилища?
А что, нет? Бедный, несчастный твой папаша! Вся жизнь на службе капиталу. Ну, если нам еще ужаться и помочь…
Помогите себе сами! – огрызнулся Дэн.
Правильно. Больной, исцелись сам… Что мы и пытаемся…
Говорят про врача, а не про больного! Не перевирайте.
У нас тут с врачами напряженно… Со всем остальным тоже.
Дэн почувствовал, что на него слегка наезжают – как бы примериваются, покусывают мелко – юные ворпани зубки пробуют. Оказалось, здесь могут быть неприветливыми. Могут быть даже ему не рады. Давненько Дэн не сталкивался с неприятием. Что неожиданно. Захотелось поразвлечься, а тут… Чудные и дикие тылки. Унизительно это – терпеть наезды от местных. Ниже достоинства человека по фамилии Сатаров! Дэн не мог позволить, чтобы над ним взяли верх.
Молодой человек мысленно разобрал компанию перед ним. Обыкновенные ребята? Да не совсем. Разношерстные – брюнеты, блондины, шатены, хотя пунктик у них – рыжие. Странные рыжие зайцы-мутанты. И где же они здесь? У Дэна закралось подозрение, что его морочат. Нет, этого не делали двое белоголовых парней – прямых и твердых как доска, с плоскими лицами. И не жилистый спортивный пацан с раздраженной жестикуляцией – вот в его нервных повадках было что-то заячье. Еще один тип – мощнее и, очевидно, старше других. Скуластое лицо, прыщеватая кожа, фигура уже взрослого мужика, крепкие кулаки – типичный работяга. Внешне похож на субъекта, уже встреченного Дэном в Утылве – на начальника СБ ТыМЗ Поворотова. Но нынешний медведь младше. Его сильная комплекция уравновешивалась спокойным нравом с долей безалаберности и самодовольства. Здоровяк не задирался, и даже его резкие реплики не звучали обидно. И не он являлся заводилой в компании. Кто-то его должен вести – как медведя на цепи.
Девушки – они везде девушки. Стройные, нежные, миловидные. Но ничего сногсшибательного. Одна из двух – строгая, аккуратная, волосы расчесаны не прямой пробор, очки с «плюсовыми» линзами – через них зрачки расширялись как у инопланетянки и мерцали загадочным выражением. Вторая девушка не привыкла быть в центре внимания – от любого проявленного к ее персоне интереса сжималась, наклоняла шею к плечу (что-то не в порядке с осанкой). Странная робкая особа. В странном мешковатом платье невероятной, ляпистой расцветки - какие-то желтые горошины, зеленые стручки на синей клетке. Дэн разглядел девушку лучше, когда приблизилась к нему, протянув кружку с водой – чистой и прохладной. И хотя вокруг наследника олигарха всегда много красавиц, он был очень благодарен. Хорошая, добрая девушка, нет в ней всяких выкрутасов – лицо без следов косметики от пристального взгляда незнакомца покраснело до слез. И вправду милая девушка.
Теперь самый заметный член компании – круглый блондин, от которого исходили яркие эмоциональные импульсы, что цепляли присутствующих – даже Дэна успели зацепить. Блондин шумно высказывался, как бы командовал, и окружение принимало это должным образом. Напрашивался вывод, что он занимает место лидера. Но уж слишком активно провоцировал чужака – сразу с места в карьер, не выяснив, кто, что и почему. Нельзя так, не царское это дело бросаться впереди всех. Блондин горячо доказывал свое лидерство – в том несообразность. Он задирался, а сам бросал короткие взгляды на последнего члена компании, незаметного и молчаливого темноволосого парня, словно пытаясь предугадать реакцию того. А парень сидел тихо и скромно. Однако Влада побежала к нему прямиком как собачонка. Дэн изумился: избалованная кузина прежних кавалеров в Кортубине строила и доводила, тут же ее не узнать. Кто укротил Елгоковскую – нет, не императрицу - принцессу? Любопытный тип. Леша, кажется? Вот этот Леша здесь главный. Чего стоил его жест - бросание камешков в сторону белоголовых братьев, что немедленно заткнулись. И сделал это Леша, не промолвив ни словечка.
Похвальная проницательность. Дэн захотел обратиться к Владиному избраннику – неважно, с чем. Верный ход. Дэн хотел, но круглый блондин продолжил яростные нападки (словно подтверждая свой лидерский статус – слишком явно, слишком…). Мудрая стратегия Дэна провалилась.
… больно умный! – аналогия здесь: кто дурак? я дурак?! сам ты!.. и далее в аналогичном духе. – Тебя кто сюда звал? Что у тебя здесь? Да знаем! Все вокруг колхозное, все вокруг мое! Олигархово!..
Дэн снова вздохнул. Надо отвечать. Смолчал – значит, уступил. Не смолчал… Вот еще драки не доставало – в таком случае Дэн не сомневался: его побьют. Потому никогда не доводил до драки. Надо сохранить лицо гордым и не побитым.
Я в недоумении. Что сказать-то хотел? Смысл темен.. Конечно, не мое дело…
Не твое, чувак! Гуляй. Напрасно ты сюда пришел.
Куда мне… гм… гулять?
Куда хочешь. Степь большая. И не всюду угодья твоего папы-олигарха. Здесь свобода! свободная зона. Наслаждайся!.. Ваш брат сюда на курорт отдыхать приезжает. Проветриться, на дельтапланах полетать. Вид спорта для богатых туристов. Когда работать не требуется. Как тебе.
А идите вы! Сами гуляйте. Я вам не мальчик для битья – не колобок для пинков...
Кто колобок? Я? Ты меня колобком назвал? – яростно завопил Петька под дружный смех всей честной компании.
Дэн устало отмахнулся - говорить больше не о чем, и даже ругаться – и зашагал прочь. Его никто не пытался остановить. Даже Влада, которая привела на Казятау и, получается, бросила.
Какое же направление спонтанно выбрал Сатаров-младший? К наиболее заметному – и привлекательному – объекту. К статуе с раскинутыми руками. Сначала к ней, затем вверх – на макушку Казятау – и после вниз, спускаясь с горы. Дэн шел прямо, не поднимая головы и не сворачивая. После спуска остановился и огляделся: где эта чертова Утылва, откуда они пришли с Владой? Не видать никаких признаков цивилизации – ни дощатых заборов, ни крыш домов. За его спиной Казятау, перед ним – другая, незнакомая возвышенность (Кашиха). Вечерело. В воздухе впервые за жаркий майский день почувствовалась прохлада.
Ты зачем его послал, Петька? Невежливо. Не гостеприимно.
А пусть! Пусть попробует. Без папочки и без охраны. И не на шикарном авто, а своими ножками исходить…
Сдурел! Ночь скоро. Если он куда забредет? Ну, совсем не туда, куда следует? Хоть на Шайтанку! Попугали наследника ворпанями, а вдруг они реально встретятся? Клобы ведь не прячутся – не скрывают звериное нутро.
Ниче не будет. И Варвара, и Клобы на службе у холдинга – у папы Сатарова. Что, они против хозяина попрут? Чтобы их уволили?
Уволили как простых смертных? Мне кажется, они увольнения не испугаются. У ворпаней хозяин – Энгру.
Нельзя Сатаровского сынка посылать. Заплутает он. Ночевка в степи – то еще испытание для городского неженки. Видели же, куда он потопал. Утылва – в другой стороне. Он так может и до Виждая дойти – до ручки, до точки. Ну, или не дойти…
Ужас, - пролепетала добросердечная Олеся.
Лешка рассуждал логично. Ничего личного – ни ненависти, ни жалости.
На сынка наплевать. Но лучше, чтобы все обошлось без последствий. У нас тут свои последствия на подходе.
Лешенька, - чуть не с плачем позвала Влада. – Если с Дэном что стрясется, дядя Гера Утылву верх дном перевернет. И вам достанется!
Ладно, не плачь. Мы его сейчас достанем. И вернем. – Лешка глазами выбирал, кому поручить.
Я не пойду! – первым отпихнулся Петька. – Он меня оскорблял, колобком называл…
И мы не пойдем! – поддакнули Анютины. – Подумаешь, разок переночевать у козопасов. Не смертельно. Дух закаляет! И сынкиному дивору давно надо дать прогуляться по степи…
Лешка принял решение.
Лесь, сходи, пожалуйста. Ты с ним не ругалась. Даже водой его напоила, спасла от жажды. Спаси еще раз. Просто догони и отправь к папочке. Не пугайся, Влада, твой ненаглядный братец будет ночевать гостинице. Все нормально. Без сюрпризов.
*********
Из всех персонажей нашей истории, что находились в описываемое время в гостинице «Мара» и участвовали (непосредственно или же нет) в этом заразительном безумием действе, большего сочувствия заслуживал – кто бы вы думали? – кортубинский олигарх. Автор старается быть справедливым, ведь в справедливости нуждаются все (ВСЕ! без исключения). Бедный, бедный Генрих! (в статусе «бедного, бедного» на протяжении нашей истории перебывало уже несколько человек – недавно прибеднялся Поворотов, а перед ним Пятнашков, теперь снова очередь пополнилась). Господин Сатаров уже многое увидел, со многим столкнулся и почувствовал кое-что обостренным чутьем ворпаня. Чтоб понятно было: олигарх в России – сказочная фигура - кто угодно: мерзавец, вор, злодей, сущее исчадие ада (все идет по нарастающей), но ни в коем случае не дурак. Да! Генрих почувствовал. Как бы описать его чувства? Первое, что напрашивалось – угроза. При въезде в Утылву Генрих испытал давно забытый приступ паники – дурноту и удушье. Странно. Он сидел в удобном салоне Ауди, вдыхал кондиционированный воздух, но чувствовал, будто бежал куда-то, и за ним гнались. Точно! Органы чувств не обманывали (нельзя же не верить тому, что видели глаза и слышали уши – нельзя себе не верить). За спиной трещали ветки волчавника, ходили ходуном. Порыв ветра? Неужели ветер настолько силен, что ломает одеревеневшие стебли? Не ветер, а ураган! Генрих оценил обстановку, отыскал взглядом на месте, где в прошлый раз бежал Максим, а перед ним еще Ирэн, по веткам, которые они дорогой наломали. Откуда-то родилась уверенность, что бежать надо туда же - к дороге. Треск приближался слишком явственно. У Генриха на кожаном сиденье Ауди напряглись икры. Он даже не успел опомниться, как ноги понесли его (вперед головы) – по траве и далее напролом через кустарник в синих цветочках. От бешеного темпа бега в груди сперло дыхание. Генрих не останавливался, несмотря на боль. Сзади угрожающе трещали кусты – за ним гнался какой-то большой опасный рыжий зверь с жесткой шерстью и заячьими ушами. Да так шустро гнался – того и гляди, догонит и разорвет. Просто сумасшедший зверь! Заяц мутант… Ну, пусть мутант – про ворпаней Генрих ничего не знал, это его извиняло. От незнания страх лишь прибавлялся. Прочь от зловещих кустов! быстрее!! Надо успеть… Только бы успеть! Только бы спастись! Толстые (сталинские) стены родного дома на улице Социалистической в Кортубине остались за сотни километров отсюда – в другой реальности. А здесь, в сказке Генрих не знал спасительного места – старой двухэтажки в Кашкуке с надписью на торце белой краской «ул. Коммунальная, 6». Не представлял картины - распахнутые створки дверей, спасительный полумрак бабылидиного подъезда – нырнуть в него и спрятаться, там никто не настигнет… Солнечные лучи стали косыми и короткими, красными. Красные стрелы света пронзали синие тени и погибали там. Над головой – в вечереющем небе - не различить заветное белое шаровидное облако, похожее на кота. Зато ужасное незнакомое лицо уставилось в него через годы. На носу – на кончике носа – повисла капля. Растянулись губы (как резиновые) - но не в улыбке, обнажив кривоватый ряд желтых прокуренных зубов. Зубы были сжаты до хруста, до боли. И глаза мужчины – вытаращенные, какие-то дикие. Зрачки сузились, подрагивали и кололи ощутимо. И третий темный зрачок (магический третий глаз) – темное дуло пистолета в крепкой, жилистой руке… Исполнялся поистине безумный кошмар. Мог ли Генрих рассчитывать на спасение? Ведь баба Лида ему (в отличие от Максима) не кровная бабушка. Все равно надо надеяться! баба Лида – ВСЕХНЯЯ бабушка... Бред! Слишком фантастично, чтобы поверить. И, тем не менее… Генрих не осознавал, но неосознанно надеялся, что надежно спрятался в своем (прежде бывшим Варвариным) номере гостиницы. Наивный..
А вот уже ближе к реальности. Сатаров-старший не помнил, как очутился в передней комнате на кожаном диване под синей обивкой. Там он лежал без простыней, накрывшись длинным синим халатом. После произошедшего скандала заперся в номере. Лариса деликатно стучала, повторно приносила обед, но не была допущена к телу олигарха.
Точно не известно, сколько Генрих так промаялся. Ворочался, стонал, страдальчески закатывал глаза к белоснежному потолку – натяжному, из ПВХ пленки. За время лежания не довелось изучить извивы трещин в штукатурке, наблюдать за пауком и паутиной в углу – все чисто, гладко, идеально. Олигарха мучила неопределенность - ради чего приехал в это несуразное место? Истерзанная нервная система впала в прострацию. И Генрих скатился в сонное забытье. Во сне продолжал на что-то надеяться. Правильно, Генрих Прович!
Неожиданно рывком сел на диван. Не понял, проснулся или нет. Наверное, все же нет. Во сне все объяснимо – и объясняешься опять-таки во сне. Напряженно прокручивался в памяти нынешний день (который не закончился – не надейся!), и тревога зашевелилась внутри. Стал ждать тошноты и удушья. Это реакция на покушение. Да как посмели?! Хотя, может, не покушались – просто посмеялись. Закидали картошкой. Над ним здесь все смеются. Они, аборигены, думают, что он не знает – что он идиот…
В этот момент – да, именно в этот самый момент – раздался звук. Нет, не цок-цок-цок по полу, вслед за ним мягкое шуршание, затем порыв воздуха, как бы бросок. Ну, да! бросок. Нет, Генриха не бросали. В гостиничном окне – в том, что обращено в лоджию на задний двор, показалась голова. Нормальная, человеческая голова – не откусанная. На шее и на плечах. Не в дурацкой маске Зорро. Глаза-буравчики сверлили Генриха, и от того он проснулся. Точно! проснулся. Голову (точнее, мужчину с такой головой) Генрих узнал без труда – утром лично сталкивались. Слабым сонным голосом поинтересовался.
Ах, это ты… вы… Помню. Начальник коммерческого отдела. С удостоверением лидера и с черной папкой компромата. Но как же… Вас уже выпустили из дурдома? Поторопились…
Витька Пятнашков (это была его голова) не оскорбился. Заговорил с напором (Генрих не все разобрал в захлебывающейся речи).
… Пилядь!.. Нам угрожает тотальная катастрофа. Голые черепа – без глаз, носов, без мозгов… Осознайте последствия, господин Сатаров! Надо что-то делать!..
Автор тоже присоединяется к искреннему призыву: давно пора! Наша история перешагнула через критическую отметку (очередную). Натиск противоположной тылкам стороны понемногу иссякал. Так всегда бывает – время подъема и время упадка. Местная речушка Кляна, вобрав ранней весной талые воды, разливалась и сворачивала столбы подвесного моста (благо он неприхотлив и легок в ремонте), подмывала огороды, крайние на берегу, даже не булькала - бурлила и торжествовала. Это не длилось вечно. Половодье в долине успело сойти до приезда бабылидиного племянника. А в жаркую летнюю пору Кляна мелеет. Чахнет растительность вблизи (кроме мощных неприхотливых кустов волчавника – у них, наверное, корни уходят глубоко – аж до подземного царства Энгру), обнажаются участки речного дна, и сколько образуется и потом гибнет луж и их обитателей – в том числе личинок стрекоз, мини-корыльбунов. Но Кляна возродится вновь. С подземной рекой в Пятигорье не представляется так наглядно. Вода течет в определенном русле, огибая твердые породы – камни и даже гранитные скалы, размывая себе ходы в песчаниках, известняках - целые уровни, коридоры и узкие ответвления – норы. Вода течет вопреки препятствиям, утратам и разочарованиям, в конце открывается выход – сияющий Виждай, полный ясного смысла и высшего счастья – в гармонии с миром, реальным и фантастичным. Это и есть наивысшее счастье (даже если оно не достижимо). Теперь понятно, что тылки живут на земле довольства и счастья. А за свое счастье надо бороться!
Та – другая – сторона начинала грубо, беспардонно. Варвара никого и ничего не стеснялась. Она таки вдолбила в головы непрошибаемым тылкам (избалованным любящей заботой и попустительством Камы), что счастье – отнюдь не незыблемая категория, не безусловный дар (дивор), который дается просто по праву рождения в Пятигорье (если родился, то уже защищен и счастлив). Ничего подобного! То есть, НИЧЕГО очень может быть. Прав Гранит и его хуторские друзья, право их поколение: счастье в борьбе, в преодолении. И лучший кайф – бороться за всеобщее счастье (как сияющий Виждай), чем за личное благополучие (как узкая темная нора, что оборачивается в конце жизни НИЧЕМ).
Тылки решили бороться. Традиционный выход в России – не только для тылков, но и для всех нас. Не быть и не считать себя жертвами внешних властных обстоятельств. Ребята из молодежной ячейки (Молодой Гвардии) своими нелепыми перфомансами (да, нелепыми – даже с красным флагом на заводской котельной) раскрыли многим глаза и подорвали в местной психологии комплекс перед Варварой – страх и ужас перед древним колдовством. Раздвинули рамки в сознании аборигенов и в их бессознательной сфере. Отныне свободный простор для полета нелепых корыльбунов!..
Жители Утылвы стали способны к противодействию. В последнее время директорша терпела одно поражение за другим. Уходили ее верные адепты (те, кого она ловко одурманила и захомутала надежно). Отказался выполнять условия договора мэр Колесников. Взбрыкнул перспективный кадр - начальник коммерческого отдела ТыМЗ Виктор Пятнашков. Прохиндей Поворотов занял нейтральную позицию (ожидая, кто победит). И даже Варварина лебединая песня отзвенела серебряными колокольчиками – ушел Лешка Имбрякин. Также вспомним убежденных врагов директорши – старшее поколение Утылвы: Васыр, Щапов, Мобутя, Мирон Пятнашков, Григорий Жадобин, Юнар Анютин, Агния Кулыйкина и покойная Лидия Чиросвий. Боевая старая гвардия. Они не верили Варваре никогда – не поддавались синеглазому гипнозу, а в нынешнем моменте приступили к организованному сопротивлению. Пускай у молодежи наивные идеи, романтизм, зато у стариков четкая позиция и сконцентрированная злость. В общем, картина маслом. И последний штрих к картине – красавице Тамаре Кулыйкиной хватило скромного умишка сообразить, что прибыток в Варварином предложении явно ниже цены, которую придется заплатить. Хоть в бессознательном состоянии девичья красота не была продана за богатства олигарха – дворцы, острова, яхты, самолеты, шубы и пр. Что теперь? Варварины атаки отбиты (по большому счету – даже если не считать). Сформировался единый фронт. Пора переломить ситуацию. И автор тоже согласен: давно пора!
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
*
В номере гостиницы Мара Генрих Прович Сатаров (в синем халате и носках на голом теле) стоял и смотрел с непроницаемым выражением (олигарх должен уметь скрывать свои чувства!) на незваного гостя – беглого начальника коммерческого отдела ТыМЗ В.М. Пятнашкова (теперь уже экс-начальника).
И долго так намерены заглядывать? Здесь второй этаж. Вы как кот высоты не боитесь? На руках – или на когтях - держитесь? Феноменально натренированы. Даже Поворотов не смог бы.
Почему держусь? Нисколько. Я ногами стою. В лоджии.
Залезайте! – коротко скомандовал Сатаров.
Пятнашков неловко перевалил через подоконник внутрь комнаты. Почувствовав боль, аж застонал (очевидно, задел больной бок, на котором вспухли кровавые царапины от сказочной плети ворпаней). Витька был жалок, одежка на нем напоминала тряпку – жеванную, а местами еще изрезанную на лоскуты.
Откуда вы, господин менеджер? Где вас истязали? Хочу сразу уточнить – это не моя охрана постаралась? перегнула палку? или даже палкой? Если так, готов возместить.
Нет, ни вы, ни охрана не причастны, - искренне отверг Витька. - Я не собираюсь возлагать вину на тех, кто не виновен. Но и покрывать истинных виновников не стану. Это все ворпани! Варварины опричники!.. Вы забыли, кто стекло в вашем автомобиле заплевал? Они не только вам гадость сотворили. Видите? – Пятнашков повернулся к олигарху своей спиной – в прорехах и ранах.
Похоже на царапины. Словно от острых кошачьих когтей… - задумчиво промолвил Генрих.
Смеетесь? А мне не до смеха. Я – справедливый человек и кота не обвиняю. Бабылидин Кефирчик – самовлюбленный, злопамятный, но не подлый. Я ему сало давал… Кефирчик к Машке – нашей кошке – через забор лазил. Да мы почти родственники! Да чтобы я Кефирчику – или мне Кефирчик… Говорю вам, это ворпани. Настоящее издевательство. И вы несете ответственность, господин Сатаров – ну, не в полном объеме...
А в каком? Неполном? – Генрих еще больше задумался.
Рыжие Клобы у вас на службе. И ведьма тоже. Завод принадлежит Стальинвесту!
Притормозите с обвинениями. Вы же справедливый человек. Вот и рассудите справедливо. Варвара Пятилетова – разумная женщина. Современная, рациональная, энергичная. Ну, ведьма – ну и что, мы все на ангелы… Как к профессионалу у меня к ней нет претензий… Это мое законное право – назначить управляющего, и я его назначил… Всегда поступаю по закону! Да, я прислал ее на тылвинский завод, и она хорошо поработала. Что вам не по нраву? При другом управляющем вы бы столько не протянули – встали бы уже полгода назад…
Все к одному шло – а оно шло неумолимо! Вы в Стальинвесте еще полгода назад – или даже раньше – приняли решение закрыть завод. Нас сказками кормили! насчет бережливого производства, оптимизации, лидерства (ненавижу лидеров!), насчет ох…ых рыночных перспектив!… Тылки возмущены, что их дурачили!
Господин Пятнашков, вы не на трибуне. Тылки – они как были, так и остались тылками. Даже после всего случившегося я к ним без претензий (стараюсь, по крайней мере). Зато вы – нерядовой менеджер, коммерсант – следовательно, не чужды экономическим знаниям и законам. Не зря Варвара вас выдвинула на должность. Пусть закончили какой-нибудь плохонький вуз заочно, не выезжая из Утылвы (не выбираясь из дырки), но получили же хоть начальные представления о бизнесе, бюджете, стратегии развития – хоть самые отдаленные. Никакого отношения к справедливости это не имеет… Не будьте дитя дитем!
Легко говорить! увещевать! Особенно про развитие. Типа ты должен понять… А вы чего должны, господин Сатаров?
Много чего. Гораздо больше вашего! – Генрих внезапно вспылил на несправедливые слова. - Даже в смысле денег. Холдинг должен. И не ваши жалкие пару-тройку миллионов – их как раз можно изыскать без труда... А когда речь идет не о заводике, а о гигантском комбинате… Мировая экономика в рецессии. Знакомый термин? Последняя модернизация была еще при СССР. А сейчас что? Цены на металлы – бульк. Льготными энергетическими тарифами нас не балуют. Зато ставки по кредитам… Вполне реальная перспектива банкротства. Никого особо не волнует. Зато управляющая компания (ну, я – в моем лице, если прямо сказать) должна исполнять все платежи, обеспечивать функционирование металлургического комплекса (махины!). Это вам не кривошипные ножницы клепать! Хотя допускаю… Столько людей зависит от работы комбината – да хотя бы жители Утылвы… Убытки душат производство. Мы все в одном месте - в ж…! ладно, в дырке сидим!..
Внезапная горячность олигарха испугала Витьку – в немалой степени потому, что была искренней. Пятнашков стушевался, пробормотал в свое оправдание.
Я пострадал – на своей шкуре испытал…
Это Варвара вам шку… спину расцарапала? Слишком фантастично… - эмоциональный выхлоп Генриха исчез (привычка к жесткому самоконтролю). - Даже если так (что наталкивает на недвусмысленные выводы), мужчина должен быть рыцарем – заботиться о репутации близкой женщины. Чем вы вдвоем развлекались – да хоть садо-мазо – касается только вас. Будьте справедливы и порядочны, господин Пятнашков.
Не увлекались мы! То есть, Варвара, конечно, садистка, но мы не практиковали это… это… Я не любитель!
Почему же тогда у вас спина расцарапана?
Это личное дело!
Зачем, вообще, мне показывать? И что за тряпье на вас болтается? как ножницами искромсанное… Еще при утренней встрече на Негоди вы выглядели не очень… Но тогда ваш костюм мало-мальски напоминал костюм, а теперь… Надо заботиться о приличиях. Вы – начальник отдела!
Ага. Лопни, но держи фасон... Вы точно при полном параде. В этих носках и синем халате… Халат-то чей? Признавайтесь!
Мой. А что?
Странный разговор. Вы заметили? много странностей. Например, Пятнашков, оскорбившись на обращение с ним ворпаней в Сыродиевском хуторе, кинулся за справедливостью к олигарху. Логично. Кто еще в Утылве способен укротить распоясавшихся братьев Клобов? Их формальный шеф – глава Стальинвеста. Пятнашков измаялся от противоречивых чувств и физической боли. Генрих недолго понаблюдал и с жалостью в голосе спросил.
Есть хотите?
Очень хочу. Спасибо, - Витька немедленно, энергично закивал головой.
Самому бы не помешало. Авось, чем-нибудь накормят.
Накормят, накормят! Не сомневайтесь. Кухня в Маре превосходная. И выпить найдется. Вискарь, армянский коньяк, метакса. Неплохие коктейли с кампари. Поворотов всегда водку требует… Я позвоню отсюда, закажу еду.
Пожелание олигарха исполнено с максимальным усердием. Лариса Имбрякина – стройная, светловолосая, в форменном коричневом халатике - с трудом втащила поднос. Дубль два – успешно. На столе оказались кушанья: салат с тигровыми креветками, томатный суп с моцареллой, язык говяжий с овощами, хреном и зеленью, расстегай с рисом и яйцом, спагетти с беконом и шампиньонами, оладьи из кабачков, пирог с яблоками и корицей, ягодный морс, чай. Витька усиленно морщился, и Лариса, поймав намек, сбегала в бар и вернулась, толкая минибар на колесиках с батареей разнокалиберных бутылок.
Двое мужчин уселись за стол и с жадностью набросились на еду. Перед тем оба ощутили ужасный голод. Совместная трапеза их сблизила, даже подвигла к взаимопониманию. Пятнашков проглатывал креветки, не жуя, и в промежутке между глотками говорил честно и искренно. Генрих отвечал ему тем же. Оба испытывали кайф от невероятных в наше время вещей - честности и искренности.
Я вам все карты раскрою. Чего не сделаешь для хорошего человека. Вы – хороший человек. Даже странно, что олигарх… Выпьем! Генрих Прович…
Давай! Давай на ты. Без церемоний. Смешно выкать… Я – просто Генрих.
Идет. Генрих! Друг!!.. Варвара, конечно, компетентный специалист. Кризисный управляющий – даже сверх кризисный. Сверх-сверх… Ничего плохого не хочу сказать… Но она ведьма!
Твоя любовница!.. Что может быть естественней…
Ну, не скажи… Что может быть противоестественней. Красивая ведьма!
Поверь, я не ревную… Как тебя? Витя? Витек… э… Виктор! Мы с Варварой давно расстались. Так вышло. Переболел легким сумасшествием. И то ли я бросил, то ли меня бросили… Но я ведь даже не подозревал, что у вас творится. Спина – это жесть, конечно…
Пустяки. Я дешево отделался. Спина выздоровеет. Зато уцелел... Варвара и меня бросила. Ради молодого мальчишки совсем.
Гм… Видишь, Варвара последовательна. Любовников выбирает по определенному ранжиру. Это спиртное надо чередовать с повышением градуса. В другом разе – чем моложе, тем лучше. Обратно пропорционально… Но хватит об этом.
Ты прав. Ведьма узнает. Варваре непременно станет известно. Свирепая дама. Она меня пу… пуга… утомляет. Выжала как тряпку и выбросила. И вот я здесь!
Ты здесь. Сочувствую. Несчастная любовь. Однако насчет утопления в Негоди – перебор, брат. Поверь, перемелется – мука будет.
И ты мне брат! Честно…
Надейся! Давай выпьем. Что нальем?
По об-об… братной проро… порциональности. Повышаем этот… градус… Только не метаксу. Водку!!
Ого. Взыграл в тебе квасной патриотизм? Я не против.
Тогда уж не квасной – водочный. Где водка?.. А водки-то и нет… Непорядок…
Сейчас позовем опять блондинку в халатике. От нее веет мягкостью и уютом. Создает домашнюю обстановку… Хотя за каким хе...? У меня дом не здесь...
Кого? Лариску? Хорошая баба. Безобидная она. Голубоглазая. Старшая из сестер Нифонтовых. Старомодная. Вдова, одна сына растит. Устроилась в гостинице, когда с завода уволили. С твоего завода, Генрих!
Ну, устроилась же. Работу нашла.
Старается. Кредиты платит как все тылки. Сына-то учить надо. А сынок Лешка куролесит. Фокус с флагом на башне – заслуга Лешкиной компании. Молодежной ячейки Правого Блока.
Какого Блока? Ах, Правого? Ты не ошибаешься, Витек? Дела-а… Вот как отличить правого от неправого? умного от идиота? Я тебе такое расскажу… Смеяться будешь… Стальинвест Правому Блоку деньги перечисляет, а в ответ благодарности ждет… Ведь я был уверен, поскольку мой родственник, брат Максим, состоит в руководстве Блока – и я, дурак, думал, что это гарантия… Жулики кругом!
Точно. Братья Клобы – первые жулики. Они могли воспрепятствовать флагу на башне, но устранились. Испугались корыльбуна. Я знаю, о чем говорю. Еще жулик Поворотов!
Ты тысячу раз повторил про Поворотова. То да се. Еще на Негоди повторял. Успокойся. Он упал. В моих глазах окончательно… Только что – на лестнице перед моими глазами. Сгрохотал по ступенькам!..
Туда мерзавцу и дорога! Не жалко… Чтоб ему… нос сломать!
Мне бы твои проблемы. Проблемы менеджера маленького завода. Подумаешь, любовница спину расцарапала – ты же сам сказал, что заживет… Вот я уже не знаю, чего ожидать. В жизни и вообще. Из Кортубина только сегодня утром выехал, а кажется – с Марса прилетел. Или так, или у меня помутнения рассудка. Видения всякие. Как рыжие зайцы гонятся – это еще ничего. Переживу. Худо становится, когда другое… Когда противная рожа маячит – вот как твоя сейчас. Рожу эту не забуду. На носу – на кончике носа – капля висит. Губы растянуты как резиновые, но не улыбаются, и кривые желтые зубы торчат. Дикие, вытаращенные глаза словно в страшном кошмаре. Третий глаз представляешь? темное дуло пистолета…
Эк тебя колбасит, друг… Водочки?
Не спрашивай – наливай! Ну, че? краев стакана не видишь?.. – бульк-бульк. - Люди убеждены, что олигарх – вроде небожителя. Или даже наподобие местного демиурга.
Энгру, что ли?
Кого?.. Иллюзия! Будто бы мне ничего не стоит отвалить кучу денег Утылве. Кучу вашему заводу и по отдельной кучке каждому тылку. Наслаждайтесь!.. А не делаю я этого – не отваливаю – исключительно из вредности. Да чего там! У меня даже такой причины нет.
Как я тебя понимаю. Народишко наш - совки. Для них навалить кучки… Сидят на попе ровно, в мозгах у них не булькает, и любого, кто дерзнул вылезти из дырки – бац! Меня в городе ненавидят. Орали, оскорбляли на собрании…
Если бы ты знал, Витек, сколько народу ненавидят меня… Даже убить пытались… - Генрих ненадолго пригорюнился. - Но главное – интересы дела.
Пятнашков, посочувствовав, сунул ему в руки стопку, сам тоже опрокинул одним глотком. Щеки вспыхнули, даже кончики пальцев зажглись огнем. Язык развязался.
Дело! Деловые интересы. У Варвары это тоже было, пока бабское (даже не ведьминское) верх не взяло… Слушай! не раскисай. Обидно, конечно… Надо действовать. Придумать как… В истории есть примеры… Хоть в СССР – нет, лучше не так… Вот как Столыпин!
Чего?
Того! Историю помнишь, Генрих? Ведь учился в советской школе. Был такой премьер – глава правительства - Петр Аркадьевич Столыпин. Понял? нет? Разъясняю популярно. Галстуки, говорю, должны быть не итальянские, а столыпинские. С нашим народом иначе нельзя. Страна гибнет, а вместе с ней и Утылва. Идем ко дну и пузыри пускаем… Установить железную дикта… ой, дисциплину. Иначе завод не спасти. Заставить всех работать, как ударники при Стол… Сталине. И бить, бить, ударять по дурным головам! Колючую проволоку по периметру, чтобы не то, что станки – варежку грязную, болта ржавого, красную тряпку, бывшую знаменем, никто не утащил. И матюгальник, которым на митинге ребятишки баловались… Охранников к каждому слесарю, токарю, пекарю! За непослушание – в Соловки – ой, в дырку… За серьезные преступления – расстрел на месте. Люди нам спасибо скажут. Как тебе план? Эй, Столыпин!
Ты не перепил, Витек? Околесицу несешь! С какой стати я должен это делать? Замараться, что после не отмоешься… Кровь людская – не водица, не забыть и не отмыться… Бить, расстреливать? Жуткие вещи на свою совесть взваливать? Жизнь превращать в кошмар? Я – нормальный человек, а не изверг. Не демиург… Если же ты такой смелый, то сам иди и расстреливай! Много вас, советчиков. Советы, блин, даете – не работаете.
Я работал. Честно работал. Пахал по десять часов в сутки. Вечерами, ночами… У Варвары не побездельничаешь.
Тоже воркоголик? И много по ночам наработал? наторговал, начальник коммерческого отдела? Почему не завалил мир кривошипными ножницами? Были бы сейчас тылки в шоколаде… Молчишь? Сказанул и в кусты? Или под синий диван? Заяц!.. А мне предлагаешь расстреливать…
Неправда! Я предлагаю не в кусты. Я предлагаю на завод! Пойти прямо сейчас и навести порядок. Железно! Гранитно!
Чего ж без меня порядок не наводили? Хоть с бюджетной дисциплиной. ТыМЗ в составе холдинга пользовался самостоятельностью. Все ждете, что кто-то за вас? Вот приедет барин, барин нас (вас!) рассудит – так получается?
Я не отказываюсь. Лично расскажу и покажу! Чем могу – помогу…
Лично расстреляешь? Столыпинские галстуки повесишь? Эй, Витек, Витек… Твоя помощь и все здесь меня пугают…
Почему так обреченно? Разберемся! Ты же олигарх. Веди себя соответственно! У нас слабую власть не любят - ее быстро сбрасывают. Это жестокие – зверские – порядки. Повадки ворпаней. Малейшая слабость – и выходит, что царь-то ненастоящий.
Вот-вот. Пугаешь. Я уже пережил покушение, утопление, соблазнение… А ты предлагаешь?
Я предлагаю исключительно в рамках закона. Ты же хозяин завода. Вот и спроси! Начни с Варвары, ворпаней, Поворотова… Вычисти свое хозяйство. Наведи порядок.
Что есть порядок, Витек? Изначальный порядок в нашей Вселенной (и у вашего Энгру) – это хаос.
На философствование потянуло? Олигарх-философ! Мало подходящее занятие на этапе первичного накопления капитала. Кто же, если не ты? Других олигархов нет. У нас и местных капиталистов нет. Не считая Дюши – госпожи Авдониной. Но даже она очутилась не всамделишной бизнесменшей. Ее спонсировал отец Костяни Сыродь. Всем бы такого спонсора!.. Но лучше с Сыродем дела не иметь. Поверь, лучше. Сами управимся. Решено! На завод! Власть покажем, кое-кому набьем наглые рыжие морды, воров разоблачим.
Мы покажем и разоблачим?
Ты в первую очередь!
Это обязанность милиции. Я уважаю законы. Я не дикий, а цивилизованный капиталист…
Наша милиция тебя не поддержит. Извини, но не любят капиталистов здесь. Лейтенант Жадобин не любит. А не за что любить!
Может, любить не надо – но ведь и покушаться… Да, я такой!
Любят – не любят… Не будем гадать. Счас пойдем и наваляем. Найдется кому. У меня прям руки чешутся. Есть отдельные субчики. Своими глазами увидишь. Как твое имущество разворовывают…
Пилят?
Пилят и вывозят. Мы с поличным субчиков захватим. Тут уж Поворотов не отбрешется… Все просто. Бегать, искать не надо. Как встанем на проходной, так на ловца и зверь побежит. А на нас – грузовик выедет.
Витька Пятнашков резко вскочил и заскрипел зубами. Боль в израненном боку, успокоенная обильными возлияниями, опять засаднила. Злость и обида подстегивали менеджера изнутри. Достойное ворпаней чувство. Витькин собутыльник пытался сохранить остатки разума.
Пойдем? Так просто? И кофе не попьем? – отговорка, пришедшая на ум Сатарову.
Какой к едр… кофе? – удивился Витька. - Я, вообще-то, чай предпочитаю. С лимоном и имбирем. Освежает. А кофе – баловство, бурда. Напиток буржуев, аристократов и дегенератов. Ты аристократ, Генрих?
Мой дед – крестьянин, отец – директор. Я же – капиталист, буржуй недорезанный. Получается, отцом и дедом недорезанный…
Нос-то у тебя целый…
Спасибо. Мы, Сатаровы, взбираемся по лестнице эволюции. Даже в нынешнее время не остались с носом… Насчет напитков у каждого свой вкус. Мне – кофе. У вас здесь можно получить хороший кофе?
Ты че, друг? После водки?
Водку ты сидел и хлестал. А я наелся до отвала. Дышать трудно. Не то, что куда-то бежать, чего-то доказывать, кого-то расстреливать… Кофе выпьем и пойдем.
Гурман, бл… - Пятнашков снова поднял трубку и распорядился. – Лариса, свари нам кофе.
Хорошо, Виктор Миронович. С молоком? Или как?
Мне никак. А что любят олигархи?.. С молоком. И погорячей. Слышала, Ларис? Тащи!
Куда же мы пойдем? На людях позориться? – Генрих был не настолько пьян. - Ты, Витек, смотришься оборванцем. Оборвали кожу на боку… Все еще кровоточит? Ранки обеззараживают водкой… Пить я больше не стану!.. Не, ну, брюки целые. Тебя ворпани по заднице не лупили? В своих брюках и пойдешь. А рубашку… Можешь мою взять.
Ты как же? В халате? Совсем по-барски получится…
Не в халате. В пиджаке. Приемлемо… Галстук надеть? Не слишком ли экстравагантно?
Нормально. Говорил же – ты аристократ. Даже лучше – дегенерат! – констатировал Витька.
Бедная моя голова сейчас треснет… Где кофе?
Пошли! Нас ждут великие дела. Великие и ужасные.
На первом этаже гостиницы распространялся соблазнительный аромат. Лариса Имбрякина, исполняя заказ, варила крепкий кофе на электроплитке. Для угождения олигарху опустошила Варварин запас элитных зерен. Четко следовала инструкциям Людмилы Кулыйкиной, своей напарницы (теперь уже бывшей, уволенной). Лариса очень старалась – не хотела, чтобы ее уволили тоже.
Два собутыльника показались на лестнице – той самой, где недавно разразилась жестокая баталия, и победители вышли вон, захватив с собой красивую темноволосую добычу в розовых трусиках. Здесь новые приятели уцепились за перила и попробовали совершить спуск. По сложности задачи – не иначе, как с Марая сойти. Общими усилиями им это удалось (с лестницы – не со сказочной вершины). Заплетающимся языком Витька подбадривал.
Иди прямо!.. Прямо, друг, не горбись. Покажи генеральскую стать – ой, олигархову…
Иди ты сам… - беззлобно огрызался Генрих.
Да что же это… - Лариса ахнула, ее большие голубые глаза округлились. - Горюшко ты мое!.. Руслан Афанасьевич! Руслан Афанасьевич!
Много раз упомянутый Поворотов выглянул в коридор и с первого раза тихо выматерился.
Твою…! Витька! Дурень, ты куда его повел?
Кто там мавкает? – Пятнашков сделал презрительный жест – протянул руку, чтобы взяться за Поворотовскую физиономию и повозить ею – обо что? да что угодно! Однако ничего не вышло бы – эта физиономия как слишком широкая картофелина. Поняв, Витька прибегнул к словесному ответу. – Мы решим все без посторонних. С моим другом Генрихом. Приятно иметь в друзьях олигарха, - затем продемонстрировал крайнюю степень наглости. – Поворотов! Слушай сюда. Внимательно слушай. Ты тут самовластно людей увольняешь? Достойных тылвинских жителей? Например, из фамилии Кулыйкиных? А сам не хочешь пойти? Конец твоей карьере. Господину Сатарову известно, какой ты махровый ворюга. Место тебе в тюряге! Скоро, скоро загремишь. У меня полная черная папка компромата. Настал твой черный день, Поворотов – или ночь?
Пф-ф, - картофелина напряглась. – Пьяная бредятина! Ты сам кто такой, Витька?
Я? Особа, приближенная к императору, то бишь к олигарху. Мы обо всем договорились.
Пф-ф… Напились оба в стельку. Нельзя их выпускать, - нельзя, Поворотов как в воду глядел – как в прозрачную воду Виждая.
Господин Сатаров настоятельно нуждался хоть в какой-то опоре. Он взгромоздил локти на стойку на ресепшене и узрел там симпатичную особу в форменном коричневом халатике.
Д-девушка… - воззвал Генрих с возникшей симпатией.
Это Лариска-то? – хохотнул Пятнашков. – Какая она тебе девушка? Ее сын школу заканчивает, но после истории с башней и флагом может не закончить никогда.
Печально… - Генрих, огорчившись, выдвинул нижнюю губу на верхнюю. – Мне очень жаль. Умоляю, кофе!.. Нет? Извините, что вас девушкой назвал…
Лариса вспомнила о включенной электроплитке, метнулась туда, но шипение пузырьков ее опередило. Это не кофе – в серебряной турке кофе только начал пузыриться, а вот молоко в ковшике на газу вскипело и пролилось. Моментальный горелый запах. У Ларисы в отчаянии опустились руки. Только и пролепетала.
Ой, опять молоко убежало…
Генрих расстроился оттого, что кофе выпить не пришлось. Пятнашков обхватил его за плечи и потащил к дверям (эдакая бесцеремонность с олигархом!).
Пойдем, пойдем! Недосуг нам… Да обопьешься ты еще своим кофе…
Озаботившись масштабной целью (навести порядок, обличить воров, навалять кому-то и даже расстрелять кого-то) господин Сатаров о чем-то (вернее, о ком-то) не забыл?
**
Младший Сатаров очутился вдали от Кортубина, от папочки-олигарха и его охранников - в совершенно незнакомом месте. Он спускался с одной из пяти возвышенностей Пятигорья – с Казятау и чувствовал сейчас примерно то же, что и его дядя Максим Елгоков. Обступало незнакомое пространство. Уже начали сгущаться синие сумерки. Что-то внутри беспокоило Дэна. Стало буквально потряхивать. Замерз что ли? Может быть. Однако майские ночи в Утылве теплые. Выходит, замерз он не снаружи, а изнутри. Странное ощущение – словно мурашки бегали не на коже, а под ней.
В голове вертелись события почти прошедшего дня и странные мысли. Что за… Дэн затруднился, как это назвать словами – как отнестись разумно. Вот сейчас в Пятигорье – в освежающей синей прохладе - он бежал, и на бегу словно напоролся на невидимую грань, которая разделяла «до» и «после». Сомнительно, чтобы молодая жизнь сатаровского наследника содержала «до» и «после». Ведь юноша только начал жить… Сложно объяснить нынешнее смутное ощущение – надо его сперва пережить, получить этот странный опыт.
Нет, Дэн не дурак – кое-что угадывал, сопоставлял. Подобный фокус уже проделывался при въезде в Утылву. Отец и сын Сатаровы словно натолкнулись на разделительную грань – первую красную черту, которая пролегала аккурат по знаку на пригорке – на бетонном постаменте сваренный из труб треугольник, на нем надпись «УТЫЛВА». До этого все было предсказуемо, а что там, за разумной гранью? Вот сейчас Дэн сбежал по склону с Казятау – как выпал в темноту - в неизвестность.
Точно по волшебству сменились декорации. День окончательно прожит. Синий вечер. Безлюдно. Не видать признаков цивилизации (сильно сказано!), хоть какого-то города – пусть и Утылвы – убогих построек, заборов, деревьев, дороги. Прошлое в проделанном фокусе исчезло – провалилось в дырку. Точно ничего не бывало вовсе. Не возвращаться же обратно к недружеской компании местных ребят – какой-то фантастической ячейке. Ветер. Холодно и одиноко на душе.
Пустое, неограниченное пространство вне времени. Вне любого времени – тоже на грани того, что было и чем все закончится. Не нами, и это самое страшное… Дэна впервые посетили такие – для его возраста дикие (дивьи) – мысли. Например, сейчас ночь. Условно, ночь… Да ночь, ночь! И каково оказаться сейчас в ночи современному самонадеянному молодому человеку? Одна из тылвинских ловушек – ты не заметил, как: бац! корыльбуна насадили.
Нежный девичий голосок окликнул Сатарова-младшего.
Стойте! Погодите… Да стойте же! Куда вы идете?
Куда глаза глядят…
Дэн не оборачивался, будучи уверен, что его позвала та шатенка в платье невероятной расцветки – с желтыми горошинами и зелеными стручками на синей клетке. Она единственная из всей ячейки отнеслась к нему по-доброму – напоила водой жаждущего.
Юноша Сатаров обозревал окружающую картину. Темнеющие очертания соседних вершин. Ближайшую Кашиху. Обособленную, внушающую некие опасения Шайтанку – словно заключенную в себе. Суровую массивную Пятибок-гору. К югу ровную степь и вдалеке снова возвышенности и огни на них – курортный комплекс Редивей. Вечер в полном своем праве. Окутывает завеса общей усталости и даже облегчения. У всех, кроме Дэна.
Вам лучше вернуться в гостиницу, - девушка говорила прерывисто после бега. – Сейчас лучше! Пока ночь не настала…
Удивительно…
Дэн кое-что отметил – а может, в его разгоряченном состоянии почудилось. Слишком многое в Пятигорье чудится… Степь выдыхала, укладывалась ко сну. Шум дневного бодрствования упал до жужжания, хрусткого шелеста как от махов невидимых крылышек кузнечиков, жуков, стрекоз, корыльбунов. Близкая ночь скроет все… И тут Дэн заморгал часто, сощурился - вроде его глаза обнаружили вкрадчивое серебристое свечение – какой-то новый оттенок в синих сумерках. Пятигорский феномен.
Что там? – Дэн вытянул подрагивающую руку.
Где – там? – Леся проследила за его жестом. – Богутарская степь – государственный заповедник еще со времен Союза. Участок первозданной природы. Полное раздолье для обитателей. Нельзя охотиться на редких и исчезающих представителей фауны, нельзя рвать ничего из флоры. Самый знаменитый наш символ – дикие тюльпаны. Еще редивеи…
Синие?
Почему синие? Тюльпаны Шренка - белые, красные, желтые, встречаются и пестролистные.
Но этот синий оттенок? Мне ведь не кажется? И еще звук – будто бы шуршание… Там что-то – или кто-то – движется. Я не шучу!
Обостренный слух Дэна поймал новый настоящий звук – словно шуршание мягких лап невидимых зверей (обитателей заповедника?). Вот уже и видимых! Серебристо-синие свечение несколько рассеивало тьму; и, обозначившись в нем, на широком пространстве вытягивались, шуршали – нет, не огненные - но рыжие столбики. Их число все множилось. И громче шуршало. В последний раз подобное явление здесь наблюдали на похоронах бабы Лиды (т.е. очень, очень давно) – оно концентрировалось в одном месте – рыже-коричневым пятном на Шайтанке. Там обитали эти странные звери - ворпани. И тогда они стояли, навострив уши – как столбики, провожая траурную процессию. Стояли и ждали с нечеловеческим терпением. И, наконец, дождались. Разбежались по всей степи (не только заповедной). А! вон! совсем близко. У подножия Кашихи – в десятках метров от случайной парочки – Дэна с Олесей – из земли высунулась ушастая рыжая голова. В серебристом свечении можно разглядеть жесткие рыжие шерстинки, торчащие усы. Откуда высунулась голова? Там, должно быть, нора…
Забавные рыжие зверьки? Милашки… Эй, иди сюда! Кис-кис…
Это и есть ворпани. Не надо, не зовите. Не приманивайте… Кис-кис? Они же не кошки.
Знаю, зайцы. Но гораздо крупнее. И на вид злее – вон у того усы угрожающе торчат... Не котенок, верно. Зубки щерит. Коготки у него острые – махнет и разорвет. Дикий зверь в дикой природе.
С ворпанями не забавляются, - предостерегла девушка.
Домашними питомцами в ошейниках я слабо их представляю… Но заводят же сейчас всякую живность – шиншилл, ленивцев, черепах, лемуров с жалостливыми глазами, просто ежиков. Да, еще пигов – мне особенно нравятся пиги. Они что, хищники? Ах, не поросятки пиги. Ворпани!
Ну, как бы… человечьим мясом не питаются. Любую другую пищу – и растительную и животную уважают.
Жаль, у меня нет ничего с собой. И сам я сильно проголодался. Целый день во рту ни маковой росинки… С утра в Кортубине лишь кофе попил. Днем вымотался. А тут уже и вечер. Темнеет… Ага! вон еще столбик… Все ближе и ближе…
Где? – всполошилась Леся. - Надо быстрее подняться! Как можно быстрее. Поверь мне.
Куда подняться? – Дэну передалась тревога девушки.
На гору. На Кашиху или Казятау. На любую из них.
Для чего подниматься? Там убежище? От кого? Ты же говорила, что ворпани – не людоеды, – не понимал Дэн.
Просто на Казятау они не рискнут полезть.
А куда рискнут?
Шайтанка – их родное место. Это следующая за Кашихой гора – большая и темная. Бежим! – страх диктовал Лесе. Обыкновенно робкая девушка сжала руку парня и потянула его наверх.
Взлетев по склону и отдышавшись уже на изрядном расстоянии, Дэн опять вернулся к интересовавшей его теме.
Надеюсь, сюда не полезут. Ты обещала! Они же не горные козлы. Ха, Казятау – козлиная гора? – только для козлов. Ну, мы не козлы, хотя шустро забрались… Так, с зайцами понятно – или совсем непонятно. А что там еще светится? Огоньки в степи. Как в сказке. Это люди или призраки?
Нет, ни то, ни другое… Но нас касается…
Кого касается? – переспросил Дэн.
Нас, людей, - Леся сбивчиво растолковывала. – Существует много историй, в том числе и про разные огоньки. Самая известная история (из Сказок Пятигорья), что люди – здешние жители, тылки – стали людьми благодаря Каме. Ее сказочному подарку.
У вас тут подарки раздают? Интересно. Человечество, значит, поднялось по ступенькам эволюции строго по теории Дарвина – благодаря труду и жестокому отбору, а вы, тылки, сачканули – не боролись, а на блюдечке получили… что получили? подарок?
Дар Камы – дивор, - Леся серьезно кашлянула.
Дивор? Что это? Душа? некие способности? неслыханная удача? Чем вы так одаренные? Избранные среди простых смертных. Члены какой-то ячейки.
Ничем. Это просто дар. Безусловный, бескорыстный. Бесплатный. Тебе просто дали – вот и бери. Дивор – частица Камы. Ничего не требуется взамен. Да за это и при желании не расплатиться…
Хорошо. Пойдем по порядку. Кто такая Кама? – Дэн решил быть терпеливым.
Большое крылатое существо. Сказочное, - исчерпывающее Лесино объяснение.
Птица?
Не то, чтобы... Птица-то она – птица. Спутница Энгру, который создал Пятигорье и с той поры главный здесь. С древних времен.
Чего же человек женился на птице? Она ему тоже дивор подарила? Очень щедрая!
Энгру – не человек. По крайней мере, с самого начала человеком не был… И Кама уже не птица. Она не может улететь. После того, как растратила свой дивор – подарила его людям.
Красивая сказка! А люди что? Не поблагодарили? Вот твари!
Тс-с… Твари – это ворпани. Рыжие звери. У них нет дивора. Диворы как огоньки. Увидишь красные огоньки в степи – они и есть.
Как же я их увижу, если Кама, по твоим словам, раздала диворы вашим тылкам? А вы их по карманам рассовали…
Увидеть можно. И недавно-таки видели. Люди рассказывают – и даже наш мэр… Только это будут отделившиеся диворы. Они покинули тела и отправились блуждать по степи. Любимое путешествие диворов. Сами люди могут спать или даже…
Или что?
Даже умереть. Извини, но всякое случается. Диворов много – больше, чем людей сейчас.
Представляю целое скопище бесхозных диворов. Миллионы – нет, мириады – ой, миллиарды.... Рассыпаны всюду без разбору. А если они соберутся? стакнутся? И тогда покажут!
Сольются воедино. Дальше потекут в общем направлении. Образуется река из огненных диворов. Так гласит легенда.
Ого, какие красные огонечки… Жутко у вас… Я вспоминаю. Здесь еще растут реликтовые цветы. Большие красные шары – редивеи. Я видел в одном дворе в Коммуздяках.
Растут. Они распускаются по утрам…
Кр-расотища! Безумно красиво… Веет древностью – временами ваших легенд… Когда-то летала большая птица. Бедная, бедная Кама! Все отдать и вместо благодарности… Так, а ворпани что? Злодеи они! Крадут диворы?
Ничего особенного ворпани не делают. Ну, хотя бы недавно взялись носы резать – не просто ведь, а за дело. Тот вредный дядька с носом – вообще, уголовник!
Недавно?! Носы? – Дэн инстинктивно прикрыл лицо ладонью. Сказка была настолько реальной, что он не удивился бы.
Конечно, это больно. Но не смертельно. Все пострадавшие выжили.
Спасибо, успокоила. Я не хочу, чтобы у меня нос порезали!
Тогда лучше не сходить с горы. Здесь безопасней.
Считаешь? – нервной натуре Дэна чужда беспечная доверчивость. – Считаешь, что вон тот рыжий заяц (на зайца нисколько не смахивает) вылез из норы и запросто порежет? Морду его отсюда не разглядеть – темно уже – но зверская она… Что ж, рисковать не будем. Будем сидеть на горе. До посинения.
Не преувеличивай. Лишь до утра.
Угу. Вертолетами снимут. Как флаг с башни (он доныне там?). Нам же ночевать на горе придется? Веселуха! Ночи тут холодные? Если на голой земле… Дожили! Ни кроватей, ни матрацев, ни туалета с душем. Я на это не подписывался! Владка не предупреждала.
Можно пойти в одно место. Не дворец, но…
Куда и что предлагаешь? – деловито осведомился Дэн.
Обратно. Или можно еще на Кашиху, но там могила…
М-да, такое соседство меня удручает – все, что с кладбищем связано… Шайтанка – не вариант? Далеко? А до Утылвы ближе?
Ты не понимаешь… На Шайтанке как раз много людей погибло. Сразу отряд красногвардейцев. Тех самых, местных. Во главе с комиссаром Солиным. И Солин тоже погиб.
Путаешь? Ты же сказала, что их могила на Кашихе?
Лежат они на Кашихе, а вот погибли…
Братская могила? Да уж… Кошмар. Дикая история. Гражданская война. Одни граждане убивали других граждан. Варварство!
Вообще-то, комиссар Солин считается у нас героем. И все члены его отряда – также и выжившие: Аристарх Кортубин, Гранит Решов, дед Мобутя, Александр Анютин, мой прадед Антон Кулыйкин…
Аристарх Кортубин? Это областной патриарх? В центре еще есть улица Анютина – вашего героя?
Мы, школьники, ходим каждый год на могилу героев – убираемся и цветы носим. Там памятник стоит – мы и его отмываем, красим серебрянкой...
Статую с руками на высоком постаменте? С лестницы красите? Акробаты!
Нет, красим другой памятник. Просто звезду лучами.
Под одним из памятников ты предлагаешь переночевать? Минимум комфорта… Стыдно признаться, но я в гостиницу хочу. К папочке олигарху… А выпало здесь загорать…
Ночью не загорают.
Скромная девушка вдруг насмешничает? или просто голову чужаку морочит? Дэн пытливо посмотрел на Лесю. Слишком бледная. Даже прозрачная в синих сумерках. Призрачная. Эдакий девичий призрак - безыскусный, беззащитный. И обманчивый. Исчезли яркие живые краски, остались лишь два контраста - свет и тьма, и их переходы. Кожа блистала как алебастр, темная кровь пульсировала под кожными покровами. Тени сгустились во всех впадинках, обозначив ушные раковины, глубокие ноздри, ямочки на щеках, под надбровьями глаза как огромные ночные озера - как Виждай (как два Виждая), подернутые зеркальной пленкой – их выражение нежное и вместе отстраненное. Волосы – обыкновенно тонкие и мягкие – загустели, извились своенравными колечками. Девичья фигура изменилась – грудь выше, талия тоньше, особенности осанки уже не столь явны. Белая шея, белые руки и ноги. Дикая расцветка платья (стручки, горошины и клетка) поблекла. Уже не простая девушка, а дивья – именно в глазах Дэна обрела волшебную притягательность.
Почему ты за мной пошла? Ведь никто не пошел…
Ребята подумали, что ты заблудишься. Они не злые - хотели, чтобы ты вернулся. Но эти расспросы отняли время. Теперь уже поздно. Синий туман будет расти… Пойдем?
Веди!.. Извини, пожалуйста. Но если нам на горе до утра куковать, то не худо познакомиться поближе. Я – Дэн. Не Дэнденис, а просто Дэн – сокращенно от Дениса. По паспорту Денис Сатаров. Что я – наглый сынок кортубинского олигарха, ты уже слышала.
А я – Олеся. Мы – Кулыйкины. В Утылве проживаем.
И чем здесь занимаешься? Ну, вообще – не вдаваясь в подробности, если не хочешь…
Вообще, в школе учусь.
Леся шла рядом с парнем, и корыльбуний ветер трепал подол ее платья, пряди волос откидывал на одну сторону лица. Ледяные пальчики легонько коснулись руки Дэна. По этому знаку он поднял голову.
Где ночлег? Здесь? – отцовская гримаска (также выпятив нижнюю губу на верхнюю).
Растерянность. Одно название, что дом. Не постоянное жилье. Примитивная хижина, покосившаяся и практически вросшая в склон. Стены – ну, должны быть и были. Давно стояли низкие глиняные стены, местами обвалились. Старые почернелые доски заменяли крышу. На месте окна – ни рамы, ни стекла. Двери в проеме нет. Все удобства во дворе – их там тоже нет. Лавочка – это доска на двух камнях, притащенных откуда-то. В десятке шагов небольшой деревянный сруб, наполовину погрязший в земле – заброшенный колодец.
Это что? Сказочные хоромы? Что здесь было и кто здесь жил?
Козопасы ночевали. Очень давно.
Дэн критично огляделся. Огражденное крошечное пространство с утрамбованным земляным полом. То, что внутри, мебелью назвать нельзя. На кирпичи (столбики из кирпичей) брошены голые доски - импровизированная кровать и вместе единственное сиденье для бодрствующих. Йог пришел бы в восторг, особенно отыскав пару-тройку торчащих гвоздей, но Дэн Сатаров – не йог, а наследник олигарха. Положение обязывало – кого? не девушку же, предложившую ночевать в хижине... Колченогий стол с выскобленным верхом, прикрытый газетой. У дальней стены сложен очаг, там стоял закопченный чайник. Везде мусор, хлам… Ощущение покинутости, равнодушия – даже наплевательства (как в квартире покойницы по улице Коммунальной, 6 – обидно, конечно, но так и есть). Дэн продолжал разглядывать. Несколько предметов посуды: помятые алюминиевые кружка, миска, вилки с обломанными зубцами, гнутые ложки.
Что такое? – Дэн поднял двумя пальцами лист, понюхал, прочитал заголовок. – Газета «Родные просторы» от Х числа мая месяца 2008 года. Свеженькая… Видать, до нас здесь оказались грамотные жильцы. Отдыхали, чай пили, читали. Статья «Ситуация на местах накаляется – и не только там». Автор А.Г. Порываев. – Дэн выпустил газету. – Да, ситуация… И не только у них…
Можно воду вскипятить, - успокоила Леся. - Если воды нет – в колодце взять… Ах, вода есть. И спички, и коробка чая…
Сказочно! – воодушевился Дэн. – Чай был бы просто чудом. О кофе я не мечтаю. Хотя кто-то сейчас, должно быть, пьет кофе…
Не сердись. Присядь. Все равно идти некуда. Просто дождемся утра.
Они уселись на кровать. Леся оказалась очень близко. Но ее дыхания не слышно. Нет запаха. Не чувствовалось тепло от девичьего тела. Девушка как бы призрак – вполне симпатичный себе. Откуда-то сбоку – из-под кровати – выползла синяя струйка. Просочилась снаружи - почти не ощущалась, терялась на фоне пыли и хлама. Дэн кашлянул.
А я вот что хотел спросить. Совсем запутался из-за ваших сказок. Про диворы – красные огонечки и огненные реки... Но сейчас словно синие мерцание в степи. Красное или синее – конечно, неважно… Глупый вопрос.
Ты не ошибся. Именно синее. И на этот случай существует одна легенда.
Сколько же их у вас?
Никто не считал. Мы не фантазеры и не мечтатели. Вероятно, эту легенду позаимствовали откуда-то и приспособили для Пятигорья. Тылки ни на что не претендуют.
Продолжай. Не оправдывайся, - Дэн не мог глаз отвести от девушки.
Синие блестки – на самом деле цветы. Знаменитые цветы ядки. Реликт. Здешнее многолетнее травянистое растение. Насекомоядное.
Какое-какое?
Ловит и переваривает насекомых. Кушает их - мух, жуков, стрекоз, корыльбунчиков. Над землей формируется кокон – то ли из стеблей, то ли из веток, они быстро высыхают, деревенеют и служат защитой. Кокон сложно разорвать – только разрубить. Прочная защита или гнездовье. Внутри немного зеленых листов – толстых, глянцевых, а между ними цветок триллиум – из трех лепестков. Они размыкаются и смыкаются. Цветок дышит. С виду напоминает темный зрачок, вокруг синяя оболочка. Глаз словно смотрит из гнездовья и гипнотизирует.
Жутко. Хищно. Это синее мерцание – много-много синих цветов…
Хорошо, что мы сейчас на расстоянии. Ядка, можно сказать, реликт – больше, чем наши тюльпаны из красной книги. Сюда из области приезжали, взяли семена редивеев – и будто бы даже их удалось вырастить в специальных условиях. Но они не размножались. Очень понятно – ведь красные цветы опыляются корыльбунчиками…. Потом снова приезжали за семенами. Петька с приезжими якшался…
А ядка как же?
Она еще реже встречается. Искали везде – особенно на Шайтанке. Сами по себе гнездовья находились – очень не много. Гнездовья любят укромные места – между камнями, в горных складках – там, где тень постоянно. По легенде в одно время цветет лишь один синий цветок. Теперешнее синие мерцания – явный признак того, что в Пятигорье зацвела ядка. С нее все началось…. С того момента, когда твой отец прислал сюда на должность директора Варвару…
Ну, согласитесь же: бред. И такие бредовые речи Леся говорила с совершенно естественным видом. Дэн, если честно, слушал вполуха, любуясь этим видом – любуясь девушкой. Пушистые пряди на белой шейке, облегающий грудь лиф платья, целомудренный поясок на талии. Маленькие пальчики с коротко остриженными ноготками умилили Дэна – он взял их в свои ладони, а когда девушка попыталась высвободить руку, сжал ее.
Ты замерзла?.. Это все нелепо. И диворы, и река… Ну, не бывает таких зайцев. Они, во-первых, не рыжие, а во-вторых, не страшные. Трусливые. Подозреваю, что ваша компания решила надо мной подшутить – напугать сказками… Хочется тебе верить…
Я не вру! – запротестовала Леся. – Ты сам видел ворпаня – как он вылез из норы.
Видел. Морда у него противная... Лучше не нарываться – носом не зарываться… Посидим здесь… Кто-то до нас сидел – или даже спал…
В последний раз Петька ночевал. Несколько ночей. От ведьмы прятался.
С удобствами! В кружке заварка засохла. Рядом с очагом банка валяется, вылизанная дочиста – печень трески. Яичная скорлупа. Целлофан от сосисок. Что-то белое - каша?.. А вот еще мятный пряник – правда, надкусанный.
Должен же он был питаться…
Мог бы и нам что-нибудь оставить. Я бы сейчас пряничек – да за милу душу… Ваш Петька ел, пил, отлеживался… Блин, не полежать тут – бокам жестко.
Можно ведь подстелить. Чтобы мягче стало…
Что подстелить? Какие-то тряпки… Будем надеяться, хоть не стерильно, но жуки не завелись, всех жуков ядка слопала… - Дэн потянулся к мягкой куче на краю кровати (очевидно, у изголовья). - Так, имеется толстовка – размерчик не для худеньких. Маленькая тряпка с дырками – для чего? для глаз? Зловещий смысл. Все черное… Черные перчатки на очаге подпалили…
Петькины вещи.
Ах, вот кто любит наряжаться! и орудовать аки тать в нощи… Это не хижина мирных козопасов, а разбойничий вертеп!
Петька – не разбойник и не грабитель. Он поклялся, что не брал Варвариного дивора.
Да пусть он хоть благородный Робин Гуд! Я на него доносить не собираюсь… Петька – тот блондинистый колобок? Самый вредный из вашей компании? Чего ты его защищаешь? – Дэн вдруг ощутил укол ревности.
Петька не вредный. Он всегда такой… Но он не брал!
Брал – не брал… Скоро похолодает. Будем дрожать тут как зайцы. Возьми и накинь. На! Петькину кофту.
А ты?
И я… И мне кое-что найдется… О! Подштанники. Тоже черные, - Дэн вытащил и растряхнул две полосы – две штанины. – Модные. Размерчик не мой – сюда два меня поместится… Извини за Петьку, но с подобной комплекцией не разбойничают.
Леся не сумела скрыть улыбки. Между парнем и девушкой впервые проскользнула искорка – пусть даже синяя. Дэн воодушевился Лесиной реакцией.
Надеть, что ли? Хохмы ради…
У тебя что-то упало.
Не мое. Из кармана чужих штанов… Если присмотреться… Нет, не пойму я. Что такое может быть? Загадка…
Дэн, согнувшись, пошарил на земляном полу, затем выпрямился, держа открытую ладонь перед собой. Там лежала странная вещь. Ни за что никто бы не догадался. Вроде небольшого лоскутка или лепестка необычайно синего цвета. Бархатистая фактура – основа синяя, а ворсинки переходного – серебристого оттенка. Лоскуток прилип к ладони Дэна (приклеился как банный лист к…). Что объяснимо – цветы ядки выделяли клейкий сок (с сильно кислым запахом), и жертвы – насекомые – приклеившись, становились беспомощными, ядка без помех переваривала их. Лепесток маленький, невесомый. Если вспомнить, то в Варвариной фантазийной броши с растительным орнаментом у центрального цветка триллиума выпавший фрагмент (третий лепесток) еще меньше.
Парочка завороженно уставилась: над поверхностью ладони – над лепестком – поднималось тонкое серебристое свечение. Слабенькое. Но это лишь единственный крохотный фрагмент, а снаружи степь была вся залита серебром – миллионы… мириады цветов.
Чудеса… Чудесатая вещь…
Это он! Дивор, - Леся застонала.
Дивор? Такая ваша штука? Не опасная? По смыслу название цветка – ядка, то есть яд… Что если отравлюсь и умру? - растерялся и даже испугался Дэн. – Слушай, давай выбросим. Никто не узнает…
Действительно, в хижине кроме нашей парочки не было никого. Отсюда и на многие километры кругом – гордое одиночество. Рыжие зверские столбики внизу не в счет. Дэн попробовал – только шевельнул ладонью, чтобы стряхнуть прилипший лепесток. И тут началось…
Незамедлительно прилетел отклик. Пятигорье среагировало. Снаружи родился и вырос явственный гул. Он оглушил разом – как ударили в фантастическое било (в палку или палкой – ну, наверное…). Из сердца Богутарской степи к горам устремилась звуковая волна, толкнула хижину – та сотряслась, вздымая тучи сухой пыли. Прежнее синие мерцание усилилось многократно (сто-, тысячекратно) и надвинулось сплошной стеной одновременно с гулом. Парочка перепугалась.
Это она… Ядка! – крикнула Леся.
Да ладно тебе! Нельзя же всему верить. Любому физическому явлению существует научное объяснение. Должно быть так… Но ты права – как-то не по себе… Феноменально! Меня все органы чувств обманывают – и глаза, и уши… и мозги… Не чувствуешь ничего? Кисло пахнет…
Цветы ядки именно так и пахнут. Один из главных признаков.
То есть, мне не чудится… Сегодня мне ничего не чудится. Все реально, - у Дэна трепетнули ноздри – хотел чихнуть и не чихнул.
Замри!! Не двигайся… Я попробую…
Дэн так и закаменел с поднятой вверх ладонью с волшебной находкой. Леся пальчиками очень осторожно отколупнула листочек. Он отлепился удивительно легко (не как выразился Витька Пятнашков – «по об-об… братной проро… порциональности», а по прямой – чем меньше усилие, тем легче). Тогда Дэн шумно выдохнул.
Надо его во что-то завернуть. Спрятать от глаз. Нельзя же так… Дай мне газету!
Парень в мгновение ока сдернул газету со стола. Соорудил маленький пакетик – в него упал листок.
Опаньки… Лучше не бывает…
Ты ниче не замечаешь? - тонкий газетный листок просвечивал насквозь. – Синий огонечек. Вот зараза! Ты же говорила, что дивор – красный?
Диворы людей красного цвета. А это Варварин дивор. Не шутейный огонечек… Ох, не удастся нам спокойно заночевать… До утра дрожать… Петька несколько ночей вытерпел, а я и одну не желаю... Стоп. Слышишь?
Чего? Гул на уши давит. Неприятно.
Едет кто-то…
Теперь уже и Дэн разобрал, как вдалеке тарахтел мотор. Парень с девушкой, не сговариваясь, бросились из хижины. Леся оберегала в руке газетный сверток с дивором.
Снаружи они даже не почувствовали холода. В них пылал страх – настоящее страшное пламя. Повертев головой в поисках тарахтевшего источника (казалось, голова на шее как на шарнирах сделала полный оборот), Дэн сначала обнаружил, что памятник на постаменте (женщина с раскинутыми руками) находилась недалеко – с другой стороны вершины – оттуда виднелись голова и фрагмент каменной руки. В общем, жутко, как уже говорилось. Дэн понял, что все это время они провели совсем близко от того места, где давеча загорали члены молодежной ячейки Правого Блока. Но те члены позагорали и смылись с горы, а они – Дэн с Лесей – остались…
И что теперь? Нам угрожает катастрофа? Надо что-то делать!
Юноша почти дословно повторил слова Витьки Пятнашкова, сказанные олигарху Сатарову. Кстати, где же папа-олигарх? Почему он не выручает своего сыночка? Забегая вперед, автор скажет: в это время папочка чудил не меньше. Понимаете, с кем свяжешься… Сомнения насчет адекватности Пятнашкова подтверждались, увы.
Мальчику без папы плохо. А кому хорошо на его месте? Ночью на Казятау в заброшенной хижине на голых досках? Рядом девушка – мягкая, нежная, беззащитная. И чертов дивор! И мотор… Где мотор? Дэн вращал головой как на шарнирах.
Тарахтение усилилось. Со стороны заповедника ехал темно-зеленый УАЗик. Короткие снопы света от зажженных фар гасились серебристо-синим мерцанием. Буханка Николая Рванова возвращалась из курортного комплекса (откуда же еще?). Рванов очень торопился – синее буйство в степи его, должно быть, возбуждало и нервировало. Люди, сведенные в данный момент в данной таинственной точке пространства, испытывали схожие чувства.
Эй! Э-э-гэ-эй!! Мы здесь! – тоненько закричала Леся и запрыгала, махая одной рукой (другой оберегала газетный сверток с дивором). – Дядя Коля! Спасите нас!
Шофер буханки заметил людей на горе и подал знак – помигал зажженными фарами. УАЗик ускорился, огибая Кашиху по накатанной колее.
Он по траектории пройдет ближе всего к памятнику. К вашей каменной статуе с руками, - определил Дэн. – Бежим! так быстро, как только можем. Лишь бы успеть… Ночевать в тепле…
Дэн с Лесей кинулись со всех ног в обозначенном направлении – к памятнику и бетонной лестнице под ним. Леся – не спортсменка, и Дэн – хлипкий изнеженный ботан. Подобралась парочка…
Но в этот раз в беге они не уступили одному солидному товарищу в красных труселях – М. Елгокову. Вот как надо спасаться! Кстати, почему товарищу? Во-первых, из-за красных труселей (что, согласитесь, символично), а во-вторых, в Утылве все тылки – совки и товарищи. Новые господа типа Г. Сыродя только начали появляться (подобно пузырькам на взбаламученной поверхности). Капиталистические процессы шли, хотя Сыродь еще не успел (чего? лопнуть?). А может, не только читатели, но и автор кое-что пропустил, и бывший директор совхоза (или его сын) благополучно помер, не успев построить частную латифундию? И в степи волшебным образом возник могильный столбик с надписью «Г. Сыродь». Теперь Сыродиевскому наследнику предстоит продолжить дело.
Пока мы тут пытались рассуждать, парень с девушкой добежали до бетонной лестницы. Дыхание запиралось в грудной клетке, перед глазами плыли синие круги. Но оно того стоило – спастись. Практически синхронное схождение в одной точке двух юных бегунов на лестнице и зеленой буханки на дороге. Дальше – дело техники. Рванов притормозил.
Леська?! Ты здесь как?! Залезайте! Нет времени. Мир сошел с ума!..
Распахнулись створки, и девушка нырнула в спасительный полумрак бабылидиного подъезда – ой, внутрь буханки. Спряталась там, где никто не настигнет. Дэн последовал за ней. Буханка, подпрыгнув, взобралась с грунтовки на асфальт. Здесь от статуи с руками начиналась короткая улица К. Солина – вплоть до чугунного красноармейца в буденовке на городской площади. Рванов незамедлительно вдавил педаль газа. Гоу! гоу!! (точнее, не идти и не бежать, а ехать, спасаться). Ему не привыкать – в скольких переделках он побывал в нашей истории! И на мосту через Кляну, и на рыбалке на Виждае - и везде сталкивался с ворпанями (ну, хоть не лично пострадал).
А что же ворпани? рыжие столбики в степи? Это уже не одиночные столбики – единое рыже-коричневое пятно двигалось за УАЗиком буквально по пятам, т.е. по его колесам. Гоу! гоу!.. Пятно, достигнув Казятау и асфальтовой дороги, встало. Если смотреть сверху – например, с восьмиметрового постамента – то вырисовывалась картина: рыже-коричневое пятно как масляная пленка на синем фоне – серебристо-синем мерцании. И четкая граница – светло-серая асфальтовая полоса. Точнехонько над ней (над полосой) статуя с руками нависает. Пятно застыло на границе и дальше не шло (не гоу), а тень от памятника росла, не отставая от тарахтевшей по дороге буханки. Повторился фокус, который однажды уже имел место быть. То самое место – известная в городе гостиница Мара, фокусник – тоже знакомый нам кот Кефирчик со своей тенью – как эта гигантская тень накрыла гостиницу. Но здесь фокус удался даже лучше, поскольку буханка ехала очень быстро, и тень спешила за ней. Эффект настолько стремительный, что, казалось, сама статуя накренилась, стремясь бежать вдогонку, и при таком крене чудом удерживалась в воздухе. Дэн с Лесей не видели фокуса, а Рванов, бросив взгляд вбок, с изрядным чувством выматерился. Мотор уже не тарахтел – взревел как на последнем издыхании.
Зажатый в руке девушке газетный сверток с синим дивором на Рвановском УАЗике въехал в Утылву. Эй! спящие, проснитесь!.. А интересно, кто-то, вообще, спал в эту ночь?
Прокатившись по прямой как стрела улице К. Солина до городской площади и темного и пустого здания мэрии, буханка нырнула в закоулки кашкукской частной застройки. Здесь Н. Рванов мог проехать с закрытыми глазами, и он ехал безошибочно к своей цели – к надежному убежищу от всех напастей, безумств. Конечно, понятно, куда прибыли – к обшарпанной двухэтажке на Коммунальной. Леся выпрыгнула из буханки прямо в спасительный полумрак подъезда (где ворпани не достанут). Стуча ногами по деревянным ступенькам, Леся бежала и кричала в голос.
Баба Лида! Баба Лида!
Баба! Бабушка! – вторил ей Дэн.
Кого звал Сатаров-младший? Тылвинскую бабушку или свою, родную – Веру Васильевну, которая давно умерла, бросила маленького Дэна и разрушила его счастливую, безопасную жизнь.
***
Вчерашним днем Галина Викентьевна Авдонина (по прозвищу Дюша) покинула свой модный магазин и побрела домой – в трехкомнатную квартиру на первом этаже по адресу Коммунальная, 6 в Кашкуке. Сегодня торговля не шла, все валилось из рук. И появление неожиданной клиентки Тамары Кулыйкиной (относительно которой были получены инструкции – пусть берет, что хочет, заплачено) не подогрело у Дюши даже профессионального интереса (сбагрить залежалый товар). Бизнесменша не стала притворяться, играть роль щедрой волшебницы из сказки. Не раскинула перед девушкой свои богатства - вороха из футболок, маек, топов, купальников, шорт, сарафанов, джинсов, лосин ярчайших – даже кислотных – цветов, с золотистой фурнитурой, отделкой стразами, крупными надписями Adidas, D&G, Versace, Dior, Prada, Gucci и т.д. (во всю грудь или во всю ж…) и с ярлыками, на которых красовались китайские иероглифы. Хозяйка, вообще, не задавала вопросов, лишь махнула рукой: выбирай! заплачено… Вот и Дюше предстояло заплатить. И нам предстоит.
Г.В. Авдонина (после развода с мужем вернула девичью фамилию) обоснованно считалась одной из самых умных женщин в Утылве. Принадлежала знаменитой когорте: Агния Кулыйкина, Калерия Щапова, Наталья Цыбина, Лидия Чиросвий. Если же углубляться в местную историю, то вспоминаются Калинка и Фаина Чиросвий, Анна Анютина. И еще можно добавить сюда до кучи Варвару Пятилетову – да! да, она тоже родом из Пятигорья. Все сильные, гордые, красивые. Что Варвару даже называли ведьмой, весьма обыкновенно, а не сказочно - тылки теперь в этом неколебимо убеждены.
Только почему одна Варвара - ведьма? Например, покойная учительница Чиросвий. То есть, она умерла, но в нынешний событиях участвует самым активным образом – кто бы еще объяснил, как ей удавалось? Загадка. И Дюша не проста - тоже не чужда древнему женскому колдовскому свойству. Настоящая ведьма – чарующа, проницательна, лукава. Главное ее оружие – удивительная женственность. Не важны возраст, комплекция (Дюша - низенькая, плотная). Не важно, как она одета – в шелковое платье, струящееся по круглым бокам, и в туфельки на низком каблуке на ногах в венозной сеточке или в толстой телогрейке, резиновых сапогах, в платке, завязанном узлом под горлом. Смуглое вялое, измученное лицо, надломленные брови и завораживающее всегдашнее меланхоличное настроение. Темные с проседью волосы в старомодной прическе. Дюша – только захоти она - превращала мужчин в податливый воск – не хуже, чем Ирэн. Последнее сравнение, конечно, преувеличено, и последний Дюшин избранник по нраву не воск и даже не скала – не гранитная скала, что Дюша, связавшись с ним, огребла ужасные последствия. Поздно.
Дюша – не местная. Ошибочно думать, что тылками становятся только по праву рождения (по факту получения персонального дивора от Камы). Тылок Вениамин Имбрякин вернулся с армейской службы не один, а с невестой Галей. Поженились без промедления. Причина выяснилась, когда через полгода Галя родила ребенка. От насмешек молодуху защитил ровный, приветливый нрав, жизнелюбие, сноровистость. В Утылве приняли хорошо, даже не сразу заметив, что приезжая супруга пусть без дивора, зато со своим умом в голове. Вениамин удачно выбрал себе пару. Семья поселились в старой Имбрякинской квартире на Коммунальной, рождение второго ребенка не помешкало. В замужестве Дюша не работала, занималась домой, семьей. При отсутствии дедушек и бабушек вынуждена полагаться лишь на себя – не на мужа ведь – кого-то не от мира сего. Однако обыкновенная, замордованная жизнью баба с двумя детьми – не Дюшин уровень. Не рядовая тыловка. В плане интеллекта ее союз с Имбрякиным равный.
Дюша никогда не была сумасшедшей мамочкой. Ее отношение к детям и к мужу в значительной степени рассудочно. Очень похоже на семейный уклад Юлии Тубаевой. Старшие Дюшины сыновья (их отец Вениамин Имбрякин de facto и de jure) росли крепкими, уверенными, неглупыми, самостоятельными мальчишками. Не склонными отчаиваться и сомневаться, и это им серьезно помогало в жизни. Вполне преуспели – по семейной традиции выучились в Кортубинском политехе и теперь жили в областном центре, обзавелись женами и потомством. В нашей истории молодые Имбрякины не появились. Семейство представляли Дюша и ее поздний отпрыск Костяня. Кто еще?
В. Имбрякин. Все начиналось с него. И покатилось под откос. Вениамин умер. Немало лет назад. На тылвинском кладбище, где недавно похоронили бабу Лиду, находится его могила. Оградка, памятник, керамический медальон с черно-белым изображением, под ним ФИО и даты рождения и смерти – как у людей положено. Только могила, а где же сам Вениамин? Сложно сказать. Может, пасет скот в обдуваемом ветрами подземном мире согласно легендам Пятигорья. Или же нет. Наверняка у Энгру для покойника нашлось полезное занятие, и совершенно точно – умная Вениаминова голова целехонька на его плечах, а не среди массы голых бесполезных черепов. И наша история неоднократно возвращается к В. Имбрякину. Нехорошо он умер. Неправильно.
Технический гений тылвинского масштаба (без повода для иронии тут), местный Кулибин – Вениамин Имбрякин – в последние годы своей жизни (после краха Союза) пил, как не пили даже простые малограмотные мужики – работяги с ТыМЗ или крестьяне из совхоза. Словно пытался залить клятой водкой пожар в душе, отключить свой мозг. Не удерживали вторая жена Лариса с маленьким сыном Лешей. Напивался, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать, а главное – не думать, то есть не использовать главный свой талант. И одновременно ничего не мог с собой поделать – и пил еще больше.
Отчаянное время! Гибельное ощущение – ощущение конца. Конца нашей истории, конца сказки. Колоссальные потери. Как в черное военное лихолетье танки проехались и задавили. Хотя в центр России – на Урал – вражеские танки не добирались, но тылки теперь хорошо представляли, каково это. Лязгают гусеницы, вырывается черный дым, с ужасным видом разворачиваются чертовы штуковины. Это оказываются башни танков – лопни глаза у тылков! – а вот и пушки прицеливаются в сторону ТыМЗ. Сплошной рев и металлический грохот. Ба-бах! Нет завода…
Утылва – мирный трудовой город. Советский вариант пятигорской сказки о земле довольства, счастья и покоя. Только исполнялось все не сказочным волшебством. Во имя этого принесены жертвы – начиная с отряда К. Солина. И дальше поколения тылков жертвовали во имя лучшего будущего. В советской сказке Вениамин – из последних героев, воспитанных учителями А.Н. Кулыйкиной, Л.Г. Чиросвий, формировавшихся сознательными активными личностями, строителями коммунистического общества – царства справедливости на земле. Именно так и ничуть не меньше! А вы думали, что Агния лишь математику в головы тылвинским детишкам палкой вбивала? Это слишком просто, хотя эффективно. Насчет же справедливости – то есть, насчет сказки…
В конце сказочного (советского) века мы лишились очень многого – голыми и босыми остались, с пустыми черепами без глаз, без мозгов. Добро бы лишились только материальных вещей: заводов, фабрик, социалистического народного хозяйства. Спустили в дырку не лошадей с хомутами, а целые сооружения из металла, кирпичей и бетона - на них наши предки жизни положили (буквально!), а мы спустили наследство. Ужасней обошлись с еще живым поколением homo soveticus - советских людей – умных, образованных, с честью и совестью, воспитанных на идеалах (пусть даже коммунистических). Эти люди очутились ненужными. Вениамин Имбрякин тоже не нужен, а ведь он был еще молод, полон сил и стремлений. Ужасно. Чем выше интеллект, и чем больше объемлет, тем ценней даже не уверенность (это роскошь!), а просто догадка, что окружению – людям, миру, Вселенной, в конце концов! – не абсолютно наплевать, не бестрепетно все равно, жив ты или умер. Как в поговорке: умер Максим, да и хрен с ним. Однако наш Максим Елгоков в Утылве как раз ожил. А Вениамин Имбрякин нет.
Старомодная формулировка, советское клише – жизнь оборвалась на взлете – словно из пафосных романов в стиле соцреализма. Теперь у нас другие реалии. И станет смешней, если задуматься – куда мы сейчас взлетаем? вот конкретно вы?? Что скажете? а?.. Насчет проигравших скажете, что такова жизнь. Все равно мужской удел – сражаться, рисковать, победить или проиграть. Верно. Гранита Решова расстреляли - он проиграл? Однако его дело осталось, и в нем нашли силы и смысл наследники Гранита – дочь Лида и сын Марат. А Вениамин Имбрякин потерял смысл жизни. И умер. В этом его трагедия, а личные неудачи, что постигли – пустяки. Умные люди не гробят себя из-за пустяков.
Тривиальный случай. Вениамин повстречал Ларису Нифонтову – юную, светловолосую, хрупкую, голубоглазую – внешне полная Дюшина противоположность. И по характеру тоже. Вот по контрасту Вениамин увлекся. Скрыть такое невозможно, тем более в Утылве, где не существует приватности, личной тайны – вообще, тайн не существует. А Дюша очень горда, чтобы простить мужа. Не простила – выгнала из дома. Поначалу Вениамин хотел помириться, но жена не уступала. Вдобавок выяснилось, что Лариса беременна. Получается, это уже третий сын Имбрякина – Алексей. Тут обиженная Дюша превратилась в каменную – да чего! в гранитную – статую – не объяснить, не умолить… Разводы в Утылве не приветствовались. Здесь патриархальные традиции, сказочный наив гармонично сочетались с моральным кодексом строителей коммунизма (с его гранитными формулировками). Семья – это святое. Зато Дюша – не святая, а реальная женщина. Редкостный пример местной эмансипации. Выгнала мужа и отца своих детей и не стала комплексовать по такому скандальному поводу – и более того, не стала обижаться на соперницу. Ее поступок был рассудочен до боли. Если бы не болело, то Дюша смогла бы успокоиться и не попасть потом в ловушку, связавшись со странным любовником – неотесанным бирюком Сыродем. Как же она дошла до жизни такой? А все логично, рассудочно.
Из родительской трехкомнатной квартиры ушел Вениамин Имбрякин – как полагается, с легкой сумкой, оставив нажитое имущество жене. Все равно Дюше пришлось нелегко. Образования, специальности нет, зато дети есть. Что делать? Детей в ясли, сама на завод. Нужна работа по удобному графику – когда надо, попозже прийти, пораньше уйти, ночные смены, вообще, не вариант. С этими вводными к кому обращаться? Дерзкая Дюша обратилась к директору ТыМЗ Борису Сергеевичу Васыру, и он ее поддержал. Разведенку не пристроили на теплое местечко – в контору попивать чаек. Взяли уборщицей. Она мыла в служебных помещениях и кабинетах – везде, кроме техотдела, которым руководил ее бывший муж. Растить сыновей Дюше помогла соседка по дому – одинокая учительница Лидия Грицановна Чиросвий: присмотреть, погреть еду школьникам, проверить уроки. Абсолютно бескорыстно. Дюша работала. От алиментов мужа отказалась сразу и категорично.
ТыМЗ – крупнейшее предприятие в Утылве и окрестностях. На заводе самые высокие зарплаты и наибольшее число работников. В СССРовском тоталитарном прошлом тылки трудились и чувствовали себя значимыми людьми. В цехах, на тяжелой физической работе, платили даже больше, чем конторщиками и инженерам. Что понятно – при советской власти пролетариат выступал классом-гегемоном. А потом под уверенностью тылков, что мир устроен справедливо и правильно, земля провалилась в норы ворпаней. Работа, зарплата, стабильность, ощущение единства, общности всех жителей Утылвы и даже бери выше – всех советских граждан – все полетело в гигантскую черную дыру.
Смутные времена, когда на ТыМЗ (разве только там?) прекратили выдавать зарплату (вот вообще! прекратили), подорвали убежденность Дюши и всех нас, что мир неколебимым курсом движется в лучшую сторону. Принципы – они такие: их нельзя купить, но за них приходится платить. Опять же основываясь на курсе и принципах, можно сказать, что отсутствие денег – это признак, что нынешнее поколение советских (пардон, российских) людей стало жить при коммунизме. Наконец-то!.. Разумеется, в Утылве силен дух коллективизма – совок неистребим. Новые дензнаки с многими нулями – пережитки прошлого – видели только бюджетники: пенсионеры, учителя, чиновники и пр. Прочие тылки наслаждались свободой – делай, что хошь. И что же делать разведенке с двумя детьми? К счастью, народ здесь закоснелый. Помогал бывший муж – Дюша, скрепя сердце, согласилась. Продукты выдавал завод – как в старые тоталитарные времена по карточкам талонам. Соседка Л.Г. Чиросвий (школьная учительница, т.е. работник идеологического фронта) совала денежные бумажки (сколько могла, отказ не принимала: а мне куда тратить? придет время – отдашь…). Но нельзя же постоянно надеяться на добрых людей. В рыночных условиях приветствовались инициатива и предприимчивость. Дюша искала дополнительный приработок (тогда она не думала уходить с завода – а куда уходить-то? в никуда). В Утылве появились первые коммерческие предложения (это так с натяжкой называлось). Новообразованное агрохозяйство Тылвинское приглашало потрудиться на сборе урожая, оговаривало условия: привезут-увезут, бесплатная кормёжка. Основная оплата труда урожаем тоже – картошкой, морковкой, луком, кабачками, огурцами. Дюша поехала – ей не резон выкаблучиваться, надо добывать пропитание для детских растущих организмов.
Работала сама, не унывала и напарниц подбадривала. Однажды прямо на картофельной делянке в таком виде, как есть – в резиновых сапогах, телогрейке и платке, завязанном узлом под горло – бойкая бабонька попалась на глаза директору агрохозяйства Г. Сыродю. Дюша подошла с просьбой, чтобы женщинам помогли – довозили их натурплату (мешки с овощами) до дома. Директорский хмурый взгляд дольше обычного задержался на просительнице. Резкий ответ - дескать, еще дополнительно бензин на вас тратить… Смелая горячность женщины позабавила. С той поры личный Сыродиевский газик (наследство от прежнего совхоза) стали часто видеть на полях – приезжал якобы для проверки. Сыродь в неизменном (зимой и летом одним цветом – хорошо, хоть не рыжим) дождевике и в кирзовых сапогах шагал по пашне, проваливаясь глубоко – чуть ли не по колено. Странно - Сыродь, конечно, длинный и твердый, но он же человеческий, а не гранитный. Дальше? А ничего дальше. Никто не знал и не подозревал. Людская молва не связывала Дюшу и Сыродя. Если что и происходило, то оба соблюдали осторожность. Их ни разу не застукали. Вот только один внешний знак, который тылвинские и малыханские бабы не углядели. Сыродь не поменялся – внешне такой же черный, унылый, неприятный, его вид отталкивал. А тут вдруг взял и сбрил жесткую щетину на лице, и проступила бледная, холодная, с железистым оттенком кожа. Нос пуще заблестел. Губы иногда растягивались в подобие улыбки, и с боков показывались крупные желтые клыки. А вообще, как был волчарой, так и остался.
Женские пристрастия порой странные и удивительные. Любили же палача Гранита Решова две юные красавицы – Калинка и Марьяна. Дюша – не наивная девушка, а вполне себе рассудочная особа, однако что-то же она нашла в старом любовнике.
Порой и старца строгий вид,
Рубцы чела, власы седые
В воображенье красоты
Влагают страстные мечты.
Эта внезапная связь изначально не имела будущего. После развода Дюша категорически не желала снова совать шею под супружеское ярмо. Любовники не строили планов – они переживали свои чувства здесь и сейчас. Что хотел (или не хотел) упрямый истукан и холостяк Сыродь – непроницаемая тайна.
Уборочный сезон успешно завершен. Урожай ссыпан в закрома АО Тылвинское. С привлеченными работниками агрохозяйство рассчиталось натурплатой (ха-ха! с Дюшей буквально?). Завершились и необязательные отношения. Без слез, упреков, без страданий. Последствия обнаружились не сразу, и Дюша пришла в ужас. Ей и двоих-то детей тяжко обеспечивать, а третья незапланированная беременность и после уход за маленьким ребенком выбросит ее из активной жизни на месяцы и даже годы. Она не могла этого себе позволить. Мысль об аборте возникла и укоренилась. Выхода нет. Реально нет. Тупик. Гранитную скалу не сдвинуть с места – никаких человеческих сил не хватит. Но это в реальности, а в сказке выход отыскался. И Дюшина тайна не нарушена. Однажды, глубоким синим вечером, на Коммунальную улицу приехал пыльный газик (очевидно, прямо с полей) и встал под барачной стеной с зарослями волчавника и крапивы. Притаился в тени, с выключенными фарами. Именно оттуда – от стены - в нашей истории весьма эффектно явилась и закатила скандал госпожа Пятилетова - синеглазка в джинсовой куртке, синей юбке до середины бедра, в открытых босоножках. Со жвачкой во рту и яркими пластмассовыми клипсами в ушах. Шокинг. Заколдованное место, что ли?
Варвара эпатировала кашкукскую публику в нынешнее время, а тогда никто не вышел из газика, и нельзя было разглядеть за темными стеклами находившихся внутри. А Дюша, заприметив газик из окна, поняла тут же. В синем халате и тапочках на босу ногу выбежала из дома и села в машину. Случился нелегкий разговор. Его содержание собеседники не разгласили. О чем-то договорились.
Дюшино положение точно по волшебству улучшилось. Словно проблемы рассосались сами собой – как пузырьки на воде. В семье Авдониных появились средства. Какие? От кого? Загадка. На период беременности и на потом Дюша была обеспечена и уверенна в своем благополучии. Она благополучно выносила и родила ребенка. В свидетельстве о рождении Костяни в графе «отец» красовался жирный прочерк. На том ситуацию официально зафиксировали. И продлили на годы. Нельзя сказать, что Дюша от всего была в восторге, но она считала, что подстраховалась. Женская самонадеянность!
Дюша полагала, что все честно. Что каждая сторона внесла свою лепту. Сыродь – деньги, а Дюша - ребенка. Только одно. Дюша рожала сына для себя, а не для любовника. И Сыродь – неподходящая фигура для манипуляций. Эту скалу не сдвинуть ни в каком направлении – тем более, в нужном. Дюша думала, что это она решала, но ей просто разрешалось так думать. Хотя представить бирюка Сыродя в роли мужа трудно (если, вообще, возможно). Он и Дюша – два окончательных одиночества. Их решение разойтись (собственно, даже не сходиться) – взаимное. Сыродь очень надолго исчез из жизни Дюши и ребенка. Она успокоилась, но какой ценой?! А если еще учесть, что, даже заплатив, очень наивно (для Дюши не свойственно) надеяться, что договор (на момент принятия с ним согласились обе стороны) будет всегда соблюдаться. Женщина подозревала, но что могла, кроме как надеяться? Что по силам обыкновенному человеку? Просто жить и надеяться. Это немало.
Рассудим справедливо – самое распространенное здешнее требование. Дюша связалась с Сыродем не из-за денег. Тогда что это было? Минутная слабость, скука, одиночество, обида, наваждение? В любом случае связь длилась очень недолго. Дюша никому не рассказывала. И не опровергала уверенность тылков в отцовстве Имбрякина – почему Дюшу должна волновать забота о новой семье Вениамина? Пусть в мизерной степени, но на нем тоже лежала ответственность за случившееся. Мужчина всегда виноват перед женщиной – особенно перед женщиной с ребенком (неважно, с его ребенком или нет).
Родив – по грубому выражению – слабоумного сына, Дюша испытала боль и вместе странное чувство типа облегчения. Причина – одна мысль, что тягостная связь оборвана, и что отцу не нужен такой наследник. А значит, она может безбоязненно оставить ребенка себе. Но успокоиться, вернуться к прежней – нормальной - жизни Дюша не могла. Думала и молчала – много думала долгими ночами, когда лежала без сна. Любовь к малышу была горькой, жалостливой. Дюша понимала, что расплачивается. Только за что?!
Жизнь продолжалась. Дети взрослели. Годами Дюше снился один и тот же сон. Воспроизводился смешной эпизод из советского фильма сказки «Варвара Краса, длинная кос». Надо же! всюду - и там, и здесь Варвара. Но Дюшин сон не про Варвару. Про то, как подводный царь – Чудо-Юдо беззаконное - напоминает обыкновенному царю про давний долг. Яркий эпизод, запечатлевшийся в Дюшиной памяти. Противная когтистая лапа высовывается из колодца и грозит: ДОЛЖОК! Нелепый сон, но трезвомыслящая Дюша просыпалась по ночам в холодном поту – ДОЛЖОК! Все правильно. Годами она брала деньги у Сыродя, теперь придется отдавать – а хоть бы и не деньгами.
Но как было не брать? Костяня – не подарочный ребенок. Сперва мать держала его при себе. Ясли, садик, общество сверстников – на все это накладывались серьезные ограничения. Дюша не спорила. Но и сесть дома, сосредоточиться только на материнских обязанностях не могла. Очень разумно. Умница разумница Дюша не стала бездумно прожигать легкие деньги – и не стала скупердяйничать и складывать их кубышку. Решила прыгнуть через колодец на бетонном постаменте выше головы – поистине лягушачьим прыжком. Ни дать, ни взять, лягушка рекордсменка. Пионерка (пока еще не пенсионерка) частного предпринимательства в Утылве. Открыла собственный магазин на средства, про чье происхождение тылки не ведали. Тогда же родилась легенда о коммерческом гении Дюши. Легенда отличалась от реальности. Бизнес требовал усилий и внимания. И везде требовались деньги. О каких-либо доходах речь явно не шла. Поначалу надо было раскрутиться. Дюша закупала товар, платила аренду, налоги, и помощники трудились на нее тоже не задарма. Характерной чертой, всегда выгодно отличавшей бизнесменшу Авдонину от других, было то, что она своими проблемами никого не грузила. Не жаловалась, не просила. Для Костяни взяла няньку – первый случай в Утылве. Оплачивать услуги по присмотру - это само по себе удивительно, вдобавок выбор пал на легкомысленную девицу, младшую сестру Дюшиной соперницы – Ирэн Нифонтову.
Дюша не делала никаких попыток пристроить куда-нибудь сына (да хоть не в школу – в спец интернат в области). Костяня оказался неспособен к наукам. Обучали его мать и нянька самым элементарным навыкам. Мальчик рос не то, чтобы добродушным, а заторможенным, невозмутимым. Говорить начал поздно, речь у него косноязычная. Дюша не рыдала, не закатывала глаза, не рвала на себе волосы – она приняла, но стремилась хоть как-то скрасить впечатление от малоумного сына - одевала в дорогие вещи европейских брендов (эти товары не пользовались спросом у местных). Невиданные в Утылве игрушки. Костяня - счастливый обладатель коллекций мини фигурок из яиц Киндер. На улицу частенько выходил с Тетрисом в руках. В его карманах всегда валялись брикетики жвачки Турбо. Домой Дюша накупила импортной техники: кассетный плеер, видик, приставку Сега, радиотелефон и пр. Все предметы зависти кашкукских ребятишек – чтобы попасть в квартиру Авдониных и послушать, посмотреть, поиграть, они вынуждены терпеть Костяню. А Дюше только того и надо было. Она внушала сыну не жадничать. Мальчик щедро делился – по своему желанию или просто не задумавшись, но мать никогда не требовала возвратить подарки назад. Дети до определенного возраста играли с Костяней – точнее, не с ним, а с его веселой, заводной нянькой Ирэн и с его игрушками. Но приятели быстро взрослели, а Костяня нет - тем не менее, к нему сохранялось приязненное отношение. Он был свой – во дворе, в поселке. Не занял положение местного дурачка. Кашкукская улица (все те же ребята – Сережка, Лешка, Петька, Юлик, Матвей с Демидом) не ставила конкретных диагнозов, но ничуть не заблуждалась – Костяня уродился вот таким. Его все знали. Даже бабылидин кот соблюдал странный пиетет перед мальчиком – никогда не пробовал на нем свою зловредность. От кошачьих когтей (ничуть не меньших, чем у ворпаней) страдала вся округа, однако на Костяню Кефирчик только шипел, вздыбливая белую шерсть. Тогда никто не замечал и не задумывался, что Дюшин младший сын рос, словно под невидимой эгидой – чьей-то могущественной защитой. Счастливое детство. А как бы сейчас модно выразились – социализация прошла успешно. Даже при том, что Костяня не ходил в школу и навряд ли будет работать. А зачем ему? Мать содержит полностью и продолжит содержать. В юном возрасте уже невеста пареньку отыскалась – правда, из малыханских доярок - Танька Веселкина. Не поймешь девку: легкая, беспечная, шебутная, но не дурочка. Вот и Дюша в тяжком раздумье.
Все годы Дюша хранила свою тайну. Тылки задумывались над реальными вещами. Утылва – захолустный городок, доходы у жителей мизерные. Дюшин бизнес ориентировался на простых клиентов. Мировой кризис подкосил всех. Теперь уже все вызывало сомнения. Даже Дюшин коммерческий талант. В свете новых скандальных обстоятельств тылки прикидывали, какими капиталами Сыродь – отец Костяни – спонсировал местную бизнесменшу. Как Дюша приобрела жилье в Кортубине для взрослых сыновей? И на это Сыродь отстегивал – даже пошел на серьезные траты, лишь бы убрать из семейного гнезда старших детей? чтобы Костяня остался один. Как наследный принц.
Все тайное рано или поздно становится явным. Тылки ахали, узнав, чем заплатила Дюша за относительно богатую жизнь. Цена неимоверна дорога – третий ребенок, да и муж-покойничек. Вениамина до сих пор помнят в Утылве – соседи и друзья, помнят его две жены Дюша и Лариса, помнят на заводе - ближайший сотрудник Килька Кулыйкин, коллеги-спецы, которые сейчас на пенсии, и даже директор Васыр, помнят его сыновья – продолжатели Имбрякинского рода (все, кроме Костяни – сына Сыродя).
Что же сейчас чувствовала Дюша? На душе муторно, тяжко. Первостепенная забота, боль – конечно, сынок Костяня. Дюша держалась – быть может, из последних сил. Но держалась – не выла в голос, не стучала головой в стенку, не рыдала до икоты. Бесполезно и бессмысленно. Для Дюши здесь главное – бессмысленно. Чувствовала себя неважнецки – эмоции не раздирали ее, просто внутри образовалась пустота. Если бы Дюша заплакала – пролила хоть одну слезинку – ей полегчало бы. Но глаза были сухими.
В своей трехкомнатной квартире (зримая демонстрация материального благополучия) Дюша чувствовала себя как в тесной темной норе. Она задыхалась. Захотела переменить обстановку. И решила последовать спонтанному порыву. Куда? Ну, вот именно туда – вы правильно подумали. В городе Утылва – именно в Кашкуке по адресу улица Коммунальная, 6ыло такое место – как раз над Дюшиной головой. Жилище покойной бабушки. Там царили тишина и запустение. Особое место с особой атмосферой. Посреди пыли и хлама, в спертом горячем воздухе должно дышаться удивительно легко. И Дюша возжаждала вдохнуть этот сухой горьковатый воздух. Ощутить тамошнюю простоту, спокойствие, потрясающую отрешенность, когда уже совершенно не о чем (не о ком) жалеть. Потому, что пожалев, Дюша погибла бы. Все кончено.
…Кончено для кого? Для бабы Лиды? для нас? Она лежала на кладбище, а по деревянной лестнице в подъезде топали ноги, в бабушкину коричневую дверь назойливо стучали, много народу являлось к обшарпанной двухэтажке, словно не желая верить, что учительница ушла навсегда.
Н-е-ет!! Баба Лида! Баба Лида!..
Вот и Дюша действовала по шаблону. Постучалась и, не дождавшись отклика, собственным ключом открыла замок и вошла, как к себе домой.
****
В настоящее время пять женщин в Пятигорье находились в серьезной опасности – во власти колдовства. Они все разные – холостые, замужние и даже вдовы. Кому-то посчастливилось эту опасность преодолеть. Именно Тамаре Кулыйкиной – она очнулась от странного оцепенения, вспомнила про жениха. И вдобавок ее не бросили погибать - похитили из гостиницы. Недолго задержалась девушка на новой работе, даже первую смену не отбыла, зарплату не заслужила. Спаслась от домогательств олигарха. Что касается второй женщины – Г.В. Авдониной или Дюши – то даже автор слабо представляет, как ей помочь. Откуда матери взять силы отпустить собственного ребенка? в неведомый сказочный мир. Что там ждет сыночка, какие опасности подстерегают? Если не знаешь, то еще страшнее…
Третья женщина страдала вот прямо сейчас – супруга бабылидиного племянника. Таисья Елгокова – чужачка, кортубинка. Помимо своей воли задержалась в Утылве. Вылазка в местное отделение милиции на улице Паровозников и предпринятая Таей атака на лейтенанта К.Г. Жадобина истощила женские силы. Убедившись, что сыну Ивану ничего не угрожает, Тая вернулась в бабылидину квартиру. Она была на нервном взводе, и муж благоразумно решил исчезнуть, придумав причину – поездку с прежним тылвинским начальством на какой-то хутор в степи, в гости к фантастичному субъекту – длинному, черному и нелюдимому. Короче, Максим очень, очень занят. А Тая предоставлена самой себе. Засела в доме – точнее, прилегла. Никто не мешал – другими обитателями (даже котами) здесь и не пахло.
Особое место, где недавно умер человек. Внутри тяжелый спертый воздух. Форточка с треснутым стеклом однажды захлопнулась намертво и больше не стучала по ночам. Никто не проветривал, хотя кортубинская родня оккупировала квартиру. Ближайший наследник – племянник Максим Елгоков – отсутствовал. Его вытеснило собственное семейство. Дети тоже пропадали где-то за пределами бабушкиного убежища – да Утылва уже в курсе, чем занимались наследники Елгоковых-Решовых-Чиросвиев – юноша Иван и девушка Влада.
В изгнании глава семейства притулился в Мобутином бараке и не протестовал. Впервые за долгие годы Максима посетило некое умиротворение. Удивительно. Профессор в Кортубине предлагал оздоравливаться витаминчиками, а здесь получилось просто и без всякой химии. Племянник даже нашел друга – Кильку Кулыйкина. Большего грех и желать. А жадность – еще больший грех.
Если в квартире отсутствовали трое, то кто же в одиночестве и забвении предавался там душевным фрустрациям? Бедная, бедная Тая. Ну, нельзя же бросать человека в беде. Не по-людски это.
Дюша прошла твердым шагом к главному предмету в передней комнате – к синему дивану. Кортубинка лежала спиной к двери и на шум не повернулась. В своей шелковой пижаме далеко не безупречной чистоты и свежести. Колени подогнуты, наружу выставлены голые ухоженные пяточки. Локти на груди. Темный стриженый затылок на подушке. Сна не было. Физическое и моральное состояние женщины ухудшалось. Успокоительные таблетки не действовали – теперь их эффект отменила сила волшебства. И Тая никуда не проваливалась, она уже была в темной норе - еще до поездки в Утылву. Именно так! Не благодаря козням ворпаней. Люди сами, сами – все сами.
Положение, в котором застали кортубинку, не должно Дюшу трогать. Они друг дружке никто – не соседки, не приятельницы, не родственницы, не соперницы и даже не враги. Да пусть жена племянника загнется на том диване – никто не виноват. Вообще, в мире много несправедливости – всего не изменить, не исправить. А если захотеть совершить невозможное, то сам же пострадаешь. Вот как Гранит Решов – история с ним (НАША история) вас чему-то научила? Зато тылков нет!..
Ну, знаешь! матушка моя… - возмущенно выдохнула Дюша. – Что же такое вы, наследнички, себе позволяете? Развели в квартире бардак! Положим, пусть не все чисто было, но это же границы переходит! Одежка разбросана… Баулы посередине комнаты! Вокзал здесь, что ли?! Так идите на вокзал!
Оставьте меня в покое! Уйдите! Все уйдите… - Тая страдальчески возвела глаза к потолку с трещинами и паутиной.
Это кто – все? Где ты толпу видишь? Тут только я. И я не уйду. Не нравишься ты мне, дорогуша. Очень не нравишься. Разлеглась королевишна! Долго валяться будешь? Пролежни образуются! Это хуже целлюлита.
Не ваше дело!
Не мое. Твое. Я давно наблюдаю. Баба Лида, как умерла, наказала за ее квартирой следить – ну, и кому в наследство передать… Все, как завещано, исполню в точности… Племянник приехал и чудить начал. Из окна вываливался, в красных труселях гулял. Это в рамках. А вот ты…
Что я? Голова от вашего крика болит… Надоело! Деревня ваша надоела! Скандалы под окнами. Не убежать, не скрыться. Жутко интересно вам. Везде нос суете. Не боитесь, что отрежут?
Не-а. Не боимся. Что суждено – случится… Но бросать человека в таком состоянии… гм, положении… Мы, тылки, даже из норы мужика вытаскивали, когда его ворпани похитили… Чем здесь воняет? Ф-фу!..
Отцепитесь! Сделайте милость… Меня… меня… тошнит… Х-хых!..
О как! Куда это? Ты хоть ведро подставила? Дойти до туалета не судьба? Ты же этим дышишь!
Да лучше отравиться мне!
Ого! Эдакие страсти... сотрясают… Словно пытку себе устраиваешь. Прямо здесь, на диване. Добро бы тебя просто вывернуло. Ну, съела, чего не подходит для нежного желудка. Или по другой причине… Но ведь тебя не просто рвет, а изнутри выворачивает. Так паршиво на душе?
Н-ничего…
Полегчало малость? Ладно, ладно, дорогуша. Утрись полотенцем. Поднимайся. Сделай усилие. Не то в своей блевотине утонешь.
Мне так… так… х-х… хреново… Плохо, одним словом…
После расскажешь. Встать-то можешь? Тогда вставай! Иди в ванну, умойся. Рот прополощи. Сама ополоснись, если в состоянии. Сразу посвежеешь…
Не хочу я!
Иди, иди! Никто тебя не спрашивает… - Дюша раскомандовалась бесцеремонно. – И ведро прихвати, тоже ополосни…
Тая с трудом сползла с дивана и стояла, прислушиваясь к своим ощущениям.
Да иди же ты. Не сомневайся. Чисто все. Я самолично ванну отмывала – стены, раковину, унитаз. Бабушка лежала перед тем… Короче, не до заботушки по хозяйству ей было. И не любила она никогда… хозяйничать. А Машутку не допросишься… Но перед похоронами я убралась.
Дюша говорила честно – не кривила душой. Став бизнесвуменшей, она не отбросила прежних простых привычек. Чистюля. Столько лет проработала техничкой, сколько грязи вывезла. И это самое меньшее, что она могла сделать для покойницы – была ей очень благодарна. Естественно, идеальный порядок во всех углах не получилось навести – хлам там копился годами и даже десятилетиями. А бабылидина родственница Людка Кулыйкина языком чесала, что с дочками приходила драить квартиру – подмела лишь, даже паутину не смахнули. Очень видные лампочки под потолком не обтерли от слоя побелки, хотя Людкины дочки – взрослые девахи – им запросто залезть на стул и дотянуться. Зато ценные вещички быстренько присвоили – пуховую шаль, блузку голубую, с резными пуговицами, неснашиваемый шерстяной сарафан, синий заварочный чайник – все перекочевало к Кулыйкиным безвозвратно. Самую же грязную работу молча и усердно выполнила Дюша. И если честно, испытывала невольную робость. Баба Лида умерла тихо и кротко - словно поднялась с кровати и проплыла на облаке из синего тумана через дверь – и одновременно осталась. Даже после смерти квартира наполнена бабушкиным невидимым присутствием – все вокруг дышало ею – ее внутренним погружением и внешним запустением. Дюша уважала это. Избегала что-либо нарушить (хоть бы и улучшить) в обстановке; для нее казалось кощунственным прикрутить болтавшуюся ручку на платяном шкафу, отодвинуть с видного места на кухонном столе белую миску Кефирчика (кота уже давно не видать). Лишь скатала заскорузлые от грязи половики с пола и убрала кровать, на которой умерла учительница. Постелила чистые простыни (старенькие, чиненные, редкие из-за многократного кипячения – стиральной машины-автомата в квартире нет). Сверху расправила голубое покрывало, взбила подушки, набросила на них кружевную накидку. И больше кровати никто не касался. Даже Кефирчик, прежде любивший там развалиться – Дюша цыкнула на него, кот понял и удалился насовсем.
Дюша точно за соломинку хваталась за все, что могло ее отвлечь – за любую активную деятельность – если не ум занять, то хотя бы руки. Пока кортубинка поливалась в ванной, она успела минимально прибраться. Оттащила волоком сваленные посередине комнаты дорожные сумки в дальний угол – в промежуток между синим диваном и стеной, дабы исчезло впечатление вокзала. Выстроила стулья вокруг стола. Разбросанную Таину одежду – белые брючки, топики, белье (дорогое, брендовое как у Варвары) собрала в аккуратную кучку. Сгребла с серванта косметику (флаконы, баллончики, тюбики, коробочки и др.) вместе с толстым слоем пыли. Прям реактивная уборка. Бабушкина зала приобрела хоть какой-то вид.
Сделав это, Дюша прислушалась – в ванной лилась вода, перекрывая всхлипывающие звуки. Значит, время есть. Дюша сбегала вниз – в свою квартиру, прихватила вещички и незамедлительно вернулась. Бросила на освободившийся диван чистую ночнушку, халатик, тапочки с пушистыми помпонами. Застучала костяшками пальцев по дереву.
Эй! Ты там что, уснула? или утопилась? Опомнись! Ванна – не Негодь, утонуть невозможно… Брось дурью маяться!
Хлипкий крючок держался на честном слове, и Дюша уже хотела рвануть дверь. Однако опередив ее беспардонное вмешательство, на пороге показалась Тая – свежая, розовая от горячей воды. Махровое полотенце на стройном теле – так и не подумаешь, что дважды рожавшей сорокалетней женщины. Руки, живот, бедра – все безупречно, подтянуто благодаря фитнесу и тренажерам (обязательное занятие зрелых красоток).
Оболокайся, - Дюша ткнула пальцем в принесенные вещички. – Все чистое, свежее.
В ситцевом домашнем затрапезе Таисья Елгокова – дама кортубинского высшего света – выглядела обыкновенной тыловкой. Ничем не отличалась. Дюша ей втолковывала.
Торчать здесь в одиночку – с ума сойти. Никого нет – ни мужика твово, ни ребятишек. Пойдем ко мне. Я тоже одна кукую. Посидим рядышком, потрындим. Чайку пошвыркаем, покушаем чем-нибудь… Пошли, горемышная ты моя…
За мягкими, словно маслеными словами Дюша подпихивала жену племянника в нужном направлении. Для Таи время в Утылве замерло. Красивая статуя – как Тамара Кулыйкина (может, это заразно? синяя ядка). Но после ванной кортубинка согрелась, порозовела. И молча кивнула на приглашение. Что Дюше и надобно было.
Устроив гостью на кухне, хозяйка выложила на скатерть с ромбическим орнаментом печенюшки, батон, сладкие жирные козьи сливки, козинаки из семечек. Набралось всего понемногу. Никому в горло кусок не лез, но ведь так полагается. Электрочайник вскипел моментом.
Попей, - пододвинула чашку. – Сладенького поешь. Легче станет… Охоссподи…
Легче? Тая сидела на чужой кухне, в чужом халате, рядом с чужим человеком. Ее непонимающий взгляд упал в чашку – там колыхнулась ароматная коричневая гладь, и проступил контур неоткушенной головы - Таиной. Тронула рукой чашку, чай в ней снова колыхнулся, и вдруг женщина опамятовала – затряслась телом и опять издала рыдание.
Охоссподи… - повторила Дюша. – Не плачь. Сколько слез выплакано – больше, чем в Виждае воды… Или поплачь недолго… Дуры мы – бабы…
Тая плакала по совету недолго. У нее просто не было сил. Подождав, пока кортубинка высморкалась, вытерла насухо глаза (и глаза, и нос покраснели), Дюша повелительно произнесла.
Рассказывай.
Что рассказывать-то? – недоумевала Тая. – Как это?..
А как хошь. Что на сердце лежит, покоя не дает, - видя Таину нерешительность, Дюша надавила. – Ведь благодаря мне вы сюда в Утылву приехали. Я тогда по телефону говорила и напугала. Не то жила бы ты дома спокойнехонько… Или нет?.. Ну, мне и отдуваться. Выслушивать. Можешь все на меня вываливать. Я стерплю.
Вот оно! Час полуночный придет – замяучит белый кот… Сейчас не полночь – и никаких котов. Однако пришло время для Таиной страшной тайны. У всех и у каждого есть, что мы никогда не рассказываем. Но приходит момент, и вываливаем первому встречному.
Тая поражалась себе. Встретить в неведомой глуши умного, проницательного человека. Странную женщину – что ли волшебницу? Страдальческое лицо, надломанные брови. Мудрые, понимающие глаза. Просто чудо! диво дивное (дивье). У Таи снова защипало в носу. Она сама – не наивная девушка, чтобы вот так довериться безоглядно… Не-ет, лучше не рисковать… Грохот табуретки. Кортубинка резко вскочила и выбежала в коридор. Там встала, прижалась к стене в плотных бордовых обоях. Плечи затряслись… Дюша ждала терпеливо.
Тая возвратилась бледная, смиренная. Снова присела на стул. Стриженные темные волосы заправила за уши. Опустила очи долу. Хозяйка помолчала, побарабанила пальцами по столешнице, вымолвила.
Поня-атно…
Чего вам понятно?! – Тая взвилась точно от удара невидимой плети ворпаней. – А и хорошо, что понятно! Да! Я беременна…
Эка невидаль, - хмыкнула Дюша. - Ты замужем живешь. И детки у вас с племянником имеются. Что ж, будет еще прибавление. Радоваться надо!
Ах, прекратите!
Прекращу. Запросто. Только чего тебя эдак корежит? Что за страшная тайна? Да ладно! Благоверный твой шибко энергичен – как приехал, не успел еще с дороги отдохнуть, а уж из окна выпал. И еще… С мужем спишь – значит…
Ничего не значит! – Тая испуганно осеклась.
А-а… проясняется далее… Чем дальше в лес – тем толще партизаны. У тебя еще ниче не заметно – никаких утолщений. Талия осиная. Не хочешь фигуру испортить? В сорок лет опасно – это не в двадцать. Стать толстой бабой – не модной девушкой. Я понимаю – троих родила… Боишься, племянник разлюбит?
Глупости говорите!
Значит, не боишься. Уверена в мужике. Дорогого стоит. Тогда здоровье беспокоит? Хлипкие вы какие-то, а уж дети ваши… Очертя головы, на башни лезут…
Я в полном порядке. Не дождетесь! – несмотря на громкие слова, Таина гордыня иссякала. Так таяли сливки на столе. В чашках остывал чай.
Правильно сказал умный мальчик Леша Имбрякин (неважно по какому поводу), что время истекает – его уже нет. Все падает в дырку. И пространства для маневра все меньше. Меньше обмана, оправданий. Утылва и ее обитатели (постоянные и временные – нашли время!) пересекли красную черту. Хохмы и игры закончились. Отмавкались. Все очень серьезно. Никто даже не представлял, как…
Понятненько, - Дюша должна была это сказать. - Тогда чего ждать? Ведь вариантов не много – лишь один. Метод исключения.
Тая присмотрелась с интересом – интересно, до чего додумается хозяйка? Дюша следовала нехитрой логике.
Смотри. Ты замужем. Вполне здорова. Красива, стройна – сколько весишь? немного. Дети… гм... бегают и лазят, куда ни попадя…. Муж бежать не пытается. Наоборот, карьеру политика делает, выбивается наверх. Так еще первой леди станешь – да хоть губернаторшей или кортубинской городничихой. Все для этого есть. Образцовая семья – крепкая ячейка общества. Третий ребенок будет. Вопрос – от кого?
Что? От кого? – внезапно Тая обрела хладнокровие и даже вызов.
Не от мужа, - покивала Дюша, завершив цепочку рассуждений. – Оттого ты и бесишься…
Снова стук – пальцы барабанили по столу – только на этот раз пальцы Таи. Она раздумчиво начала.
Вы можете смеяться… Я… в таком положении… Как в анекдоте… Городничиха – эдак сказануть…
Ты просто в положении, - прерывистый вдох. - Я не смеюсь.
И мне вот не до смеха! Представить лишь… Все планы летят к чертям. Младшей дочери пятнадцать лет. Мне… гм… за половину четвертого десятка сбулькало – почти за вторую половину… Какие еще дети?! Не могло быть…
С мужиком же могло. Легко и просто. И приятно, - Дюшу с пути ее рассуждений не собьешь. - Зато с последствиями придется намаяться. Так легко не опростаться. Если же ты решила прервать…
Что? Нет! Никогда. Аборт я делать не стану. Не могу – с души воротит… И потом, как вы сказали – опростаться? Я не свинья! – Тая негодовала искренно.
Аборт? А срок? Не хочешь – не говори.
Маленький. Два месяца, две задержки – можно щадяще… Все равно не аборт. Я буду рожать. И будь, что будет…
Что будет-то? Ты чего ждешь? с замиранием сердца. Муж от ярости в мозгах повихнется или коньки отбросит? По нашим меркам ты кровожадная! Мы, тылки - мирные люди. Нет, ну, из окна вытолкнуть, ну, спину расцарапать – куда ни шло… Не похоже, чтобы племянник готов с неверной женой расправиться. Не такой человек. Да, он внук Гранита, но на потомках природа обыкновенно отдыхает…
Я не боюсь. Максим мне ничего не сделает. Чтобы между культурными людьми – не между тылками… Мы с детства вместе… Он для меня, девчонки, цветы воровал. Такие большие красные шары…
Это редивеи. Очень романтично. И теперь ты его приятно удивишь… А уж как культурно…
Фи. Пошло. Еще может, обойдется…
В смысле? – не уловила смысла Таиных слов Дюша. – Вот только беременна – и сразу нет. Без вмешательства. Чудеса!
В смысле, что это не точно. Насчет отца.
Ах, намечаются лазейки? Спасительные норки, – с готовностью подхватила Дюша.
Всегда найдутся. Вы женщина – поймете меня, - тем же нарочитым тоном отвечала Тая и даже покривилась в лице.
Как я понимаю, сестра! по несчастью, - Дюша поддержала горячо. - Муж твой в Утылве брата по упадку встретил – его, Кильки, любимое выражение. И мы повстречались – сестры по несчастью. Ирония судьбы. Но ничуть не смешно.
Дорогая хозяйка, я бы такой судьбы хотела избежать… Вдруг выгорит? Максим вполне может оказаться отцом ребенка – два раза у него получилось, вот и в третий… Хорошо бы…
Это понятно. А как не хорошо? Опять же, не хочешь – не говори.
Скажу. Вам – первой и пока единственной. Я же ни словечка – ни подружкам, никому… Тряханули здесь меня на откровенность – прям за грудки – за грудь. Сына чуть не арестовали! Но разобрались и выпустили. Вано – добрый мальчик. Другие ребята нахулиганят, а мой по доброте душевной их выгораживает. Как у вас в Утылве. Ни за что не поверю, что сын кого-то поджег, убил или похитил. Клевещут на него!.. Я думала – уедем ненадолго из Кортубина, сменим обстановку, успокоимся… Ага, сменили!..
Нормальный парень растет. Не всегда удобно. Не девка ведь… А и дочь у тебя…
Вы про Вано точь-в-точь словами Юлии говорите. Она тоже считает, что не нормально это, когда все нормально… А я просто хочу защитить сына!
Девчонка по-взрослому судит. Только почему Юлия? Твою дочь Владой зовут?
Влада догадывается. Про мое положение. Совсем невыносимой стала. Я не в силах на нее повлиять. Не отцу ведь жаловаться… Девочка сболтнет раньше времени.
Ты ее тоже привезла сюда. Всем кагалом пожаловали. Свет клином на Утылве сошелся…
Точно. Понятно. Вы понимаете… В похвалу вам – доверие внушаете… Не благодарите. Честно… Постараюсь быть честной - ведь мы больше никогда не увидимся. Не суждено. Я, по крайней мере, надеюсь на это. Без обид.
Давно не обижаюсь, - без промедления откликнулась Дюша. - На обиженных воду возят. Да кто я, чтобы судить? Одно лишь, как меня сейчас в Утылве полоскают – мое грязное белье… моего третьего ребенка… По крайней мере я с мужем честно развелась.
Похвально. То есть, не полоскать, а не судить. Вы тоже несчастны. И где же выход? Вот для меня? Ничего не хотела. Само получилось…
Само? Ветром надуло?
Ох, какая вы любопытная… Любите полоскать? Любопытство сгубило кошку. Или кота… И мне попался один котик. Нет, иллюзий я не питаю. Какая там любовь!.. А я – дура…
Подтверждаю, сестра. Все мы – дуры.
Обидно. Было-то один раз – по приколу или недоразумению… Хотите знать, на кого я мужа променяла? Ну, пусть представила на минутку – на один раз. И в результате…
В результате ты с животом, сестра.
Мы любили друг друга! Я с Максимом. Чуть ли не с детского садика… И наши семьи – Елгоковых и Пивых – желали породниться. Муж меня на руках носил, эти… редивеи дарил. Я летала от счастья. Долеталась!.. В конце концов, надоедает в жизни все – даже любимые вещи и любимые люди.
Вот с любимым… Тут главное, куда лететь – вверх или вниз. Как с горы Марай. Как та парочка юных влюбленных… Они разбились. Даже Кама не спасла. И Энгру был возмущен. Ходят слухи, что в последнее время он тоже сильно недоволен…
Сказки! Мы живем в цивилизованном обществе. Никто не летает и не разбивается. За неверность не казнят... Подумаешь, трагедия! Ребенка рожу и разойдемся. Не начнет же Максим мне в моем положении закатывать скандал. Ему нельзя – он политиком хочет стать. Значит, приличия соблюдет. Потерпит. Лицемер.
Месяцы терпеть-то, - скептично напомнила Дюша. - Ты будешь округляться… Есть же в твоем мужике хоть что-то от Гранита… Да, а как отец ребенка? Посвятишь его?
Зачем? Не вижу необходимости. Отец – наглый претенциозный молодчик. Как в пошлой мелодраме. Фитнес-инструктор Леон. Состоит из идеально накаченных мышц, и даже в голове у него – одна мышца… Кумир кортубинских светских красоток – оказывается, и меня… Подружки от Леона млели, звали заниматься. Мне хотелось постройнеть, вернуть былую форму – и он меня прокачал... А Максим заметно полнеет, больше интересуется политикой… Диву даюсь, что я в этом клубке мышц нашла? Не в муже. И изменила лишь раз…
Ты твердишь постоянно – один раз, один раз. Будто, это извиняет…
Мне хватило! Во всех смыслах. Угораздило же… Не нужен он мне! Забуду как дурной сон, как наваждение… Надеялась – уеду на край света, да хоть в Утылву…
Нету края света. Шарик кругленький.
Смешно. Скоро сама как шарик стану… Падшая женщина. Откуда это я пала? С Марая?
С дуба. Ох, и дуры мы…
Что еще добавить к сказанному? и сделать? Перед отъездом из Кортубина Тая окончательно уверилась в своей беременности, но не говорила никому. Порывалась лишь на откровенность с Юлией, но не вышло – побывала в доме Тубаевых, посидела, помолчала и все. Юлия обостренным чутьем ворпаня кое-что учуяла, путанно толковала Максиму в его последний вечер в Коммуздяках про невестку, что никогда не работала и от безделья скучала, а теперь взяла и отрезала свои косы – подозрительно это. Но Максим, поглощенный честолюбивыми планами о политической карьере, уехал, не простившись с женой. А Тая разоткровенничалась уже в Утылве и выбрала конфидентом своеобразного Юлиного двойника – Дюшу. Что-то подсказывает, что Юлина реакция не слишком отличалась бы от Дюшиной.
Кортубинская гостья задержалась у Дюши. Провела в роскошной квартире местной бизнесвумен ночь и следующий день. Женщины неожиданно стали близки, нашли общий язык по общей проблеме. Дюша ни в какую не хотела отпускать новую приятельницу. Конечно, заявляла, что беспокоится из-за Таиного состояния, что условия не сравнить - здесь удобней, лучше. Но она сама не меньше нуждалась, чтобы кто-то был рядом – чтобы не чувствовать давящую тишину и пустоту после ухода Костяни. Дюша знала, что сын вырос и не вернется под мамино крыло.
Встречаются умные женщины в нашей истории – Юлия, Дюша, Агния, баба Лида. Благодаря им удается сохранить рассудок в невероятных обстоятельствах. К ним обращаются за помощью. И вот все повторилось.
Баба Лида! Баба Лида! - на следующий вечер раздался крик снаружи, затем топот на лестнице в подъезде. В квартиру на втором этаже резво поднимались – бежали со всех ног. Все обычно и предсказуемо. Очередная парочка юных влюбленных – девушка Леся Кулыйкина и юноша Дэн Сатаров.
*****
Наступила ночь. Это уже которая по счету после смерти бабы Лиды? Последняя в нашей истории. Суть не в счете, а в том, как и что мы чувствуем.
Мириады звезд – серебряные россыпи на синем бархате ночи. Великолепное зрелище – знай, башку задирай, пока не откусили. Реку из огненных диворов уже видели (уточнение – сам тылвинский мэр и видел). Красная река спрятана в укромном месте – на дне старого колодца у Сыродя. Сейчас же в ночном небе другие острые блестки – холодные, зоркие. Словно смотрят сверху и не мигают. На нас смотрят, гипнотизируют. Что можно подумать – глаза это. Мириады глаз. Чьих? Да тех самых, бывших прежде в глазницах голых черепов – черепа, то есть, в колодце, а глаза их… Гм, эдак можно до чего допиться – дойти до полного безумия. Вон Витька Пятнашков почти… до черепов допился. А Утылва вовсе слетела с катушек. Дивное – дивье – ощущение.
Между тем наша история приближается к кульминации. В ней нет ничего трагичного, непостижимого, зато найдутся удивительные, случайные, смешные и горькие стороны – и даже сказочные. Конец должен быть счастливым – как у любой сказки. Однако это еще не он – не конец. Осталось пережить последнюю ночь и еще чуть-чуть…
Проснулась сказочная страна (Пятигорье) и дала себя прочувствовать. С востока на Утылву надвигалась угрожающе синяя волна, поднимался гул. Картина, подобная шторму за тридевять земель от ближайшего моря (или Виждай ближе?). Мириады синих цветов ядки распустились в Богутарской степи. Это особенные цветы в гнездовьях, где сгущаются тени.
Варвара исполняла обещание отомстить за украденный дивор. Вообще-то, закономерно. И справедливо. Все (ВСЕ!) нуждаются в справедливости. Пусть Варвара – ведьма, т.е. женского рода. Дивно красивая, рослая, черноволосая и синеглазая ведьма с серебристым смехом и большой круглой серебряной брошью с выпавшим фрагментом – лепестком дивором. И вот ответьте, вправе ли Варвара отомстить? Ведь не она – к ней залезли ночью в гостиничный номер. Наглый вор в черном. Ладно, пацан он. Но нынешние тылвинские детки, пацанята - все акселераты: шныряют в ночи, всюду суют чистый нерезаный нос, организуют различные флешмобы, добиваются справедливости и, страшно подумать, готовы против властей – против холдинга! – идти. Решено ведь завод закрыть! и баста. Экономическая целесообразность. Не Варвара решила. Она кто? Исполнительный директор ТыМЗ. Исполняет принятое решение. А к ней – одинокой женщине – по ночам воры лезут в окно из лоджии и крадут личные вещи. Хотя дивор – не вещь. Или очень, очень непростая вещь. И где справедливость, спрашивается?! Варвара страдает. Она – четвертая в списке женщин, страдающих сейчас в Утылве.
Ведьма не только страдает. Она теряет терпение. Ну, как же, за что? Договоренности не нарушала. Старалась, щемила изо всех сил на тылков, подготавливала почву для закрытия завода. Расчищала место. А Энгру взял и отыграл назад. Мигнул своим слугам ворпаням, чтобы поумерили прыть. И рыже-коричневое пятно ворпаней встало возле Кашихи, словно наткнулось на невидимое препятствие. Что их испугало? памятник (столбик) с расходящимися лучами над могилой красногвардейцев? Ворпани ведь не суеверны. Но они не пересекли асфальтовую улицу К. Солина и не вошли в Утылву. Получается, ворпани в стороне. А Варвара получается козлом (или козой) отпущения? Несправедливо! Все ее предали. Любимчик Лешка Имбрякин обещал вернуть дивор – и не вернул, зато к врагам переметнулся. Ах, он такой-сякой! Не по правилам это. Сначала сделай, что обещал, а потом катись к чертям – или даже к приятелям из молодежной ячейки Правого Блока. Варварина ярость вздымалась синей волной и шла на приступ Утылвы. На обидчиков – на тылков. Как сейчас происходило.
Утылва чувствовала, что развязка приближается. Пора бы уж! на Х день после смерти бабы Лиды. Наворотили делов-то, нарыли нор. Довольно? Или еще нет?
Или. Нет еще. Есть время – вот эта последняя ночь.
Сгустились долгожданные синие сумерки. Свежей росой слезоточили травы. У фасада гостиницы Мара горели фонари – их беловатый ореол дрожал и рассеивался в ночи. Тюльпаны на клумбе – красные и белые бутоны – сомкнули лепестки и поникли. Дул (прямо гудел) ветер с Пятигорья. Качались кусты волчавника. Чувство тревоги охлаждало, но не успокаивало.
Гостиничная дверь распахнулась. Прямоугольник электрического света упал за порог, но даже по всем ступеньками не спустился. Свет пересекли две фигуры. Люди – не сказочные звери ворпани. Зашагали по Проспекту космонавтов – от гостиницы прочь.
По обличью – типа бомжей. Один стройный, в белой рубашке – явно не своего размера, застегнутой на пару пуговиц и для удобства завязанной узлом на талии. В брюках – грязных, мятых, словно изжеванных. Башмаки на ногах потеряли форму – сморщились, покрылись сеткой микро-разрывов (плавали в этой обувке, что ли?). Голова темная, всклокоченная. Общее впечатление - просто и с шиком, почти по-французски. Обаятельный клошар. Судя по силуэту – молодой человек, хоть временами при ходьбе хватался за левый бок и бурчал неясно – то ли стонал, то ли возмущался. Второй прохожий – поплотней и гораздо внушительней. Его блестящие итальянские туфли сохранили элегантный вид. За себя говорил деловой костюм из тонкой шерсти с минимальными добавками синтетики, но пиджак надет прямо на голое тело, и волосатая грудь красовалась между распахнутыми полами оттенка маренго (темной морской волны). Странные господа. Не слишком ровная походка. Громкие голоса. Молодой человек, наклонился к старшему товарищу.
Пойдем, пойдем… Скоро сам своими глазами убедишься…
Да куда ты меня тащишь? В чем убедиться? Не желаю я!.. Постой, постой! Тебе ничего не кажется? Синим-сине все вокруг…
Кажется! В таком случае не верят глазам своим!.. И почему ты не желаешь? Не веришь мне? Удивляюсь, Генрих. Тебя же обманывают, обворовывают…
Боже, какая ночь! В сплошном тумане – в синем мареве… Колдовство. Наслажденье! Я словно переродился… Не суетись, Витек. Кричишь, что обворовывают? кого? меня? Миллионом больше – миллионом меньше… Я же олигарх! Первостепенны только мои желания… Лети, лети, лепесток через запад на восток. Лишь коснешься ты земли – быть по-моему вели.
Ох, уж с этим синим лепестком прямо сейчас в Утылве чудное творится…
Ладно тебе!.. Говорю же - быть по-моему! Все, что я пожелаю. А я ж-желаю… желаю выпить кофе! Есть здесь, в вашей деревне, работающее заведение? Не все же ночью закрыто?
Надоел со своим кофе! Неженка, а не олигарх. Акулы кофе не пьют – эти, как их, акулы капитализма… А если пьют, то морскую воду.
Сам ты акула! Я человек. Зачем мне соленая вода? Желудок промыть после креветок и томатного супа? Бр-р!..
Тогда покрути своими человечьими – или акульими – мозгами. Если что сейчас в Утылве открыто, то не кафешантаны! Укромные местечки, где паленой водкой торгуют. Киоски – тоже ради спиртного. Прочее не рентабельно. Слышал этот термин?
Слышал, слышал – рентабельность, финансовая политика, маркетинг… Миссия компании... В Стальконе бесконечные совещания, как спастись от банкротства. Как холдингу удержаться на плаву. Я на денечек вырвался к вам в Утылву – думал отдохнуть, отвлечься. В итоге отвлекся!..
Не обанкротиться? Это как верблюду пролезть в игольное ушко…
Сегодня не желаю. Ничего не желаю знать, думать! К черту! В Негодь бултых!.. Ах, нет! Желаю. Кофе. Выпьем кофе, друг.
Воды попей. Из колонки. Питьевого качества. Или водки. Из киоска. Не траванись…
Спасибо за щедрое предложение. Жаль, но киоск хороший мальчик Вано поджег. Пых-пых! Вместе с содержимым. Решил проблему. Не то спивается Россия… Ты, Витек, спиваешься… Неважно – водка или метакса, или самогонка…
Киоск – мелочевка. Нас не остановить. Пили и пить будем. Веселие России – питие. В Утылве же тоска зеленая заедает… Менеджеров заедает особенно. Профессиональное это – тоска…
Беседуя, приятели шли и ничего не замечали. А за ними неотступно следовала тень. Шуршала трава, скрипел гравий под чьими-то подошвами (или здоровыми лапами? пятидесятого размера). Кто-то следовал за ними, на миг выныривал на свет и снова прятался. Совсем не гибкий силуэт, на ворпаня не похоже. Тень двуногая и прямоходящая, и просто выдающихся габаритов. Впечатление, что без головы (откушена?) – только столб (просто шея) на широченных плечах. Очевидно, шея переходила прямо в голову и обрывалась макушкой. Тень двигалась ловко на слоновьих ногах. Никто не видел, не слышал.
Пьяная парочка приятелей продолжала нести чушь.
Когда ты так заявляешь капризно: хочу кофе… И еще морщишься и губу задвигаешь… Извини, но я чувствую твое презрение… Еще раз извини.
Зря ты, Витек. Это не снобизм. У нас в доме всегда пили кофе. Папа перед работой обязательно. У моего отца была сложная, ответственная работа…
Дефицитный напиток. Импортный. В Утылве пили грузинский чай – одни палки, но пахли ароматно. Не кисло. И наш кофе - Золотой колос – из овса или ячменя. Из моего детства…
Правильно. Мой папа – директор. Был. Домой привозили продуктовые наборы. И кофе – бразильский, индийский. Мама варила кофе в темно-зеленом эмалированном кофейнике – наша семейная реликвия. Как сейчас помню… Молоко кипятили в кастрюльке. Пили кофе с молоком. Мама говорила, что у папы сердце… Мамы давно нет, а папы… относительно недавно…
Сожалею, что сегодня не удалось. Лариска молоко сплавила. Она всегда такая…
Какая? Светловолосая, в халатике?
Нет, не неумеха она. Но робкая, зашуганная… Бедная женщина. Постоять за себя не может. Мужика нет. Сама кредитов набрала. Как умудряется платить? Никак. Долги копятся. Пени растут. Федька, сын Сукин, озолотится на тылках.
Чей сын? Это ругательство у вас?
Это фамилия. Цуков. У нас зовут Сукин. Потому что сукин сын!.. Кровь сосет со своим ДеньДжином! Ссуды под драконовские проценты! Я – менеджер, коммерсант, но даже для меня… Только у Нифонтовых за долги взять нечего. Кроме квартиры – тесной трехкомнатной распашонки. Но единственное жилье по закону отбирать запрещено. У большинства жителей хоть огороды на берегу Кляны есть, и дедовские дома в Кашкуке. Это ж ниче не покупалось – в роду переходило. Да, по вашим продвинутым меркам тылки – нищие. Натуральное хозяйство практически. А сейчас, с закрытием завода, стопроцентно будет… Какой там капитализм? У нас чистый феодализм. Здешний феодал – Сыродь. Заграбастал целый совхоз. Была государственная, а теперь частная собственность. Эксплуатирует гастарбайтеров – рабов бессловесных. Построил феодальный замок в Чагино, заматерел в роли сюзерена.
При чем здесь милая блондинка с ресепшена?
При том, что родовое гнездо Нифонтовых – там же, в Чагино. Но Мобутя (всем уже известный Агап Нифонтов) ушел из Чагино, и его семья на хуторе не усидела. Родители померли. Племянники Агапа – дети младшего брата Покора - переехали в Утылву. Старший брат Горгин пропал. Люди думали, что сгинул где-то, а он через много лет вернулся назначенцем - директором совхоза. Ну, и своровал у народа, что охранять был поставлен.
Тогда все в порядке? Нифонтовы в Чагино. Никуда не девались. И эта женщина – не безродная, не пришлая. А ты ее нищенкой называл…
Лариска и ее сестра Ирэн – внучки или правнучки Покора. Сыродь же всегда наособицу жил. С родней не якшался. И от сыродиевских богатств сестрам ничего не обломится. Лишь то, что у них уже есть. Не шибко много…
…Она добрая, мягкая. Глаза светлые как у девчонки… От нее уютом веет. И молоком теплым пахнет…
Горелым… Чего ты ей дифирамбы поешь? Кофе не напоила…
Обедом же накормила. Оладьи из кабачков и яблочный пирог вкусные…
А то!.. Лариска – баба тихая, старательная. Свое место знает. Ругани, криков от нее не услышишь. Вот напарница Людка Кулыйкина – вздорная сплетница. Ты бы ее кофе не стал пить!.. О-о, Генрих! втюрился? неужто в Лариску? Помоложе не нашел? У нас та-акие красавицы есть...
Спасибо. Видел сегодня одну красавицу в розовых трусиках. Больше не надо. Покоя хочу.
Покой нам только снится. В такую ночь…
Ты давай, не заливай. Веди, куда звал. Сусанин-тылок!
А мы уже пришли.
Идти от гостиницы было совсем недалеко. В Утылве все близко. Даже до портала в иной – подземный - мир. До сыродиевского колодца. То есть, недалеко проехать. А уж до улицы Синецветной два (ну, три) шага.
На Синецветной улице располагалась управа ТыМЗ, и улица эта четко ориентирована по стене из бетонных плит, что ограждала заводскую территорию. Стена в хороший человеческий рост, а поверх намотаны витки колючей проволоки. Как в добрые старые времена враг не проникнет. Кто же сейчас в Утылве враги? Это с какой стороны стены посмотреть. Но завод остановлен, и смотреть оттуда (изнутри стены) некому. На режимную территорию допускается лишь ограниченный обслуживающий персонал – бригада слесарей, электриков, сварщиков и пр. И добровольный – то ли руководитель работ, то ли консультант (его не назначали и даже – есть подозрение – ему не платили). Главный механик ТыМЗ Ю.Д. Анютин.
Нынешнюю ситуацию с заводом исчерпывающе объясняют слова Лешки Имбрякина. Без людей это пустая территория. Бесхозный объект. Никому не нужная груда металлолома – станки, пресса, печи, трубопроводы, арматура, ж/д пути и пр. Цеха, бытовки, склады, мастерские, пустыри. Все темное, застывшее – мертвое. Никому не нужное. Разве что команде мародеров – Ф. Цукову и КО. За последнее время они развернулись – энергично, нагло, на глазах у всей Утылвы.
Более продвинутая команда кризис-менеджеров (В.Я. Пятилетова и Клобы) на мелочах, то бишь на железяках, не заморачивалась. Теперь уже ясно, что они смотрели на проблему шире. Подготовили почву для закрытия завода. Вообще, как это делается в нашей стране победившего капитализма? Ничего сверхъестественного. Провести акционерное собрание (формальность, когда в Стальинвесте все решили). Назначить ликвидаторов (а они уже на месте, землю носом и лапами роют), уведомить налоговую службу, огласить ликвидацию принародно, разослать бумажки об увольнении работникам, сообщить в службу занятости (народ куда-то девать надо – только куда?), подготовить документы и… И ВСЕ?! Регламентированные законом формальности соблюдены. Был завод – и нет завода. Ничего личного – только холодный эффективный бизнес (эффективней, чем прямое попадание при выстреле из танка). Сантименты смешны. Прошлое нельзя капитализировать – значит, не берем его в расчет. И не важно, что по советским и еще ранешным правилам для типичного российского моногорода завод является неотъемлемой частью – нельзя отнять и тем самым не убить. Заводская котельная обогревает жилые дома, общие коммуникации тоже просто не разграничить. В единой сцепке все существует - ЖКХ, системы электро-, водо- и газоснабжения. Нельзя остановить производство – разогнать народ и повесить замок на дверях: райком завод закрыт, все ушли – куда? к чертям!!..
Поскольку ТыМЗ и что находилось на его территории не нужно (по крайней мере, Стальинвест не интересовался, и другие акционеры – Сыродь, например – не отсвечивали), то заводское имущество стало объектом элементарного разворовывания (во многом любительского – тылвинские масштабы не идут в сравнении с кортубинскими и даже столичными). Здесь злодеи мельче – невероятные рыжие зайцы; и исполнительный директор – синеглазка в короткой юбке и пластмассовых клипсах. Хороши местные воры – наивный идеалист Петька Глаз и Тулуза. Уголовник с грузовиком (сколько он собрался возить металлолом через проходную? да больше чернину, а ей цена – копейки в сравнение с цветметом). Но чего давали Тулузе, то он и вывозил. Сказочно не обогатились ни уголовник, ни его компаньон Федор Цуков, ни другие члены доблестной ликвидаторской команды (люди, не ворпани – Витька Пятнашков, Поворотов с охранниками). Ну, порезали, попилили, что полегче – станки и пресса, которые смогли обесточить. Чтобы разбирать рельсы, фермы, трубопроводы – это ж краны нужны. И технические знания. Конечно, СССР был великой индустриальной державой, и наши предки усердно потрудились, чтобы даже в цехах провинциального заводика стояло немало оборудования – работающего или нет. Налетай, воронье! Но не тут-то было. Для столь нехитрого, хотя и незаконного дела тоже требуется, чтобы голову не откусили. Львиная доля вывозимого с завода лома – чермет - на нем много не навариться. Более дорогих – цветных – кусочков до обидного мало: меди, цинка, алюминия, не говоря уже о таком лакомстве, как вольфрам, молибден, олово, титан и пр. Это же надо искать и собирать, как то: трансформаторные шины, всякие проводники, тросы, изношенные подшипники, трубы, аккумуляторы, кабеля, детали приборов, электроды, запорная арматура и т.д. И крайне желательно, чтобы цветмет был чистым, без засоров и окисления.
Осознав сложность проблемы, мародеры уже готовы позвать специалиста. Это не мог быть Ю.Д. Анютин. Главный механик ТыМЗ – типичный совок, бессребреник и коммунист. Друг покойного Вениамина Имбрякина. Теперь единомышленник Агнии Кулыйкиной, но ни в КПРФ, ни в ЛДПР не вступал. В настоящем (и предыдущем) времени бессменно руководил ремонтной службой завода – слесарями, сварщиками, токарями, термистами. Заводское оборудование знал, как свои пять пальцев – обслуживал, реанимировал, запускал, отлаживал. Здешние машины и станки для Ю.Д. Анютина как любимые дети. Не стал бы он разорять родное гнездо. Пусть ТыМЗ принадлежит Стальинвесту, но коммунисты (В.И. Щапов) и бывшие коммунисты (Б.С. Васыр и Ю.Д. Анютин) не сдаются. Несмотря на объявленную временную остановку предприятия, главный механик ежедневно являлся инспектировать цеха. Начальство его не трогало – должно быть, задвинуло в конец очереди на увольнение. А пока рассудило, что пусть приходит, следит за порядком – не помешает…
Ю.Д. уже на пенсии. По льготному списку, выработав необходимый стаж во вредных и опасных производственных условиях. Приличный дом и хозяйство в Кашкуке. Семья, дети. И помимо детей головная боль – племянники, шустрые братовья Матвей и Демид. На покое Ю.Д. не сидится – ноги сами несут его на завод. Сердце болит при виде пустых цехов. Но он пытается трепыхаться – не согласен признать, что его как корыльбуна насадили. Следит за текущим состоянием оборудования, зданий, сооружений. И даже развлекается понемножку – через третьи руки нацеливает мародеров на старое ржавое железо – на станки, что демонтировали и вытащили на пустырь за сборочным цехом, и лежат они там под открытым небом не одно десятилетие, ржавеют. Вопиющий пример советской бесхозяйственности! Зато новые предприимчивые дельцы резво взялись пилить и вывозить. Правда хозяин малыханской точки Ф. Цуков неоднократно выражал недовольство – овчина (то есть, чернина) выделки не стоит. Надо переключаться на ценное сырье. И на этот раз Цуков получил сведения, что сегодняшняя ездка будет очень выгодной. Целая гора цветмета. Обнадеженный коммерсант нарушил привычный порядок вещей – лично приехал на завод. На пару с Тулузой в кабине грузовика. Но в самом священнодействии Федька не участвовал – пошел в помещение охранников – посидеть, чаи погонять, поболтать. Для поддержания полезной компании прихватил с собой бутылку водки из киоска. А Тулузу на грузовике отправил за добычей. Неспокойно у Федьки на душе. Как и неспокойно было в Утылве.
После того, как два почти взрослых (во что поверить трудно) человека – два члена ячейки, Леша Имбрякин и Влада Елгокова – поднялись на старую трубу, перехватывая скобы, и повесили красное полотнище, городок разволновался. Ю.Д. Анютин осмотрел место происшествия. Придя в кабинет директорши, озвучил там свой вердикт: это было чрезвычайно рискованно, юным сумасбродам очень повезло, что не сорвались вниз с выпавшей случайно скобой в руках. Ни в коем разе эксперимент не повторять, и флаг на башне оставить – человеческая жизнь дороже. Но это сказал тылок, а не политик – в наше время никто не удивился бы вызову из Кортубина вертолетов для снятия флага несуществующей страны. Если не существует, то чего волноваться-то? И чего, спрашивается, народу бегать смотреть на чудо, которого нет?..
Продолжаем про завод, которого тоже скоро не будет. Улица Синецветная и в точности по ее конфигурации заводская стена не шли ровно по прямой и под прямыми углами. Они обе (и стена, и улица) изгибались подобно норе ворпаней. Автотранспорт проезжал на ТыМЗ и выезжал оттуда через отдельную проходную. Там оборудован шлагбаум, весовой контроль, поставлена служебная будка (с пультом охраны, металлическими шкафами, столами с телефонами, стеллажом для журналов регистрации смен и других принадлежностей). Тесное помещение называлось дежуркой, и непосредственно перед ним стена образовывала резкий уступ. Тайный и огромный преследователь олигарха Сатарова и его топ-менеджера В. Пятнашкова подкрался к этому месту в стене и спрятался. Там он стоял, осторожно переступал слоновьими ногами, выжидал. Назревала разборка. Между кем и кем?
Два бывших компаньона – Поворотов и В. Пятнашков - возненавидели друг друга. Каждый составил свой план, дабы сокрушить противника. Задуманное обоими упиралось в злосчастный грузовик уголовника, известный всей Утылве. Намерения Пятнашкова далеко не простирались – он просто хотел предъявить олигарху Сатарову зримое доказательство собственных обвинений: застукать на проходной ТыМЗ грузовик с ворованными железяками, который беспрепятственно пропустили охранники – подчиненные Поворотова. Витька не сомневался в триумфе. Его ненавистник старше и опытней, и сплел более изощренную интригу. Пусть занимал изначально невыгодную позицию, поскольку Витька успел приятельски сблизиться с растерянным и деморализованным олигархом и даже выпить с ним водки. В подобной ситуации кому легче доказывать, что он – не идиот не вор. Это, вообще, синонимы?
Да, начальнику службы безопасности ТыМЗ гораздо трудней. Витька не только подсек его как карасика, но и выбросил на раскаленную сковородку – попробуй, повертись там! И Поворотов принужден вертеться. Пока Генрих с Пятнашковым пьянствовали в Варварином номере, гигант времени зря не терял. Плотно пообедал (вкусил блюда из специального меню для олигарха), взбодрился солидной дозой горячительных напитков, что ему принесла безропотная Лариса Имбрякина. И еще не забывал время от времени подходить к двери номера, дабы подслушать, о чем разгольствовали обитатели. Ситуация явно складывалась не в пользу Поворотова – Сатаров приехал в гостиницу злой и предубежденный лично против шефа СБ. Дошли до олигарха вести о здешних делишках. Обидней всего, кто донес-то? Витька Пятнашков, который сам в этом дерьме булькает – и гораздо глубже, чем в Негоди. А теперь, значит, вынырнул и трясет черной папкой с компроматом, справедливости требует. Надо найти выход. Тоже как-то обелиться. Поворотов не хотел терять выгодную должность на заводе – тем более, что шансы пристроиться куда-то еще в Утылве сейчас равны нулю. Гигант решил не позволить выковырнуть свое мощное седалище из начальнического кресла. Решил предъявить доказательства невиновности – зримые, твердые, гранитные. Продемонстрировать профессиональные способности по защите интересов холдинга. Поворотов поворочал мозгами и составил план ответного удара против молодого да раннего руководителя коммерческого отдела – слишком уж тот самонадеян. В Поворотовском плане фигурировал не только грузовик и его водитель – уголовник. Гигант тела и мысли позаботился, о присутствии на проходной сегодня ночью Тулузиного компаньона Федьки (хозяина пункта приема в Малыхани). Чтобы прихлопнуть банду целиком – Цуков, Тулуза и Пятнашков (себя Поворотов, естественно, исключал). Кому же из двух достойных господ – главному охраннику или топ-менеджеру – удастся очернить другого?
Витька проник на транспортную проходную ТыМЗ, будучи в легком бездумном настроении. Он не сомневался в успехе – то есть, в неотвратимом крахе Поворотова. Да чего там! пара пустяков – прийти и застукать сговор охранников с ворами. Тогда Пятнашков отомстит за себя. Все складывается великолепно, лишь больной бок беспокоит. Ничего, и за это Поворотов заплатит!.. За своей довлеющей уверенностью Витька не мог вникнуть в одну мысль – странно, но олигарха сейчас ничуть не волновало воровство из тылвинского подразделения принадлежащего ему холдинга. У Генриха голова раскалывалась от глобальных мировоззренческих вопросов; он тревожно ощущал приближение знакомых нервных реакций – дурноты и удушья – и не мог их предотвратить, не имея таблеток. Грузовик не представлял даже ничтожного интереса. Как уже говорилось, миллионом больше, миллионом меньше… Это, вообще, каково?!
В дежурке, где коротали смену охранники, спокойная, привычная обстановка. В точности, как в ту ночь, когда юные смутьяны с красными знаменем скомпрометировали службу безопасности ТыМЗ. И сегодня работали те же люди, что и в прошлый раз – Роман Халилов с напарником. Однако они были не одни. За столом сидел упитанный молодой человек. Щекастая физиономия под густой черной челкой. Маленькие проницательные глазки под сросшимися черными бровями. Посторонний тип. Одет во все черное: черные штаны на резинке, черная толстовка с капюшоном. Капюшон спущен на спину. Толстые пальцы в черных перчатках – модных байкерских. Удобный, практичный стиль sport casual.
Стукнула дверь. Пожаловали новые гости.
******
Почти полночь. Самое темно-синее время по контрасту с красным рассветом. Синяя ядка бесшумно отравляла Утылву.
В. Пятнашков вместе с уличным туманом проник в тесное помещение охранников на транспортной проходной ТыМЗ. Генрих Сатаров, помедлив, тоже вошел. Внутри оказалось слишком много народа.
Кто же? В первую очередь кому положено там быть: двое охранников – Роман Халилов с напарником в серых форменных куртках, а Роман еще в неизменной фуражке между ушами – в точности, как в ту ночь, когда переехало сподвижника В.Я. Пятилетовой Клоба. Еще в будке сидел третий – толстый черноволосый и черноглазый парень, одетый во все черное. Удобно расположился, не чувствуя никакого стеснения. Велась неторопливая беседа.
Нонче хорошая рыбалка на Виждае. Мобутя приехал, рыбы привез. Брал с собой племянника, Килька сам навязался. Толку от обоих…
Ну, да. Персональный таксист Рванов. Он бы еще на директорском мерседесе их доставил… Поехали после смены? Порыбачим. Мы не с ночевкой…
Ты, Ромка, вообще-то, на работе. Охраняешь.
Плевать. Скоро нечего охранять будет. Все подчистую вывезут.
Не все и не скоро. Скоро только кошка котится белыми голубоглазыми котятами.
Ты чем недоволен? – наехал Федька. – Мало платят? Что сидишь сиднем, задницу нарастил…
Пусть нарастил. Но брюки на мне не трещат. И на ремне еще запас в пару дырок имеется... А вообще, неспокойно как-то. Что люди говорят? Ромка, ты же огородом соседствуешь с Людкой Кулыйкиной – она все знает. Услыхал чего?
Что говорят? А вот что! Людка говорит – чешет без перерыва. У народа терпение закончилось. Скоро тылки на завод двинутся, нам накостыляют и вышвырнут вон. Передел власти произойдет. Васыр в свой кабинет вернется.
Неплохо. А Щапов как же? Он лучше молодого придурка Сережки Колесникова.
Ты че? Сережка ведь будущий Людкин зять. Так что его оставят на должности. Людка так решила. Просто, чтобы людям уступку сделать – кость кинуть - Утылву снова Тылвой назовут. Снова все таблички перепишут… Ну, дальше Людку не пересказать – времени до утра не хватит.
Значит, завод не закроют. Хорошо.
А? Нет, не закроют. Все вернется на круги своя. И горком, и Щапов – первый секретарь, и план по кривошипным ножницам. А Сережка – глава горисполкома. Капиталистов, мироедов раскулачат и в лагеря – пусть трудом искупают… Слышь, Федька, Мобутя тебе объяснит, каково это – родину любить.
Почему мне? Я что ли, один? А вы непричастные и неподкупные? Тогда денег моих не брал бы и водку мою не пил бы! – Цуков от возмущения разбрызгался слюной.
Тише… Водку мы все пили… Ты, Федька, только деньги любишь. Даже больше малыханской доярки Райки. Как почуял твой нос богатую добычу, ты сразу прискакал. На грузовике с Тулузой приехал.
Это нормально. Бизнес.
Дык че тогда все ненормально? Все не для людей… Прикроют вашу точку-лавочку. У вас уже крысы бегут с корабля. Витька Пятнашков сбежал.
Нашу! Общую лавочку.
У нас – копейки. Львиная доля у вас с Поворотовым. Вы, наверное, даже Пятнашкова с деньгами обидели, и он от обиды сбрендил. Деньги кого хошь с ума сведут
А может, Витька обиделся на то, как вы его на собрание в управе поливали?
Там всех так – и Миронова сынка, и дедка Цыбина и даже (о ужас!) нашего начальника. Кстати, где Руслан Афанасьевич? Не видели его?
Когда? Мы же здесь с начала смены сидим. Нам велено сидеть – с рабочего места не отлучаться. Поворотов лично проверить обещал. Нагрянуть без предупреждения. Он в последнее время лютует. Кольку-охранника, дежурившего в Маре, когда туда вор залез, уволил – сразу пинок под зад. Что ожидает ребят, которые сидели на центральной проходной и прошляпили, как этот флаг на башню вывесили. Поворотов бесился ужас… Эй, Ромка! Кто там идет? Уж не начальник ли пожаловал?
Здоровеньки булы! - с наигранной фамильярностью бросил Витька.
Охранники отреагировали вяло – никак не отреагировали. А чего им? Пятнашков своей суперуспешной карьерой обязан исключительно Варваре – иной поддержки у него нет. Витькино могущество ограничивалось верхними кабинетами заводоуправления и ворохом финансовых документов. Для охранников – крепких, конкретных ребят – это все темный лес. У них свой начальник – Поворотов. Слухи, что между шефом СБ ТыМЗ и красавчиком-менеджером, полюбовником директорши, пробежала кошка (белый кот) разлетелись по Утылве.
Витька подождал для приличия, ответа не дождался. На его лице расплылась искусственная улыбка.
Генрих, а это наши доблестные служаки! У них нелегкая служба дни и ночи. Сейчас, например, ночь… И пусть завод стоит, служба идет…
Сатаров молчал. Держался за Витькиной спиной. Больше всего не хотел, чтобы его официально представили.
Болтун, - пробормотал под нос Ромка, затем высказался громче. – Ну и видок у вас, Виктор Мироныч…
Так я же не на работе, - снова Витькина широкая улыбка. – В пять часов вечера заканчиваю. А сюда не по работе – по велению души…
Чего там заканчивать? Все уже с концами… - парафраз известного мема просраливсеполимеры. Сам Ромка его не знал, но угадывал верно.
Пусть каждый исполняет свои обязанности. Добросовестно и компетентно. Вы и я. И все будет хорошо! – Витькин бравурный бульк-бульк-бульк.
Утылва давно поняла – как прежде уже не будет. Роман хмыкнул.
Меня сейчас стошнит. Это как пролететь на корыльбуне…
Ты о чем, Ромка? – нахмурился Пятнашков.
Так… Летал тут один у нас… Люди своими глазами видели. Правда, детки могут и приврать. Начальство, вообще, врет как дышит… Или врет, или срет… или жрет…
Витька решил игнорировать хамскую реплику. Ввязываться в свару не входило в его планы. Не за тем сюда пожаловал. Чтобы не отмалчиваться, обвел глазами дежурку и словно впервые узрел щекастого черноглазого гостя.
А ты чего здесь делаешь, Цуков?
А… я тоже просто так зашел. Заглянул на огонек к хорошим знакомым. Без цели. И без темы. Что, нельзя?
Слишком хорошие знакомые. Слишком тесное сотрудничество. А плоды его?
Ой, да чего там. Какие плоды? Горькие! Как вода в Негоди. Ты же наглотался и напробовался. Напился или совсем допился?
Ах ты, Сукин! Смеешь разговаривать?! Я по должности имею право, - Витька забыл, что подчеркивал неофициальный характер своего появления в дежурке охранников. – Вы, орлы – курицы щипаные! коты белые и драные! Фуражками не прикроете отсутствие мозгов. Сами вы срете! Не полимеры – флаг на башне проср… Пожалуюсь вашему начальнику Поворотову! Или кому повыше, – дальше посыпались совершенно бессмысленные обидные слова.
Надо отдать должное олигарху Сатарову – он предполагал, что пьяный визит сведется к чему-то подобному. К безобразной сцене. Поэтому Генрих с самого начала держался странно, отчужденно. Словно его ничего не касалось. Дескать, я – не я, и лошадь не моя, и хомут на лошади… Генрих поглубже запахнул на голом теле полы пиджака, отвернулся и выпятил нижнюю губу. Явно не желал участвовать в разговоре: ни называть себя, ни задавать вопросы, добиваясь истины. Например, обличения воров.
Пятнашков заподозрил неладное – что-то пошло не так. Но уже не мог переобуться – поменять свою обувку, размокшую в Негоди.
Подслушивавший за выступом стены Поворотов выбрал момент. Он по-хозяйски распахнул дверь.
Приветствую! – эффектное появления начальника СБ ТыМЗ перед подчиненными. Гигантская фигура загородила входной проем.
Ты что, за нами шел? по пятам? Ну, своего не упустишь… Однако спрятать концы в воду не получится, Поворотов. В Негоди нет столько воды, - Пятнашков не ожидал увидеть врага, но быстро пришел в себя.
Гигант сухим, деловым тоном обратился не к менеджеру, а к подчиненным.
Вот решил лично вас посетить. Сегодня ты дежуришь, Роман?
Наша смена… - охранники поднялись, одергивая форменные куртки, Роман Халилов нахлобучил фуражку на уши. Старался не дышать на визитеров, которых вдруг столько образовалось в ночной час (с Цуковым-то посидели, потрындели и не только чай распивали).
Ясно. И как? Без происшествий? После давешнего демарша с флагом следует быть особенно бдительными. Я вас не пугаю.
Тихо, Руслан Афанасьевич. Ночь – эвон какая синяя. Утылва уже десятые сны видит…
Утылва, может, и видит. Один коллективный сон, потому как помешательство заразно. А вы должны не спать, а бдеть. Вам по службе положено.
Да не спим мы! Я на прошлом дежурстве такое видел… Точно во сне – в самом невероятном кошмаре…
Не ври, Ромка. Ничего ты видеть не мог. Корыльбун летал не у вас, а над центральной проходной. Здесь только молодежь шлялась, безобразничала, и господина Клоба чуть грузовиком не переехало. Ничего сверхъестественного.
Ну, да. Клоб пострадал и отлеживается где-то. Плевать он хотел на всех. Буквально плюется. И ведь не он один. Мы там были и все видели – не корыльбуна, а наезд грузовиком. И тоже травмировались – душевно. Но вы же отгул нам не дали, чтобы восстановиться.
Отгул? Вам, орлам? Какая разница, где бока отлеживать? Дома или в дежурке. Вы не переработали. Даже наоборот. Совсем мозги заспали! Сидите тут… лежите…
Витька стоял и напряженно обдумывал, куда клонит его недруг – не собирается же он следовать Витькиному плану и сам себя утопить. Уже не спешил с язвительными репликами. Охранники оправдывались.
Руслан Афанасьевич, так приказ же. Чтобы от пульта не отлучаться. Чтобы, значит, когда зазвучит сигнал тревоги… В ночь, когда флаг на башню вывешивали, не сигналило…
Роман, слушать тебя… Мозги ни о чем не сигналят? Есть должностные обязанности. Придумывать не надо. Исполнять, как прописано. Для вас, дураков!.. Например. Сейчас цеха пустые стоят. Обход делали, проверяли, что там и как?.. Ясно. Я обошел и проверил. На центральной проходной побывал, и в управе. За вас отработал.
Не оттуда вы появились, Руслан Афанасьевич. Управа с другой стороны.
Поумничай! Уволю вслед за остальными. Даже вперед всех. Умные не надобны – надобны верные. Лояльные компании.
Извините. Я верный. Я очень верный! Что велят, исполняю. У меня жена беременная…
Твое личное дело! Не смешивай работу и личные обстоятельства. Кому сейчас легко? У меня лично пятеро детей – я же не смешиваю. Пашка с Сережкой - мальцы. Работать мне и работать. Вот и бдею (или бдю?), обхожу территорию, ноги истаптываю…
Обходи;тесь, господин Поворотов. Вы великолепно обхо;дитесь. От вашего «бдею» я балдею! – не утерпел Пятнашков.
Поворотов не стал отвечать Витьке – ниже его достоинства. Но высказал подчиненным.
Почему я все должен? Никому нельзя поручить. Приходится самому. А уж минимально головой поработать – непосильная задача…
Не слишком ли самокритично? – на этот раз ухмыльнулся Цуков. Не вовремя он вылез. Особенно после Пятнашковского остроумия. Поворотов, до того старательно не замечавший малыханского бизнесмена, преувеличенно удивился – и опять перед охранником Романом.
Что у вас? Роман!! Почему посторонние в дежурке? Грубейшее нарушение! Все! Больше я не бду… не буду терпеть. Понимаю, завод не работает. Это расхолаживает. Дисциплина страдает.
Кто посторонний? – булькнул Федька. – Я посторонний? Я свой!
Все бы такими своими были... У нас режимный объект! Охраняем общенаро… акционерную собственность. Разгильдяйство не допустимо. И я не допущу!!.. Лично проверю соблюдение инструкций. Как вы свои функции выполняете. Как груз проверяете. В первую очередь документы. Чего молчишь, Роман? В рот воды набрал? Проглотил или плеваться бду… дешь? – все же Поворотов успел хорошо пообедать в Маре, и коньяка прихлебнуть. Язык у него заплетался. - Вы хоть что-то делаете? Отрываете изредка задницы от стула? Или дрыхните на службе и сны видите?.. Запамятовал про мой приказ, Халилов? По работе в условиях временной остановки производства. Отвечай, как должны оформляться документы на вывоз ТМЦ?
Так… Все в порядке оформляется, Руслан Афанасьевич. Этот грузовик часто через проходную шастает. Шофер не заводской – из Малыхани. Примелькалась здесь его рожа…
Малыханских слишком много. Личность проверяли? Как звать? ФИО?- строго допрашивал Поворотов.
Федька потирал – как бы загораживал - лицо рукой. Свою толстую фигуру переместил скромно в уголок.
ФИО? По паспорту? Э-э… Зовут просто Тулуза, - отрапортовал Роман Халилов, не учуяв подвоха.
Сомнительный субъект. Из Малыхани. Слышал я, что уголовник. И чего он туда-сюда катается, как у себя дома? Вы выясняли?
Э-э… Документ у него завсегда имеется. Замаешься проверять. Бумажка одна – пропуск, подписанный начальством.
Кем-кем подписана? Конкретно! Почему мне не докладывали? – потребовал Поворотов.
Не могу знать. Мы думали, что вы в курсе…
Федька бросил тереть лицо, но перемещаться продолжил – бочком, бочком, к двери.
В ваши обязанности думать не входит, Халилов. Только исполнять.
Тогда не думать, а строго по бумажке. Там стоит виза начальника коммерческого отдела Пятнашкова. Ваша, Виктор Миронович. А наше дело маленькое… - Роман, наконец, сообразил, что не хочет быть крайним.
Ах, Пятнашкова? – приосанился с победным видом Поворотов. – То есть, в его компетенции… А вот мы сейчас и проверим, чего господин Пятнашков подписывает. Явная заинтересованность просматривается…
Поворотов, ты чего несешь? – Пятнашков с трудом сглотнул. – Память отшибло? Ты сам с пачкой документов ко мне каждое утро вваливаешься и говоришь, что подписать надо. И говоришь, что все в ажуре будет…
Я говорю? Когда?! Ничего не путаете? Господин Пятнашков, неутешительное мнение о вас, по-видимому, имеет основание. Особенно после того, как вы побежали топиться в Негодь. Устроили цирк! Господин Сатаров сам сделает выводы. Относительно соответствия занимаемой должности. Тут заскок в мозгах… Уважаемый Генрих Прович, вспомните, что лепетал этот менеджер. Про какой-то компромат на честных людей – преданных сотрудников холдинга. Преданных лично вам.
Это ты честный, Поворотов? – парировал Пятнашков. - Прожженный мерзавец. На тебе клейма негде ставить.
Вот мы и поглядим, кто заклеймил – точнее, подписал и печать поставил в документы на вывоз ТМЦ. Узаконил проезд подозрительного грузовика. А может, ты еще и бессрочный пропуск уголовнику выдал? Все выяснится!
Двое мужчин встали вплотную и сверлили друг друга яростными взглядами. Огромный Поворотов с физиономией-картофелиной. Пятнашков на фоне гиганта в двубортном костюме казался молодым и стройным. Даже хрупким в театральном амплуа оборванца – белая балахонистая рубашка, изгвазданные штаны. Поворотов физически подавлял своего визави – нависал над ним точно скала. Однако Пятнашков не пасовал. Утреннее утопление в Негоди подействовало на Витьку не разрушительно, но освобождающе. Он словно перестал бояться, внутренне раскрепостился. После купания в сильной, ржавой воде это уже другой человек – не тот, с кем игралась Варвара как кошка с мышью. Не тушевался перед ужасным Поворотовым. Стоял и уверенно сверлил глазами в ответ на сверлящий взгляд.
Не испугаешь, медведюк! Я молчать не буду. А если ты полагаешься на Варвару, то разочарую, мой тупой и подлый друг.
Пустомеля! Баламут! Любовник директорши. А сам-то – полное ничтожество. Даже толком утопиться не смог. Побежал в Казахстан – зачем вернулся с полдороги? Без тебя разобрались бы…
Разобрались бы? Это как? Я сбегу, а вы меня крайним сделаете. Получится, что я все украл – даже Варварин дивор…
Сделаем строго по документам… А вон и грузовик. Приближается момент истины. Оружие есть? Халилов!! Приготовиться!..
А-а? – у Ромки на лице нервно заходили желваки. Фуражка над лицом тоже заходила.
Не-а. Тебе для чего персональную пукалку выдавали? Счас продемонстрируешь на деле, - Поворотов был зловеще спокоен. Как Лешка Имбрякин, когда предлагал членам молодежной ячейки захватить завод. Ужасная авантюра.
Ру-у… ус-с-с-ла-а… сивич… - Ромкино лицо задергалось сильнее, мешая выговорить.
Ишь, заикаться начал. Не пиз… Для начала мы мирно попробуем. Что он делает? уголовник малыханский…
С-сигналит. Из-с-сдалека. Чтобы шлагбаум открыли... Ну, как обыкновенно…
Обыкновенно? Привыкли уже? Из дежурки не выходите, просто кнопку нажимаете? Не подкрепляйте мои самые худшие подозрения… Нет, я не верю. Чтобы воровство… Ленивые бакланы! Пошли! Кровью искупите!..
А ну-ка прекратить! – тут уже Генрих посчитал своим долгом вмешаться. – Никакой стрельбы! Немыслимо! Безумцы! Поворотов, стоять! Мир, дружба и никаких пукалок… Все строго в рамках закона.
Не волнуйтесь, - хитро подмигнул гигант. – Это я для проверки подчиненных. Есть ли еще порох в пороховницах…
Проверка? – некрасиво окрысился Пятнашков. – А давай! Пойдем, Генрих, посмотрим на Поворотовских грозных орлов. С пукалками. Как зарплату холдинга отрабатывают - как пукают. Имущество холдинга стерегут!
Поворотов сжал огромные кулаки и опять шагнул к Пятнашкову. Картофельное лицо свирепо исказилось. В этот момент снаружи на синих стеклах вспыхнули желтые огни. Дежурка осветилась как днем. Зажженные автомобильные фары. Звук мотора. Внутри завода ехала машина – она приближалась. Роман Халилов (почему-то ужасным шепотом) сообщил.
ЭТО ОН… Ну, что? Поднять шлагбаум? Если не поднять – вдруг на скорости снесет? И груз того… тудыть в дырку… Можно по колесам стрельнуть…
Погоди ты! – тоже шепотом предостерег Поворотов. – Что если это опять с подачи господина Пятнашкова – с его разрешения… Одна банда…
Самого начальника коммерческого отдела ТыМЗ уже не было в дежурке – его словно сдуло наружу: белая балахонистая рубашка мелькала возле шлагбаума. Там же темно-синий костюм олигарха Сатарова сливался с ночным воздухом. Что же делал Генрих? Сложно объяснить побудительные мотивы его поступков. Зачем он, вообще, полез? Сунул голову в пасть синей ядки, чтобы откусили? По примеру Пятнашкова – пьяному и бездумному? ну, как бы не совсем пьяному и уж точно не бездумному. После энергичной прогулки от гостиницы до проходной Сатаров даже протрезвел, и первоначальный охотничий азарт истаял как легкий пузырек, сменился ошеломлением. Уже дорогой Генрих начал колебаться. Вообще, что он здесь делает? Вот прямо здесь и сейчас. Перед шлагбаумом.
Сейчас вечер – или даже ночь. Уж полночь близится, а Генриха все нет… Нет, уже за полночь. Может, и не надо ему тут быть? Задержался в Утылве дольше, чем планировал. На целую ночь – удивительнейшую. Густой туман (сказочное серебристо-синее облако) оккупировал улицу. И нет нужды в искусственном освещении. Все вокруг приобрело различные оттенки синевы: кусты насыщенного ультрамарина, серо-бирюзовый асфальт с вдавленными камешками, щербинками и зеркальными фрагментами, стена из голубых бетонных плит, сизая крупная кора на стволах деревьев, темно-фиолетовая черепица на крышах домов, серебристая резь на оконных стеклах и сумеречная бездна индиго над головой. Собственный костюм цвета маренго (темно-синей волны). Волшебная красота завораживала, однако рассудок твердил: лучше было бы не покидать гостиницу, там безопасность, комфорт, светловолосая и голубоглазая женщина на ресепшене – от нее веяло теплом и уютом. А Генрих ушел оттуда в коварный синий туман – в неизвестность. Тревога подобно туману просачивалась струйкой под пиджак, проникала к сердцу. Дышал с легким хрипом. Рядом суетились люди с синими лицами, носами и шеями, с синими руками. Поворотов – с синей картофелиной на месте физиономии. Рубашка Витьки Пятнашкова (на самом деле его, Генриха! рубашка) нежно-василькового цвета. Люди спорили, возмущались – их слова звучали для Генриха за плотной туманной завесой. Не хотел вникать, и когда спорщики обращались к нему с призывами подтвердить или опровергнуть, кивал, лишь бы отвязались. И ведь отвязывались – продолжали спорить. Генрих поежился от неясного предчувствия – оно его не обмануло.
Из-за темной стены заводского гаража вынырнули два столба света, подпрыгивая (тем самым повторяя, как ехал грузовик по разбитому асфальту – по буграм и ямам), затем уперлись прямо в проходную – в шлагбаум, будку охранников. Генрих завороженно смотрел на все происходящее словно в замедленной съемке. Сказочное чудовище с горящими желтыми глазами. Тело дракона – или самого древнего и великого корыльбуна, которому посчастливилось избежать участи младших собратьев (быть разорванными злыми ворпанями). Гигантское тело пряталось во тьме за светом фар. Как реальное живое существо урчало.
Тело же самого Генриха словно парализовало, и одновременно его фантазия расправила могучие крылья – перед мысленным взором разворачивались картины, вполне достойные сборника Сказок Пятигорья автора Г. Шульце. Сатаровская нижняя губа выдвинута, а верхняя до крови закушена зубами. Глаза вылезли на лоб, с которого ветер сдул темные кудреватые волосы. Лицо отчаявшегося человека. Неразборчивое бормотание – давние литературные строки. Поистине чеканная гранитная формулировка. Фантастическое пророчество.
Вот по дороге едет ЗИМ и им я буду задавим…
Витек, ты сколько выпил с ним?
Чего? ЗИМ? То ж грузовик! – не понял Пятнашков. – Генрих, очнись. Мозги перегорят от напряжения… Ау! Здесь не музей автоповозок прошлого века… Да отомри ты!
Горящие фары – драконьи глаза – опасно приблизились и мигнули. Человек спрыгнул из кабины грузовика и прошел вперед. В желтом свете прорисовался темный прямой силуэт.
Генрих стоял, а темный человек двигался к нему неумолимо как сама судьба. Генрих еще раз прокусил кровоточащую губу. Силился смотреть в лицо – в глаза судьбы. Так пристально, что даже лоб и брови заболели. Отлично знал, что увидит. Знал слишком хорошо. За годы он не забыл мельчайшие черточки, морщинки. Проклятье! Именно это лицо! Угловатое загорелое. Кожа крепко обтягивает кости – собственно череп явно проступает. Крайне неприятно. Опасно. На носу – на кончике носа – повисла капля. Удивленное выражение. Губы растянулись как резиновые – и это сложно назвать вежливой улыбкой. Обнажился кривой ряд желтых прокуренных зубов. Вот человек разглядел Генриха, и его человечьи зубы в свою очередь непроизвольно сжались – до хруста, до боли. Глаза стали дикими – зрачки сузились точно в прицеле.
Пауза. Молчание – не меньше минуты (или так почудилось). Генрих терпел – чувствовал с невероятной ясностью, что нельзя отводить взор, тем более в ужасе жмуриться, по-детски отталкивая давний ужас. Потому что если будет потерян зрительный контакт, то случится непоправимое. И дальше все бесполезно – кричать, махать руками, падать на колени и катиться в кусты волчавника, умолять о пощаде. Бесполезно и унизительно – ситуация, в которую попал олигарх Сатаров.
Материализовался его главный кошмар. Жутко и обыденно. Не раз Генрих в подробностях описывал это лицо, лежа на кушетке в кабинете столичного психоаналитика. В наиболее волнительные минуты наедине с собой пробовал рисовать на бумаге. Но закавыка – сразу после покушения (то есть, когда еще память была свежа) перед милицией у него отшибло все – ничего не видел, не слышал, не помню... После сознательных (и бессознательных) усилий и приема курсов медикаментов Генрих напрочь отказался говорить про свой жуткий страх – про это лицо и его магический третий глаз – третий темный зрачок – темное дуло пистолета…
Вы что ли в гляделки играете? Кто быстрей сморгнет?
Пятнашков недоуменно уставился на Тулузу. Ну и четаково? Явно не респектабельный тип. Уголовник. Недобрый, худой, в спортивный брюках и майке с глубоким вырезом на впалой безволосой груди, в пыльных стоптанных черных сланцах. Нос у него зажил. Пластырь снят; и метка от когтей злодеев превратилась в аккуратный шрамик – красную поперечную полоску. Однако при волнении (это происходило сейчас), рана пульсировала болью, и уголовник неосознанно подносил руку, трогал шрам – ойкал и отдергивал. Ничего-ничего, нос на месте – на лице, и голова на плечах. Могло быть хуже. Тулуза очень хорошо знал, как могло быть – и было.
Тогда Тулуза сильно рисковал. Однажды вечером много лет назад караулил на шестом этаже Г-образного дома по улице Социалистической. Целился сверху в сына директора КМК. Первая и последняя попытка киллерства, закончившаяся бесславно. С тем его карьера в среде кортубинских братков-бандитов – в команде легендарного вора в законе Бабая – по уже упомянутому в другом случае выражению «оборвалась на взлете». Не смог Тулуза стать киллером – не хватило жестокости, хладнокровия, упертости (чистых качеств ворпаней). Не просто убить человека – обыкновенного, живого, полнокровного, с руками и ногами, с целым носом и замешательством в глазах, что вдруг сменилось отчаянным желанием спастись. И каким же лохом надо быть, чтобы не попасть с выгодной позиции! сверху, в ярко освещенном пустом подъезде, когда ничто не препятствовало (исключая большого белого кота). Жертва очутилась проворней. В прыжке молодой Сатаров, от которого трудно ждать лягушачьей прыти, ударил киллера по ногам. Тулуза рухнул – и в прямом, и в переносном смысле. То есть все закончилось ужасно, бесполезно. В чем польза-то? Генрих жив и здоров (относительно здоров, учитывая мокрые штаны и длительное лечение нервов). Киллер сбежал, бросив пистолет.
Кортубин – не Москва и не Санкт-Петербург (тогдашняя криминальная столица России). Это на Урале, если что. И здесь профессиональных убийц нет - чтоб из недр НКВД, КГБ или ГРУ, или еще откуда. Игра с наличествующих карт – не с козырей, а с шестерок. Сунули уголовнику в руки оружие и отправили по нужному адресу. Полный провал. Пистолет потерян на месте преступления (позор!). И киллера, по всей видимости, кто-то «срисовал» во дворе – милиция свое дело знает, она и немого разговорит, и даже безгласный череп даст показания. Свидетели отыщутся. Вдобавок Тулуза – не мастер по изменению внешности. Самое худшее, что отец и сын Сатаровы теперь предупреждены и больше не предоставят случая подобраться к ним поближе. Генрих улетел в Москву, а когда вернулся, с ним везде ходили телохранители – два опасных рыжих типа (будто бы даже братья). Ситуация не только не разрешилась – она обострилась. Заказчики хорошо понимали, что Сатаровы будут их вычислять. И вычислят, но вот чтобы доказать… Короче, сплоховавший стрелок никому не нужен и даже опасен. Бабаю намекнули: твой человек облажался, тебе решать с ним. И побыстрее. Однако старый вор в законе придерживался своих правил и не выдал стрелка (так и не стрельнувшего). Не только сам не разобрался, но и сделал знак: беги, Тулуза, беги. И Тулуза побежал, бросив все. Что унес на себе: спортивный костюм из синей плащевки, Пилотовскую кожанку, кроссовки и фирменные солнцезащитные очки. Черная сумка почтальонка через плечо, пачка сигарет (в красном круге черная надпись Lucky Strike). Поклажей не обременен.
С того времени прошли годы. Тулуза осел в Утылве. Сошелся с местной жительницей Гелей Веселкиной. Их считали семьей. Тулузе даже льстил непривычный добропорядочный статус. Вот такая вещь случилась с бывшим уголовником, бывшим одиноким волком. Тулуза не задумывался – он не философ, а просто новообращенный тылок, все в его судьбе утряслось. Он счастлив. Прошлое не вернется никогда. Так он думал.
И вдруг сейчас синие сумерки прорезал серебристый высверк дивьего зеркала. Прошлое воскресло. Драматичная сцена повторилась уже не в красных, а синих декорациях.
Тулуза опять встретил его – того самого ненавистного субъекта. Эдакую внешность не забудешь. Властная стать. Нахмуренное, непроницаемое, словно каменное лицо. Крупные правильные черты. Короткий нос с раздутыми ноздрями. Чистые гладкие щеки. Серьезные глаза – влажные и утомленные. Высокий лоб, прорезанный острой морщиной от переносицы до линии волос в виде арки. Годы добавили немного седины в темных кудрях. Уверенный, довольный, откормленный. Ишь морщится презрительно – губу выпятил… Начальник! И пусть не в старом представлении начальник - не в новенькой форме стального цвета с красным кантом, с черными бархатными петлицами с одной шпалой и эмблемой в виде миниатюрного танка. Пусть не командир бронемашины, не бог войны! И не бог ада в форме цвета хаки с малиновым кантом, петлицами крапового цвета с ромбом, обшитыми золотистым галуном. Пусть лишь пиджак на голом теле, но дорогой, итальянский – строгого делового стиля, безупречного кроя, с жесткими плечами и приталенным силуэтом. Тонкая шерсть оттенка маренго (темной морской волны) с минимальными добавками синтетики... Сатаров!! Материализовался главный враг Тулузы. Жутко и обыденно.
Конечно, этот субъект – олигарх, а кто Тулуза? Неудачник, беглец, вор. Вот обнаружат ржавое железо в кузове и упрячут в тюрягу надолго. Пока он будет сидеть, красивая податливая Геля останется одна, и на его женщину, его дом, его планы найдутся охотники. А Тулуза окажется неприкаянным, гонимым, больным как Бабай, недавно умерший от рака в кортубинском хосписе. Почему Сатарову все?! А другие люди не достойны и капельки, краешка счастливой спокойной жизни? даже не богатой? Ох, надо было этого субчика в прошлый раз пристрелить. Вогнать пулю в красивую крупную голову – прямо в лоб. Надо было не бежать трусливо из подъезда, а подобрать пистолет и… первую пулю – в олигарха, а вторую – в белого кота. Тулузина репутация среди братков рванула бы вверх – занял бы второе (после Бабая) место в команде. Все стало бы по-другому. Только как по-другому? Тулуза не ведал. И хотел ли он теперь этого – по-другому?
Если Генриха буквально парализовали кошмарные мысли, то уголовник действовал в привычном русле. Инстинктивно похлопал себя по бокам – в поисках чего? кобуры или подходящего кармана? потерянного позорно пистолета? В нынешней одежде – легких трениках и майке – оружия не спрячешь – ни ножа, ни пистолета. Никудышный он киллер!
Закон природы известен: если не нападаешь, то убегаешь. Но не все так просто. Пятнашкову хватило образования и фантазии для побега в Лондон через Казахстан (что и говорить, ближний свет!), а простому уголовнику? Он не хотел никуда – ему Утылва очень глянулась. Красочный, сказочный, счастливый мир. Степи, горы и прозрачное озеро – древний Виждай. Наивные люди. Полная идиллия. И милая, мягкая женщина - недалекая, но смотрящая на своего героя снизу вверх. Тулуза хотел соответствовать – быть для Гели героем. Он осознал, что нашел, наконец, пристанище. Успокоился, втянул носом щедрую порцию сладкого пятигорского воздуха, расправил душу. В голове зашевелились некие планы – пока короткие, незатейливые. В карманах зашуршали деньги благодаря совместному с Ф. Цуковым воровскому бизнесу. Тулуза с удовольствием дарил Геле подарки. Он прижился у Веселкиных, и даже выказывал покровительство Гелиным дочерям – симпатичным, смешливым и непутевым. А еще была крепкая задумка по благоустройству Малыханского коттеджа. И мечта съездить с Гелей к южному морю. Жизнь налаживалась.
И что теперь? Опять бежать? Он уже достиг края. Виждай на востоке – за четырьмя вершинами – это и есть край мира. Энгру ограничился указанными границами. Дальше – великое непостижимое НИЧТО. Без ничего - даже без голых черепов. Тулуза заподозрил, что был завлечен в подлую ловушку. Злоба переполняла его до краев и просачивалась наружу тонкими синими струйками через ноздри – как бы выдыхалась. Вид сказочного злодея, ужасного монстра, обладающего сверхъестественными способностями – да хотя бы третьим глазом, похожим на темное дуло пистолета. И все вокруг больше напоминало сказку, нежели реальность. Но чувства-то у Тулузы – искренние, яростные, справедливые. Подельники его предали!
Федька, Сукин сын! Всех предал – его, Тулузу, и Гелину дочку Райку (посватавшись к Ирэн). Заодно и других компаньонов. Вот и они! Кореша, называются. Этот шут гороховый в болтающейся рубашке – менеджер В. Пятнашков. Еще столб в двубортном костюме, дубина стоеросовая – Поворотов. Они прикладывали мало усилий, а получали несоизмеримо много. Хоть бы один станок собственноручно распилили! и погрузили в кузов. Или заводские охранники – вообще, тупари. Даже не говорящие головы, а безгласные черепа. Сколько раз Тулуза им башлял, и водку оставлял – лишь бы сидели и носа не казали из своей будки. Теперь прибежали его хватать. Врешь! Не возьмешь! Тулуза не сдастся – живым не дастся!
Рука вдругорядь нырнула в карман штанов, пошарила там и – о чудо! - вытащила темный предмет, затем начала подниматься на уровень груди. Угрожающий жест. Сразу не разглядеть, что зажато в руке - типа металлической трубки. Может, стальная обечайка какая, а может, дуло пистолета. А почему не может быть? Генрих не сомневался - еще миг, и его череп расколется на куски и крошки (даже в сказочную реку на дне Сыродиевского колодца не попадет – туда сгодятся лишь целые черепа).
Тулуза! Тулуза, ты что творишь, стервец!! – завопил Роман Халилов.
Сатаров упал прямо на асфальт. Навзничь. Бедная его спина! Пусть не расцарапал, но ушиб – тоже больно.
Я… я… я-а-а!!.. Убивцы! киллеры!..
Генрих подумал, что прямо сейчас окочурится. Умрет – вот здесь, в городишке посреди синей степи, перед будкой охранников и шлагбаумом. Стойте! Что вы делаете? Вы не видите, человек же уми-и-ра-а-а-ет!..
Да за что же, а-а?!..
Олигарху казалось, что он кричит – громко, просто оглушительно. На самом деле он лишь беззвучно разевал рот. Он, Генрих, не виноват, что стал олигархом. Так сложились обстоятельства. Семья Сатаровых имела реальные заслуги перед кортубинским обществом. Например, покойный Пров Прович – директор КМК…
Свет померк в глазах Генриха и во всем мире. Во второй раз киллер его-таки убил.