1988 год начался хорошо. Позади остались обучение на полигоне, получение и перевозка техники из Мирного в Тагил, подготовка и постановка на боевое дежурство. А еще были проверка ГИМО летом 1987 года и учения осенью. И мы с этим, несмотря на все сложности, объективные и субъективные, справились. Конечно, если бы объективные трудности еще не усиливала «помощь» от разных начальников, было бы лучше.
Любой маленький начальник из вышестоящей структуры, от дивизии и выше, который приезжал в полк, считал своим долгом найти как можно больше недостатков и обвинить в их наличии офицеров полка. А потом начальник этого начальника устраивал разнос, обвиняя нас во всех смертных грехах. Причем иногда недостатки, что называется, «высасывались из пальца».
Какое значение для боевой готовности имеет, например, цвет, в который окрашены здания? Да, в соответствующих документах было определено, что здания должны быть окрашены в «лимонный цвет». Какой, извините, «дурак» придумал такое обозначение цвета, я не знаю. Но даже в те далекие времена, когда «достать» (а не «купить», так тогда говорили и делали) лимоны было сложно, я знал, что лимоны могут отличаться по цвету в зависимости от места произрастания. Знал ли это тот, кто писал инструкцию? Не знаю.
Последнее дело обсуждать действия старшего начальника. Но все здания в полку окрашены в один цвет. А перед этим поверхности стен заштукатурены где надо и не имеют повреждений. И перекрашивать их только потому, что генерал сказал «вы что, не знаете, что такое «лимонный цвет», это глупость.
А ведь приходилось перекрашивать. Вот только подчиненные не всегда знали подоплеку. И когда я, собрав командиров, ставил задачу «перекрасить», не ссылаясь на то, что так приказал командующий, меня считали не только самодуром, а, наверное, дураком.
«Принципы» «занять солдат чем угодно», «мне не надо, чтобы ты работал, главное, чтобы мучился», исповедовали многие начальники. И самое плохое, что, посмотрев на эти действия, некоторые молодые офицеры считали, что это правильно и поступали точно так же. Люди видят, когда их работа нужна, а когда то, что они делают, это просто пустая трата времени.
Перекраска стен, переделка плакатов в учебных корпусах, да еще когда старые плакаты просто выбрасывают, не способствовали созданию нормального настроения в коллективе и формированию уважительного отношения к таким начальникам.
А начальников было много. И чем он меньше, тем, зачастую, более назойливый и зловредный (хотелось бы написать другое слово «го…нистый», но «природная скромность» не позволяет). И после каждого такого посещения составлялись «Планы устранения недостатков». Нет «плана», значит ты вообще ничего не делаешь. И это тоже было «веление времени». И вот, вместо того, чтобы готовить людей к работе на новой технике, заниматься боевой подготовкой, да, в конце концов, просто отдыхать в выходной день, мы «устраняли недостатки», перекрашивали стены, переделывали стенды в классах и т.д. и т.п.
Солдатская столовая была одним из тех объектов, состояние которого существенно влияло на боевую готовность. Солдат должен быть здоров, сыт, обут, одет и обучен. Не знаю, кто это сказал, но это истина в первой инстанции.
Когда ко мне в полк приехал Главнокомандующий ракетными войсками стратегического назначения генерал армии Юрий Павлович Максимов, он посетил солдатскую столовую. И все бы было нормально, если бы зам. по тылу полка не положил на столы новую посуду. У нас и старая была из нержавейки, и мыли посуду хорошо. А тут, показуха.
Я тоже был шокирован этой показухой. Зам. по тылу не советовался со мной и решение выставить новую посуду принял сам. Я ждал, честно говоря, «разноса». Но не дело Главкома устраивать разнос командиру полка. И того, что я «показушник», он, конечно, не сказал. Но впечатление о полку было испорчено. И что бы ни пытался «промямлить» мой зам. по тылу подполковник Востриков про «плановую замену», это все был «детский лепет».
Я потом спросил его: «Виктор Васильевич, зачем?», но тоже внятного ответа не получил.
Долго мне потом вспоминали эту новую посуду.
Если не было учений, дежурства или выезда в поле, мой рабочий день начинался и заканчивался в солдатской столовой. В полк я приезжал в семь сорок пять – семь пятьдесят. Получив доклад от дежурного по полку сразу шел в солдатскую столовую. Встречал меня дежурный по столовой, прапорщик, обязательно в белоснежном кителе с повязкой и в колпаке. Все было идеально выглажено и накрахмалено.
За этим строго следил командир взвода материального обеспечения (чаще мы говорили «хозвзвода», что было сокращением от «хозяйственный взвод») старший прапорщик Василий Евграфович Шеметов. Мужик он был, действительно, хозяйственный. У него и в казарме, и в столовых все работало. И если надо было что-то сделать, то надо было сразу к нему. У него и станок сверлильный, и сварка, и еще много всего. А, главное, голова у него была светлая, а руки «росли из плечь».
Оглядев обеденный зал, взяв в руки пару тарелок, вилок и ложек на предмет качества помывки, я шел на кухню. Там уже ждал дежурный повар с тарелкой, на которой было пара ложек гарнира и небольшой кусок мяса. Я все это дело съедал, потом выпивал немного чая, и только после этого здоровался с поваром за руку.
В обед и вечером процедура повторялась: опять снятие пробы, компот или чай. И каждый день, обязательно, запись в «Журнале по контролю за качеством приготовления пищи»
Редко, но бывали случаи, когда приходилось делать замечания. Как правило, замечания касались грязной посуды, холодной еды и не очень сладкого чая. После нескольких посещений, в начале моей службы командиром, прапорщики стали специально добавлять в мой стакан сахар. Когда я об этом узнал, на собрании прапорщиков специально обратил на это внимание. И пообещал, что, если узнаю, вызову его жену и при ней буду спрашивать, почему у солдат чай не сладкий.
Не могу сказать, что каждый день в столовой все было нормально. Была и пища плохого качества, и чай холодный, и порции маленькие, и дежурный по столовой неопрятно одет. И тогда следовали оргвыводы с виновником и его командирами.
Некоторые офицеры «стеснялись» пробовать еду в солдатской столовой. Тогда это становилось уже разговором про то, что, если в полку – не так, как дома, тогда лучше не служить в армии. А мы, офицеры, должны жить и служить так, чтобы солдаты были как наши дети, даже если тебе всего двадцать два, я ему уже двадцать.
В то время только начиналось переоборудование солдатских столовых под «поточный метод и самообслуживание». Раньше первые и вторые блюда заранее выставлялись в специальных бачках на стол. Дежурные по столовой делали это заранее, еда, особенно второе, остывала.
Не все воспринимали новый метод правильно. Были сторонники, но были и ярые противники, которые говорили, что обед затянется, люди будут стоять на улице (а это в Тагиле, когда зимой «за двадцать» еще не очень холодно). А, главное, что никто ничего для переоборудования столовых не давал. Надо было самим доставать трубы, сварку, листовой металл и многое другое. Конечно, и солдат надо было готовить к этому нововведению.
Увы. Политработники в этом не особенно помогали. Для них главным, как правило, было наличие конспектов по политподготовке, да еще вовремя отчитаться о проведенных мероприятиях.
Но вот, наконец, все было построено. На первый обед со мной пришли все мои замы, командиры дивизионов, офицеры, заступавшие дежурными по полку, и прапорщики, которые заступали дежурными по столовой.
Не с первого раза, но примерно через неделю все пошло «как по маслу». Я вспомнил, как в лейтенантские годы точно так же принимали специальные формы, в которых сливочное масло, которое солдаты получали на завтрак. А раньше, но тоже в мою бытность, на стол клали триста грамм масла. И солдаты делили его «по- братски», часто кто по моложе – тому поменьше.
Наверное, сейчас офицеры, а тем более солдаты, не знают, что такое «дембельский аккорд». А в наше время это был один из главных способов что-то кардинально переделать, переоборудовать, построить. Вот и тогда, ранней весной 1988 года, я решил, что внешний вид солдатской столовой меня не устраивает.
На совещании с заместителями только замполит отнесся к этой идее, мягко говоря, прохладно. Никогда, и я в этом убедился позднее, для него солдат не был «сыном или братом». У меня руки, увы, так и не дошли до самодеятельности, а он был категорически против этого. И бездельник начальник клуба, и секретарь комитета комсомола полка занимались только бумагами.
Был один человек в партполитаппарате, к которому я относился нормально. Секретарь парткома полка майор Варченко Георгий Федорович дежурил со мной в расчете на КП полка. Мы с ним много говорили, про службу, про жизнь, про семью и солдат. И он не только говорил, он и делал все правильно.
Задача зам. по тылу и главному инженеру полка была поставлена: достать все, что надо. А я в ближайшую субботу после обеда собрал в клубе увольняемых. На это собрание со мной, кроме зам. по тылу, пришли командиры дивизионов и тыловых подразделений. Сейчас уже не вспомнить, что я говорил. Наверное, про долг перед Родиной, про нашу нелегкую жизнь (а большинство из них прошло полигон, постановку на дежурство, комиссии, выходы в поле и учения). Конечно, была и дедовщина. Но, скажу честно, призыв весны 1986 года не доставлял в этом плане много хлопот.
Когда заговорил про «дембельский аккорд», по залу прошел легкий шум. Надо сказать, что до этого я никогда таких больших мероприятий с «аккордом» не устраивал. Рассказал, что хочу, чтобы они оставили после себя память не только, как люди, поставившие на дежурство «ПЕРВЫЙ» полк «ТОПОЛЕЙ».
Сказал, что они знают, что в столовой я бываю не реже, чем на КП полка. И что мне не нравится, как она выглядит. Рассказал, что в 1980 году я, тогда еще командир батареи, участвовал в таком мероприятии. И предложил свой план переделки: сделать капитальный ремонт в кухне, подсобных помещениях, а, главное, в зале. И я рассказал о том, как я вижу новую столовую. Эта картина вызвала такой шум, что было неясно, хорошо ли я думаю, или это несбыточная фантазия.
На мое предложение высказываться сразу нашлось несколько человек. Они сказали, что руки есть, но кроме рук еще много чего надо. Тогда я предложил сразу, «не отходя от кассы» создать комитет по реконструкции. И, чтобы не снимать с себя ответственности, сказал, что главой комитета буду я, а заместителями, кроме зам. по тылу, будут два солдата.
План, а вот тут это был очень важный документ, разработали за неделю. А приложением к плану были картинки, репродукции известных картин, и рисунки всех помещений. Я был инициатором, но даже у меня эти рисунки вызвали удивление. Наконец наша комиссия утвердила окончательный план, список участников и работа началась. Как доставали трубы, цемент, краску и прочее, сейчас уже и не вспомнить. Среди увольняемых весной не нашлось художников. Зато они порекомендовали парня, который помогал многим оформлять «дембельские альбомы». А такая рекомендация дорогого стоила.
С энтузиазмом отнесся к ремонту Шеметов. Василий Евграфович лично занимался не только организацией, но и сам, своими руками делал многие вещи. Оборудование бассейна с водопадом в центре обеденного зала его особенно интересовало.
Солдаты каждый день приходили в столовую, с пониманием относились к неудобствам и смотрели, что изменилось.
В полку, кроме моих, были еще люди и техника одного из подразделений, непосредственно подчиненных командиру дивизии. Не скажу, чтобы известие об их размещении вызвало у меня радость. Лишние люди, лишние хлопоты. Мне пришлось уплотнить свои подразделения, отдать часть хранилищ для техники. Стали чаще ездить офицеры управления дивизии, в том числе и зам. командира. Но с начальством не спорят. Возглавлял это подразделение Юрий Михайлович Любенецкий. Мы с ним были давно знакомы – командир группы у меня в дивизионе, толковый мужик. Не скажу, чтобы сразу во всем сработались, но иначе было нельзя. И солдаты его знали, что мы давно знакомы, и естественно, подчинялись моим требованиям.
Однажды ко мне в кабинет дежурный по полку привел группу солдат. Один из них, спросив разрешения обратиться и представившись сказал, что они от Любенецкого и тоже хотят принять участие в ремонте столовой. Они тоже увольняются и тоже хотят участвовать в «аккорде». Принимать решение за чужих людей я, естественно, не мог, но сказал, что переговорю с Юрием Михайловичем. А им предложил, чтобы переговорили с командиром, и, недели через две, когда будет готов бассейн, организовали рыбалку в небольшом пруду за казармами и наловили живых рыбок.
Не помню, делали солдаты Любенецкого что-нибудь в столовой, или нет, но, когда было назначено торжественное открытие столовой после ремонта, его солдаты принесли в ведре несколько живых рыбок. Рыбки были выпущены в воду и, я точно помню, до моего отъезда из полка, еще четыре месяца плавали и радовали глаз каждого, кто приходил в столовую.
Наверное, у кого-нибудь остались фотографии. А то, что они были, я знаю. Жаль, что у меня их нет.
В назначенный день, на обед в столовую пришли все, кто работал по благоустройству. Все увольняемые были в парадной форме. И их внешний вид вполне соответствовал тому, что они сделали.
Сквозь вымытые окна и струящуюся с потолка до пола нейлоновую тюль в зал попадали лучи солнечного света. Под этими лучами на большой стене шикарно смотрелась репродукция с картины известного французского художника «Подсолнухи». На другой стене была еще одна репродукция русского художника. Идеально побеленный потолок и чисто вымытый пол дополняли блеска и света. На колоннах, поддерживавших потолок, висели кашпо с цветами. Их было так много, что колонны стали похожи на цветочные клумбы. Блестели сталью поручни ограждения, стойки для размещения закусок, компота и другой еды. Горкой стояли новенькие подносы. И посуду поставили новую, тут она была более уместна, чем при посещении Главкома. А шикарный запах борща и котлет ещё более подчеркивал торжественность момента.
Но венцом всего был бассейн. Конечно, пришлось «украсть» три квадратных метра площади зала, но это того стоило. На одной стороне огороженного стенкой высотой в полметра овала размещалась небольшая горка, с которой по камням стекала вода. А в бассейне плавали живые рыбки, те, что принесли ребята Любенецкого. Рыбок запустили за час до обеда, так, что до этого их никто не видел. Увольняемые не принимали участия в уборке зала. Этим после завтрака занялся усиленный наряд. А увольняемые в это время мылись в специально подготовленной для них бане. Поэтому они с интересом ходили между столами по залу и оглядывали свое «творение».
Наконец я предложил им сесть за специальный стол. Обед им подали, как в ресторане одетые в белые кителя и колпаки солдаты из наряда.
Столовая заполнилась солдатами первого и второго дивизионов, пришедшими на обед. Они с удивлением оглядывали зал, уделяя особое внимание бассейну.
Я принес документы на увольнение. Было сказано много хороших слов в адрес тех, кто создал это великолепие. Их благодарили и солдаты, и офицеры.
Все присутствующие офицеры тоже пообедали в солдатской столовой. А после обеда увольняемые сели в автобус, который стоял у столовой и поехали в Тагил, на вокзал.
Неоднократно, заступая дежурным по академии, я ходил в солдатскую столовую. Нет, сравнивать было нечего. Моя столовая была лучше. Такой она и осталась в моей памяти.