Логическая физика и метафизика любви
ЛОГИЧЕСКАЯ ФИЗИКА И МЕТАФИЗИКА ЛЮБВИ*
100 лет со дня рождения выдающегося философа-логика Александра Александровича Зиновьева (1922-2006)
140 лет со дня рождения выдающегося религиозного философа, историка-медиевиста Льва Платоновича Карсавина (1882-1952)
…Ну что с того, что я там был,
В том грозном быть или не быть.
Уже меня не излечить
От той зимы, от тех снегов.
И с той землёй и с той зимой
Уже меня не разлучить.
Юрий ЛЕВИТАНСКИЙ (1922-1996)
Сегодня в России насчитывается много известных и забытых гениев не совсем уютных мест, которые ценою жизни выиграли свою собственную историческую битву и стали знаковыми именами своей эпохи. На перекрёстке горнего и дольнего, на пересечении вертикали духа и горизонтали живой материи (плоти), на линиях пересечения бытия художника-инвентора и философа с местом его жизни и творчества возникает неведомая прежде новая реальность, уловить даже экзотерические флюиды которой не каждому дано.
Здесь мы имеем дело с пятью ипостасями русского человека как гения многих мест в их отношении к смыслу жизни. Из них, кроме телесных (плотских), физиологических и материально-потребительских ценностей, необходимо особо выделить две особо важных жизненных «ценности в ощущениях-переживаниях» — Радость Познания мира и самого себя, Радость Творчества и Созидания, ибо жизнь мыслящего человека, связанная с жизнью логического интеллекта и жизнью творческого начала, никогда не утрачивает смысла.
К таким уникальным русским гениям места с полным правом можно отнести выдающегося русского мыслителя, философа, социолог и писателя Александра Зиновьева и выдающегося религиозного философа, историка-медиевиста и поэта Льва Карсавина. В этом 2022 году мы отмечаем 100-летие со дня рождения одного и 140-летие со дня рождения другого.
Александр Зиновьев (1922-2006), автор «Зияющих высот» и «Евангелия от Ивана», «Логической физики» и «Логического интеллекта», стал гением древней Чухломы и Костромского края, Мюнхена и Берлина.
Лев Карсавин (1882-1952), автор «Поэмы о смерти» (1932), трактата о метафизике любви — «Noctes Pertropolitanae» (1922) и книги «Философия истории» (1923) стал гением трех городов —Петербурга, Берлина, Каунаса и Центральной больницы инвалидного лагеря в Абези Коми АССР.
Воистину, жизнь и философия двух русских мыслителей Зиновьева и Карсавина есть «действительное двуединство произведения и конкретной биографии автора», его духовной, интеллектуально-творческой жизни, с одной стороны, и его реальной судьбы — с другой.
Александр Зиновьев и Лев Карсавин — два таких разных мыслителя и философа и два одинаково трагических русских гения на краю студёной евразийской ойкумены. Оба были изначально ранены «токсичной» Истиной и до конца жизни оставались её жертвенными носителями. Первый философ был честным свидетелем позорного краха советской «империи зла и страха» и третьей русской Смуты «лихих» 90-х и «нулевых годов». Второй стал честным свидетелем Смутного времени 1917-22 гг., жалкого и унизительного краха самодержавия и величавого триумфа сталинизма. Эти, два вполне состоявшихся настоящих «отщепенца» и два эмигранта поневоле, и по принуждению, стали в итоге нашей национальной гордостью, а их труды ума и сердца — нашим бесценным национальным достоянием.
Философ Александр Зиновьев за резкую критику абсурдной и парадоксальной советской действительности был в 1978 году выслан из СССР и лишен гражданства, жил в Мюнхене, а в 1999 вернулся в Россию, в Москву, где и умер от опухоли головного мозга в кругу родных и близких, единомышленников и учеников.
Философ Лев Карсавин как «архивредный и враждебный, буржуазный элемент» был в 1922 году арестован чекистами, а затем (по указанию Ленина) выслан из России на «пароходе философов». Одно время он жил в Берлине (преподавал в Русской религиозно-философской академии), потом жил в буржуазной Литве и преподавал на кафедре всеобщей истории Каунасского университета. Там, в 1949 году, он был (по старой памяти) арестован чекистами и отправлен в ГУЛАГ, где через три года и умер от туберкулёза в лагере для зеков-инвалидов в Абези у Полярного круга. Сохранились лишь отрывки его философских работ и несколько замечательных сонетов, написанных им в инвалидном лагере, в изоляторе для туберкулёзных больных, в лечебнице-трупарне лагерного типа.
Эти два философа, сумели целиком вместить в себя, полностью заполнить (и даже переполнить!) собой весь лютый XX век-людоед. Они оба оказались из тех людей, которых не смог согнуть и подмять под себя один из самых могущественных авторитарно-тоталитарных режимов. Для обоих философов их внутренняя эмиграция и жизнь за рубежом стали одновременно личной драмой, академией человечности, школой мудрого смирения и непрерывного переосмысления прошлого и настоящего, быстротекущего, мимолётного и необъяснимого.
Каждый жил, как ему следовало жить, как подсказывало сердце и чутье, законы метафизики любви, заветы предков, логическая физика и логический интеллект. О чём думалось им, о чём мечталось, о том они и писали в своих научных и теологических трактатах, социологических романах и философских стихах. Что они любили, то и не боялись они любить. Что категорически не принмала их душа и ум, то и не боялись они открыто осуждать и презирать. Их философия жизни не уродовала человека, а наоборот духовно и интеллектуально обогащала его внутренний мир на трудном пути к совершенству и восхождения к доблести — пайдейе.
Лев Карсавин, как и узник советского трудового лагеря «Белбалтлага», автор «Истории античной эстетики» философ Алексей Лосев (1893-1988), считал, что «наука без искусства и любви — уродство, а искусство же и любовь без науки — порывание без осознанной цели, утомительный бег на месте».
Одной из главных тем Зиновьева и Карсавина всегда была тема становления и развития Личности во всей своей полноте и во всех своих самоосуществлениях. Оба философа представляли жизнь личности (при всём её несовершенстве) как движение её самотождественности в прерывном (периодическом) самораскрытии при всем разнообразии и множественности своих проявлений. Карсавин рассматривал самораскрытие жизни личности через цепь бесконечных умираний и воскресений (возрождений) до полной полноты и осуществлённости Абсолютной личности.
Зиновьев рассматривал жизнь личности в каждой её реализации самораскрытия по мере восхождения от абстрактного, умозрительного и метафизического мира к миру реальному и социальному. Зиновьев рассматривал жизнь личности как жизнь личности индивидуальной и социальной, самосознание которой включено в самосознание каждого из индивидуальных членов социума.
Оба философа понимали познание как самопознание в духе современного интуитивизма и нестандартной логики. Только у Карсавина процесс познания осмысливается восхождением в самопознание Абсолютной личности (Бога), а у Зиновьева акт познания предмета понимается как становление предмета фактом сознания, предметом в действительности его бытия. Итак, познавая мир, я становлюсь им, как и при этом мир становится мною.
Мысль утешительная, но несколько нескромная. И как при этом быть с мудрым изречением Омара Хайяма: «Исчезну я — а миру хоть бы что!» А никак. Мироздание от смерти одной личности, даже самой выдающейся, по закону бесконечных чисел, ничего не теряет, теряет только социум, семья, анклав, партия, общественное движение. Человек в самосознании и своих действиях выступает от лица актуальных в нем социальных личностей, отождествляя своим социальным «Я» социальные интересы семьи и общества, становясь при этом социальной личностью своего народа. Весь «глобальный человейник» (каждый народ, любое общество) — суть социальные личности, осознающие себя в индивидуальной личности каждого своего представителя.
Логик, философ и социолог Александр Зиновьев, как и логик, философ и психолог, основатель интуитивизма и персонализма Николай Лосский (1870-1965), принимал мыслящую личность как нечто данное и ценное в этом мире (ибо вся мировая практика определена ею), что именно ей надо служить, для неё заниматься наукой и искусством. Александр Зиновьев в своём научном творчестве, как и братья Вавиловы, — учёный-генетик Николай Иванович (1887-1943), физик и основатель научной школы физической оптики Сергей Иванович (1891-1951), шёл от Личности к миру (человейнику), в искусстве же, наоборот, от мира (от человейника) к Личности, ибо «человек — это мера всему», «человек — это свято» (Пико делла Мирандола).
Александра Зиновьева огорчало вопиющее несовершенство человеческого общества (человейника), возмутительно низкий КПД правящих режимов (демократических и тоталитарных), их историческая, политическая, социально-экономическая нерентабельность. Именно от уровня рентабельности системы управления зависит долголетие правящего режима и государства. Стагнация и психическая анестезия социума — неминуемый распад империи.
Учением Льва Карсавина стало его учение об Абсолютной Личности в свете метафизи любви. Лев Карсавин стал первым идеологом любви в аспекте объединившейся со стихийной первобытной мощью личности — в аспекте мучительства, насилия, садизма, безграничного властвования (властолюбия), мегаломании, без чего больной душе никак любить нельзя. Такая «деформированная» пещерными страстями любовь, (в духе Федора Карамазова и Прохора Громова), — это могучая стихия, властно охватывающая всё существо человека, приносящая с собой безумие, влекущая на преступление и гибель.
Его метафизика любви и философия всеединства возникли на мучительном пристрастном осмыслении и глубоком религиозно-антропологическом анализе второй русской Смуты 1917-22 гг., с её пещерной физиологией и высшей нервной деятельностью, «революционной и пролетарской нравственностью», Институтом красной профессуры, Психоневрологическим институтом, Институтом по изучению мозга и психической деятельности (1918).
В краю, где непременно гибнет свободомыслящий Человек, все течёт, всё меняется и остаётся таким, как было здесь сто и двести лет назад — острог острогом, карцер карцером, снежинка снежинкой, тундра тундрой. Нельзя в одну реку войти дважды, но зато вполне возможно быть арестованным дважды (по выходу из лагеря) и продолжать отбывать срок за прежнее, то же самое инакомыслие, трактуемое как государственное преступление. Нельзя войти в одну реку дважды, зато вполне возможно состариться и сдохнуть на её болотном берегу недалеко от шахт Инты. Карсавин считал, что не бывает философии без метафизики, а если же кто-нибудь думает, что философствуя, обходится без метафизики, то это и есть его метафизика. (Анатолий Ванеев)
В условиях ГУЛАГА Карсавин не переставал смотреть на мир пристально и сосредоточенно, и одновременно умел мысленно проходить через это смрадное и косное окружающее насквозь, как через тюремную стену, за пределы видимого. Мир великого советского Заточения для Карсавина являлся как бы нездешним, но и не призрачным, не иллюзорным. — мир во всем оставался для него самим собой (неизменной русской каторгой и тюрьмой).
Мир в белой ночи бытия ничего не теряет, но и ничего не приобретает, он только подвергается новому осмыслению в быстром беге времени. Законы человека иногда создаются им вопреки законам природы и дарованной нам абсолютной Истины. Мы обладаем знанием последним и законченным, но мы весьма несовершенны в самом обладании. А посему не всегда сбываются все наши футурологические прогнозы и весьма редко проявляются в наше время факты предвидения и ясновидения, а все наши рассуждения о будущем носят явно гадательный характер по принципу: «Когда умрём, тогда узнаем!»
При этом возникает множество вопросов, касающихся любви небесной и любви земной, на которые нет до сих пор внятного ответа. Чем сложнее теоремы, смелей гипотезы и полнее сведения, тем безутешней наши выводы — Создатель и его создания (люди) не могут действовать и взаимодействовать по любви — увы, никто этого не может, ибо это бессмысленно. В этом заключается глубокая печаль и мудрый пессимизм Эклессиаста, Гермеса Трисмегиста, Заратустры, Артура Шопенгауэра и Фридриха Ницше…
Люди, в своих желаниях и стремлениях, совершенно отличны от Бога, увы, они не Его подобие, а всего лишь Его изделия, способные самовоспроизводиться. «Меня Ты берёшь как изделье и прячешь как перстень в футляр» (Борис Пастернак). Эти строки поэта могут стать эпиграфом к любому научному труду по историософии, теософии и теодицее. Именно так — кого в хрустальный гроб, а кого — в мусорный контейнер. Никто из смертных до сих пор не может обнаружить, чего же хочет Бог, зато с давних пор известно, чего хочет надменный человек, отделяющий любовь и всякую человечность от собственной похоти — власти, величия, всемогущества и бессмертия. Любой тщеславный властолюбец сначала стремится стать «земным божеством» и верховным жрецом, («угодным и полезным богу Атону»), чтобы потом самому стать Богом, держащим в руках знак жизни «анх», символ того, что именно Он, и есть Бог-Солнце в образе человека, который присутствует во всей природе, в каждом предмете и живом существе. Манию величия можно с полным правом считать одним из самых первых, (после мании преследования) психических расстройств пещерного антропофага. Всё это безумие началось в историческое время, в эпоху правления Аменхотепа IV (ок.1419 до н.э.), а завершилось — вчера, в XX веке, после смерти генсека Иосифа Сталина. В условиях тотального насилия и страха трудно оставаться милосердным и человечным. Ещё труднее развивать философию любви условиях лагеря для зеков-инвалидов, обречённых на смерть за колючей проволокой. Здесь, «бесполезно плакать и молиться», сказал русский поэт эпохи высшего развития альтруизма в России второй половины XIX века.
Бесполезно обсуждать, добром или злом является «неотвратимая любовь», когда и в какой мере она непостижимым образом благотворна, а когда — трагична и разрушительна. Бесполезно обсуждать, метафизику любви, природу русского отчизнолюбия и советского патриотизма, жизненные и семейные ценности вне рамок духовных ценностей и высших целей, ибо ничто не имеет никакого значения, кроме состояния души: устремляется ли человек к совершенству, на личную встречу с Богом, или назад, в «золотые сны» пещерно-норного сознания своих забытых предков.
Именно в этих поисках ответов на мучительные вопросы и заключался труд души Карсавина, отраженный им в Сонетах (написанных в тюремной камере), в Терцинах и Комментариях к своим стихам (написанных в палате лагерной больницы).
В своей метафизике любви и философии всеединства Лев Карсавин утверждает любовь как всевластную и неумолимо влекущую стихию и одновременно как единственную возможность ПОЗНАНИЯ и как мучительный процесс восстановления первозданного (изначального) единства человеческой личности.
Александр Зиновьев стал первым отечественным философом, воплотившим глобальное русское ПОНИМАНИЕ мира в идеи и концепции, необходимые для самоопределения русской нации и спасения российской цивилизации от гибели с помощью коллективного логического интеллекта и фактора прагматичного понимания происходящих социальных процессов.
Все главные труды, логические и социологические работы, публицистика и художественная литература Александра Зиновьева в основном посвящены ФАКТОРУ ПОНИМАНИЯ природы человека как социального и управляемого животного и самого «человейника» как общества в пределах его разумного и гармоничного развития. К ним относятся научные труды по многозначной, комплексной и нестандартной логике, логике науки, логической физике и логическому интеллекту. Это и социологические работы, касающиеся социальной антропологии и футурологии («Коммунизм как реальность», «Кризис коммунизма», «Желтый дом», «Горбачевизм», «Катастройка» «Смута», «Гибель утопии», «Гомо советикус», «На пути к сверхобществу», «Фактор понимания»). Без логической физики нельзя мыслить и строить гипотезы. Без неё нам не постичь основы квантовой механики, не понять физику кванта, принцип его неопределённости, не установить своё место и ту чёткую границу между бесконечно малым миром и бесконечно большим и необъятным.
Без комплексной и многозначной логики затруднительно рассматривать проблемы субъективного фактора в истории, соотношения биологического и социального, соотношения личности и государства. Стагнация и психическая анестезия социума — неминуемый распад империи.
По мысли Александра Зиновьева, владение логикой абсолютно необходимо для понимания происходящих в мире процессов в настоящем, прошлом и будущем. «Не должно быть проблем, не разрешимых по вине логики», — утверждает автор и строит свою, новую логику, производит логическую обработку языка, логическое определение понятий. Культура — это мощная тысячелетняя «грибница» универсального, комплексного, логического интеллекта, возникшая в результате длительной мутации человеческого сознания. Мозг человека — мозг древних рыб селахий, мозг животного. А посему, все социально-психологические фантазии и грёзы человека о «потерянном и нездешнем» рае до сих пор ограничиваются чисто животными ощущениями наслаждения и блаженства.
Великий скептик и мудрый пессимист, наделённый логическим интеллектом и стальной логикой, пытливым, острым умом и глубоким анализом, Зиновьев, как и Эразм Роттердамский, Джонатан Свифт и Салтыков-Щедрин, стал выдающимся русским критиком и сатириком своего времени на стыке двух веков и двух тысячелетий. Образ жизни советского (русского) народа, его особая (советская) культура, «новый» быт и нравы стали для писателя-философа и логика предметом глубокого научного исследования и осмысления.
Зиновьев в нашей памяти остался человеком весьма нестандартных выводов, умозаключений и решений. Зиновьев один из тех русских гениев, кто вслед за классиками дворянской литературы создал историко-социологический портрет русского человека на рандеву со своею совестью в непрерывном активном действии на путях к правде и справедливости (см. «Русская судьба, исповедь отщепенца», М.2000)
Зиновьев не считал себя духовным наставником, учителем нравственности и пророком, его вполне устраивала преподавательская и просветительская деятельность. У него была своя жизненная позиция и своя философия жизни, в основе которой лежали разумный пессимизм Екклесиаста Проповедника и мудрость библейского царя Соломона: «Главное — мудрость: приобретай мудрость и всем имением твоим приобретай РАЗУМ» (Прит. 4,7) В самом деле, именно по мере разума ценят и уважают человека. Язык мудрых людей — врачует и указывает ближнему своему путь. Воистину, премудрость провозглашает свои предостережения, но посмевается над отвергающими их глупцами. На пути правды — жизнь, и на стезе её нет смерти. (Прит. 12,18-28)
Материалист и «верующий безбожник» по жизни Александр Зиновьев имел своё понятие об условном бессмертии смертного человека, и видел его победу над смертью в непрерывном движении вперёд и ввысь в свете Легенды о совершенном Человеке.
Всё в этом мире разрушается извне и изнутри. Под прессом пыток и насилия распадается и сама личность, но ничто не умирает, а если умрёт, то сразу переходит в иное состояние, ибо жизнь — это борьба за бессмертие, в смысле которого жизнь одолевает смерть. Он, как и Лев Карсавин, стал свидетелем «сумерек богов» в багровых заревах очередного передела мира. Зиновьев был одним из главных свидетелей дегуманизации европейской культуры, стремительной дебилизации постсоветского общества и острого дефицита человечности в РФ.
Александр Зиновьев называл себя «сыном-отщепенцем своего века», который на реальность планируемой истории старался всегда смотреть со стороны, из ближайшего будущего. Считал, что благодатное время, когда каждый думающий человек может по своему желанию в любой момент «эмигрировать на уровень высочайшей культуры, высочайшей мысли, высочайшей морали», наступит не скоро.
Мировоззрение Зиновьева отличали трагизм и пессимизм. Все свои открытия в логике, социологии и в литературе он сделал сам самостоятельно в процессе непрерывной личной борьбы за своё место с жестоким и бесчеловечным обществом под нашим скудным на тепло северным солнцем. Вся жизнь, вся научная и просветительская деятельность Александра Зиновьева — это непрерывный бунт критичного ума и тревожной совести против всего косного и лживого, несправедливого и подлого, что существовало и существует в этом безумном-безумном мире. Ярый противник абсолютной власти, всякого насилия, лжи и обмана, Зиновьев всю жизнь занимал активную гражданскую позицию, подвергнув в своих работах острой критике сначала советский строй (хрущевизм и горбачевизм), затем — российский (ельцинизм) и демократизм Большого Запада, и в конце жизни — процессы глобализации и торжество монетизации в стране и в мире. Плодом этой глубокой аналитической критики стала очередная metanoia (умопремена), переосмысление непосредственного содержания жизни, означающее преодоление релятивизации абсолюта, мыслительный процесс за пределами природных понятий ума, длиной в один шаг, за которым — вся жизнь ученого. Александр Зиновьев был обеспокоен дегуманизацией европейской культуры, победным шествием массовой культуры, острым дефицитом человечности и эмпатии в мире и в самой России.
В своих главных работах «Глобальный человейник» и «На пути к сверхобществу», он сделал вывод, что социальному миру неизбежно присуще зло, и что этот мир, где все воюют против всех, в сущности, и является злом, с его слепой силой и бессилием.
Именно этот глубоко пессимистичный вывод выдающегося логика и социолога Зиновьева как бы опровергает метафизику любви Льва Карсавина, который был твёрдо убеждён, что нет, и не может быть зла, воплощённого в личное бытие. Да, есть злые люди, есть общественные силы, причиняющие зло, есть наше и мира природное несовершенство, есть животные начала в человеке, но в абсолютном смысле, зло есть ничто, а человек, уподобивший себя Пантократору— всего лишь сумма, равная Нулю.
В отличие от Зиновьева, мистика Карсавина никогда не волновала проблема несовершенства социума, «глобального человейника», в конце концов, обустройством своей жизни и своей России, должны заниматься сами люди, а не боги. Главным для него было: почему Бог Вседержитель пустил свою несовершенную (не-до-сотворённую?) тварь на свою ступень божественного Совершенства? В порядке своей бесконечной Любви и Милости к заблудшим существам, или в порядке плановой их переделки и перековки, в сторону их очеловечивния?
Очеловечивание человека в историческое и (постсоветское) время — процесс долгий, мучительный и прерывистый, сопровождаемый взлетами в горние высоты духа и падениями в грубую материю, в животное одичание, в коллективное безумие, психопатологию и бешенство. Чем безумнее идея, тем гуще и длиннее от неё бывает тень, и плотней становятся сумерки сознания в токсичных миазмах мании величия. Чем лживее идеология и бесстыдней пропаганда, тем хуже становятся люди.
Оба философа верили в могучий Дух и Разум Человека. Карсавин верил в Абсолютную Личность, в её способность к самопознанию и самосовершенству. Карсавин утверждал, что наше несовершенство определяет несовершенство нашего бытия, а посему причина зла есть сам мир, который в своей свободе реализует себя несовершенно. И нельзя в Боге видеть горшечника, а в его созданиях видеть только одни глиняные косопузые горшки, лишённые мук творчества и созидания. Бог в Себе Самом милостиво терпит наше пещерное несовершенство и непостижимым образом обращает его в средство усовершенствования. Необходимо, чтобы человек в своей судьбе познал свободу, и тогда явной станет связь между верой и познанием, между религией и наукой. Если вера без дел мертва, то вопрос ещё, насколько вера может быть жива без мысли.
Зиновьев так же, как и Карсавин, верил, что наше несовершенство непреодолимо, что оно, как и зло, есть неумолимый факт нашего бытия, что любая идеология (религия), не подвергающая себя самоосмыслению и переосмыслению, мертвеет, обрастая пропагандистскими стереотипами, ложными интерпретациями, мифами и легендами. При такой мертвящей идеологии, считал философ-логик А.А.Зиновьев, страдает морально-нравственное и психическое здоровье народа, «у нас (в СССР — А.А.) нормой являются самые отвратительные качества человеческой натуры...и прикрыта вся эта мерзость самой грандиозной и самой лживой идеологией».
В своих социологических романах, в литературной критике и графических карикатурах сатирик и поэт Александр Зиновьев был беспощаден и безжалостен к советской правящей элите — никто из вождей Советского Союза, по его мнению, в итоге не заслужил похвал и благодарности со стороны многострадального русского народа. Даже товарищ Сталин. Об этом красноречиво свидетельствует его стихотворение «Тост за русский народ». Зиновьев имел мужество во всеуслышание открыто заявлять о «земных божествах» как о полных ничтожествах и невеждах, как о существах ущербных, общественно опасных и психически не совсем здоровых. Зиновьев, как и Красавин, для советских вождей и вообще для монстров власти всегда мыслил опасно и дерзко — в СССР, на Большом Западе и в РФ. Они никогда не приспосабливали своё свободомыслие к вопросам личной безопасности и своего благополучия
Карсавин видел спасение народа во всеединстве и самосовершенстве, его учение об абсолютной Личности, по сути, отрицало в вождях ВОСР (Октябрьского переворота) что-то благородное, благотворное и человеческое.
Для религиозного философа и романтика-медиевиста Карсавина они были людьми, «которые не совсем люди», — мрачные черные тени бесов на кровавом фоне багрового безумия из альбома «пунцовой менады» художницы Елизаветы Кругликовой (1865-1941).
Для выдающегося логика ХХ века, мыслителя мирового масштаба, суперлиберала и большевика-романтика Зиновьева советские вожди являлись ничтожными наследниками того грозного и сурового имперского Величия, которое требует от правителя определённой образованности, интеллекта и нового созидательного вдохновения. В преемниках Сталина он видел примитивных политических животных, вырожденцев коммунистической системы, не способных трезво мыслить и полноценно, полнокровно жить. В Хрущеве он видел жирного Хряка, в Брежневе — Заибана, в Горбачеве и Ельцине — нарциссов и геростратов, компрадоров и ренегатов.
Спасение страны и спасение её народа Зиновьев видел в образовании и просвещении, в способности мыслить, в развитии логического интеллекта как совокупности разного рода способностей, которые определяют мощь разума и рассудка того или иного человека. Зиновьев верил в возможность конвергенции социализма и либерализма, ибо без этого мудрого «идеологического Кентавра» у человечества, оказавшегося на краю пропасти, иного варианта спасения уже нет.
Необходим философский реализм и логический интеллект, нужна идеология партии будущего, и нужен универсальный общий язык в диалогах веры и науки, бедности и богатства, силы и справедливости, плановости и рынка, войны и мира. Для выхода из тупика новейшей истории, из токсичной атмосферы тотальной социальной реакции необходимо кардинальное освобождение от дремучих идеологий, в том числе и от изуверской, большевистской.
Чтобы прекратить массовое помутнение умов, остановить мракобесие и процесс дебилизации страны, нам как воздух необходима особая специфическая функция идеологии – формирование сознания людей и воздействие на их поведение путём воздействия на их сознание для чёткого понимания ими явлений окружающей их среды, считает Александр Зиновьев.
В книге «На пути к сверхобществу» (2000 г.) А.А.Зиновьев изложил основы собственной теории коммунизма и западнизма, перехода человечества в стадию сверхобщества, глобализации. Многие прогнозы Александра Зиновьева сбылись при его жизни, некоторые сбываются сегодня, но в иных, более причудливых и абсурдных вариациях.
Такие книги А.А. Зиновьева, как «Зияющие высоты», «Коммунизм как реальность», «Гибель империи зла», «Гомо советикус», «Глобальный человейник», «На пути к сверхобществу» отражают широкий спектр исторических, политических, морально-нравственных, социологических, этических и эстетических вопросов. Среди них мы находим и вопросы о природе власти и массовой психологии, культе личности и политической шизофрении в эпоху глобализации.
Из главных книг Зиновьева мы узнаём об ужасах массового сознания и массовых затмениях ума, о синдроме толпы и о генезисе вождизма. В них дан и генезис монстров власти – удивительное превращение байстрюка-бастарда, бедняка и неудачника, в видное политическое животное, во всемогущего психоэнергетического и экономического вампира, в эзотерического Бафомета новой формации.
На обломках советской империи возникло множество могущественных олигархов, стремящихся любым путём овладеть всеми богатствами мира, стать богаче Крёза и Мидаса, пережить век Муфасаила и стать бессмертными homo overclocked, Архитекторами Мiропорядка, Верховными Настоятелями Храма людей всего мира (Templi omnium hominum pacis abbas — лат.)
Особое впечатление на читателя производит эта убийственная, в изложении философа и логика, бесовская алхимическая трансформация косного презренного праха в «земное божество», в которой, увы, и заключается самое высшее и необъяснимое из всего возможного и невозможного в этом мире
Научные труды и социальная публицистика Александра Зиновьева стали интеллектуальным кодом нашей Новейшей истории, легли в основу творчества многих современных писателей-футурологов, нашли своё фантасмагорическое продолжение в культовых, мистических романах-антиутопиях Виктора Пелевина.
На будущее России и русского народа Александр Александрович смотрел весьма мрачно. Он считал, что Россия будет развалена совместными усилиями изнутри и извне. На Путина он смотрел с надеждой, ибо в нулевые годы, по его мнению, Путин проводил внутреннюю и внешнюю политику трезво и взвешенно, как и подобает настоящему и мудрому руководителю страны. Что будет с Путиным и страной – покажет время, историческая судьба Путина в его руках и в голове. Все зависит от физического и психического здоровья единовластного правителя страны, считал философ.
Зиновьева тревожила тотальная дебилизация молодых поколений, массовый социальный паралич и вырождение постсоветских граждан в ходе вялотекущего Извода русского народа, начатое большевиками-интернационалистами сто лет назад.
Без крепкой и здоровой нации невозможно возрождение России. Без всеединства и коллективной воли нации немыслимо и обустройство нашей страны ни по реформам царского премьер-министра Столыпина, ни по проекту Нобелевского лауреата писателя Солженицына. Без крепкой и свободной, благополучной и просвещённой, образованной нации России никогда не одолеть Большой Запад и тем более Большой Восток.
Родившись в России, и реализовав себя и свои открытия в логике, социологии, философии и социальной сатире на Западе, он так и не стал сторонником «западнизма» и его основных ценностей. Запад для него – это цивилизация человеческого комфорта и удобств — лифта, электрического света, стиральной и посудомоечной машины, мобильного телефона для слепых и компьютера для слепоглухих, а Россия кладовая мира и полигон для испытаний возможностей человеческого духа и психики. Запад, по мнению пророка и мыслителя Зиновьева, — это не ЕС и не география, а явление и направление истории, уклад жизни и система отношений, которые следует постоянно изучать, чтобы взяв для своего развития самое лучшее, плавно влиться в этот могучий многовековой, межконтинентальный процесс развития. Запад, по Зиновьеву, не враг России, но и не друг, а вполне состоявшийся и развитый сосед, со своей исторической и сложившейся специфической политической репутацией.
Судьба страны и судьба самого русского народа как этноса представлялась Зиновьеву незавидной, он считал, что русские исчезнут по вине самих российских правителей во второй половине XXI века. Он считал, что в эпоху глобализации правителям России нечего предложить миру и своему народу ничего нового, относящегося к цивилизованному переустройству мира. У них, по мнению Зиновьева, до сих пор нет, и не предвидится в скором времени, своей идеологии и национальной идеи. Он считал, как нельзя построить коммунизм во всём мире, так и нельзя сделать мир по-настоящему демократическим. Глобализм, как и коммунистический централизм (тоталитаризм) не решат всех проблем человечества. Сегодня авторитарные и тоталитарные режимы, с их агрессивной идеологией и насилием, не отвечают требованиям нового времени. «Проблема заключается не в том, как построить земной рай, а в том, как жить в этом раю», — отмечал философ и логик Зиновьев. И не потому ли, в связи с этим, он создал своё учение о сверхобществе, которое использует непрямое принуждение (щадящее — А.А.) чтобы заставить человека выполнять свою волю? Его видение современного российского, советско-буржуазного бытия и общей геополитической ситуации было безрадостным, почти апокалиптическим. Он критиковал все правящие авторитарные и демократические режимы, потому что видел за ними только букву и риторику, но не высокий созидательный дух, дух возрождения и преображения.
Весьма мрачным представлялось Зиновьеву и будущее РФ с её богатыми и почти неисчерпаемыми природными ресурсами, которые, по его мнению, никогда по-настоящему не принадлежали русскому народу и никогда за всю его историю не способствовали его процветанию и благополучию. За счёт природных богатств и неприхотливого людского резерва крепло только могущество и сила российских самовластительных злодеев, презиравших с высоты трона свой народ и всё человечество. (А.С.Пушкин). Зиновьев считал, что Москве Лужкова, как большой бензоколонке, никогда не стать третьим Римом («а четвёртым не бывати»), что владельцам Большой Нефтелавки и волшебной лампы Муфасаила никогда не стать бессмертными властелинами мира и «сотрясателями вселенной». Русский народ никогда не владел своей землёй по-настоящему и никогда по-настоящему не жил. Вся история русского народа — это непрерывные изнурительные войны и бесконечная борьба с голодом при извечном дефиците в стране качественных продуктов питания. Выползшие из советской шинели и пришедшие к власти «новые русские» не оставляли никому из постсоветских граждан никаких надежд. «России никогда не быть процветающей страной», — сказал в начале 90-х годов премьер РФ Егор Гайдар, и тем самым связал судьбу России с топливно-энергетическим комплексом, с судьбой большой керосиновой лавки эпохи керогазов и примусов, коммунхоза и военного коммунизма.
Уже тогда, в начале нулевых годов, Александр Зиновьев с горечью отмечал: «Россия как могучая энергетическая держава — это идеологический миф российской бесперспективности. Само сужение экономического прогресса до «трубы» есть показатель исторической обречённости». Угнетал великого мыслителя низкий образовательный и интеллектуальный уровень молодежи, выросшей среди цветов зла криминально-сексуальной революции Смуты 90-х и начала «нулевых годов». Его удручал тотальный гедонизм, пофигизм и молодежный зооморализм, нежелание познавать, знать, анализировать, думать и мыслить: «Надо же! Даже растения могут думать, а эти молодые «потребители» думать не могут и думать не хотят!».
Уже прошло 12 лет, как с нами нет Александра Александровича, и с тех пор образовалась вокруг нас зияющая пустота, с её неудобным прошлым и постыдным настоящим, которую сегодня нечем заменить. Александр Зиновьев и Лев Карсавин беззаветно, жертвенно, искренне и честно служили Истине, направляя на ее постижение всего себя целиком, постигали её всем своим разумом и всей своей волей. Без таких светлых гениев гибельных мест, как они, и без прочих мучеников и страдальцев по всей России просиявших, русский народ как бы неполный, не вполне самодостаточный. Без своих гениев и страдальцев русский народ не так велик и могуч, каким его сегодня считают некоторые наши патриоты-евразийцы. Выдающиеся русские мыслители, философы и писатели, мужественные люди с тревожной совестью и великие граждане России — такими Зиновьев и Карсавин останутся в нашей благодарной памяти.
АВТОРСКИЕ ПРИМЕЧАНИЯ
• Данная статья является логическим дополнением и послесловием к моей статье «О научном и духовном наследии А.А.Зиновьева» // Сборник «Зиновьев. Люблю или ненавижу». Авторы-составители О.М. Зиновьева, В.А.Лепёхин, О.Г.Назаров. — М.: Канон, 2016, СС. 7-16.
• Краткий вариант данной статьи был отправлен мною 02.02.2022 на долгое хранение в Биографический институт Александра Зиновьев — zinoviev.institute@gmail.com — и лично вдове великого мыслителя - Ольге Мироновне Зиновьевой.
15.02.2022, Сретенье