Он вышел в главный холл гостиницы. Оглядел его. Слабое дежурное освещение создавало полумрак, насыщенный густыми тенями, и только стойка администратора выделялась ярким световым пятном. К ней он и пошёл.
Выполнив формальности, связанные с отъездом, он ещё раз бегло оглядел зал. Часы на стене подсказывали, что до отправления автобуса оставалось ещё немного времени. Мерзнуть на улице в предутренней сырости не хотелось. Взгляд упал на диван рядом с пальмами, росшими в больших кадках в углу зала. К нему он и направился, чтобы в уютной обстановке скоротать время.
Удобно расположившись на диване, попытался сосредоточиться на мыслях о проведённых переговорах, но очень скоро понял, что ему что-то мешает. Это был звук. Непонятный бегающий звук теребил сознание, уводя мысли в сторону. Внимательно оглядевшись, понял — звук исходил от фонтана за пальмами. Подсветка была выключена, и фонтан сейчас словно прятался за растениями. Сейчас он существовал только в звуках, в тех самых переливах, которые мешали ему.
Журчание бегущей воды вызвало в сознание картины детства — день, когда он впервые увидел настоящий ручей. Не ручейки талой воды, бегущие вдоль тротуаров, а самый настоящий — лесной в естественных условиях полной свободы. Он видел ручей, который живёт всё время: и весной, и летом, и даже зимой.
В тот день отец впервые взял его с собой по грибы. Они уехали из дома вдвоём, без мамы. Это была их первая из немногих «мужских» прогулок.
Недолгий путь от автобусной остановки, и они вошли в березняк. Берёзы словно разбежались по склонам сопки. Лучи солнца, пробиваясь сквозь их кроны, переплетались, создавая причудливый световой узор на траве и в воздухе. Мелкие растения на земле, попавшие в их теплые руки, приободрялись, приосанивались, воображали из себя ни весть что. Ну, впрямь, как девчонки во дворе! Отдельные травинки тянулась вверх, словно показывая своим видом: «Вот она я — стройная и красивая». Кустики костяники сверкали рубиновыми «сережками», искрившимися в лучах солнца. В какой-то миг ему почудилось, что они специально принарядились для него, чтобы предстать во всей своей красе. Прозрачные ягоды казались невесомыми, словно сотканными из одного света. Только косточки внутри делали их реальными.
Всеобщее ощущение легкости превращало картину вокруг в нечто ненастоящее, сказочное, словно это был не обычный живой лес, а кусочек другого мира — мира, подобного декорациям в детском театре.
Всё вокруг радовалось жизни. Пёстрая пичужка, вспорхнув на ветку вблизи тропинки, поприветствовала его своим щебетаньем: «И не надо грустить! И не надо грустить!». Просвистела свою оптимистичную скороговорку и стремглав полетела дальше. Радость жизни лесного мира передавалась ему. (Даже сейчас он помнил то лёгкое, чудесное настроение).
Какое-то время они ходили по сопке, выискивая в траве красавцы-подосиновики, скромные подберёзовики и редко попадавшиеся коренастые белые, пока ни приблизились к низинке, покрытой густой высокой травой.
- Стой! Тише, тише, - отец поднял руку и остановился сам. – Слышишь?
- Птицы поют. Больше ничего не слышу, - отозвался он тогда. Ему уже надоело искать грибы, и он больше поглядывал по сторонам в поисках места, где можно было бы передохнуть с интересом.
- Слушай. Вот, сейчас. Ну? – отец протянул руку в сторону низинки. – Слышишь? Ручей журчит! Вот как старается привлечь наше внимание. Не будем его обижать. Пошли к нему в гости. Умоемся, отдохнём, перекусим заодно.
Через несколько шагов трава сменилась влажными камнями, среди которых, весело подпрыгивая, бежал ручей-шалун. Прозрачная вода, играя в лучах пробивавшегося в низинку солнца, искрилась множеством бликов. Казалось, солнце хотело посмотреть, чему так радуется ручей, хотело заглянуть в его небольшие глубины.
Ручей же радовался жизни. Радовался свободе, которую дала ему подземная река. Он делился своей радостью и с растениями, росшими по берегам.
- Смотри, какой маленький, а скольким жизнь даёт, скольких напоить пытается. Всем прохладу дать стремится. – Отец склонился над ручьем. – Давай и мы воспользуемся его предложением. Умоемся, попьём водички. Легче станет. Глядишь, назад быстрее доберёмся
Поставив корзины на большой валун, склонившийся над ручьём, словно и он хотел напиться, они спустились к ручью.
- Опусти ручки в воду. Ручей заберёт усталость. Он всем помогает. Не веришь? Попробуй.
Тогда он последовал совету отца. Последовал его примеру.
Они умылись. Немного посидели возле ручья. Послушали пение птиц под своеобразную музыку бегущей воды. Послушали весёлую болтовню ручья. Под такое сопровождение обычный бутерброд показался ему вкусным, как пирожное.
- Ну, что же, пора и честь знать. Как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше. Спасибо тебе, говорливый, за отдых, - обратился отец к ручью. – Весели других, а мы пойдём восвояси, пойдём ближе к дому. Бывай, говорун.
Услышав слова отца, он вскочил на ноги, схватил свою корзиночку с небогатым «уловом» и первым устремился к тропинке, которая, как ему казалось, непременно приведёт к дому. Теперь он тоже считал, что дома лучше.
Воспоминания исчезли из сознания. От них в теле осталась легкость, словно он побывал у того ручья в тот самый день. От этого стало грустно: как давно это было!
Часы на стене отсчитывали минуты. Они показывали, что время неумолимо движется вперёд, как бы ни хотелось остановить его.
«Пора. Нужно двигаться к автобусу. Воспоминаниями сыт не будешь».
Он встал и медленно пошёл к выходу. Неприятное ощущение кольнуло его: он снова несвободен, снова действительность верховодит им. Тому было самое прозаическое объяснение: ручей жизни требовал новых капель-событий.