Татьяна Сергевна тот год учительствовала в поселковой школе. Ей дали старшие классы и определили в обшарпанный кабинетик с одним окошком, выходящим во двор. Она, впрочем, сразу занавесила его видавшей виды тюлью, а на крашенный голубым деревянный подоконник поставила кустики фиалок, плети традесканций и бузующую в высоту да никак не зацветающую герань.
Школа примостилась на горе. В душных по весне акациях и ровных стволиках молодых тополей. Но теперь стояла осень. Сентябрь, как заведено, в Пятигорске всегда теплый, так что Татьяна Сергевна домой частенько ходила пешком. Хоть и было, по правде говоря, от поселка до города чутка далековато. Дорога плутала по тесным маленьким улочкам, проездам и тупикам с нанизанными на них бусинками аккуратных, где беленых, а где обложенных красным кирпичом домиков. Она неспешно шла по тротуарчикам Юцкой, подбирая осыпающиеся орехи, и дальше тропками через бурелом Армянского леса. А чуть ниже за пригорком и рукой было подать до их коренастого четырехэтажного общежития на Набережной. Там они уже не первый год жили вдвоем с мужем. В оклеенной нелепо-розовыми обоями комнатушке три на четыре с таким же заставленным цветочными горшками окном и видавшей виды тюлью.
Кабинет ее до того долго стоял без дела и Татьяна Сергевна при случае бралась за синее пластмассовое ведро и отправлялась к рукомойнику возле стеклянных дверей столовой. Возвратившись, она смахивала по углам паутину, стирала со шкафов пыль, драила залапанную детскими ладошками крашенную дверь да отирала исписанные еще с советских времен деревянные парты.
- Может вам воду поменять? – в проеме стояла худенькая белобрысая девчушка лет десяти. – Вы только за Славиком присмотрите, пока мама с учительницей разговаривает. А я мигом.
Славик, чуть покачиваясь, выглянул из-за ее спины, сделал пару шагов и хлопнулся на пол.
- Он у нас только недавно ходить научился! – будто извиняясь за неуклюжего братишку, сказала девочка.
- И сразу в школу пришел! – Татьяна Сергевна, бросив тряпку, раскрыла руки и присела на корточки, подзывая к себе мальчонку. - Ай да ученик!
«Ученик», поднявшись на некрепкие ножки, затопал к добро улыбающейся тете, а сестренка его, ловко подхватила ведро и быстрехонько шмыгнула за угол. Своих детей у Татьяны Сергевны не было, так что она при случае всегда была рада понянчиться с чужими, благо дело малыши ее отчего-то любили и всегда послушно шли на руки.
Наташка, а именно так и звали эту худенькую белобрысую девчонку, с того дня зачастила в кабинет к молодой приезжей учительнице. Поначалу она еще отыскивала всякие, порой совершенно неподходящие поводы, а потом осмелела и заходила уже просто так – поболтать о том, о сем на переменке. Иногда Наташка приводила с собой подружек, и те весело журчали о своих детских делах - о вечно задирающих мальчишках, о разноцветных заколочках для волос или о том, как много сегодня задали по математике. Когда ж Татьяна Сергевна была занята работой, закопавшись в тетрадки и стопы незаполненных классных журналов, Наташка тихонько садилась рядышком за стол, рисовала принцесс да листала учебники, а порой бралась наводить порядки в заваленных бумагами ящиках. Как-то незаметно для них обеих Наташка стала звать Татьяну Сергеевну просто по-домашнему «теть Тань». Ну, не при всех, конечно, а вот так «тет-на-тет», как она сама говорила. Когда никто не видит.
- Теть Тань, а это чего? Нужное?
- Где?
- Да вот, - Наташка протягивала папку с чьей-то прошлогодней документацией.
- Не! Не нужно, выбрасывай, - отвечала Татьяна Сергевна, выглядывая на секунду из-за столпов непроверенных контрольных, и снова уходила в работу.
А потом они вместе пили чай в пакетиках, жевали еще горячие столовские сырники или румяные масленые пирожки. Пирожки Таня пекла сама. Они у нее выходили крупные, с ладонь. «Колхозные». Замешивала с вечера в большой эмалированной чашке побольше теста, специально с тем учетом, чтоб хватило угостить в школе Наташку. Муж этой их дружбы не понимал, но и не противился. Соглашался, как обычно соглашаются люди с тем, что особо крепко их не касается, и потому лишь безразлично отмалчивался да кивал головой. Но вот старшие по цеху, учителя со стажем Танюшу ругали – мол, не панибратствуй с учениками, не привечай их, дистанцию держи. Не то авторитет потеряешь учительский. Та, конечно, соглашалась и покорно угукала, однако ж, всякий раз, когда ребятня окружала ее на пороге школы, напрочь забывала все эти мудрые советы и наставления бывалых коллег.
Так прошла осень и отмела метелями недолгая южная зима. Всю первую неделю марта Наташка ходила с каким-то загадочным блеском в глазах и видом распирающей изнутри большой и невероятной тайны. И, наконец, восьмого числа она торжественно вошла к Татьяне Сергевне, волоча за собой шуршащий пакет. Уроки кончились, в школе было тихо и только уборщицы грузно шлепали швабрами по крашеным полам в коридоре.
- Вот. Я сама сшила. У меня мама, вы ж знаете, шьет. У нее материал остался … С праздником вас, теть Тань!
В шуршащем пакете лежала небольшая, с локоть в длину-ширину подушечка. Пухлая, бежевого велюра, с одного бока старательно подшитая нетвердой детской рукой.
- Вот так сюрприз! Да ровненькая какая, аккуратненькая! Мама помогала, наверное, шить-то? – слукавила учительница, чтоб подхвалить девчушку - старалось же дитё.
- Сама шила я, тетечка Танечка! Честное слово! Хотите маме позвоним, спросим? Она докажет. Правда!
Наташка разволновалась, захлопала большими голубыми глазами, затараторила что-то еще в свое оправдание, но было видно, как она гордится хорошей работой и тем, что угодила подарком.
- Верю-верю! Спасибо, Наташенька! Спасибо, хорошая! Красивая подушечка очень! – Таня обняла девочку, чуток приподняла ее над полом и покачала из стороны в стороны.
- Это для вашего сыночка, теть Тань!
- Какого сыночка? У меня ж нет его!
- Так будет! Будет скоро! Будет! – Наташку распирало от счастья.
- Танюша, домой не собираешься еще? – в двери стояла Елена Петровна, учительница немецкого. Она была много старше Татьяны Сергевны, сухонькая, пожилая женщина, совсем не сочетавшегося с ее годами, бойкого нраву. – Погодка на удивление хорошая сегодня. Можно было бы пешочком пройтись?
- А почему бы и нет? Пойдемте! – обрадовалась Таня возможности приятной прогулки. Всю зиму она проездила на работу в вечно забитых автобусах - душных и пропахших бензином, нестерпимо задыхаясь от этой каждодневной людской сутолоки.
Татьяна Сергевна еще раз обняла Наташку, вручила ей «шильно-рыльный» набор из тех, что дарят на праздники по обыкновению учителям и медсестрам, и накинула драповое пальтишко.
Март уже полным ходом развозил грязь по дорогам и тротуарам. Они шли не торопясь, причвакивая по слякоти сапогами и обходя небольшие озерца лужиц.
- А это знаешь что за дом? – Елена Петровна неожиданно прервала рассказ об одном из своих бывших учеников, нынче хорошо известном в городе товарище и повернулась к молодой спутнице. Та отрицательно качнула головой. – Подшефной твоей. Наташки Коваленко. Погорели они года два назад. Вот до сих пор не оклемаются. Квартируют пока у тетки.
Дом был из красного кирпича с серой шиферной крышей. Вылиняло-зеленые ворота и запустелый унылый палисадник с вызывающе весенними и жизнерадостными кустиками сиреневых примул. Одно окно затянуто плотной мутной пленкой. По ободку его черными проплешинами расползлась копоть.
- Бабка их с младшим дома сидела. То ли в подпитии она была, то ли бог его знает что, но угорел мальчишка. Дымом задохнулся. Сама-то старуха выкарабкалась, а пацана не сберегла. Наташка- то сильно замкнулась с тех пор…
- Я думала, ты слышала, - добавила Елена Петровна, глядя на побелевшее и застывшее лицо Татьяны Сергевны. – Поэтому и нянчишься с девчушкой этой. Жалеешь ее.
- Нет… не слышала, - глухо ответила Таня и крепче прижала к себе пакет.
Дома было тепло и тихо. Муж ушел на сутки. Татьяна Сергевна разделась, налила большую кружку сладкого крепкого чая и с ногами забралась на застланную кровать. Потом достала подушечку, взбила ее и положила в изголовье.
- В магазине ситчик голубенький продают. Куплю завтра. - сказала она, глядя куда-то вглубь комнаты, будто обращаясь к невидимому собеседнику. - Надо наволочку пошить…