Отблески пламени прыгали по тусклому металлу. В комнате дознаний было тепло, даже жарко. Амитола вновь стояла перед Блюстительницей, отцом Куртом и писарем, а на столе были разложены щипцы, ножи, иглы, странные приспособления вроде шкатулки с отверстиями для пальцев и ручкой сбоку. Девушка пыталась не поддаваться страху, но при виде всех этих жутких инструментов ее стала бить дрожь.
— Готова ли ты сознаться, ведьма? — вновь спросила Ингерта.
— Мне... — в горле у Амитолы пересохло и она с трудом сглотнула. — Мне не в чем сознаваться.
— Ты продолжаешь отрицать, что вместе со своей товаркой убила отца Юргена Леманна?
— Я никого не убивала.
— То есть это сделала Кэтэри, а не ты?
— Юрген жив. Скоро он должен вернуться и ты сама в этом убедишься.
Блюстительница покачала головой, опустила взгляд на свои сложенные на столе руки и вновь взглянула на Амитолу.
— Старая песня. Ты осознаешь, что мы будем вынуждены пытать тебя?
Дрожь никак не проходила. Девушка глубоко вздохнула.
— В этом нет нужды. Если ты просто подождешь...
— Тебя приведут сюда и разденут догола, — перебила Ингерта. — Это сделает Карл.
Она кивнула на стоящего у дверей невысокого крепко сбитого стражника с заросшим светлой щетиной непроницаемым лицом.
— Карл — истинно верующий, почитающий закон человек, не то, что та свинья. Он тебя не тронет — так, как хотел это сделать Ульрих. Но подумай — тебя разденет мужчина. А потом... взгляни сюда.- она указала на разложенные на столе инструменты. — Тебе могут загнать под ногти иголки или вырвать их щипцами. Этими же щипцами могут выдернуть зубы. Или вот — тиски для пальцев. Там, наверху, в камерах сидят воры, убийцы и растлители, многие из них огромные, как медведи. Во время пытки тисками они рыдали и теряли сознание. А у тебя пальцы хрупкие и тонкие. Думаешь, ты сможешь выдержать такое испытание и не сознаться?
Амитола закусила губу и промолчала.
— Мы можем надеть на тебя аргонскую туфлю и раздробить все кости в ступне. Можем применить «адский цветок». Посмотри... Посмотри! — повысила голос Ингерта, увидев, что девушка отводит взгляд. — Карл!
Стражник шагнул к Амитоле и больно сжал ее затылок, заставляя поднять голову. Блюстительница продемонстрировала ей небольшой блестящий предмет, похожий на нераспустившийся бутон.
— «Адский цветок» помещают в рот, нос или в зад преступника, — пояснила Ингерта. Она повернула ручку и металлические лепестки с острыми гранями раскрылись. — И там он расцветает. Им можно убить, изувечить или просто причинить сильную боль. Ведьм «цветком» еще ни разу не пытали, но ты ведь понимаешь, куда его можно поместить женщине, не так ли?
— Ты... ты больная, — севшим голосом проговорила Амитола.
— Я просто объясняю тебе, что может произойти, если ты продолжишь упрямиться. — спокойно ответила Блюстительница. — Тебя все равно казнят, но лишних мучений можно избежать — и в этом мире, и в следующем. Не желаешь признаться?
Не дождавшись ответа, она вздохнула и жестом приказала Амитоле следовать за собой. Когда та замешкалась, Карл взял ее за плечи и силой повел следом. Светильник в руке Блюстительницы разогнал клубившийся в дальнем конце комнаты мрак и выхватил из тени широкий деревянный стол с петлями для рук и ног по углам.
— Эта пытка называется «дождливый день», — переводил шедший по пятам за ними священник. — Тебя положат на стол, закроют лицо тканью и начнут медленно лить воду. От этого не умирают, но, поверь мне, ты будешь мечтать о смерти... Далее. Если взглянешь на потолок, то увидишь там кольцо. Тебе свяжут руки за спиной, конец веревки проденут через него и вздернут тебя в воздух. Боль страшная, и кроме того, можешь вывихнуть плечи. Еще раз спрашиваю тебя, ведьма, признаешь ли ты себя виновной в том, что колдовством убила святого отца Юргена? Подумай хорошенько, это твой последний шанс покаяться до пытки, и, возможно, спасти свою душу от ада.
— Я...
«Я признаюсь. Юрген скоро вернется и тогда все это не будет иметь никакого значения. Они должны будут отпустить меня.
Но... он может не успеть. Я признаюсь, а завтра меня уже потащат на костер.
А если ми-кой не добрался до Кэтэри? Если Юрген погиб где-то в прерии по дороге сюда? Будут пытки, рано или поздно я сломаюсь и они сожгут меня живьем.
Нет. Об этом лучше не думать. Он вернется и все будет хорошо. А пытки — ерунда. Я вынесла посвящение в видящие, вынесу и это.»
— Я не признаю себя виновной. Я не ведьма и не убивала вашего священника.
Ингерта понимающе кивнула.
— Что ж, очень жаль. Я надеялась, что ты будешь более благоразумной. Вегбринген!
Следующие несколько дней у Амитолы душа уходила в пятки каждый раз, когда в замке камеры поворачивался ключ. Может, Юрген наконец добрался до Нойкастелля и теперь ее отпустят? Или схватят и потащат в комнату дознаний? Но мрачный стражник каждый раз лишь ставил на пол миску похлебки и кувшин с водой и уходил. Девушка мучилась; страх и неизвестность выматывали ее не хуже пытки. Чтобы отвлечься, она пыталась размышлять о странном сне графа, но перед глазами все время вставали зловеще блестящие иглы и лезвия на темном дереве стола.
Когда снова заскрипела дверь, она сжалась в комок и стиснула кулаки. Но в этот раз в камеру вошел не Карл, а тот парень, брат Блюстительницы.
— Ну, привет, — сказал он и оглядел Амитолу с ног до головы. — Не обижайся, но ты совсем неважно выглядишь.
Она судорожно вздохнула.
— Ри...
— Рикерт,- подсказал он.
— Зачем ты здесь? Юрген вернулся?
Парень приподнял бровь.
— Нет.
— Тогда зачем ты пришел? Поведешь меня на пытки?
— Для этого у нас есть Карл, а я слишком ленив, чтобы тебя куда-то водить и пытать. Успокойся. У меня появилось свободное время и я заглянул еще раз взглянуть на страшную ведьму сеанти.
Амитола облегченно вздохнула. Ее руки все еще дрожали и она спрятала их подмышками. Почему-то ей не хотелось, чтобы Рикерт видел ее слабость.
— Я присяду, не возражаешь? — спросил он, и не дожидаясь ответа опустился на краешек койки. — Насчет пыток, раз уж ты их упомянула... Я слышал, как Герта докладывает отцу о твоем последнем допросе. Вряд ли она будет в восторге, если узнает, что я тебе это рассказал, но всяких там железок, что она тебе показывала, можешь не бояться. Все эти клещи и ножики разрешено использовать только на тех, кто провинился перед светской властью.
— Светской? — повторила девушка. — Я не знаю, что это значит.
— Не заморачивайся. Железом пытают воров, грабителей и подобную шушеру. Ты ведьма и тобой занимается в первую очередь Церковь, а ей железо использовать запрещено... Но ты не улыбайся раньше времени. Тебя будут пытать водой, огнем и на дыбе.
— Тогда зачем ты все это мне рассказываешь?
Парень пожал плечами.
— Сестренка расписывала отцу,как ты чуть в обморок не упала, увидев «адский цветок». Думал, тебе станет легче, если узнаешь, что хотя бы его можно не бояться. Хотя тебе и без «цветка» достанется. На твоем месте я бы признался. Может, еще не поздно и это зачтется как добровольное покаяние.
Глаза Амитолы сузились.
— Твоя сестра тебя подослала, так?
— Господи, нет, — хмыкнул Рикерт. — У нас с Гертой не настолько хорошие отношения, чтобы я делал за нее ее работу. Мне хватает возни в ведомстве Весов.
— Где?
Он поймал недоуменный взгляд Амитолы и негромко рассмеялся.
— Иногда я завидую вам, милые вы дикари. Живете себе в свое удовольствие, кочуете с места на место, разводите коней, или чем там вы, сеанти, занимаетесь, и знать не знаете ни о каких ведомствах и прочей мороке... Я — Блюститель Весов графства. Отвечаю за торговлю, налоги, чеканку монет и тому подобное. Отец приставил меня помощником к прежнему Блюстителю, когда мне было пятнадцать — чтобы учился и заодно приглядывал, не таскает ли старик деньги из казны себе в карман. А когда он умер, я занял его место.
Некоторое время они молчали.
— Как камзол, не мерзнешь в нем? — наконец спросил Рикерт.
— Камзол... ты про куртку?
— Ну да. У нас такие куртки называются камзолом. Так как, тебе в нем тепло?
— Да, — благодарно кивнула Амитола. — Еще раз спасибо.
— Ерунда, — отмахнулся он.
Снова повисло молчание. Девушка бросила осторожный взгляд на Рикерта; тот рассеяно теребил рукав и рассматривал что-то на стене, потом повернулся к Амитоле и их глаза встретились. Рикерт слегка улыбнулся.
— Слушай, а хочешь я тебя немного подтяну по нашему языку? Раз уж ты здесь застряла...
Девушка кивнула. Почему бы и нет? Это хотя бы на время отгонит мрачные мысли, тоску и страх.
— Отлично. Так, с чего бы начать? — задумчиво проговорил он. — Ну, вот, например, «я» будет «иш бин»...
На следующее утро за ней пришли. Как обычно в этот час заскрипела дверь, но когда Амитола не увидела в руках стражника миски с едой и кувшина, у нее екнуло сердце. Карл молча схватил ее, рывком поднял на ноги и выволок из камеры. От страха у девушки будто онемело все тело, мысли куда-то улетучились. Ей даже не пришло в голову сопротивляться. Стражник втолкнул Амитолу в комнату дознаний и она чуть не упала, налетев на стол с петлями, который теперь стоял у самой двери.
Блюстительница тихонько разговаривала с отцом Куртом и даже не подняла взгляда на Амитолу. Не успела та опомниться, как Карл сдернул с нее куртку ( «Камзол, они называют такие куртки камзолами», промелькнула в голове нелепая мысль ) и принялся стаскивать рубашку.
— Подождите... — взмолилась она. — Пожалуйста... Я...
Ингерта наконец взглянула на нее.
— Ты готова сделать признание?
— Я...
Мысли путались, летели, обгоняя одна другую. Девушка даже толком не знала, что хотела сказать.
— Подождите... Юрген будет здесь совсем скоро, и...
Ингерта коротко кивнула стражнику и вернулась к прерванному разговору. Карл одним движением разорвал рубашку Амитолы, сдернул с нее брюки и мокасины. Она инстинктивно попыталась прикрыться. Секунду спустя толчок опрокинул ее на стол лицом вниз, стражник схватил руку девушки и стал просовывать ее в кожаную петлю. И тут наконец оцепенение прошло.
— Нет!
Она стала яростно отбиваться, но на помощь Карлу пришел еще один человек. Вместе им удалось обездвижить Амитолу.
— Нет! Хватит! Отпустите!..
Девушка продолжала рваться из петель, но тщетно.
— Отпустите!
— Сейчас тебя, ведьма Амитола из племени сеанти, подвергнут пытке огнем, — будто издалека донесся до нее голос священника, переводящего слова Блюстительницы. — Пытка будет остановлена по моему приказу, либо когда ты признаешь свою вину. Нам известно, что здешние колдуны могут покидать свое тело и уходить в царство Дьявола, чтобы не чувствовать боли. Если ты прибегнешь к этой уловке, то когда все закончится, я велю лекарю не обрабатывать твои раны. Спрашиваю в последний раз, признаешь ли ты себя виновной в убийстве святого отца Юргена Леманна?
— Нет! Чтоб вас всех, я никого не убивала!
— Анфанг.
Краем глаза Амитола уловила какое-то движение. Она выгнула шею и увидела, как к столу подходит высокий и тощий человек с выбритым наголо черепом и тусклыми глазами, одетый в кожаный передник поверх грубой полотняной рубахи. Затянутой в перчатку рукой он держал толстую свечу. Взгляд девушки замер на пляшущем язычке пламени, она шумно втягивала воздух сквозь сжатые зубы.
Карл схватил ее за запястье. Амитола догадалась, что сейчас произойдет и сжала было руку в кулак, но было поздно. Стражник отогнул ее мизинец. Человек со свечой шагнул ближе...
Сначала боль была терпимой, но всего через несколько секунд она не выдержала и закричала. Где-то очень далеко голоса Ингерты и священника вкрадчиво предлагали ей покаяться, обещали, что как только она сознается, пытка прекратится. Пламя обволакивало один палец за другим, перед глазами девушки плавали сияющие ярко-белые круги, по щекам катились слезы. Блюстительница говорила что-то про адский огонь и вечность, но она могла лишь исходить криком от гложущей ее руку боли.
Ее сознание прыгало, как плоский камешек по поверхности воды — Амитола помнила, как ее стащили со стола и поволокли куда-то, помнила холод, помнила, как перед глазами, расплываясь, маячат почерневшие, покрытые пузырями ладони. Потом были голоса, кто-то окунал ее руки в воду и наносил на них остро пахнущую мазь. Она помнила, как лежала в темноте, свернувшись в клубок, укрытая каким-то тряпьем, тихо плакала и дрожала. В какой-то момент сознание прояснилось достаточно, чтобы Амитола смогла нырнуть в мир духов, спасаясь от боли и леденящего холода.
На той стороне снова были мрачные голые холмы под серым небом, шумело море. Она опять увидела на горизонте поднимающееся из волн исполинское чешуйчатое тело. Пока девушка наблюдала,как оно медленно сворачивается в петли и обрушивается обратно в темную воду, с неба стали падать снежинки.
«Зима,» — отстраненно подумала она. -«Я и забыла, что уже зима.»
Амитола взмыла в воздух. Она летела, куда глаза глядят, слушала ветер и ощущала внутри тихую пустоту, но когда стемнело и она стала уставать, оказалось, что все это время крылья будто сами выбирали дорогу. Внизу мягким светом засияла скала зеленокожего народца.
Она еще не успела приземлиться, как ее заметили и до девушки донеслись радостные крики: «Смеющаяся птица! Смеющаяся птица вернулась!» Когда ноги Амитолы коснулись земли, ми-кой высыпали из своих жилищ и бросились было ей навстречу, но замерли на полпути, их улыбки померкли. Ту Саави, вышедший вперед, быстро все понял и пригласил Амитолу в свои покои.
— Тебе совсем плохо? — спросил он. — По тебе видно. По глазам, по тусклому оперению. Они мучают тебя?
— Они обожгли мне руки, — тихо ответила она. — Хотят, чтобы я призналась, что вместе с Кэтэри убила священника.
Предводитель ми-кой сжал кулаки.
— И мы ничего не можем сделать, чтобы помочь тебе... Даже гонец, которого я послал к твоей наставнице, еще не вернулся! Он должен быть здесь со дня на день, но...
Амитола тяжело вздохнула.
— Можно я просто немного отдохну у вас?
— Конечно, — закивал Ту Саави. — Конечно! Все, что ты захочешь... все, что в наших силах... только скажи!
Она проспала всю ночь в тепле и уюте под шкурой гром-быка, а утром перенеслась обратно. Возвращаться не хотелось, но Амитола боялась,что за ночь ее тело совсем закоченело без движения. На нее сразу обрушилась слабость, боль и пробирающий до костей холод. Она сообразила, что все еще лежит, свернувшись, на жесткой койке, одетая в какие-то обноски и укрытая тряпьем. Обе ладони скрывались под повязками. Совсем рядом раздавались громкие голоса. Девушка с трудом приоткрыла глаза и увидела стоящих над ней Ингерту и Рикерта. Они снова спорили. Рикерт что-то втолковывал сестре; та отрицательно качала головой. Он повысил голос, указал на Амитолу, потом постучал пальцем себе по лбу, будто говоря Ингерте: «да подумай ты своей головой!».
Амитола снова погрузилась в забытье.
Первое, что она почувствовала, придя в себя — холод отступил. Амитола обнаружила,что на нее накинуто колючее шерстяное одеяло, а сев, с удивлением увидела, что вместо рванины на ней длинное платье, как у местных женщин, на ногах — теплые чулки, а у кровати аккуратно стоит пара туфель. Девушка недоуменно моргнула. Она не помнила, как переодевалась, да и как бы она могла сделать это с обожженными руками? И откуда взялись все эти вещи? Впрочем, думать об этом сейчас не хотелось. Боль все еще мучила ее, хоть уже не такая сильная, а кроме того Амитола только сейчас заметила, что умирает с голоду. У дверей стояла миска с уже привычной похлебкой. Она поела, осторожно орудуя перевязанными руками и время от времени морщась от боли.
В тот день, как и назавтра, ее никто не беспокоил, а утром следующего дня пришел благообразного вида пожилой человек в черной одежде и с кожаной сумкой через плечо. Он знаком приказал Амитоле протянуть руки и стал снимать повязки. Действовал он не очень аккуратно. Девушка кусала губы, а в какой-то момент не выдержала и тихонько вскрикнула.
— Херр доктор, форсихтиг зайн.
Амитола подняла глаза. В дверях стоял Рикерт, хмурясь и недовольно глядя на старика. Тот пробормотал что-то и снова принялся за повязки, но теперь гораздо более осторожно.
— Я сказал ему, чтоб был поаккуратней. — произнес Рикерт и добавил, словно оправдываясь: — Тюремный лекарь, привык с амбалами возиться...
Лекарь закончил работу, нанес на руки Амитолы пахнущую травами мазь, снова наложил повязки и удалился. Рикерт молча разглядывал девушку, потом покачал головой.
— Дура ты, — сказал он.
— Что?! — вскинулась Амитола.
— Что слышала. Дура упрямая. Тебя же все равно казнят, какого черта ты не созналась?
— Потому что я никого не убивала!
— Неважно, убивала или нет. Тебя уже признали виновной, ты не поняла? А покаяние из тебя все равно вытянут. Здешний мастер здоровых бугаев ломал так, что они рыдали, как дети, а тебя... — он двинул кулаком о дверной косяк. — Черт, да зачем я вообще о тебе беспокоюсь?! Какое мне до тебя дело?!... Дура упрямая.
— Не кричи на меня, — попросила Амитола. Ее голос задрожал, на глаза снова навернулись слезы. — Пожалуйста, ты единственный здесь, кто хорошо ко мне отнесся, и... и ты... ну пожалуйста...
Она горько расплакалась.
— Эй, хватит, — сказал Рикерт. — Перестань. Перестань, ну...
Плечи девушки бессильно поникли и вздрагивали, слезы градом катились по лицу.
— Мне больно, — всхлипывала она. — Я боюсь. Я не хочу умирать. Я же... я просто... просто хочу домой. Хочу к родителям... к Нитису... Кэтэри там совсем одна... а если... а если черный человек снова нападет на нее...
— О Господи, — простонал Рикерт. — Слушай, извини, что накричал, хорошо? Все, перестань.
— Я не убивала Юргена... честное слово, я его не убивала! Ну что мне сделать, чтобы мне поверили?
Он в сердцах проворчал что-то на своем языке, присел рядом с Амитолой и немного неуклюже обнял ее, привлекая к себе. Девушка уткнулась лицом в плотную ткань его камзола. Через некоторое время ее рыдания стихли и она лишь тихо вздыхала на плече Рикерта. Он смущенно кашлянул.
— Ну, все?
— Это ты достал для меня новую одежду, так ведь? — спросила Амитола, не поднимая головы.
— А кому было бы лучше, если бы ты подхватила воспаление легких и умерла? До моей милой сестренки это долго не доходило, пока я не объяснил ей, что в тех тряпках, что на тебе, ты можешь не дотянуть до суда.
— Я не помню даже, как переодевалась.
— Ты бы и не смогла, с такими-то ожогами.
— Тогда кто..?
— Ну извини уж, — сказал Рикерт. — Герта не позволила приставить к тебе служанку.
Амитола отпрянула от него, чувствуя, как щеки заливает краска.
— Ты что... ты сам... ты видел меня...?
Он закатил глаза, но ей показалось, что его лицо тоже слегка зарделось.
— Поверь мне, одевать полубесчувственную девушку — та еще морока. У меня не было времени глазеть на твои прелести.
Повисло неловкое молчание.
— Вы с сестрой не очень ладите? — спросила наконец Амитола просто чтобы нарушить тишину. Рикерт пожал плечами.
— Как сказать... Герту отправили в Кронланд, когда ей было девять, а мне семь, а вернулась она только два года назад. Мы очень долго не виделись. Можно сказать, совсем отвыкли друг от друга. Кроме того... — он помолчал, потом снова заговорил негромким, мягким голосом: — Не знаю, как у вас, но у нас есть поговорка — «Папина дочка, мамин сынок». Отцы всегда больше любят дочерей, матери — сыновей. Наша с Гертой мать умерла, когда мы были детьми, так что я остался в пролете. Сестренка нужна для того, чтобы ее пестить и лелеять, а я — чтобы поддерживал честь дома Борга и когда-нибудь унаследовал графский титул. Все довольно честно, не находишь?
Он снова ненадолго замолчал.
— Хотя может я не прав. Отец не видел Герту целых десять лет, нужно же ему отвести душу. И, конечно, они оба — истинно верующие, не то, что я...
Рикерт поднялся.
— Ладно, ведьмочка, отдыхай, пока можешь. Набирайся сил. Бог свидетель, они тебе понадобятся.