В шумящей расщелине Старого Иерусалима - узкой улочке, ведущей к Храму Гроба Господня, пёстрым потоком льётся цветастая толпа - тут весь город: арабы и евреи, армяне и католики, греки и турки, немцы и русские, священники и паломники, уличные зазывалы и степенные хозяева лавок - все возбуждены восточным хмелем, говорят громко, жестикулируя в перебранках с торговцами, многие смеются, и все насыщены полнотой жизни во Святом Граде. Вдали слышна витиеватая восточная музыка, она манит к себе, толпа вторит ей ропотом и криками - точно бубен гудит гулкими ударами. Разноцветные арабские хитоны сплелись с чёрными шляпами хасидов и красными фесками турок, ловкие фигурки детей бойко бегают во все стороны с гортанными криками, зазывно предлагая туристам и паломникам карманные сувениры.
Старый Иерусалим всегда празднично ярок и пестр, как богато расшитая архиерейская риза: в его страстных криках, молитвенном трепете и терпких запахах богослужебно звучит благодарственное пение Творцу жизни. Весь город живёт и охвачен томительным желанием видеть себя красиво и гордо поднятым к Небу. Он стонет в бреду межконфессиональных и противоречивых желаний Божьей Правды, его волнует страстная воля к земной жизни, а в отрешённое молчание греческих монахов, неприступных хранителей Гроба Господня, втекают звонкие ручьи искушающих звуков. Этот город - храм, возведенный тысячелетними трудами людей для непрестанной молитвы Создателю.
Синяя чаша неба всё полнее и полней наливается томительным солнечным зноем. Около своей лавки сидит чёрный, как жук, торговец-еврей, на голове у него бархатная иудейская кипа, лицо хитрое и угодливое, всё в седой щетине на щеках, губах и подбородке. Глаза у него слезятся, нос горбатый, руки бронзовые от загара. Он сидит на низкой табуретке, положив волосатые кисти руки на колени, время от времени чуть касаясь ими проходящих паломников. У ног старого еврея, вокруг большого бронзового распятия, разложены православные иконы, над головой его разноцветно покачиваются лампады - медь на солнце сверкает, точно золото. Позади него в глубине лавки золотыми мотыльками трепещут жёлтые огни свеч, светятся образа, серебрится парча священнических облачений, сверкают самоцветный кресты и панагии. Справа в полный рост приютилась католическая статуя Мадонны с Младенцем, а центр лавки занят большой добротно написанной иконой Христова Воскресения.
Напротив старика гортанным клёкотом предлагает свои товары, опираясь локтем о прилавок, черноглазый смугляк-араб, стройный и тонкий красавец, в красной феске на голове, в белой жилетке на выпуклой груди и в синих шароварах, засученных по колени. Он щиплет пальцами правой руки усы и недобро смотрит на иудея. В его богатой арабской лавке разложены расшитые ковры с исламской символикой, блестит золото кистей, бахромы и шнурков, сверкают сувенирные клинки с арабской вязью, шелестит шёлк, и вокруг гудит, как хор, поющий вполголоса, восторженно настроенная толпа паломников и туристов.
Приподняв голову, старик-еврей оценивающе смотрит мне в лицо, сиплым голосом предлагая свой догматически запретный для ортодоксального талмудиста товар. Остановившись, бережно беру в руки изящно написанный образ Спаса Нерукотворного в серебряном окладе и удивленно спрашиваю хозяина:
- Разве иудеи уже признали Христа Мошиахом?
Тот, поправив на голове кипу, посмотрел на меня, прищурив глаз, покачал головой и, устало ухмыльнувшись, вздохнул:
- Это, господин, мой гешефт… Деньги всем нужны, чтобы хорошо жить…
И внезапно оживился, взмахнув рукою, чёрные глаза заблестели, увидев, как я потянулся за шекелями в желании вызволить икону из иудейского пленения. В памяти сразу всплыло, что наши благочестивые предки, считая кощунственным продажу святынь, всегда предпочитали говорить «выменял икону за деньги»…
Мой жизнелюбивый спутник, добрейший, слегка седеющий отставной полковник, крупный мужчина с пушистыми усами на загорелом круглом лице, тоже достаёт бумажник, чтобы одарить наш собор большой и красивой лампадой. Он расплачивается, не торгуясь, и отходит, довольный покупкой. Потное лицо старика, всё в глубоких складках и мутновато-серых, точно плесень, волосах, сразу стало лукаво-ликующим.
- Какова же магия денег, если жажда наживы заставила этого иудея забыть строгие талмудические запреты! – говорю я своему другу, взглянув в сторону лавки.
Он усмехнулся, подкручивая усы пальцами обеих рук:
- Для еврея любой товар, приносящий прибыль, становится объектом религиозного поклонения.
Немало повидавший в жизни, он, не уставая, подтрунивает над местными обычаями, и, кажется, способен это делать целый день.
Всё же мне хочется этого еврейского лавочника одеть более празднично, чем тот одет. Я, незлобно подшучивая, фантазирую:
- Не потомок ли тех он тех библейских торговцев, которых Христос некогда изгнал из Храма? Неужели настолько потревожились иудеи Его праведным гневом, что доселе торгуют христианскими атрибутами на улице?…
Мой друг скептически улыбается:
- Если упертого ишака нагрузить даже драгоценными камнями – он скорее подогнёт ноги, но не сдвинется с места.
А я думаю о том, что к общей печали христиан разлагающий благочестие и веру дух сребролюбия стал постепенно и явным образом завлекать и охватывать наших верующих, клириков и иерархов. Жажда обогащения стала заменять искренность и любовь в отношениях внутри Церкви, как по вертикали, так и по горизонтали. Эти явления нездоровости, болезненности духа незаметно становятся нормой поведения и отношения к храму, который, по словам Христа Спасителя должен являться не домом торговли, а «домом молитвы». Конечно, без товарно-денежного обмена сегодня вряд ли возможно обойтись, только вот увлечённость торговлей предметами культа не должна превышать нужды общинной или монашеской жизни, выходя за рамки благоговейного к ним отношения и указаний священных канонов – только тогда все «верно молящиеся обрящут милость, и благодать получат, и от всех бед и скорбей свободны будут…»
Крестясь и творя молитвы, мы подходим к Храму, благодаря Бога за всё доброе, что пережито нами, за всё испытанное в жизни. Ударили в колокол… В сотрясённой духоте полуденного воздуха едкие запахи восточного города стали ощутимее - остро пахнет оливковым маслом, чесноком, жареным мясом, пряными благовониями и нагретой пылью…
Сретение Господне, 2022г.
пос.Шапки