Тишина.
Омертвелая, цепенеющая тишина. Воздух недвижим, словно отяжелел от ночной сырости.
Половина четвёртого ночи? Или утра?
Северное, ухтинское небо светло, белесо. Оно безжизненно скучно. Ни одного облачка, ни одной звезды.
Голая, мёртвая пустыня, обрамлённая дальним траурно чёрным зубчатым ельником, за которым крадучись ползёт пока ещё невидимое глазу солнце.
Тишина ещё глуше здесь, у бесконечного ряда гусеничных тракторов. Они напоминают пленённых после ожесточённого боя солдат, выстроенных в одну аккуратную шеренгу в ожидании своей участи.
Они изранены. Разорваны траки, помяты кабины, разбиты стёкла, проржавели колёса.
Они ждут своей участи. Она для всех одна. Каждый ждёт своего срока списания в металлолом.
Судя по их количеству, они давно должны быть списаны. Многие уже намертво вросли в землю, но до них, как очевидно, никому нет дела.
Трава вокруг них по колено. Мягкий шелест её под подошвами сандалий нарушает кладбищенскую тишину.
Ноги привычно ведут к речке. Ижма довольно узкая, извилистая, если судить по чересчур крутому повороту, за которым она исчезает, прячась за мрачной стеной ельника. Она стремительно бесшумно несёт свои воды, явно не предназначенные для купания даже летом.
Всё же купаться в ней можно, но только в одном месте. Дело в том, что горячий ручей бегущий от градирен ТЭЦ, смешиваясь с речной водой поднимает её температуру сравнимую с черноморской в разгар сезона.
Только просторы Чёрного моря ограничены здесь размерами семейной ванны. Стоит раскинуть руки в стороны, как жгучий холодок обожжёт ладони.
В виду полнейшего безлюдья купаться можно было нагишом. Но сегодня были зрители. На противоположном правом берегу у самой воды сидели поодаль друг от друга четверо рыбаков и ближайший из них была женщина.
Купаться расхотелось. Осталось только прогуляться вдоль берега.
Левый берег высок, обрывист. В том месте, где напротив его сидели рыбаки, песчаный берег, видимо, размывался ежегодным половодьем и речка здесь, значительно расширяясь, резко сбавляла течение.
В мелководье просматривалось песчаное дно, кочки, ощетинившиеся узколистной травой и стайки мелкой рыбёшки.
Там, внизу, по колено в воде стоял в высоких рыбацких сапогах парень со стиляжным коком на голове и длинной удочкой. В двух метрах от него... Первое, что пришло на ум - он хочет постирать свой чёрный пиджак запачканный чем-то жёлтым.
Он лежал на плаву между двух кочек с травой, но рукава были вытянуты в стороны и упирались в кочки.
Рукава выглядели пугающе странно. Без единой складки. Точно натянуты на что-то твёрдое. Из рукавов, покачиваясь на мелкой ряби, торчали человеческие пальцы.
А по середине, впереди пиджака, жёлтые жгутики водорослей, увлекаемые течением, вытянулись в струнки. Они подрагивали на частой мелкой волне и в такт каждой обнажали человеческие уши.
То был человек и он лежал лицом вниз.
Застыв на месте, внезапно осознал, что это не пьяница, решивший освежиться в холодной воде, о чём было подумал, а мертвец.
Утопленник.
Стоял как вкопанный, не понимая, что происходит.
Вокруг ничего не изменилось.
То же над головой бездушное небо, тот же мрачный недвижный ельник, те же застывшие как надгробья фигуры рыбаков, та же река, несущая бесшумно куда-то свои воды, та же трава с вкрапленными в её зелень крохотными звёздочками жёлтых цветочков.
Всё было на своих местах и жизнь продолжалась в своём привычном равнодушии к смерти, воспринимая её как одну из форм своего бытия.
Но что-то изменилось. Чувствовалось холодное дыхание неумолимого равнодушия исходящего от окружающей природы, от людей занятых только собой, видевших, не видя.
Впервые от ощущения ужаса чужой смерти острой болью пронзило сердце.
А у него - родители. Возможно - жена, дети. Они не знают, что с ним.
Бежал, не сознавая куда и зачем, лишь бы подальше, как можно дальше от волос похожих на водоросли, от синих пальцев, торчащих из рукавов. Всё это, то исчезая, то вновь появляясь стояло перед глазами.
В проходной ТЭЦ пожилой заспанный вахтёр удивился: - Ты чо так рано? Забыл што?
-Телефон?.. Срочно...милиция.
- К чему? Ты небось насчёт того топляка? Так уже вчерась мильтон пришлёпал. Грит, сёдня некогда. Завтра, то бишь уже сёдня заберём вашего Митька Кудлатого. Жаниха. Почему жаниха?
Садись, расскажу. Ты-то приезжий, откуда тебе знать. Так вот, в прошлый год в сентябре было дело. Митька свою свадьбу играл. Заказал залу в ухтинском ресторане. Он же мот, любил на широкую ногу жить.
В полночь ресторан закрывается, а им показалось мало выпито. Магазины усе на замке. Где взять? Митька бахвал, кричит : - Едем к тестю! У него бочка самогона. До утра будем гулять, ребятки.
Всей гурьбой влезли в моторную лодку. Как поместились, не знамо. Приплыли. Вылезли на берег. Глядь, а жаниха- то нет. Невеста мечется, благим матом орёт, ищет. Помнят все, что был в лодке и даже подрался с кем-то.
А вот выпал когда в речку-то, никто не заметил. Недельку пошарили в речной водице, не нашли и успокоились. А речка-то чистоту блюдёт. Девять месяцев терпела и вот родила топляка. Поди сёдня на лицо, речной выкидыш имеем.
Как же ты порой бываешь нелепой жизнь! И как жестоко равнодушна не только к живым.