Наговориться не могли

Георгий Жаркой
В магазине накричала на кассира. Не сдержалась. Потому что спешила. Кассир заявила, что не будет обслуживать. Надо, мол, маску надеть.
Пошарила в карманах, заглянула в сумку – нет маски. Попросила по-человечески -  обслужить. Народа почти нет.
А та уперлась – снова за свое. И тут полезли эмоции. Одна злее другой. И поток резких грубых слов.  Боже, откуда только они взялись! Никогда бы раньше не позволила себе такие выражения.
Почти в лицо бросила покупки. Пригвоздила гадким мерзким словом. Вышла в слезах. Стоит у входа, пытается взять себя в руки.
Подошел мужчина в годах. И заметил:  «Зря вы так. Знаете, что она одна троих детей  воспитывает. И у нее мать больная. А маска – требование. Администрация может оштрафовать».
Сказать-то нечего.   Вымолвила стандартное: «Мне-то что».
Зашла в другой магазин. По дороге купила маску – в киоске.
Дома все из рук валилось. Из головы не выходило: трое детей, мать больная. И думалось, что напрасно обидела человека. И за грубые слова – стыдно. Нехорошо, и душа болела.
Муж пришел с работы. Подала ужин. Уснуть не могла. Показалось, что не она оскорбила. А ее оскорбили. Сама себя. Решила пойти утром – извиниться. Долго подбирала слова.
На другой день работала  другая женщина. Поинтересовалась о той – вчерашней. И узнала тревожное: заболела, слегла.  Нервный срыв. Истерика.
Попросила телефон. Или даже адрес. Директор магазина выслушала и посоветовала не ходить, потому что так можно ситуацию усугубить.
А жить-то как? Все эти дни – как? Всегда осуждала грубость. И тут – сама. И мысли, мысли: я же хорошо живу. И муж есть. И всего одна дочь,  которая выросла. Мама, слава Богу, здоровая. Всё замечательно.
А та – с детьми. Наверное, нуждается. А еще мать. Может, она старая и лежачая? Одно и то же: «Что я наделала»!  И не выгнать из головы. Не забыть.
Через день пошла к ее дому. Надеялась встретить случайно. И извиниться. Но только напрасно потратила время.
Неделя превратилась в пытку, которую хотелось прекратить сразу, мгновенно.  Снова отправилась, ходила кругами по ее двору, вглядываясь в лица прохожих.
Нет, наверное, лежит. И помочь некому.
Никому не расскажешь. И ни с кем не посоветуешься, потому что стыдно. А как душа болит!
Надо бы ей что-нибудь подарить. Вручить. Может, торт? Или цветы? Так-то так. Но она может оскорбиться. И правильно сделает.
Нет-нет, нужно просто слова, обыкновенные человеческие слова, что от сердца, понимаете?
Темнело. Пора шагать домой. Муж косо смотреть начал. Чувствует неладное. Но не спрашивает. Надо успокоиться и подождать еще пару дней.  Выйдет же она когда-нибудь на работу.
Медленно пошла по дорожке. Увернулась от ребенка на самокате и столкнулась с той –  с оскорбленной.
Прижала руки к груди, жалобно посмотрела: «Простите меня, пожалуйста. Простите. Спать не могу. Мне стыдно, стыдно». И слезы в глазах.
Встретила милый добрый взгляд: «Я не из-за вас заболела. К сожалению, мы, кассиры, к грубостям привыкли. В тот день дочь учебу бросила. С  трудом поступила. На бюджетное место. И бросила. Парень у нее. Уговорил. Я так расстроилась. Заплакала, а потом истерика. И грудь давило».
Стояли, будто сто лет друг друга знают. И разговаривали о детях. О том, с каким трудом они даются.  О том, как тяжело поднять их на ноги.
Стояли рядом.  Смотрели друг на друга. Как две лучшие подруги. Как два родных человека. И не могли наговориться. Как наговоришься, если каждое слово – из души.  Как?