МАЁВКИ В ТЮРЬМАХ И НА ПРИРОДЕ НАКАНУНЕ ПЕРВОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
в воспоминаниях революционеров
«…Вспоминается мне 1 мая 1907 года в пермской губернской тюрьме. Мы, женщины, сидим в общей камере. Завтра 1 мая. Тюремщики уже накануне проявляю большое беспокойство, наверняка получен приказ об усилении надзора, а в камере у нас своя жизнь. Совещания идут о праздновании 1 мая. Нашли красную блузку, из неё шьём знамя. Завтра, хотя бы на прогулке, хотя бы из-за решётки тюремного окна, но мы развернём это знамя в знак нашей стойкости, непреклонности, в борьбе против царизма, против царского насилия над рабочим классом, над народными массами.
Утро 1 мая, тюрьма проснулась. В нашей камере во всю стену окно, можно взобраться к потолку, а оттуда видна воля. Я взбираюсь по решётке, товарищи дежурят у двери, чтобы тюремщик не открыл глазка в двери, и что же я вижу за стеной тюрьмы? Драгуны. Лоснящиеся красивые лошади, желтые околыши фуражек солдат, на фоне весенней зелени тюремного садика. В саду, всюду, кругом — драгуны. Спускаюсь с решётки, в камере столпились взволнованные товарищи. «Что там, как там?» «Товарищи, кругом драгуны, — говорю я. — Тюрьма оцеплена, значит опасаются демонстрации рабочих».
Ну, тут фантазии… Страстное желание, чтобы демонстрация состоялась, овладевает нашим настроением. Мы уже мечтаем, как выбросим и развернём наше красное знамя, сшитое этой ночью, как покажем его навстречу демонстрантам… Вот уже наступает вечер… Снова собрались мы в кучку вокруг Клавдии Тимофеевны Свердловой. Шёпотом, чтобы стены не подслушали нас, решаем обратиться с первомайской речью к драгунам… И вот, я, на мою долю выпало это счастье быть первомайским оратором, я на решётке окна. Быстро окидываю взглядом улицу. Идут прохожие, чиновники со службы, в садике гуляющие драгуны, измученные утомительной стоянкой на посту. «Товарищи, драгуны!» — вдруг прорезает воздух мой голос. Испугано вздрогнул один из них, другие приняли боевую осанку, смотрят в сторону своего командира. Он ринулся к воротам тюрьмы, по-видимому, за указаниями. А я уже сказала всё, я уже развернула красное знамя — маленький кусочек красного шелка. Драгуны слушали, как вкопанные стояли они. Ни одна руке не схватилась за карабин. И как только вернулся их командир, я уже стояла посреди комнаты, товарищи меня обнимали, жали мне руки. Кто-то распахнул окно, кто-то поёт «Варшавянку»»… — вспоминала 1 мая 1934 года Клавдия Кирсанова.
«Настоящая революционерка», — называл её активный участник первой русской революции В. А. Урасов. Ему вторила большевичка, вторая жена Якова Свердлова — Клавдия Тимофеевна Свердлова-Новгородцева: «На редкость энергичная и жизнерадостная девушка».
«Боевая и энергичная… обладала необыкновенными организаторскими способностями, была неизменным исполнителем всех тюремных комбинаций, — рассказывал сидевший с ней в пермской тюрьме Одиноков. — Через неё шла передача всех новостей с воли и сообщений внутри. Все важные письма и записки шли через Кирсанову, и никогда не было случая провала. Это знала вся тюрьма, знала и администрация. Поэтому за Кирсановой особенно строго следили. Однако её ничто не могло остановить и помешать ей. Конвой не успевал повернуться, а она уже бросит записку гуляющему на прогулке или прямо в окно башни-одиночки. А то и промчится прямо в коридор башни или больницы и с ходу кинет в «волчок»»… Для меня было загадкой, как это она успевает передавать корреспонденцию не только внутри тюрьмы (это я своими глазами видел), но и за её стенами. Потом я узнал, что на неё работают несколько распропагандированных ею надзирателей, фельдшерица тюремной больницы и даже дьякон тюремной церкви»…
Кирсанова Клавдия Ивановна (28.03.1887 — 10.10.1994 гг.), член РСДРП с 1904 года. В 1905 году за революционную агитацию была исключена из гимназии. Вступила в санитарный отряд боевой рабочей дружины. 10 июня 1906 года за агитационную работу в войсках была арестована, но отпущена через три месяца. В апреле 1908 года осуждена на три года поселения в селе Яндинское Иркутской губернии за организацию попытки побега заключенных из Пермской губернской тюрьмы. В Якутской ссылке стала женой знаменитого большевика Емельяна Ярославского. Бежала из ссылки в Пермь. За побег и революционную деятельность 19 августа 1909 года приговорена к трем годам каторги, а 17 мая 1910 года — к четырем годам каторги с последующим выселением в Сибирь. На каторге наладила активную передачу информации внутри каторжан и с воли.
После 1917 года революции избрана председателем Совета рабочих и крестьянских депутатов города Надеждинск. Участвовала в боевых действиях Гражданской войны в составе организованного ею отряда особого назначения. Была председателем Военного совета Верхотурского округа, членом Военной коллегии 3-й армии Восточного фронта. Осенью 1919 года возглавляла политотдел губвоенкомата Перми. В сентябре 1920 года становится секретарем Омского городского комитета партии, а затем первым ректором областного рабоче-крестьянского коммунистического университета. Через два года организует курсы уездных партийных работников при ЦК РКП (б). Избирается членом исполкома Международного женского конгресса. С 1941 года лектор агитационно-пропагандистского отдела ЦК ВКП (б) на фронте. С 1945 года вела работу в Международной демократической федерации женщин, являлась членом президиума Антифашистского комитета советских женщин. Награждена орденами Ленина и Красной Звезды.
И таких фанатичек-революционерок было много.
Ольга Алексеевна Белова (Гаврилова), партийная кличка «Ганька», вспоминала о дореволюционных маёвках в Иванове: «Как только мы собрались, появились казаки. Мы решили, что будем с ними драться, разбегаться не будем. Вооружались кто чем мог, корягами, палками… Вот так мы праздновали 1 мая!».
Белова (Гаврилова) Ольга Алексеевна, (14.07.1884 — 03.06.1967 гг.) партийная кличка «Ганька», член РСДРП с 1903 года. С 1904 года посвятила свою жизнь революционному движению в Иваново-Вознесенске (ныне Иваново). Участвовала в организации демонстраций и стачек рабочих, печатала на гектографе прокламации, была связной революционных кружков. Неоднократно арестовывалась. На допросах держалась стойко. После 1917 года работала в профсоюзных структурах города Иваново. Награждена орденом Ленина.
В момент своего создания в июле 1889 году на Парижском конгрессе международное объединение социалистических рабочих партий, так называемый Второй интернационал (Социалистический интернационал или Рабочий интернационал), в память о борьбе чикагских рабочих-анархистов, было принято решение провести манифестации в поддержку трудящихся 1 мая 1890 года. На следующий год 1 мая было провозглашено ежегодным Днем международной солидарности трудящихся. С тех пор революционное рабочее движение охватывало всё больше стран.
И в России уже 17 апреля (5 мая) 1891 года группа рабочих Путиловской верфи собралась в лесу на окраине Санкт-Петербурга провести маёвку и послушать инженера-технолога и по совместительству революционера Михаила Ивановича Бруснева.
Через год маёвки прошли в Харькове, Одессе, Тифлисе, Твери, Туле и в других городах. Но, в основном, поначалу они проходили в виде традиционных весенних якобы «пасхальных» пикников на природе.
Маёвки быстро обрели популярность в России потому, что международный революционный праздник в память гибели чикагских рабочих-анархистов попал на почву старинных традиций. Вот как описывает 1 мая 1805 года С. Жихарев в своих «Записках современника»: «Сколько народу, сколько беззаботной разгульной веселости, шуму, гаму, музыки, песен, плясок и прочего, сколько богатых турецких, китайских палаток с накрытыми столами для роскошной трапезы и великолепными оркестрами… Сколько щегольских модных карет и древних прадедовских колымаг, и рыдванов, блестящей упряжи и веревочной сбруи, прекрасных лошадей и претощих кляч, прелестнейших кавалькад и прежалких Дон-Кихотов на прежалких Росинантах…». И так продолжалось годами и десятилетиями. В Москве ещё с 1730-х годов майские пикники периодически устраивали в Марьиной роще, в Петровском парке, и на протяжении столетий в Сокольниках. В «Путеводителе по Москве и её окрестностям» за 1872 год отмечалось: «В особенности замечательно здесь гулянье 1-го Мая, на которое собирается почти вся Москва».
Первая маёвка в Самаре прошла в 1896 году. Один из участников М. Д. Пеньков описывает её так: «Погода на 1-е мая 96 года удалась очень хорошая. Собрались мы с багажом на Самарку по Садовому спуску человек около 30-ти, пришлось снять три лодки, поехали мы от берега все порознь, а за железнодорожным мостом съехались все и направились на ту сторону. Преследования как будто не было. По приезде на ту сторону сварили чай и стали закусывать. Во время чая один товарищ читал что-то из Бебеля… Несколько товарищей говорили о значении 1 мая, затем спели „Дубинушку“ и ещё некоторые песни. Потом, как велось тогда, подвыпили и совсем развеселились».
А в это время в Петербурге более профессиональный революционер Фридрих Ленгник удачно бегал от полиции с ленинской прокламацией к 1 мая 1896 года.
Ленгник Фридрих Вильгельмович (12.01.1873 — 29.11.1936 гг.), член РСДРП с 1893 года, известный под кличками «Фриц», «Курц», «Зарин», «Васильев», «Ге», «Г. В.», «Вольф», «Кол». Советский партийный и государственный деятель, организатор профессионального образования в РСФСР.
Вот, что Ленгник вспоминал: «В тюрьме Ленин написал блестящую прокламацию к 1 мая 1896 года… Я получил эту, написанную Владимиром Ильичом, первомайскую прокламацию из рук Надежды Константиновны Крупской… И отнёс её, как величайшую ценность, к одному товарищу, который не подозревался ещё в причастности к революционному движению… Я достал хорошо уже мне знакомый мимеограф (множительный аппарат — прим. автора), и принялся её печатать. Я получил трёхсотый экземпляр и принялся его рассматривать, как среди ночи раздался тревожный звонок. Я выбежал из своей комнатки и бросился к своей хозяйке, которая очень сочувствовала нам в революционной работе. Попросил её взять в свою комнату всю мою примитивную типографию и изготовленную мной продукцию и лечь в постель. Я же немедленно разложил на своём столе невинные книги и тетради, и пошёл отпирать парадную дверь с самым спокойным и невинным видом. Немедленно ворвалась полиция и жандармы и принялась потрошить мою комнату. Хозяйка так блестяще сыграла свою роль испуганной обывательницы, что жандармы сочли лишним проводить обыск в её комнате. И я был спасён и даже реабилитирован абсолютно не давшим результата обыском… На другой день обложившись листовками и отделавшись от шпиков, я поехал на конке к Николаевскому вокзалу (ныне Московский вокзал в Петербурге — прим. автора), и сел на паровой трамвай, шедший за город, за так называемую Заневскую заставу. Я сидел наверху и вдруг с ужасом увидел, как полиция бросилась к трамваю и оцепила его со всех сторон. Я считал себя погибшим, но оказалось, что на моих глазах на паровом трамвае был арестован другой товарищ, который тоже был нагружен первомайскими прокламациями и, по-видимому, не сумел отделаться от сыщиков. Я доставил таким образом все мои прокламации, и они были распространены по заводам и фабрикам царской столицы».
В десятилетнюю годовщину Международного Первомая в 1899;году появилась песня «Праздник Первого мая» такого содержания:
«Праздник светлый и свободный,
Славься, первый майский день;
Наш союз международный
Новым блеском ты одень.
Уж прошёл и год десятый
С той поры, как целый свет
Облетел призыв крылатый
В этот день работы нет!».
Но с каждым годом революционеры старались радикализировать майские народные гуляния и заметно преуспели в этом. Если в 1895;году политические маёвки прошли в восьми городах, то в 1899 году уже в 16-ти, в 1900-м — в 20-ти, а в 1902 году — в 36-ти!
1 мая 1902 года слесарь Пётр Андреевич Заломов (прототип героя романа М. Горького «Мать» Павла Власова) возглавил демонстрацию в Нижнем Новгороде.
Вот его воспоминания в январе 1967 года: «Гремит „Варшавянка“. Демонстранты твёрдо и уверенно шагают п заводской проходной. Неподалёку уже разлившийся ручей, который пересекает улицу. Из переулка с боем барабанов выходит рота солдат. Мы запели: „Мы жертвою пали в борьбе роковой“. Я нёс знамя с лозунгом: „Долой самодержавие!“. Расстояние между солдатами и нами быстро сокращается. Офицер командует: „Ружья на руку! Бегом марш!“ Солдаты со штыками наперевес ринулись на нас. Мгновение, и как было условлено, два малых знамени сорваны с древков и спрятаны под пиджаками знаменосцев, а большинство демонстрантов слилось с толпой. Я перепрыгнул ручей и высоко держа знамя, твёрдо иду вперед. Ещё несколько шагов и штыки вопьются в грудь. Но рота внезапно встала без команды, штыки поднялись вверх. Подскочил бледный, как полотно, офицер. Меня схватили. Посыпались удары прикладом. „За что бьётесь? — с негодованием воскликнул я. — Разве я разбойник или вор?“ Удары прекратились. Меня окружили и повели, рота шагала сзади. Толпа быстро редела, но дело было сделано. Демонстрация сыграла свою роль».
Из его воспоминаний становится понятна извечная тактика революционеров — провокация: «два малых знамени сорваны с древков и спрятаны под пиджаками», «большинство демонстрантов слилось с толпой», а вперед послан фанатик, который должен стать сакральной жертвой. Заломов не был убит «кровавым самодержавием», а приговорен к пожизненной ссылке в Восточной Сибири, но в марте 1905 года, на деньги писателя Горького, бежал из Енисейской губернии. Уже через несколько месяцев он стал активным организатором боевых дружин во время Декабрьского вооруженного восстания в Москве.
Наибольший размах политические майские демонстрации приобрели во время Первой русской революции в 1905 — 1907 годах и состоялись в большинстве городов империи.
Подробности читайте в книге Владлена Дорофеева «Бесы "Кровавой Зари". Первая Русская революция в неизвестных воспоминаниях участников»: https://ridero.ru/books/widget/besy_krovavoi_zari/