Впервые я его встретил шесть лет назад на горбатой улочке, зажатой с одной стороны – костелом и двумя, в пику ему устроенными, гостиницами с трактирами в первом этаже, а с другой – какой-то странноватой застройкой, словно некто решил связать комбоскини из стен и окон, но в конце концов заскучал и, утратив рвение, завершил солонками и брикетами для растопки.
Пыхтя и ругаясь про себя на трех языках, я шел по ней с саквояжем. Такая неудобная штука, пузатый чемоданчик, вечно трущийся о колено боком, от которого, сколько ни идешь, пытаешься отстраниться. Вроде челки на глаза или мокрой насквозь рубашки. И шел именно что в гостиницу, имея намерение поселиться на пару дней, пока улаживаю давнее семейное дело.
Суть дела не важна. Скажу только, что оно меня прилично бесило, но и деться от него было невозможно, так что в конце концов я решился и даже силился побудить в себе некое подобие оптимизма. Так примерно на утро спивающийся, но еще не спившийся окончательно, подбадривает себя надеждой очистить жизнь от известной пагубы.
Он же (тот, о ком я веду рассказ, если ваша память не надежнее зельца мамаши Мюллер) вылетел из дома на другой стороне, расположенного прямо напротив церковных врат. Тогда я понятия не имел, что это за дом, как теперь уверен – невозможно его не знать. Так уж мы устроены: узнав нечто, ставим его на полку, а после забываем, что сами туда поставили, считая данностью.
Дверь дома открылась вдруг и некто в синем пальто и шляпе протаранил мой саквояж коленом так, что я едва удержался на ногах.
Синий господин отскочил, роняя папиросу на мостовую, и воззрился на меня будто на диковинное чудовище. Я опешил и рассердился, воскликнув как можно громче:
– Осторожнее!
Его быстрое "Зачем вы здесь?" прозвучало глупо. Я совсем вспылил, но, в силу воспитания, на немецком:
– Ein Armleuchter!
Увы, "Ein Armleuchter" прекрасно меня понял, как мне стало известно позже. Однако, ничего не ответив, он поправил шляпу, развернулся и пошел через дорогу в костел.
Я же все стоял со своей неуклюжей ношей, сопя и провожая его глазами. И честно старался прийти в себя, пробегая внутренним взглядом по ассортименту возможных чувств. Ярость и обида сменились неприятным предвкушением разговора в адвокатской конторе, которого неминуемо требовало мое семейное дело.
Настроение, казалось, было не исправить. Но, к вящей радости, уже и не ухудшить заметно. Я пошел в гостиницу, невольно прокручивая в сознании вероятный завтрашний разговор с неизвестным мне, но заранее ненавидимым крючкотвором. Возможно, у него будет помощник, еще более отвратительный, чем мокрица.
Кто не ненавидит юристов? Но большая часть – поверхностно, скорее в подражание остальным или на поводу традиции. Тот же, кто пропитан их природой насквозь, может отливать из ненависти колокола, набаты с мучительным долгим "Бом-м-м!", способным заглушить Трубный глас.
На сем отрекомендуюсь: Эдвард Гирш, унылый как осенний пейзаж сын Аодхана Гирша, адвокат и сын адвоката.
В тот же вечер (а прибыл я без четверти шесть, так что от столкновения с "Ein Armleuchter" прошло не более двух часов), приняв ванну и чуть взбодрившись, я спустился в первый этаж гостиницы, чтобы утолить голод – порцией горячего мяса, и душевную сушь – кружкой ароматного пива.
В этом городке, скажу вам, делают отличное пиво. Конечно, не во всяком месте – где именно, нужно знать. Но даже их "неплохое", лучше, чем "приличное" моей малой родины. Хотя и на нее распространяется то же правило: нужно знать.
Так вот, выбрав столик и заказав, а было в пабе, к счастью, не людно, я решил чуть прогуляться и вышел во внутренний двор гостиницы. Как же было неприятно увидеть там известного господина, разделывавшего утку. Отмечу, внушительного калибра птицу, каких я раньше не видел в жизни.
Тут придется ввести градацию: еще неприятнее мне показалось дело, которым он занимался с немалой ловкостью, а еще – то, что он сразу узнал меня и как ни в чем не бывало поприветствовал, взмахнув длинным узким как лист осоки ножом. Вот уж как не стоит привечать друга.
Из автоматизма, навязанного приличиями (еще одна отрава на полке), я ему ответил кивком и даже произнес: "Добрый вечер", хотя и весьма неискренне.
Он же в одно движение отсек у селезня-исполина голову. А затем, неожиданно для меня, пригласил присоединиться:
– Собираюсь делать кассуле. Не поможете? С этим динозавром один я провожусь до утра.
Знаете, что странно? Вовсе странно? Я не отказался.
– Никогда не видел такой большой, – показал я кивком на утку. – Не меньше доброй индейки.
– Да, и не самая большая из них. Местная порода. Еще немного, и кассуле будут готовить они из нас. Так поможете?
– Я там заказал, вообще-то…
– Каспер принесет сюда. На воздухе, согласитесь, даже приятнее. Небольшая привилегия, от меня – вам. Я вас сегодня протаранил, а потом бесчестно сбежал. На то есть причины, но это не извиняет. Вы что, кстати, заказали?
Я перечислил.
– Пиво – прочь! Слишком холодно. Грушевая водка. Вон там, налейте себе, у меня руки перепачканы.
На подносе на деревянных козлах стоял графин и выводок оловянных рюмок, каких-то уж совсем мелких.
– Она градусов семьдесят, так что понемногу, – сказал он, словно читая мысли. – Меня зовут Йоорд. Вас?
Я назвал себя.
– Что же, будем знакомы. Снова.
Это "снова" как-то проскользнуло мимо ушей. Как оказалось, весьма напрасно.
Далее http://proza.ru/2022/02/13/729