Не могу сказать, что я до тонкостей знал уставы и другие руководящие документы. Но думаю, что вопросы труда и отдыха офицеров в этих документах должного отражения не находили. Да, были отпуска. А вот, что касается суббот и воскресений, все зависело от должности, которую ты занимал. Офицеры, от командира батарей и выше в субботу должны были организовывать парково-хозяйственный день. А вот в воскресенье, иногда, отдохнуть удавалось.
Командуя полком, я не считал нужным бестолково заставлять офицеров просто сидеть на службе. Привозить только потому, что ты сам в полку и, может быть, кто—то тебе понадобится, эта дурь была не про меня. Хотя был один командир дивизии, не хочу называть его фамилию, который каждое воскресенье, часов в пятнадцать, назначал совещание.
Ничего толкового на этих совещаниях не было. Длились они по два-три час. Пустая болтовня, перечисление недостатков, имевших место в работе каждого полка, по принципу «молчите, когда вас спрашивают». Да еще и следил, откуда мы придем на совещание: из полка или из дома. Так продолжалось больше двух месяцев. Как иногда говорили «ни выходных, ни проходных». Мы, командиры полков, делились между собой, что даже по «сотке пропустить» стало некогда. Некоторые стали заступать на дежурство в пятницу, чего раньше не делали, хоть толк будет, на дежурстве всегда можно и что-то сделать полезное и отдохнуть. Но мой полк тогда еще не дежурил. Хорошо, вовремя сняли этого командира дивизии.
У меня в полку хорошо решал вопросы отдыха офицеров командир второго дивизиона Мазуров. Впрочем, он успешно решал и все другие вопросы. Часто, на утренних построениях, я замечал, что у него в дивизионе офицеров и прапорщиков в строю меньше, чем у других. На мой вопрос, где люди, он всегда говорил: «Я дал им выходной за дежурство». Дальнейшие расспросы обычно заканчивались объяснением, что он сам решает, кому и когда отдыхать, и работать, и все поставленные задачи будут, безусловно, выполнены.
Некоторые «военачальники», говорили, что «мы в армию не отдыхать пришли», или «у нас рабочий день ненормированный». Мне такие «объяснения» не нравились никогда. Да, учения, наряды, регламент, когда невозможно остановить проверки, это святое. Хотя и на учениях, иногда, удавалось отдохнуть.
Я хорошо помню начало осени 1987 года. Полк дежурил в поле в полном составе. Это значит, что кроме боевых дивизионов и ПКП полка в поле были выведены и тыловые подразделения. И вот субботним вечером я, после проверки различных вопросов в дивизионах, я, наконец, добрался до полевого района. Делать после ужина было нечего. Спать рано, телевизора не было. Замполит, естественно, предложил почитать газеты, но полистав, я понял, что и читать я не хочу. Полевой район полка размещался на опушке леса, невдалеке от небольшого озера.
Я стоял у забора из колючей проволоки и смотрел в сторону этого озера, когда подошел начальник авто службы полка майор Мищенко Владимир Васильевич. Я знал этого офицера с 1982 года, когда служил в 433 ракетном полку у Жукова. Мищенко был снят с должности за злоупотребление алкоголем. Но, когда мне предложили его на должность начальника авто службы, я сразу сказал, что возьму.
Он, с первого дня работы в полку, взялся за дело так, что многие диву давались. Никакой перспективы, чего, мол, он так старается. Но, я-то знал, что для него служба была не за страх, а за совесть. Он любил свою работу и всем своим подчиненным показывал пример. А кроме службы у него было еще одно увлечение: он был страстный рыбак. «А что, Владимир Витальевич, порыбачить хотите?», -спросил он. Владимир Васильевич был одним из немногих офицеров, которые обращались ко мне по имени-отчеству, а не по званию. Так повелось давно, и я, в первый день его работы в полку, сразу сказал, что мы с ним будем обращаться друг к другу только так. Некоторые, в том числе замполит полка, удивлялись, но эту традицию Русской армии мне привил ещё Абаев, и нарушать её я не хотел.
Дальнейший разговор был коротким. Лодку и удочки мы вдвоем быстро принесли на берег. Мищенко показал наиболее перспективное, по его мнению, место рыбалки, и я отчалил от берега. Заботы обо всем сразу были забыты. Я выгреб на указанное место, тихонько опустил груз, и рыбалка началась. Теплый осенний вечер, ни ветерка, водная гладь и одиноко стоящий в нескольких метрах поплавок: лучшего отдыха представить было нельзя.
Место и в самом деле оказалось перспективным. Уже через несколько минут случилась первая поклевка. Потом вторая, третья… Но клевала мелочь, которую, вытащив, я сразу отпускал. Настоящий рыбак идет, как говорят «не за рыбой, а на рыбалку». В то же время, поймать рыбу большую, чем другие и поймать больше других – такая мысль никогда не покидает каждого рыбака. Хотя я в тот вечер не сильно беспокоился, что выйду на берег ни с чем.
Солнце висело прямо над лесом, и, если бы не маленькие облачка, смотреть на поплавок было бы совсем невозможно. Клевало, по-прежнему, через каждые несколько минут. Но все, что попадалось, сразу отправлялось обратно, в озеро. Перекурил, сменил несколько раз наживку. Но ни на хлеб, ни на опарыша не клевало. Только на червя, только белая рыба и только мелочь. Последние лучи солнца уже осветили облака, когда случилось то, чего ждут все рыбаки.
Поплавок, вдруг, лег на воду и лежал плашмя. Так продолжалось несколько секунд. Это только в плохом кино про рыбалку «в голове рыбака сразу появилась статья из книги Леонида Павловича Сабанеева, где описано, как клюет крупный лещ». Ни разу в жизни, каких бы крупных лещей мне ни приходилось ловить, я не вспоминал литературу. И не потому, что мало читал. Обычно все, как на автомате. Резкое, но очень короткое движение удочкой, которое называется «подсечка». А дальше все зависит от силы сопротивления.
Сопротивление я почувствовал сразу. За время службы в Нижнем Тагиле, мне не часто приходилось рыбачить. Но, как говорят, «опыт не потеряешь и не пропьешь». Владимир Васильевич, как рыбак с огромным опытом, со словами «пусть полежит тут», положил в лодку подсак. И не просто положил, а под левую руку, так, чтобы взять «не глядя». Сигарета полетела за борт. Правой рукой слегка подтягивая добычу, левой я взял подсак и вытянул сколько можно из лодки. Стеклопластиковое удилище выгнулось полукольцом, но рыба потихоньку перемещалась к лодке. А когда, наконец, рыбина показалась на поверхности, я чуть не привстал от удивления.
Крупный, нет очень крупный лещ глотнул воздуха и, почти не сопротивляясь, тащился к лодке. «Подсак двигать нельзя, это напугает рыбу, она дернется и может сорваться», - так учил меня в детстве отец. Поэтому я тянул рыбу к подсаку, а как только втянул внутрь, бросил удилище и двумя руками резко дернул, так, чтобы «захлопнуть ловушку». Рыбина сильно забилась, но было уже поздно. Я втянул подсак в лодку. «Килограмма три, не меньше», - вполголоса сказал я сам себе.
Шум, который я наделал, и темнеющее небо говорили, что надо сворачиваться. Я свернул удочку и погреб к берегу. Лодку на берег вытащил сам. На шум подошел Мищенко. «Ну как рыбалка, Владимир Витальевич?» -спросил он. Я молча показал на шевелящегося в подсаке леща. ««Таких мы тут никогда не ловили», -сказал он, - рекорд Ваш!» Мы взяли лодку и понесли её к лагерю. Я в двух словах рассказал про рыбалку, про то, что эта поклевка была последней, а до этого было много мелочи, которую я выпускал. Подошедшие офицеры удивлялись, а замполит сказал: «И тут Вас командир обошел, рыбаки».
Рыбу отнесли на кухню, а мы, выпив по стакану чая, пошли спать. Наутро, сразу после завтрака, я поехал по дивизионам и вернулся в полевой район только через два дня. Рыбу, конечно, съели, но я об этом не жалел. Лещ, как его ни готовь, костлявый. А сушить крупную рыбину всегда сложно.
Дома, естественно, я рассказал, как порыбачил. Но, как известно, «рыбак приврет и не моргнет». А я тот вечер вспоминаю часто как один из лучших вечеров нелегкой командирской жизни.