Мои пубертатные годы прошли на окраине большого города, в пролетарском районе. Любимым местом неформалов, пьяниц и босяков был кустистый овраг, незаметно спускающийся к захламленной мусором речке.
Дядя Ваня был завсегдатаем оврага и одним из самых ярких персонажей моего детства. К сорока годам он написал себе славную трудовую биографию строителя коммунизма: ПТУ, рабочий, мастер цеха, заочный институт, инженер, мастер цеха, рабочий, кочегар, дворник. Пил он ежедневно, пил всякое. Дошел до тройного, денатурата и стеклоочистителей. Жена с ребенком ушла, разменяла квартиру, и дядя Ваня остался в комнатушке коммуналки, где соседи его не любили и частенько побивали.
В компании закадычных пьяниц он тоже не прижился. Говорят, однажды, приняв солидно на грудь, он, отойдя всего несколько метров от «поляны», сделал по-большому. Тогда местный дворовый авторитет, сидевший, назвал его чушком, а остальные собутыльники отпинали ногами. Во всяком случае, пинки кто-то из наших пацанов видел.
Мальчишеский кружок вокруг дяди Вани сложился стихийно. Он охотно угощал сигаретами, которые мы тогда не могли купить, и дефицитным спиртным –было ж время горбачевской борьбы с пьянством.
Развлекал нас дядя Ваня рассказами о своих сексуальных похождениях. Собирался десяток пацанов от двенадцати до пятнадцати. Сексуальные фантазии нам были уже не чужды, и нетрезвые россказни опытного бабаёба вызывали живой интерес. Заканчивались истории алкаша обычно доставанием из ширинки своего вялого члена и его мечтательной мастурбацией, переходившей в бормотание и эякуляцию. Мы хихикали, но слушали, задавали смелые, как нам казалось, наводящие вопросы. Постепенно все стали тайком подрачивать, засовывая руку в трусы.
Когда же компания собиралась, чаще для понюха клея в полиэтиленовых пакетах, а дядя Ваня не приходил, кто-то брал на себя его роль. Так пацаны выплескивали свои эротические фантазии. Онанировали уже в открытую, без стеснения, а случаи «взаимопомощи» стали регулярными.
Последнее появление дяди Вани в овраге ознаменовалось актом группового хулиганства. Его рассказки к тому времени были многажды повторены. Мы уже воспринимали их как враки алкаша. И когда он заснул на полуслове, кто-то начал на него мочиться, большинство пацанов делом поддержали. Таким жестоким был входной билет в мир взрослых заводской окраины. Но было в тот момент и теплое ощущение «мужского братства».