Навстречу Дню защитника Отечества. В этой исповеди, за которую, конечно же, сейчас стыдно, я рассказал про тяготы военной службы в Советской армии.
Я всегда беззаветно любил Советскую армию. Отдать всего себя воинскому долгу было делом чести. Но меня было так мало для себя самого, так не хватало, что отдавать всего и сразу я не мог, поэтому экономил себя, предусмотрительно делая заначки.
В стране бурлила перестройка и уже открывала рот гласность. После четвертого курса нас, студентов-медиков, ждали военные сборы. Почему-то особенно ждала танковая часть в глухом райцентре.
Сразу по прибытии выдали комплект обмундирования из стратегических запасов времен ВОВ: гимнастерку через голову, штаны галифе, белый верх от кальсон, серые застиранные семейники, новые кирзачи и кусок полотна для портянок.
Потом строем повели в баню, где и намылить гениталии толком не успели, после чего «старики» (отслужившие однокурсники) учили нас мотать портянки. Ни хера мы за раз не научились, и за обратные три километра стерли ноги в мозоли.
Институтское кафедральное начальство добилось для нас привилегии: некоторое время мы могли ходить, даже в строю, в носках и кедах. Гармония галифе с кедами – кутюр убойный.
К строевой я отнесся довольно легкомысленно. Как итог, уже на третий день схлопотал наряд вне очереди. Командир взвода, местное мурло с мелкими мордвинскими глазками и кривым носом, огласило на вечерней поверке подо ржач однокурсников: «Ногу не держит, слов песни не знает, в строю сосет конфету». Увы, это была справедливая правда, потому что я успел осилить только про «раскудрявый клен зеленый, лист резной», а когда глазами пересекался с Мишкой, на которого периодически дрочил, то перекрикивал всех: «я влюбленный и смущенный пред тобой». Про карамельки тоже правда.
Наряд, к счастью, был на стратегический объект «тумбочка», а не на мытье сортира класса «очко» (что меня, судя по добрым глазам мордвина, неизбежно ожидало в недалеком будущем). Стоять пол-ночи возле идиотской тумбочки и охранять журнал дежурств у двери казармы мне не понравилось. Но на следующий же день я реабилитировал себя в глазах начальства на стрельбах. Пятерки по пистолету Макарова и по Калашникову! Сам не ожидал, тем более с недосыпу, о чем и поведал в стенгазете «Молния!», редактором которой я себя выбрал, поскольку все отказались.
По отношению к данному прискорбному факту «стариков» я вскоре понял, что таких стрельб мне не простят и что объекта «сортир» не миновать. Тут-то из глубин студенческой памяти и всплыли 33 способа «заболеть». Впрочем, хватило щепотки перца в нос и щепотки соли под мышки. Громко чихнув несколько раз, стараясь попасть брызгами по физиономии местного фельдшера, и достав термометр с достаточными 37.5;, я слег в вожделенную санчасть с тяжелым диагнозом ОРЗ.
Палата на шесть коек это вам не бесконечная казарма с двумя ярусами. Мы называли санчасть Домом отдыха танкиста. Это был дворец с унитазами. Но танкисты по привычке ходили в кусты – метить территорию. Перед утренним обходом активно расходовались запасы перца и соли. Фельдшеру на всякий случай наливали. Днем отсыпались или загорали возле корпуса, ночью - водка и карты. А масть все не шла.
Старожилы сразу показали две дырки в заборе. Одна вела к винно-водочному, другая – к Райке в барак через дорогу. Раиса, местная шмара почтенного возраста, жила на пенсию, но алчной не была - лишь бы наливали. Ей не нравилось слово «****ь», велела называть себя путаной. Никогда не пила бормотуху, предпочитала белую. А за коньяк могла и отсосать. Запомнились ее синюшный нос и неровные черные края ногтей под облезлым вишневым лаком. Моя экскурсия в мини-бордель закончилась ничем: Райка восседала на облезлом диване как Екатерина Великая на троне в предвкушении дани от вассальных калмыков, а я не налил. В спину она мне зачем-то прошипела «у-у-у, пидарюга!» Во чутье у ****ей!
К принятию присяги пришлось ненадолго выздороветь. Я начистил сапоги и бляху, подшил воротничок и стеснительно стал в строй, надрывно покашливая. Учить текст, славбогу, не пришлось, все читали из папки, потом торжественным хором прокричали «клянемся!». В этот момент я поклялся жизни не щадить во имя Родины, всю кровь до последней капли пролить во славу Партии и ее ЦК, Политбюро и лично товарища генерального секретаря.
Но после присяги пошел дождь, а я – в родную санчасть. Там меня ожидал романтический сюрприз в виде нескольких не то курсантов, не то практикантов из Свердловской военно-медицинской академии. Уральские парни были как на подбор. Одного я и подобрал. Перестав дрочить на однокурсника Мишу, я запал на практиканта Витю. Виктор быстро полюбил измерять мне давление и щупать бицепс. Глазами же он напряженно щупал все остальное. Последовало приглашение на пару пробирок медицинского спирта – от напитка профессиональной солидарности трудно было отказаться.
Наконец его поставили в ночное дежурство. Я осторожно вошел в кабинет с голым торсом и расстегнутой ширинкой. Витя перестал писать херню в журнале и смущенно раскрыл рот. Но я уже подошел, коснувшись пуговицами на ширинке его носа с горбинкой и рыжих усиков. Он выключил настольную лампу, а мне стало тепло и так хорошо, что я прошептал в темноте: «не торопись, а то сейчас кончу».
Парень оказался изобретательнее, чем я думал, и повел меня в перевязочную. Там включил люминесцентную лампу. Я скинул ненавистное галифе и безразмерные серые трусы и растянулся на оранжевой клеенке топчана. Дальше все было как в порно с приемом у врача: массаж, переходящий в рукоблудие, переходящее в минет, переходящий в анал. Но поскольку мы оба уже были почти врачами, а не заднеприводными фельдшерами, то с удовольствием поменялись ролями. Полный привод хорош не только в машине, доложу я вам.
В последний день сборов был прощальный банкет. По случайному стечению обстоятельств меня в тот день выписали из Дома отдыха танкиста, и я с наглой скромностью подсел к столу. Мишка воротил от меня рожу, а мне было похуй, потому что я больше на него не дрочил.
По выходе, перед посадкой в автобус мне, правда, дали пенделя «старики», но не сильно, поскольку в присутствии офицеров. Уже в автобусе я достал сэкономленный на Раисе коньяк, и мы помирились. Отъезжая, увидел Витяшу и помахал ему рукой. А так хотелось обнять и поблагодарить за то славное армейское лето…