Когда несколько месяцев назад, в середине 2021 года, я обнаружил в «Одноклассниках» фамилию «Костин» и фотографию мужчины с маленькой девочкой, я, конечно, сразу его узнал. Конечно, волосы седые, да и усов тогда не было. Но это, без сомнения, был тот самый Виктор Петрович Костин- начальник штаба второго дивизиона 433-й гвардейского ракетного ордена Красной звезды полка, куда меня назначили после академии.
Конечно, я, за восемь лет службы, отлично знал организационно-штатную структуру полка с «63» комплексом. В академии нам, естественно, давали штат «Пионерского» полка. Да и мои сокурсники много рассказывали об особенностях службы. Главным отличием, как правило, было то, что все полки размещались достаточно близко от дивизии. Естественно, для этого комплекса был создан и соответствующий штат.
Если раньше я, как командир батареи, имел много автомобилей, мог самостоятельно организовать и перевозку личного состава и имущества, то теперь я, то же самое, делал в должности командира дивизиона. И казарма у меня была одна, и техники меньше, чем в батарее. Правда, ракет не две, а три, современнее и мощнее. Но и это было не главным. Главным, естественно, были люди.
С политработниками у меня всегда были сложные отношения. И с замполитом дивизиона майором Курочкиным отношения были сложными. Некоторые мои «нововведения» он не одобрил. Его смутило то, что я называю подчиненных по имени-отчеству. А моя идея провести анкетирование личного состава встретила категорическое неприятие. «Как можно спрашивать у подчиненных мнение о начальниках? Ведь солдат должен уважать командира, а они могут черти-что написать?»
Не знаю, докладывал он об этом замполиту полка или нет, анкетирование я все равно провел и без замполита. И ничего крамольного ни солдаты, ни офицеры не высказали. А многое из того, что написали в анкетах, потом подтвердилось.
Отношение с главным инженером были нормальными. Того еженедельного регламента, который был на «63» комплексе, тут практически не было. Осмотр, «протирка снаружи» и проверка исходного при смене с боевого дежурства. Главные работы проводились при ежегодном регламенте на «техничке». Конечно, я у него много спрашивал про комплекс для сдачи на допуск. Да еще когда двигатель меняли, он много помогал. У него было свое сооружение, небольшой склад, где хранились брезентовые чехлы от агрегатов. Я хотел сделать там баньку. Не успел.
Заместители по боевому управлению кроме дежурства больше ничего не делали. И все мои попытки заставить их что-то делать упирались в то, что: «на дежурстве, после смены отдыхает, подготовка к дежурству». Даже попытка чему-то у них научиться, опять-же, для сдачи на допуск, ни к чему не привела. От своих коллег, командиров дивизионов, я узнал, что «они ничего не хотят в этой жизни, обижены на все и всех, кроме себя, за то, что не повышают по службе» и ничего от них не добиться. И от «заместителя командира дивизиона майора Макарова» они отличались, как небо и земля.
Единственным светлым пятном в этом «штате дивизиона» был штаб. Начальник штаба майор Виктор Петрович Костин был светлым пятном в этом «болоте». А еще был начальник ПКП старший лейтенант Ярулин Газинур Мулланурович. Несмотря на свои 24 года и то, что звание «старший лейтенант» он получил совсем недавно, подготовка этого офицера вызывала уважение. Когда я попросил его рассказать мне какие боевые документы есть в дивизионе, он предложил не терять времени, а пройти на ПКП и на месте все посмотреть. В машине место было только для дежурной смены. Мы взяли несколько документов и вышли на улицу. Солдаты, по его указанию, уже поставили стол и два стула.
Конечно, за один раз освоить эту науку было невозможно. Но через несколько дней я уже довольно сносно ориентировался в боевых документах. А Ярулин знал их до тонкостей. Не оставили мы без внимания и карты. В академии, по решению командира отделения Валеры Мишина все надписи на картах делал один человек. Поэтому «Рабочие карты» в нашем отделении всегда были лучшими на курсе. Но то, что я увидел теперь уже в моем дивизионе вызвало у меня уважение. «Вот только жаль, все переделывать надо, - с сожалением сказал Ярулин, - фамилию ни стереть, ни исправить нельзя. Ну ничего, не в первый раз».
Сейчас я уже и не вспомню, когда они с Костиным переделали боевые документы. Знаю только, что я потратил немало времени, чтобы все подписать. А ведь они все переделывали практически вдвоем.
Подготовка к сдаче на допуск к самостоятельной работе, кроме знания боевых документов, предполагала знание и умение работать на аппаратуре боевого управления. Собственно говоря, технической сложности работа не представляла. Пришел приказ – подтверди – и доложи. И все нажатием кнопок. Вот только каких, когда, почему и зачем, и еще много разных факторов. И все это надо было знать на память. Читать инструкции было некогда.
В Раквере Виталий Андреевич Панов несколько раз вызывал меня на КП дивизиона, рассказывал про аппаратуру, про приказы и сигналы. Но…А тут мне нужно было самому…
Примерно через месяц Ярулин и Костин сказали, что я, в принципе, готов к несению дежурства. С некоторыми сложностями, допуск был получен. Но на первое дежурство я попросил Ярулина заступить со мной оператором. Ему, по должности, делать этого было нельзя, но я уговорил начальника штаба полка, и мы с Газинуром Муллануровичем заступили. Дежурство, насколько я помню, прошло нормально. Оценка, скорее всего, была хорошая. По крайней мере ни Жуков, ни начальник штаба полка не ругались.
Прошло несколько месяцев после моего прихода в дивизион и мои отношения с Костиным и Ярулиным были, на мой взгляд, ближе, чем с другими офицерами. Я, как правило, обращался к офицерам по имени-отчеству. Но меня, несмотря на мои просьбы, обычно называли по званию.
Я заступал на дежурство со штатными операторами. И одного из них я запомнил. Фамилия его Невмержицкий. После дежурства с ним я попросил Ярулина не ставить его ко мне в расчет. Я на мою просьбу Ярулин отреагировал очень своеобразно.
-Владимир Витальевич, -это обращение было, все-таки, для меня немного необычно, а интонация, с которой это было сказано, передавала глубокую, боль- а с кем я его поставлю? С ним никто дежурить не хочет.
Это было для меня новостью. Меня на дежурстве он удивил сразу.
На первых дежурствах я, в основном. Изучал боевые документы. А когда немного набрался опыта, стал, как многие писать конспекты. Три тетради по марксистско-ленинской подготовке были нужны только замполитам. Но, не дай Бог, у тебя не найдут какого-нибудь конспекта. При этом, едва ли не главным было оформление.
Мне, как и многим, названия работ писали солдаты с хорошим почерком. Были офицеры, которым и конспекты писали солдаты. Но если об этом узнавали политработники, «суровая кара пролетариата» обязательно настигала такого «новатора». При этом содержание конспекта, как правило, никого не интересовало: есть и хорошо. Поэтому, не вдаваясь в суть работы, переписывали отдельные, часто далеко не самые важные, абзацы. Приветствовались подчеркивания разными цветными карандашами, пометки на полях и прочие атрибуты, говорящие о «творческом отношении к изучению трудов классиков марксизма-ленинизма». Одно могу сказать: спроси тогда, о чем та или иная работа – большинство не могло этого сказать.
А Невмержицкий большую часть времени ничего не делал. Просто сидел и глядел «в потолок». На мои замечания, что нельзя бездельничать, он, как правило, брал какую-нибудь инструкцию, и делал вид, что читает. Иногда документ падал из рук, что говорило о том, что человек спит. Если он не бездельничал, то иногда пытался поговорить. Но и разговоры с ним не доставляли удовольствия. Завистливый, со склочным характером, на напрягаясь «закладывал» своих товарищей.
На дежурство каждый офицер и прапорщик брал «доппаёк». Как правило это были бутерброды, конфеты, печенье. Некоторые, в том числе и я, иногда брали что-то домашнее: котлетки, курочку печёную, вареную картошку в мундирах. Как правило вечером доставали продукты и ели вскладчину. Если связистом дежурили солдаты, их обязательно приглашали к столу.
«Невмер», так его называли, иногда даже «в глаза», на моей памяти не брал ничего. По мне бы и ладно, но некоторые относились к этому очень неоднозначно. И, все-таки, главным было его отношение к службе, к товарищам.
Об этом я узнал не только на собственном опыте, но и по рассказам офицеров. Пришлось сказать Ярулину, что я, как командир, не имею права отказываться, надо-пусть ставит со мной.
Виктор Петрович Костин, непосредственный начальник Ярулина и первый заместитель командира дивизиона, приехал в Тагил из Сары-озека. Это небольшой поселок в Казахстане, где стоял ракетный полк.
В дивизионе он знал и умел все. Когда мне надо было объехать полевые позиции, со мной поехали Костин и Ярулин. Не скажу, что я запомнил все, но то, что за три дня мы проехали, наверное, не одну сотню километров, съели не одну банку тушенки и выпили не один литр спирта. Хорошо, что не пришлось показывать позиции ни одному проверяющему.
Не было вопроса, на которые Костин не мог ответить. Уже потом, будучи начальником штаба полка, я понял, что это за «дьявольская работа». Но у меня в штабе были заместители и помощники. А Виктор Петрович и Газинур Мулланурович выполняли почти эту же работу вдвоем.
Когда Таня перешла работать в вертолетную эскадрилью, она уже на второй день сказала, что единственный настоящий офицер у вертолетчиков – Костин.
Увы, у нас часто не ценят настоящих, грамотных офицеров и порядочных людей. Виктор Петрович до самого увольнения был начальником штаба вертолетной эскадрильи.
А после увольнения учил детей, водил их в походы, показывая личным примером, как надо жить по-настоящему, как надо любить людей, свою страну. И дай Бог, чтобы таких людей было побольше.
Газинур Мулланурович всего добился сам. Самый молодой в РВСН начальник КП ракетной армии, полковник. И это в «лихие девяностые», когда армия была на пороге развала, когда офицеров считали дармоедами, когда ходить по городу Москве (да, наверное, и по другим городам) в форме было опасно для жизни, когда увольняли без квартир, а на выходное пособие, размером в несколько окладов, с трудом, добавив, можно было купить стиральную машину.
Может быть эти «Записки ракетчика» когда-нибудь увидят свет. Но, даже если это прочитают только те, про которых тут написано и моя семья, работа проделана не зря.
Спасибо Вам, мои сослуживцы, за то, что Вы были и есть в моей жизни.