- Оказывается, горела старая солома и… промасленное тряпье. Пока мы тушили пожар, поняли, что это поджог, но тут раздались крики, и…
Ноздри ел запах дыма, а факелы, горевшие в конце коридора, казалось, светили сквозь туман – тот же самый ноябрьский туман, который застилал улицы еще сонного города за стенами крепости.
- Все остальные узники? – спросил я, еле сдержав раздирающий челюсти зевок.
- В порядке, сир, в полном порядке! – суетливо заверил меня кастеллен. – Некоторые спокойно проспали всю суматоху. Я удвоил стражу при каждом.
Я хотел сказать «Чем это поможет?», но сдержался. В конце концов, каждого из стражников, приставленных охранять каждого из семи узников, выбирал я сам: все эти люди были моими пятыми-шестыми вассалами или служили в моем войске. Все они имели основания ненавидеть узников или дали за себя заложников. Все они принесли клятву на Евангелии и копье Ассал, что не дадут заточникам бежать и приложат все усилия к тому, чтобы узники дожили до казни, назначенной на день святой Екатерины, 25 ноября.
Сегодня было 23 ноября, день святого Видо. И один из семерых, марграв Тиарн, был мертв. От руки одного из моих людей. Мне хотелось рвать и метать, но меня разбудили в пять утра после того, как я лег в два, и у меня просто не было сил.
Кастеллен почтительно распахнул передо мной тяжелую, сплошь обитую железом дверь, и я вступил в большую камеру, перегороженную пополам решеткой из прутьев толщиной в руку. Сделанная в этой стене дверь, тоже решетчатая, стояла нараспашку, я прошел внутрь – и остановился.
Тиарн лежал на каменном полу вниз лицом, чуть повернув голову набок. Его приоткрытый глаз неподвижно поблескивал в свете факелов, словно осколок разбитой бутылки, а вокруг головы дьявольским нимбом расплывалось пятно крови. Точнее, уже не расплывалось: кровь утратила живой блеск, а лужа подсохла по краям. Если бы сейчас стояло лето, над нею бы вились мухи.
Я повернулся к людям у меня за спиной.
- Кто? – спросил я.
Все нерешительно зашевелились, как будто неуверенно указывая на крайнего из приставленных к Тиарну стражей, белобрысого паренька лет семнадцати.
- Кто он такой и как он здесь оказался? – рявкнул я: паренек не был мне знаком!
- Это не я! – крикнул паренек. У него были покрасневшие глаза, а на щеках виднелись дорожки от высохших слез. – Клянусь, ваше величество, это не я! Я не убивал!
- Кто ты такой?! Отвечай!
В ответ на мой рык в маленьком окошке жалобно звякнуло стекло.
- Я Дрих, сын Дава Волчья Губа… Вчера отцу стало плохо, его рвало и несло весь день так, что к вечеру он не мог встать с постели… и он отправил меня караулить вместо себя…
Губы у мальчика дрожали: того и гляди расплачется.
- Все так, ваше величество, - произнес Ансгар, высокий и крепкий мужчина. На его груди на цепи висел ключ от решетчатой двери: это значило, что сейчас он был старшим из стражей Тиарна. – Дрих действительно сын Дава, и Дав и впрямь лежал в лежку, когда я за ним зашел. Говорит, чем-то отравился.
- И? Что случилось-то? Этот сопляк устроил поджог и зарезал Тиарна?
Тиарн, конечно, был не молод, но таких детишек, как Дрих, он уделал бы десяток голыми руками, не запыхавшись. Когда его брали, он положил трех моих лейдов, вдвое его моложе и на голову выше. Крепкий был сукин сын.
- Я не поджигал! – крикнул мальчик. – Клянусь святым Леонардом, не поджигал я! И не убивал!
- Мне кто-нибудь может объяснить, что тут произошло? – процедил я сквозь зубы.
- Когда у Святого Петра-в-Веригах пробили четыре пополуночи, потянуло дымом, - заговорил Ансгар. – Сначала легонько, а потом сильно. Мы не знали, что думать. Когда открыли дверь и выглянули в коридор, там уже дым стоял коромыслом и ничего было не видать. Дым повалил к нам, где-то огонь трещит. И мы… - Ансгар поморщился и потер переносицу, - вроде как растерялись: то ли открывать дверь и спасать марграва, выводить его на двор, то ли это и впрямь поджог или даже нападение… Ну и все: кто побежал искать кастеллена, кто смотреть, что на дворе. Я искал, где горит, когда понял, что поджог, бросился обратно. Вбегаю и вижу: Винн и Гверн держат мальчишку, а марграв лежит на полу с перерезанным горлом…
Ансгар понурился и повел плечом в сторону Винна с Гверном: дескать, теперь ваша очередь отдуваться. Те переглянулись, Винн вздохнул и продолжил рассказ:
- Мы вдвоем вернулись и видим сквозь дым: дверь к марграву открыта и мальчишка стоит над телом с кинжалом в руке. Честная глава господня! Мы его скрутили, думали, он убил, потом смотрим: матерь Божия девица, а на полу другой кинжал валяется, окровавленный. А у Дриха чистый. Вот и не знаем, что думать, будь я распят, коли не так…
- Я же говорю, не убивал я! – мальчишка шмыгнул носом. – Я вернулся, решетчатая дверь открыта, и марграв на полу лежит. Я подумал, что он притворяется мертвым, а как я войду, он на меня и бросится. Вот и достал кинжал! А он не притворялся, оказывается! Я не убивал! Я бы никогда!
И Дрих закусил губу, из последних сил сдерживая слезы.
Я смотрел на него и соображал: нет, невозможно поверить, что этот… дрищ мог справиться с Тиарном. Которого явно убили не спящим, а бодрствующим. Кроме того, перерезать горло, отбросить окровавленный нож и выхватить второй, чистый… это требует куда больше хладнокровия, чем есть у мальчишки.
Отвернувшись, я сделал шаг к мертвецу и увидел окровавленный нож, лежащий чуть в стороне от подсыхающей лужи. Поднял нож кончиками пальцев, чтобы не испачкаться, и повернулся к остальным:
- Чей это нож? Кто-нибудь знает?
Бекан, еще один из стражей, громко сглотнул. Ансгар, Винн и Гверн переглянулись.
- Это нож Бекана… - неохотно произнес Винн. – Похож, по крайней мере, будь я проклят по самую селезенку.
- У меня его украли, - торопливо заговорил Бекан. – Я спал, а когда проснулся от шума и чада, положил руку на пояс – ножа нет. Это сделал кто-то из вас! – бросил он своим сотоварищам по страже.
Потом вдруг охнул и повернулся ко мне:
- Ваше величество, это Ансгар, точно вам говорю! Ключ от решетки – у него! Больше некому было открыть дверь! Мальчишка бы не мог, я бы не мог! Только Ансгар!
Все уставились на рослого стража, а тот схватился за ключ, висевший у него на шее.
- Я не делал этого, клянусь, сир! Я был в коридоре, спустился на нижний этаж, искал, где пожар!
- Кто-нибудь видел тебя там? – спросил я.
Ансгар сделался бледен.
- Я… я не знаю…
- Там и в паре шагов ничего видно не было. Чистый ад, побери меня Везельвул и все его аггелы, - вставил Винн и сплюнул прямо на пол. Посмотрел на меня и торопливо затер плевок ногой.
- Когда вы разбегались отсюда, как безголовые цыплята, - заговорил я, обращаясь ко всем четверым, - дверь к Тиарну была закрыта на замок?
- Да, - сказал обычно молчаливый Гверн. – Я дернул перед тем, как бежать, на всякий случай.
Я перевел взгляд на Ансгара. Этот человек, обычно разумный и хладнокровный, был мне по душе. Но открыть дверь мог только обладатель ключа – единственного ключа от решетки, который стражники по очереди передавали друг другу. Второй ключ от камер, в которых сидели семеро, был у кастеллена, и тот уже принес все возможные клятвы, заверяя меня, что эти ключи в безопасности.
- Я требую божьего суда, - хрипло произнес Ансгар. – Я готов держать раскаленное железо, чтобы доказать свою невиновность.
- Вот куда не следует торопиться, так это на божий суд, - раздался позади меня знакомый голос.
Я сильно вздрогнул и обернулся. Поистине, Гриом был в родстве с добрым народом или нечистой силой, иначе как он ухитрился просочиться сюда мимо меня?!
- Да простит меня ваше величество, - произнес мой тайный советник неявных дел, - я осматривал углы камеры, когда вы осенили нас благодатью вашего присутствия, и я не посмел перебить вас и не хотел перебивать говоривших, дабы дать вам знать о своем пребывании здесь, - и он низко поклонился.
Эта речь, которая в устах всякого другого человека прозвучала бы лютой издевкой, в устах Гриома звучала вполне естественно. И да, этого маленького серого человечка, бесшумного и неуловимого, как небольшое приведение, бывало трудно заметить и удержать в поле зрения даже среди бела дня.
- Не будет ли ваше величество так добры, чтобы сделать шаг в сторону? Я хотел бы перевернуть тело покойного, дабы осмотреть рану на горле.
Я шагнул в сторону, и Гриом осторожно перевернул мертвеца затылком в лужу засыхающей крови. Лицо и грудь Тиарна были в крови, глаза закатились, на горле действительно зияла рана, похожая на издевательски растянутые в улыбке губы.
- Горло перерезали сзади, когда марграв стоял… стало быть, либо он доверял убийце, либо не опасался нападения… - Гриом, низко наклонившись, рассматривал лицо и грудь покойника.
- Он мог подумать, что поджог устроен ради его побега, - сказал я.
- Безусловно, сир, безусловно… А поскольку горло резали со спины, то брызги крови на убийцу не попали. Несомненно, убийца – человек опытный и хладнокровный.
Все уставились на Ансгара, тот крупно вздрогнул и открыл рот, чтобы что-то сказать, но Гриом его опередил:
- А что это у нас такое? – удивленно произнес он, протянул руку и, засунув пальцы в рот мертвецу, вдруг вынул оттуда большой окровавленный ключ.
Все охнули. С первого взгляда было понятно, что это такой же ключ, как тот, что висел на груди у Ансгара, только сделан не из железа, а из олова, и добавок не очень аккуратно.
Гриом вытер ключ об одежду покойника и выпрямился.
- Сир, не соблаговолите ли вы выйти за решетку, чтобы я мог проверить ключ?
Я послушался, и Гриом, выйдя вслед за мной, запер дверь на ключ. Замок с лязгом закрылся, а потом открылся, когда Гриом повернул ключ обратно.
Ансгар перевел дух:
- Я же говорил, что я ни в чем не виноват! Если бы я был убийцей, я бы открыл дверь своим ключом, - он устремил тяжелый взгляд на своих сотоварищей-стражников: - Это кто-то из вас.
- Необязательно, - произнес Гриом. – Кто мешал хранителю ключа сделать второй ключ, чтобы отвести от себя подозрение?
Ансгар в ужасе уставился на тайного советника. Я поджал губы: Гриом был прав. И теперь получалось, что под подозрением были все четверо стражников. Хорошо, что не пятеро: Дрих, конечно, мог получить второй ключ от отца и обещать марграву помощь, но выглядело это совершенно неправдоподобно.
Я посмотрел на Гриома, тот еле заметно покачал головой. Итак, даже он не смог найти улик, которые выделяли бы кого-то из подозреваемых. Оставалась пытка. Я не хотел пытать четверых людей, трое из которых, скорее всего, были ни в чем не виноваты, но, если я хотел найти убийцу, другого выхода не было.
- Поскольку нож, которым убили марграва Тиарна, принадлежит Бекану, а Бекан имел такую же возможность сделать второй ключ, как любой другой из стражников, дознание начнем с него, - произнес я. – Несите жаровню с углями и веревку, повесим его прямо на решетку. Раздевайся, Бекан.
- Нет, ваше величество! – Бекан рухнул на колени. – Умоляю вас, пощадите! Я не убивал марграва, меня подставили, украв нож!
Он пополз ко мне на коленях по каменному полу с явным намерением припасть к моим сапогам.
- Разденьте его, - бросил я паре тюремщиков, стоявших у двери, ведущей в коридор.
Бекан вполне мог говорить правду, но был шанс, что убийца признается, глядя, как пытают невинного человека.
- Я не убивал! Я не убивал! – надрывался Бекан. Из глаз у него бежали слезы размером с ноготь.
Тюремщики, крепкие люди с руками, как окорока, с легкостью подняли Бекана и принялись его раздевать со спокойствием кухарки, обрывающей листья с капустного кочана. Бекан закричал, извиваясь, но тщетно: на пол упал его ремень, на котором висел кошелек, потом хранившийся за пазухой гребень – и какой-то желтоватый комок размером с кулак, который, бесшумно ударившись об каменные плиты, подкатился к ногам Гриома.
- Не может быть! – воскликнул тайный советник, проворно наклоняясь.
Он выпрямился и показал мне комок воска с оттиском ключа. Гриом приложил бородку окровавленного ключа к оттиску – и тот пришелся впору, как будто его делали по этому отпечатку.
- Мне его подкинули! Подкинули, когда я спал! – Бекан кричал еще громче, как будто его уже поджаривали.
Я забрал у Гриома комок и осмотрел его. Потом поднял взгляд на Бекана.
- Говоришь, подкинули? А ну покажи руки!
- Что…? – в ужасе пробормотал тот.
- Покажи руки! – приказал я и шагнул к нему. – Ладонями вверх!
Тюремщики отпустили его, и Бекан протянул мне свои дрожащие ладони. Даже при трепещущем свете факелов было хорошо видно еще не зажившую царапину, пересекавшую верхнюю подушечку правого указательного пальца.
Я показал Бекану комок воска, на котором красовался отпечаток пальца, перерезанный царапиной.
- Слепок с ключа снял ты, и не смей отпираться!
Бекан, захлебываясь слезам, осел на пол.
- Но я не убивал, ваше величество! Я собирался убить марграва завтра вечером, после поругания герба! Я не мог убить его сегодня, ведь у меня не было своего ключа! Я и не собирался этого делать до завтра!
Все, на что меня хватило, это не измениться в лице. Искать убийцу – а найти человека, который только замышлял убийство!
- Клянусь, я не собирался этого делать сегодня! Вирелла, Вирелла Гвейр велела мне убить марграва после обесчещивания, она заставила меня поклясться, что я не сделаю этого раньше, хотя я ей предлагал это и даже обещал скидку, ведь так было бы безопаснее для меня! Но она сказала, что не даст мне вторую половину денег, если марграв умрет до переворачивания щита!
Вирелла Гвейр? Я первый раз слышал это имя.
- Это незаконнорожденная дочь Тиарна, - раздался у меня над ухом шелестящий шепот Гриома. – Марграв прижил ее с цыганкой и выдал замуж за Вульбаза Гвейра, богатого торговца зерном.
- Дочь наняла тебя, чтобы убить отца? – спросил я у Бекана.
- Да, сир, да! Она желала избавить его от пытки… - Бекан глядел мне в лицо блестящими от слез глазами. – Ведь все знают, что вы хотите сделать с ними в день святой Екатерины… Вирелла не хотела, чтобы ее отец мучился.
- Вот как, - сказал я, чтобы что-нибудь сказать. – Почтительная дочь Вирелла Грейв, всякому бы такую. Но откуда мне знать, что ты не возводишь поклеп на супругу уважаемого купца?
Бекан принялся многословно рассказывать про кошелек, который дала ему Вирелла, про мешочек с травкой, которую она велела подмешать завтра сотоварищам-стражникам, чтобы, пока они бегают до ветра, Бекан успел открыть дверь и прикончить обесчещенного марграва… то есть уже не марграва, не нобиля и не благородного, а обычного простолюдина.
- Ах ты срань! – вдруг взревел Дрих. – Ты позавчера пил с отцом – и это ты его отравил, проверял свою травку!
Мальчишка бросился на Бекана, его оттащили, но, пока восстанавливался порядок, я пытался сообразить, что же так поразило меня в рассказе Бекана.
А, вот: почему Вирелле так надо было, чтобы ее отец умер после subversio armorum, а никак не до него? Если дочь хотела избавить отца от страданий, то почему заодно не избавить его от позора? Завтра щит Тиарна должны были замарать дегтем, затем, привязав к кобыльему хвосту, проволочить через весь город по грязи и отбросам и в знак вечного бесчестья повесить перевернутым на виселице. И это только начало! После копьё Тиарна должно было быть сломано, шпоры сдёрнуты и изрублены на куски, гербовая котта разодрана и брошена к его ногам, коню его отрезан хвост. То, что я назначил на завтра, было в своем роде не менее ужасным наказанием для любого из благородных, нежели послезавтрашняя казнь.
- Клавис, государь, Клавис… - прошелестел Гриом мне на ухо, но я отмахнулся.
Конечно, Вирелла, дочь цыганки и жена купца, - и так простолюдинка, она ничего не потеряет, когда ее отец будет объявлен простолюдином вместе со всем его потомством. Я собирался прибрать к рукам все добро приговоренных, но к приданому замужних дочерей это не относилось.
И тут меня осенило.
- Какие у Виреллы отношения с братом? – под шумок спросил я у Гриома.
- С Юльеном Грызлом? Плохие. Она обвиняла Юльена, что тот пытался посягнуть на ее дочь, тогда еще ребенка.
- Конское яблоко от конской задницы недалеко падает… - процедил я сквозь зубы.
Юльен, прозванный Грызлом за то, что передние зубы у него торчали вперед, как у зверька, по натуре своей был мелким хищником. Он перешел на мою сторону только затем, чтобы сохранить свое положение, и я не трогал его, зная, что скоро Юльен станет пустым ме…
Нет, не станет, сообразил я. Его отец умер нобилем, и не позднее, чем сегодня Юльен заявит о своем праве занять место Тиарна среди пэров королевства.
- Ах ты сука… - прошептал я. – Ах ты сука…
Юльен Грызло в качестве пэра был мне нужен, как свищ в мошонке, но законного повода помешать ему у меня не было: я ведь сам его простил! И каковы бы ни были преступления отца, ни по каким законам божеским и человеческим их нельзя было перенести на сына. Если только…
Я посмотрел на Ансгара, Винна и Гверна.
- Тиарна убил один из вас. Я был бы в своем праве, если бы пытал всех троих, пока кто-то не сознается. Но я предлагаю убийце сделку: полное прощение взамен имени заказчика убийства. Я даю убийце Слово Короля.
Я медленно обвел взглядом всех троих и прикоснулся к своим передним зубам. Винн и Гверн смотрели на меня как два барана на новые крепостные ворота, но в глазах Ансгара зажглось понимание.
- Я убил Тиарна, - произнес он, делая шаг вперед.
И тоже прикоснулся пальцем к передним зубам.
Все охнули.
- Какая же ты мразь… - прошипел Бекан.
- Я мстил, - ответил Ансгар, не меняясь в лице. – А ты собирался утопить нас в поносе ради толстого кошелька купчихи.
Бекан увял.
- Ты мстил? – спросил я Ансгара. – По тебе, моя месть недостаточно хороша?
- Если бы мне повезло при жеребьевке и на мою долю выпало бы послезавтра казнить Тиарна, для меня бы ничего лучше не было, - ответил Ансгар. – А так… у меня в Клависе, где Тиарн устроил резню, погибла вся семья. Десять человек, сир. Я должен, должен был убить марграва своими руками.
- Но деньги с заказчика ты взять не забыл, - не удержался я.
- Конечно, - Ансгар пожал плечами, - я же клятву нарушил. Я решил, что в возмещение построю на эти деньги церковь.
Он помолчал, а потом продолжал:
– Я хотел убить марграва после обесчещивания, но заказчик… - Ансгар усмехнулся и снова постучал себя по передним зубам, - заказчик, когда уговаривал меня, сказал, что вира за убийство нобиля, а там более пэра в сто раз, если не в тысячу больше, чем вира за простолюдина. И я подумал, что, убив Тиарна, пока он не перестал быть благородным, я отниму у него больше. А что до заказчика… он ждет от меня письма, чтобы прислать деньги в оговоренное место.
Я повернулся к своему секретарю, который маячил в дверном проеме:
- Дайте Ансгару бумагу, перо и чернила.
Доев яичницу, я откинулся на спинку кресла с бокалом вина. Вино у кастеллена было так себе, но лучше подгоревшей глазуньи. Когда слуга с пустой сковородой, поклонившись, вышел из комнаты, я перевел взгляд на Гриома, который стоял у камина в почтительной позе, сложив руки на несуществующем животе и наклонив голову к плечу.
- Ты хорошо догадался про Клавис, - сказал я. – Я даже не вспомнил.
- Clavis – по латыни «ключ», и ключ засунули покойному в рот не просто так: ведь можно было просто оставить его в замке или утопить в поганом ведре.
Я содрогнулся: Гриом, человек скрупулезный, наверняка заглядывал в поисках улик и в поганое ведро.
- Домин Юльен уже прислал письмо в ответ на уведомление о кончине родителя, - продолжал Гриом. – Подписался маргравом. Начинает с уверений в совершенной вашему величеству преданности, потом нижайше просит выдать ему тело отца для погребения, и только после этого обращается с почтительнейшим прошением, чтобы его возвели в достоинство пэра прямо сегодня. Упирает на то, что завтра и послезавтра все будут заняты, а потом значительная часть благородных фамилий будет в трауре и дело затянется. Предлагает взять на себя труд известить прочих пэров, благо все они уже съехались в столицу на… увеселения.
- Это Юльен так прямо и пишет - про увеселения? – фыркнул я.
- Нет, но намек прозрачный. Вообще, письмо написано так, как будто над ним размышляли… дня два, не меньше, - Гриом задумчиво собрал губы в куриную гузку. - Думаю, Юльен торопится еще и затем, чтобы продвинуть свое сватовство к госпоже Гезине, пока ее отец, принц Амлет, в столице.
- Принц Амлет…
- …извещен о том, что спешка нужна только при ловле блох, катании на чужой жене и когда трое едят из одной дырявой миски, но не в вопросе замужества старшей дочери. По моим сведениям, нерушимого сговора не было: госпожа Гезина питает отвращение к мужчинам с торчащими передними зубами, поскольку не представляет, как с ними можно целоваться, и потому оказывает всяческое сопротивление матримониальным планам своего сиятельного отца и Юльена.
- Отлично. Тогда сегодня в полдень мы возведем марграва Юльена Грызло в достоинство пэра королевства… А потом тут же лишим его этого достоинства как отцеубийцу и поселим его в ту же камеру, в которой преставился его родитель.
Мы с Гриомом улыбались друг другу, как пьяница - бутылке.
- И в самом деле, - сказал Гриом, - было бы обидно отправить в Аннун все завтрашние приготовления для Тиарна. Народ и так разочарован, что казнить будут всего шестерых, а не семерых, так что пусть Юльен завтра отдувается за своего батюшку.
Мы помолчали.
- А как ваше величество намерены поступить с Виреллой? – неожиданно спросил Гриом.
- С почтительной дочерью? – я задумался. – Девять десятых состояния отцеубийцы отходят матери нашей церкви, а поскольку Юльен не женат и у него нет другой близкой родни, пусть оставшаяся десятая часть достанется его сестре.
22 декабря 2021 года