3
Жить стали у родителей Клары. Снова у родителей. Им выделили отдельную комнату возле кухни в трехкомнатной квартире. Теща с тестем и сестрой Клары – в двух смежных. В спальне родители, а в проходной, гостиной –Лена. В доме – по тем временам, элитном - изначально квартиры давали военным, строителям, начальникам. Все друг друга знали. Николай вел себя солидно, тем не менее, любопытные соседки интересовались, почему Клара не прижилась у свекрови. «Дочь есть дочь. Маму никто не заменит. А сын – всегда отрезанный ломоть», - шутила Полина Ивановна.
В вечер приезда сели ужинать в гостиной, где обычно и накрывали с приборами к обеду и ужину. На кухне ели редко, только если быстро, и надо было бежать всем по делам. Тем более, что там стоял неудобный - новомодный стол-тумба, который куплен исключительно как дань моде. Но теща новую мебель не жаловала. Ноги задвинуть некуда. Полина Ивановна напекла пирогов с картошкой и мясом, выставила соленья, соленую горбушу, салаты. Тесть поставил на стол вино. Он ставил в огромных двадцатилитровых бутылях шампанское из крыжовника и других ягод. Потом разливал по бутылкам из-под шампанского, закупоривал пробками и заливал воском. У него была своя особенная технология, которую он описывал в специальной тетради. Записывал наблюдения - с какими ягодами лучше пенилось, играло и был самый лучший букет. Его шампанское получалось не хуже заводского «советского». Пробка вылетала с хлопком, шампанское пенилось и играло. Юрий Алексеевич очень гордился им и любил удивлять гостей. Сегодня они тоже пробовали игристое из разных бутылок, сравнивали с прошлогодними вариантами. К концу вечера так надегустировались, что Николай потерялся в прямом коридоре, а потом пытался прилечь в детской кроватке.
- Папа, разве так можно спаивать? – укорила Клара Юрия Алексеевича после того, как уложила подвыпившего Николая.
Отец сидел за круглым столом, облокотившись на спинку стула, довольно жмурился, как сытый кот, посматривая, как жена с дочкой расставляли в буфет чистую и протертую посуду.
- Да мы понемножечку, Кларонька. Не ругайся.
Клара поцеловала отца в щетинистую щеку.
- Спасибо тебе за все, папочка….
- Да… а как иначе?
На кухне она подошла к матери и прижалась к ее плечу.
- Ну, что, милая, досталось тебе? – спросила Полина Ивановна.
- Ага, - всхлипнула Клара, но сразу отогнала от себя все воспоминания. Ей было невыносимо хорошо дома с близкими, где никогда никакого упрека, ни грубого намека, не то что слова. – Никогда не буду вспоминать их. Никогда не поеду туда. Пусть Коля сам едет проведать своих родственников.
-Ничего –ничего, доченька, надо уважать родителей мужа. Чтоб он знал, что чтишь их, что его любишь, что благодарна им за все…
- За что мне их благодарить?! За злобу? За способность припоминать в запале все, что я говорила откровенно, за то, что не прощали никаких моих промахов?? Да они сами – то святые??
- За то, что мужа тебе воспитали хорошего, доброго, умного. Что он любит тебя. За дочку свою. А промахи…так ведь она не твоя мать. Промахи прощает только самый близкий человек. И самый любящий. Остальные – просто пропускают мимо. Прощать ведь тоже надо учиться. Это непростое дело. Не каждому по силам… Не хочешь – не езди. А Киру потом отпускай с ним туда. Пусть будет больше у нее бабушек и теток. Больше родни – больше любви твой ребенок получит. И плохо при дочке о них не говори. Счастливее вырастет. Без злобы к людям. С чистой душой. Когда дитя растет в любви, оно и счастливее, и здоровее, и сильнее.
- Не знаю, мамочка. Я подумаю.
- Ну вот и хорошо. Вот и умница, - Полина Ивановна умела завершать трудные разговоры так, как будто они уже разрешились положительно, как она хотела.
Коля сразу решил вопрос с переводом в институт на вечернее отделение, другого пока в городе не было. Люди приехали строить город и завод уже с образованием, поэтому открыли пока вечернее отделение, чтоб рабочие со стажем и с дипломом техникумов могли продолжить учебу. И вопрос с работой решился, он устроился в один из престижных цехов. Сразу стало понятно, что есть перспектива роста, особенно когда институт будет окончен. Год авиационного института у него уже есть.
Через несколько месяцев ему предложили заменить мастера на время болезни. Потом на время отпуска. Потом совсем. «Неизвестно, складывалось ли у меня все так хорошо и быстро, останься я дома?» - думал он. Коля быстро почувствовал вкус хороших денег, в цехе платили зарплату выше, чем в целом по заводу. Купил себе два костюма: черный и бежевый, несколько пар обуви, добротное зимнее пальто с каракулевым воротником.
Клара смотрела на мужа с кислой улыбкой. Он, конечно, давал деньги ей на обновы, и ей, конечно, хотелось нарядиться, но она тратила их на дочь: игрушки, кофточки, шапочки, которых можно было и не покупать, но которые казались ей необходимыми. Потом оказывалось, что некоторые «одежки» так ни разу не надевались и оставались с этикетками. Она понимала: наряжаться ей некуда, а мужу, недавно получившему хоть и мизерную, но должность, это необходимо, положено по статусу. Городок небольшой, все на виду, вдруг скажут, что она мужу денег жалеет. Она пока занималась дочкой, ходила только на прогулки и на приемы в детскую поликлинику. Одного-двух платьев было достаточно. «Все у меня еще будет. Все впереди. Вот накоплю денег и куплю себе…» и она придумывала, что себе накупит. С подругами общалась редко. У всех были разные интересы, и замужем не были, и детей пока не имели, хоть и были эффектнее Клары. Жизнь загустела, как в стоячей воде. А с другой стороны, благодаря дочке, она и мчалась. Но развития не было. Коля приходил с работы энергичный, подтянутый, у него даже тон стал другим, быстро ужинал и бежал в институт на лекции. Она чувствовала, что их жизни совсем расходятся, как будто там, на полустанке они отправились разными путями: она на тягомотной дрезине по одному пути покатила, а он на локомотиве помчался параллельно. И локомотив было остановить просто нереально! Он все время набирал скорость, а дрезина, даже если бы пошла по его пути, догнать его уже не смогла бы. Клара это видела, чувствовала, но наблюдала за этим как бы со стороны, инертно глядя на мелькающие на скорости огни окон, на рассеивающийся, как время, дым. «Надо что-то делать…А может, и не надо…» И локомотив с каждым днем уносился еще дальше, оставляя безнадежную пропасть в тысячи километров пути.
Ноябрь баловал неожиданным теплом, мокрым снегом в лицо, холодным, но ласковым солнцем. Во дворе срочно было организовано собрание жильцов. Юрий Алексеевич пришел с него по-хорошему заведенный. Город был молодой, всего имел отроду несколько лет. Жители, приехавшие его строить, люди были разные: из Москвы, Ленинграда и их окрестностей. Отбор в него проходили строгий. Лучших выпускников институтов и техникумов приглашали в авторитетные органы и спрашивали, не хотят ли они поехать в уникальный город на уникальный завод, чтоб стать уникальным человеком. Кто-то бы отказался в такой ситуации? С дипломами институтов становились инженерами, с дипломами техникумов – техниками или пока рабочими с перспективами, мастерами в престижных цехах. Так вот, люди были разные – из городов и деревень. И бывшие сельчане стали горожанами, получили комнаты в хороших общежитиях, потом комнаты с подселением, потом отличные квартиры. Других в городе не строили. Они стали городскими жителями, но деревенских привычек не оставили. Тесть Николая родился в селе Усть – Бубка Пермского края, отец его был крестьянином и до, и после революции 1917 года, и потребность выращивать что-то и сохранять урожай в тесте была заложена на генетическом уровне и крепко сидела. Он держал сад, где все было сделано его руками: домик, небольшой - в одно окно, но с милой верандой, обвитой плющом, две теплицы, отапливаемые печкой – буржуйкой, ровными грядками; обрамленными досками. Урожай снимали и с грядок, и с теплиц, и с кустов по многу. Полина Ивановна была замечательной хозяйкой, солила, мариновала, варила овощную икру и варенье. А хранить все припасы было негде. Таких хозяев было почти две трети дома. Поэтому на собрании жильцов было решено построить за территорией двора сарайки на каждую квартиру, чтоб охотники держали собак, садоводы – овощи, любители домашней скотины – коз и кроликов. И в субботу рано утром всем домом вышли на субботник. Юрий Алексеевич с Николаем вышли тоже. Городские власти заказали хорошие доски на лесопилке, с каменоломни привезли гравий, отсыпали песок. Тесть вышел на строительство с завидным реквизитом: его чемоданчик был прародителем сегодняшних наборов инструментов. Каждая вещь на резиночке или в углублении, на своем месте. Он очень уважал рабочий инструмент. Чемодан этот - походный вариант. А дома, за неимением сеней или сарая, в ванной, на боковой стене он сделал показательный стенд, где каждой вещи - свое место.
Строили сараи за детской площадкой, за песочницей. Длинные, низкие, чуть выше человеческого роста, поделенные на несколько клетушек размером в полтора – два метра. Пятнадцать сараюшек с одной стороны, пятнадцать – с другой, чтоб сэкономить место. Работали субботу – воскресенье. Юрий Алексеевич уже прожил большую жизнь: и в продотрядах служил, и рабочим на заводе работал, и на стройке, и получил высшее образование, служил в армии, воевал с 41 по 45 годы, был политруком в части. Хоть Указ о прапорщиках и мичманах вышел только в 1972 году, но специфический прапорщицкий юмор рождался задолго до него. И сейчас только ленивый не высмеивает неуклюжесть мышления своих прапорщиков – бывших или настоящих- или военруков в школе, которые часто тоже из прапорщиков. Сочиняют про них анекдоты, ставят комичные сценки, на которые они, впрочем, и не обижаются, а смеются вместе с ребятами. И имена у прапорщиков и военруков самые русские: Иван Иваныч, Пал Палыч, Николай Николаич, Сан Саныч…Нет ни одного Альберта, Арнольда или Рудольфа.
Юрий Алексеевич достал их походного чемодана с инструментом литровку. Вытряхнул дюжину точеных металлических стаканчиков, вставленных один в другой. Он регулярно подзывал «погреться», «пропустить по маленькой» и сыпал солдатские байки.
- Да у Вас тут, Алексеич, целый боевой арсенал! Заряд!
- Патронташ! Давайте, мужики, подходим! Лизнем по махонькой! У нас старшина был – чудик. Если упал пьяный солдат в сторону КПП, молодец! Накажу, на гауптвахту посажу, но немного дам суток. А если пьяный солдат упал от КПП, то уж тут на полную катушку дам – 10 суток! Давайте, мужики, выпьем за то, что если уж упасть, то в нужном направлении!!!
Они лизали и сыпали шутками, дополняя воспоминания одно нелепее другого. Они подходили греться через каждые двадцать –тридцать минут. И к вечеру так «нализались», что работу заканчивали под песни, которые слышал весь квартал. По окончании второго дня работы каждый сосед с удовольствием приладил висячий замок на двери своей недвижимости, которая мгновенно придала каждому веса и значимости в собственных глазах.
- Иди сюда, Коля, позвал Юрий Алексеевич. - Мы с тобой изладим замок с секретом. Снаружи повесим обычный амбарный. А внутри!.. Смотри, я сверху в двери дырку просверлил. Ее и не видно с первого взгляда. Вот эти крючком, - он показал тонкий, изящный металлический длинный крюк, - просовываем в двери и цепляем отверстие в доске, которая отодвигается изнутри. Там внутри еще доска входит в скобку, так просто не открывается дверь! Даже если открыть, не зная, амбарный замок, без этого секрета не войти! Ловко придумано?
Он потом и в другом доме, в подвале сделал такие потайные замки. Ко всем лазали в подвалы, воровали картошку, другой скарб, который нужен, но в квартире держать не с руки. Но к нему в каморку забраться не могли. Никто не мог догадаться, что есть потайной замочек с задвижкой изнутри. Николай подумал, что это очень похоже на людей. С первого взгляда, вроде, понятный человек, и знаешь, как к нему подступиться. Идешь напролом, открыто, явно. И вдруг наталкиваешься на препятствие. Не поддается тебе человек, он не так открыт, как казался. Есть у него внутри что-то свое, сокровенное, что не можешь разгадать, своя секретная задвижка, и просто так в душу не влезешь – здесь нужен ключик потоньше и поизящней. Есть такие удивительные люди со своим потайным замком…
Поставить каркас - это полдела. Надо еще обжить сарай «под себя». Свою территорию оборудовали с тщательностью: мастерили полки вдоль помещений для банок, утепляли стены и пол, хоть и уменьшилось пространство, зато картошка перезимует прекрасно. Начали сносить и расставлять лопаты, санки, картошку, прицепы к мотоциклам, кто- то оставил гончака, постелив ему тулуп. Расходились в темноте.
За окончание строительных работ тесть с зятем продолжили дегустацию запечатанных бутылок. Полина Ивановна, тяжело вздохнув, нажарила на ужин котлет и сунула в печь чугунок с картошкой.
- Ну, Полечка, не саботируй. Мы сегодня заслужили. Большое коллективное дело осилили.
И Полина Ивановна расправила сбежавшиеся было брови. Радостнее захлопотала у печки. Первые годы в этих домах стояли еще печи, которые топили дровами. Так же топили и титаны в ванной. Газ и горячую воду пустили значительно позже.
Снова дегустация прошла результативно, с потерей ориентации в комнатах. Как считают некоторые мужчины: «А иначе зачем тогда пить?»
Родители Киры никогда и ни в чем не упрекали Николая: выпил ли, задержался ли где. Считали упреки и обиды – непродуктивными. Старались его защищать и во всем искать положительное. Так у них получалось по привычке и по складу характера. Они хотели, чтоб он чувствовал себя, как дома, как в собственной семье, в душевной обстановке, не как их дочь в его доме. Лучший и первый кусок Полина Ивановна за общим столом сначала выбирала мужу и зятю.
- С дочкой я всегда договорюсь и помирюсь. Она же моя дочь! А с зятем надо дружить с самого начала, чтоб обиды не копились, - говорила она всем. – Я чувствую, что у меня ответственность за него перед его матерью. Чтоб сыт был, одет, обут.
- Что- то обо мне там так никто не беспокоился, - то и дело вспоминала Клара жизнь у свекрови, и обиды снова ослепляли ее.
- Я за них отвечать не могу, - парировала мать. – Это их дела и их жизнь. Я живу иначе. Как отец с мамой научили. Она чувствовала, что Клара намеренно не изживает обиды, лелеет их.
- Люди, затаившие обиду, плохо заканчивают. Болеть начинают. Сильно. Отпусти, Кларонька. Пожалей себя. Не хочешь – не общайся, но не обижайся больше.
Приближался Новый год. В городе началась суета, толкотня. Все заранее покупали продукты, подарки. Николай с удовольствием выполнял поручения, любил ходить по магазинам со списком, составленным тещей, терпеливо стоял в очередях, выбирал продукты, ждал, когда выбросят дефицитный товар. На праздничном столе должно быть все самое лучшее: от икры и колбас до киевского торта. Он чувствовал свою значительность, кормильцем, ему нравилось покупать к столу продукты на всю большую семью. Он это делал и в будние дни после работы, но к празднику получал от этого особое, острое удовольствие. Это было новое ощущение, до этого он его не испытывал.
Кроме продуктов надо было купить еще подарки родственникам. Коля зашел в универмаг, единственный пока в городе. Потом его назовут «Папин мир», наверное, оттого что долгое время на втором этаже был Детский мир и папы покупали своим малышам игрушки. Именно там работала после окончания школы Кларина сестра Лена.
- Помоги мне выбрать для Киры игрушку и нарядное платьице.
Выбрали белоснежное платье с подъюбником и кисейными кружевами, как для принцессы. Поднялся на этаж выше – купил теще набор духов из двух флаконов «Подарочный» и рассыпчатую розовую пудру «Бархатная» в круглой картонной коробочке с розовой пуховкой из натурального меха, жене – духи «Красная Москва», Лене – «Серебристый ландыш». Долго выбирал подарок тестю. Мужчине вообще трудно найти что-то достойное. И вдруг за высоким стеклянным стеллажом что-то блеснуло. Николай вернулся и рассмотрел товар. То, что нужно!! Черный помазок для бритья с деревянной лакированной ручкой, инкрустированной перламутром и слоновой костью. Нежнейшая черная кисть сверху переходила в седину. Упакована кисть была в черную же глянцевую коробочку с золотыми китайскими иероглифами. Блестящий подарок. Коля обрадовался, будто купил его себе. Пошел к кассе, но вернулся, взял флакон «Шипра». Пусть у всех Новый год будет ароматным. Он улыбнулся, сам он покупал себе «Гамлет», но «Шипр» был одним из лучших одеколонов засчет пачулей, бергамота и высококачественнейшего сандалового масла, цистернами завезенного однажды в СССР из Индии и хватившего на многие годы производства одеколона. Так что, возможно, это был один из самых достойных ароматов!
Вечером 31 декабря ждали гостей – три супружеских пары, друзья тестя и тещи. Большой круглый стол был сервирован серебряной посудой и заставлен блюдами без просветов. Полина Ивановна любила угощать друзей. Николая восхищало в теще умение в праздники накрыть на стол. Нравилась предпраздничная суета в доме, то, как Полина Ивановна с улыбкой надевала фартук, косынку, с улыбкой начинала чистить, резать, готовить, печь. За окном уютно лежали между рамами огромные рыбины горбуши, селедки – залом, кусков свинины и говядины для пельменей. Фарш для них тесть рубил сам - топориком в деревянном корытце, которое привязано было над полочкой в ванной и ждало своего выхода несколько раз в год. Рубил мелко, добавляя постепенно воду и специи, доводя фарш до желаемой консистенции. Работал с любовью, считая это исключительно мужским делом, не признавая мясорубки. Стряпали праздничные пельмени всей семьей. У Полины Ивановны была своя технология, распределение труда: один катал жгуты, разрезал и макал кружочки в муку; другой раскатывал кружки; третий накладывал фарш; четвертый и пятый лепили и сворачивали изящные ушки. Один пельмень всегда делали «счастливый» - клали в него или монетку, или пуговку, или просто кусочек теста, чтоб зубы не обломить. Всегда весело обсуждали, кому достанется. Обычно потом счастливчик говорил, что он так и знал, что ему попадется! Пельмешки выкладывали на посыпанные мукой доски и выставляли замораживать за окно. А потом, будто совсем и не уставшая, Полина Ивановна, нарядная, веселая, встречала гостей и с радостью кормила. Как сегодня. Сегодня она была в бордовом шифоновом платье, которое очень шло к ее темным волосам, бордовой помаде, этот цвет делал ее глаза еще голубее; на ногах черные лаковые туфли. Она была очень красивой, не уставшей, яркой.
- Наливаем, гости дорогие! Будем провожать Старый год! Он у нас был отличный! Внученьку нам принес! И вас есть что вспомнить! У Прибавкиных семья прибавилась – тоже внук, Женечка –кудряшечка. У вас, Задонские, дочь с зятем институт окончили! У Смеловых дети в Москве квартиру получили!
- И Саша на этой неделе кандидатскую защитил!!! – добавила Галина Сергеевна Смелова.
- Вот радость! Мы же не знали! - засмеялись Нина Васильевна Прибавкина и Полина Ивановна. – Срочно пьем за это все! Спасибо старому году!
Все под закуски обсуждали последние новости, радовались за каждую семью. Три семьи дружили много лет, познакомились сразу после того, как мужей направили в город. Майор Задонский и Смелов служили в части с Юрием Алексеевичем, Прибавкин – замглавного бухгалтера комбината. Нина Васильевна –учитель начальных классов, Галина Сергеевна – инженер. Судьбы разные, но одно поколение. Они были одной крови, советской.
- Так! Прошу внимания! – Юрий Алексеевич вошел в комнату с большой коробкой.
- Это что у тебя? – оживились гости.
Он выставил на тумбу у окна коричневый полированный ящик.
- Юрочка! Это новый телевизор?!! – Полина Ивановна, как девочка, захлопала в ладоши! – Какой экран большой!!
Она оглянулась на столик, где стоял старый телевизор – телерадиола «Ленинград», выпущенный в 1950 году. Огромный, тяжелый, облицованный хорошим деревом. Передняя панель была поделена пополам: слева звуковая решетка, справа - малюсенький экран. Сначала Юрий Алексеевич ставил перед экраном большую банку в качестве линзы, потом на экран надевалось массивное увеличительное стекло. Далеко сидеть было невозможно. Просто ничего не было видно. Полина Ивановна припомнила, что муж за день до праздника проверял провода; сказал, что надо подремонтировать. Оказывается, делал ревизию: все ли подойдет, чтоб подключить новый телевизор. Все идеально подошло, и на экране заголубели праздничные столики «Голубого огонька» с заставкой телебашни на Шаболовке.
- Ну, давай, Юрий Алексеевич, выпьем за обнову в доме! Пусть радует хозяев и нас, гостей! –произнес тост Иван Васильевич.
Диктор торжественно и очень официально, как на митинге, объявляла гостей в студии. За столиками сидели герои социалистического труда, космонавты, артисты, шахтеры. Они махали в камеру, лучезарно улыбаясь, держали бенгальские огни. Со всех сторон ежеминутно летели кудрявые ленты серпантина и опускались на тщательно сделанные прически женщин. На пиджаках – на плечах, на лацканах лежали, как снег, конфетти. Лена приплясывала перед экраном. Женщины искали среди гостей любимого ими Кобзона, мужчины обсуждали космонавтов. Через много лет Клара будет вспоминать эти передачи, когда показывали в основном хлеборобов, машинистов, ткачих, слесарей, а не как сегодня, - гламурных стилистов и «светских львиц», которые ничего полезного не принесли своей стране, а только наперебой хают.
На экране появились часы. Забили куранты.
- С Новым Годом, друзья! С новым счастьем! Будьте здоровы и благополучны!
- Пусть дома будут полной чашей! Пусть будет в них достаток, радость, смех!
- Пусть детки радуют!
Под перезвон хрусталя все по кругу перецеловались. Клара и Николай подняли фужеры вместе со всеми. Полина Ивановна поцеловала мужа, зятя, дочерей. Потом подошла к буфету, достала три свертка.
- Вот вам всем полные чаши. На память о сегодняшней ночи. Женщины развернули свертки - для каждой семьи по хрустальной вазе, до верху наполненной конфетами «Мишка косолапый» с репродукцией Шишкина и Савицкого «Утро в сосновом бору» и «Ну-ка, отними!» с изображением на желтом фоне девочки в синем в горошину платье с конфетой в руке и белой собачкой. Николай рассмеялся и подарил гостям по коробке «Птичьего молока», за которыми выстоял двухчасовую очередь.
- Мы не сговаривались с Полиной Ивановной! Видимо, жизнь у вас в этом году будет сладкой!
Николай подарил заготовленные подарки. Все вместе рассматривали их, женщины попробовали все духи, а мужчины обсудили эксклюзивный помазок, в их глазах читалось откровенное одобрение. Коля, гладя на то, как все радуются, был счастлив и сам. Клара вынесла из комнаты большой пакет в коричневой бумаге, с улыбкой протянула мужу. Он развернул сверток, достал модный коричневый жакет. Кофейного цвета, трикотажный, с отложным воротником, на замке, впереди полностью комбинированный со светло –коричневой кожей. От удивления Николай замолчал на несколько секунд.
- Спасибо, милая! Какой шикарный! Такой у директора завода!
- Ты у меня через несколько лет тоже директором будешь, - грустно улыбнулась она. Клара поцеловала мужа в губы.
Полина Ивановна радостно посмотрела на молодых. Побольше бы таких минут. Но понимала, что их становится все меньше и меньше. Как доказательство – снова погрустневшая Клара.
- Смотрю на вас - вы словно жизнь вместе прожили и надоели друг другу смертельно! – зашептала она дочери на кухне, когда они собрали посуду и унесли мыть. Вот сейчас. Вот что ты загрустила? Подарки получила, муж целует! Вы хоть любите друг друга? Тихая у вас любовь. Страсти нет.
- Я люблю – проговорила Клара. – Коля – не знаю уже. Мне кажется, остыл. У него в голове учеба, работа. Он, наверное, не думает обо мне. Слишком мы быстро поженились. Рано. Еще ничего своего нет. И не с того жизнь начали.
- Ну, милая моя, все начинают жизнь с разного: у кого ничего нет, и они наживают все вместе; у кого-то все есть сразу, но они расходятся. У всех своя жизнь. Проживи свою. И давай иди работай, пойди тоже учиться, хотя бы в техникум. Чтоб быть мужу ровней.
- Ой, мама, - помешивая и присаливая пельмени, - ответила Клара. – Куда мне учиться, Кира по вечерам дома, с ней надо играть. И я ведь не такая умная, как Коля. Выше рабочей мне все равно не подняться.
- Ты крест –то на себе не ставь. Расти тебе надо за мужем. Чтоб ему было не стыдно за тебя и не скучно с тобой. Интересы у вас стали разные, поговорить не о чем. Ты ж не хочешь быть всю жизнь домохозяйкой! Это ведь тоже искусство! Вон Надя Петрова из первого подъезда! Дом блестит, уют везде. Дети учатся отлично. Мужа встречает с обедом, всегда в платье, всегда красивая. В любой момент может с ним и в гости выйти, и на вечер. И никогда не рассказывает, как устала. И с кислым видом не встречает его! Она и помогла ему стать начальником. В такой карьере женская помощь нужна. Если сможешь так, то ради Бога…
- Не знаю. Может, когда Коля будет зарабатывать больше…Когда квартира своя будет.
- Так ты сделай для этого хоть что - нибудь! Ведь дома пока сидишь. За собой следи, интересуйся чем-то. Чтоб ему домой хотелось идти, а не из дома! Чтоб скуки не было, глядя на тебя!
Женщины внесли на огромном блюде пельмени, Клара расставляла чистые вытертые тарелки, вилки, уксус, перец, горчицу, хрен в столовом наборе, все в мельхиоровых баночках и бутылочках с узорами, масло в мельхиоровой масленке с крышкой. Приправы на любой вкус. Гости обрадовались пельменям, прервали разговор, зашумели. Налили под горячее. Пельмени были маленькие, с тонким тестом, с нежным фаршем, сами заглатывались – съесть можно было незаметно много.
Гости расселись на диваны и кресла, облокотившись на спинки, отдохнуть после обильной еды.
- Еще по рюмочке коньячку? – наливал тесть друзьям, и они активно опрокидывали водку и коньяк маленькими рюмками. Юрий Алексеевич хоть и был меньше всех друзей ростом – он стоя был вровень с сидящими, - но еомплекса маленького мужчины у него не было, он был слишком уверен в себе, в стабильности своей семьи, в любви своей молодой жены, гордился ее красотой и женственностью. Разрешение закурить они попросили очень тихо, чтоб жены их не услышали. Когда дым поплыл туманом по комнате и очертания любимых стали нечеткими, Юрий Алексеевич приоткрыл узкую прямоугольную форточку. В комнату вместе с морозным ветром и запахом топившихся печей, как будто давно ожидая за стеклами приглашения, влетели колкие снежинки. Николай оглянулся на них, наблюдая, как они вспыхивали на свету и исчезали.
- Юрий! Закрой! Ты нас застудишь. Мы в легких платьях!
- Дует? А я хотел выветрить, - закрыл форточку тесть, поцеловал жену в плечо и вернулся на «мужскую половину».
Положив длинные валики прямого высокого деревянного, обитого бордовым бархатом дивана с высоким изголовьем, под спину и руки, друзья выбирали папиросы на низком полированном столике - «Казбек» и «Герцеговина флор». Они с удовольствием затянулись. Коля не курил, но занял правильную позицию – у дивана с мужчинами. Он с удивлением слушал разговор о репатриации немецких военнопленных, о их сопровождении. Юрий Алексеевич принимал в этом непосредственное участие. Эта сторона жизни тестя была ему неизвестна, она никогда не обсуждалась. Только сегодня под коньяк вспомнились некоторые отдельные моменты. Не все военнопленные были отправлены домой в соответствии с официальными датами.
Клара время от времени выходила в свою комнату, чтоб проверить, как спит дочка, и возвращалась с ласковой улыбкой. «Целовала дочу в щечки», - понимал Николай.
Жены сидели вокруг стола, цедили вино и шампанское. Не сговариваясь, они затянули:
- Ой, мороз, мороз, не морозь меня!...
Мужья приняли запев как приглашение еще выпить. Они подтянулись к круглому столу и, подпевая, нашли свои рюмки, наполнили, не прерываясь, чокнулись и вкусно выпили.
- Чтоб лучше пелось, надо выпить! - засмеялись друзья. Дамы иронично переглянулись и перешли на «Ой, кто-то с корочки спустился, наверно, милый мой идет!..» А позже – «Огней так много золотых на улицах Саратова…».
Клара не умела петь, она молча улыбалась. Николай подпевал и вспоминал свой дом, там уже тоже сидели, праздновали и тоже пели. Батя с мамой любили и умели петь. Стекла дрожали в доме, когда они затягивали «Черный ворон, что ты вьешься». У бати был редкой красоты голос: звонкий, чистый, богатый. А у мамы – хорошие грудные ноты, очень душевные, хотелось слушать и слушать. Коля пел редко. В школе он увлекся трубой. Учитель музыки сделал из него фаната – трубача на всю жизнь. И в институте играл в ансамбле, и в Армии потом играл в военном оркестре. Он был самоучкой, но талантливым и трудолюбивым. Слушая гостей, он подумал, что надо обязательно найти коллектив, где есть трубачи. Невыносимо захотелось снова играть. Может, его вспомнят по армейскому оркестру и возьмут. Как много всего хочется, а времени на все не хватает.
Гости и хозяева оделись и отправились на площадь к Дому Культуры погулять вокруг елки и хоть раз прокатиться с горки и вернуться пить чай. Клара отказалась идти.
- А ты пойди с ними, - сказала она Коле. – И Лене будет там повеселее с тобой, и родителям приятно.
- Что же они скажут, если я оставлю тебя одну?
- А я не одна. Теперь я всегда не одна, - нараспев проговорила она. Внутренний голос говорил: «Как хочется, чтоб он сам отказался и остался дома!.. Оставь его дома, оставь его рядом с собой! Ты опять его сама отдаляешь! Вспомни первый год вашей жизни, вы всегда и везде старались быть вместе. Ведь ближе него никого в мире не было!..» Но она снова поступила вопреки разумным доводам внутреннего «Я», словно назло себе. Что- то рассыпалось у нее на глазах, а она наблюдала за стремительным разрушением как бы со стороны, не участвуя в нем, не поднимая то, что падает, и не сохраняя отношений.
Уже под утро, перемывая вместе с дочерью посуду на кухне, Полина Ивановна продолжила начатый вечером разговор.
- Мне кажется, Клара, ты полюбила, создала семью, родила дочь, а сейчас смотришь на это все и сама не знаешь, что с этим делать. Ему скоро будет с тобой не интересно. Ты отказываешься от всего: от предложений пойти прогуляться, сходить на концерт, пойти учиться. Так нельзя, Кларонька. Стоять на месте - это идти назад. Нельзя идти никуда. Ты же знаешь, что учеба для него важна. Ты бы сразу очень выросла в его глазах, если б пошла в техникум.
- У меня ребенок, мама!
- Так ведь мы с отцом всегда рядом! Пока живем вместе.
- Если уйдет, значит, уйдет, - рассеянно и как-то утвердительно сказала Клара.
- Да Господь с тобой! – Полина Ивановна села на табуретку, обреченно по старушечьи сложив ладони, сраженная пассивностью дочери, нежеланием бороться за любимого мужчину, за свою семью.
– Кире нужен отец! – воскликнула она.
-Тише, мама, не кричи. Кира спит. Он и останется ее отцом.
- Вы же так любили друг друга! Что случилось?? Знаешь, что я скажу тебе, милая моя! Ты просто не тянешь семейную жизнь! Потому что семья и любовь – это работа. А ты трудиться не хочешь. Ты получила, что хотела, и успокоилась. Думаешь, это дано тебе раз и на всю жизнь? Ничего подобного. Господь как взял, так и заберет. Потому что пользоваться счастьем не умеешь, строить и оберегать не хочешь.
Клара вспомнила первую неделю их супружеской жизни на полустанке и подумала, что она была самой счастливой в ее жизни. Вспомнила стук далеких колес на неизвестных станциях, грозу, капли, сочившиеся сквозь крышу шалаша, запах овчиного влажного тулупа и мокрой шерсти Марсика, тыкавшегося в ее бок, и туман, который оберегал их хрупкое счастье от чужих глаз и от суеты… Самые счастливые семь дней, когда они были близки как никогда уже больше.