Дань памяти
Однажды мы с бабушкой сидели вечером на кухне и разговаривали, было грустное настроение не то из-за завывания ветра, не то из-за тёмной погоды, и диалог то и дело начинал переходить в монолог. Мрачное настроение февраля часто не радовало даже приближением скорой весны, а ведь весна была действительно скоро. Мы всеми силами старались приблизить её приход, не поддаваться мрачному оцепенению: с помощью сладкого травяного чая с конфетами, весёлых сериалов и фильмов.
Однако никакие попытки отвлечься сегодня не помогали. Это, видно, время было такое, когда вспоминалось всё грустное и даже трагичное, мне тоже в голову лезли нехорошие мысли, бабушка тоже смотрела в окно и думала о своём.
- Кого ты вспоминаешь? – я буквально видела, что перед её взором стоит лицо, только не могла разобрать черт, так как, скорее всего, никогда не ведала этого человека.
Бабушка в который раз упомянула знакомое имя.
- Напиши про Полину, такой человек!.. Сейчас таких нет.
- Наверное, нет.
- Могла ещё жить и жить!.. Напиши про Полину Анатольевну.
- А кто она? Чтобы написать, мне нужно как можно больше подробностей, расскажи всё, что знаешь, расскажи самое интересное. Мы ведь совсем не знакомы…
- И не познакомитесь уже. Она умерла, - со вздохом сказала бабушка.
…Не знаю, у всех ли так рождаются новые истории или нет, а у меня услышанные слова всё больше кружились в сознании. Они мелькали образами, быстро, как в ленте, сменяли друг друга. Кажется, даже за кадром слышался голос нарратора.
Бабушкины слова становились яркими картинами, и с каждым словом всё отчётливее нарисованными и живыми, я точно сама была там – стояла рядом с блокнотом, записывала.
1973 год. Вот перед глазами пронеслась худенькая девчонка с весёлыми карими глазами. Она была одета в белый халат и смеялась, спешила на любимую работу в «девятку». Бабушка пояснила, что так ласково называли сотрудники балаклавскую городскую больницу № 9, тогда ещё молодая сотрудница.
Полина Анатольевна едва ли не в первый день определилась с местом работы. Она чётко знала, где будет нужна людям и выбрала самое ответственное и, как мне показалось, чрезвычайно сложное направление, её привлекала реанимация, где надо всегда быть начеку. Отделение, в котором нет места стабильности и спокойствию, отделение как оголённый нерв.
С первых дней девушка зарекомендовала себя настоящей сестрой милосердия. Все больные без конца спрашивали её, только и было слышно: «Полина! Полина! Позовите Полину, пусть лучше придёт она!» Говорили, что от неё всегда исходило тепло, и это тепло исцеляло.
- А вы были давно знакомы?
Бабушка кивнула.
- И много лет. Мы с Полиной Анатольевной ведь одного возраста. И если б не эта зараза, она бы… - бабушка углублялась в воспоминания, и незаметно на кухонном столе становилось всё меньше конфет. Они таяли одна за другой, рассказчица внезапно остановилась.
В тумане воображения растворился образ худенькой светловолосой медсестры, её теплых глаз и улыбки.
- В отделении, том самом, теперь есть уголок. Назвали его «Уголок Полины». Поставили фотографию и леденцы.
- Леденцы?
- Да, она их очень любила… И вазочку, полную до краёв. Её любимые конфеты… С мятой, яблоками, с лимоном…
Бабушка смяла несколько шоколадных шариков и отложила их в сторону, точно, вспомнив, не могла больше есть. Грустная тема действительно была не к столу. И пусть конфеты – не леденцы, и пусть шоколадный вкус даже отдалённо не напоминал мяту, а перед глазами стояли, не уходя, эта вазочка – до краёв и фото с траурной лентой. Рассказ накладывался как бы на них, шёл параллельно: был и в словах, и в картинках, и теперь ещё в памятном Уголке.
…А я буквально по-настоящему видела, как быстро идёт-летит время. Как светловолосая девушка уже стала женщиной, но неизменными остались её добрые глаза и всегда сострадательная улыбка. Ни один человек, ни один пациент, даже соседская кошка не обходились без её внимания и заботы.
В больнице устраивали комсомольские вечера, Полина часто читала стихи Юлии Друниной, и мне показалось, совсем не случайно ей нравилась именно поэзия этого автора – что-то самоотверженное и героическое уже тогда читалось и жило в ней. Уже тогда все понимали, насколько преданный делу человек работает в их больнице.
Полина очень любила людей и часто говорила, что жить не может без своей работы. И действительно жила медициной и всегда боролась до последнего за каждую человеческую жизнь. День и ночь проводила в палате больного… Очень многих спасла.
- Я встретила её в Балаклаве где-то в мае двадцатого. Такая весёлая была, улыбалась, а глаза грустные. Была… Сейчас понимаю, в последний раз. А в августе она умерла…
- От чего так случилось? – спросила я.
- А ты разве не слышала?
- Мы когда в мае встретились, - продолжила бабушка, - тогда было самое начало этой пандемии. Ещё никто не знал, ни как лечить, ни чего ожидать. Всех людей, старше шестидесяти пяти отправили на самоизоляцию…
- Это я помню!
- А Полина Анатольевна осталась на передовой. Мы разговорились, она ещё удивилась, когда я спросила её, почему она на работе.
«Там ведь столько больных!»
«А будто ты не больна? Не семнадцать лет нам. А семья, дети?»
Она отмахнулась.
«Так все могут сказать, что у них дети, болезни, обстоятельства. А работать кому-то ведь надо. А кто, если не я?» Светила другим, сгорая, как в известной латинской фразе, - полностью про неё.
Многие действительно избегали идти в красную зону, предпочтя неизвестности увольнение. Но были герои, кого не страшила даже смерть.
- Знала ли она? Нет, не знала.
- И многие уволились в тот год?
Бабушка начала считать.
- Да, пожалуй. В основном остались лишь молодые, а такие, как мы с Полиной, таких мало. Особенно таких, как она. Реанимация – это ведь самое заразнее место.
«Самая красная зона…» - подумала я и тоже с грустью вздохнула.
- Это май был. А потом?
…Врачи и медсёстры казались настоящими воинами-бойцами невидимого фронта, настоящими героями, и выжившие, и павшие. Проносились перед глазами в своих специальных костюмах, точно рыцари, что искали заветную вакцину-клад. И были такими бесстрашными, без меча и без лат, полагаясь только на чувство долга, любовь и преданность.
- Она заболела.
Итог был немножечко предсказуем.
- Запустила, отказалась лечиться. А потом случился цитокиновый шторм, это уже почти конец был… Тогда его лечить не умели. Сейчас бы, возможно, спасли. А тогда сделали, что могли. Эх, бесстрашная была женщина! Её стойкости и спокойствию все завидовали. Многим бы так. Рассказывали, что в тот день, когда она умерла, буквально за час-другой раздался в палате звонок: сын начал расспрашивать, что и как. Умирая, уже холодеющими руками мать держала телефон и говорила ему: «Всё нормально. Всё хорошо. Вот полежу ещё день-другой и, может, выпишут. Не надо приезжать, у вас дети малые, их заразишь». Тогда коронавируса боялись практически все, как чумы. Это сейчас… Сейчас уже многие отмахиваются, привыкли.
И вдруг я вспомнила.
- Бабушка, а как фамилия вашей Полины?
- Мазурова. На самом деле только её звали Пелагея, а Полиной это мы – по привычке. А почему спрашиваешь?
- Так это, кажется, та медсестра, которую!..
- Да-да, её наградили медалью № 1 имени Даши Севастопольской, но посмертно. Что уже с той медали… Всю жизнь положила на пациентов, такой светлый человек. Герой! – закончив с чаем, наконец, ответила бабушка. – Герой невидимого фронта. Герой нашего времени. Почти никому не известный… Медаль есть, а человека нет. И сколько таких! Очень много…
Севастополь, 9 февраля 2022, 509
На фото медсестра севастопольской горбольницы № 9 Мазурова П.А.