Билет на кладбище

Виктор Ахманов 3
               
               
Маленький  человек, лет шестидесяти, облаченный в изношенную до ниток   пижаму, приподнял с подушки седую всклоченную голову и посмотрел на оклеенную (еще до его рождения) «ситцевыми» обоями стену – стрелки  часов показывали немногим более шести утра.  Последние месяцы он мало и плохо спал, испытывая от раннего пробуждения какой-то тревожно-похмельный осадок. Оставшись, как и многие другие пожилые «россияне», без пенсии, он перебивался случайными заработками, которых в любой момент можно было лишиться, и хватало их едва-едва и не на все «необходимости».     Из-за экономии  он стал реже стричься, стирать постельное белье и отказался от посещения общественной бани. От недостатка витамин у него начали болезненно шататься нижние зубы, а верхний ряд почти весь осыпался, отчего он стал избегать разговоров во время прогулок (пожалуй, едва ли не последнего удовольствия) и совсем перестал улыбаться.  Его потухшие глаза все чаще, как нарочно, натыкались  на копошившихся в мусорных баках бродяг, то на  вывески похоронных контор, а намедни он случайно узнал о кончине молодого мужчины, у которого вдруг оторвался тромб, и теперь болезненно переваривал это известие.  Он вновь и вновь вспоминал старую  квартиру на первом этаже, в  которой играл в шахматы с товарищем (давно уже покойным)  и сохнущие   в маленькой кухне детские ползунки, предназначавшиеся тому, кого два дня назад схоронили.
«Считает ли нынче кто умершие души? – задал он себе простой вопрос  и оставил его без ответа –  Смерть народ уже как косой косит, раздает приглашения на кладбище направо и налево…»
   Василий, так звали нашего горе-героя,  отыскал ногами  шлепки  и пробрался в полумраке в кухню. Плеснув в чайник  немного воды из литровой стеклянной банки, он повернул тумблер на газовой плите и зажег спичку.  Конфорка  пыхнула большим синим огнем. 
Понаблюдав за пляской огня, Василий бросил в бокал, впитавший следы приятного чаепития,  пользованный пакетик  и залил его кипятком.  День еще не начался, но обещал стать таким же  бесполезно-гадким, как вся предыдущая неделя.  Василий  достал из стола сахарное печенье и включил телефон. На дисплее, как змейка, выползло очередное беззвучное уведомление, предупреждающее о том, что подключена какая-то платная услуга, от которой можно отказаться, отправив сообщение по предложенной ссылке.         
Взяв бокал, Василий переместился к окну.  Во дворе группа пенсионерок с каменными лицами топтались   близ мусорных контейнеров с порожними пакетами на «изготовку»    Вскоре со стороны заднего крыльца «Магнита» притопал  плечистый мужчина в спортивных штанах с коробками.    Стоило ему отойти, как бабы облепили оставленные гостинца, как мухи,  и принялись перекладывать в полиэтиленовые «авоськи» картофель, жухлую капусту,  и крапленые  плоды цитрусовых растений...
    Он долго понуро  брел,  размышляя о том, как  незаметно подкралась нужда, испортилась  жизнь.
У ворот рынка, потупив глаза, стояла на коленях  девушка с табличкой на груди. В метрах тридцати от нее  расположилась, подложив под колени коврик, еще одна молодая просительница, чья скорбная поза тоже не вызывала у прохожих сочувствия. Василий замедлил шаг и по привычке перевел взгляд на табло обменного пункта. И тут его укололо в самое сердце –  «американец» перешагнул отметку «семьдесят».
«Если бы  у меня не изъяли валюту», – огорченно вспомнил он, как в мае пятнадцатого года его валютный вклад в банке «Транспортный» насильно сконвертировали в рубли по курсу сорок девять рублей за доллар. Всего бы ничего, но доллары он приобрел  за полгода до отзыва лицензии, и они ему обошлись по семьдесят рублей за единицу.
  Добравшись до дома, Василий включил канал ОТР, где ежедневно разбирали  народные новости, и от информации с экрана им вновь овладела меланхолия.
  Пошла реклама и он заглянул на другой канал: там транслировали «мыльную оперу» с участием пестрых, как попугаев, политиков и разных  директоров  никому неведомых институтов и Центров стратегических разработок.
Уже в сумеречный час он снова вышел на  улицу.
В метрах пятидесяти от «магнита»  он едва не споткнулся о пакет, из которого торчали куриные лапы. Не успел он сообразить, кто оставил на тротуаре «подозрительный предмет», как к нему обратилась несчастного вида дамочка в очках, с трудом держащая перед собой лоток подпорченных мандаринок и разбитых яиц  и попросила помощи:  куриные конечности нужно было переправить через дорогу. Он принял из ее бледных рук ящик и  нес его, не поднимая глаз, а она, спотыкаясь рваными ботинками, рассказывала про то, как раздобыла «просрочку» и где и по каким дням можно ей разжиться. Незаметно, за беседой, пролившей свет на незавидную судьбу хрупкой молодой еще женщины, оставшейся без средств по причине слабого здоровья, он дотащил битые яйца с  мандаринками до подъезда панельной пятиэтажки и, подождав пока она отыщет в сумочке ключи, поднял их на второй этаж. Нищета, которая предстала его взору за обитой потертым дерматином дверью, сразила его, как заблаговременное свидание с предназначавшейся ему могилой, и он там не задержался.  «М-да… где-то я встречал эту даму, – вспоминал он дорогой. – Кажется на пресс конференции опального банкира. Она беседовала с ним, наверное, просила помощи, а его банк лопнул, и он вскоре исчез… Но как ужасно она живет… и ведь образована и не пьяница… это же похлеще будет, чем у Федора Михайловича…»   
От расстройства ночь получилась кошмарной. Под утро ему привиделся Соборный двор.  Там было  черно от собравшихся бродяг и калек.   Нищие молились, припав коленями к земле, вздымая руки к золотому куполу,  на  который взгромоздилась  огромная черная двуглавая птица и хищно, цепляя позолоту стальными когтями, смотрела вниз.      
- Что это за чудовище? – испуганно спросил он у молодого  бомжа.
-   Это царь-птица, – улыбнулся тот и протянул  грязную с короткими пальцами руку для подаяния.
Василий робко порылся в карманах и положил на грубую ладонь-лопатку  единственный отыскавшийся предмет – ключ от собственной квартиры...
Утренняя тоска просочилась в его измотанную бессонницей душу, как вода из ноябрьской лужи в прохудившийся ботинок. Он с трудом  поднялся с постели  и,  глянув на затертый циферблат часов «Слава»,  слабыми ногами переместился в кухню и оголил окно: в пасмурном небе метались чайки, по двору  рыскали  грязные собаки; ветер дул как в духовую трубу, громыхая разболтавшимся листом кровли.  «Ну и погода», –  вздохнул он и выбил искру – синее пламя,  облизав бока чайника,  начало свою привычную дикую пляску. 
Он  выложил на стол початую пачку печенья, достал из холодильника  два яйца, блюдце с  остатками сливочного масла и направился в ванную.   
  « Удивительная страна, – нагнулся он, опрокидывая  в унитаз ведро воды, – оружие безотказное научились конструировать, а на изобретение надежной запорной арматуры к смывным  бачкам не хватило смекалки»
Чайник дымил как волжский пароход Ласточка, подбрасывая крышку. Залив  кипятком щепотку заварки, он, нацепив очки, направился к телевизору.    Обнаружив в бегущей строке, что  доллар снова прибавил, он ощутил привычное покалывание в области сердца.
                ***               
   Темно-синий небосвод  тоскливо мерцал звездами.  Кузова машин и стекла покрылись росой.  Еще несколько часов назад их хозяева заглушили моторы и выгрузили из багажников объемные разноцветные пакеты  «Откуда взялось столько этих тварей, –  размышлял Василий, наблюдая  с небольшой вышки, как по стоянке в лучах прожектора шныряли и резвились  крысы. – Говорят, что это к голоду… »
 Озябнув,  он  вернулся в свою  будку, которую охранники  в шутку называли «собачьей».    Достав из-под топчана наполненное наполовину водой красное пластмассовое ведерко, он  помочился и, направив в сторону маленького экрана пульт, несколько раз щелкнул им.   
  Из окопа  выпрыгнул, как черт из табакерки, молодой с бульдожьей мордой корреспондент в бронежилете и начал, жестикулируя руками, метаться по вспаханному снарядами полю.   
    Василий   заблокировал звук  и, укрывшись одеялом, начал дремать...       
   В дверь постучали – явился сменщик. 
 С нехорошим предчувствием Василий  покинул территорию.
Навстречу ползли плотные потоки автомобилей всяких цветов и марок, названия которых его никогда не интересовали.   
 Войдя в подъезд, он вдруг почувствовал в груди удушающий спазм.  Ноги ослабли, и он с трудом одолел подъем на этаж. Ключ едва не выпал из непослушных рук и не признал свою скважину.  «Что за чертовщина», – обмяк Василий и попытался еще раз открыть замок – не получилось. Он  крутанул ключ в обратную сторону – механизм сработал. Страшная догадка  закралась в сердце: «Забыл замок закрыть»
  Дверь поддалась от легкого толчка.
   Ватными ногами он прошел в комнату – на полу  валялись карандаши, пуговицы и квитанции. Василий, пошатываясь,  преодолел короткий путь до серванта  и распахнул приоткрытую дверцу.   Рука машинально выдвинула средний ящик и, словно чужая, залезла под стопку пожелтевших бумаг.  Внутри, у самого сердца, у Василия что-то оборвалось, в  глазах  зарябило.   Он некоторое время продолжал машинально  шарить по днищу. Потом выдвинул другой ящик и начал лихорадочно искать там, пока не качнуло  вперед.  Чувствуя, как  проваливается под ногами пол, Василий увидел на балконе большую двуглавую птицу. Потом  что-то грохнуло, и зазвенели осколки  стекла...