Я рисую на бумаге лицо, и его черты тонут в белизне. Я рисую его заново, оно уже другое, и оно опять уходит из зримости, погружаясь сквозь белую поверхность в белую глубину. Белизна хочет быть без черт, она не позволит заслонить себя человеческими чертами.
Я смотрю в это лицо без лица. Она умеет дышать, она дышит светом, в ее глубинах что-то происходит. В ней нет дна, нет опор, нет границ, есть только дыхание. В ней нечего видеть, кроме нее самой, она не хочет быть ничем, кроме себя.
Свет лепит в ней едва различимые формы: очертания белых раковин, белых птичьих крыльев, человеческих лиц и рук, но взгляд не может опереться на них, увиденные, они мгновенно исчезают. Взгляд спугивает их, как свет спугивает тени.
Мне хочется схватить их взглядом, памятью, карандашом, но линии, которые я провожу по бумаге, снова и снова тонут в белизне, она отвечает только дыханием и мельканием ускользающих белых форм.