Народ не верящий в Христа, под предводительством вождя- лишь постамент для «Малавиты». Построить царство не берусь, но коль за гуж килой возьмусь…прознаю все -где что зарыто. Прочту писанье между строк. Стыкуя запад и восток… я вижу злобности исток. Земля вся кровушкой омыта.
Где ворон в бурю ночевал. Кто «бога» в росте не признал. И кто, войдя во тронный зал… в бесстыдстве злобно хохотал. Как девица всем строил глазки. Мальвине в ор орла втыкал, рассказывая сказки. Искал глазами бриллиант. Увидев, сразу же и замер. Ведь «грифа» тянет» ко всему… что повседневно одному. Блестит, сверкает- тухло пахнет. Останки трупа на пол харкнул... он уподобился ему. По крайней мере самому.
А благовоний из Парижа… везут ему… о том, чуть ниже.
Все здесь всегда для одного. Особа с виду, -сам ничто. Находит вескую причину. Украсть, разрушить, иль убить. Значенье,-чин. Добро деяние, - решил к кручине приобщить. И увести от наказанья, тех, с кем ему лишь легче жить. И в этом видимо призванье.
Народ, в основе пластилин, лепи его, без внешних сил, он превратится в паразита.
По мере сил его буди, заснуть пред «богом» …- не моги. Щипай его как гусь за ляжки. Он сукин сил, забрался в сказку. Кощей в рост сказочный родней… а здесь житуха, хоть убей… кто в православии злодей… тот в этой жизни всех сильней, о паперть вытирает ножки. Мы перед богом все грешны. Но перед «богом» не равны. Пора сподобится костьми. Что будет с ней? Душой моей? Коль дал мне бог унять «друзей», иль попросил, во благо всей. Я начала бы с «Малавиты»
***
Пора пришла сменить обнову. Она нужней сейчас другому. Пошла служить и суд вершить. Оставить муху? - иль убить.
Пятровна сидя на крыльце, вся изменилась…- свет в лице. Впрямь без морщин… вид Брейгель с воском. Картинно выписан портрет. Рай там? Иль здесь? - Спрошу у Босха. Кошачьей славы не ищу… и смерти тоже не хочу. А «Страшный суд» душе поближе. Средь наслаждений, крест я вижу. По мере сил его несу… на вид он выглядит … как дыба. А кто же грешник? - дирижёр. На вид он кролик, гладкий, мирный. Тем он и страшен,- хищный зверь. Хорек конечно посильней. Он здесь, в селе ночами правит. Нас как котят в тупик он ставит. Как недоразвиты мы все. Какой разор сейчас в селе.
***
Тридцатый день слеза течет. Ему почет, нам униженье. В земле – жемчужина гниёт. А всходов нет,- лузга в смешенье. Все шито –крыто… лопухи, с крапивой в заговен роднятся. И без сомнения хорьку, здесь есть что съесть, - куда податься. Его нору нельзя найти, и даже лису не забраться. Живет звереныш здесь в глуши… по большей части, с сыром в масле. Живет он скрытно, в смысле сытно.
Подставь свинье, хорьку корыто. Не тот, и этот не поймёт… Из дуба, или из самшита, хозяин сделал им корыто. Свинью влечет сюда бульон… а зверь – хорька, мозги и сердце. Я только в разум не возьму. Ведь у курей мозги в пуху. А у хорька лишь слух и нюх. А у «хорьков» иных и ксива.
***
Коль жизнь измазана в дерме. И день, заполненный в половник. Сизарь – «индюк» вошел в «коровник». С любовью роется в гомне. Что ищет он в иной среде? Ведь он по чину грозен, важен. Перед гусынями отважен. Обид не стерпит наперед. Не любит тех, кто больше врет. И даст во спор такой отпор. Любую птицу отпугнет. Он ищет что? Остатки пищи? Пшено, заморскую вещицу? Зерно каратов и овес. Ищи, ищи, хрен что найдешь. Кощей бессмертный все похерил. Народ ему когда-то верил. А боров рылом смял корыто. и приступил уже к еде. Иголка спрятана в яйце, все остальное в мыслях Босха. –Семь смертных проклятых грехов» «Се человек» ему не нужен. Во искушение войдя, родней ему, его семья.
А правды нет. А Босх ведь рядом. Он безразличен к тем наградам, он видит вдоль и поперек… какой в России лжи-пророк. Пятровне аж похорошело, от мысли, чувственной к «Отелло». Она готова смерть принять. чтобы вернуть его в кровать. Флюиды не дают покоя.
***
Июнь в кольце и баба на конце… в ритм «танца» разминает свои ноги. В секунду ночь прошла, скорее промелькнула. Немного и в безумие вошла, чуток вздремнула. Какая ночь! Такою Гоголь возвратил в сюжет, живописал красивей всех Куинджи. «Ночь на Днепре!». А здесь, в пристанище Донца, по ныне так. Вновь месяц народился. Корова отелилась не просясь, на выгоне теленок в окруженье поросят, сосет у матки сиську.
Гусь оприходовал гусыню в ясный день. Бог, как увидел,- даже прослезился. Легонько окропил дождем. Квит вкривь перекрестился. Опохмелился, быть теперь беде …свинину он не ест. Он, на свинье «женился». У свинки много поросят. У Хроси дойная корова. В округе тишь и благодать… -блаженство разрывает мат._ Мужик орет: - Вернись быстрее б…ть! Я говорю,- вернись на место! Бывает страшно, кровь аж стынет. Чалдон, о нем сказать никак. Он нулевой, в стране бардак… и он мне кажется батрак. Все от Адама и по ныне. И он оттуда, кое как. Не ангел светлый, а дурак. В чем провинилась божья тварь, по имени корова. Её бы лучше надо накормить! Потом уж, думаю доить.
***
А во главе ума- кизяк. Народ усох, умом иссяк … пропала удаль… много грима. Течет изгибисто река… как и везде… в ней много ила. Водиц чистейшей с серебра, не сыщешь, хоть катись с бугра.
Июль уж на пороге, боль в крестце, и что с того? А что в итоге? Верчусь, как спица в колесе. Как говорят теперь в народе: - Здоровье и давленье по судьбе. И реже по погоде. А ночка хороша. И «мерин» слава богу… унял во мне пожар. Жаль рано он сбежал. Как жаль… не выдержал он натиска природы. Вскорости и охладела я. Вогнулась и сомкнулась колея, в конце туннеля тьма. Во тьме сперматозоиды, спешат внутри меня. По цимусу, он борзый, но не стойкий.
***
Вширь красная кайма опутывает род. Народ живет, поет и хает очень грубо. Того, кто в гости не идет. Опилки счастья сыплет в ступу. Из года в год она вогнута, и по причине зла пуста.
Толчет народ полуслова. Слова грязнее жижи в луже. А обещание - вода. Она уж не течет наружу, в трясине замерла пока. С болота псиной вновь несет. Небось хорек погиб и пухнет. А ночью месяц ясный в рост, заходит за погост…, к утру аукнет. День хуже тьмы, несчастье без запала. Крест в церкви скоро рухнет…-хворь напала. Печально, коль кого убьет. Он под распятием помрет. Лучше, чем от пыток, иль ковида. Беседую, как Кант, сама с собой. Не злобно, лишь для вида.
***
Хотя душа… вошла в вираж… и промеж нас... Отец небесный, я еще ребенок поднебесной. Лишь из пеленок вышла в сад... а может в ад, чтобы увидеть и понять. Уж скоро мне и помирать. Мой путь по Гринвичу не долог.
Пока глазенки с блеском в полог, душа и чувства в кураже. А мир такой большой, "убогий", а склон в годах... в уклон пологий. Не беги, а под гору катись.
А что там треплют, бают газетенки? В экран я не смотрю. Там бешенные в своре мужичонки, и Якина бабенки, хотят, и требуют войны. Чего хотят «хорьки»? Ведут себя, как Брейгеля слепцы. И каждый воет волком в споре. Закрою тему. Все не передать. Вернусь к началу. Хведор мил, уж это не отнять. Но как мужик, бывает очень строгий. Желанье сразу отобьет… - флюиды отзовет. А мне в хозяйстве, такой борзой и нужен.
Судьба вращает счастья веретень… шар катится в невзгоды,- в будний день … а нас торопят годы. Но мы, не боги.
продолжение