Посвящается моим друзьям. События, имена и фамилии вымышлены. Всякое совпадение случайно.
1 Любовь, борода и краска.
- Надеюсь, он не мучился,- сказал бригадир Колька Шмидт и потянул крышку со сковородки. Дурманящий мясной дух шибанул в нос. Пока Колька пристраивал ободранную эмалевую крышку от ведра, содержимое посудины катастрофически убыло.
Шмидт только крякнул и принялся выскребать остатки с жирно заблестевшего чугуна. Пару минут в сарайчике, где обитали бойцы студенческого отряда, слышались только звуки работающих челюстей.
- Шаль фторая шковоротка лопнула,- выдавил Колька сквозь горячее мясо,- нажарили пы в два хаза польше.
Стас Перцев, похожий на богатыря, как их рисуют в мультиках, с неодобрением посмотрел на зелёную, как у лешего, бороду бригадира.
- А, кто в том виноват?- задал обличительным тоном Станислав вечный русский вопрос.
Две прекрасные сковороды Стас нашёл на свалке. Хозяйственный боец не смог пройти мимо, надраил чугун песком и принёс в лагерь. Учившийся некогда в медицинском Колька Шмидт заявил, что сковороды надо прокалить. Стас согласился. Кардинально разошлись в способе прокалки: Стас утверждал, что достаточно нагреть градусов до ста, Колька настаивал на самой высокой температуре: «Чтоб вся зараза сдохла!» «Тогда кали сам»,- плюнул Перец. Спорить богатырь не любил.
Фальшиво напевая что-то из Чилентано, Колька пристроил находку на плиту, дождался, когда чугун стал малиновым, удовлетворённо потёр ладони и плеснул в сковороду из ковшика.
Яростно зашипела вода, раздался треск, словно разорвалась граната. Мимо виска Стаса с воем пронёсся чугунный осколок и вонзился в дверь.
- Иди на хрен, знаток! Если ты так медицину учил, как металловедение, правильно тебя из института выперли,- взъярился Стас и отобрал у несостоявшегося доктора уцелевшую сковороду.
Бригада из четырёх бойцов автономно выживала в дощатой бытовке, криво притулившейся к стройплощадке против Киренского аэропорта. Основной отряд с Вовкой командиром, кухней и прочими благами стоял в городе. Ещё одна бригада бетонировала сливные стоки на местном мясокомбинате.
За громким названием «аэропорт города Киренска» скрывались скромная грунтовая взлётно-посадочная полоса и облезлое, как всё на севере, двухэтажное зданьице под шиферной крышей, расположенные средь болот и проток, остающихся после весенних разливов своенравной Киренги.
Основными обитателями здешних мест были сильно пьющие местные жители, комары и лягушки. Дно любой канавы к утру покрывалось живым слоем, приходилось лопатой выбрасывать надоедливых тварей наружу, прежде чем лить бетон.
Стройплощадку охранял сторож Юрий — тощий мужик с впалой грудью и неизменной папиросой во рту. Сторож с домочадцами - толстой бабой и тощей козой обитал в доме с гнилыми стенами. На своё жилище обитатели дома давно махнули рукой, потому что каждую весну Киренга заливала его по самые окна. Раз в сутки сторож запускал на стройку машину, привозящую бойцам гравий, песок, мешки с цементом и воду, чем занимался остальное время, то студентам осталось не ведомо.
Времена суровые. Советская Родина ускоренно шагала к коммунизму. На марше не до разносолов и прочих мелкобуржуазных привычек. В городе в свободной продаже только овощные консервы под названием «Суп-солянка». Местные выживали за счёт охоты, рыбалки, огородиков и связей с работниками и, главным образом, работницами советской торговли.
Чтоб не сдохнуть от вызывающего изжогу супа-солянки, бригадир решил наладить неформальные связи в близлежащем магазине. Поначалу бравый студент бил клинья к молоденькой продавщице Зиночке, но наученная старшими подругами вчерашняя школьница заявила: «Вначале поженимся!»
Мудрый Колька решил времени зря не терять и переключил внимание на обладательницу голубых глаз с поволокою и выдающегося бюста Валентину, трудившуюся в том же магазине старшим продавцом.
Валентина была замужем за Вовкой-мотористом, ходившем на самоходной барже по Лене-реке. Летом бравый моряк был редким гостем в собственном доме.
Голод придал Шмидту смелости, и он назначил старшему продавцу свидание. Валентина ломаться не стала и пригласила Кольку забежать к ней в воскресенье вечерком «наладить розетку, которая аж искрит и греется».
Субботним вечером Шмид решил смыть трудовой пот, чтобы завтра предстать пред Валентиной во всей красе.
Солнце садилось, противно гудели комары, квакали лягушки. Колька развёл костёр под бочкой из-под гудрона, приспособленной находчивыми студентами заместо ванны.
Лиственничные дрова тихонько потрескивали, ветерок с Лены пах водой и соляром. Вода грелась.
Бригадир оголился, бесстыдно заблестев белыми ягодицами, полез в купель. Приятное тепло охватило тело. Колька блаженно вздохнул. Закаменевшие от тяжёлой работы мышцы расслабились.
Шмидт обильно намылился. Белая пена потекла по лицу. Колька ухнул, согнал пену с головы вниз.
Скользкие прикосновения к собственным чреслам немедленно вызвали мысли о Валентининой «розетке».
Парень задохнулся, набрал воздуха и погрузился в стальную купель с головой. Надоедливое кваканье лягушек на миг смолкло.
Шмидту понадобилось изрядное количество времени, чтобы успокоить взбунтовавшуюся плоть и выбраться из бочки, не смущая приятелей.
- ГА-ГА-ГА!- зашёлся смехом Колькин дружбан Андрюха, показывая на мокрого бригадира пальцем.
- Чего ржёшь?- обиделся Шмидт и, на всякий случай, прикрылся руками.
- Идиот, зачем воду перегрел? Весь гудроном заляпался!
Андрюха сгустил краски, от смолы пострадала только шикарная бригадирская борода.
Шмидт принял все меры, чтобы спасти мужскую красу: мылил, тёр, скоблил, покушался на остатки подсолнечного масла, но бригада возмутилась — и так жрать нечего, не барин — брейся. Вот тебе бритва!
Колька бриться не пожелал. Испытал на собственной бороде все доступные растворители — солярку, бензин, перекись водорода из аптечки. Часы показали час ночи, когда полученный результат Шмидта удовлетворил, и он отправился спать.
Тишину воскресного утра прервали отборные маты. Так бригадир не орал, даже когда Андрюха, первейший Колькин друг, отдавил ему ногу тачкой. Истошные вопли бригадира сорвали бойцов с коек.
Пред ними предстал Шмидт во всей красе — лучи солнца играют на мускулистом бронзовом от загара торсе, красиво ложатся в складки новых семейных трусов, серебрятся в пегой от растворителей бороде.
Многочисленные советы как то: надеть и не снимать шляпу с накомарником, или окончательно покраситься под блондина Колька отверг. Однако чуткое бригадирское ухо выдернуло из унизительных глупостей, обильно сыплющихся из уст развеселившихся приятелей, спасительное «покраситься»!
- Мужики,- взмолился бригадир,- кто-нибудь! Сгоняйте в магазин, купите краски для волос. Если что, найдите Валентину, скажите, мол Николаю очень надо. Она не откажет. Отблагодарю. Поймите - я же для всех стараюсь!
Заслужить бригадирскую благодарность вызвался Петя Чупин. Через час, вытирая с лица пот, Петюнчик выпалил: «Держи свою краску! Едва выпросил».
Остаток дня Колька проходил с пакетом на физиономии, посредине которого ножом прорезал дырку. Через дыру бригадир разговаривал и курил.
Когда Колька снял повязку и отмылся, его ждало ещё одно разочарование — замечательная бригадирская борода приобрела глубокий зелёный оттенок, как весеннее оперение селезня!
- Ну, Валька! Ну, змея! Не хочешь встречаться, так и скажи. Зачем подлянки строить?- сокрушался Николай.
- Причём тут Валька?- удивился Петя,- краску Зиночка дала!
В мире всё взаимосвязано. Соломинка ломает спину слону. Незначительный наклон земной оси вызывает засухи, приводящие к переселению народов, сокрушает цивилизации и разрушает империи.
Прождав незадачливого кавалера вечер, старший продавец Валентина смертельно обиделась и отказала студентам в дефиците, мол, у неё в магазине наличествующие продукты на полках, остальное - в порядке живой очереди, или по талонам. Есть талоны? Нет? Свободны!
Сместилась земная ось. Надежды на неформальные связи рухнули, бойцы получили горький опыт: женщинам доверять нельзя, а ничейный пёс-лайка, брошенный хозяином в аэропорту города Киренска, нашёл смерть.
2 Караси, кровь и собака.
Есть собаку Петя отказался. Всегда кругленькие щёки парня, выросшего в деревне на мясе и молоке, ввалились. Ходил как сомнамбула, выронил носилки с бетоном из рук и даже этого не заметил. Парня надо было спасать. Бойцы решили посетить мясокомбинатскую бригаду. Визит назначили на ближайшее воскресенье.
- Ешьте, ешьте, наедайтесь впрок,- говорил Витька Смольников, по кличке Смола, накладывая друзьям ноздреватые комки жареной крови,- у нас этого добра навалом.
Бойцы второй бригады устроились шикарно — тёплый домик прямо на территории комбината, рабочий день с восьми до пяти, крови — хоть каждый день жарь. Воняет, конечно, но человек ко всему привыкает.
- А, мясо вам перепадает?- поинтересовался, как бы между-прочим, Колька Шмидт. Скрежет алюминиевых ложек на мгновенье стих, только изголодавшийся по настоящей еде Петя продолжил набивать брюхо. Стас с неодобрением посмотрел на друга — обожрётся, возись потом с ним.
- Перепадает,- сказал Смола, обладавший истинно коммунистическими взглядами на права собственности,- но хрен вынесешь. На проходной шмонают, но я работаю…
- Это интересно,- протянул Колька,- а где готовить будете? Место укромное надо. В отряд не потащишь, сразу спалишься!
- Об этом я ещё не думал,- пожал плечами Смола.
- Можно у нас,- предложил Колька,- у Стаса скоро день рождения, устоим праздник желудка. Успеешь?
- Попробую,- обнадёжил Витёк.
Сбылись худшие опасения — в гостях Петя обожрался. Ночью ему стало плохо. Желудок друга уподобился фонтану и принялся исторгать содержимое через все доступные отверстия.
Утром Колька Шмидт посмотрел на серо-зелёную физиономию бойца, покрутил носом и глубокомысленно изрёк: «Петя, ещё Гиппократ считал умеренность одной из первейших добродетелей, но от ошибок никто не застрахован. Половину дня отдохнёшь, только заблёванное барахло постирай, от тебя несёт, как…»
«...да, и пожрать что-нибудь приготовь, коль в лагере остаёшься»,- добавил бригадир, выходя из бытовки.
Отсутствие пары рук нарушило привычный ритм работы. Парни материли гнусное северное болото, комаров, лягушек, привередливого друга и ждали обеда.
Ветерок трепал мокрые тряпки на куске алюминиевого провода, приспособленного студентами вместо сушилки. За пол дня серо-зелёная физиономия больного слегка выцвела и превратилась просто в серую.
Обед состоял из жидкой рисовой каши, сваренной на воде, хлеба и четырёх кусочков сахара - хошь в кашу клади, хошь в чай. Ни в чём себе не отказывай!
Дождавшись, когда рис исчез в желудках друзей, Петюнчик произнёс:
- В протоке кто-то живёт. И принял таинственный вид.
К старице, остающейся от весеннего разлива Киренги, парни бегали стирать вещи.
- Ага, русалка!- заржали бойцы,- ты её с голодухи за задницу не укусил? Тебе, Петя, всякая хрень чудится, ешь, как все, собаку, не выделывайся - здоровее будешь.
- Какая к чёрту русалка,- обиделся Петя, -там, должно быть, щуки водятся. Стираю. Только намылил простынь, кто-то КАК ХВОСТОМ ДАСТ! Я чуть в воду не свалился. Щука, ей-ей щука! Я к Юре сторожу зашёл, говорю: «Дай сеть, видел, у тебя под навесом висит». Он мне: «Зачем тебе сеть?» Я: «В протоке поставлю». Он: «Нет там ничего, да и сеть у меня вся в дырах. Собирался из ей курям загон сладить». Я всё же выпросил…
Петя показал на обрывок снасти величиною с волейбольную сетку. Сеть поставили в ночь.
Щуки в протоке не водились. Водились здоровенные, величиной со сковородку караси. Огрызок сети отяжелел от тугих тел. Петина физиономия излучала довольство. Оттенки розового вернулись на лицо.
Парни честно поделились уловом с хозяином снасти.
«Итить твою мать, как они туда попали, ну, чисто порося!»- по бабски хлопал себя по ляжкам Юра-сторож и жадно бегал глазёнками.
Парни решили, что получили верную прибавку к столу, но Юра больше снасти не дал, клялся и божился, мол «сжёг, куды такую рванину ставить». А утром другого дня прибежал скандалить: «Ворьё, варнаки! Почто мою рыбу из сети вынули?» «Какой сети,- спросили студенты,- которую ты сжёг? «Не ваше дело!»- брызгал слюной сторож. «Не трогали мы твою сеть,- сказали студенты,- а будешь хамить, по морде получишь!»
Больше сторож ни одной рыбки не поймал. «Всё же есть высшая правда на свете!»- решили студенты.
Время нескончаемо тянулось. Влажно хлюпала бетономешалка. Заедали комары. Бойцы поливали себя ДЭТОЙ, но кровососы сочли едкое зелье за острую приправу и не отступили. Безостановочно орали лягушки. К концу дня в глазах от бетона становилось серо, тело просило пощады. Трудились от зари до зари. Беспросветные дни сливались в такие же беспросветные недели.
Смола «склеил» в разделочном цехе говяжье стегно и тайно доставил в Колькину бригаду. Оголодавшие бойцы встретили подарок радостным воем. Добычу укрыли в яме, вырытой в вечной мерзлоте прежними обитателями сарайчика, где ныне обитали студенты. До дня желудка оставалась неделя, но эту неделю надо было как-то продержаться. Бойцы ели собачину, но бросали вожделенные взоры в сторону схрона.
Первым не выдержал Петя. Унизительное чувство голода допекло парня. Чупин подошёл к дежурному и дрожащим голосом попросил:
- Отрежь немного говядинки, никто не заметит. Не могу я есть собачатину.
Дежурил Стас.
- Чем тебе собачка не нравится? Мясо как мясо,- глубокомысленно изрёк будущий именинник.
- Ну, на фиг! И вкус другой, и запах! Как такое можно жрать?- заспорил Петя, нездорово блестя голодными глазами.
- Ладно, посмотрим,- обнадёжил друга Перец.
Стас поднял крышку люка и заглянул в холодную. Говядина с синей печатью, удостоверяющей её безопасность, висела рядом с последним куском собачины.
«Отрежу от стегна, собачина пропадёт,- застыл в нерешительности дежурный,- да и парни с мясокомбината обидятся, мясо общее. Как же быть?»
Вечером бойцов ждал обильный ужин. Петя подозрительно покрутил носом — опять собачины нажарили? «Говядина,- успокоил друга Стас,- видишь печать!» и ткнул Пети под нос мясной обрезок со следами синего.
Привереда заулыбался, щеки со следами юношеских угрей закраснели от радостного предвкушения.
Три раза подходил Петюнчик за добавкой, три раза дежурный щедро наваливал изголодавшемуся бойцу куски мяса, разрешил вымокать из сковородки жирную подливку.
«Вот, это другое дело,- блаженно жмурился Петя,- настоящее мясо! Вкус, запах! Не ваша собачина! Как вы её жрали?»
Петя всё говорил и говорил, расхваливая говядину и понося собачину. Парни хмурились, но терпели.
«Нет, как можно собачину жрать?!»- очередной раз вопросил Петя.
«Так, как ты сейчас её жрал!»- порвало Стаса.
От суровых слов дежурного розовые щёчки брезгливого бойца словно пеплом подёрнулись.
«А, клеймо?»- неуверенно проблеял Петя.
«На месте клеймо. Загляни в подпол! А то что тебе показывал, я нарисовал. Видишь, ручка лежит»,- добил однокурсника Стас.
Пётр зажал руками рот и выскочил из бытовки…
3 Картошка, самбо и трудовой подвиг.
О, картошка! Есть ли на свете продукт милее желудку русского человека? Ни кабачки, ни баклажаны, ни новомодные брокколи и авокадо, ни сорго и бурый рис с ней не сравнятся! Картошка хороша в любом виде: свежая, с тонкой чуть прозрачной кожицей, которую ни в коем случае не надо чистить, а прямо отправлять в рот такую неприбранную, сдобрив маслицем, посыпав лучком и укропчиком, если они есть, или жареную, всю в золотистой корочке от сковородки, чуть хрустящую на зубах, с огурчиком, с грибочками, с квашеной капусткой, с сальцем.
А, тушеная, когда вберёт она в себя душистую мясную подливку, насытится непередаваемым ароматом?
М-м-м!
Пусть ничего не будет, ни капусты, ни огурца, ни сала, ни груздей белотелых, или рыжиков огненных. Свежая картошка и на воде мила!
Что картошка созрела говорила верная примета: у магазина появились торговки. Цены кусались — крохотный котелок по цене мешка, как он дома у наших студентов стоил. На попытки торговаться или давить на жалость торговки оставались непреклонны. Нашли дур — урожай задарма отдавать. Плохо растёт картошка на севере!
Студенты сочли такой взгляд на вещи отрыжкой капитализма, с коей всякий противник частной собственности должен бороться. Денег у них не было, выживать надо, а местные кулаки без ведра картошки не обеднеют!
Ближайшее поле нашли километрах в двух от стройплощадки, где трудились последователи хунвейбинов. Отныне ничего не могло встать между ними и вожделенной едой! Осталось выбрать время и согласовать действия с бойцами из мясокомбинатской бригады.
Но вот все подготовительные шаги сделаны: наступил вечер операции «Экспроприация». Солнце унесло минувший день к линии перемены дат. Смолкла бетономешалка, опорожнив последний раз ненасытное чрево. От дощатой бытовки, кривых заборов, домика сторожа Юры побежали длинные тени. Заря запылала пожаром, обхватила полнеба, отгорела, угольками легла на длинную сопку у горизонта, затухла. Небо почернело. Рядом с ноздреватой, как блин, луной зажглась одинокая звезда. Воздух вблизи стал словно стеклянный; от Лены и Киренги, от многочисленных проток и болот поднялся пар, холодный и бледный на вид, как мертвец. Туман потянулся в небо. Прозрачный воздух загустел, погасли луна и звёзды, стало темно и томно. Пришло время для тайных дел.
В сырой мгле звуки шагов, сопение, сдавленные маты. Грунтовая дорога вся в мелких лужах. Четыре силуэта, три темнее, один светлее, то мутно проявляются, то исчезают на бледном фоне тумана, как на испорченной фотографии. Светлый силуэт движется в голове колонны. Луны не видно, звёзд не видно. Неверный свет, кажется, идёт от самого тумана.
«Вырядился как на дискотеку: светлые брюки, белые кроссовки. Выпендрёжник!»- думает Стас, неприязненно глядя в спину Сашки Чукавецкого из мясокомбинатской бригады — шустрого паренька с квадратными зубами и коротким носом, как у советского актёра Караченцева.
Сам Стас даже не успел переодеться, как был в кирзовых сапогах и робе, так и отправился на дело.
Брезентовая лямка пустого рюкзака сползла с плеча, Перец на мгновенье отвлёкся и налетел на Чукавецкого.
- Чё под ногами болтаешься?- сдавленным полушёпотом просипел Стас.
- Лужа,- Чука беспомощно развёл руками.
Во всю ширину дороги простиралась обширная лужа. Стасу стало жалко приятеля и его белые кроссовки фирмы adidas. «Тот кто носит адидас, тому любая баба даст»,- отчего-то прозвучало в мозгу.
- Ладно, садись ко мне на закорки, перенесу,- предложил богатырь.
- Не уронишь?- осторожничал Чука.
- Тяжелее таскали!- успокоил подельника Перец. Сашка заулыбался и ловко по-обезьяньи взлетел на спину приятеля.
Расставив руки для равновесия, как на борцовской тренировке в любимом клубе самбо, Перец перетащил Сашку через водную преграду.
Дорога поднялась на некрутой пригорок, земля стала суше, слева и справа закудрявились чёрные в неверном свете, льющимся с неба, кусты картошки. Пропустив с краю с десяток рядков, чтобы потраву было труднее обнаружить с дороги, похитители принялись за дело. Рюкзак медленно, но верно наполнялся.
Земля отдавала тепло. Туман окрасился светом луны, стал как куриный желток. Где-то там за рекой, за протоками и болотом спал северный город. Спали, списанные за ветхостью корабли и баржи в затоне, отодвинувшись от жаркого тела жены, похрапывал сторож Юрий; под фотографией Пугачёвой из журнала «Советский экран» спала коварная Зиночка, беспокойно обнимала одинокую подушку старший продавец Валентина. Во сне корабли вспоминали молодость, студёную воду моря Лаптевых, швартовку в Тикси; сторожу Юре снилась тоненькая девочка Люба, на которой дембель женился и остался на севере, позабыв родное Забайкалье; юной Зиночке грезился город, что идёт она по асфальту на высоких каблуках, а все парни шеи сворачивают, глядя вслед; старшему продавцу Валентине снилось грешное, сладкое, тёмное. Только голодным студентам было не до сна — комары кусались, клубни прятались, тугая земля срывала ногти.
Выстыло. Подул ветер. Туман пал росой на недалёкий лес, траву на обочине, измочил кусты картошки. Стало светлее, небо очистилось, и на фоне звёзд и луны парни увидели, показавшуюся им громадной, зловещую фигуру чёрного всадника.
Объездчик!
Всадник тоже заметил что-то чёрное и непонятное, копошащееся во тьме.
- Эй!- крикнул объездчик напряжённым голосом,- кто там?
- Сам ты «эй»!- ответил ему насмешливо Перец. Лошадей Стас не боялся, людей тем более. Он давно не ребёнок, чтобы пугаться дяденьки с хлыстом на лошади.
Ночную тьму разорвала огненная вспышка. Раскатился выстрел. Кисло запахло порохом. Опасность! Адреналин хлынул в кровь. Тело само приняло решение: бежать.
Воришки бросились врассыпную.
«Хрен я рюкзак брошу, столько топали,- думал Стас,- не застрелят меня из-за ведра картошки!» Сапоги вязли в земле. Перец выскочил на дорогу. Бежать стало легче.
Объездчик не отстал. Где-то совсем рядом за спиной Станислав слышит топот, натужное, чужое дыхание - ближе, ближе. Перец наддал ходу. Врёшь, не возьмёшь! Холодный воздух рвёт грудь, рюкзак скачет за плечами как живой, бьёт по спине.
«Терпеть!»,- настойчиво стучит в мозгу.
Скатился с пригорка. В трёх шагах впереди заблестела лужа, через которую перетаскивал Чуку. Преследователь набросился сверху, вцепился в шею, принялся душить.
«Ах, ты, гад! Не на того напал!»- Стас сгруппировался, ухватил врага за шкирку. Получай! Как учили в секции самбо, бросок через голову, используя инерцию атаки противника — ХА! Так что брызги во все стороны полетели. Добавил кулаком в морду — НА! Втоптал сапогами в грязь — будешь знать, как из ружья в живых людей палить! Вдруг бы попал?
- Ты почему один?- спросил Колька Шмидт с тревогой вглядываясь в чумазое лицо бойца.
- На объездчика нарвались. Я увёл погоню по дороге. Парни к лесу рванули, должны скоро вернуться,- выразил надежду Перец и сбросил рюкзак, сразу ставшим тяжёлым, с плеч,- спрячьте добычу.
- Ого, тут ведра два будет,- радостно потёр руки Колька,- запируем.
Стас подошёл к умывальнику, потрогал ссадину на шее. «Царапаться, гад, вздумал, но я хорошо его припечатал»,- удовлетворённо вздохнул боец и принялся смывать кровь с ободранных костяшек пудовых кулаков.
Из непроглядной тьмы в круг света от двухсот ваттной лампы под жестяным абажуром выплыло две фигуры: Петя и Витька Смола - потрёпанные, но не сломленные.
- Я сразу к лесу рванул и там залёг,- говорил, захлёбываясь от не улегшегося волнения, Петька Чупин,- выковыривать дробь из задницы — дураков нет! Слышу, вроде всё стихло. Я кругами, кругами... Смолу встретил. Подождали с полчаса. Тишина. Решили — все ушли, мы до дому.
- Чуки нет,- доложил Шмидт,- куда делся?
- Поймали Сашку,- высказал предположение Смола,- бестолковый он, ни украсть, ни покараулить!
- Выручать надо Чуку,- поднялся Стас.
- Точно! Выручать!- зашумел народ,- отобьём, в крайнем случае, выкупим, только расчёт получим! Сбросимся, если надо!
Парни вооружились черенками от лопат. Когда у тебя в руках палка, легче разговаривать с любым собеседником.
Вывалили на дорогу, машинально построились в колонну по-двое — Стас с Витькой Смольниковым впереди, Колька Шмидт замыкающим. Ощутили себя партизанским отрядом на марше.
Не прошли километра — впереди понурая фигура. Весь в грязи Сашка! Избитый, но живой Чука. Ура, отпустили! Или убежал?
Стас рванул навстречу приятелю.
Завидев Перцева, Чукавецкий отшатнулся.
- Сашка, ты что? Это я — Стас!- радостно выпалил самбист, протягивая к бедолаге руки,- мы тебя вызволять идём.
- Ты больше драться не будешь?- Чука встал в боксёрскую стойку и сжал кулаки.
- Я? Драться?- изумился Перец.
- А, кто меня в грязь бросил, нос разбил, наступил ещё сверху?- плачущим голосом спросил Сашка.
…..
- Так это ты был? Почему не сказал? Я думал объездчик!
- Не успел… Ты меня сразу через себя! У меня дыхание вышибло. Не знаю — рёбра целы…
Дружный хохот распугал всех лягушек в окружности трёх километров!
Август торопился завершить дела короткого северного лета. Дни стали короче, воздух прозрачнее. Смолкли лягушачьи хоры. По утрам на траве, крыше бытовки, грязных досках опалубки лежал иней и долго не таял.
Парни считали дни. До самолёта осталось десять, семь, пять суток. Бригадир всё больше хмурился: по всему выходило — объект сдать не успеют. Добил их прораб. «Мужики,- сказал он хмуро,- пока всё не сделаете, денег не получите». «Колька, сдавай билеты!- сказали «мужики»,- возьмём ещё сутки». Отряд улетел. До крайнего срока осталось два дня и многие кубометры бетона.
Холодно. Над Киренгой стелется туман. Семь часов утра. Четыре фигуры в грязных робах на стройплощадке. Взвизгнула бетономешалка, затряслась, застонала, заохала, поглощая песок, гравий, цемент, воду. Низкое солнце медленно ползёт над синим от дали лесом. Ребята нервно зевают. Колька докуривает сигаретку, берётся за штурвал жадного агрегата. Напряглись мускулы сильных рук. Поворот. Гигантской коровьей лепёшкой шлёпнулся в носилки первый бетон.
Процесс пошёл!
Подсели, подцепили рукояти носилок, выпрямились. Грубый брезент верхонок трёт кожу, но без них ещё хуже.
Первый шаг, второй, сотый. Не раскачиваться, идти в ногу! Узкий трап из четырёх досок, ещё десяток шагов, правую руку вверх. С влажным шумом шлёпается бетон. Разровняли, повторили.
Между первой и второй перерывчик небольшой.
Солнце разгорелось. Туман поднялся к белёсым, невыразительным облакам. Небо стало мутным, как самогонка. Комары лезут в лицо. Чтоб вы сдохли, проклятые твари! Трудно? А кому сейчас легко?
Пальцы не разгибаются. Мы писали, мы писали, наши пальчики устали!
Короткий перерыв на обед.
И вновь песок, балласт, цемент, вода, унылый вой электромотора, носилки, качающийся трап, лопата. Яростные маты, чтобы держать себя в тонусе — простой и доходчивый язык!
Тени стали длиннее, спина как чугунная. Синие сумерки. Бетономешалка. Милое солнышко, не торопись, нам ещё так много надо сделать!
Солнце провалилось за горизонт, окрасив закат красным и розовым. Не смолкает бетономешалка. Однообразная, отупляющая работа. Сил нет даже материться.
Ночь. Круглый глаз прожектора. Когда сжимаешь кулак, кажется, мышцы предплечья скрипят. Лучше не останавливаться. Лопата, носилки. Цемента хватит?
Скажи парням, что работают они ради идеалов, о которых говорилось с высоких трибун, они бы только усмехнулись, а скорее послали…по известному адресу.
Вкалывали ради себя, своей часто глупой и мелкой мечте — штанам из синей дерюги, стереофоническом магнитофоне, мотоцикле «Ява», потому что сами они были молодыми и глупыми; вкалывали ради своих матерей, берегущих каждую копеечку, чтобы мальчики учились, не голодали и выглядели «не хуже других», ради скупой похвалы отца, улыбки сестрёнки, или братишки.
И даже об этом они не думали. Прикидывали, хватит ли цемента, опасались «забить» бетономешалку, старались не уснуть на ходу, злились на худые верхонки, материли вездесущий северный гнус, грубые ручки носилок, собственную усталость.
Колькины часы показывали семь, когда Петька и Стас поставили пустые носилки и разом выдохнули: «Всё!» Бригадир промыл бетономешалку, слил воду из миксера на землю и хлопнул рукой по замызганной кнопке электрического пускателя. Замолк электромотор, и наступила оглушительная тишина. Ребята сняли, ставшие ненужными драные рукавицы, подбросили вверх, недружно крикнули: «Ура!»
Над Киренском вставало солнце нового дня. До самолёта оставались сутки.
Они получили расчёт, сходили в баню, зашли в магазин, купили нехитрой снеди, три бутылки «Агдама, накрыли стол в бытовке. Колька срезал с бутылки пластмассовую пробку, набулькал бойцам по половине стакана пахучего пойла.
«Ну, будем»,- сказал бригадир зажигательный тост.
До рта ни один боец стакана не донёс. Парней сморил сон. Они спали, дёргались во сне от усталости, улыбались и не знали, что эти два месяца своей жизни будут вспоминать как счастье.
Конец.
14 февраля 2022 г.