Джек был под водой, но приятные шарики звёзд, окружавшие его, начали гаснуть и исчезать. «Нет, не пропадайте». Вода спадала, уходила, и, хотя Джек был на самом дне, серое небо становилось всё ближе… Джек чувствовал, что его тело уже не такое невесомое, как раньше, вода схлынула, он вдохнул холодный воздух и ощутил всё своё тело, тяжёлое, больное…
Ему было холодно, и повсюду была боль: в мышцах, в голове, в лёгких и – особенно сильно – в левой ладони, словно она была порезанной, и сухожилия в ней были растянуты…
Он открыл глаза и понял, что лежит голый на твёрдой поверхности в незнакомой комнате. Кажется, в комнате больше никого не было. Глядя на стены и потолок, Джек понимал, что он всё ещё в тюрьме Иф-Аганн, но это не камера заключённого, а какое-то другое помещение.
«Интересно…»
Понадобилось ещё около часа, прежде чем Джек смог двигаться – все мышцы онемели, кровь текла плохо, он дрожал от холода. Подняв голову, он увидел, что ладонь проколота, и догадался почему. Возвращаться к реальности было чертовски неприятно, но всё же Джек нашёл в себе силы порадоваться тому, что он жив.
“Думай, Джек!.. Итак… Ты в одной из комнат Иф-Аганна, но эти двери не похожи на тюремные, на этих окнах нет решёток. Наверняка они посчитали, что ты мёртв, и просто кинули здесь твой труп. И, значит, отсюда можно попытаться сбежать. Сейчас день, и сюда в любой момент может кто-то войти, чтобы забрать твоё тело и… сбросить в море? Или что ещё они собираются делать? Стоит ли дальше притворяться трупом, сработает ли это, или кто-то заметит, что ты тёпленький, что ты дышишь и ощущаешь боль? Если уже поверили, что ты труп, может, и не заметят, что потеплел… Можно рискнуть – пусть сбросят в море, и попытаться уплыть.”
И сразу же он сам себя одёрнул: “Какое плыть, Джек? Ты еле способен руку поднять, ты просто скрючишься судорогами в холодной воде и пойдёшь на дно. Силы не восстановятся, если не согреться и не съесть что-то. Значит, прежде всего надо обыскать помещение на предмет воды и еды. А ещё было бы неплохо понять, где именно ты находишься”.
Встав со стола, он сразу же упал на холодный каменный пол – ноги не держали. Тело было очень ослаблено, почти немощно. Понадобилось ещё полчаса и тонна усилий, прежде чем он смог стоять.
Джек медленно проковылял на непослушных ногах до ближайшей двери. Заперта. Ключа нет. В противоположной стене была вторая дверь, Джек осторожно толкнул её – открылась. Джек оказался в безлюдном кабинете, и по вещам, находящимся здесь, догадался, что это кабинет или Начальника, или его заместителя. Большой стол, комод, большое окно. Умывальник.
Из окна, с высоты около 15 метров, можно было рассмотреть внутренний двор крепости, а также было видно дорогу, которая соединяет островок и побережье. Джек рассматривал всё, что открывалось ему из окна, и чувствовал, как перехватывает дыхание: он впервые за пять с половиной лет видел что-то новое, видел так много пространства, так много зелени и воды. Он видел побережье, лес и город на горизонте. Как же он соскучился по свободе… Он вспомнил свой удивительный сон, в котором он погрузился в удивительный безлюдный мир подводных звёзд и не хотел возвращаться в реальность… Но теперь, при виде цветущей жизни побережья, его сердце переполнило желание оказаться на берегу и свободно ходить под высоким светлым небом. Джек сделал глубокий вдох и принялся на поиски необходимого.
Он быстро нашёл воду в графине. Сделал глоток, два и сразу почувствовал приступ тошноты – отравленное тело плохо принимало в себя что-либо. Джек выблевал из себя воду и жалкие плевки горькой жёлчи. Ему стало легче. Вскоре желудок успокоился, и он смог выпить почти целый графин.
Еды здесь не было, но был молотый кофе и маленькая газовая горелка, что очень кстати. Если он собрался бежать, ему понадобятся все его силы, поэтому нужен мощный энергетический подъём. Джек вспомнил интересный рецепт стимулирующего напитка: кофе, сироп от кашля и аспирин. Покопавшись в комоде, он смог найти все три составляющие и смешал их в маленькой турке на горелке. Попробовав сироп, Джек обрадовался, сообразив, что в нём много сахара – это очень хорошо. Пока Джек возился с напитком, он понимал, что в любой момент кто-то может войти – заместитель или начальник могут вернуться в кабинет. Но слух Джека был очень острый, и он знал, что услышит шаги заранее.
Пока напиток настаивался, он обыскал все ящики стола и комода. Нашёл бутылку рома, но не прикоснулся к ней. Ром тоже может быть питательным, но даже минимальное количество алкоголя сейчас могло бы убить Джека. К своей огромной радости, он нашёл пистолет, к нему пули и порох, а также клинок в ножнах. Если владелец кабинета вернётся сюда, он поймёт, что Джек здесь похозяйничал, и прикидываться трупом уже не получится. Но Джек и не хотел этого делать. У него был кофе с сиропом, у него был пистолет с порохом, и это было гораздо более приятной перспективой, чем дать себя сбросить на камни или в море, будучи полностью обессиленным. Джек решил попытаться отвоевать свою свободу.
Когда напиток был готов, понадобилось лишь несколько больших глотков, чтобы взбодриться. Джек сделал пять глубоких вдохов, чувствуя, как его тело перестаёт дрожать от холода, как силы понемногу возвращаются к нему. Мысли в голове зашевелились быстрее.
Итак. Когда сюда кто-нибудь войдёт, Джек сможет напасть на него, скрутить, обездвижить или даже убить, забрать одежду, а если повезёт, то и оружие. А потом можно попытаться выйти наружу. Если его кто-то попытается остановить – он тоже может их обезвредить или убить. Второй вариант, если никто не войдёт: дождаться темноты и попытаться бежать незамеченным из окна, здесь или в другой части замка. Джек ещё раз выглянул из окна. Высоко… Плохой вариант. И верёвки здесь нет. И ничего, из чего её можно сделать, даже штор нет. Он нашёл в ящике стола ключи, но ни один из них не подошёл к двери, которая вела наружу, из смежной комнаты. Значит, пока сюда кто-нибудь не войдёт, Джек в ловушке.
“Ну, что ж. Подождём-с”.
Чтобы сильнее разогнать кровь, Джек хорошенько потянулся, наклоняясь в разные стороны, потопал ногами, заставляя мышцы работать, умылся, смыл кровь с левой руки, промыл рану, плеснув на неё ромом (при этом заскрипел зубами от боли), и силы совсем вернулись к нему. Он сел в кресло, закинул босые ноги на стол и так допивал свой напиток. На какое-то мгновение ему захотелось, чтобы его так и застали – голого, нагло развалившегося в чужом кресле, с кофе в одной руке и с пистолетом в другой. Он тихо рассмеялся, представив себе это зрелище со стороны. Жаль, что левая рука была ранена и плохо слушалась, но напиток, в котором не зря был аспирин, немножко заглушал боль.
Джек внимательнее рассмотрел рану, а потом его взгляд упал на кольцо, которое он уже семь лет носил на пальце. “Набожные, не отобрали до сих пор”. Он нахмурился, вспомнив, что означают кириллические буквы на кольце: «Спаси и Сохрани». Джек не верил в Бога, но эти слова когда-то давали ему надежду на существование невидимой руки судьбы, которая помогает ему. Которая спасает от беды. Он знал, что умён и хитёр, но во всех опасных ситуациях, казалось, ему часто везёт: он столько раз выходил из воды сухим… А потом началась череда горя и неудач, и он считал, что фортуна отвернулась от него. Но она же однажды повернётся обратно? Нет, теперь он уже не верил всерьёз, что сможет уйти живым. Никто не спасёт, никто не сохранит.
“Ты заглянул под юбку самой Смерти, Джек, так давай же, перестань быть таким наивным, и хватит надеяться на то, что кто-то добрый и сильный придёт и защитит тебя от плохих дяденек. Хватит верить в бабушкины сказки, верно? Нет никакой Фортуны, которая к тебе то лицом, то затылком. Это просто жизнь – хаотичная, бессмысленная; в ней есть ты, и рассчитывать ты можешь только на себя”.
Джек снял кольцо, повертел его перед глазами, а потом просто разжал пальцы. Кольцо полетело вниз, звякнуло о каменный пол и закатилось куда-то под комод. «Плевать». Узник почувствовал себя почти свободным. Сильным. Когда кто-то тебя защищает, можно побыть слабым, немножко. Но гораздо лучше привыкнуть к тому, что ты один, что никто тебе не поможет. Тогда ты призываешь все силы, которые есть в тебе и только в тебе. Ты не обращаешься за помощью к мнимым идеалам и святым. Он вспомнил, как Орест говорил: “Всегда нужно отбрасывать мысли типа “Я слаб, потому что я не родился при дворе. У меня нет и не было права на власть с рождения”. Ты полагаешься на себя. А значит, ты безгранично сильный. Ты – сильнее всех.” И Орест прав. А если хвалёный бог или праведное окружение Наполеона таки соизволят помочь Джеку, то он примет помощь, но он не может позволить себе сидеть сложа руки и ждать.
“Ладно, хватит философствовать, надо возвращаться к здесь-и-сейчас”. Сознание совсем прояснилось, и Джек понимал, что его разум теперь полностью у него на службе. Что ещё он может сделать, пока сидит взаперти? Если он будет пытаться бежать, надев на себя одежду того, кто войдёт, ему нужно подумать о внешнем виде. Допустим, ему удастся с помощью оружия прорваться с острова на побережье. Он мог бы затеряться в городе, если бы выглядел, как обычный мещанин. Длинные волосы и борода никого не удивляют, но большинство чиновников всё же носили короткие аккуратные бороды и волосы либо коротко подстриженные, либо связанные в хвост.
Джек видел в ящике комода и бритву, и ножницы. Над умывальником было зеркало, он подошёл к нему и замер…
Он совсем не был готов встретиться с самим собой. Измождённое, постаревшее бледное лицо, отдалённо напоминавшее Джека, смотрело на него из грязной поверхности зеркала. Не отрывая взгляд от отражения, Джек поднял дрожащие пальцы и прикоснулся к морщинкам вокруг глаз, к выцветшим тусклым волосам, в которых можно было рассмотреть множество седых волосков…
С трудом взяв себя в руки, он схватил ножницы и тщательно состриг большую часть бороды, подровнял, сбрил лишнее, оставив совсем немного, и даже полюбовался результатом. Волосы он слегка смочил водой и уложил как можно аккуратнее, завязал их на затылке шнурком, который снял со стопки бумаг на столе.
Пасмурное небо за окном посветлело: солнце вышло из-за туч и осветило окрестности мягким тёплым светом. Джек снова засмотрелся на горизонт, где яркие краски играли вовсю.
Тишина была неожиданно прервана звуком шагов – кто-то поднимался по лестнице. Джек обернулся, схватил кинжал и пистолет, в один прыжок пересёк комнату и прижался к стене возле двери. Сердце, которое только что накормили кофе и сахаром, бешено стучало. Скрипнула дальняя, наружная дверь. Шаги замерли.
Дверь в кабинет резко распахнулась, и в неё вошёл взволнованный заместитель, оглядываясь по сторонам. Джек прыгнул, одной рукой обхватил мужчину вокруг груди, прижимая спиной к себе, а другой зажал ему рот. Левая ладонь болезненно заныла. Правую руку, которая зажимала рот, он быстро спустил к горлу и сжал со всей силой. Мужчина захрипел, панически вырываясь. Джек взял его другой рукой за волосы на затылке, наклонил вперёд и ударил лбом о стол. Заместитель зашатался, но всё ещё был в сознании. Джек не хотел поднимать много шума, но самый тихий способ – заколоть кинжалом – был последним, к которому он хотел бы прибегнуть. Убивать не хотелось. Джек взял бутылку с ромом и разбил её о затылок заместителя – громко, но всё же намного тише, чем снова бить головой о стол. Человек потерял сознание и рухнул на пол, Джек подхватил его у самого пола и постарался положить тело как можно тише. Прислушался – тихо. Выглянул за дверь – никого. Пересёк помещение и выглянул из наружной двери в коридор – тоже пусто. Вернулся обратно в кабинет и закрыл за собой дверь.
«Чёрт возьми», – с досадой подумал Джек, осознав, что одежда, которую он собрался надевать, залита ромом и усыпана осколками. А ещё мужчина был ниже Джека ростом и от него сильно пахло потом и табаком. Джек раздел его с таким же отвращением на лице, с каким заместитель прикасался к «трупу» Джека. Джек, поморщившись, надел на себя чужую рубашку, чулки, штаны и куртку. Штаны были короткие и неудобные, широкие в поясе, но, к счастью, ремень стягивал их у Джека на животе. Рукава куртки были короткие, и она висела на нём мешком, но зато в её кармане нашлись две связки ключей и деньги – и то и другое может пригодиться. Ботинки были Джеку малы, он с трудом натянул их, чувствуя, как его снова начинает подташнивать от неприятных запахов, к которым примешивался запах рома. Запихнув в карманы куртки пистолет, патроны, мешочек с порохом и остатки кофе, Джек стиснул в руке кинжал и пошёл к выходу, закрыв обе двери на ключ.
Узник приблизительно знал расположение коридоров, понимал структуру крепости. Самое сложное – это выйти за ворота, у которых всегда дежурят охранники. Дальше путь открыт – полоса насыпи, которая ведёт к берегу. К сожалению, эта полоса хорошо обстреливается, если кто владеет ружьём и тщательно прицелится. Но Джек был готов рискнуть.
Он пробежал по коридору, спустился по ступенькам на первый этаж, прошёл ещё коридор и увидел дверь, которая, как он догадывался, вела во двор. Дверь была заперта, но и для неё в краденой связке был нужный ключ, хотя с замком пришлось повозиться. Джек открыл дверь и остолбенел: прямо ему навстречу через залитый солнцем двор шагал громадный здоровяк – комендант крепости. Он знал Джека, а Джек знал его, и у него было оружие: кинжал и… о, невероятно! Настоящий охотничий револьвер! Комендант тоже замер и вытаращил глаза, удивлённый зрелищем: узник в одежде заместителя.
Выхватывая револьвер, комендант одновременно набрал воздуха в лёгкие и начал вопить: «Узник на сво…!» – но не успел закончить – Джек, не долго думая, поднял пистолет и выстрелил. В грудь. Здесь некогда было разводить церемонии: «Либо я, либо меня». Здоровяк упал на траву. Джек мигом подбежал к нему, подхватил его револьвер, обыскал тело, но патронов не нашёл. Те пистолетные, которые были у Джека, не подходили по калибру. Открыл барабан – ещё пять пуль есть в магазине, отлично!
С разных точек крепости теперь раздавались возгласы: «Узник сбежал!», «Задержать беглеца!», эхо от каменных стен разносило звуки и усиливало их мощь. Джек поднял голову и оглянулся по сторонам. Из окна на верхнем этаже человек целился в него из ружья. Джек сорвался и побежал. Услышал глухой щелчок за спиной и ухмыльнулся на бегу, хорошо понимая ситуацию: когда в последний раз в этой крепости использовали ружьё? Порох наверняка отсырел, ружья стояли нечищеные, не смазанные – известно, как эти лентяи выполняют свою работу.
Джек бежал к воротам и, к своему счастью, видел, что они не заперты, а рядом с воротами к колу за повод привязана лошадь – наверняка заместитель приехал ненадолго и просил не закрывать ворота. Бежать было очень неудобно – маленькие ботинки больно сдавливали пальцы ног. У ворот стояли деревянные будки дежурных охранников – из одной вышел человек и направил на Джека ружьё. Джек рванулся вправо, влево – дежурный выстрелил и промазал. Перезарядка ружья требовала времени, и Джек остановился, поднял револьвер и выстрелил. Револьвер дёрнулся в руке, и беглецу пришлось ловить его двумя руками, чтобы не выронить – отдача была очень мощной. Но большая пуля послана в цель, дежурный был ранен в плечо и упал – сила выстрела отбросила его назад. Джек бежал дальше, к воротам, открыл одну их створку, потом подбежал к лошади. За доли секунды выхватил кинжал и перерезал поводья.
Запрыгнуть на лошадь оказалось сложно: животное переполошилось от громких выстрелов, порывалось бежать, и ослабевшее тело узника не имело в себе достаточной силы, чтобы удержать его. Джеку пришлось запрыгивать в седло почти на бегу, и это стоило ему больших усилий. К счастью, лошадь поскакала сразу к воротам, стремясь убраться подальше от ружейных выстрелов. За Джеком бежали люди, он услышал крики и ещё пару глухих щелчков. Когда беглец смог сесть ровно в седле, он наклонился вперёд и всем телом прижался к золотисто-рыжему крупу несущейся прочь лошади, обхватывая её руками – он чувствовал слабость и боялся выпасть из седла. И вместе с тем его губы растягивались в улыбке: он теперь за воротами, и это хорошо – путь впереди был чистым.
Позади слышались выстрелы, один за другим – видимо, кто-то таки принёс сухой порох – и лошадь громко заржала от боли, вставая на дыбы – в неё попали. К счастью, ранили не сильно, и животное продолжило бежать, всё ускоряясь, подгоняемое страхом и болью. Ещё два выстрела, и пуля задела рукав куртки – Джек ощутил тепло, а потом жар: куртка, забрызганная ромом, загорелась. Он на бегу хлопал по себе рукой, сбивая огонь, пока не удалось его потушить. Позади послышался, кроме выстрелов, ещё и топот копыт – его догоняли на лошадях, но расстояние уже было достаточно большое, стрелять и перезаряжать оружие на ходу было практически невозможной задачей. Джек поднял голову и посмотрел вперёд. Ещё немного, и он окажется на берегу, а потом можно свернуть в город. Сможет ли он спрятаться в Аганне? Сможет ли оторваться? Его же преследуют по пятам…
Со стороны крепости позади раздались громкие звуки – кто-то неистово звонил в колокол, и звон разносился в воздухе на большое расстояние. За колоколами последовал не менее громкий рёв охотничьего рога. Джек понимал, что это знаки тревоги. Когда лошадь Джека уже достигла берега и поворачивала по дороге влево, к городу, из города раздался ответный колокольный звон – сообщение о том, что сигнал из Иф-Аганна получен людьми в Аганне. Теперь в городе знают, что узник сбежал – туда нельзя ехать!
Джек натянул поводья и повернул лошадь вправо, на дорогу, которая вела в сторону леса. Придётся затеряться в лесу – другого выхода нет. Джек поднялся и развернулся всем корпусом назад, вытянул руку с револьвером и выстрелил дважды – одна пуля попала в лошадь догонявшего, и животное упало вместе со всадником. Другой всадник, который ехал сразу за первым, не смог заставить свою лошадь бежать дальше – та начала брыкаться, желая уйти в сторону, подальше от опасности.
Наконец-то лошадь Джека забежала в лес, и теперь их двоих от погони закрывали деревья. Сердце беглеца колотилось, как сумасшедшее, грозясь разорваться от напряжения, но вскоре он смог облегчённо выдохнуть… Свежий лесной воздух жадными потоками вливался в его лёгкие, и Джек ощущал одновременно наслаждение и головокружение. Минут через пятнадцать лошадь, почувствовав себя в безопасности в густом лесу, перешла на шаг и двигалась всё медленнее – из левого бедра сзади у неё текла кровь.
***
Большой Сильвийский Лес простирается с юго-запада на северо-восток. Одна его часть лежит на территории Бенефийи, другая – на территории Италии. Лес покрывает собой горный хребет Марей, по которому проходит граница между Бенефийей и Италией, и растительность его сменяется в зависимости от высоты: ближе к морю лес более нежный и светлый, там преобладают деликатные маслины, пробковый дуб, алеппская сосна. Дальше на север и выше в горы лес становится темнее из-за густой зелени клёнов, каштанов, пушистых елей и буков.
Некоторые участки леса упорядочены: тропинки расчищены, на поворотах расставлены указатели. Но чем дальше вглубь леса, тем более крутые и заросшие балки встречаются на пути, тем сложнее прокладывать себе путь через кустарник и колючие лапы ёлок, через паутину и сети дикого плюща.
Если пересекать лес, двигаясь строго от моря на север, выбирая менее удобные, но наиболее прямые тропинки, то за сутки можно пройти его пешком и выйти к бенефийским посёлкам на севере.
Джек хотел затеряться в лесу, оторваться от преследователей, после этого попытаться выйти к деревням, там найти для себя отдых и еду, а потом… Пусть его смекалка и воля создадут это «потом». Сейчас главное – оторваться от погони, перейти лес и при этом не умереть от истощения.
Узкая заросшая тропинка уходила, петляя, вверх по склону. Лошадь уже еле тащилась, Джек остановил её и слез. Вокруг стояла блаженная тишина леса, только пели птицы и поскрипывали кузнечики. Начинало темнеть – на лес опускались сумерки. Джек осмотрел рану на бедре лошади – пуля вошла глубоко, нечего было и думать о том, чтобы вытащить её. Липкая кровь залила всё бедро до самого копыта. Джеку было невыносимо жаль эту хорошую лошадь, но помочь он ничем не мог. Он знал, что в первую очередь ему нужно позаботиться о себе. Ещё некоторое время он смог проехать верхом. Дорога стала крайне неудобной, постоянно нужно было переходить балки и взбираться по склонам, где корни деревьев выпирали из-под земли, замедляя ход.
Совсем стемнело. В одной из балок лошадь зацепилась за поваленное бревно и упала, едва не раздавив наездника своим весом. Подтянув к себе подрагивающие ноги, животное лежало на земле и отказывалось вставать. Джек присел возле головы лошади, взял её морду двумя ладонями и гладил её, шептал всё хорошее, что мог придумать. Шептал слова благодарности. Из его глаз впервые за несколько лет потекли слёзы. Лошадь медленно закрывала глаза, как будто желала уснуть, а потом вдруг дёрнула головой и громко заржала от боли. Джек обхватил её голову руками и снова гладил, успокаивая. Он знал, что нужно уходить, но ему хотелось ещё хоть немного побыть с этим существом – первым его другом на свободе, другом, который в самом начале их дружбы вынужден был принести себя в жертву. Джек с трудом оторвал себя от животного и пошёл дальше по тропинке до первой открытой полянки: нужно было сориентироваться, точно ли он идёт на север. Джек поднял голову к тёмно-синему небу, на котором зажигались звёзды, и подумал, что звёзд он тоже не видел почти шесть лет… Определив стороны света, он присел на траву, снял ботинки, вынул кинжал и разрезал их в том месте, где пальцы больно упирались изнутри. Теперь, когда он снова обулся, пальцы ног торчали наружу, и он понимал, что быстро собьёт их до мяса в такой темноте, поэтому отрезал ещё рукава куртки, порезал на полоски и этими полосками завернул-завязал носки ботинок вместе с пальцами ног. Вот, теперь можно идти ещё много часов.
Позади себя в глубине леса он снова услышал болезненное ржание – брошенная лошадь мучилась от боли. Джек глубоко вздохнул и спустился обратно на дно балки – в зарослях было совсем темно, но глаза узника привыкли к темноте. Джек ещё раз присел возле лошади, погладил её морду и прошептал: «Они должны заплатить за это. Они за многое заплатят однажды, и за тебя тоже». Потом достал револьвер, крепко сжал его двумя руками и всадил пулю чётко между глаз лошади.
***
18 сентября, 6 часов вечера.
Бартоломей Люми-Перро только что приехал в Аганн по приказу отца. Отец попросил его проследить за тем, чтобы приговор был выполнен без промедления и чтобы никто и ничто не смогли этому помешать. Также было бы неплохо проверить, как Тень выполняет свою работу – он получал от отца огромные деньги за услуги и за молчание. Бартоломей похолодел, когда узнал, что Тень погиб от клинка Драйзера. Этот великан выходил сухим из многих передряг, и мало кто решался выйти против него на бой. Удивительно, что какой-то священник настолько хорошо владеет шпагой. Но была и хорошая новость: Тень сильно ранил Теодора Драйзера, и тот лежит в больнице, при смерти. Глава Синода навлёк на себя смертельную опасность в первую же неделю своего пребывания в должности. Редкая удача. Только если бы он в самом деле не выжил…
Бартоломей, крадясь еле слышно, прошёл в больничную палату, где лежал Теодор. Он смог попасть сюда, щедро подкупив охранников и медсестру. Теперь мужчина медленно подходил к кровати Теодора – здесь он был единственным пациентом, остальные три кровати в палате пустовали. Приблизившись вплотную к спящему человеку, Бартоломей с ненавистью и страхом посмотрел в лицо, обрамленное светлыми прядями волос. Нет, этот человек не выглядит умирающим. Такое же лицо, как и раньше… Но, пока никто не видит и не знает… Если взять подушку и зажать ею рот и нос, перекрыв воздух…
Если Драйзер умрёт сейчас, отец будет так доволен… Наконец-то Бартоломей сможет отличиться, перестать быть неуклюжей копией, жалкой пародией на своего брата Эммануэля.
Он взял подушку с соседней кровати и снова уставился на спящего Теодора. Он смотрел и смотрел на этого человека, которого он в самом деле боялся. Не власти его боялся, не влияния, не мести… А самого взгляда Теодора, его голоса, его слов, которые резали, как лезвие, и били, как пощёчины. Тем более после того, как сам Тень был повержен… Бартоломей был трусом, и он сам это понимал. Неужели он никогда не сможет стать смелым, как отец?
Он сделал шаг вперёд.
Теодор открыл глаза и встретился взглядом с Бартоломеем. Тот испуганно отскочил назад, развернулся и бросился прочь из палаты, уронив подушку на пол.
***
Теодор часто заморгал глазами, отгоняя видение. Кажется, он только что видел перед собой пухлое противное лицо Бартоломея Люми-Перро. Чёрт. Как же неприятно возвращаться в реальность, когда тебя в ней встречает такое зрелище. Белые ширмы и стены залитой солнцем палаты были намного приятнее для глаз. Теодор засмотрелся на размытый теневой узор из листьев на стене. Кажется, солнце стоит низко. Как же долго он был в отключке? Теодор пощупал рану у себя под ключицей – рана неприятно покалывала. Голова болела, во рту был мерзковатый привкус, а в мышцах – боль и тяжесть. Даже повернуть голову было очень сложно. Казалось, он страдает от похмелья. Глава Синода догадывался, что это не что иное, как признаки отравления.
После чудесного глубокого сна, в котором он плыл над опустевшей страной и лежал на дне посреди бесчисленных шариков света, здесь, в реальном мире, всё казалось таким неважным, таким зыбким, трусливым, жалким… И сам он – ослабленный, раненый… Совершивший ошибку, опоздавший… Ох, как же не хочется возвращаться в такой мир, к такому себе.
“Ну, хватит, Теодор, не будь эгоистом. А как же Жак-Луи, ради которого ты всё это терпишь? Доведи дело до конца, что же ты, как ребёнок, прячущийся под одеялом”.
Теодор с трудом заставил себя встать и сразу же зашатался. Доковылял до умывальника, выпил из кувшина воды и плеснул пригоршню себе в лицо. Увидел в зеркале своё отражение: сероватые белки глаз, опухшее позеленевшее лицо. Под расстёгнутой рубашкой на груди виднелся отвратительный порез.
– И тем не менее, жив, – сказал своему отражению Теодор, указывая на себя пальцем. Надо было хоть как-то поднять себе настроение. – Хотели меня убрать – а хрен вам! – он сплюнул в умывальник и ещё раз плеснул себе воды в лицо.
Позади него открылась дверь палаты. Он обернулся и увидел медсестру.
– Ваше Преосвященство! – лицо женщины просияло искренней улыбкой облегчения. – Вы встали! Ах! Вот доктор обрадуется! Как вы себя чувствуете?
– Чувствую себя живым, и это главное. Спасибо, – Теодор тоже улыбнулся. – Скажите мне, пожалуйста, что вы знаете о казни Жака-Луи Лазаря? Это ещё не произошло?
– Ох… Нет, милорд, – улыбка женщины исчезла, – его не казнили.
– Слава небесам! – воскликнул Теодор, поднимая лицо к потолку.
– Жак-Луи мёртв. Он умер от опиума прошлой ночью.
Эти слова ударили Теодора, словно ножом в сердце. Его руки безвольно упали, тело обмякло, и он опустился на кровать.
– От... опиума? Но почему?
– Говорят, это было его предсмертное желание, то есть, перед тем, как его казнят. Он пожелал принять дозу… Наверное, чтобы забыться… Возможно, доза была слишком сильной, или он желал умереть по своей воле…
Теодор обхватил голову руками и закрыл глаза. Он не успел. Неважно, что казнь так и не случилась. Несчастный узник убил себя сам, не желая постыдной участи. В голове Теодора закрутились картинки: как он мстит Верховному Судье, Боргесу и Борману, мстит всем, кто причастен к приказу о казни. Но это потом. Сейчас у него есть одно желание, которое не давало ему покоя. Он хотел увидеть лицо Евангелиста. Пусть и мёртвое лицо.
– Где сейчас тело Жака-Луи?
– Не знаю, милорд, но, полагаю, всё там же – в крепости Иф-Аганн. Я видела, что на улице собирается группа людей: мэр, начальник тюрьмы и другие, верхом на лошадях… Они, думаю, едут в Иф-Аганн.
Теодор механически встал, оделся и попросил свой плащ. Перед его уходом медсестра сказала:
– Ах да, Ваше Преосвященство, вам оставили письмо. Человек, который тоже приехал из столицы. Он сейчас в гостинице.
Теодор вскрыл конверт, который женщина вытащила из кармана передника, и прочитал короткое послание: «Ваш приказ доставлен вовремя. Аарон».
Аарон – это выдуманное имя одного из шпионов Цезаря – человека из группы Сергея. Это он ехал вслед за Теодором и вёз его приказ о помиловании. «Приказ доставлен вовремя. Эх, Аарон, если бы это было так…»
Теодор, попрощавшись с медсестрой, вышел из больницы. Его лошадь стояла здесь же, в конюшне, и конюх с почтением вручил Теодору поводья. Лучший скакун Наполеона выглядел довольным, отдохнувшим – он встретил Теодора энергичным ржанием. Взяв лошадь за повод, Теодор побрёл по мощёной улочке вниз, в сторону моря, где на острове виднелась мрачная крепость Иф-Аганн.
Молодой человек ощущал себя так, будто он одной ногой всё ещё находится в своём прекрасном сне, где нет никаких тревог, где нет времени, нет забот, нет вины и ошибок, нет жизни и смерти, есть только красота, невесомость и плавное движение света. Разум не желал принимать всю отвратительность реальности. Теодор не хотел думать о том, что он проиграл, что его усилия напрасны, что его враги лишают жизни самых лучших людей прямо у него под носом; и то, что он стал Главой, ничего не меняет – он всё равно уязвим. “Зачем я здесь? Забери меня, вода, подальше отсюда”.
Теодор пересекал центральную площадь городка, когда голоса начали врываться в его меланхоличные мысли. Он обернулся и увидел группу людей, которые двигались по улице в одном с ним направлении, некоторые из них ехали верхом. Группу возглавлял мужчина с крупными чертами лица, бородой, густой копной волос и мощным телом – Начальник тюрьмы.
– А-а-а-а-а, Ваше Высокопреосвященство! – улыбнулся начальник, протягивая мясистую руку к Теодору. – С выздоровлением! Как себя чувствуете?
Теодор поморщился.
– Отвратительно.
– Ну, ничего, это пройдёт, пройдёт. Главное, что вы снова на ногах, верно? Климат Аганна пойдёт вам на пользу. Как жаль, что ваше пребывание в городе началось с больницы, но не надо думать о плохом, пойдёмте с нами, нас ждёт хороший пир! Пусть повод для пира и странный, и, я бы сказал, несколько противоречивый… – начальник хихикнул, и некоторые из его спутников насмешливо хмыкнули ему в тон, – … и, тем не менее, судьба распорядилась так, что опасный дьявол Жак-Луи мёртв, и всё, что мы по этому поводу думаем, можно обсудить за бокалом хорошего вина в Иф-Аганне…
Эту речь Начальник выдал, остановив свою лошадь возле Теодора. Вся процессия тоже остановилась. Теодору было до жути противно. Он хотел, чтобы этот мужчина заткнулся – омерзительные слова только усиливали головную боль и тошноту. Он с трудом заставил себя открыть рот:
– Тело Жака-Луи сейчас находится там, куда вы направляетесь?
– Да, милорд!
– Тогда поехали, – сказал Тео, не глядя на Начальника, и залез на своего коня.
– Вот так-то лучше. Но, не спешите, милорд, многие же здесь пешком…
Какой-то мальчик взял поводья лошади Теодора, и, улыбаясь, повёл лошадь вперёд по улице. Теодору было всё равно. “Ведите”. Время больше не имеет значения. Цели, направления, пути к успеху – всё это осталось в прошлом. Ехать толпой на пир – так и быть. Теодор не мог вспомнить, когда он в последний раз что-то ел.
Начальник ехал рядом и продолжал говорить. Он, в отличии от Теодора, пребывал в отличном настроении.
– …Однако как же забавно. Опиум – зелье грешников. Каков конец для преступника, а? Что вы думаете, милорд? Милорд?
Теодор, поморщившись, поднял глаза на горизонт, к морю.
– Что я думаю? Я думаю, вы не знаете, кем был Жак-Луи.
– Этот человек – сущий дьявол. У него даже глаза дьявола. Вот вы сами сейчас в этом убедитесь.
Они не проехали и квартала, как со стороны моря раздался колокольный звон. Теодор, утопая в своих мыслях, не обратил на него внимания, а вот начальник умолк, встрепенулся и побледнел. Толпа людей вокруг них начала переговариваться.
– Кто-то сбежал! Поэтому они звонят? Или это…
Вслед за звоном раздался рёв охотничьего рога.
– Что-то странное произошло!
– Там что-то случилось!
Теодор нехотя поднял взгляд. Начальник прошептал что-то сам себе одними губами, а потом натянул поводья, ударил хлыстом и погнал лошадь вперёд, не оглядываясь на других. Это была интересная перемена. Теодор направился за ним вслед, не отставая.
С городской ратуши за их спиной раздался ответный звон колокола. «Что же это значит? Убийство? Пожар?… Или…» – Теодор не разрешал себе надеяться, что новое происшествие как-то связано с Жаком, но сердце встрепенулось и забилось сильнее.
Начальник и Теодор выехали из города. Послышались далёкие выстрелы ружей. «Кто-то сбежал из тюрьмы, пользуясь пиром?» Наконец-то они минули последние дома и теперь ехали вдоль берега. От песчаного перешейка им навстречу спешил всадник, который гнал свою лошадь со всей жестокостью. Когда Теодор и начальник подъехали к нему, он остановился и, задыхаясь, воскликнул:
– Милорд! Жак-Луи сбежал! Он жив, и он только что сбежал, верхом на лошади! Он убил заместителя… За ним вдогонку отправились несколько наших… В сторону леса… Я думаю, нужны будут ещё люди…
Во второй раз Теодор ощутил, как будто его ударили. Он замер и не мог пошевелиться. «Невероятно…» Казалось, жизнь играет с ним, переворачивая вверх ногами и обратно, словно бестолковую куклу… “Не сошёл ли я с ума?..”
Толпа людей, кто верхом, кто бегом, догоняла их сзади.
Начальник тоже выглядел глубоко поражённым.
– Да я своими глазами видел, как он лежал мёртвый! Так объясните же мне!..
Вокруг творился невообразимый хаос и шум.
– Дьявол смог выкрутиться! Улизнул!
– Нужно отправить погоню!
– Как не вовремя уехал шеф полиции! Кто поведёт отряд?!
Начальник тюрьмы остановил балаган взмахом руки.
– Я хочу понять, как он выжил! Я видел его мёртвым, бездыханным! Я вот этой вот шпагой проткнул ему ладонь, и он даже не дёрнулся! – он выхватил шпагу и взмахнул ею. – Если этот чёртов колдун умеет возвращаться из того света, то ему что погоня, что гром на голову, что пули в затылок – какой смысл?!
Начальник был взбешён и разъярён.
– Где доктор?! Где он?
Из толпы за поводья вывели светло-серую лошадь, на ней сидел Иоанн. Он был в этой группе людей всё время, но Теодор его попросту не заметил – тот был очень тихий, весь сжался, как от боли, побледнел и держался рукой за сердце. В его опущенных глазах стояли слёзы. Теодор смотрел на Иоанна, но никак не реагировал – его всё ещё сковывал ступор.
Один из стражников стащил Иоанна с лошади и поставил перед Начальником. Начальник свысока взглянул на доктора и громко спросил:
– Ты убедился в смерти Жака-Луи? Он был действительно мёртв, когда ты осматривал его? Или ты соврал мне?
Иоанн не отвечал, он лишь смотрел на окружающих его людей странным, отрешённым взглядом, как будто не мог облечь свои мысли в слова.
– Да отвечай же ты! Ну!
Стражник тряхнул Иоанна за плечо. Тот пошатнулся и поёжился. Сложил руки возле груди, поднял глаза к небу и закрыл глаза. Начал что-то шептать.
С моря дул ветер, который постепенно усиливался, шумели покачивающиеся деревья, люди переговаривались, и слов Иоанна не было слышно. Ветер растрепал его длинные, испещрённые сединой волосы, и несколько прядей упали ему на лицо. Мужчина открыл глаза, его взгляд был исполнен нежности и надежды. Он молился. Он не видел и не слышал ничего вокруг, он молился одними губами, обратив взгляд в небо. Губы его сильно побледнели, худые руки задрожали. Его ноги подкосились. Солдат дёрнул его за плечо ещё раз, и Иоанн пошатнулся назад, не опуская голову, продолжая пялиться в небо. Солдат держал его, обхватив рукой.
Начальник заводился всё сильнее.
– Ты соврал мне? Он был жив?! Ты понимаешь, что это измена, ты помогал преступнику, осуждённому на смертную казнь за преступления против Церкви?!
Иоанн задрожал. Его глаза продолжали смотреть в небо, а губы проговорили вслух:
– Прости их, Господи. Прости их, Господи, – голос стал громче. – Прости их, Господи! <b>Любовь твоя безгранична, Господи. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит…</b>*
Теодор слушал, и странным образом эти библейские слова начали действовать на него. Злость и раздражение поднимались в молодом человеке, разряжая ступор нахлынувшим огнём и заставляя мышцы двигаться. Гнев из-за того, что глупые, поверхностные люди позволяют себе мучить таких, как Жак-Луи и Иоанн. Узник, просидевший пять лет в тюрьме, травит себя опиумом, потом вынужден убегать и прятаться, потому что его хотят убить эти идиоты по приказу «сверху». Слабость и покорность судьбе, смирение и милосердие, которые сейчас демонстрировал Иоанн, словно просил у бога помощи, вызывали боль, а поэтому раздражали не меньше. Такая слабость провоцировала в Теодоре ответную, конфликтную силу.
«Нужно это прекратить».
Теодор выпрямил спину, сделал глубокий вдох. Потом ещё один. Дыхание пришло в норму, напряжение ушло. Он словно проснулся – вдохнул так сильно, что, казалось, всё вокруг него ожило – деревья, вода, лошади, люди, люди вдруг стали реальны, ветер стал реален, солнце пробивалось из-за туч яркими лучами, всё вступило с ним в контакт. Тео смотрел на этот мир, он снова был в нём, он жил в нём, каждый новый удар сердца прошибал его сущность волной жизни.
Тео слез с коня, подошёл к солдату, державшему Иоанна, и расстегнул верхние пуговицы своего плаща, вытаскивая наружу медальон Главы Синода. Блестящий металл медальона и кольца засверкал в тёплых лучах вечернего солнца.
– Отпустите доктора Иоанна. Сейчас же.
Несколько людей ахнули. Мало кто знал, что перед ними сам Глава Священного Синода, но теперь все увидели атрибуты власти.
– Это же Теодор Драйзер! Он здесь!
– Это Глава Синода!
Теодор повернулся к Начальнику тюрьмы.
– Значит, Лазарь проснулся и встал, верно? Милорд, я полагаю, не все ваши люди знают о том, что смертный приговор отменён приказом о помиловании?
– Да, не всем успели сообщить.
– Так прикажите же немедленно остановить тех, кто отправился в погоню. Оповестите всех стражников, полицию и всех жителей Аганна, а также близлежащих посёлков и тех деревень, которые примыкают к лесу: <i>Жак-Луи – не преступник. Все обвинения с него сняты Главой Священного Синода.</i> Поиски этого человека будут продолжены, но лишь затем, чтобы оказать ему любую возможную помощь! Кто посмеет навредить Жаку-Луи – тот пойдёт под суд Священного Трибунала.
------
* из Первого послания к Коринфянам 13:3-7