Я не мог не ожидать этого, и всё-таки меня потрясла собственная реакция на его окрик. Именно в этот миг я остро засомневался в том, что вообще способен справиться с тем, что задумал, и так же остро пожалел о своём решении внедриться в общество преступного профессора - в любом качестве. Обморочная слабость охватила и сковала меня, сознание словно подёрнулось туманом, и в нём нестерпимо засвербело одно непреодолимое побуждение: повиноваться. Это было страшно. Но и страх мой словно властно притупляло из вне – так, что не прилагай я отчаянных волевых усилий, я бы с радостью отбросил все тревоги и заплясал марионеткой на верёвочках Мармората. «Вот это как выглядит», - подумал я краем сопротивляющегося разума. Но дело было сделано, теперь я уже не мог отменить начатого. «Самое главное, - подумалось мне, – играя свою роль, не забыть о том, что это всего лишь роль»
Итак, я замер, не зная, что делать, в коротком замешательстве. И со стороны это выглядело, надо полагать, естественно, потому что Мармората слегка расслабился.
- Кто бы мог подумать – такая встреча. – насмешливо проговорил он. – Все егеря Клуни охотятся за Магоном о`Брайаном, а Магон о`Брайан валится мне прямо на голову. Добрая ночь, мистер Холмс.
И, поскольку я оставался неподвижен и безмолвен, он сам подошёл ко мне и мягко положил руку на плечо.
- Я, разумеется, не строю себе иллюзий, будто ваш старый знакомый доктор Уотсон хотя бы не попытался просветить вас по поводу вашего прошлого. И то, что звук вашего имени не вызвал у вас ничего, похожего на боль или страх, лишнее тому подтверждение. Зачем же притворяться, будто я в такой иллюзии пребываю... Я прав?
Я мысленно выругал себя за неосторожность, но ответил:
- Да. Он называл мне это имя, вы правы, сеньор.
- Что же вы здесь делаете, в таком случае? И почему вы валитесь на голову мне и моему помощнику в таком неподходящем месте?
- Я упал.
- Вы начали падать с ветвей? Это – упрёк мне и моему методу. В вас явно просыпается цивилизованный неженка.
Он смеялся надо мной. Но я уловил в его речи и ещё оттенок, удививший меня – словно лёгкое сожаление. Как будто он рассчитывал на долгую интересную игру, и вот, вынужден поставить противнику мат в самом начале просто потому, что противник «зевнул» и не хочет переходить. Неужели он, действительно, считает меня достойным противником? Это и опасно, и повышает моё уважение к нему. Что, кстати, тоже опасно.
- И всё же, что вы здесь делали?
Делаю вид, что не хочу говорить с ним, и он приказывает – снова тем же властным металлическим голосом:
- Отвечайте!
- Я следил за вами, - говорю с видимой неохотой.
- Зачем?
- Ваше лицо показалось мне знакомым. Я хотел узнать, кто вы такой – не знаю, получилось ли бы у меня не отвечать при его прямом приказе. Но «говорите правду» он не сказал – промах, которым я воспользовался, и так будет с каждым его промахом.
- Ну что ж, давайте познакомимся. Меня зовут Чераре Мармората.
- Мы знакомы. Я запомнил ваше имя.
- Значит, вы вспомнили меня?
- Вас называли по имени во время дознания. Прежних наших встреч я не помню.
- А разве доктор Уотсон никак не называл вам меня? И ничего обо мне не рассказывал?
Так. Вот тут осторожнее.
- А он должен вас знать? Хорошо, я спрошу у него.
По губам Мармората пробежала сложная усмешка:
- Вот это вряд ли, мистер Холмс. Я, пожалуй, не пущу вас больше в его общество.
- Вот как? Не пустите силой? Свяжете меня?
- А разве вы ещё не заметили, что мне для вас верёвки не нужны? Ну-ну, не притворяйтесь глупее, чем вы есть.
Я подумал, что притворяться глупее, действительно, не стоит – притворился поумнее:
- Как вы это проделываете? Я хочу знать.
Тут уж он откровенно разулыбался:
- Конечно, вы хотите знать, мистер Холмс. Но в двух словах не расскажешь – это целая методика. Ну-ка, помогите мне привести в себя моего возницу, не то мы опаздываем уже, а нас ждут.
- Хотите, чтобы я поехал с вами?
- Думаю, это – единственный вариант. Предоставленный самому себе, вы и то были несколько опасны, а уж в распоряжении доктора Уотсона...
Я отступил на шаг и изобразил на лице разумную опаску:
- Кто же такой этот доктор Уотсон? Кукловод, вроде вас, но из другого лагеря?
Вот тут Мармората просто расхохотался, даже по ляжкам себя хлопнул от веселья. Но ответил, перестав смеяться, неожиданно серьёзно и, насколько я мог судить, правдиво:
- Нет, что вы, мистер Холмс, доктор Уотсон не из какого-нибудь другого лагеря – он вообще не из лагеря. Просто он когда-то знал вас до нашей встречи и продолжает питать к вам тёплые чувства, которые, впрочем, скоро угаснут, потому что ответных чувств вы питать не сможете, а он слишком примитивен, чтобы не только понять это умом, но и принять. Так что окончится для него всё, скорее всего, снова алкоголизмом, на этот раз более продолжительным и злокачественным.
- Это же плохо… - с сомнением проговорил я, вдруг с удивлением почувствовав, что равнодушие даётся мне с определённым напряжением – то, как Мармората говорил о Уотсоне, вызвало мой внутренний протест, захотелось ударить его по лицу.
- Понятия «плохо» и «хорошо» не абсолютны, - сказал Мармората. – Для него это, по крайней мере, первое время, точно, будет плохо. А вам, я думаю, будет всё равно, так что не переживайте заранее.
Я снова отступил на шаг:
- Что вы собираетесь со мной сделать?
- То, что я хочу сделать, - спокойно и даже лениво проговорил Мармората, - я сделаю. Тут вы даже не сомневайтесь. Но пока, как я и сказал уже, просто подойдите и помогите мне привести в себя моего спутника – мы опаздываем, а он должен править лошадьми. Вот чего я точно не сделаю, так это не отпущу вас на все четыре стороны – это полностью исключено. И от вашей воли никак не зависит, так что не усложняйте задачу ни себе, ни мне. Подойдите!
Я уже начал отличать интонации обычного разговора от суггестивного императива – вот, и вспомнил, к тому же, как это называется. Не знаю, мог ли я как-то противостоять его приказам, но пока у меня и нужды не было – наши интересы совпадали пока что.
Я приблизился и, действительно, помог поднять возницу и нахлопать его по щекам, чтобы очнулся. Бедняга, я, кажется, порядочно ушиб его – он сразу стал щупать голову, а потом его стошнило.
- Сотрясение мозга, - безошибочно определил Мармората. – Ничего, кончим дело – сможешь отлежаться, и я заплачу тебе за ущерб. Садись на место и не упади. А вы, сэр, - обернулся он ко мне. – В фургон. Живо!
И снова я послушался.
В фургоне отвратительно воняло кровью, рвотой и страхом. Этот запах вонзился мне в мозг узнаванием, и я закрыл лицо, чтобы перестать его обонять, не то мне бы, точно, сделалось плохо – пожалуй, и в обморок я бы упал, а то и забился в судорогах. Но запах собственной кожи немного перебил запах фургона. А ещё на моей коже остался слабый след одеколона Уотсона – я вдруг открыл, что это удивительно успокаивает, и пожалел, что не захватил с собой его платка или воротничка – работало бы лучше нюхательных солей.
Травмированный возница сумел собраться и приступить к своим обязанностям – фургон закачался, тронувшись с места.
Теперь я навострил слух – хотелось понять, когда мы приблизимся к усадьбе. Я продумывал тактику своего дальнейшего поведения – притворяться можно было только до определённого предела, но, как мне показалось, в конце концов я нащупал золотую середину, и когда до меня донёсся хриплый голос Волкодава, я уже знал, на что буду делать ставку.
Разыгрывая свою роль, я больше всего опасался вмешательства Уотсона. Оно бы всё испортило. Но, слава Богу, у моего доктора хватило ума промолчать и не проявить себя.