След Воронцовых в жизни Пушкина
1. Крестным отцом поэта Пушкина А.С. был граф Артемий Иванович Воронцов (1748—1813) — сенатор, действительный тайный советник, владелец усадьбы Вороново.
Артемий Иванович Воронцов, Ф. С. Рокотов и Дмитрий Григорьевич Левицкий
Артемий И. Воронцов принадлежал к старинному дворянскому роду Воронцовых. Высших чинов и должностей на гос. службе достигли его дяди — гос. канцлер граф Михаил Илларионович Воронцов и генерал-аншеф, сенатор, генерал-губернатор ряда губерний граф Роман Илларионович Воронцов. Был женат с 1773 г на Прасковье Фёдоровне Квашниной-Самариной (26.07.1749—26.10.1797), дочери обер-президента Главного магистрата, действ. статского советника Фёдора Петровича Квашнина-Самарина (1704—1770) и Анны Юрьевны Ржевской (1720—1781), родной сестры Сарры Юрьевны Ржевской, прабабки А. С. Пушкина. Прасковья Фёдоровна приходилась двоюродной бабушкой поэту, и 8 июня 1799 года Артемий Иванович Воронцов был его восприемником при крещении в Богоявленской церкви в Елохове.
ц Богоявления в Елохах
Идя по итальянскому следу (см. ст. Пасквиль. Итальянский след. Часть1 – Зинаида Волконская = выделим следопытства ради из дочерей Артемия Анну Артемьевну (1777—1854), В юности она была моделью портретов работы лучших портретистов своего времени — Левицкого, Рокотова и Боровиковского:
Современники отмечали её образованность, «необыкновенная женщина в светском обращении и приветливости», — писал Михаил Николаевич Макаров («Пушкин в воспоминаниях современников»). У неё бывали с визитами посланник сардинского короля в Санкт-Петербурге граф Жозеф де Местр (1753—1821), патер Журдан, члены ордена иезуитов, под влиянием которых в 1813—1814 она готовилась к переходу в католичество. В 1817 г со всей семьей переехала в Италию, жила в основном во Флоренции; в 1825 окончательно перешла в католичество. Вела аскетический образ жизни. Похоронена во Флоренции.
2.
Михаил Семёнович Воронцов родился в 1782 г. Воспитывался у отца в Англии, где получил отличное образование. Наравне с русским, он в совершенстве владел французским, английским, немецким языками и свободно читал по-итальянски и на латыни римских классиков. Четырёх лет от роду Михаил Семёнович был записан в лейб-гвардии Преображенский полк.Несмотря на то, что Воронцов по своему знатному происхождению и связям мог спокойно делать карьеру при царском дворе, он в 1803 г, то есть 21-го года, добровольно отправляется на Кавказ, где начинает свою военную карьеру с младшего офицерского чина. За два года пребывания на Кавказе Воронцов участвовал в нескольких сражениях, а также в переговорах с царём Имеретинским о принятии Имеретии в подданство России. За два года Воронцов дослужился до чина капитана и за боевые заслуги получил орден Георгия 4-ой степени. В 1805 г началась война с Наполеоном. Воронцов возвращается в Петербург, зачисляется в армию в чине капитана и участвует во всех войнах против Наполеона и Турции. В 1806 г он полковник. В 1807 – командует Преображенским полком и во время переговоров в Тильзите находится там с 1-ым батальоном своего полка. С 1809 по 1811 г Воронцов на войне с Турцией в армии Багратиона командиром Нарвского полка. В 1810 г он генерал-майор. Главнокомандующими армиями против турок были последовательно Багратион, Каменский и Кутузов. За взятие Рущука Воронцов получил золотую шпагу «за храбрость». В марте 1812 г Воронцов переводится во 2-ую Западную армию Багратиона начальником сводной гренадерской дивизии. В Бородинском сражении из четырёх тысяч его гренадер осталось в строю только триста человек, а сам он был ранен в ногу, вынесен из боя и затем отвезён в Москву, а оттуда в своё подмосковное имение, где он пробыл около полугода. В своём доме в селе Андреевском Воронцов устроил госпиталь для 300 солдат и 50 офицеров. После выздоровления Воронцов вернулся в армию Чичагова опять командиром сводной гренадерской дивизии. За взятие Позена получил чин генерал-лейтенанта. За участие в «битве народов» при Лейпциге Воронцов награждён орденами Александра Невского и Георгия 2-ой степени.После сражения при Лейпциге Воронцов был командиром 12-й дивизии в авангарде корпуса Ермолова. В кампании 1814 г Воронцов успешно выдержал сражение против войск самого Наполеона при городе Краоне. В сражении под Парижем, командуя особым отрядом, с боем взял предместье Ла-Вилетт. После окончания войны Воронцов был оставлен во Франции командующим оккупационным корпусом до 1818 г включительно. В эти годы Воронцов близко познакомился с герцогом Веллингтоном, который был главнокомандующим всеми оккупационными войсками во Франции, а также с кронпринцем шведским, ставшим впоследствии королём. В 1819 году Воронцов в Париже женился на графине Елизавете Ксаверьевне Браницкой, мать которой, урождённая Энгельгардт, была племянницей Потёмкина. Будучи и сам очень богатым помещиком, Воронцов после женитьбы на Елизавете Браницкой, принесшей ему в приданое семь миллионов рублей золотом, стал одним из самых богатых людей России. По окончании наполеоновских войн, вернувшись на родину 30-летним генерал-лейтенантом с всевозможными орденами, несметно богатый и женатый на дочери влиятельной придворной дамы, Воронцов мог бы спокойно оставаться при дворе с перспективой на дальнейшую блестящую карьеру. Но он просит государя дать ему возможность работать в Новороссийском крае, где он уже побывал, и его прельстила перспектива продолжать дело развития этого края, начатое герцогом Ришелье. В 1823 г Воронцов назначается Новороссийским генерал-губернатором и наместником Бессарабской области. Ему был 41 год. Этот пост он занимал до 1845 г, то есть 22 года. За эти годы Воронцов проявил исключительную энергию и инициативу в деле развития края, его торговли, промышленности и просвещения. Воронцову обязаны: Одесса – небывалым дотоле расширением торгового значения и увеличением благосостояния; Крым – развитием и усовершенствованием виноделия, устройством превосходного шоссе по южному берегу полуострова, разведением всяческих полезных растений и первыми опытами лесоразведения. По его почину в Одессе было учреждено общество сельского хозяйства, в трудах которого он сам принимал деятельное участие. Многим обязана ему и одна из важнейших отраслей этого края – промышленное разведение тонкорунных овец. За свой счёт Воронцов выписал из Франции, Испании и с берегов Рейна виноградные лозы и раздавал их местным жителям для насаждения в Крыму. Из Испании и Саксонии выписывал лучшие породы овец и баранов и сортировщиков шерсти. При нём в 1828 году получило начало пароходство по Чёрному морю. В 1825 г Воронцов был произведён в генералы от инфантерии. Во время войны 1828–1829 г с Турцией, после того как князь Меншиков не справился с задачей взятия Варны, на его место начальником осады был назначен Воронцов. В конце сентября 1828 г Варна была взята, и Воронцов получил золотую шпагу с алмазами с надписью «За взятие Варны». В кампанию 1829 г, благодаря содействию Воронцова, войска, действовавшие в Турции, бесперебойно получали все необходимые запасы.
В декабре 1844 г Николай I прислал Воронцову срочное секретное письмо с предложением принять пост его наместника на Кавказе и главнокомандующего всеми кавказскими войсками хотя бы на три года, с оставлением его генерал-губернатором Новороссийского края. Воронцов ответил царю, что едва ли он справится с этой задачей, но царь настоял, и Воронцов согласился. Приехал он в Тифлис 25 марта 1845 г. После прибытия Воронцова военное положение на Кавказе резко изменилось к лучшему: была занята резиденция Шамиля – аул Дарго. В 1848 г были взяты две твердыни Дагестана – аулы Гаргебиль и Салты. Плодотворна была и гражданская деятельность Воронцова. Умело используя своё влияние, Воронцов добился добровольного присоединения к России значительной части владений кавказских феодалов. Он основал город Ейск, прокладывал дороги, разделил всё Закавказье на губернии, основал первую газету «Кавказ».
В 1848 г Воронцов с нисходящим потомством был возведён в княжеское достоинство, а в 1852 г, в связи с пятидесятилетием служения, ему был присвоен к носимому им княжескому достоинству титул светлости. Но, начиная с того же года, Воронцов стал часто болеть, выехал в Карлсбад на лечение и в 1854 г получил полную отставку. В 1856 г после коронации Александр II произвёл Воронцова в генерал-фельдмаршалы и вручил ему маршальский жезл. Воронцов получил самое высокое воинское звание.
Умер он 6 ноября 1856 г 74 лет в Одессе, где был похоронён в кафедральном соборе. Воронцову поставили два памятника: в Одессе и Тифлисе.
Современники Воронцова дают ему единодушную характеристику (я исключаю восторженные отзывы о нём его приближённых – секретаря Щербинина и адъютанта князя, Дондукова-Корсакова, написавших его биографии): это был человек умный, энергичный, просвещённый деятель александровской и николаевской эпох. Воронцов был страстный библиофил: всю свою жизнь он собирал книги на всех европейских языках; к нему перешли библиотеки его отца и дяди Александра Романовича (по завещанию). После смерти Михаила Семёновича в его алупкинском дворце осталась библиотека в тридцать тысяч томов, которая только в 1957 г была перевезена в библиотеку Академии наук. Архив князя Воронцова, тщательно им сбережённый и изданный его сыном Семёном Михайловичем в 1870-1897 гг, составил сорок томов. Воронцов отличался широкой щедростью. Известен, например, его поступок подлинного grand seigneur’а. Оставляя в 1818 г пост командующего оккупационным корпусом во Франции и не желая, чтобы какие-либо нарекания падали на русские войска, Воронцов потребовал сведения о долгах, сделанных солдатами и офицерами вверенного ему корпуса, и перед выступлением корпуса из Франции заплатил всю сумму, достигавшую почти одного миллиона франков, из своих собственных средств.
И друзья, и недруги Пушкина, и сам царь неоднократно выражали удивление: как это Пушкин не ужился с Воронцовым.
Но каков же был Пушкин, когда он столкнулся с Воронцовым в 1823 –1824 годах в Одессе? Ответ на этот вопрос всегда бессознательно искажается вследствие яркого света лучей пушкинской славы. Невольно мы в своём воображении представляем такого Пушкина, какого впитали в себя с детских лет, и забываем, что в 1824 году это был молодой человек с ещё неустановившимся характером и не развернувшимся гением.
В 1823 году Воронцову был 41 год, а Пушкину – 23-24 года. К этому времени Пушкин написал и издал только две крупные вещи: «Руслана и Людмилу» в 1820 г и «Кавказского пленника» в 1822 г. «Братья разбойники» хотя и писались в 1821 и 1823 гг, но изданы были только в 1825 г в «Полярной звезде». «Песнь о вещем Олеге», написанная в 1822 г, впервые напечатана в 1825 г в «Северных цветах». «Бахчисарайский фонтан» написан в 1823 г, но издан в марте, а в Одессе получен в апреле 1824 г. «Цыган» Пушкин начал писать в Одессе в 1824 г, но закончил 10 октября 1827 г в Михайловском. «Подражания Корану» написаны в конце 1824 г в Михайловском и посвящены Осиповой. На всех крупных вещах этого времени лежит крепкая печать Байрона, от которой Пушкин освободился только в Михайловском.
Многие мелкие стихотворения Пушкина, написанные им и изданные до 1824 г, были проявлением истинного гения, но ещё не сформировавшегося, а славу ему создали главным образом стихи и острые эпиграммы на царя и его сподвижников, хотя не изданные, но ходившие по рукам в списках.
К 1824 г как не развился ещё пушкинский поэтический гений, так и не отстоялся ещё его характер. Друзья Пушкина А.И. Тургенев и П.А. Вяземский советовали ему угомониться и перестать выкидывать свои лицейские штучки и остроумно называли его «бес арабский». Декабрист Басаргин, встречавший Пушкина в Одессе, пишет о нём в своих воспоминаниях: «…как человек он мне не понравился: какое-то бреттёрство, suffisance (самонадеянность) и желание уколоть, осмеять других».
7 мая 1823 года состоялось назначение графа Воронцова Новороссийским генерал-губернатором и наместником Бессарабии. По просьбе Пушкина, его друзья, А.И. Тургенев и П.А. Вяземский, добиваются у Нессельроде перевода его из Кишинёва в Одессу, в непосредственное подчинение Воронцову. Последний получает от Нессельроде соответствующее предписание и принимает от генерала Инзова Пушкина вместе с упомянутым выше письмом графа Каподистрия от 5 мая 1820 года, в котором указано, что Пушкин посылается к нему для нравственного перевоспитания. На это обстоятельство надо обратить особое внимание, чтобы не забывать, какую миссию взял на себя Воронцов, принимая Пушкина от Инзова.
25 августа 1823 года Пушкин пишет из Одессы брату своему Льву: «Здоровье моё давно требовало морских ванн; я насилу уломал Инзова, чтобы он отпустил меня в Одессу, – я оставил мою Молдавию и явился в Европу. Между тем приезжает Воронцов, принимает меня очень ласково, объясняет мне, что я перехожу под его начальство, что остаюсь в Одессе…» И не прошло года, как Пушкин написал на Воронцова самую злобную, бичующую, как хлыстом по лицу, эпиграмму.
Часть2
Прежде чем разобраться в причинах, приведших к полному разрыву между Пушкиным и Воронцовым, надо совершенно беспристрастно рассмотреть, в какой мере Пушкинская характеристика, данная в эпиграмме, соответствует действительности. Начнём по порядку.
1. «Полу-милорд».
Нет, и по рождению, и по богатству, и по воспитанию, и по занимаемому положению он был полный милорд, с которым очень многие из чистокровнейших английских милордов могли бы потягаться. Три русских императора неизменно были к нему благосклонны, хотя он не служил при дворе и не был царедворцем. С ним были в дружеских отношениях и переписке король шведский и герцог Веллингтон. Всего этого с избытком хватит для полного милорда.
1. «Полу-купец».
Нет, он никогда ничем не торговал, но промышленность и торговлю всегда поддерживал и развивал. В Англии он был бы первоклассным вигом, и только помещичье-дворянское легкомыслие могло его за это третировать.
1. «Полу-герой».
Если много орденов и чинов он получил благодаря своему знатному происхождению, то всё-таки со счетов никуда не скинешь его военных подвигов на Кавказе, в Турции и в наполеоновских войнах.
В исторической перспективе подвиг Воронцова на Бородинском поле отошёл на задний план, но в 1812 году он, видимо, произвёл большое впечатление. Отнести строфы Жуковского, посвящённые Воронцову, к каким-то их личным отношениям нельзя, потому что в 1812 году они даже не могли быть знакомы. До 1814 года Жуковский жил в имениях у Протасова и Юшкова, где давал уроки детям. Только в 1815 году он был приглашён на должность чтеца царицы, а с 1817 года стал учителем невесты будущего царя Николая I, и только с этого года он стал придворным, когда и мог познакомиться с Воронцовым.
Нет, Воронцов был настоящий герой Отечественной войны 1812 года и таким он на нас смотрит с портрета кисти Доу.
1. «Полу-невежда».
Нет, Воронцов был один из самых образованных и просвещённых деятелей александровской и николаевской эпох, владевший в совершенстве всеми европейскими языками, свободно читавший латинских классиков, любивший и ценивший хорошую книгу, собравший библиотеку в 30 тысяч томов.
1. «Полу-подлец, но есть надежда,
Что полным будет наконец».
Первые четыре язвительные клички, пришпиленные Пушкиным к имени Воронцова, не только не соответствовали действительности, но прямо ей противоположны, в чём ему не отказывает, хотя и с замалчиванием его заслуг, ни один из биографов Пушкина. Но пятый эпитет вызывает вопросы, на которые не так-то просто ответить.
Прежде всего, надо договориться, что, как бы человек ни был хорош и благороден, это не значит, что он в своей жизни не может совершить какого-нибудь подлого поступка или ошибки в поведении, равносильной подлости. Так что допустимо, что и Воронцов мог совершить подлый поступок, и даже не один. Следовательно, надо выяснить, за что именно Пушкин назвал Воронцова полу-подлецом с потенциальной возможностью стать подлецом полным.
Пушкинские биографы держатся на этот счёт того мнения, что первая подлость Воронцова (возможно, что и хронологически) – его поведение в Тульчине, когда Александр I объявил своим приближённым, в числе которых был и Воронцов, об аресте испанского революционера Риэго.
Вторая подлость Воронцова заключалась в том, что он написал на Пушкина царю политический донос, из-за чего Пушкина выслали из Одессы в село Михайловское.
Третья подлость Воронцова – преследование Пушкина мелкими уколами, оскорбительным пренебрежением и прочее из-за ревности к своей жене, в которую Пушкин был влюблён.
Во всех этих трёх обвинениях следует разобраться тщательно и беспристрастно.
Обвинение первое
Рафаэль Риэго и Нуньес был испанский революционер, ставший в 1820 году во главе восстания в Кадиксе, вызванного реакционной политикой короля Фердинанда VII. Восстание Риэго дало толчок целому ряду революционных движений в Лиссабоне, Сицилии, Неаполе, Пьемонте и на Балканах. Обеспокоенный этим «Священный союз» взялся за подавление революции во всех этих местах. Подавление революции в Испании было поручено Франции. Имя Риэго было очень популярно в передовом русском обществе двадцатых годов, особенно среди будущих декабристов. Декабрист Басаргин в своих записках сообщает о следующем эпизоде, происшедшем в октябре 1823 года в Тульчине, где Александр I делал смотр войскам.
«Получив перед самым выходом к столу с фельдъегерем письмо от Шатобриана, бывшего тогда министром иностранных дел Франции, император сказал сидевшим около него генералам: “Messieurs, je vous f;licite – Riego est fait prisonnier”. Все отвечали молчанием и потупили глаза, один только NNвоскликнул: “Quelle heurende nouvelle, Sire!” Эта выходка была так неуместна и так не согласовывалась с прежней его репутацией, что ответом этим он много потерял тогда в общественном мнении. И в самом деле, зная, какая участь ожидала бедного Риэго, жестоко было радоваться этому известию».
До Пушкина весть об этой выходке дошла позднее, когда Риэго был уже казнён (в ноябре того же 1823 года), и в другой передаче. Что инкриминируемую фразу произнёс Воронцов, было известно всем и, конечно, Пушкину. Вот тогда-то, то есть в самом конце 1823 или в самом начале 1824 года, Пушкин написал свою вторую (а может быть, она была и первой) эпиграмму на Воронцова.
Сказали раз царю, что наконец
Мятежный вождь, Риэго, был удавлен.
«Я очень рад, – сказал усердный льстец, –
От одного мерзавца мир избавлен».
Все смолкнули, все потупили взор,
Всех рассмешил проворный приговор.
Риэго был пред Фердинандом грешен,
Согласен я. Но он за то повешен.
Пристойно ли, скажите, сгоряча
Ругаться нам над жертвой палача?
Сам государь такого доброхотства
Не захотел улыбкой наградить:
Льстецы, льстецы! старайтесь сохранить
И в подлости осанку благородства.
стати сказать, в одном варианте этой эпиграммы Пушкин написал не «усердный льстец», а «полу-подлец», то есть эпитет, применённый им в другой эпиграмме на Воронцова. Пушкин был бы в какой-то мере прав, называя такой поступок подлостью, если бы Воронцов раньше сочувствовал Риэго, а вот теперь лицемерно поддакнул государю. Но ведь Воронцов никогда Риего не сочувствовал и не мог сочувствовать. Воронцов был верноподданный монархист, сторонник «Священного союза» и противник всяких революций. И не трудно понять, что, когда царь поздравил своих генералов с пленением Риэго, для Воронцова было совершенно естественным ответить ему: «Какая счастливая новость», тем более что в это момент шла речь о пленении Риэго, а вовсе не о его казни, о которой Воронцов мог и не подумать. Во всяком случае, весь этот инцидент совершенно недостаточен для того, чтобы клеймить Воронцова «полу-подлецом». Для этого Пушкину надо было уже иметь сильнейшую неприязнь к Воронцову.
До какой степени доходила у Пушкина эта неприязнь видно из третьей эпиграммы на Воронцова, написанной позднее (в 1825-1827 годах) без всякого внешнего повода, так как их разделяла целая Россия.
Не знаю где, но не у нас,
Достопочтенный лорд Мидас,
С душой посредственной и низкой, –
Чтоб не упасть дорогой склизкой,
Ползком прополз в известный чин
И стал известный господин.
Ещё два слова об Мидасе:
Он не хранил в своём запасе
Глубоких замыслов и дум;
Имел он не блестящий ум,
Душой не слишком был отважен;
Зато был сух, учтив и важен.
Льстецы героя моего,
Не зная, как хвалить его,
Провозгласить решились тонким…
Эта эпиграмма, хотя и не закончена, полностью подписана Пушкиным. Ни по форме, ни по содержанию она не представляет никакой ценности; особенно нелепа фраза: «ползком прополз в известный чин» – в роде Молчалина. Воронцов проходил в «известный чин» всегда с высоко поднятой головой, и Пушкин это отлично знал.
Все три эпиграммы явились плодами неукротимой злобы Пушкина против Воронцова. Но чем же эта злоба была вызвана?
Обвинение второе
Почти все биографы Пушкина утверждали, что Воронцов возненавидел Пушкина и посылал на него в Петербург политические доносы.
Когда в «Русской старине» за 1879 г впервые было опубликовано подлинное донесение к Нессельроде о Пушкине от 24 марта 1824 г, то один П.В. Анненков признал, что это письмо Воронцова «по своей осторожности и деликатности рисует характер и личность начальника с весьма выгодной стороны». Другие же комментаторы упрекали за это Анненкова в наивности и стали утверждать, что, если не в этом, то в каком-нибудь другом письме, Воронцов делал на Пушкина донос. И, несмотря на то, что теперь найдена и опубликована вся переписка Воронцова с Петербургом по делу Пушкина, продолжаются утверждения, что Воронцов по отношению к Пушкину был «подлецом». Например, в последней по времени статье о Пушкине, в Большой Советской Энциклопедии (БСЭ), том 35, изданном в 1955 году, написано:
«Новый начальник Пушкина, новороссийский генерал-губернатор граф М.С. Воронцов, вскоре возненавидел ссыльного поэта, платившего ему в свою очередь убийственными эпиграммами («полу-милорд, полу-купец…», 1824 г. и др.).
В доносах, посылавшихся в Петербург, Воронцов настойчиво просил убрать Пушкина из Одессы».
А не было ли наоборот: Пушкин писал на Воронцова убийственные эпиграммы, а Воронцов его за это «возненавидел» (если только возненавидел) и стал на него писать в Петербург «доносы»?
Чтобы ясно представить себе отношение Воронцова к Пушкину и причины, заставившие его просить Александра I об удалении Пушкина из Одессы, лучше всего прочитать всю переписку Воронцова с Петербургом по этому вопросу за 1824 год в хронологическом порядке.
http://www.domarchive.ru/reading-room/korobin_art/4281
всего по делу Пушкина было написано восемь официальных писем (в том числе Воронцовым – пять), из которых два Киселёву, три Нессельроде и три от Нессельроде Воронцову. Из рассмотрения подлинных писем Воронцова к Киселёву и Нессельроде становится совершенно очевидно, что никакого доноса, а тем более политического, Воронцов на Пушкина не писал и не посылал, а, следовательно, никакой подлости не совершал. Можно сомневаться в искренности Воронцова, когда он просит удалить Пушкина из Одессы в интересах самого поэта. Можно и должно не соглашаться с оценкой пушкинского таланта, даваемой Воронцовым, но следует помнить, что в 1824 году только тонкие ценители поэзии верили в Пушкина, а многие не признавали его гением первой величины и позднее. Можно и должно не соглашаться с оценкой Воронцовым Байрона, но, видимо, он смотрел на Байрона так же, как известный историк Англии Маколей, который остроумно сказал: «Из стихов Байрона можно извлечь две заповеди: ненавидь ближнего своего и люби жену его». Но ни в одной фразе и ни в одном слове писем Воронцова нельзя усмотреть даже намёка на какой-то донос.
Смысл писем совершенно ясен: письмо графа Каподистрия, на которое Воронцов ссылается в своём письме от 24 марта, возлагало на него нелёгкую задачу «нравственного перевоспитания» Пушкина, то есть искоренения в нём антиправительственных и антирелигиозных воззрений. Генерал Инзов с этой задачей не справился. Воронцов понял, что и он с Пушкиным не справится. И он просит убрать его из Одессы в обоюдных интересах: «мне будет приятно, потому что я Пушкина не люблю, а ему будет полезно, потому что здесь он ничего не делает и не развивает свой талант». Воронцов даже ни слова не пишет о том, что Пушкин своим поведением и эпиграммами наносит ущерб его авторитету начальника края. Наоборот, он оговаривается: «надеюсь, моя просьба не будет истолкована ему во вред». И если на Пушкина обрушилась более тяжкая кара, то это произошло не по вине Воронцова. А по чьей вине, это видно из последнего (третьего) письма Нессельроде Воронцову от 11 июля. Нессельроде, по указанию царя, посылает ему копию письма Пушкина в Москву, чтобы Воронцов убедился, как Пушкин у него подносом «изучает атеизм» вместо того, чтобы ходить в церковь.
Кстати, с этим письмом Пушкина, уже размноженным, его друзья А.И.Тургенев, Вяземский и другие носились по всем гостиным Москвы и Петербурга и трезвонили о том, что теперь Пушкин окончательно стал атеистом, чем ему очень повредили.
Что единственной причиной высылки Пушкина из Одессы в Михайловское под надзор местных властей, в том числе и архимандрита Святогорского монастыря, было его злополучное письмо об атеизме, он и сам позднее узнал. В прошении новому государю Николаю I из Михайловского от 11 мая 1826 года Пушкин пишет:
«Всемилостивый Государь!
В 1824 году, имев несчастье заслужить гнев покойного императора легкомысленным суждением касательно атеизма, изложенным в одном письме, я был исключён из службы и сослан в деревню, где и нахожусь под надзором губернского начальства.
Ныне с надеждой на великодушие вашего императорского величества, с истинным раскаянием и твёрдым намерением не противоречить моими мнениями общепринятому порядку (в чём я готов обязаться подписью и честным словом) решился я прибегнуть к вашему императорскому величеству со всеподданнейшею моею просьбою: здоровье моё расстроенное в первой молодости, и род аневризма давно уже требуют лечения, в чём и представляю свидетельство медиков, осмеливаюсь всеподданнейше просить позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие края.
Всемилостивейший Государь, вашего императорского величества верноподданный Александр Пушкин».
Почти одновременно и независимо от него к Николаю I с такой же просьбой обратилась мать поэта. Она просто просила простить сына. В результате этих писем 31 августа 1826 года Пушкин был вызван в Москву прямо к Николаю I.
Повторяю, можно сомневаться в искренности Воронцова, когда он пишет Нессельроде, что он просит об удалении Пушкина из Одессы только ради него самого, но, тем не менее, все биографы Пушкина отмечают великую пользу для Пушкина его переезда в Михайловское: только здесь, в тишине, вдали от суетной ресторанной жизни, углубился и расцвёл его талант, только здесь приобрёл он духовную независимость и свободу и только здесь он нашёл самого себя. А Липранди смотрит на удаление Пушкина из Одессы как на событие самое счастливое в его жизни, ибо вслед за его выездом в Одессе поселился князь С.Г.Волконский, женившийся на М.Н.Раевской; приехали оба графа Булгари, Поджио и другие; из Петербурга приехал штабс-капитан Корнилович, делегат Северного общества; из армии явились генерал Юшневский и полковник Пестель, Абрамов, Бурцов и др. Все они посещали князя Волконского (как это видно из донесения следственной комиссии), и Пушкин, конечно, вращался бы в этом обществе и, в конце концов, оказался бы не в Михайловском, а «во глубине сибирских руд».
Пушкин, оскорблённый аристократическим высокомерием Воронцова, стал его ругать в ресторанах и на купанье, а потом писать на него эпиграммы. Если уж называть вещи своими именами, то это были не эпиграммы, а пасквили, то есть злобные клеветнические выпады. Воронцову, конечно, незамедлительно доносили, как Пушкин поносит его имя. Тот своего возмущения Пушкину не высказывал, а окончательно отстранил его от себя и написал Нессельроде о желательности его удаления из Одессы. При этом, как видно из приведённых выше писем, Воронцов никак Пушкина не оговорил, не упомянув даже того, что он дискредитирует его в глазах общества как начальника края.
merci beaucoup pour votre attention