С неба сыпала мелкая изморозь, покрывая тонким слоем ее шкуру, и не таяла. Можно было подумать, что рысь умерла, но едва заметное подрагивание снега на ее шкуре явственно указывало, что жизнь еще теплится в звере. Она лежала на копне сена, вытянувшись во весь рост, отощавшая и совершенно выбившаяся из сил, а ей снилось, что она, будучи еще котенком, пьет парное молоко, а руки Тимофея гладят ее по загривку. Запах человека совсем ее не пугал, наоборот, чувствовалось какое-то умиротворение, тянуло в сон от сытости. Она не помнила, когда завязалась эта дружба, то ли когда он ее вытащил из болота, и завернув в фуфайку, понес к себе домой, то ли когда гладил, но подкожный страх постепенно утихал и становилось спокойно. Ее раздумья прервал окрик Тимофея: «Вжик, поди сюда», - и молча побрел в избу. Рысь уже привыкла к своей кличке, данной за способность появляться в нужное время и исчезать в случае наступления неблагоприятных для нее моментов. Выходить из будки наполненной душистым сеном не хотелось, но он стоял и ждал ее. Войдя в избу, услышала недовольное бурчание Тимофея: «Все, каникулы кончились, сегодня увезу тебя домой, туда, где Мать-природа тебя взрастила». Потом извиняющимся взглядом посмотрел на меня и сказал: «Зачем кур подавила у соседей! Участковому грозили пожаловаться… Ничего хорошего не будет… Мда… Не думал, что так привяжусь».
«Тимофей сегодня какой-то особенный, чешет за ухом и молчит», - думала она. Встав с кресла, он прошелся по дому из угла в угол, посмотрел в окно, подошел к печке, загромыхал кастрюлями, запахло вареным мясом. «Иди ешь», - сказал он каким-то изменившимся голосом, а сам вдруг повернулся и вышел из дома. Поведение Тимофея сегодня было странным, обычно он садился напротив и курил трубку, мерно дыша и даже с каким-то удовольствием выдувая облака едкого дыма. Щурился и самодовольно заявлял вроде того: «Да, брат, лесное чудище, жрать ты мастак».
Дверь привычно скрипнула, вошел Тимофей с рюкзаком за плечами, подошел и стал чесать за ушами, приговаривая: «Ну, что набил брюхо? Наелся… В ж и к…». Он вышел из избы и уже с улицы повелительно позвал: «Вжик, ко мне!». Ехали долго, целый день, дверь распахнулась и оглушительная струя ароматов леса, нестройный хор звуков далеких и близких пронзили сознание. Бег по лесу был стремительным и полусумашедшим, неожиданный звук заведшейся машины и громкий сигнал отзвуком остановил безумство Вжика, мелькула мысль: А, где Тимофей? Стала искать знакомый солено-горький дух одежды, жгучий, раздражающий нос едкий запах табака, но ничего подходящего не встречалось в легком дуновении ветерка.
Продирающий холод впился своими колючками в кожу, рысь очнулась, открыла глаза, но сознание еще было притупленным, остатки сна еще жили своей жизнью где-то там, далеко в прошлом. Желудок уже не пел песни, а сжавшись в комок под ребрами начал тяжело давить на них. Рысь судорожно начала рвать ледяную корку когтями и зубами, пытаясь зарыться глубже, но у нее это плохо получалось, копну с осени пролило дождем и зимние морозы напрочь ее сковали. Силы ее оставили, в голове вновь зашумело, рысь теряя сознание, вновь ощущала теплое дуновение ветра, игру листвы летнего леса…
Следы Тимофея сделали круг по поляне, потом подошли к дороге, много раз петляли вперед и назад, потом топтались на месте и вдруг исчезли на дороге. Рысь некоторое время бежала по дороге за знакомым запахом машины, но постепенно он смешался с другими и растворился в воздухе. Рысью овладело давно забытое чувство паники, мышцы напряглись, как струна, она пробежала еще несколько метров вперед, потом бросилась бежать назад - к следам. До самой темноты рысь искала хозяина.
Ночью пошел дождь, холодный, промозглый, налетевший ветер трепал макушки деревьев, всюду кипела жизнь, шорохи, хруст веток. Каждый резкий звук пугал ее, она побежала к ранее замеченному вывороченному с корнем дереву, возле которого безуспешно пыталась поймать бурундука и спряталась в его корнях. Несколько раз огонь с неба ударял прямо в глаза и несколько секунд радуга фиолетовыми кругами расходилась в зрачках. «Бр…» Промокший мех совсем не грел, тут еще глиняная яма стала наполняться водой, угрожая затопить убежище незваного гостя. Ливень внезапно начавшись, закончился к утру также неожиданно. Потрясения выпавшие на долю рыси совершенно выбили ее из сил, и как только утреннее солнышко стало припекать, рысь тут же заснула.
Сколько она проспала, неизвестно, но проснулась она от того, что очень хотелось есть, и желудок недвусмысленно ей об этом говорил. Вдруг она услышала звуки, от которых в голове радостно зашумело от переполняющих чувств. Это были голоса людей, много голосов. Мелькнула мысль, вдруг хозяин вернулся за нею, она скачками рванулась к дороге.
Почти добежав до кромки леса, она столкнулась нос к носу с огромным животным на четырех лапах и рогами на голове, чудище щипало траву, а увидев неожиданное появление незнакомца, прервал трапезу и уставился большими стеклянными глазами. По взгляду великана чувствовалась его сила и мощь, а также и то, что он здесь хозяин владений. Не знаю, чем бы закончилась эта встреча, как вдруг раздались раскаты грома, треск, гигантское животное мотнув в воздухе величавыми рогами, прыгнуло прямо в сторону рыси. Это было так неожиданно, что по воле природы рысь за считанные секунды взобралась на макушку ели и спряталась в ее кроне.
Выглянув из-за веток, рысь увидела на земле лежащего гиганта. С разных сторон из кустов выходили люди, здоровый мужик в кепке удовлетворенно произнес: «Готов сохатый». Кто-то из группы многозначительно заметил: «Большой детина, матерый, килограмм под 500». Двое сидели на корточках и обсуждали появление рыси:
- Ты видел Петрович какая бестия выскочила перед лосем?
- Конечно, рысь молодая.
- Я сначала думал косой, а потом гляжу, какой там косой - рысь.
- Коль, так это, лось как ломанул видать в ее сторону, та и сиганула наутек.
- Петрович, а что не стрелял то? Испужался подикось?
- Да неожиданно вылетела, мелькнула и вжик, нет ее.
- Да где уж, я тож чет растерялся, она гляди, уже километр по тайге намотала, пока мы тут в сохатого палили.
Рысь сидела на дереве, густая листва веток надежно закрыла ее от посторонних взглядов, замерла. Наблюдая за людьми, Вжик не нашел среди них Тимофея, всем своим нутром он чувствовал от людей угрозу, поэтому не выдавал свое присутствие.
Небольшого роста мужичок с седой бородой оценивающе подошел к лесному исполину, оглядел его и не без удовлетворения заметил: «Ну мужики, охота удалась, можно теперь двигать к дому. Пошлите попробуем пробиться на машине к лесу, все ближе тащить будет». Он начал все торопить: «Вечер скоро. Давай мужики за дело. Пошли, пошли». Охотники разом пришли в движение и один за другим начали скрываться в подлеске. Через некоторое время что-то загудело на поляне, звук стал приближаться к лесу. Надо было уходить, все тело Вжика было напряжено, каждый мускул был взвинчен до предела, совершая немыслимые прыжки на соседние деревья, он стал удаляться в чащу.
Первое время охота была малопродуктивной, мелкая живность ускользала из-под лап, приходилось даже голодать, но постепенно рысь набиралась опыта, навык становился устойчивым, а вместе с ним приходила уверенность в завтрашнем сытом дне. За лето рысь подросла, она уже знала многие повадки животных и была осторожна с теми, с кем лучше не связываться. Однажды Вжик разжился косулей, праздник желудка был в разгаре, но неожиданно рядом раздалось рычащее хрюканье отвратительного зверя, он был меньше, но проявлял крайнюю агрессию. Вжик сделал предупредительное рычанье, но соперник пустил едкую струю вони, от которой дыхание сперло, щипало глаза. Секунды промедления, как незнакомец вцепился зубами в ногу, кое-как отцепившись от него, пришлось позорно бежать. Однажды Вжик видел, как этот зверь выгнал из малинника медведя, кстати они были очень похожи друг на друга, только масса у них разная и шерсть маленького медведя была длиннее.
Наступила осень, пищи все еще было вдоволь, но вот ночами уже стало подмораживать, приходилось искать укромные места среди корней деревьев. Однажды с неба стал сыпать снег, Вжик, как всегда сидел на макушке ели и высматривал жертву. Невдалеке вдруг истошно заорали вороны, это был знак, что кто-то чужой бродит по тайге, вскоре на поляну вышел человек, Вжик интуитивно прижался всем телом к хвое. Человек легко скользил на охотничьих лыжах, бубнил себе под нос какую-то мелодию. Сердце Вжика сильно забилось, в глазах заиграли искорки надежды, да, никаких сомнений не могло быть, те же движения, знакомый запах трубки и табака, еще мгновение и он рванулась бы навстречу, но врожденная осторожность взяла верх над желаниями, он осталась на месте.
Тимофей прошел мимо ели, где сидела его бывший подопечный, и вот уже его спина стала теряться среди лапника, Вжик вскочил на ноги и стал всматриваться вдаль, вот она еще раз мелькнула на изгибе вершины бугра и, растворилась, как будто и не было. Вжик спрыгнул с дерева и побежал по следу лыжни, выйдя на пригорок, он вновь забрался на дерево и еще долго наблюдал за Тимофеем, как он пересекал долину у ручья, как карабкался по отлогому берегу и вновь не исчез в густом ельнике. Просидев на макушке кедрача до наступления сумерек, он спустился и побежал по следу, местность была незнакомой, поэтому передвигался он осторожно, часто останавливался, жадно протягивала сквозь ноздри морозный воздух. Однажды он почувствовал лисицу, специфический, едкий запах раздражал обоняние, но Вжик был занят другими мыслями, ему некогда было гоняться за рыжей хитрюгой, да и лиса видать его почуяла, так как вскоре ее душок исчез.
Лыжный след вышел из леса и покатился по полю, Вжик остановился в нерешительности, открытая местность ничего хорошего не предвещала, но любопытство и надежда на темноту взяли верх над осторожностью, Вжик перебежал поле и оказался на вершине лысой горы, внизу, отблескивая рыжими огнями, раскинулась деревня. Волна воспоминаний нахлынула на него, все было до боли знакомым, и извилистая речка под горой, и дорога, и дом, стоящий на отшибе. В том доме жил он и Тимофей. «Сейчас бы парного молочка, а потом на кресле полежать…», - мелькнула мысль у Вжика.
Вжик легко перемахнул через знакомый забор, успел пробежать несколько шагов по двору, как неожиданно на него обрушился визг вперемешку с лаем испуганной собаки. Будку, в которой прошло его детство, занял черный пес, он высунул оскал морды и смертельно-истошный вопль огласил округу. Его поддержали другие собаки и мигом вся улица наполнилась многоголосицей собачьих голосов. Страхом наполнилось сердце незваного гостя, шерсть сама по себе встала дыбом на загривке, бросок и вновь он по ту сторону забора, речка, кусты, кратчайший путь до леса.
Зима в тот год выдалась снежной и морозной, для Вжика наступила пора испытаний, мелкий зверь попрятался в норы, а бег за зайцем не всегда был удачным. Вжик отощал, а голод все больше притуплял его бдительность. Однажды он наблюдал за человеком, который раскладывал куски рубленного мяса в кустарнике. В любое другое благоприятное время он бы стороной обошел эти места, но не сейчас, когда брюхо поджало под самый хребет. Человек ушел, а Вжик осторожно подошел к одному из таких кусков, к запаху мяса примешивался посторонний запах – запах железа, он пугал, но шло время, и ничего не происходило. Вжик лапой зацепил кусок и тут же на лапу оделась удавка. Высвободиться не получалось, целый день Вжик безуспешно пытался грызть проволоку. На третий день борьбы он обессилел, лег на снег, через некоторое время новый приступ ярости поднял его, рывок за рывком, он переворачивался в воздухе, бросался на снег, проволока не выдержала и сломалась, петля ослабла. Вжик на трех ногах неспешно двинулся через кустарник, от голода его болтало, не было сил даже идти. Ни о какой охоте не могло быть и речи, инстинктивно он пошел туда, где ему могли помочь. Его бросало из стороны в сторону, он шел не скрываясь, через открытое поле, встречный ветер трепал его шерсть, пронизывал холодом изможденное тело, нужно было отдохнуть и согреться. Впереди замаячили копны, Вжик судорожными движениями попытался запрыгнуть на одну из них, но ничего не выходило. Он понимал, что обречен, но он не привык сдаваться, собрав остатки последних сил, он вполз на одно из «плеч» копны и провалился в сон. В таком жалком состоянии мы и нашли ее на копне.
Очнувшись от сна, он спрыгнул с копны и двинулся в деревню. К забору Тимофея он подходил с подветренной стороны, чтобы деревенские собаки не почуяли его как в прошлый раз. Перемахнуть через забор у него не было сил, но на его счастье калитка была открыта. В очередной раз на Вжика обрушился лай собаки. Ее истошный вопль зажег в нем небывалую бурю ярости. Он кинулся на собаку, та взвизгнула и до предела натянула цепь, пытаясь увильнуть от удара лапой. Заливистый лай перешел в хрип, так как ошейник стянул горло до предела.
Сынишка Тимофея выбежал на крыльцо узнать в чем дело, он испуганно округлил глаза и вновь скрылся в проеме двери, крича: «Папа, папа, там чужая кошка выгнала Барсика из будки. Тимофей снял со стены ружье, зарядил его и вышел. Каково же было его удивление, когда вместо Барсика, в будке он обнаружил рысь, с первого взгляда он узнал его, да и как он мог его не узнать, когда он почти каждый день искал его повсюду.
Тимофей приехав домой, занялся делами по хозяйству, пытаясь отогнать мысль о Вжике, ночью ворочался, не спалось. Мысль стучала в голове: «Спас из болота котенком, откормил, приучил и выбросил»,- совесть грызла мертвой хваткой. Утро тянулось мучительно долго, все валилось из рук. К обеду заглянула соседка, принесла яиц, спросила: «Что смурной то такой сосед?» Узнав в чем дело, воскликнула: «Да ты, что ополоумел, что ли, да разве мы бы стали из-за кур заявлять то, ну бестия напроказничала, что же теперь убить ее, зверь неразумный понятно дело, воспитывать надо, в сердцах ведь сказана была угроза…», - старушка перекрестилась и что-то стала обиженно бубнить. Через мгновение она накинулась на Тимофея со словами: «Езжай и ворочай ее обратно, ищи, не бери на душу грех, ведь не привыкла она в природе». Тимофей не жалея гнал машину по ухабам до самого места, где выпустил Вжика, раз за разом звал его, ходил по лесу, высматривал следы, но все тщетно.
Да, зима нынче выдалась серьезная, снежная, настоящая такая, сибирская, но Вжика эти метаморфозы природы нисколько не занимали. Напившись парного молока, он примостился рядом с Тимофеем в кресле и крепко спал.