Впервые я попал в Одессу в начале июня 1967 г. Всё началось с того, что в институт, где я работал, приехал научный сотрудник из Одесского института инженеров морского флота с предложением заключить договор на проведение расчётов с помощью аналоговых моделей. Через десять минут беседы мы уже были на ты - Саша и Толя. Поговорив с Толей, я сказал, что особой надобности в их услугах у нас нет. Толя стал горячо доказывать, что это нам необходимо, я возражал и, наконец, он вскричал:
- Но мы же в Одессе! К нам можно ездить в командировки!
- Толя, если бы ты был из Курска или даже из Орла, мы бы с тобой давно распрощались. Только потому, что ты из Одессы, я с тобой разговариваю.
В институт пришла бумага с просьбой командировать меня в Одессу - «оплату расходов гарантируем». Вскоре я прилетел в Одессу и потом посещал её несколько раз с огромным удовольствием. Должен сказать, что это было время, когда одесские гении — Жванецкий, Ильченко, Карцев - только подбирались к вершине своей всенародной славы. Кстати, М. Жванецкий окончил институт, в который я ездил, в Одессе его называют «Водный институт». У Одессы ещё не было репутации всесоюзной столицы юмора.
После знакомства с сотрудниками кафедры завязался разговор, в ходе которого я что-то процитировал из «Золотого телёнка». Ребята сказали, что Ильф у них пройденный этап: «Сейчас мы ударяем по Швейку». Я выразил удивление и сказал, что, по-видимому, они не знакомы с знаменитым высказыванием В.И. Ленина о том, что «электрон неисчерпаем». «Точно так же неисчерпаем и Ильф». Они высокомерно предложили устроить состязание на знание «Стульев» и «Телёнка». Я читал эти книги «непрерывно, равномерно и прямолинейно» с восьмого класса. В то время были клубы почитателей Ильфа и Петрова.Мы разбирали их по косточкам-цитатам, каждый искал и запоминал наиболее заковыристые из них, а потом задавал соответствующий вопрос. Я даже выиграл бутылку коньяка на эпитафии у могилы Берлаги: «Твой путь окончен. Спи, бедняга, любимый всеми Ф. Берлага».Спорщик говорил: «... любимый всеми Фома Берлага».
Мы перебрасывались вопросам, я не уронил честь Харькова. Ребята сказали: «Подожди, сейчас придёт Миша, он у нас корифей». (Одна моя знакомая девушка говорила, что в Одессе можно назвать любого Жора-Миша-Яша, и не ошибёшься). Миша оказался крепким орешком, но я сразил его своим коронным вопросом: «Адрес Вороньей слободки?» Для тех, кто до сих пор не знает - Лимонный переулок, 8.
Недалеко от Водного института располагался винный магазин, там было вино на разлив. Студенты называли эту точку «кафедра гидравлики». Выпускники института приходили к заведующему с обходным листом, и он бесплатно поил их. Мне было интересно посмотреть на эту легендарную личность, и я утром зашёл в этот магазин. Там никого не было,затем вышел мужчина с энергичным лицом. Я спросил: «Вы заведующий?»
- Да, а что?
- Да наслышан о вас в Водном.
- А вы что, не местный?
- Я из Харькова, здесь в командировке, можно попробовать ваше вино?
Он налил мне стаканчик из открытой бутылки и поставил на стойку. Я сказал:
- И себе, пожалуйста.
- О-о, как ты хорошо сказал.
Мужчина убрал налитый стаканчик, потом открыл другую бутылку и налил мне и себе. Мы хорошо поговорили. Оказалось, что его сын Дима Романов, одесский журналист-сатирик, один из создателей «Антилопы-Гну» – отдела фельетонов газеты «Вечерняя Одесса».
Я поселился у очень дальних как бы родственников — дядя Лёня, отставной полковник и милейшая тётя Стефа. Я был в одной комнате с дядей Лёней, большим оптимистом. Недалеко от них была шашлычная, и дядя Лёня очень рекомендовал мне «шашлычок». Произнося это слово, он вытягивал губы и причмокивал. Я зашёл в эту шашлычную, шашлыком там называлась узенькая лохматая котлетка на палочке — отвратительное зрелище, не говоря уже о вкусе. Через несколько дней по радио сообщили о нападении Израиля на арабов. Дядя Лёня слушал сообщения, приговаривая: «Ничего, ничего, сейчас наши им дадут». Нашими у него были советские войска, которые вот-вот должны были «жахнуть» по Израилю.
В воскресенье тётя Стефа с дочерью собрались на знаменитую одесскую барахолку, я к ним присоединился — хотелось увидеть, что это такое. Встали чуть не в полшестого. По пустынным улицам двигались к автобусу люди. Вначале народу было не очень много, но, по мере того, как поднималось солнышко, становилось всё больше, а жара всё сильнее. Я оказался стиснутым в толпе. После первых морских купаний у меня были покрасневшие руки, об которые тёрлись люди, некоторые были в каких-то суконных пиджаках. Мне уже ничего не надо было. С трудом выбрался и втиснулся в переполненный автобус. Водитель пробирался сквозь толпу пассажиров, собирая деньги за проезд. Дышать было нечем. Водитель протискивался, приговаривая: «Счас, счас поедем, включим вентиляцию, будет прохладней». Раздался голос: «Та ты хоть отопление выключи!»
Толя пригласил меня на дачу у моря. 18 трамваем я доехал до конца, потом одноколейная линия: маленький открытый трамвайчик, сидения вдоль вагончика. По-моему, этим трамвайчиком Бабель приезжал на дачу Ковалевского. Очень хорошо это описано Паустовским. Дача была на краю обрывистого берега моря. Значительная часть участка сползла к морю. К счастью, на этом «сползшем» участке, метра на три ниже, разместились какие-то люди, которые укрепили берег трубами и досками. На даче нас встретила Толина мама и отчим, проф. Мельцер, заведующий кафедрой в «холодильном институте», довольно крупный учёный. День был выходной, гостей довольно много, мама варила борщ в огромной кастрюле, рядом - большие сковородки. Гости были из учёной среды, среди них оказался гроссмейстер Е. Геллер. Шутили, смеялись, неожиданно из сада выскочил проф. Мельцер со словами: « Я только что сочинил анекдот!» Анекдот оказался вполне:
- Назовите три страны, отколовшиеся от социалистического лагеря на букву «К»?
- Куба, Китай, КАЖЕТСЯ, Чехословакия.
В то время у Советского союза были нелады с братскими коммунистическими режимами Китая и Кубы, и только начинались какие-то волнения в Чехословакии. Я первый и последний раз увидел человека, который сочинил анекдот. «Кстати, о Китае» - сказал гроссмейстер: «В бывшей Одессе в кафе «Алеет восток» (бывшее «Алые паруса») на углу Юаньской (бывшей Пушкинской) и Тяньанмийской (бывшей Дерибасовской) сидят два китайца и беседуют: «А знаешь, Хаим, при русских было лучше — не надо было всё время щуриться».
Когда мы пришли на пляж, Толя показал мне на какое-то возвышение у моря метрах в ста от купающихся и сказал: «Это канализационная труба, так что решай...»
Работа шла полным ходом, т.к. целью была диссертация Толи. Толя звонил мне каждую неделю и подолгу выяснял разные вопросы. Дело в том, что объект, который он обсчитывал, был совершенно новым и для него, и для руководителя диссертации. Тогда ещё не было автоматической телефонной связи и телефонистки спрашивали, кого позвать. Как-то Толя рассказал, что девочки на телефонной станции узнавали его по голосу, когда он просил Харьков, и сами говорили: «Кого позвать — Сашу?»
Толя довольно часто приезжал в Харьков. Однажды в заводской столовой он встретил свою давнюю знакомую. Познакомились они на танцах, когда группа курсантов Одесской мореходки проходила практику в Харькове - в морской форме Толя был неотразим. Знакомая была хороша, хотя я, часто встречая её, заметил какой-то изъян с носиком. Что же оказалось...
У девушки был парень, который, увидев Толю, понял, что у него нет ни одного шанса. Действую по поговорке — ни тебе, ни мне - он ночью через окно пробрался в спальню к девушке и … откусил ей кончик носа.
Толя успешно защитил диссертацию. Мы продолжали общаться. Однажды я попросил его заказать моей жене билет на рейс Одесса-Дубровник-Одесса. Катя получила приглашение от тёти в Белград, и наш опытный знакомый подсказал, что есть такая возможность. В Дубровнике она должна была выйти, поехать в Белград, а потом спустя три недели вернуться в Одессу из Дубровника. Толя заказал билет и уехал на дачу. Подтверждения из мореходства нет и нет, я звоню Яше, тоже из Водного института, и прошу посодействовать. Спустя какое- то время пришло подтверждение, и Катя благополучно отправилась в круиз. Я с сыночком-дошкольником поехали в Одессу к Яше, встретили Катю в порту и отправили в Харьков, а сами остались в гостях. Впрочем, какие там гости! Жили с Яшей и его женой - чудной, невероятно заботливой Валечкой, оба красавцы - одной семьёй. Наш сын Костик и их дочечка Ниночек, такого же возраста, были всё время чем-то заняты. По утрам Яша ставил перед Ниночкой огромную тарелку каши, и они с Валей убегали на работу. Ниночек сидел над этой кашей с тоскливым видом, а мне было поручено «проследить». Ниночка смотрела на меня умоляющими глазами: «Ну, дядя Саша...» Я иногда забирал полтарелки и отправлял в унитаз. Вечером укладывали детей, я становился за чертёжный комбайн — рисовал Яше плакаты к защите диссертации — и говорили, говорили...
Как-то говорю Яше:
- Какой молодец Толя — заказал билет на круиз!
- Толя молодец!? - вскричал Яша, — Когда я пришёл в пароходство, никто не знал об этом билете!
И рассказал, как было в самом деле. Промаявшись несколько часов в пароходстве, Яша ушёл ни с чем. На следующий день он подключил тяжёлую артиллерию: зав. кафедрой Игоря Дмитриевича Коноплёва, по кличке «Митрич», с которым мы тоже были в дружбе. Митрич, несмотря на жару, надел форменный морской китель с широкими золотыми позументами и такую же шикарную фуражку. Результат обхода инстанций пароходства был таким же, как у Яши. В одной из комнат молодой клерк, увидев Митрича, подобострастно сказал:
- Здравствуйте, Игорь Дмитрич!
Митрич посмотрел на него и спросил:
- Какой курс?
- Четвёртый.
- Выч. математику будешь сдавать ему, — и показал на Яшу. - И ты её не сдашь, если немедленно не уйдёт подтверждение в Харьков!
- Сделаю, Игорь Дмитрич.
Игорь Коноплёв — молодой, нахрапистый одессит, очень хорошо знавший и прикладную науку, и науку карьерного роста. К защите его докторской диссертации завод, где я работал, дал акт о внедрении на триста тысяч рублей. Игорь просил хотя бы сто тысяч, но «как не порадеть родному человечку». Спустя какое-то время он стал директором НИИ «Шторм», в то время крупной закрытой организации.
Как-то гуляя вечером в одесском парке Шевченко, я увидел футбольную брехаловку. В Харькове я частенько ходил на подобную брехаловку тоже в саду Шевченко. Подошёл, послушал — тот же трёп и о футболе, и «за жизнь» только более эмоциональный. Пару раз услышал, как спорщики говорят: «а Дюка с люка видел!», «а вот тебе Дюка с люка!» Я ничего не мог понять и подошёл к болельщику бухгалтерского вида с просьбой объяснить, что это значит. Он с радостью объяснил мне, что если посмотреть на памятник с водопроводного люка слева от него, то свиток, который Дюк держит в руке, выглядит как гениталия. Только он, несмотря на интеллигентный вид, обошёлся без медицинских терминов. Болельщики, которые прислушивались к нашему разговору, со смехом сказали, что лучше всего смотреть во время дождя. На следующий день мне повезло - шёл дождик, со свитка стекала вода — полное впечатление «писающего Дюка».
Чудесный город Одесса — море, Дерибасовская, Пушкинская... Наши друзья, бывшие одесситы, работают в Вюрцбурге в научном институте. Как-то они принесли на работу альбомы с видами Одессы — сотрудники были в восторге и сказали: «Вы, конечно, вернётесь в свой город».
Я, к сожалению, не вижу Одессу во сне, как пел Л.И. Утёсов, но частенько вспоминаю и город, и моих дорогих одесситов — и становится так тепло на душе...