В лесу стояла тишина. Какая-то невесомая, разлившаяся тишина. Даже птицы приумолкли, только то здесь, то там приглушённо срывались с листьев капли недавнего дождя. Лучи выглянувшего солнца, пробиваясь сквозь кроны, казались живыми, будто сотканными из паутины. От влажной земли поднимался тихонечко лёгкий пар.
— Пойдём, что ли? — Колька переступил с ноги на ногу.
Оглушительно хрустнула ветка. Истерично заверещала сойка, откликнулась другая птица, что-то зашуршало в кустах... Лес ожил, стряхнул оцепенение, зашевелился, вспомнили о своих важных делах его обитатели. И, конечно же, комары.
Я посмотрел на спутника, чиркавшего немного отсыревшими спичками, и, наверное, в десятый раз пожалел, что дал себя уговорить и взял его с собой. В лесу я люблю быть один. И в горах. И в море тоже. Тогда наступает особое состояние, не похожее ни на что, необъяснимое. Удивительное. Пытался раньше разобраться в этом — не получалось. Потом махнул рукой. И только сколько-то лет спустя понял — не за чем это. К чему копаться, ворошить, тревожить... Пусть остаётся нетронутым, пусть живёт самостоятельно. И ведь, если спросить меня, люблю ли я бывать в лесу и вообще на природе — не смогу ответить однозначно. Любите ли вы воздух, которым дышите? Это ведь настолько естественно — дышать, что вы не можете любить или не любить это. Это просто другое состояние. Вот и я, попадая, скажем, в лес, просто растворяюсь в нём. Будто просыпается нечто древнее, я словно возвращаюсь домой. А вот пещеры не люблю. Боюсь их. Меня в них не затащить.
— Ну, пойдём, а? — Колька бросил окурок через плечо и зябко поёжился.
— Пойди, затуши и забери его. — cказал я и полез за своими сигаретами, — Он жжёт траву.
Колька ничего не сказал, но посмотрел как-то странно. Знаю я этот взгляд. Ну и пусть, пусть их. Ну как объяснишь им, что траве тоже больно? Да и зачем? Пусть их. Детишкам можно объяснить, они поймут, и хорошо, если на всю жизнь...
Вдалеке что-то ухнуло. Глухо так, незнакомо.
— Что это, а?
— Не знаю. Что угодно может быть.
— А пойдем, посмотрим?
— А грибы?
— Так по пути и будем собирать, — cказал Колька и посмотрел
в своё пустое ведро.
Я тоже посмотрел в своё — там ползал маленький жук. Я его
вытряхнул. Не нравится мне собирать грибы сразу — не на плантации же; я люблю уйти подальше, походить, подышать спокойно, выкурить сигарету всласть. Побыть, в общем, в лесу. Просто побыть. А потом можно и о грибах вспомнить. И уж тогда просыпается волчье чутьё — ни разу не приходил домой с пустыми руками.
— Смотри, белый! — Колька только что не орал, аж подпрыгивал.
Я улыбнулся. Началось! Понимаю я его. Знакомо. Шли поодаль, но не теряя друг друга из вида. Я то не заблужусь, просто не получится, но Колька — запросто. Я не запоминаю дорогу, не ищу ориентиры, просто знаю, куда идти. Могу ошибиться немного, но главное ведь — выйти в знакомое место.
Ведро наполнялось понемногу, тяжелело. В основном — моховики; они мне очень нравятся, какой-то весёлый аппетитный гриб. Позже сделали привал. Достали термос с кофе, бутерброды. Насыпал в ближайший муравейник крошек — там такое началось!
— Люблю я лес, — сказал, жуя, Колька, — хорошо так, тихо. А воздух! Красота! Жил бы в лесу! Только вот комары...
— Им тоже надо что-то есть.
Мы неспешно разговаривали о том, о сём, жужжали над ухом комары, шелестели кроны, послышался стук дятла...
Потом я услышал что-то. Не знаю, что. Звук какой-то. Незнакомый, непонятный, очень тихий звук. Наползла изнутри тревога, внутри будто задрожала какая-то струна. Посмотрел на Кольку — он беззаботно пыхтел сигаретой и глупо улыбался — вот и в него начал лес проникать.
— Коль, ты ничего не слышал?
— Нет, а что было? Я задумался что-то.
— Да нет, ничего. — cказал я, и звук тот час пропал. - Пойдём
потихоньку.
Тревога стала уходить. Внутри у меня словно прибор
какой-то — если ждут неприятности, начинается дрожь. Это проверено. И выручало не раз. Я это ощущение, реакцию эту как могу берегу и пытаюсь разобраться, улучшить, что ли.
— А мы правильно идём? — cпросил Колька.
— Да, туда, где ухнуло.
— Интересно, что это такое? Может бомба? Или инопланетяне? Сели и собирают грибы.
— Трепло ты. — cказал я добродушно. Тревоги не было.
— А далеко ещё?
— Не знаю, не умею определять расстояние. Но, если, пойдём
быстро, не отвлекаясь на грибы — часа полтора.
— А может потом дособираем, на обратном пути? Или вообще,
ну их. Интересно же!
— Нет, без грибов нельзя. Нас же засмеют. Да и не в этом дело.
Просто нельзя.
— Ну и отлично, тогда потом. Если вернёмся.
— Ну и дурак ты, Колька, типун тебе! Сплюнь три раза и постучи по голове. Ценнее породы тут не сыщешь. Кто же такие вещи говорит? Ты же не на кухне.
Колька смущённо замолчал, правда и поплевав, и постучав. Я снова услышал это. Нет, это не звук. Это что-то неслышимое и не осязаемое, где-то внутри звучит. И тревожно, напряжённо как-то. Меня начало колотить, сильнее, чем обычно. Колька споткнулся, уронил ведро и вытаращил на меня глаза.
— Что это?! — прошептал он, — что это, а?
— А что ты слышишь?
— Не знаю. Но мне... Мне страшно. — голос его дрожал, и сам
он как-то уменьшился, сжался.
— Не дрейфь, Колька, ты же хотел посмотреть. Идём?
Он неуверенно кивнул. Мне тоже стало страшно. А главное — страх незнакомый, непонятный страх. Совершенно непонятный. Мы закурили. Колька высмолил свою в три затяжки и достал ещё одну. Собрал свои грибы и хотел что-то сказать, но не успел — это внезапно кончилось. Мы постояли.
— Страшно? — спросил я.
— Нет, совсем не страшно.
— Ну, тогда идём.
И мы пошли. Молчали. Я пытался понять. Такого ещё не было. Так — впервые. Резко начиналось и так же заканчивалось. И второй раз сильнее. Может потому, что приближаемся к этому? А в перерывах ничего, совсем ничего. Очень странно. Колька тоже почувствовал. Хотя несколько по-другому, видимо. Я остановился. Надо понять. Давай по порядку. Там что-то. Опасное. Неизвестно, что. Страшное. Колька, тоже остановился отмахиваясь от комаров. Вдруг я заметил, что в лесу стоит тишина. Другая совсем. Птиц не слышно, вот что. Только ветер шелестит вверху.
— Коль, что ты чувствуешь?
Он помолчал, прислушиваясь к себе, и сказал:
— Ничего.
— И не страшно?
— Да нет. Нашло что-то видимо, даже стыдно как-то.
— Стыдно, Колька, и глупо быть бесстрашным. Понял?
— Да ну тебя с твоей премудростью. Всё же просто.
— Ладно, забыли. И пойдём.
Мы шли какое-то время. Птицы потихоньку стали подавать голоса. Потом Колька упал. У меня всё оборвалось внутри, похолодело от ужаса, я застыл, не в силах сделать ни шага. Ведро упало, стало очень плохо. В голове, словно взорвавшись, горело солнце. Колька лежал и стонал. Потом вскочил и бросился бежать обратно. Налетел на дерево, упал. Так и остался лежать. На ватных ногах я подошёл к нему. Он как-то страшно и тихо подвывал, из разбитой брови текла кровь. Потом это перестало.
Мы сидели рядом, молча курили. Колька вытирал рукавом кровь и затравленно озирался вокруг. Лес словно вымер. Я думал. Что-то в этом, пусть звуке, было ещё. Что-то было. Словно иностранный язык слышишь, но не понимаешь. Что-то неуловимое. Нет, не так. То, что мы чувствовали или слышали, было громкое, а то, другое, за этим громким терялось, как шёпот.
— Я больше не могу. — просипел Колька, — Давай уйдём.
— Что ты чувствовал? — повторил я свой вопрос.
— Я не знаю... Просто страшно. До ужаса. Я больше не
могу. И не пойду туда! Дурак я, идиот! Пошли скорей обратно, пойдём. Пойдём же! — он вскочил, тараща на меня глазищи, полные муки.
— Прекрати, Колька. Сейчас пойдём. Успокойся.
Его трясло. А у меня появилось какое-то сравнение тому, тихому. Будто уже слышал. И вдруг вспомнил. От удивления опешил, выронил сигарету, забыл дышать.
— Что с тобой! Очнись! — орал Колька и тряс меня, как заведённый, — Ну же! Что с тобой?!
Я посмотрел на него оловянными глазами и понемногу стал приходить в себя. Колька, успокоенный, плюхнулся на землю и опять закурил. Я молча достал термос и прямо из него сделал хороший глоток уже не горячего кофе. Тоже закурил.
В детстве я спас котёнка. Он провалился в яму и не мог выбраться. Так вот он мяукал жалобно, звал маму, плакал, наверное, по-своему. Это было такое же. Кто-то звал на помощь! И этому кому-то было очень СТРАШНО! Не знаю, что меня толкнуло, но вдруг я, даже не осознавая, сказал этому:
— Не бойся малыш, мы сейчас придём и поможем! Только не кричи, пожалуйста, а то нам плохо от твоего...
— Да что с тобой!!! — заорал Колька и влепил мне пощёчину.
Я не успел ничего сказать, как он схватил меня и потащил прочь — и откуда только силы взялись! Тащит и вопит на весь лес:
— Ничего, мы, уйдём. Всё будет хорошо! Ты поправишься! Вот
увидишь...
Я вырвался и сказал:
— Всё, Колька, возьми себя в руки, со мной всё нормально. Нормально, я тебе говорю. Всё, Колька, всё.
Его трясло. Ему было совсем худо.
— Там кто-то есть, понимаешь? Кто-то попал в беду и зовёт на помощь. По-своему зовёт. Как может. А мы должны помочь.
На Кольку было страшно смотреть. Его всего скрутило. Потом он потерял сознание. Я сел на поваленное дерево и закурил. Я пойду. Должен пойти. Должен помочь. А если, кроме меня, некому? Безо всяких “если”! Должен помочь, и всё тут. Не о чем думать. Очнулся Колька, сел, хлопая глазами. И, сразу видно, ослабел от пережитого.
— Коля, ты как?
— Нормально. — сказал он тусклым серым голосом, — Устал только.
Закурил сигарету, посмотрел на меня измученно и тихо сказал:
— Понимаешь, я тоже почувствовал что-то такое. Не так быстро, как ты, но почувствовал. И тоже хочу помочь. Правда, хочу. И мы должны помочь. Но мне страшно. Это даже не страх и не ужас даже, я не знаю, что это, но я не могу. Понимаешь? Не могу себя заставить. Не могу...
Мы молчали и курили уже новые сигареты. А потом...
Потом у меня в голове словно ветерок подул, стало свежо и чисто, тихо стало. Посмотрел на Кольку; тот смотрел на меня удивлённо.
— У тебя тоже?
Я кивнул.
Потихоньку, изнутри, осторожно, почти нежно родился образ: маленький мальчик, прячась от взрослых, от родителей, забирается в лодку и отталкивается от речного берега. Он старый морской волк, пират, ему нужны подвиги и приключения. А лодку медленно уносит течение. А родители не видят, они думают, что их сын рядом. А лодка скрывается за поворотом, и мальчику становится страшно, но он же моряк, разбойник, он не должен бояться, и мальчик запевает звонко детскую песенку, воображая, что это песнь пиратов... Лодку вынесло к другому берегу, и она застряла в камышах. Тогда мальчик испугался по-настоящему. Он заплакал и стал звать маму. Вокруг летали стрекозы, жужжа, закричала какая-то птица, и весь мир изменился, стал чужим и опасным, и страшным. А мальчик всё звал маму... Потом на моторной лодке приплыли какие-то люди и родители. Отец что-то кричал и шлёпал по попе, а мама прижимала к себе, плакала и причитала что-то сквозь слёзы...
Я открыл глаза. Рядом зашевелился Колька. Мы долго молчали...
— Спасибо! — Сказал вдруг Колька.
— За что?! — Сказали мы оба и уставились друг на друга.
— Это ты сказал? — Спросил я его.
— Я думал, это ты. — Ответил он и вздохнул.
Доставая сигарету, почувствовал ещё что-то... Удивление, что
ли... И какую-то... радость...
***
— Без грибов, Колька, нельзя возвращаться.
— А почему? Какая разница — не единственная же еда?
— А такое у меня правило. И я даже не хочу думать, откуда оно. Есть и всё.
Вдалеке, невидимый ещё, дал гудок поезд.
Вечерело...
1999 г.