Их часто ставят рядом: по неопытности, из поверхностного сопоставления.
Жили они в одно время. (Годы Некрасова целиком помещаются внутри лет Тургенева.)
Обоим было отказано в наследстве. Возможно, это стало причиной их нелюбви к крепостничеству: «толку с него!» Оба охотники: за дичью, за историями, за чужими женщинами.
Отец второго и мать первого описаны деспотами. Но само их описание тоже деспотично. Именно они отказали в наследстве.
Произведения обоих пыталась ограничить власть. Оба имели практическую жилку. У обоих водились деньги. Каждый мог себе кое-что позволить.
Оба открывали писателей: один для России, за интерес, другой – для заграницы, за так.
Но Некрасов так и остался сидеть пугалом на социальном заборе, а Тургенев культурно слез обратно. В своё дворянское гнездо.
Оба писали о крестьянах, жизни той не ведая. Солженицын говорил о таких, пишущих «сверху вниз»:
"Эти авторы сочувствовали, жалели, плакали, негодовали — но именно потому они не могли точно понять. Они всегда смотрели со стороны и сверху, они никак не были в шкуре нижних, и кто переносил одну ногу через этот забор, не мог перебросить второй".
На этом сходствам конец. Кто из писателей-бар не топтал болот? Кто не крепостник? Но крестьянская тема для Тургенева – гениальный старт, а для Некрасова финиш.
Откуда такой неуспех некрасовских стихов о крестьянах, понятно. Фальшь крестьянских экзерсисов понимали умные Гоголь и Тургенев. Крестьянская тема была лубком: «Лёвин в костюме косаря». Что мог потомственный дворянин (горожанин, эмигрант) написать о крестьянах? Да описать оболочку. Жить поблизости (а все трое и поблизости особенно не жили) не даёт возможности узнать жизнь изнутри. А что даёт? Да возможность яркой кометой ворваться в литературу. А что потом? Потом комета либо сгорит и исчезнет, либо полетит по своей орбите под телескопическим наблюдением критиков и читателей. Вопль оглушает. Писать надо тихо, тогда прислушиваются. Некрасов орал всю жизнь.
Что Толстой, что Булгаков отвечали социалистам и коммунистам честно: пишу о дворянах, потому что другой жизни не знаю, – иначе фальшиво.
Некрасов фальши не опасался: всё равно напечатаю (без «т», бывшего камнем преткновения и для куда более талантливых авторов). Поэтому лучшие его вирши – лирические посвящения Панаевой, исходившие от сердца (они всё же очень корявы, конечно). А ещё – честные денежные блокбастеры, призванные чем-то набить худеющий журнал. Весь умственно сгенерированный социальный пафос про народ насквозь лжив, а от лжи отскакивает муза. «Собирать материал» на простенькую задумку (имитирующую большую думку) «Кому на Руси жить хорошо» потому и приходилось годами, что не знал он ни Руси, ни её народной жизни, а только столичную, тусовочную. Даже поверхностно, радужную оболочку мыльного пузыря описать не сумел: и на неё приходилось по сусекам соскребать. «Граф Пётр Андреевич Клейнмихель, душенька».
В этом нет ничего странного. Гоголь тоже не сумел насобирать материала на второй том «Мёртвых душ»: заграничный созерцатель и вовсе нить русской жизни потерял, даже дворянской. И побоялся фальшивить: сжёг. Некрасов не сжёг. Наоборот, зажигал по полной.
В романах Тургенева всё однообразно до стадии дежавю. Но в совокупности они создают ощущение полноты взаправдашней жизни, со всеми её повторами: ежегодными романами, еженедельными гостями и ежедневной дрёмой. В этом мире нет лакун, он закончен, как двухпутная николаевская дорога, по которой можно двигаться плавно и непрерывно в настоящих тёплых купе и с настоящими обедами на станциях.
У Некрасова – непутёвый дёрганый штрих-пунктир с зияющими лакунами перекладных и фанерными фасадами пустых буфетов, где вместо меню вывеска «Слава КПСС».
Советское юродство – оно тоже от Некрасова. Точнее, от его канонического образа, от его картонных парсун жён декабристов и их мужей, над которыми лил слёзы советский нищеброд в двух шагах от реального ГУЛага.
Некрасов шагнул в хрестоматию чёрным ходом успешного издателя. Произвёл себя в писатели сам. Понимаем, конечно, что на фоне многих тогдашних литераторов, печатавшихся в его журналах, сам он смотрелся довольно мастеровито. Всё бы не беда. Но впоследствии советскими был раздут до пузыря Чернышевского, совсем никудышного сочинителя и грубого критика-анонима и оттого особенно любимого бездарными литературоводами, тоже анонимными, но не в силу авторства, а в силу (хотя, какую, к чёрту, силу) слабость пустоцветного наследия. Если бы ни советские, Некрасов обитал бы в чеховской табели о рангах в чине Окрейца.
Шурикам-собирателям фольклора («обычаи, легенды, тосты») хорошо удаются только тосты. Это не случайно, а в силу универсальности анекдота как такового. Гоголь много ссылался на материалы, присланные ему матушкой, но потом взял – и выдумал малороссийскую сказку целиком, из европейской головы. Получилось настолько удачно, что создало сам фольклор (его тостовую составляющую), вытеснив оттуда всё, что там было и обрядового и легендарного и пр. и др.
Успех повторил Тургенев, выдумавший Мценский уезд не хуже Диканьки и Хогвартса, чем сильно облегчил жизнь Лескову (люди даже в «Левшу» верят, цитируют про кирпичи).
По всем этим сложным чудесным мирам можно путешествовать вдоль сюжетных линий или поперёк антуражной вышивки – на выбор читателя, ценящего чистую литературу или психологизм. Но чернышевским (социалистам, советским литературоводам и т. п.) там делать нечего.
Сказать, что Некрасова всю жизнь преследовали скандалы нельзя. Можно сказать так: Некрасов во всю прыть преследовал скандалы. Как матёрый волк журналистики часто их догонял. Он всегда был на острие. Если надо было что-то отжать: журнал, аудиторию, авторов, жену, наследство – рейдера лучше просто не найти. Некрасов – персонаж романов Достоевского.
Суперинтеллектуал Тургенев русскую и даже французскую литературу – спас для будущего. Интеллектуальные калеки пеняют ему на скандалы: с Достоевским, Толстым, Гончаровым, тем же Некрасовым. Тома написаны деревенскими карьеристами. Ассоциация сертифицированных золотарей выпустила расследование: «О быте богов Олимпа».
Тургенев был страстным охотником – и писал об охоте. Тусовщик Толстой и описывал жизнь большого света. Рассказы врача и любителя бухнуть Чехова о своих многочисленны и достоверны. Достоевский, обитая в городском сплетении сословий, описывал соблазны первого поколения бульварных философов. Некрасов – вообще не писал о том, что знал.
У него искусственно всё. Колчеданные поэмы его напоминают «золото дурака». Он упрямо не желал быть реалистом, описывать жизнь своего круга, всё время сбиваясь с аристократов на простолюдинов, и можно сказать с уверенностью: среди русских писателей он такой один. А ведь русская литература XIX века – вся – соткана из реализма и психологизма.
Хотел прославить русских женщин, но почему-то выбрал персон из топ-20, стиль которых знал понаслышке. Жаловался, что аристократы с ним не хотят общаться, давать материал (а в нём подозревали бегунка-шпиона). Хотел набиться в сочувствующие декабристам, зацепить власть, а ему в открытую: в жалости прощелыги и мелкого шулера не нуждаемся. «Это – дела между своими. А ты – чьих будешь?»
Итог – передёрнул факты, обремизился с психологией героинь (реальных людей). Об этом ему и заявили: подрезался, братец, не на тех поставил.
Крестьяне про «Мороз Красный Нос» ничего, конечно, высказать не могли. Советский литературовод (это не опечатка) морозной хваткой потом впился в (уже) остановленного на скаку коня. Но... господа, уж если реалиста Толстого подозревали в недостоверности самоубийства пресыщенной Анны с двумя детьми, то какова степень достоверности самоубийства крестьянской Дарьи с ещё большей обузой? А ведь сюжет поэмы просто продляет один из радищевских. Но если немецкий романтик остановился на «свадьба и мёд», то чудак решил выдавить из городского (но вчерашнего деревенского) читателя скупую слезу, - и всю семью вогнал во гроб. Понятно, что положил на рифму охотничью байку; понятно (из названия) что – сказка, но откуда столько пафосной пошлости? Это не риторический вопрос. Действительно, у кого из поэтов такое можно было почерпнуть? А ведь Некрасов дружил с эстетом Тургеневым лет двадцать.
Своего мира Некрасов не создал – не хватило таланта. Зато деловой хватки было с избытком, что породило вокруг издателя реальность кривого зеркала: никто из толком не знал, с какой частью ломаного отражения он (или она) имеет дело.
Не знают этого и сейчас.
Post Mortem
Романист Тургенев остался в поэтических вертеровских страданиях «Утро туманное, утро седое...»
Редкий подлинный Некрасов – в перепёрке Лермонтова:
И скучно, и грустно, и некого в карты надуть
В минуту карманной невзгоды…
Жена?.. но что пользы жену обмануть?
Ведь ей же отдашь на расходы!
...