Он летел по лесу, неслышно взмахивая мягкими крыльями и понимая, что вся его предыдущая жизнь была никудышной, словно переросшая сыроежка с обтрёпанной шляпкой. Такую не возьмёт в корзину заядлый грибник, и даже бурундук погнушается нанизать на сучок сосны.
Он летел и ощущал себя властелином Мира, протянувшегося от речки, где возле берегов шныряют водомерки, и до картофельного поля, обросшего по краям колючим чертополохом, лебедой с "мучнистыми" листьями и одичавшим укропом.
- Как это странно, - думал он, лавируя между стволами, - смотреть свысока на тех, кто раньше не замечал тебя или норовил спихнуть с общей звериной тропинки.
Внизу из-за кустов краснотала показался сохатый - лось с такими ветвистыми рогами, что на них вполне мог свить гнездо ворон, или пяток вяхирей, или с десяток мухоловок. Лось потерся плечом о старый вяз, мыкнул и принялся неторопливо обгрызать жёлто-зелёную, горькую кору с молоденькой осинки. Ему под ноги прыснул заяц, заполошно заверещал и усвистал в черничник с такой скоростью, будто за его длинные уши назначили премию и теперь каждый мечтал их заполучить. С сосны упала шишка и покатилась среди "кукушкиных слёзок" - мха, никогда в жизни не встречавшего настоящую, пёструю кукушку. По стволу проворно спустилась рыжая, как огонь, белка, осторожно огляделась по сторонам и припустила по зелёному сфагнуму к моховику - грибу статному, крепкому и уверенному в своей неотразимости. Вдалеке застучала желна - здоровенный чёрный дятел.
- Ишь, молотит, - подумал властелин Мира. - И как голова не отвалится?!
Он пролетел над небольшим болотцем, где валялся секач - крупный кабан, обросший жёсткой щетиной, спаянной слоями грязи. Захрюкав, секач поднялся на короткие ножки, вырыл корень аира и смачно зачавкал.
- Свинья, она и есть свинья, - неодобрительно подумал властелин. - Чумаза да прожорлива.
А летний день наполнялся солнцем, от чего лес терял таинственность и обретал жизнь, для которой были равными: песня малиновки и "счёт" кукушки, муравейник и крапчатая берёза, тропинка и бочажина. Для неё не было отменных красавцев и записных уродцев, нужных и никудышных, сильных и слабых; все становились её детьми со своими особенностями, помогающими странствовать по Миру.
- Гу-гу, гу-гу!!!! - проворчал вдруг чей-то голос, и властелин покатился вниз.
Бах! Он проснулся на груде листьев, в глубокой норе. Его полосатая шуба, дочиста отмытая перед спячкой, слегка помялась.
- Нужно на другой бок перелечь, - подумал барсук. - А то снится не пойми что!
И он снова задремал, так и не решившись высунуть нос наружу. А в лесу, заваленном снегами, гудели деревья и ломались от ветра ветви. Луна раскачивалась в вышине, изредка освещая сову, летящую мягко и неслышно.
- Дожили, - думала сова. - Пока я днём отсыпаюсь, мои крылья утаскивают в свои сны барсуки, которым полагается топать по земле вперевалку, а не порхать среди крон, воображая себя бесценными и особо важными. Надо будет покрепче за перья держаться, а то - не ровен час - мыши-малютке приснится, что она гоняется за мной и пищит: "Чтоб ни гу-гу!! ". И будешь бескрыло помалкивать, - сон-то, ведь, её. Гуууууууу-гуууууууууу!!!!!!!!