Ордер на заселение в эту коммуналку Мироновна получила одной из первых. Если уж быть совсем совсем точной, то второй по счету. Первый был Семен Кутовой, самый что ни на есть пролетарский пролетарий. Этим фактом он безмерно гордился. А уж когда заселился в «бывшебуржуйские» хоромы, то для него это был вообще праздник души. Первым делом он посшибал топором лепнину под потолком общего коридора, мол нечего уподобляться «иксплататарам» и густо замазал отбитые щербины белой краской. Хотел замазать и обои, оставшиеся от прежних хозяев, но не успел. Постепенно въезжавшие жильцы были против таких радикальных перемен. Семен остался очень недоволен, что соседи не поддержали его начинаний, но, пришлось подчиниться большинству и обуздать полет своей дизайнерской мысли. Зато никто не мог ему запретить хозяйничать в своей комнате, в которой он все же замазал обои густо-синей краской. Краски, видимо, не хватило, и одна стена получилась наполовину зеленая. Семена это никак не смущало. На самом деле, его вообще мало что смущало. Кальсоны Семена, в которых он щеголял в любое время суток по квартире, стали притчей во языцех. И, если мужская часть населения квартиры как-то еще мирилась с этими дефиле, то женщины не хотели, чтоб перед их глазами то и дело появлялась сутулая фигура Семена в исподнем. Однажды утром, когда бОльшая часть соседок была на кухне, он опять почтил их своим появлением в несвежем белье.
-«Семен Васильевич, ну в самом деле, престаньте уже подштанниками сверкать, срамота одна!» - Нина Георгиевна, бывший директор женской гимназии и интеллигентная женщина, воспитанная на романах Чехова и Тургенева, не выдержала очередной пытки созерцания соседского исподнего .
-"Георгевна, где срамота? Я ж не беспортошный!"
-«Да упаси Бог!»- Нина Георгиевна отвернулась и принялась размешивать кашу в кастрюльке.
-«В самом деле, убери свои мослы, смотреть противно», -подала голос Мироновна, на то момент еще звавшаяся просто Анечкой, молоденькая повариха из столовой Московского Электрозавода
-«Эх, бабы, ничего вы не смыслите, а все потому, что меня просто не разглядели!»- Семен, хихикая, стянул свои видавшие виды кальсоны и повернулся к соседкам тылом. Женщины от такой наглости потеряли дар речи. Первой опомнилась Катерина и замахнулась на него тряпкой, которую держала в руке:
-«Ах ты бесстыжий, паскудник, да чтоб тебя лихоманка разбила!»
Другие тоже стали стыдить Семена.
-«Дуры вы!»- он подтянул кальсоны в исходную позицию-«Ничего в мужиках не понимаете!»
-«Что за шум у вас?»- на кухню, потягиваясь и позевывая, вошел Алексей Кочетов, отец большого семейства, занимавшего две смежные комнаты в конце коридора.
-«Да вот, Семен тут сеанс разоблачения демонстрирует!»- отозвалась Лида, жена Алексея, которая тоже была на кухне.
-«Какого разоблачения?»- не понял Алексей.
-«Порты снял и хотел нас чем-то удивить»- Засмеялась Анечка.
-«Снял, говоришь?»- Кочетов нахмурился-«А ну, Васильевич, выйдем, поговорим». Тщедушный Семен стушевался и начал бормотать что, мол, бабы все врут. Возмущенный гомон женщин доказывал обратное. Тогда Алексей подошел к шутнику, взял его двумя пальцами, как клещами, за ухо, и, под дружный хохот женщин вывел из кухни. Еще неделю после этого случая Семен мог ходить по сумеречному коридору не включая свет, пользуясь своим личным фонарем под глазом. С того момента он затаил злобу на Кочетова, все порывался отомстить за поруганную пролетарскую честь, да не успел. Любитель хорошо отдохнуть после трудовых будней в компании таких же интеллектуалов, замерз насмерть в сугробе, не дойдя до подъезда каких-нибудь ста метров. Тропинка через старый сад, особенно в зимнее время, не пользовалась популярностью: в основном все ходили через многолюдный пустырь. Поэтому, упавший в снег и уснувший там вечером, Семен, к утру был обречен.
С тех пор Мироновна и стала старожилом квартиры. Сколько с тех пор воды утекло. Многих проводила в последнюю дорогу. Пережила Кочетовых- Алексея и Лиду, и их троих детей. Из всей некогда большой и шумной семьи остался сейчас только средний сын Федор. Ушла интеллиге;нтнейшая Нина Георгиевна, Матвеевна, Люська-дятел. Последняя получила свое прозвище за соответствующее поведение. Любила жалобы строчить во все инстанции. На всех соседей писала, и не по одному разу. Хорошо, что после того, как пожаловалась, что к Забелиной иностранный шпион приехал, перестали к Люське серьезно относиться. А всего то к бывшей директрисе погостить приятельница прибыла, и разговаривали они с ней, по старой памяти, на французском. Ну, а в целом, неплохие соседи попались. Веселые, в большинстве своем дружные. Не то что в предыдущей квартире.
Родилась и выросла Анна Мироновна в Красном Селе. В то время это была северо-восточная окраина Москвы. Маленькая Аня жила с родителями и старшими сестрой и братом на бывшем подворье Алексеевского монастыря. После революции, дома-кельи, были преобразованы в жилой фонд. За монастырской оградой образовалось целых шесть Красносельских переулков. В одном из этих переулков, в коммунальной квартире и проживала семья Липкиных. Комнатки были крошечные, не больше пяти - шести метров. Но и такому жилью были рады: до того обитали в паре кварталов отсюда, в ветхом щелястом доме барачного типа. Порой, зимой на улице было теплее, чем в доме –грустно шутили взрослые. Слава Богу, хоть и грешно так говорить в данной ситуации, пожар, начавшийся в одной из комнат, что не уничтожил полностью, то сделал совсем непригодным для жилья. Так Липкины и еще две семьи - товарищи по несчастью, оказались в бывших кельях.
На Аню их комнаты (из-за малой площади семье выделили аж две клетушки) производила гнетущее впечатление. Постоянное ощущение тревожности и какое-то нервозное состояние были постоянными спутниками обитателей. Здесь часто, гораздо чаще чем где либо, происходили пьяные драки, разборки, ссоры и прочие трагедии. Говорили о каком-то проклятии монахинь. Из-за этих слухов не давали житья нескольким сестрам, которым по каким-то причинам доживали здесь свой век. На людях они появлялись редко, а если с кем-то сталкивались, то пытались как можно скорее уйти в сторону. Перебивались случайными заработками. Присматривали за детьми новых жильцов, возможно, что-то шили. С ними жила и игуменья. В 1931 году их арестовали и всех сослали. Назад уже никто не вернулся.
Аня за все время сталкивалась с монахинями раза три-четыре. Худые мрачные старухи в черном длинном одеянии очень пугали девочку. Но это было не самое страшное, что пришлось ей увидеть в бывшем монастыре.
В старых стенах находилось Алексеевское кладбище, которое закрыли в 1919 году. На нем нашли свой последний приют многие известные люди. Доподлинно известно, что тут обрел покой литературный критик, редактор известной газеты "Московские ведомости" Михаил Никифорович Катков (1818-1887). Так же тут был похоронен Сергей Андреевич Юрьев (1821-1888) переводчик Кальдерона и Шекспира, первый редактор журнала "Русская мысль".
Через несколько лет после закрытия, кладбище решили сровнять с землей, а надгробия пустить на нужды народного хозяйства молодой страны Советов. Гранит намеревались использовать как бордюрный камень и облицовочную плитку. Мрамор пустить на гравий, ограды –на переплавку. Люди, жившие в бывших монашеских домах, стали невольными свидетелями кощунственного уничтожения могил. Прах выкапывали и сваливали в большие кучи. Особенно надругались над останками Каткова: В челюсти вставили папиросу, а сам череп одели на шест и воткнули в землю. Видимо, особую ненависть вызвал тот факт, что Михаил Никифорович в своих воззрениях был монархистом и видел самодержавие, как единственную возможную форму правления в России. После ликвидации кладбища на этом месте устроили «самое подходящее» что только можно было представить: детский пионерский парк.
Санитарные нормы в Москве к 1930 году были снижены до 5,5 кв. м на человека, но даже при таком мизере две кельи Липкиных не укладывались в нормативы. К тому времени старший из детей, Арсений, женился, и молодая семья тоже была вынуждена ютиться со всеми вместе. В одной из комнат помещалась только узкая кровать, стул и некое подобие самодельного шкафа. Между кроватью и противоположной стеной не хватало места даже на то, чтобы положить обычный матрас. Спальное место делали из брошенных на пол старых пальто и двух старых вытертых овечьих шкур.
В 1928 году по решению Государственного электротехнического треста для обеспечения выполнения ленинского плана ГОЭЛРО был создан Московский Электрозавод имени В.В.Куйбышева. В столовую этого завода после окончания кондитерского техникума и пришла работать юная Анечка. Как же давно это было. И все сложилось совсем замечательно, если бы не хронические недосыпы из-за крайне стесненных жилищных условий. Спать приходилось, в буквальном смысле, по очереди. Все уходили на работу в разное время. Кто в ночную, кто в утреннюю смену. И это спасало, ведь уместиться всем сразу одновременно в крохотных комнатушках было нереально. Первая смена поваров в столовую приходила очень рано. А как с утра быть бодрой и полной сил, если ложишься спать за полночь. Как следствие, однажды утром в одном из котлов с кашей вместо сахара оказалась соль. Скандал и, скорее всего, неминуемое увольнение. Заплаканная девушка выбежала на крыльцо проходной и нос к носу столкнулась с директором завода, Николаем Александровичем Булганиным. К слову сказать, за Николаем Александровичем закрепилась слава ловеласа и большого любителя женского пола. Известна история, как он пытался охмурить знаменитую певицу Галину Вишневскую, очень настойчиво за ней ухаживая. Увидев симпатичную расстроенную девушку, он не преминул остановить ее и поинтересоваться, что случилось. Узнав причину слез, сказал примерно следующее:
-«Одна из составляющих ударного труда это полученные калории. Рабочие, чтобы трудиться на благо Родины, должны получать полноценное питание. А если каша будет пересолена, что они получат? Поэтому, мы должны иметь квалифицированных работоспособных поваров. Но какая же тут работоспособность, если нет возможности нормально выспаться. Я подумаю над этим вопросом.»
И подумал. Конечно, у Николая Александровича, даже при его положении в обществе (в 1930 году завод первым среди промышленных предприятий СССР награждён орденом Ленина № 2. Булганин же стал одним из первых в СССР кавалеров Ордена Ленина) не было возможности улучшить условия проживания всей семьи Липкиных, но, обеспечить метрами свою работницу у него получилось. Возможно, Аня столкнулась с директором при нужном расположении звезд, так как вопрос с жилплощадью был и остается даже в современной реалии очень насущным. Но, так или иначе, через какое-то время девушка получила ордер на вселение в комнату.
Как верно подмечено в произведении М.Булгакова – квартирный вопрос испортил москвичей. Так и случилось у Липкиных. Узнав, что сестре так фортануло, Арсений посчитал, что Анна просто обязана взять его с женой на те метры. Жить втроем это несомненно лучше, чем впятером. Да и центр Москвы не сравнить с окраиной. Напрасно Аня пыталась вразумить брата, что это невозможно. Что комната получена ей, как работницей завода, и существуют определенные сложности с пропиской на данные метры. После этого между братом и сестрой пробежала черная кошка. Мало того, Маша, сестра, тоже затаила обиду: ведь и она, втихаря от брата, тоже уговаривала Анну взять ее к себе.
-«Анька, мы с тобой так заживем! Представляешь, никто по головам не ходит, не зудит над ухом. Красота же будет, Ань!»
Мать с отцом выдерживали молчаливый нейтралитет. Оно и понятно: после ссоры со старшими детьми, жизнь в двух маленьких клетушках стала бы совсем невыносимой. После похорон родителей Маша и Арсений вычеркнули Анну из своей жизни. Хотя, к тому времени, Маша вышла замуж, ушла в пятнадцатиметровку на Таганку к мужу, и Арсений стал единоличным хозяином двух комнаток в Красном Селе. Но обида на «буржуйку-сестру» осталась на всю жизнь. Через много лет, когда Арсений скончался, Анне Мироновне об этом никто и не сообщил. Узнала случайно. Пришла по весне навестить родительские могилки и остолбенела, увидев полинялые венки и табличку «Липкин Арсений Миронович». Брата подхоронили в могилу матери: уже прошел требуемый срок для разрешения. Накатила горькая обида. Как же так? Ладно, не разговаривать из-за каких-то глупых принципов, хотя Анна, честно, не единожды пыталась предпринять какие-то попытки к примирению. Но не сообщить о смерти –это совсем край.
Арсений, в последние годы, единственный раз снизошел до разговора: выходила замуж дочь Наташа. Надо было помочь с готовкой праздничного застолья. Две семьи распределили блюда из предполагаемого меню пополам и готовили порознь. Анна с радостью откликнулась, подумав, что вот наконец предоставился хороший случай для того, чтобы забыть все прошлые обиды. Сутки не отходила от плиты. Все продукты привезли ей, так как готовить на кухне в квартире брата возможности не было (на всех соседей всего две плиты). Свадьбу играли в квартире жениха. Три раза пришлось возить порции приготовленной еды на Трубную, в квартиру будущих свекров. Приехав в третий, последний раз, в дверях столкнулась с Ларисой, женой Арсения.
-«Лар, завтра то во сколько приезжать, помочь накрыть наверно надо?»
-«Спасибо, мы сами»- сухо ответила невестка. Немного помолчав, будто что-то вспоминая, вдруг спохватилась : «Ах да! Сейчас!»- после чего ненадолго скрылась за входной дверью. Не прошло и минуты, как вернулась обратно. В ее руке было несколько голубоватых купюр. Лариса протянула их Анне:
-«Надеюсь, этого хватит». Видя, что золовка и не собирается из брать деньги, стала засовывать их ей в карман.
-«Господи, зачем деньги то! Я же от чистого сердца. Так во сколько при…» -ХЛОП!! От звука захлопнувшейся двери женщина даже вздрогнула. Простояв несколько минут у дверей, Анна, было, протянула руку к звонку, но потом резко отдернула, и пошла вниз по ступенькам.
С тех пор и не видела Мироновна никого из своей родни. Горько это конечно, но что делать? Насильно мил не будешь. Каждый раз, навещая родительские могилы, боялась увидеть еще одну появившуюся табличку, с именем сестры. Но, Бог миловал, видать была жива-здорова. Конечно, вполне вероятно, что и не совсем здорова: все-таки разница в возрасте у них была почти десять лет.
Однажды рано утром, когда за окном еще не растворилась до конца ночная мгла, Мироновна проснулась от ощущения зябкости. Так есть: одеяло лежало на полу. Ах ты ж Боже мой. Ну все, теперь не уснуть, с досадой подумала она, перегибаясь через край кровати, чтобы достать одеяло. Женщина знала, что если вот так проснется раньше обычного, то потом будет ворочаться до звонка будильника. В это время краем глаза она заметила какое-то движение в углу комнаты. Посмотрев в сторону шкафа, стоящего у окна, Мироновна обмерла от ужаса. Оттуда, дрожа и покачиваясь выплыл полупрозрачный женский силуэт. Фигура будто бы шла, но на некотором расстоянии от пола. Пройдя путь к противоположной стене, растворилась, будто никого и не было. В фантоме испуганная женщина узнала образ покойной матери. Неистово крестясь, прочитала трижды «Отче наш». Вопреки борьбе современной власти с религиозными предрассудками, Мироновна оставалась верующей. В верхнем ящике комода, завернутые в чистые полотенца, хранились две иконы. Одну, в свое время, потихоньку от домашних, отдала мать: отец все грозился выкинуть. Вторую подобрала, прости Господи, на помойке. Как-то пошла выносить мусор, увидела прислоненную к бачку дощечку. Хоть никогда в жизни с помоек ничего домой не таскала, а тут уж больно ладной дощечка показалась. Как раз примерно такую хотела приспособить под кастрюлю или сковородку, чтобы с плиты горячее на стол не ставить. Предыдущая подставка куда-то делась. Быстренько взяла, чтоб никто не видел, и домой. А дома то разглядела, батюшки! На оборотной стороне лик. Пригляделась- Николай Чудотворец. Старая икона, полустертая. Убрала тоже в комод, подальше от чужих глаз. Если Сталин еще балансировал в вопросах запрета церкви, то, через год после его смерти, 7 июля 1954 года, вышло Постановление ЦК КПСС «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения». Как следствие, началась травля церкви в печати, каскад безбожных статей и выступлений. Комсомольцы стали устраивать дебоши в храмах во время богослужения, попытки сопротивления приводили к столкновениям и закрытию церквей. Началось систематическое и организованное закрытие храмов и монастырей. Параллельно шло преследование верующих. Атеисты следили за ними, предлагали отречься от веры, а, в случае нежелания, устраивали публичные собрания, организовывали увольнение с работы. Поэтому и убирала, чтоб не на виду были: не дай Бог кто увидит и донесет. Хотя, из всех соседей это могла сделать только Люська –дятел, которая к ней в комнату была не вхожа, да, как говорится, береженого Бог бережет.
На сердце было неспокойно. Зачем мать приходила? За всю жизнь никогда покойники не мерещились, разве только единожды случилось непонятное. Было Анне тогда лет пять. Её бабка Евдокия тогда еще жива была. К ней на лето все трое внуков и приезжали, в Черкизово. Это сейчас там жилой район, а в то время село было, достаточно большое. Церковь Ильи Пророка на пригорочке. Выстояла, вопреки всему, в годы всеобщего разорения. В годы Великой отечественной войны верующие и духовенство храма собрали 1 миллион рублей на сооружение самолётов и отправили их И.В. Сталину. Сталин в ответ направил благодарственную телеграмму. И храм пережил все тяжелые годы правления советской власти. Под горкой, на которой церковь стояла, да и стоит, слава тебе, Господи, и по сей день, -отражает небесную высь Черкизовский пруд — один из старейших водоёмов Москвы. Второе его народное название- Архиерейский. Связано это с тем, что с конца XIV века и до 1764 года территория села принадлежала Чудову монастырю и являлась излюбленным местом летнего отдыха верховного духовенства. Позднее здесь располагалась так называемая архиерейская (митрополичья) дача. Говорили еще, что один из отдыхавших на даче архиереев пошел купаться в этот водоем и утонул. Так или иначе, но вышло, что у пруда два названия.
При церкви - небольшое кладбище. На нем покоились прадед с прабабкой и маленькая Сонечка, дочка бабки Евдокии, умершая в младенчестве. Как-то пошла Евдокия могилки навестить и Анюту с собой взяла. Старшие на пруд убежали, поэтому дома малую не оставить. Пришли. Бабка на могилках давай возиться, а Анечка рядом крутится. Шаг за шагом и отошла чуть подальше. Смотрит, за одной из оград такие цветы красивые распустились: густо-фиолетовые, с цыплячье-желтой серединкой. Только ручку протянула-сорвать- сзади голос услышала:
-«Негоже с кладбища что-то уносить, пусть растут».
Оглянулась- женщина стоит. Не молодая, но и не старая. И одета немного странно, не как сейчас ходят. Смотрит, не сердито, а по-доброму так. Анюта ручку от цветов отдернула и к бабушке бегом. Уткнулась ей в подол.
-«Что ты, маленькая?»
-«Тетя наругала!»
-«Какая тетя?»- Евдокия стала оглядываться, но, в пределах видимости никого не увидела. Так и осталось загадкой, кто была эта женщина. Позже, хоть и жили фактически в стенах монастыря подле кладбища, ничего сверхъестественного не происходило. И вот надо же, сейчас такой морок пригрезился. Подумав, может быть что-то приключилось на кладбище, или, не дай Бог, умерла Мария, Анна Мироновна съездила, проверила, хотя в этот день планировала навестить приятельницу Валентину, жившую в Акулово, недалеко от Москвы. Пришлось перенести визит. Все оказалось в порядке: и на могилках, и с сестрой, но все равно на душе было неспокойно. А через несколько дней женщина узнала страшную новость.
Обычно Мироновна приезжала к подруге в воскресенье, и от нее, на следующий день ехала сразу на работу. Так было удобно им обеим. В этот раз отпуска у приятельниц совпали, и можно было встретиться в будни. 16 июня планировался приезд, а 17, в пятницу с утра, возвращение домой. От дома Валентины шел автобус прямо до станции. В тот четверг автобус, как всегда, выехал в направлении станции «Мамонтовская», но… в пункт назначения не доехал. Водитель не справился с управлением и переполненный людьми автобус, проскочив поворот, проехал прямо. Правые колеса выехали на обочину – берег небольшого местного пруда – который очень круто спускался вниз, и махина упала в воду. Все случилось недалеко от станции. Пруд был не очень глубокий, но, к несчастью, падение пришлось на сторону, где находились двери. Окна в автобусе были открыты- лето, жара. И через них в салон хлынула вода. Случайные прохожие смогли спасти тринадцать человек. Погибло же в тот день семьдесят четыре. Надо ли говорить, что с большой вероятностью Анна Мироновна могла оказаться именно в этом автобусе. Тогда ей стало понятно, что кто бы это ни был в облике матери, ангел ли хранитель, или сама душа покойной, он уберег ее от преждевременной смерти.
-«Значит поскриплю еще немного, не пришло мое время». - Анна Мироновна взяла с полки фотографию покойных родителей, погладила их лица, на несколько секунд взгляд ее затуманился, будто женщина что-то вспоминала. После чего она глубоко вздохнула, и поставила снимок обратно.