Lafcadio Hearn: The Fountain Of Gold
Эта история была рассказана в последние часы летней ночи старому испанскому священнику в «H;tel Dieu» (1) престарелым странником из испанской Америки; и я записал ее здесь так, как услышал из уст того священника:
Я не мог спать. Странные цветочные ароматы; чувство романтического возбуждения, которое наполняет живое воображение человека, оказавшегося в другой стране; вид нового неба, освещенного незнакомыми созвездиями, и совсем иной мир, казавшийся мне настоящим райским садом, - возможно, все это вместе породило дух беспокойства, охватившего меня, словно лихорадка. Я встал и вышел под звезды. Я слышал тяжелое дыхание солдат, чьи стальные панцири мерцали в призрачном свете, фырканье лошадей, размеренную поступь часовых, охраняющих сон своих товарищей. Во мне зародилось необъяснимое сильное желание побродить в одиночестве в глухом лесу, подобное тому, что охватило меня однажды летом в Севилье, когда я услышал, как бородатые солдаты рассказывали об очаровании Нового Света. Я даже не задумывался об опасности, ибо в те дни я не боялся ни бога, ни дьявола, и Командующий считал меня самым безрассудно смелым из всей этой группы отчаянных людей. Я вышел за линию лагеря; седой часовой что-то протестующе пробурчал, когда я выслушал его приветствие в угрюмом молчании; я обругал его и пошел дальше.
* * *
Глубокий сапфир той чудесной южной ночи посветлел до цвета бледного аметиста; затем горизонт за гребнями пальм озарился желтым светом; и наконец, погасли алмазные огни Южного Креста. Далеко позади я слышал испанские рожки, чей звенящий зов разносился в ароматном воздухе тропического утра, сладко дрожащий вдалеке, слабый, как музыка из другого мира. И все же я не повернул назад. Словно во сне я брел все дальше, подхваченный тем странным порывом, и снова услышал зов рожка вдали, но уже заметно слабее прежнего. Я не знаю, был ли причиной странный аромат диковинных цветов, или запах пряных деревьев, или ласкающее тепло тропического воздуха, или какое-то неведомое колдовство, но меня посетило новое чувство. Я бы отдал все что угодно за способность разразиться слезами: я чувствовал, как старая ярость умирает в моем сердце. Дикие голуби слетели с деревьев и сели мне на плечи, и я засмеялся, обнаружив, что нежно глажу их - я, чьи руки были красными от крови, и чье сердце было черным от совершенных злодеяний.
* * *
Дневной свет разлился вокруг и превратил все в изумрудно-золотистый рай; птицы, не крупнее пчелы, но имеющие оперение, отливающее странными металлическими огнями, порхали вокруг меня; попугаи кричали на высоких деревьях; обезьяны с фантастической ловкостью перепрыгивали с ветки на ветку; миллионы миллионов цветов невыразимой красоты раскрывали свои шелковистые сердца лучам солнца и сонный аромат сказочного леса становился все более опьяняющим. Эта земля казалась мне полной колдовства, похожей на те, о которых нам рассказывали мавры в Испании, когда говорили о странах, лежащих на восходе солнца. И так получилось, что я задумался о Золотом Источнике, который искал Понсе де Леон.
* * *
Некоторое время спустя мне показалось, что деревья вокруг стали заметно выше. Пальмы выглядели старше самого потопа, а их крупные листья словно касались небесной лазури. И вдруг я очутился перед большим открытым пространством, окруженном первобытными деревьями, столь высокими, что все в пределах их круга купалось в зеленой тени. Земля была покрыта ковром из мхов, пахучих трав и цветов, которые росли так густо, что нога не производила ни звука, ступая по их упругим листьям и лепесткам; а от круга деревьев склон убегал к обширному водоему, наполненному искрящейся водой, в центре которого вздымалась в небеса высокая струя, напоминающая те, что я видел в мавританских дворах Гранады. Воды озера были глубоки и чисты, как глаза женщины в первые часы ее любви; я увидел далеко внизу искры золотистого песка и радужные огни там, где падающие брызги создавали рябь. Мне показалось странным, что струя вырывается не благодаря воздействию рук человека; как будто могучий подводный поток гнал воду вверх, заставляя взлетать над краем котловины. Я расстегнул доспехи, снял одежду и с наслаждением нырнул в водоем. Он оказался намного глубже, чем я ожидал; кристальная чистота воды обманула меня - я не смог даже достигнуть дна. Я подплыл к струе источника и с изумлением обнаружил, что в то время как воды бассейна были прохладны, как струи горного потока, вздымающийся, словно живой, хрустальный столб в его центре был теплым, как кровь!
* * *
Я почувствовал невыразимое возбуждение от моего странного купания; я резвился в воде, словно мальчишка; я даже кричал что-то лесу и птицам, а попугаи старались перекричать меня с высоких пальм. И выходя из вод этого озерца, я не ощутил ни усталости, ни голода, но когда прилег среди трав то на меня неожиданно навалился глубокий и тяжелый сон, подобный тому, в который погружается ребенок на руках у матери.
* * *
Когда я проснулся, то обнаружил, что надо мной склонилась женщина. Она была полностью обнажена, и своей совершенной красотой и тропическим оттенком кожи больше напоминала статую из янтаря. Ее распущенные черные волосы были украшены белыми цветами; глаза у нее были очень большие, темные и глубокие, с бахромой шелковистых ресниц. На ней не было золотых украшений, как у индейских девушек, которых я видел, - только белые цветы в волосах. Я смотрел на нее удивленно, как на ангела; и благодаря ее высокой и стройной фигуре она действительно показалась мне выходцем из другого мира. Впервые за всю свою темную жизнь я почувствовал страх в присутствии женщины, страх смешанный с удовольствием. Я заговорил с ней по-испански, но она только шире раскрыла свои темные глаза и улыбнулась. Я попробовал общаться знаками; она принесла мне фрукты и чистую воду в тыкве; и когда она снова склонилась надо мной, я поцеловал ее.
* * *
Зачем мне рассказывать о нашей любви, падре? Скажу только, что это были самые счастливые годы моей жизни. Земля и небо, казалось, сливались в этой чужой стране; это был истинный Эдем; это был рай; неутомимая любовь, вечная молодость! Никто из смертных никогда не знал такого счастья, как я, но никто никогда не переживал и столь мучительной утраты. Мы питались фруктами и водой из источника, нашей постелью были мох и цветы, голуби были нашими товарищами по играм, а звезды - нашими огнями в ночи. Ни бурь или темных туч, ни дождя, ни зноя, только прохладное лето, наполненное сладкими дурманящими ароматами, птичьим пением и журчанием воды, покачивающиеся пальмы вокруг и лесные менестрели с драгоценными грудками, что пели нам всю ночь свои песни. И мы никогда не покидали ту маленькую долину. Мои доспехи и прекрасная рапира проржавели, моя одежда износилась, но там не было нужды в одежде, вокруг разливались тепло, свет и покой.
- Здесь мы никогда не состаримся, - шептала она. Но когда я спросил ее, действительно ли это Источник Молодости, она лишь улыбнулась и приложила палец к губам. Я так и не смог узнать ее имя, не смог овладеть ее языком; тем не менее, она выучила мой с удивительной быстротой. Мы никогда не ссорились, я не мог даже просто хмуро взглянуть на нее. В ней была вся нежность, игривость, прелесть, но какое вам дело, падре, до всего этого?
* * *
Я говорил, что наше счастье было идеальным? Нет: была одна странная причина для беспокойства, которая регулярно тревожила меня. Каждую ночь, лежа в ее объятиях, я слышал звук испанского горна - далекий, слабый и призрачный, словно глас из мира мертвых. Казалось, приглушенный меланхолический голос зовет меня. И всякий раз, когда этот звук доносился до нас, я чувствовал, что она вздрагивает и сильнее обхватывает меня руками, затем она начинала плакать, пока я поцелуями не стирал ее слезы. И все эти годы я слышал зов горна. Разве я сказал годы? Нет, целые века! Потому что в той стране никогда не стареют; я слышал его призыв через многие столетия после того, как все мои товарищи были мертвы.
Священник перекрестился в свете лампы и пробормотал краткую молитву.
- Продолжай, hijo mio (2), - сказал он наконец. - Расскажи мне все.
Это был гнев, падре; я захотел лично увидеть, где рождаются звуки, терзающие мою жизнь. И я не знаю, почему она столь крепко спала в ту ночь. Когда я наклонился, чтобы поцеловать ее, она застонала во сне, и я увидел хрустальную слезинку, блеснувшую в уголке ее глаза, а потом вновь послышался этот проклятый звук…
Голос старика на мгновение оборвался. Он слабо кашлянул, сплюнул кровь и продолжил:
У меня осталось мало времени, чтобы поведать вам остальное, падре. Я так и не смог найти дорогу обратно в долину. Я потерял ее навсегда. Когда я оказался среди людей, они говорили на языке, которого я не знал; мир изменился. Когда же я, наконец, встретил испанцев, они говорили на языке, совсем непохожем на тот, что я слышал в юности. Я не осмелился рассказать им свою историю. Они бы посадили меня к сумасшедшим. Я говорю на испанском языке из других веков; и люди моего собственного народа насмехаются над моими причудливыми манерами. Если бы я остался жить в этом вашем новом мире, меня сочли бы сумасшедшим, потому что мои мысли и поступки не соответствуют дню сегодняшнему. Но я провел свою жизнь среди болот тропиков, где обитают питоны и кайманы, в сердце диких лесов, на берегах безымянных рек и среди развалин мертвых индейских городов, - пока мои силы не иссякли и мои волосы не поседели в поисках ее.
- Сын мой, - воскликнул старый священник, - прогони прочь эти злые мысли. Я услышал твою историю, и любой, кроме священника, посчитал бы тебя сумасшедшим. Но я верю всему, что ты мне рассказал; легенды Церкви содержат много столь же странных вещей. В юности ты был великим грешником, и Бог наказал тебя, сделав твои грехи орудием твоего наказания. Но разве Он не хранил тебя на протяжении веков, чтобы ты смог покаяться? Изгони все мысли о демоне, который все еще искушает тебя в образе женщины, покайся и предай свою душу Богу, чтобы я мог отпустить тебя.
- Покаяться! - сказал умирающий, устремив на священника взгляд своих больших черных глаз, которые снова вспыхнули, наполняясь неистовым огнем его юности. - Покаяться, отец? Я не могу покаяться! Я люблю ее! Люблю! И если существует жизнь после смерти, я буду любить ее во все времена и целую вечность: больше своей души я люблю ее! Больше надежды попасть на небеса! Сильнее моего страха перед смертью и адом!
Священник опустился на колени и, закрыв лицо, начал горячо молиться. Когда он снова поднял глаза, душа ушла непрощенной, но на мертвом лице застыла такая улыбка, что священник удивился и, забыв о словах «Мольбы о прощении», невольно пробормотал:
- Наконец-то он нашел Ее.
И озарился восток; и тронутые магией восходящего солнца туманы превратились в Золотой Фонтан.
1. «H;tel Dieu» (фр.) - «божий дом», больница.
2. «Hijo mio» (исп.) - «сын мой».