Затёртый равнодушными бетонными стекляшками, он выглядел островком безмятежности и уюта. На углу дома, под кованным копьём с завитушками висела эмблема – домашний торшер. Под ним вывеска, где вензелевым шрифтом выведено название: «BEQUEMLICHKEIT«.
В нём всё выглядело по-домашнему. Окна прикрыты дымчатыми шторами, на стенах, в золочённых рамах – натюрморты со всякой снедью в богатой посуде.
Хостел находился в престижном районе западного Берлина, примыкая к бывшему проспекту «Красных фонарей». Фланирующих проституток за последнее время заметно поубавилось. Ими стали заниматься опытные сутенёры, которые распределяли «девочек» по гостиницам и среди частных лиц. Наведывались они частенько и сюда, снимая номер на часок.
Одна из посетительниц появлялась только днём. Необычная худощавая молодая женщина с покатыми плечами и слегка воспалёнными веками, на роль «ночной бабочки» явно не подходила. «Ночные» ведь привычно слетаются после наступления сумерек, когда зажигаются неоновые огни ночных баров и ресторанов.
Владелец хостела Карл Раупе – грузный мужчина, в потертом широком пиджаке из добротной кожи, развалившись в офисном кресле, просматривал страницу своего заведения в интернете. Номера пустовали, а новых заявок не было.
«Выручают, конечно проститутки. Куда же без них? И влюблённые, ищущие уединения на пару часов, тоже не лишние» – размышлял он.
Без всяких церемоний, не требуя паспортов и, не внося их данных в ведомость, брал с них плату и выдавал ключи.
Вошла снова дневная проститутка, под руку с полным, неряшливым турком. Облегающие её ноги сапожки на шпильках прикрывала длинная юбка. Как всегда, потупив голову, быстро поднялась по ступеням, ожидая клиента с ключом. При появлении этой особы у Карла возникало странное беспокойство и что-то больно цепляло его. Он не находил ответа.
«Как могут эти похотливые типы терзать такое изящное, тонкое, как стилет тело? – вдруг затрепетала в нём ревность, – А ведь хороша и даже аристократична!»
В нём возникло чувство, как будто его только что обокрали.
Карл любил тишину, в которой рождались его новые проекты, и часто, засыпая, видел остроносую яхту, на палубе, которой в шезлонге отдыхала его Моника в жёлтом бикини, обнажив привлекательное, ещё не тронутое дряблостью тело. Морскому загару импонировала улыбка с белыми, как крылья пролетающих чаек, новыми фарфоровыми зубами. Рядом примостилась его падчерица, которая не слышала криков чаек, поскольку никогда не вытаскивала наушники из ушей.
Крик и топот, сбегающих по ступеням посетителей нарушил привычную тишину.
Не пробыв в номере и десяти минут, дама вылетела из комнаты. За ней бежал клиент, застёгивая брюки на ходу. Он орал, догоняя девушку, хватая её за плечи. Она отмахивалась от него своей сумочкой. Била его по голове, отчаянно защищаясь от наседающей жирной туши. Швырнув, оставшуюся без ручек сумочку на пол, турок, грязно ругаясь, выскочил на улицу вслед за проституткой.
Карл поднял с полу искорёженный обрывок престижной детали женского убранства и отнёс его на рецепцию, ожидая возвращения владелицы.
День заканчивался, но за брошенной сумочкой никто не явился. Надеясь отыскать телефонную книжку, Карл заглянул в неё и обнаружил паспорт.
Документ был российским. Он раскрыл его и чуть не утратил дар речи. С фотографии глядела его жена, бывшая, в том возрасте, когда её бросил. Он прочёл запись: Елизавета Раупе. Волна холода пробежала по спине и передалась жаром в голову. Ноги внезапно обмякли и стало стеснённым дыхание. Карл присел, пытаясь собраться с мыслями. Заныло в груди. Он потянул руку в боковой карман пиджака, где лежали таблетки валокордина. Долго вытряхивал из него ненужные бумажки. Успокоившись, снова стал разглядывать фото. Это безусловно его дочь, которую не видел 20 лет. Как похожа на мать.
Карл не знал как среагировать на эту новость У него есть дочь, для которой он ничто, однофамилец, ушедший в никуда.
В маленьком городке на западе Германии, где даже зимой не увядают герани на балконах и в слякоть машины не оставляют грязных плевков на стенах домов, в общежитии для мигрантов стояло тревожное ожидание новизны.
Неожиданное решение о разводе резануло, как лезвием.
– Ты это придумал давно? – выдавила Нина с расширенными зрачками, выражающих немой укор на бледном лице. Она нервно теребила складки на блузе, – Что, опьянила тебя новая страна или не нагулялся вдоволь?
– Вот расправлю крылья, – сказал Карл, глядя в сторону, – проведу разведку в большом городе. Я не оставлю вас без средств, буду помогать. Мне нужна свобода, пойми.
– Не возьму я их, не надейся. Можешь о нас не вспоминать. Проживём с дочерью как-нибудь.
Карл рвался в Берлин, где могли реализоваться его способности – зарабатывать деньги. Идеи в его голове рождались с удивительной плодотворностью. Его называли генератором этих идей.
На отдыхе в Калла Милор, его – чужака познакомили с разведенной Моникой. Карл пришёлся компании по душе. Не очень ладя с немецким, прекрасно вписался в их общество. Он принял участие в картёжной игре, не спуская глаз с высокой стройной блондинки, с фигурой топ-модели, в стильной причёске с побелёнными прядями. Она отдыхала с десятилетней дочерью. Роман был недолгим. Карл сделал Монике предложение и она, без колебания дала согласие. Свадьбу сыграли с размахом в ресторане под тяжёлыми люстрами и среди стен с бутафорской лепниной. Кто-то из гостей, разглядывая невесту отметил:
«Приобрёл наш Карлуша красивую вывеску».
Он давно хотел ребёнка от новой жены, но она не спешила обременять себя, находя повод откладывать появление младенца, выбивавшую её из привычного ритма.
В детстве толстяка с мокрыми губами сверстники гоняли по школьному двору. Он потел и пухлые щёки наливались краской. Ему было неловко за свою нерасторопность и даже за имя, которое считал незначительным.
Карлушу на выходные дни забирали две тётушки – Амалия и Гертруда, носившие одинаковые накрахмаленные фартучки. Они в малыше души не чаяли и закармливали его чем только могли. Школьники заставляли его делиться с ними на переменах кусками яблочного струделя
и куриными котлетками. Всё это Карл отдавал без сожаления, но карманными денежками, которые получал от родителей, делиться не собирался. Он научился их преумнажать и его понесло. Карл стал торговать жевательными резинками, «наваривал» на музыкальных дисках, водил знакомства с фарцовщиками. Его зауважали.
Он умел делать деньги из ничего. Эта страсть овладела им и стала целью, Достигая очередной цели, терял к ней интерес. И появлялся новый рубеж.
Первым его приобретением в Германии была сапожная мастерская, затем – зал с игровыми автоматами. Карл выкупил целую секцию дома и оборудовал его под хостел. Его он планировал передать своей падчерице Линде. На горизонте маячила новая идея, не дававшая ему расслабиться. Карл мечтал открыть турагентсво.
Он выработал для себя облик успешного дельца. Коричневый пиджак из тонкой телячьей кожи, шейный платок за воротом рубашки, заправленной в бежевые вельветовые брюки, которым в тон подыгрывали бордовые туфли с простроченным рантом. С учётом его массивного тела, всё это было на размер больше, чем он походил на кокон.
Всё, созданное им вдруг начало рушиться, как стены взорванного дома, оставляя при падении облако пыли.
Карл долго сидел в своём «Мерседесе» положив голову на руль. В свежей луже плескалось зеркальное отражение неоновой вывески его хостела. Домой ехать не хотелось.
«Как она попала с мой хостел, ведь даже понятия не имеет, как я выгляжу? Но, возможно, это добрый знак судьбы». – думал он.
И, несмотря на полную бессмысленность, чувствовал, что жалкая, слабая надежда тонким ручейком проливается в душу, согревая теплом.
На скрип, отворяемых ворот отозвался лаем золотоволосый ретривер. В свете фар блеснули радужные кружочки вокруг собачьих глаз. Радостно виляя хвостом, он бросился к хозяину, лизнув тёплым языком в лицо. На стриженный газон легли первые мазки осенней листвы.
На балконе, в ящике с увядшей геранью, копошилась белка. Воровато оглядываясь, она зарывала в него где-то добытый орех.
В доме его появления не заметили. Карл заглянул в комнату падчерицы. Она раскачивалась в кресле, прослушивая какой-то рэп через наушники. Карл загасил тлеющий окурок в пепельнице, уловив знакомый сладковатый запах марихуаны.
Из гостиной слышался очередной трёп жены. Моника с сигаретой в руке рассказывала подруге, как на последней вечеринке познакомилась с престарелым Дитером Боленом и сделала селфи со знаменитым певцом. Оглянувшись, подала мужу знак – не шуметь.
Карл ждал её в спальне, пытаясь собраться с духом, и рассказать жене о родной дочери. Моника, как всегда долго возилась с вечерним макияжем и накладыванием ночной маски на лицо.
Зашуршали шаги и она, наконец, прилегла рядом. Заговорить с женой он так и не решился.
Язык каменной массой давил на нёбо. Карл отвернулся и долго лежал с открытыми глазами, глядя пробившуюся через шторы полоску лунного света.
Утром Карл зашёл в комнату Линды. Она разметалась в постели в ночной пижаме, уснув, не снимая наушников. Рядом на полу валялись, разбросанные вещи.
Когда же она это успела? На щиколотках её ног красовались вытатуированные изображения саламандр, а на икрах – какие-то мистические знаки.
– Моника, как ты могла такое допустить? – крикнул он жене, – Она, наверняка, разместила рисунки даже в интимных местах!
– Ничего особенного. Это модно и эстетично. Ты динозавр, Карл. Это символ раскрепощённости, здесь нет никакого сексизма. Ты что забыл, что ей скоро двадцать пять?
Взглянув в ванной комнате на своё отображение в зеркале, Карл кисло поморщился. Обрюзгшее лицо, с наметившимися мешками под глазами, повергли его в уныние. Редкие волосы он зачёсывал с висков на темя. Лишь густые брови над выразительными, слегка плутоватыми глазами сохранили в нём былую привлекательность.
Он всё откладывал на будущее, а настоящее представляли: давно заношенный пиджак с оторванной пуговицей, брюки с отвислыми карманами, и туфли со стёртыми каблуками.
– Да, изъездился мерин. – пробормотал он.
Лиза не явилась за сумочкой ни утром, ни на следующий день.
Нужно разыскать её – решил Карл.
С помощью знакомых он узнал её адрес в отделе прописки. Она проживала в дальнем районе восточного Берлина.
«Неужели и сейчас существуют такие трущобы»? – думал Карл, с одышкой поднимаясь по шаткой лестнице на четвёртый этаж, давно не ремонтируемого дома.
Двери открыла она. Без косметики и клеенных ресниц Лиза ещё больше походила на мать. Как вы меня нашли, что вам от меня нужно? – изумлённо произнесла она оглядываясь в прихожую, – Что вы здесь делаете?
– Вы забыли свои вещи в хостеле.
– Спасибо. Я не могла выйти на работу. У меня приболела дочь.
– Как, у меня... То есть у вас ещё есть дочь? – опешил Карл.
– Да, что вам от нас нужно, какое вам дело до нас?
– Так можно мне войти? – Карл протиснулся по коридору, оттолкнув Лизу.
Он тяжело опустился на кушетку, переводя дыхание.
– Что, не нравится у нас? – выпалила Лиза.
За её спиной возникла девочка в пижамке с перевязанным горлом.
– Ниночка, не ходи босиком по полу.
– Ты назвала дочь именем матери?
– Откуда вы знаете, как звали мою мать? Что вам от нас нужно?
- Лиза, я должен сказать, может быть это нелепость, но я твой отец, – произнёс Карл одеревенелым языком, – Мы расстались давно, и твоя мама отказалась от всякой помощи. Я не бедный человек и смогу обеспечить ваше будущее.
Лиза стояла, упершись о стену и молча разглядывала новоявленного папашу.
– Где же ты был, когда хоронили мою маму. Мне едва исполнилось пять На кладбище не было даже дальних родственников, У них не было средств на поездку в Германию. Не приму я твою помощь, не надейся.
– Дочь тебе одной не поднять. Я положу на её счёт до совершеннолетия солидную сумму, не отказывайся.
Лиза согласно кивнула головой.
На следующий день Карл поместил в газете объявление о продаже хостела.
Зима, словно в последний раз, выдалась удивительно снежной. Деревья вдоль железнодорожного полотна от раннего мороза покрылись белым кружевом. С поезда на маленькой станции, сошли высокий грузный мужчина в длинном пальто и золотой ретривер. Собака, учуяв свежий морозный воздух, резво помчалась вдоль перрона по глубокому снегу, оставляя свежие следы на нём. В морозной дымке раннего утра высился узкий домик из красного кирпича с часами.
Что-то спросив у одинокого пассажира, сидящего на лавке и, окликнув собаку, они направились к выходу.