Ч. 2. Как откроют Кабул для нас
http://proza.ru/2016/01/14/1844
Ч. 3. Метаморфозы
http://www.proza.ru/2016/04/19/2034
Ч. 4. Пуштунка
http://www.proza.ru/2016/04/29/1863
Ч. 5. Пенджаби
http://www.proza.ru/2016/06/26/823
Ч. 6. Из Папина из Шабая
http://www.proza.ru/2016/08/01/1682
Предисловие
Случается, что человеку начинает везти, порой даже на войне. «Как? За что?» – возмутится кто-то. Бог его знает. Может, это награда Свыше за выпавшие ранее невзгоды, или легкий перекур накануне новых испытаний. Хорошая удача как вирус: тебя за горло держит и соседу нос щекочет. Не успеешь оглянуться – у товарищей слева, справа тоже понеслось, а там уже целый строй шагает белой полосой. Может, и другие замечали да помалкивали, старались не дышать на эту эфемерную субстанцию, дабы не спугнуть.
Оно и понятно – не Европа же какая, где сизари удачи под колокольный звон с ратуш стаями кидаются под ноги каждому, кто выбежал с сухарями или печенькой.
– Азия, дамы и господа. На горячем афганском ветру – и перламутровое перышко за счастье. Кошки драли - нам оставили.
Бывало, господа хорошие, мчала третья рота на БТРах по белым пыльным дорогам Нангархарской долины, ходила тихой ночной поступью по белёсым неведомым тропам.
С кого всё начиналось? С командиров, конечно. Правило про рыбу строго действовало в субтропическом климате Джелалабада.
С чего начиналась именно эта не всегда веселая история?
С главного КПП батальона, маленького одноэтажного строения с воротами и шлагбаумом в западном углу южного периметра.
В Больших и Малых театрах все стартует с вешалки, а у армейских вечно с КПП.
От контрольно-пропускного пункта под углом в девяносто градусов разбегались две стены из шестигранных колец серого бетона, высотой в три метра. Южная – за кукурузным полем в полукилометре упиралась перспективой в аллею эвкалиптов, по трассе Пешавар-Джелалабад. Западная – за пшеницей, в ста метрах с небольшим, через отсыпанную щебнем и битым кирпичом дорогу, – в кишлак Самархейль.
Нужно отдать должное военным инженерам, по расчётам стены нашего кремля могли запросто выдержать прямой выстрел из танкового орудия с этих направлений, но, слава богу, испытывать на себе не доводилось.
Бог с ней, с кукурузой, но откуда у неграмотных афганцев была отборная пшеница? Где они брали такой семенной фонд без министерств и институтов? До сих пор ума не приложу.
Западная стена на севере заканчивалась площадкой автопарка, обнесенного колючей проволокой. Южная упиралась в подножие восточной горы Роза – название такое, бойцы придумали в честь батальонного позывного.
Там за арыком в капонирах тарились две "Шилки" группы ЗАГ (зенитно- артиллерийской группы), о четырех вороненых стволах каждая. И называлось то место – вольер. Почему "вольер"? Слово красивое – вольное, а место еще лучше: деревья, арык, прохлада, и никого из отцов-командиров. Впрочем, вольер для собак-саперов там тоже был.
– Откуда, брат?
– С вольера. Загорал – борзо!
– Ха! Я тоже там вчера тащился! - типичный разговор двух дембелей в отряде.
Всякого, попавшего волею судеб за шлагбаум нашего отдельного батальона, встречали три многообещающие постройки. Справа - беседка под масксетью с красным крестом во лбу, над входом; три шага влево – предбанник зеленого фанерного модуля с вывеской "Медпункт", а напротив, через дорогу, ну, как дорогу – сплошное море пыли, местами выше щиколотки, слева – земляной накат с потемневшей деревянной дверью и небрежной надписью, сделанной красной краской, – "Зиндан" (тюрьма, перс.), батальонная гауптвахта.
А если считать с севера, оно и лучше – от родимой стороны:
Третьим рядом за казармами, в соседстве с зеленым бараком, офицерским общежитием (он же – модуль фанерный, он же – медпункт с торца), врос по пояс в землю гигантский тубус. Из-под свода его гофрированной крыши постоянно раздавались удары, скрежет по металлу, гул. Без сомнений, чужак со стороны принимал этот ангар за секретный цех, где пришельцы клепали и трижды в день испытывали турбокосмолёты. Но для бойцов Джелалабадского спецназа на окраине Самархейля это был самый желанный "монстр-циклоп – гигантский червь".
Тупоносая голова циклопа с прямоугольным красным глазом, на котором золотой сетчаткой проступал романский шрифт: «Солдатская столовая в/ч п/п 35651», трижды в день распахивала двухстворчатую пасть и заглатывала в один присест семь коробок личного состава.
Нет, в той таре были не белые и пушистые кролики, упиравшиеся перед пастью удава, – то были рэксы (напомню: разведчики экстра класса) масти хаки с подпалинами на боках и спине. Раздирая пасть чудовищу, они врывались внутрь, сметая все съестное на своем пути, подзадоривая собратьев, и огрызаясь на конкурентов из соседних рот.
Бедолага циклоп страдал хроническим несварением желудка и с натужным иканием извергал из себя обратно отяжелевшую живую массу в берцах. А умиротворенные громилы, зная, что монстр на несколько часов повержен, былинными героями – по трое, вальяжно - руки в брюки, выходили на свободу под фанфары цикад, трубивших с ветвей стоящих рядом эвкалиптов. На ходу победители демонстративно снимали ремни, ослабляли их и опоясывались уже на уровне ватерлиний, соответствующих срокам службы.
Многие нечищеные бляхи (Джелалабад вам – не Союз, блестеть там было не модно) по второму году службы свисали очень низко. Видимо, им было так удобней придаваться грезам: как каждая из них однажды, отшлифованная тонкой иголкой, встретит сказочного принца Паста Гои, зелёного до жути, и на зависть молодым подругам засверкает золотистым светом.
Ах! Пусть то будет вспышка, миг, бутон священного цветка, который распускается один раз в жизни, в ночь под Дембель. Второй раз? Боже упаси!
А пока, владельцы медных блях на выходе из столовой лениво вешали на них свои усталые ладони, за большие пальцы к животу, и с вожделением предвкушали, как в тени деревьев они еще успеют затянуться дымком самой желанной сигареты - одной из трех в день, посланных в награду со статутом: «За службу, тяготы, невзгоды - в молодые годы, пока прапорщик не разлучит и ни поставит в строй».
Дверь в офицерскую столовую располагалась сбоку, посередине ангара, напротив фанерно-зеленого общежития. И хотя ей тоже приходилось не сладко (часто хлопать), но сравниться с диким стрессом своей двухстворчатой сестрицы из торца, она, конечно, не могла.
На сём высокий штиль былинного повествования заканчивается, и начинается проза жизни.
Ч. 1. Если завтра в бой
Как раз в обед, 24 июня 1987 года, старший (не только по званию) прапорщик Борис Голубовский привел коробку третьей роты к солдатской столовой. Тут он заметил краем глаза, что компания из семи офицеров, ставших ему родными за последние пару лет, покинула курилку перед модулем и направилась бодрым шагом по бетонной дорожке к входу в офицерскую столовую. Будучи давно военным человеком, он мгновенно принял решение: делегировать часть неограниченной монаршей власти, в отдельно взятой роте, кому-то из командиров срочной службы.
– Старшина Хоменко!
– В армию забрали, - недовольно отвернулся тот из середины строя.
И это вместо бодрого «я!» на правом фланге во главе шеренги. Подумаешь, на месяц задержался дембель.
– Хага, – ухмыльнулся Борис Сергеевич, бывалый десантник с загорелым морщинистым лицом, приглаживая пальцами седеющие усы.
– Объясняю один раз, для непонятливых! Тебя, Хоменко, в проекте не было, когда за одну эту фразу я отправлял сержантов домой ефрейторами. Или хочешь до августа со мной механиков-водителей пасти? Твоего же призыва!
– Да Вас, товарищ старший прапорщик, заменщик ждет в Кабуле на пересылке, что, не так?! – съязвил Хома.
Рота загудела. Всем понравилась перепалка двух старшин, сорокалетнего прапорщика, отслужившего в Афгане полных два года, и двадцатилетнего, единственного в роте старшины, чей призыв, за исключением водителей, уже был дома. Ничто не поднимает так аппетит бойцов, как словесная дуэль ближайших командиров.
– Ты смотри-ка! – повеселел старший прапорщик. – Все-то они знают, только на горшок не просятся. Понадобиться, Хоменко? Я тебя из Чирчика достану и всё, что надо, проинспектирую! – сказал он с отеческой заботой.
Бойцы в строю улыбались, духи* тоже. Все помнили учебку в Чирчике и свой личный камень, из которых после марш-броска сложили гору на полигоне. А старшина роты теперь вот возвращается туда домой, в этот городок под Ташкентом. Он, явно, пребывал в хорошем настроении, а значит, построение с матрацами после обеда отменяется.
– Слушай сюда, Склифасовский! – сказал Борис Сергеевич самому высокому в роте
Стасу Хоменко. – С обеда приведешь роту без меня! Запускай рэксов в колонну по одному!
– Есть! Товарищ старш-прап-щик! Всё будет чики, – нагло ответил тот, посчитав себя Наполеоном под Бородино, отдав должное Кутузову-Голубовскому - тот не проиграл сражения.
А Борис Сергеевич с чувством выполненного долга, походкой «руки в брюки клеш», направился к колонне офицеров перехватывающим курсом.
– Не в ногу идете, товарищи! – на ходу сделал политическое замечание старый коммунист.
Командир роты капитан Пахомов ухмыльнулся такой наглости старшины, но внял наставлениям партийца и дал счет: «Ррраз…Ррраз…Ррраз, два три!» Офицеры, идущие за ним, заулыбались и дружно взяли ногу.
Борис Сергеевич, видя такое уважение к своей персоне, не вынимая рук из карманов(!), побежал трусцой вперед , учтиво придержал дверь в столовую носком правого ботинка и замер по стойке «смирно». Душой-то он был уже в Ташкенте у ресторана «Зарафшан» и там давал на чай полковникам в ливреях. Те благоговели, кланялись и били от счастья каблуком.
Шагов за пять до подхода старшины ротный дал команду:
- Головные уборы-ы – Снять! Равнение на-а – Право!
Офицеры дружно скинули экспериментальные кепки левой рукой за козырек, подняли тот же локоток, лихо вытянули подбородки в сторону старшины и за командиром, как русский танцевальный ансамбль «Березка», пригибая головы по очереди, стали по одному нырять в предбанник офицерской столовой.
Внутри их обнял кондиционированный воздух. На ходу Пахомов по привычке окинул взглядом полукруглый свод помещения, выбрал стол, правый дальний из шести возможных (два в левом ряду и четыре в правом), он же единственный свободный, и ехидно бросил.
– Приветствую! Всем приятного аппетита! Что так хлоркой несёт? Мух травили перед обедом?
– Дихлофос нормальный кончился!
– Хватит издеваться! Откуда в жару аппетит? – понеслись реплики с разных столов от бывалых офицеров и прапорщиков. – Не дождетесь!
–А что, мухи не мясо? – усмехнулся Борис Сергеевич, третья рота усаживалась за стол.
Пахомов с Голубовским выбрали дальний край, свои обычные места ближе к кухне и раздаче, друг напротив друга: ротный к выходу задом, а старшина передом. «Давай, давай, сюда!» – стали они призывать молодых сослуживцев двигаться к ним ближе.
Пахомов окинул довольным взглядом своих архаровцев, потом столешницу и застыл с диким выражением.
– Это что за картина Малевича? Кто это здесь кого перед обедом?
По количеству обеденных принадлежностей всё было по нормативам. Стол был сервирован восемью салфетками. На каждом белом квадрате лежали по две невзрачные таблетки. Но сами фрагменты натюрморта, достойные кисти художника, включая красные пластиковые стаканы, отдельно для ложек, ножей и вилок, располагались в таком хаотичном порядке, что фантазия командира сработала, как и положено в жарком климате.
– Думаю, это Тоня с Томой (официантка с поварихой), – усмехнулся старшина Голубовский, сдвинув к центру пластмассовую посуду, – резались тут перед обедом в наперстки , а страшный прапорщик Баев (начальник столовой) застукал их, и дабы прекратить безобразие, возглавил.
Тоня, дама приятной и не тонкой наружности, в белом фартуке и колпаке в этот момент подкатила тележку для раздачи пищи со стороны Пахомова и Голубовского. Большим половником она бойко разливала дымящееся первое блюдо, ставила наполненные тарелки на край стола, а командир роты и старшина передавали их дальше.
– Кушайте, кушайте! Приятного аппетита! - весело приговаривала доброжелательная официантка. – Вот и сметанки ещё положу.
– Спасибо, спасибо! – улыбались офицеры
– Тоня, это что - борщ? – хитро спросил Николай Пахомов.
– Борщ, - томно подтвердила дамочка лет тридцати.
– А где же пампушки? – захохотал ротный.
– Ой, не понимаю! О чем это Вы, Николай Васильевич? - кокетничала Тоня журчащим голоском. Она скинула колпак, встряхнула волнистыми каштановыми волосами и побежала за телегой в поле (толкнула разноску к следующему столу).
Офицеры, как по команде, вздохнули и принялись за борщ. Зам командира Боровцов, сидевший по левую руку от Пахомова, в сердцах сорвался на салфетку с таблетками, которые мешали ему поставить перед собой тарелку с борщом.
– Вот как так можно?! На целый батальон всего две официантки. Достали эти месячники вакцинаций: тиндурин, тавегил (от малярии и аллергии). Как пить дать, кисель с бромом! Опять взялся за своё великий и ужасный Ляйзер.
– Пардон! Кто великий и ужасный? – заинтересовался маленький упитанный Смирнов, замполит только что из Союза.
– О-о! Это страшный прапор! - ухмыльнулся Борис Сергеевич в усы, пристально посмотрев на ротного. – Эскулап- костолом, хранитель спирта, он же – Папа Гена Ляйзер и главарь аптеки.
– Ну, ясно, ясно, у него длинные руки. Мне плевать! Зачем колеса?! Лично я предпочитаю шнапс! – визгливо заявил замполит.
– Быть иль не быть?! – захихикал Давыдов (он же Сан Саныч), крепкий командир второй группы, тянувший лямку службы в Афгане к концу второго года, протирая салфеткой ложку в непосредственной близости от лица замполита, сидевшего справа.
– Можно, конечно, на таблетки забить, – продолжил Голубовский со своим ташкентским «а», - если кишка как шланг резиновый. Есть люди, у которых кожа дубленая - их слепень не берет, а малярийный комар - как брат.
– Одно обидно: от потницы шнапс не помогает, - поделился Давыдов опытом, пережевывая хлеб на ухо замполиту, - Эх! Вот бы мне такую кожу!
– Бросьте, мужики, все эти страшилки для курсисток. Я - свой! Зовите меня просто – Палыч.
– Зови меня просто – Хозяин, – вспомнил фразу из фильма Бурлаков, командир третьей группы, сидевший за столом с краю, напротив Давыдова.
– Кого колоть? – Все бедра в шрамах! (возможно, фраза звучала резче, и глагол был не литературный), - развязным тоном ответил замполит, давая понять, что он еще и бывалый. - Вот завтра, забьем банденку. Впишем наши имена золотыми буквами на кумаче (толи в душе, толи в ленинской комнате)... И каждому на грудь – по боевой медали. Командиру – орден! – я постараюсь, за мной не станет, – открыл истинное лицо лев-замполит, два дня скрывавшийся под маской бедной овцы.
Офицеры чуть не подавились: кто крякнул, кто гыкнул, но безразличных за столом не осталось. Все покосились на Палыча, решившего так умело прибрать к рукам права подачи представлений на награды.
Пахомов, не моргая, уставился на Голубовского. Тот с сочувствием смотрел на командира.
– Где-то я слышал этот боевой задор! – очнулся рядом со старшиной переводчик Авдеев, воодушевленный чудесным приобретением в лице нового замполита роты.
– Что правда, то правда – были у нас рембы, – пришел в восторг Сан Саныч.
– Там пафос был другой: «Вижу – духи. Я по ним – с колена с «Утеса», – процитировал своего предшественника по кличке Рембо сидевший напротив замполита командир четвертой группы лейтенант Сорокин. (Профессиональное: у крупнокалиберного пулемета «Утес» сильная отдача, стрельба с колена, мягко скажем, – вымысел).
– Тоня, голубушка, мне – макароны с курицей, – нетерпеливо, на весь зал, напомнил о себе тридцатилетний черноволосый сотник Пахомов и, глядя на старшину, находясь под впечатление от слов замполита, тихо спросил:
– Боря, что это было?!
– Думаю, командир, – это конец! – с сочувствием дал неутешительный военный прогноз заменщик Голубовский.
– Конец для нашей «легендарной» (роты)?! – все еще не верил Пахомов, что перенимает эстафету самого бородатого офицера в столь роковую минуту.
– Боюсь, что для армии (в лучшем случае только для сороковой), – неумолимо, сгущал краски старшина.
– Да! Это конец, – печально повторил Николай Васильевич, – а где же пистолет?! – вспомнил ротный анекдот про Штирлица и, окинув взглядом сидевших за столом, сжав волю в кулак (на то он и командир), обратился к офицерам с решительным суровым словом:
– Так, слушай мою команду! Таблетки пить всем, строго тридцать дней – это приказ!
Пахомов замер, оценивая, какое впечатление произвёл на подчиненных. Те, позабыв замполита, в конец офонарели, второй раз за последние три минуты. Ротный продолжил.
– И еще, всем перед сном мыть ноги! Терпеть я это больше не намерен! Мне комбат рапорт подписал! (Пауза) – Еду в отпуск! – С последней фразой Пахомов не сдержал смеха и, похлопав по плечу сидящего рядом заместителя, весело добавил. – Так, что завтра, Боровцов, покажу тебе, что такое есть вид боевых действий «свободная охота в пустынной местности», сдам роту, и домой. Адью!
____________________________
*Духи – в Афгане советские бойцы первого года службы.
Продолжение:
http://proza.ru/2016/01/14/1844