Прошло уже много лет, но я до сих пор помню большинство подробностей того события, о котором сейчас расскажу и вам.
***
Такси двигалось вверх по дороге с большой скоростью, но на перекрестке водитель резко затормозил – на светофоре включился красный.
– Смотри: словно с цепи сорвались, как дикие звери, почуявшие добычу. А зеленый свет ждали чуть больше минуты, – хрипло произнес водитель, указывая на шумные ряды машин на пересекающейся дороге, которые дождались своей очереди.
И действительно, автомобили походили на диких зверей, жаждущих крови. Получив желаемое, они стали еще более неистовствовать ¬– рычали выхлопными трубами, вопили сигналами, а из некоторых доносились звуки ритуальных победных песен.
– Окажись сейчас перед ними, обязательно задавят. Обязательно! Не только потому, что не смогут избежать столкновения. Нет! Потому что воспользуются законным правом давить того, кто не должен находиться на перекрестке. Как звери у капкана, в который угодила безмозглая жертва.
Водитель засмеялся над своими словами и тут же закашлялся. Этот грузный мужчина с широким лицом, заросшим щетиной, сам был похож на одного из тех, о ком говорил, – владельцев четырехколесных «зверей», несущихся по перекрестной дороге. Я, которому тридцать и чье худое лицо смотрится еще моложе, своим поникшим видом как нельзя лучше подходил для роли упомянутой жертвы. Поэтому, не задумываясь, потянулся к ручке машинной двери.
– Ты что? – удивился таксист.– Здесь нельзя выходить.
Я молчал, вцепившись пальцами в ручку.
– Здесь даже тротуара нормального нет. Если тебя не собьет один из тех зверей, что сейчас пересекают дорогу, то это сделает кто-то из наших рядов. Ты же не похож на самоубийцу, – насмешливо заключил он.
– Думаю, что нет, – ответил я.
– Что значит «думаю»? – хрипло рассмеялся он.
Откуда простоватому таксисту было знать, что последний месяц я беспрестанно думаю о возможности свести счеты с жизнью. Желание покончить с собой постоянно преследует меня. Еще года два назад такие мысли были мимолетными. Хотя, если не изменяет мне память, даже в детстве мне временами хотелось умереть, – например, когда несколько подружек на перемене шептались и смеялись, глядя на меня, или когда одноклассник, тыча пальцем в мою сторону, кричал на весь коридор: «Смотрите, как он покраснел!», и мое лицо начинало гореть. Но в прошлом я не пытался избавиться от этих черных мыслей – они покидали меня сами, без боя. Зато теперь постоянно перебираю методы суицида, которыми воспользовались другие, ища тот единственный, который «подойдет к моей ситуации». Я понимал, что мне надо обратиться к психиатру или психологу, при этом не ища различий между ними, но никак не мог решиться. И даже не мог позволить себе посоветоваться с женой.
Своим, казалось бы, бессмысленным трепом таксист подал мне идею – а если действительно выйти перед машинами? Одна из них обязательно собьет меня. А если этого будет недостаточно, чтобы я умер, то едущие следом машины обязательно завершат начатое. А что, если водитель действительно распознал во мне потенциального самоубийцу и своей насмешкой всего лишь подыгрывает мне?
Но какой самоубийца станет оповещать других о своем намерении, пусть даже не словами, а знаками?! Только тот, который хочет, чтобы его остановили. А я этого не хочу. И не стану прыгать с крыши небоскреба, громогласно заявив перед этим, что не согласен с действиями властей. Как раз против властей я в данном случае ничего не имею.¬ Они совершенно не виноваты в том, что я уже месяц нахожусь в депрессии, и что меня постоянно преследуют панические атаки.
Буквально позавчера я внимательно рассматривал пространство под своим балконом, пытаясь угадать место, куда рухнет мое тело после падения, и определить время, когда там не будет машин и людей. Балкон у меня с высокими перилами, поэтому придется взобраться на них, перед тем как выбрасываться. А вдруг кто-то заметит, что я собираюсь делать, и поднимет шум? Тем самым я попаду в неловкое положение. Мне станет стыдно. По двум причинам: во-первых, все узнают, что я хотел сделать, а во-вторых, из-за того, что мне это не удалось. Значит, надо придумать, как сделать это максимально быстро.
Может, разбежаться и перепрыгнуть через перила, как это делают спортсмены? Я решил попробовать, но при попытке пробежать через узкий дверной проем на балкон так сильно ударился рукой, что боль меня остановила.
Среди множества способов покончить с собой меня особенно пугали те, которые не только не увенчались успехом, но и имели тяжкие последствия. Кто-то выбросился из окна, выжил, но сломал позвоночник и на всю жизнь остался прикованным к инвалидной коляске. Кто-то выпил яд, но не умер, а заработал язву желудка и полную слепоту. А вдруг и у меня ничего не получится, и мою дочь, которой пошел только третий год, будут впоследствии дразнить и называть дочерью неудачника?
Вот и сейчас, несмотря на заманчивую перспективу быть раздавленным стаей хищных автомобилей, я отступил перед хитроумным водителем. Тот проследил, как я отпустил ручку, затем перевел взгляд на меня и, улыбаясь, сказал:
– Так-то лучше. А то тебя собьют, а я окажусь виноватым.
Миновав шумный перекресток, он проехал еще метров двести и остановился. А когда я выходил, таксист высунул голову в окно и добавил:
– Ты какой-то слишком озабоченный. Не напрягайся. Если решился на что-то, прямо иди к цели. Иначе долго будешь мучиться.
«Да он же прямо читает мои мысли! – ужаснулся я. – И увидел во мне потенциального самоубийцу! А казалось бы, человек недалекий. Впрочем, каких только клиентов он не подвозит?! Видимо, за время работы научился понимать людей. И кажется, он прав – если я решил свести счеты с жизнью, не надо откладывать».
И я направился к дому, где была моя квартира.
***
После легкого ужина я уединился в своем домашнем кабинете. Он представлял собой закуток в четыре квадратных метра, без окон на улицу, но с небольшой форточкой на двери, открывающейся в коридор. Я уж и не помню, когда последний раз ее открывал. Да и чтобы достать туда, нужно было забраться на кресло с колесиками. В комнатке находился единственный осветительный прибор – настольная лампа. В середине потолка торчал крючок, на который я когда-то намеревался повесить небольшую люстру. Я помнил о нем постоянно и, заходя в кабинет, всегда поднимал голову вверх.
– Ты собрался работать дома? – удивилась жена. ¬– Давно ты так не делал.
– Да, давно. Но сегодня придется кое-что доделать. Потому и притащил свой компьютер, – ответил я уклончиво, вяло указывая на стол.
– Понятно, – многозначительно вздохнула жена, а потом, заметив, как наша маленькая дочка старается залезть на пианино, побежала к ней, попутно жалуясь, – и с ребенком стал проводить мало времени.
Девочка уже который день обижалась на меня, что я перестал с ней играть.
«А что, если она заметила мое депрессивное состояние? Было бы интересно понаблюдать за собой со стороны. Как выглядит человек, в голове которого то и дело крутится мысль о самоубийстве? Выдает ли он себя хоть какими-то жестами или интонациями? Впрочем, о чем я думаю – конечно же, жена видит меня насквозь. Должно быть именно так. Мы так договорились по внутреннему настрою, без обсуждения моего состояния», – думал я, прикрывая за собой дверь кабинета. Несколько секунд я бездумно смотрел на еле заметный крючок на потолке, а потом сел за стол. Заниматься в рабочее время поиском психолога в интернете мне не хотелось – вдруг кто-то случайно заметит и скажет начальству. Мне станет неудобно, ведь я слыл многообещающим сотрудником.
Среди множества объявлений психологов я выбрал того, чей офис находился далеко за городом. «Инженер-физик предлагает совершенно новые методы для решения психологических проблем. Имею также диплом сертифицированного психолога» – это необычное объявление вначале совсем не привлекло меня, но потом положительную роль сыграла отдаленность клиники. Это сводило к минимуму риск встречи со знакомыми. Не хотелось, чтобы кто-то знал, что у меня психологические проблемы. А врать толком я не умею…
* * *
Кабинет психолога находился в старом здании в бедном загородном поселке. Внутри, в таком же старом торговом автомате стояли три бутылки воды и лежало несколько пачек непонятно с чем. В горле пересохло – я волновался, как буду рассказывать о своих переживаниях. Очень хотелось пить, но древность автомата наводила на мысль, что и содержимое бутылок тоже, мягко говоря, не первой свежести.
Стены коридора были обшарпанными с отслоившимися кусками старой краски. У нескольких дверей на скамейках сидели человек пять-шесть, отчего коридор казался еще более узким. Я попросил номерок к психологу у девушки, сидящей под вывеской «приемная».
– К нему много народа? Я вижу, в некоторые кабинеты образовалась очередь. – У меня возникла надежда, что визит мой будет немного отсрочен, и тогда я смогу выйти на улицу, чтобы купить нормальную бутылку воды.
– У Курта, то есть психолога, обычно не бывает большой очереди, – усмехнулась она.
***
– Вам чаю или кофе? – спросил психолог.
Ему было лет сорок-сорок пять. Невысокого роста, худой. Жесткие волосы, почти седая голова. Глаза маленькие, но кажутся большими на узком лице. Позже я отметил для себя частую смену настроения, отражающуюся в них. Глаза его то сверкали, когда он с воодушевлением разъяснял мне достоинства своего метода, то в них появлялось уныние, когда он подозревал, что может упустить меня в качестве первого испытателя этого метода. Будь у него борода, он был бы точь-в-точь упрямый левак-революционер начала ХХ века – я читал о таких в исторических журналах, будучи студентом.
Минут двадцать я рассказывал ему о себе – это был момент полного раскрытия перед человеком, который не имел ко мне никакого отношения, но по профессиональному долгу обязан был хранить все в секрете. Рассказывал бессвязно, но он слушал, не прерывая, и пил свой остывший чай. Мне с ним было легко, – быть может, потому, что он меньше всего походил на психолога, какими я себе их представлял.
Выговорившись, я передал эстафету беседы ему.
– Я представляю себе ваш мозг, – начал он, – как крепость, внутри которой обитают разные мысли. Например, о работе: когда сдавать отчет начальнику или делать замечание подчиненному, который стал ежедневно опаздывать на работу. Или мысли о семье: что поесть на ужин, когда выйти погулять с дочерью…
Я беспокойным голосом прервал психолога:
– Вот как раз о дочери я и думаю в последнее время. Ей меньше трех лет. Поэтому считаю, чем раньше покончу с собой, тем лучше. Если сделаю это сейчас, то она, возможно, никогда не узнает об этом. А представляете, что будет со взрослой девочкой, ждущей отца с работы, если ей сообщат, что я сотворил.
– Понимаю, – вежливо ответил психолог. – Итак, мы остановились на том, что мозг человека – это крепость мысли. Но в этой крепости есть проходы, через которые просачиваются мысли, не подконтрольные человеку. Иногда такие ненавистные, что некоторые прибегают к лекарствам или к психотерапии. Скажем, мысли о самоубийстве. Мысли, вызванные повседневными мирными заботами, объединяясь, выталкивают чужие, в вашем случае – мысли о самоубийстве, за пределы крепости. Но иногда случается, что приятные мысли о ежедневных заботах оказываются бессильными перед натиском черных. Вот тогда мысли о самоубийстве вытесняют обычные, и крепость переходит в руки врага, жаждущего окончательного разрушения. Это и есть момент, когда все настаивает только на одном – покончить с собой.
– Я уже месяц пребываю в состоянии, которое вы описали. – Я позволил себе легкую улыбку, как знак благодарности за понимание. – Мне казалось, что дома и на работе все в порядке, все идет своим чередом без потрясений. Но я тревожусь за будущее.
Психолог молчал. Тогда я снова начал рассказывать о себе.
– Несколько лет назад мысли о суициде возникали у меня примерно раз в год и не отпускали в течение недели. Я понимал, что надо пережить эту трудную неделю, а потом смогу вернуться в прежнее размеренное состояние. Но постепенно черные мысли стали более частыми гостями. В прошлом году я страдал от депрессии целых три месяца. В это время её усугубляло буквально всё: и боязнь незначительных ошибок и исправлений в отчете начальнику, и желание жены обзавестись вторым ребенком, и даже небольшая выплата по страховке машины в случае аварии представлялась мне очередной кредитной кабалой. А в этом году мысль о самоубийстве не оставляет меня ни на минуту. Я постоянно ищу выход из положения. Окончательный выход. Однажды, стремясь попасть под машину, я упал на её капот, с которого скатился на мокрый асфальт. Отделался легким ушибом и настолько грязным пальто, что его пришлось выкинуть. Водитель автомобиля был крайне зол и мне совсем не сочувствовал. Он вопил: «Ты что, захотел сдохнуть под колесами моей машины?! Не на того напал! У меня страховка на все случаи жизни».
Не то чтобы я испугался его крика, но после этого случая понял, что мои действия не должны наносить урон незнакомым людям. Никак не мог решиться зайти к психологу. Вроде вас. Думал о бесполезности посещения специалистов. Если бы помощь психологов была действенной, самоубийц не было бы. Но в вашем объявлении меня привлекло упоминание о новом методе…
Я солгал, поскольку ничего не знал об этом методе. Но, хотя я не особо умею врать, Курт мне поверил – я понял это, увидев, как заблестели его глаза. Он тут же пустился в объяснения функции какой-то машины и начал так, словно весь мир осведомлен о его разработках.
– Значит так – машина не будет считывать все ваши мысли. Думаю, мало кто захочет, чтобы кто-то знал, о чем он думает. Даже если этот «кто-то» – машина.
– Да уж, конечно. Хотелось бы, чтобы мои мысли остались при мне, – попытался подыграть я.
– Машина… – замялся психолог. – Как бы это объяснить? В общем, она будет замечать единственную мысль – о самоубийстве. Она оценит ваш эмоциональный всплеск, связанный с решением идти на крайний шаг. И когда вы действительно решитесь на самоубийство, оно состоится. Но произойдет не с вами.
¬– А с кем?!
Я удивился. Но и немного обрадовался – в обычном состоянии, когда я не в депрессии, мне не хочется покончить с собой, и хорошо, если я смогу избежать этого и впоследствии радоваться жизни.
– С машиной, – тихо ответил психолог. Он не отводил взгляда, смотря на меня испытующе, и слегка улыбался.
«Что он говорит?! И вообще – в себе ли он?» – подумал я.
– Я никогда не представлял, что машины могут совершать самоубийство. И вообще, речь ведь обо мне. Как машина мне поможет?
Говорил я спокойно, без возмущения. Мне показалось, что мы поменялись ролями, и теперь я обязан помочь психологу. А еще лучше – встать и уйти. Правильно мне мама говорила: «Поступай, как другие, и точно не просчитаешься». Надо было пойти к нормальному психологу или не пойти вообще, а этот…
Тем не менее «этот», кажется, читал мои мысли:
– Ко мне мало кто заходит. Здесь захолустье, место не самое респектабельное, да и здание ветхое. А если кто и зайдет, то не задерживается после первого или, в лучшем случае, второго посещения.
Когда он не улыбался, то выглядел намного старше своего возраста. Он встал и начал ходить по комнате, потом остановился перед окном, сцепив руки за спиной. Смотрел в окно примерно полминуты, затем повернулся ко мне и спокойно сказал:
– Да, психология – моя вторая профессия. Если можно так сказать – вспомогательная. Мне и лицензию-то давать не хотели. Но сейчас я скажу вам то, что редко можно услышать от профессиональных психологов.
– Меня это не удивит, – откровенно заявил я.
Психолог уставился на меня, потом повернулся и сел в свое кресло.
– Вы ко мне пришли потому, что с недавних пор вас стали преследовать мысли о самоубийстве. Такое случалось каждый год, но с течением времени эти мысли становятся все более навязчивыми и намного более сильными. И теперь вы уверены, что в какой-то момент обязательно покончите с собой. Так?
– Вы повторяете то, что я вам рассказал, словно подводите базу под какую-то сделку,– кисло усмехнулся я, в душе ругая себя за этот дурацкий визит. В то же время от ухода меня удерживала некая странность нашей беседы. И я хотел выслушать его до конца.
– Вы правильно заметили. Мне и в голову не пришло бы назвать мое предложение сделкой.– Глаза у него блеснули. – Но если вы уверены, что рано или поздно совершите самоубийство, то вам и терять нечего.
– Лучше рано, – непроизвольно выпалил я.
Психолог удивленно поднял брови.
– Я же вам говорил, что у меня маленькая дочь. Она сейчас мало что понимает. А вот если будет постарше, то мой поступок может ее сильно травмировать.
– Хорошо. Я вас понял. Но позвольте, я докончу свою мысль. Вы ведь все равно совершите то, что задумали. Так, может, опробуем нашу машину в деле? А работать она будет так: когда мысли о самоубийстве достигнут апогея, и вы решите перейти к действиям, сигнал об этом поступит в мою машину, и она покончит с собой. Отрицательные мысли о самоубийстве тотчас отстанут от вас – потому что будет считаться, что вы уже совершили суицид. Но при этом сами останетесь живы, потому что вместо вас это сделает машина. Никто, повторяю, никто не пострадает! И удовлетворение от самоубийства, и радость, что остались в живых, все останется здесь. – И он указал пальцем на висок.
Это звучало, как бред сумасшедшего. Но я уже начал понимать Курта и даже ощутил некую симпатию к этому необычному человеку. Я увидел в нем неудачника – того, кто никогда не сделает блистательной карьеры и не сколотит миллионов. Такие, как он, не прочь помогать другим и идут при этом на рискованные эксперименты, которые становятся делом их жизни. А сюда, в обшарпанный офис далеко от города, он перебрался не ради славы или денег. Он жаждет маленького открытия, которое, возможно, у его последователей станет научной революцией.
– Дублер, – вполголоса прокомментировал я, не показывая особых эмоций.
– Дублер? – переспросил психолог.
– Да. Как в фильмах, где неизвестные каскадеры выполняют трюки вместо известных актеров.
– Да-да, вы правы! Конечно! Вот именно – дублер! – восхитился психолог.
Суть его дальнейших объяснений была в том, что я буду носить на запястье специальный прибор. Он будет считывать определенные сигналы мозга и определит степень моей решимости совершить суицид. В момент, когда решимость достигнет наивысшей точки и мое самоубийство будет неизбежно, его совершит машина.
Идея мне понравилось. Носить прибор не в тягость – есть люди, которые вынуждены годами принимать лекарства, есть те, кто ходит с кардиостимулятором, а некоторые вообще всю жизнь носят очки! Это замечательно, что теперь есть и прибор, который может решать психологические проблемы – должна же технология облегчить жизнь человеку!
– Значит, я и машина-дублер. А где она будет находиться? – спросил я сухо, не торопясь показывать свое воодушевление от новой идеи.
– В этой цепи есть и третье звено, – осторожно заметил психолог.
Я удивился: «Кого еще он собрался посвятить в это дело? Надеюсь, не мою жену, с которой я никогда не делюсь своими тяжкими мыслями».
– Третьим буду я, – так же осторожно сказал психолог. – Видите ли, вы первый, кто решил воспользоваться моим методом.
Увидев мое замешательство, он замялся.
– То есть если вы решите им воспользоваться. – Он улыбнулся, но за этой жалкой улыбкой скрывалась тревога. Мне действительно стало его жаль. Возможно, это сработает. В худшем случае обнаружится никчемность его машины.
– Вы продолжайте. Я еще не решил, – сухо проговорил я.
– Такой же прибор на запястье будет и у меня. Сигналы от вас поступят к машине, а я получу сигналы от вас обоих, когда робот выполнит свою функцию и освободит вас от мыслей о суициде.
– Так-так, – небрежно бросил я.– Значит, вы не доверяете своей машине? Или опасаетесь, что она, как и человек, способна совершить просчет. Не удивлюсь, если вы считаете ее живой.
– С этим я пока не определился, но как человек ответственный, хочу быть уверен, что с вами все будет в порядке, и машина совершит непоправимое за вас.
– Непоправимое? Хорошее слово. Однако неужели вы думаете, что вопрос может решиться единым действием? Вы предполагаете, что я перестану думать о самоубийстве одним махом?
Глаза психолога загорелись. С осторожным оптимизмом, не желая отпугнуть самого вероятного клиента, он ответил:
– Конечно, ничего непоправимого с машиной не произойдет. Она будет служить вам всякий раз, когда у вас возникнут проблемы.
– А если все-таки подведет?
– Не подведет. Я уверен. Прибор на моем запястье нужен для подстраховки, чтобы я не беспокоился за вас. Это не признак изъяна моей системы, это для моего собственного удовлетворения. В конце концов, вы сами назвали это сделкой.
Продолжая скрывать свое восхищение необычной затеей чудака, я дал согласие, чем вызвал его глубокую признательность. На прощание он сказал:
– Ваши слова о том, что я вижу в машине человека, навели меня на мысль сделать ее в форме андроида – человекообразного робота. Голова, руки, ноги. Обойдется недорого. И он будет готов через неделю. Сейчас все делают быстро, и кроме того, у меня готова вся «начинка» для выполнения им главных функций. Кстати, где будете держать робота? Дома или на работе?
– Предпочел бы в офисе, но боюсь лишних вопросов. Так что придется держать дома, – ответил я, вспомнив свой маленький кабинет.
***
Через неделю робот был готов. Психолог прав, робот похож на машины конца ХХ века: прямые линии рук и ног, неширокие плечи, длинная шея и голова, похожая на мяч для регби. Но форма была только относительно человекообразной. Ходил он медленно, поворачивался неуклюже, умел произносить ограниченное количество слов. Пальцы не сжимались в кулак до конца. На взгляд постороннего человека, он даже не мог претендовать на роль бытового робота, так как ему нельзя было поручить никакое задание по дому.
– Что это такое?! – воскликнула жена, увидев его.– Игрушка? Не думаю, что она понравится нашей дочери.
– А где она? – спросил я.
– Спит.
– Ну и хорошо. Познакомится потом. А робот не для неё, а для меня, – ответил я, скомандовав ему прошагать по прихожей.
– Для тебя? Серьезно? – супруга коротко рассмеялась. – Ты ведь не инженер.
– У меня новый бизнес со знакомым. Вот он инженер, а я буду проводить наблюдения и вести записи.
– Понятно, – многозначительно протянула жена. – Ладно, пойду сделаю кофе.
Это была ее стандартная реакция на любое мое бестолковое объяснение. Она не поверила мне, но вопросов больше не задавала. Я завел робота в свой полутемный кабинет. И только потом заметил, что не видно нашего кота, который обычно встречал меня у входной двери.
– А где кот? – спросил я, зайдя на кухню, где жена наливала нам кофе.
– Наверное, спрятался где-то. Ты же знаешь, он не любит посторонних.
– Но это же не человек, а робот.
– Коту виднее. Мне самой не по себе от походки этого агрегата. А как дочка отнесется к нему?
– Он все время будет находиться у меня в кабинете.
– И каким образом ты собираешься проводить наблюдение за ним? – ехидно осведомилась жена.
– Мне не обязательно находиться рядом. Работа будет вестись дистанционно, – указал я на браслет.
Допив кофе, я отправился все же поискать кота. Оказалось, он забрался на подоконник и спрятался за занавеской.
Мне всегда казалось, что кошки – животные надменные. Но наш переплюнул в этом отношении всех. Он был британской породы, и типичное высокомерие котов наложилось у него на столь же типичное высокомерие британцев, увеличившись многократно. Поэтому кот вел себя здесь, на берегах Каспия, как английский лорд среди туземцев.
Я взял кота и, поглаживая его по спинке, подошел к кабинету, в центре которого неподвижно стоял робот. Я дал команду роботу занять место на моем кресле. Но как только он сделал первый шаг, кот вывернулся из моих рук и ринулся в комнату дочери. Я пожал плечами.
Дочка подошла и обхватила меня за ногу. Увидев робота, сидящего в моем кресле, сильно удивилась:
– Кто он?
– Это не он. Это робот, – поправила жена, которая уже успела выйти с кухни.
– А что такое робот?
– Эта такая большая игрушка, очень похожая на человека, – выжал из себя я.
– У меня много игрушек, похожих на человека, – заметила дочка и подошла к роботу.
Я был рад, что привез робота сюда. Никто не догадывался об истинной причине его присутствия в доме, а дочка его не испугалась. Она у меня славная. Мы ей объяснили, что робот почти все время будет у меня в кабинете и поможет отцу по работе. Такого объяснения ей хватило.
– Хорошо, что у папы есть помощник. Он тогда не будет уставать и поиграет со мной.
Жена бросила на меня укоризненный взгляд, но вновь промолчала.
***
Странно, но в течение двух последующих месяцев мысли о самоубийстве меня ни разу не посещали. Получалось, что робот торчит у меня дома ради моей прихоти, как игрушка для взрослых. Раз в день дочка открывала дверь моего кабинета, подходила к роботу, здоровалась с ним и выходила. Затем шла к матери и сообщала:
– Я поздоровалась с роботом. Он работает, помогает папе.
Жена тоже не особенно интересовалась нашим механическим постояльцем. Единственным, кто открыто демонстрировал неприязнь к роботу, был кот. Хотя дверь в комнату кабинета всегда держали приоткрытой, после вселения робота наш хвостатый лорд туда ни разу не зашел.
За это время мне несколько раз звонил Курт и справлялся о моем состоянии. Узнав, что меня перестали посещать мысли о суициде, выразил радость, чем меня сильно озадачил. Чему он радуется? Ведь вся его затея построена именно на роли робота как самоубийцы. Ему же необходимо испытать машину в действии. Я даже усомнился в его искренности, поэтому однажды позвонил и открыто спросил:
– Скажите, не передаете ли вы мне через робота и прибор на запястье определенные сигналы?
– Какие сигналы? – насторожился психолог, и в его голосе я почувствовал тревожные нотки.
– Которые, допустим, обладают успокоительным свойством. Сигналы-транквилизаторы. Я читал о таких задолго до того, как пришел к вам. Насколько я понял, они могут помочь в короткой перспективе, но сильно навредить в долгосрочной. Этими сигналами пользуются в специальных заведениях, куда помещают…
Психолог меня прервал:
– Ну что вы! Нет-нет, я никогда о таком и не думал! Можете быть абсолютно спокойны.
Он был совершенно искренен, и я подумал, что его последние слова адресованы больше себе самому. Он, видимо, переполошился, подумав, что я хочу отказаться от эксперимента.
Возможность испытать машину возникла на третий месяц пребывания робота у меня дома. Целую неделю я пребывал в тревожно-депрессивном состоянии. Меня раздражало и подавляло буквально все – попытки предугадать будущее дочери и детей, которых жена еще собиралась родить, прогнозы по инфляции и безработице. Я не слушал новости – они вызывали у меня чувство обреченности. Попытался смотреть старые комедии – не помогло. Меня раздражал даже робот, и я старался не заходить в домашний кабинет. После работы долго бродил по улицам, чтобы прийти домой как раз к тому времени, когда надо будет ложиться спать. Я искал выход из этого состояния, и робот здесь никак не помогал. Он должен меня спасти в самый последний момент. А что, если у него не получится?
Вспоминал психолога, чьи глаза то блестели от воодушевления, когда он говорил о своей машине, то наполнялись унынием, когда я начинал сомневаться в ее действенности.
Кризис пришелся на один из вторников, по которым еженедельно собиралось руководство компании для обсуждения стратегических вопросов. Меня всегда приглашали на эти собрания, как одного из перспективных молодых сотрудников. Однако в тот день я не был приглашен, и во всем офисе, кроме меня, остались лишь клерки младшего звена и бухгалтеры. Во взглядах этих тихо перешептывающихся работников я прочел, что уже исключен из списка тех, кто может рассчитывать на успешную карьеру.
Чаша моего терпения переполнилась, и я зашел к себе с решимостью окончательно свести счеты с жизнью. Взял со стола канцелярский нож, переживший не одного хозяина кабинета, сел в кресло и приготовился перерезать вены. Правая рука, которой я держала нож, тряслась. Но не от сомнения перед выбором, а оттого, что я так стиснул нож, словно он весил десятки килограммов. Нож перестал трястись, когда я почувствовал его холод на левом запястье и…
Вот тут-то со мной произошло то, что сравнимо лишь с мгновенным исчезновением жуткой головной боли. Это нельзя было назвать наслаждением или радостью – это было ощущение глубокого покоя и ясное видение происходящего. Я слегка оттянул рукав, чтобы взглянуть на прибор, как зазвонил телефон. Это был Курт.
– Это вы? – с волнением спросил он.
– Ну а кто еще, – с неестественным для себя в последние годы спокойствием сказал я.
– Я очень рад за вас! – воскликнул психолог и дал отбой. Я представил его глаза, которые, вероятно, прослезились от радости.
Через несколько минут телефон снова зазвонил. Это была дочка:
– Папа, робот перестал помогать тебе.
– Как ты узнала?
– Мы с мамой услышали шум в твоем кабинете. Робот опустил свою голову на стол, и в нем горит лампа. Мама с тобой хочет поговорить.
Трубку взяла жена и многозначительно спросила:
– Я так понимаю, это и есть твое рабочее наблюдение?
– Верно. Кстати, оно весьма удачное. Можем отметить это сегодня вечером и всерьез обсудить пополнение семьи.
Вечером мы втроем отпраздновали положительный результат испытания моего робота. Хотя никто, кроме меня, не понимал истинной сути моей радости. Наблюдая за женой и дочерью во время ужина в тихом ресторане, я ощущал, как прекрасна жизнь, и с полной уверенностью выразил жене надежду, что наши будущие дети будут такими красивыми, как их старшая сестра. А дочка сообщила:
– Я знаю, почему робот устал и у него загорелась лампа. Он весь день сидит в темной комнате и работает. Ему хочется спать или походить по дому. Ведь ему скучно.
На следующий же день замечание дочери было претворено в жизнь. Мой психолог, он же инженер, дистанционно добавил дополнительные функции в систему робота, и отныне он мог несколько раз в день совершать небольшие прогулки по квартире. Моя дочка была на седьмом небе от счастья. Зато кое-кто был этим крайне раздосадован. Каждый раз, когда робот выходил из кабинета, кот то прятался, то, прижимаясь к полу, с тревогой наблюдал за происходящим.
***
Курт был прав: робот быстро перезагружался после каждого «самоубийства» и был готов к следующему инциденту. В последующие несколько месяцев ему пришлось три раза пойти на крайний шаг. Один раз он даже упал, когда ходил по квартире, а я в это время, находясь на шумной улице, горел желанием броситься под машину. А однажды у меня случилась «обратная реакция», как это назвал психолог. Я ее даже не заметил бы, если бы он не упомянул мне об этом.
– Вы что-то почувствовали? – взволнованно спросил Курт, позвонив в десять часов утра.
– Ничего особенного, – ответил я, но тут же вспомнил, что минут пять назад у меня произошел непродолжительный тик, и сказал психологу об этом.
– Значит, произошло определенное внешнее воздействие на робота. И он передал вам сигнал. Ну и мне соответственно. Позвоните домой и узнайте.
Я позвонил жене и спросил, не произошло ли чего-то необычного с роботом.
– Как ты узнал?– удивилась она.
– Наблюдения, милая, наблюдения. Я же тебе говорил, а ты мне до сих пор не веришь.
– Кот набросился на него, а потом убежал и спрятался. Этот мохнатик ревниво относится к пребыванию робота у нас.
Наш домашний кот по-прежнему сторонился робота. Видимо, он почему-то жутко его ненавидел и искал возможности нанести окончательный удар по электронно-механическому существу.
Но жене предстояло увидеть еще более ужасную картину. Однажды меня захлестнула очередная волна депрессии. И случилось это на работе. Я вышел на балкон офиса.
– Ты это куда?– удивился один из моих коллег.
Я тупо ответил:
– Покурить.
Коллега громко засмеялся:
– Ты же не куришь. Но если захотелось, возьми сигарету и зажигалку. Только смотри, не прыгай вниз, – пошутил он и покинул балкон, оставив меня одного.
Не могу сказать точно, на самом ли деле мысль о самоубийстве достигла у меня в тот момент апогея, или захотелось проверить робота, но я готов был выброситься с балкона. Робот сработал. Я понял это по тому, как по мне буквально разлилось спокойствие. Выкинул так и не зажженную сигарету, спрятал зажигалку в карман и с довольной улыбкой зашел обратно.
– Ну, как покурил?– спросил тот же коллега, когда я проходил рядом с его столом.
– Не понравилось. Возьми, – хотел вернуть ему зажигалку.
– Оставь себе. Пригодится.
Я зашел в офис и, довольный исходом своего эмоционального всплеска, сел в кресло и закрыл глаза. Зазвонил телефон. Это, должно быть, Курт, подумал я и, не дожидаясь его вопроса, ответил:
– Я в целости и сохранности.
– Ты это о чем? – спросила жена.
– Я думал, это мой бизнес-партнер.
– А-а. Ну хорошо, что ты в целости и сохранности. А вот робот – нет. Он выбросился с балкона.
Я вскочил с кресла и, не дожидаясь звонка психолога, поспешил домой.
На момент моего появления останки робота уже были собраны, а на улице стояло несколько зевак и один полицейский.
– Вам сильно повезло, – сказал он, – что при падении ваш робот не задел никого и ничего. Наверное, он сумел вычислить траекторию своего падения. Но придется заплатить штраф. Иск против вас вряд ли последует, но при повторении подобного робот будет подлежать изъятию.
Жена не стала устраивать сцену по поводу случившегося и была рада хотя бы тому, что дочка в это время спала. Оказалось, что робот начал ходить по квартире, вышел на балкон, а потом, взобравшись на перила, прыгнул вниз.
– Это было ужасно. Я понимаю, что тебе зачем-то нужно держать дома этого робота. Но только представь, как бы на это происшествие отреагировал ребенок!
– Спасибо за понимание. Постараюсь, чтобы такого больше не было.
Починить робота не составило труда, и через неделю он был вновь готов выполнять функции дублера. Жена права: поведение робота могло нанести дочери психологическую травму. Хотя дочка, единственная среди нас, открыто переживала из-за недельного отсутствия робота – когда его забрали на ремонт. Она искренне считала, что это существо – мой сверхважный помощник, и переживала за меня. В эти дни дочка связывалась со мной по телефону (жена набирала мой номер и передавала трубку ребенку) и спрашивала, может ли она заменить робота. Я приходил в ужас от этого предложения. Робот стал мне не слишком приятен (хотя я ждал скорейшего его «возвращения», чтобы не слышать таких слов от дочери), и я даже радовался тому, что он разбился.
«Возможно, то, что я полагаюсь на робота, и приводит меня к мысли о самоубийстве. Что, если его не будет? Ведь я делаю услугу психологу, содействуя признанию его метода», – этими мыслями я поделился с Куртом при нашей встрече.
– Вероятно, вы правы. Робот стал вашей страховкой от смерти. Вы рассчитываете на него. Может быть, при отсутствии робота у вас пропадет желание самоубийства. Это и есть тот итог эксперимента, к которому я стремлюсь. – Глаза у него опять блестели.
– Но тогда я превращусь в убийцу.
– Нет, этот эпитет вам не подходит. Вы никого не убиваете. Вы временно выводили робота из функциональной дееспособности. Даже сломали. Но его восстановить можно, а вот вернуть человеку жизнь – никак. Потерпите еще несколько месяцев. И тогда, я уверен, мы окончательно снимем проблему с повестки дня, и вы сможете спокойно жить без него. Ведь после каждого случая с роботом вы чувствуете, что жизнь прекрасна. И она действительно прекрасна.
Я поверил ему и, в отличие от прошлого, не стал скрывать своей позитивной реакции на его идею. Курт был безмерно рад. Тем не менее робота я возненавидел еще больше прежнего. Почти каждую неделю я совершал свое мнимое самоубийство, и каждую неделю приходилось перезагружать робота. Я не успокаивался. Мне казалось, что чем чаще прибегну к «гибели» робота, тем быстрее исчезнет моя зависимость от него.
Однажды, когда жена с дочерью отправились в гости к родственникам, я решился окончательно. В тот день, находясь на работе в состоянии глубокой депрессии, я вновь вышел на балкон, чтобы броситься с него. Жаждал видеть ненавистного робота разбитым на куски.
– Снова пошел курить? – усмехнулся коллега, подаривший мне зажигалку. – Могу угостить сигаретой. Может, позже присоединюсь.
Я взял сигарету. На балконе никого не было, и надо было торопиться с выполнением задуманного, пока никто не появился. Я подошел к перилам и схватился за них обеими руками, готовясь к прыжку. Но мои ожидания, что этот порыв сейчас пройдет, не оправдывались. Что-то странное начало происходить во мне, – я понял, что робот подводит меня, что он не собирается прыгать с домашнего балкона, и что лететь вниз придется мне самому. Я рванулся и тут почувствовал чью-то руку на плече. Это был коллега.
– Ты чего так вцепился в перила, что они трясутся?– спросил он и странно посмотрел на меня. – А где сигарета?
– Уронил, – ответил я, и в тот же миг почувствовал, как моя голова прояснилась, и депрессия исчезла.
– Он сделал это наконец, – потрясенно произнес я.
– Рад за тебя, – недоуменно сказал коллега и протянул мне еще сигарету.
– Спасибо, я не курю, – ответил я, отдал ему зажигалку и направился в свой кабинет.
Звонка от Курта не было, но он мне и не нужен был. Я предвкушал, как на улице перед моим домом собирают уже обломки ненавистного робота. Я заторопился и был дома уже через полчаса.
К моему удивлению, на улице никого и ничего не было. Я поднялся на свой этаж, открыл дверь и увидел робота, монотонно выполняющего одно и то же движение. Он словно зациклился на нем. Как ни странно, рядом с ним спокойно сидел кот, внимательно следя за происходящим.
Если робот не выбросился, значит, в этом не было нужды. Следовательно, я избавился от мыслей о самоубийстве и больше не завишу от этой машины. Психолог был прав. Я наконец дождался.
Мою ненависть к роботу как рукой сняло, и я тут же позвонил доктору, чтобы сообщить ему радостную весть. Он не отвечал. Минут через пять позвонил снова. Трубку взяли.
– Курт, у меня получилось! – радостно закричал я.
– Это не Курт, – ответил женский голос.
– А можно позвать его к телефону? – осторожно спросил я.
– Он погиб час назад.
Я подошел к роботу и заметил, что кнопка панели управления отошла и оттуда торчит проводка. Кот виновато мяукнул и пошел прочь.
Захотелось выпить кофе, жены дома не было, а у самого руки не доходили. Уселся на балконе в раздумьях. Все мои мысли последних месяцев (а может, и долгих лет) о самоубийстве привели к смерти другого человека. Мне еще предстояло узнать все детали его гибели, но почему-то я был уверен, что последние минуты жизни доктора были посвящены мне.
Еще в детстве я слышал от пожилой родственницы, что иногда самоубийство оказывается делом и смелых людей – так она утверждала после прочтения некоторых произведений японских писателей. И что неправильно всегда приписывать суицид слабакам. Естественно, она говорила это не мне, маленькому мальчику, а кому-то, кого я уже и не помню. Быть может, она говорила сама с собой. Любят же пожилые говорить сами с собой, считая, что вокруг нет никого, достойного серьезной беседы! Но, так или иначе, эти слова меня обрадовали – я не считал себя смельчаком, поэтому суицид мне не грозил. Это было вполне конкретное и резонное заключение мальчишеского ума. Что вселило некоторую радость и послужило для меня знаком успешного будущего. Действительно, я с отличием окончил все учебные заведения, и вполне успешно (хотя не регулярно) занимался спортом. Став достаточно взрослым, часто смотрелся в зеркало, находя свою внешность довольно приятной: рост почти 180 сантиметров, широкоплечий, густые волосы, которые обещали исключить лысину даже в глубокой старости. Да, слегка костляв, но это дело поправимое. И на работу устроился быстро. Все шло прекрасно.
И еще одна удача – я познакомился с красивой девушкой, будущей моей женой. Она, как и я, только устроилась на работу. И куда, вы думаете? В общественную библиотеку, которая находилась неподалеку от моей работы. Не самая престижная работа, к тому же – плохо оплачиваемая.
– А чем привлекла тебя работа библиотекарши? –спросил я уже в нашу вторую встречу.
Оказалось, что её ещё со школьных времен завораживал покой, царящий в библиотеках.
– Это такая тишина. Она приятно давит и словно маленькое прозрачное облачко тащится за каждым посетителем, чтобы тот не повышал голоса, не ронял ручки на пол. В то же время она расширяет возможности наслаждаться чтением и познанием. К тому же я и сама люблю читать.
– Ну нельзя же вечно наслаждаться чтением! Надо еще успеть жить. Повидать мир, встречаться с разными людьми.
– А я что делаю? – удивилась она. – Порой в одной книге встречаешься с десятками типов, каких в жизни редко увидишь.
Мне она начинала нравиться, и потому особо возражать ей не хотелось.
– Вообще, книги дают возможность лучше понять людей. Вот если бы еще смогла сама сочинять… – мечтательно заключила она.
– То-то же, – воскликнул я и хотел высказать свою затаенную мысль, что библиотекарь - это человек, похоронивший в себе мечту стать писателем, но успел вовремя остановиться.
Еще она любила детей и была чрезмерно рада, что устроилась в детский отдел. Вдруг посреди разговора она произнесла слова, которые помогли мне тотчас же определиться с планами на будущее (думаю, такое бывает с каждым хоть раз в жизни – когда даже самые банальные мысли, услышанные от кого-то, становятся мощнейшим сигналом для будущих действий):
– Сама я хотела бы иметь нескольких детей. Ну, хотя бы троих.
После этих слов мне захотелось рассмотреть ее более подробно – всю фигуру с женскими изгибами. Но мы сидели за столиком кафе, и я сделал это позже. Зато сразу же решил: я женюсь на этой склонной к полноте брюнетке во что бы ни стало. Она знает людей, хотя бы по книгам, значит, принимает их такими, как есть. Пусть даже у нее непрестижная работа и маленькая зарплата, но я буду полагаться на себя. Вся семья, в том числе и будущие дети, увидят во мне надежного кормильца и защитника. Иначе и быть не может. У меня надежная работа, неплохой заработок и даже солидная страховка. Впрочем, я, как человек молодой и здоровый, не собирался ею пользоваться.
Поженились мы сразу после того, как я, уверенный в будущем, купил небольшую, но недешевую квартиру в респектабельном районе города (именно купил, а не снял, – моя семья здесь будет жить лет пять как минимум). А через два года у нас родилась дочь.
Моя уверенность была не наглостью уличного смельчака, а самонадеянностью образованного человека (я понял это годы спустя). И это не позволило обратить внимания на слабую боль в позвоночнике. Только после того, как жена заметила у меня болезненную гримасу, когда я поднимал коляску дочери, она попросила (не заставила) пойти к врачу. К тому времени боль стала такой, что я и сам подумывал зайти в клинику.
Результат обследования стал ударом – у меня обнаружили злокачественную опухоль у самого позвоночника. Ко всему прочему, мне попался доктор, которому не было присуще сглаживать проблему и обнадеживать пациентов. Не подозревая об этом, к врачу я пошел один. И когда он бесстрастно озвучил мой диагноз, сыпля непонятными терминами, мне захотелось быть рядом с близким человеком, сочувствующим мне. Мне не хватало жены, которая читала много книг, которая знала персонажей, достойно справившихся с тяжелыми недугами.
Но в тот момент я чувствовал себя бесконечно одиноким, от уверенности не осталось и следа. Покидал я кабинет доктора, уверенный в том, что больше не встречусь с ним. Я его ненавидел. Не помню даже, попрощался ли с ним, как полагается. Уже в коридоре услышал его слова, брошенные мне вслед:
– Думаю, мы еще встретимся.
Я хотел было возразить, но, еле сдерживая слезы, промолчал и ушел.
Домой я брел пешком, мельком замечая, как прохожие пялятся на меня. Мне казалось, что они видят самого несчастного человека на Земле. Помню, как начал стучать в дверь своей квартиры: очень тихо и совершенно не думая, что меня могут просто не услышать. Мне трудно было достать ключ из кармана и открыть дверь самому. Не хотел дотянуться до кнопки звонка. И не только потому, что мог разбудить спящую дочь, – мне не хотелось слышать неуместно веселое дребезжание. Постучал несколько раз и прислонился к двери, так что, когда жена открыла её, я чуть не упал.
Потрясенная страшной новостью, жена обняла меня. Было видно, что она с трудом справляется с собой. И под предлогом, что пора кормить ребенка, она ушла в спальню, оставив меня одного на кухне. Я не знал, что делать дальше: искать ли другого врача, или связаться с родней – с родителями, братом, сестрой. Я всё ещё по-детски надеялся, что жена сейчас выйдет ко мне с необычным предложением, которое она почерпнула со страниц прочитанных ею многочисленных книг. Минут через десять она вышла с заплаканными глазами и сразу начала варить для меня кофе, что делала практически каждый день, как я приходил домой. Судя по ее решительным действиям, она уже думала над тем, как поступать дальше.
– Я поговорю с твоими родными. И с доктором тоже, – спокойно и тихо сказала она. – А ты иди ложись. Нам надо придерживаться медицинских рекомендаций.
Куда только делась моя уверенность и деловитость, которым меня учили долгие годы? «Управление коллективом в критических ситуациях» – так назывался мой проект, презентация которого получила отличную оценку, но который совершенно бледнел перед выдержкой обычной библиотекарши – моей жены.
Из всех обсуждаемых методов лечения выбрали два новейших. Не буду сейчас вдаваться в подробности, могу лишь сказать, что методика сработала успешно. Доктор заверил, что всё прошло нормально, но время от времени мне придется проходить обследование.
Когда я вернулся из клиники, дома устроили торжество. Но многочисленная родня задержалась недолго – места у нас было мало, да и жена сообщила всем, что нужен покой.
Я был рад, что мне больше не грозит эта опухоль. Но глубоко внутри по-прежнему чувствовал себя разбитым. Во-первых, потому что невозможно было полностью исключить рецидив в будущем, а во-вторых, потому что понял, насколько не подготовлен к ударам судьбы и вообще слаб. И вот тогда-то мне и вспомнились слова старушки-родственницы о том, что иногда с собой могут покончить и смелые люди – ради каких-то целей, ведомых только им.
Она не могла быть права! Я был слаб и разбит, тем не менее меня все чаще стали подстерегать мысли о самоубийстве. Я начал бояться ответственности перед маленькой дочерью, которая не могла понять причины моего недельного отсутствия. Меня бросало в ужас, когда я вспоминал планы жены обзавестись несколькими детьми. Это при её мизерной зарплате?! Я не подозревал, что жена не отступила ни на йоту от этих планов, но не мог больше рассчитывать на себя.
Какие только мысли не лезли мне в голову! Жене придется противостоять страховой компании, если там решат, что данные по моей страховке были сознательно искажены. Правда, я тогда буду обозначен уже как «покойный супруг». Возможно, страховщики усмехнутся, когда жена будет ссылаться на мое блестящее образование, которое не позволило бы мне допустить ошибку при заполнении документов.
А что, если жене придется продать квартиру и ютиться у своих небогатых родственников? Возможно ли, что банк, где я взял кредит, изымет квартиру – уже не мою, но моей жены и дочери. А вдруг жена решит снова выйти замуж? Какими тогда будут отношения моей дочери с отчимом? И вряд ли кто-то решит взвалить на себя обузу в виде бедной библиотекарши с чужим ребенком. Разве что это будет какой-нибудь проходимец или пьяница, которому негде жить (если к тому времени банк не отнимет квартиры)…
Единственное, что радовало меня, – дочка ничего не знала о моей болезни, и я по-прежнему брал её на руки и гулял из комнаты в комнату, неуклюже, по памяти напевая детские песни. Но она росла и менялась из месяца в месяц, и уже к третьему году мне показалась, что и ребенок сможет догадаться о моих переживаниях. Каждый вечер, когда я приходил с работы, дочка обхватывала руками мою ногу и что-то бормотала на своем детском языке. Её лепетание удавалось понять с трудом: «Папа пришел, папа пришел. Я его не отпущу». А мне хотелось отдалиться от всех, не делать отношений с дорогими мне людьми настолько прочными, чтобы мой уход причинил им сильную боль.
Несколько раз я даже составлял предсмертное письмо со стандартным набором слов, мол, «извините, родные, но я не могу больше справиться с собой». Но тут же возникал вопрос: где оставить письмо? Если дома, то где конкретно – в спальне, на кухне? А может, лучше оставить его на работе? Но ужаснее всего мне представлялась ситуация, если я оставлю письмо, но не смогу покончить с собой. Кому-то это может показаться смешным, но тогда я десятки раз проигрывал в уме эту ситуацию, испытывая невыразимый стыд. А что, если я только «играю» в самоубийцу, что если, невзирая на все мои мысли о суициде, я никогда не совершу его?..
Находясь под постоянным давлением груды этих страшных мыслей и вопросов, я уже боялся лишиться рассудка. Может, стоило бы открыто обсудить мое состояние с женой? Нет, не могу!
Возможно, кто-то не поверит в причину, по которой я отказался вовлекать жену в свои проблемы. Но я продолжал видеть в ней человека, много узнавшего из книг, и поэтому она должна была сама догадаться о моем состоянии – как если бы читала очередную повесть, главным героем которой был её собственный муж. Она всего лишь читательница, которой предстоит прочесть чужую книгу, куда она не может вписать что-то свое (разве что в этой книге есть роль для неё самой). Полагаясь на такое (не слишком адекватное, но вполне соответствующему моему тогдашнему состоянию) заключение, я решил не обсуждать с ней своих психологических неурядиц и ничего ей не говорить. Моя жена – женщина сильная, и сумеет следовать правилам, как бы это ни было трудно.
***
Семью психолога Курта я посетил спустя два дня после трагедии. Его дом был большим, двухэтажным, но довольно ветхим. Встретила меня его жена – худая, коротковолосая, в длинном платье.
Странно, но мне с детства почему-то казалось, что женщины, которые в несчастье обильно заливаются слезами, непременно должны быть полными. Что такая полнота доказывает переполненность слезами, и потому эти женщины так много плачут. Жена Курта словно доказывала правоту моего наивного детского предположения: по её глазам трудно было сказать, что она плакала в последние дни. Было непонятно, чего в ней больше – благородства или твердости характера, слегка смягченного мягким тоном голоса.
Даже не спрашивая меня, она накрыла на стол чай.
– Вы единственный из пациентов моего покойного мужа, который посетил нас, – спокойно сказала она.
– Может быть, они еще придут, – ответил я по всем правилам хорошего тона. В конце концов, надо поддержать женщину, которая всего пару дней назад потеряла мужа. Хотя было понятно, что такие как она, не нуждаются в сочувствии.
– Не думаю. Удивительно, что и вы пришли, ведь пациентов у него было мало, и он не был известным психологом.
Заметив, что от ее слов мне стало неловко, она сжалилась и, скупо улыбнувшись, добавила:
– Не думайте, что я против вашего визита. Наоборот, это благородный шаг с вашей стороны.
Она была искренна, и у меня на душе потеплело от ее слов. Поэтому я решился задать ей вопрос о несчастном случае.
– Хорошо, что детей дома не было. Они гостили у родственников в соседней деревне, – вздохнула женщина. – Дом у нас, как видите, старый. Вокруг громадные деревья. Он любил их. Ему нравилось летом открывать окно и видеть перед собой листву. Он был сентиментальным. А я нет.
– Это видно, – вырвалось у меня, о чем я сразу же пожалел. Но она улыбнулась, словно сглаживая мою неловкость, и спросила:
– Вам налить еще чаю?
Я заметил, что моя чашка уже пуста, и кивнул, надеясь, что чаепитие не даст мне высказать очередную глупость.
– Так вот, про деревья, – продолжила она, налив мне чай. – Осенью ветер заносит листья на крышу, они скапливаются у желоба водостока, слипаются и не дают воде стекать во время дождя. Иногда мы приглашали кого-нибудь, чтобы убрать листья, а иногда Курт чистил крышу сам.
В тот день он сидел дома, разбирал какие-то схемы и был в общем-то в приподнятом настроении. Меня не слишком радовало, что он всерьез взялся за психологическую практику, но особых возражений не было. Эта практика не приносила ему прибыли, но он питал надежды на свое открытие в этой области и, видимо, поэтому ходил с приподнятым настроением последние недели. Так вот, я смотрела передачу о садоводстве, как вдруг он встал и уставился на часы. Они у него очень старые, он с ними никогда не расстается. Но полгода назад достал какой-то браслет и установил часы на нем.
Она замолчала, очевидно, уйдя в воспоминания. Я тоже молчал. Прошло несколько минут, она снова вздохнула и продолжила:
– Так вот, он встал и с ужасом посмотрел на часы. Затем начал ходить по комнате. И вдруг, сорвавшись с места, побежал в садик, достал длинную лестницу. Не ту, что мы купили недавно, а старую, которую давно хотели выбросить, да всё руки не доходили. Пользоваться ею было опасно… Он упал вместе с лестницей, когда хотел убрать листья. Ветер был очень сильный.
– А что сказали полицейские эксперты? – спросил я.
– Что это несчастный случай. Не самоубийство, – снова со вздохом ответила женщина.
Неожиданно для себя я вдруг спросил:
– А почему вы подумали о самоубийстве?
– Ну, во-первых, потому что он внезапно решил чистить крышу. А во-вторых, и это главное, потому что второй профессией – психолога – он обзавелся по той причине, что хотел помочь себе.
– Себе?
– Вернее, в том числе и себе. Видите ли, в его роду нередки самоубийства. Он хотел, чтобы в его поколении это не повторилось. Чтобы все осталось в прошлом. Да и сам он не считал самоубийство правильным решением.
– Да, это не было самоубийством, – я произнес эти слова так уверенно, что никто не осмелился бы усомниться в их правдивости.
– Откуда это вам известно? – удивилась женщина. Её искреннее удивление дало мне уверенность продолжать (так мастерски я ещё никогда не лгал).
– Он мне рассказывал, что никогда бы так не поступил.– Я не стал говорить ей о том, чем занимался её покойный муж, будучи моим психологом.
Провожая меня, женщина улыбнулась. По её лицу было видно, что она мне поверила.
***
После гибели Курта я года три посещал его могилу. Но не в день его рождения, а несколько дней спустя. Мне почему-то не хотелось сталкиваться на могиле с его родственниками. Постепенно эти посещения сошли на нет.
Прошло уже 57 лет. Меня больше никогда не мучили депрессии, и все это время я нахожусь в полном психологическом здравии. У нас с женой родились еще два сына. Сейчас вокруг меня бегают внуки. Месяца два назад они, намереваясь помочь в наведении порядка в моем большом светлом кабинете, обвалили стопки старых книг и документов. За ними стоял старый робот. Тот самый, которого дал мне психолог.
А в конце прошлого месяца был день рождения Курта – я узнал это из своих старых записей. И опять, как много лет назад, решил посетить его могилу – через несколько дней после его дня рождения. Могила была усыпана цветами.
– Каждый год в день его рождения сюда приходит уйма родственников. А вы кем ему приходитесь? – спросил служитель кладбища.
– Другом, – ответил я.
Сейчас каждый обладает машиной-дублером. Она в точности повторяет физиологические и психологические данные её обладателя и определяет выбор оптимального для него лечения.
Идея Курта действительно была революционной, но, думаю, сам он вряд ли смог бы вывести её на широкий уровень. Это сделали другие.
А еще я уверен, что в тот злополучный день Курт, поняв по сигналам, что робот не может выполнить порученной ему задачи, выполнил ее сам. Он был надежным дублером.
Видимо, та старушка всё же говорила правду: смелый человек может пойти на самоубийство, если у него есть на то веские причины. И такой причиной для Курта стало спасение моей жизни.
А я понял, что он прав – жизнь действительно прекрасна.