Глава 6
Исследуя ходы главной галереи
Подземная бойня — товарищи по партии – изуверы и палачи – пытки и мучения — оружие и золото — предвидение — свет в колодце
Пытки и мучения
Почти не разговаривая, мы ходили по главной галерее то и дело наступали на человеческие кости, которые покрылись тёмной пылью и если пол постоянно не освещать, то можно было на них наступить.
Мы всё ещё находились под впечатлением от того что мы видели и содрогались от ужаса. Мне стало казаться, что я начинаю слышать душераздирающие крики, умоляющие стоны о пощаде, отдельные протяжные крики от нестерпимой боли, когда острые граммофонные иглы уходили под ногти истязуемых.
Перед глазами поплыла картина с выплывавшим из тумана небольшим двухэтажным домом, с металлической пластиной над окном первого этажа «Пушкинская №7» где располагалась комендатура губ ЧКа.
Это была бывшая усадьба чиновника Черепанова Василия Петровича и располагалась на нечётной стороне улицы Пушкина – бывшая Соборная улица. Главное, выходившее на проезжую часть здание – представляло собой биржевую гостиницу «Эрмитаж» с шикарными ажурными балконами, внутри двора располагался флигель с подвалом, баня с прачечной и конюшня, которую чекисты приспособили под свою тюрьму для задержанных до выяснения их личностей. Хотя иногда до этого не доходило и их расстреливали тут же во дворе или в подвале дома. Офицер в расход, купец туда же, студент в подвал, коммерсант в пыточную камеру. Сортировали на глазок от настроения. За высокой оградой ничего не было видно, да и вряд ли кому взбредёт такая шальная мысль. Любой, кто начинал, скажем, случайно околачиваться рядом, тут же оказывался на конюшне или в кирпичных казематах, где располагались мастерские.
Что-то серое надвинулось на меня, и я оказался в большом подвальном помещении, где находилось несколько человек, которые были заняты каждый своим делом. Под потолком висели заляпанные чёрными пятнами лампочки, освещая жуткую картину безжалостной расправы.
Было сильно накурено, пахло спиртом и сладковатым запахом парного мяса. Весь пол помещения был залит студёнистой кровью, в которой были отпечатки от подошв сапог. На полу отдельными кучками лежали человеческие мозги, отделенные от тел и раздавленные мужские половые органы, кругом валялись отрубленные пальцы рук. Палачи занимались обнажёнными жертвами, не обращая внимания, друг на друга. Все были пьяны, от этого им было даже нисколько не противно от льющейся непрерывным потоком крови. Какой-то мужик с тёмным лицом монотонно спрашивал свою жертву, куда она спрятала своё золото, и на отрицательный ответ большим молотком разбивался очередной палец на ноге.
Молодая женщина с гориллоподобным лицом вводила в анальное отверстие стоявшему на корячках мужчине длинную палку, отчего тот громко стонал, но не сдвигался с места под страхом отделения головы от тела. Горилла в получеловеческом женском обличии остервенело, с садисткой наклонностью пинала в зад мужчину и угрожала, чтобы тот не орал. Другой палач, уже прибив все конечности своего «Иисуса Христа» к доскам, которые были сколочены крестом, пытался снимать, большие куски кожи от чего его жертва дико ревела от страшной боли. Но палача это не трогало, и он продолжал свою работу.
— Так ты скажешь, где ты спрятал золотые червонцы! — спрашивал уже в который раз мужик с тёмным лицом.
— Он тебе не скажет, — сказала Горилла, вытирая от крови руки, чтобы закурить. — Была бы здесь заместитель председателя ЧК Герталь Штальберг, признался бы быстро, а он тебе ничего не скажет, он идейный. У Герты свой подход к белякам её маузер никогда не бывает холодным. Хоть она и молодая, но есть у неё твёрдый стрежень — никакого снисхождения к врагам революции. Тебе он ничего не скажет.
Мы залпами вызов их встретим
– К стене богатеев и бар!
И градом свинцовым ответим
На каждый их подлый удар.
(Революционный поэт Василий Князев арестован 9-го марта 1937 года обвинение 58-10, ч.1. Приговор: 5 лет ИТЛ, умер в этапе в сентябре того же года.)
- Ну, Зинуль ты даёшь! – восхитился палач.
- Это не я, а наш Красный звонарь Васька Князев
- Не знаю такого.
- Да, он тебе ничего не скажет…
— Почему? — спросил палач с мутными глазами.
— Он мне скажет, — сказала Горилла и посмотрела в глаза изувеченному человеку. — Ты ведь мне скажешь милый да.
Человек, с разбитыми ногами тряся нижней губой, кивнул и зарыдал.
— Всё продолжай ещё не много и он расколется.
— Ну как у тебя Зинуль это, получается, — спросил палач с мутными глазами.
— Подход нужен если расколется с меня коньяка литр! А если нет, значит, я тебя расстреляю, плохо работаешь… так, где спрятанное оружие.
— В подвале доходного дома купцов Дмитриевых там всё, что собрано для восстания, — сказал распятый на досках человек.
— Ну, Зинуль есть в тебе мягкость характера, - сказал палач, выпучив от восхищения глаза и уставившись на Зинулю, которая усмехнулась и уже смягчившись, добавила.
— Да не дрейфь хахалей не стреляем, — и она вытащив из кобуры наган выстрелила в распятого на досках мужчину убив того на повал. — Про подвал он не врёт, мы уже были там нашли кое-что.
— Зинуль ты чего творишь, я его еле приколотил! — крикнул, ей палач в белой рубашке, измазанной в чужой кровью.
— А ты что так волнуешься, во дворе контры хватает, погоди, щас я этому полковнику запихаю этот кол по самые щёки, хотя иди сюда покурим, — сказала Горилла, достав пачку папирос «Зефир». - Ещё надо в подвал флигеля заглянуть к офицерам там один полковник меня давно дожидается, шкура.
— Зинуль, а когда домой.
— Что писун зачесался, скоро, вот с этими разберёмся да тех, что наверху посмотрим, — усмехнулась Горилла. — Хромцов ты печатаешь показания с офицера, смотри он важная птица. Им председатель губ ЧКа товарищ Тунгусков интересовался.
- Сделаю как надо.
- Вот Свирепая Фрума из унечского ревкома лично отправила на свет 250 офицеров, а вы тут с этими буржуями в цацки играете.
- А кто это Зинуль? - спросил ей хахаль.
- А это мой милый комиссар Хайкина и по совместительству боевая подруга Николеньки.
- А это ещё кто Зинуль? - спросили мутные глаза её ухажёра и по совместительству чекиста Смирнова.
- А это мой милый командир Богунского полка Николай Щорс.
- Не-а я такого не знаю, вот товарища Тунгускова я знаю, а этого как его… не-а не знаю.
- А что бы ты его навсегда запомнил, тебя Хая лично из маузера расстреляет… мой милый Витюша.
- Ну, ты скоро там? - спросила Зинуля у Хромцова.
Опухший от спиртного мужик лет сорока с лысиной, сидевший за печатной машинкой «Mercedes» в засаленной кожанке выпустил длинную струю табачного дыма изо рта и сказал, прищурившись, тыкая грязным пальцем по клавишам.
— Ша Зинуль доведу до ума допрос, потом получишь его в пользование.
Свет от настольной лампы с красным стеклянным колпаком был направлен в сторону молодого офицера, сидевшего напротив лысого следователя. Офицер ужасом косившийся на залитый кровью пол не смел, поднять глаза, и дрожал коленками.
— Ну, так что гнида! — повысил Хромцов голос на офицера. — Где оружие! Куда ты падла его спрятал! Застрелю!
- Пошли-ка на воздух, а то у меня уже голова идёт кругом, - сказала Зинуля и направилась к выходу. Смирнов поспешил следом.
Во дворе Зинуля увидела с револьвером в правой руке свою близкую подругу Герталь Штальберг, она поспешила её поприветствовать, они обнялись и поцеловались.
- Здравствуй, Зина, привезла офицера, взяли с поличным бумаги жёг, - сказала, улыбаясь Штальберг.
- А кто он.
- Ну, вот за этим и привезла, им займётся мой приемник Хромцов, ну, а я назначена в коллегию губЧК и зампредгубЧК. Ты его закрой подальше от всех, он крупный разведчик, один из руководителей заговора по освобождению царя. Ну, а у тебя как дела.
Говорила Штальберг с заметным прибалтийским акцентом, что очень нравилось Зинуле и через чур, возбуждало в лесбиянской наклонности. Штальберг косо посмотрела на Смирнова, который стоял тут же во дворе, и лично связывал руки двум офицерам.
- А этот твой как хорош, уступишь сегодня, сейчас? - спросила Штальберг, маниакально следя за Смирновым.
- Для тебя Герда весь подвал в распоряжении. Шас этих кончим и пошлю. Вечером приходи ко мне, есть итальянское вино, покрутим пластинки, - тихо сказала Зинуля, сжав запястье подруги.
- Ну, так ты пошли его в мой кабинет, а то мой товарищ Кольштейн уже как две недели мотается по сёлам, - сказала Штальберг.
- Не вопрос Герда, - понимающе улыбнулась Зинуля.
- Ты собери всех в доме, пусть займутся работой в подвале, помешают, а я женщина горячая могу и пристрелить в азарте.
Штальберг ещё раз поцеловалась с Зинулей и пошла к себе на второй этаж.
- Витюша поднимись на второй этаж и гони всех кого найдёшь в подвал, и с первого тоже вниз. А часовому, скажи, чтобы никто до вечера вообще не входил в дом пусть поработают револьверами, хватит с них писанины на сегодня, - сказала Зинуля.
- Сделаем Зинуль, шас один миг, - кивнул Смирнов и метнулся в подъезд дома исполнять поручение.
- Иш как старается, ну тебе сейчас Герда задаст жару, - усмехнулась Зинуля.
Достав револьвер из кобуры, она повела стволом в сторону конюшни, и офицеры равнодушно ступая босыми ногами, пошли в глубину двора.
Сквозь узкие решётки подвальных окон струился вечерний холодок, от чего мне было зябко, чего нельзя было сказать о палачах-изуверах. В углу за серой шторой, где стоял я, на прибитый в стену гвоздь, была прицеплена бумага с текстом, который я прочитал содроганием.
«Я… сотрудник Екатеринбургской губчека обязуюсь выполнять все распоряжения ВЧК и её органов. Обязуюсь сообщать обо всём слышанном и замеченным, могущим принести вред советской власти, своим ближайшим начальникам. Всё мне известное по работе в органах ЧК обязуюсь хранить в строгой тайне. В противном случае я буду подвергнут высшей мере наказания — расстрелу».
Вдруг Горилла поворачивается в мою сторону и глядит подозрительно на серую штору, за которой стоял я.
— Ну-ка гляньте чего там, штора колышется, — сказала она, показал револьвером в дальний угол подвала.
— Это мы мигом! — крикнул Зинуле заскочивший в подвал Смирнов.
— Погоди, щас проверю, — крикнул ему Хромцов и направил туда свой револьвер.
И тут я услышал голос Романа, который что-то говорил мне.
Очнувшись, я открыл глаза и зажмурился от яркого света.
— Убери фонарь голова и так кружится, — сказал я.
— Ну как полегчало? — спросил Роман.
— А что случилось.
— Я иду, слышу, что ты стал, что-то бормотать вижу, что с тобой что-то не ладное я к тебе, а ты уже на пол свалился, — сказал Роман.
Он помог мне встать, и мы пошли наверх отдохнуть да чаю попить, потом он специально для меня отпер дверь, и мы вышли на крыльцо подвала. Я, подышав свежим воздухом, окончательно пришёл в себя и, постояв минут десять в ночной тиши сказал, что со мной всё в порядке.
— Померещилось, что нахожусь я в каком-то подвале, кругом кровь, чекисты людей мучают, стреляют… дальше, не помню, как на вату прилёг, — сказал я.
— А я-то испугался, что ты дуба дал, мало ли сердечко прихватило, а ты ничего лежишь, дышишь. Честно говоря, я и сам от всего этого не в восторге, — сказал Роман, наливая мне чаю из термоса.
— Слушай, а это, правда, что на Пушкинской было губ ЧКа? — спросил я.
— Ну, было и что с того, — ответил Роман. — Мы что пойдём ещё туда кости перебирать.
— Да нет, я так вспомнил, по случаю… читал, что половина сотрудников местного ЧКа шли в чекисты не за идею, а за зарплату. Формулировка у них была одна: «нужно кормить детей» короче семью. Представляешь когда глава такого семейства, настрелявшись, приходил домой, как он общался с родными.
- Ну и как? - спросил Роман.
- Да никак просто выпивал, полбутылки водки и заваливался спать, лишь бы не слышать крики истязуемых. Жена, и дети, зная, где работает их кормилец, наверное, тряслись мелкой дрожью.
- Ну не все же были такие уроды.
- Не все, но столько людей погубили…