Паша стоял в очереди на экзамен по зарубежной литературе и повторял конспект. Он договорился с одногруппниками, что пойдет девятым. Когда из аудитории вышла девочка, за которой Паша занимал, он придержал дверь и проскользнул внутрь. В аудитории сидели дети и с угрюмыми лицами что-то писали в тетрадях. У доски с указкой в руке стояла женщина, чья неприятная наружность показалась Паше знакомой. На доске были примеры по умножению и уравнения, не имевшие ничего общего с Бальзаком или Флобером. Парень подумал, что ошибся аудиторией, и хотел было выйти, как вдруг женщина с указкой окликнула его:
— Григорьев, опять опоздал. Ну-ка быстро к доске!
Он удивился, услышав свою фамилию. «Наверное, это прикол какой-то», — решил Паша и чтобы объясниться, проследовал, куда было велено. По пути он оглядел лица сидевших за партами детей и с ужасом узнал в них своих бывших одноклассников. Те в упор глядели на него, гримасничали и перешептывались между собой. Паша растерялся.
— Ну что стоишь как дундук? Вот перед тобой уравнение. Решай, — с властной интонацией в голосе сказала женщина.
Несмотря на то, что уравнение было плевым, парень не мог его решить. В школе у него всегда были проблемы с математикой, к тому же с тех пор многое забылось. И это не говоря о том, в каких обстоятельствах требовалось решение. Учительница теряла терпение, глядя на то, как Паша бездействует, что стало заметно по ее побагровевшему лицу. Кто-то из детей издал едва слышный смешок, и это послужило спусковым крючком. Женщина с треском сломала указку об стол прямо перед лицом Паши и закричала:
— Ты совсем дебил что ли?! Мало того что опоздал, так еще и элементарное уравнение решить не можешь. Садись, два!
«Куда садиться? Зачем?», — Паша никак не мог понять, чего от него хотят. На помощь пришел мальчик, сидевший на третьей парте. Он помахал Паше и указал на место рядом с собой. В нем было нетрудно узнать Мишу, бывшего пашиного одноклассника, с которым он просидел всю начальную школу за одной партой. Миша выглядел так же, как в четвертом классе на общей фотографии. С колхозной прической «под горшок» на голове, он был одет в черный пиджак, брюки и бирюзовую рубашку, застегнутую на все пуговицы. Когда Паша присел на стул, Миша сказал ему:
— Чето ты конкретно тупанул сегодня.
— Да что здесь вообще происходит? — проигнорировав мишино замечание, спросил Паша.
— Как че? Матан, — с искренним недоумением ответил Миша.
— Какой нахер матан, ты прикалываешься? Мы школу три года назад закончили.
Миша улыбнулся, будто, наконец, понял суть пашиного вопроса, но ничего не сказал. Из коридора раздался звонок. Дети начали вскакивать со своих мест, спешно набивать портфели школьными принадлежностями и выходить из кабинета. Учительница скомандовала:
— Все в столовую, на обед.
Паша подошел к двери и приготовился уйти, надеясь, что этот театр абсурда закончился.
— Пойдем. Сегодня подают котлетки, — сказал Миша и похлопал его по плечу, заметив, что тот хочет улизнуть.
— Я не голодный, — сказал Паша, лишь бы только от него отстали.
— Не, ты не понял. Это особенные котлетки: если не съешь, останешься после уроков, а если съешь, можно больше не приходить. Каникулы будут!
— Миш, че за бред, ты обкурился что ли?
— Да пойдем. Сам увидишь.
В этот момент Паша решил, что будет лучше подыграть этому спектаклю, чем сопротивляться и выставлять себя дураком. «Вдруг это какой-то пранк для нового ютуб-шоу или типа того?», — подумал он, ведь какое-то разумное объяснение происходящего точно должно было иметься. Парень пошел за старым школьным товарищем мимо классов и раздевалок, походивших на тюремные камеры из-за стен-решеток. Миновав холодный вестибюль, они оказались в столовой.
Здесь было душно и жарко. В спертом воздухе смешивались запахи сухофруктов и жареного мяса. Огромные столы стояли вдоль закоптившихся больших окон, через которые было не видно света. Сервировка на столах была обычной для столовки: граненые стаканы, алюминиевые вилки и ложки, тарелки с отбитыми краями. На них лежали ровные порции бледно-желтых, склизких макарон, похожих на мертвых опарышей, и подгоревшие котлеты. В стаканах болталась темно-коричневая бурда, напоминавшая компот. Одним словом, вид у еды был, мягко скажем, не аппетитный, но дети все равно ели. Как заметил Паша, в первую очередь съедались те самые котлетки, о которых говорил Миша. Когда они сели за стол, одноклассник мигом уплел всю тарелку и спросил:
— Ты чего не ешь?
Паша брезгливо поглядел на котлету, будто бы она могла быть отравлена, но помня, что решил подыгрывать, откусил. Обычный несоленый жареный фарш, больше напоминавший по вкусу хлеб, чем мясо, – пожалуй, именно такими ему и запомнились столовские котлеты.
— Надо съесть до конца. Только тогда на каникулы отпустят, — напомнил Миша.
Неохотно, но Паша все же доел, чему Миша очень обрадовался. Прозвенел звонок. Дети встали из-за столов и последовали за учительницей в гардероб за куртками.
— Все, теперь лафа. Можно хоть целый день ниче не делать и в контру рубиться, — выражал восторг Миша по поводу предстоящих «каникул».
Паша следовал за своим классом, но все еще ждал, что кто-то выйдет и скажет, что его снимает скрытая камера. Сообщит название канала, где выйдет пранк. Однако никто не выходил. Миша протянул темно-синюю куртку с эмблемой человека-паука, из которой Паша давно вырос. Продолжая «играть», он решил ее примерить и обнаружил, что куртка снова ему как раз.
Вестибюль был заполнен взрослыми людьми. Они отряхивали от снега пальто, снимали шапки и поправляли прически.
— А, это родаки пришли на собрание. Не парься, — сказал Миша и переступил через школьный порог.
В числе взрослых Паша увидел пожилого человека в инвалидной коляске. Из носа у него торчало несколько трубок для подачи кислорода. Человек повернулся лицом, и что-то в его исполненном печали взгляде показалось Паше родным.