Диптих «Демон летящий. Демон поверженный» из сборника новелл «Ведьмы».
***
Нина вышла из душа распаренной, замотавшись большим мягким банным полотенцем, и тут же обмерла: на подоконнике распахнутого настежь окна, из которого в комнату свободно широким потоком вливалась непроглядная, теплая, душистая южная ночь, свободно откинувшись спиной в стрекочущую цикадами темноту, сидел ОН.
Теплый ветерок свободно развевал густые, свисающие до плеч волосы; светились 3 красных огонька: два глаза и сигарета «Беломор», в которой табак был заменен на превосходного качества «афганку». ОН был абсолютно наг, и огромный половой член свободно свисал меж крепких бедер. За спиной ЕГО чудились Нине колыхающиеся слабо крылья.
Не произнеся ни звука, нечеловеческой силы лапищей ОН привлек девушку к себе, и воткнул ей в рот зажженную сигарету. Нина глубоко затянулась, и от этой ли затяжки, или от исходившего от ЕГО лилово-черного могучего тела запаха мужчины и опасности, у нее сладко и мягко закружилась голова.
-Твой муж крепко спит. – Пророкотал ОН бархатным глубоким баритоном, и одним движением сорвал с Нины полотенце, которое тут же исчезло в ночи за окном.
-Ах! – Только и сумела произнести Нина, когда ее тела коснулись лишь едва прикрытые бархатистой кожей стальные ЕГО мускулы. Ее бедра ощутили его стремительно твердеющий пенис.
У Нины подогнулись колени. Она вся дрожала от смеси животного ужаса и животной же страсти. Меж тем, Демон (а это был, без сомнения, он), подхватил ее обмякшее тело подмышки и легко, как тряпичную куклу, развернул к себе задом.
Девушка вскрикнула, но тут же инстинктивно прикусила губу, ощутив во рту привкус крови. По ногам ее так же потекла обильно теплая кровь; когти ЕГО лап оставляли на боках и бедрах девушки глубокие раны. Однако боль была вытеснена на границу сознания чувством непередаваемого наслаждения от того, что Ниной обладал Демон.
Внезапно ее накрыл сильнейший оргазм. В этот же момент, Демон издал короткий утробный рык, и выпустил Нину из своих железных объятий, и одним коротким движением вышел из нее, отчего девушка едва не упала на пол, чудом ухватившись за подоконник.
Демон одним стремительным движением вытер кровь, прошелся по телу Нины – и исчезли страшные резаный раны от ЕГО когтей, словно и не было ничего, и исчез в ночи за окном. Нине послышалось хлопанье гигантских крыльев.
-Ты что тут?- Спросил ее муж, обнимая сзади за талию.
-Да вот… Полотенце улетело. – Ответила Нина ему тихо.
В темном безлунном небе, далеко-далеко, ей почудилось промелькнувшие падающими звездами горящие красные глаза Демона летящего.
***
...Немцы входили в деревню вечером, в сумерках. В подступившем сыром осеннем полумраке гробообразный рубленый бронетранспортер, на бортах которого, донельзя забрызганных грязью, с трудом можно было различить кресты, натужно гудя двигателем, подъехал к большой, завалившейся от времени набок избе, стоявшей несколько на отшибе. Несколько человеческих фигур, подсвечивая себе фонариками, направились к дому, настороженному смотревшему на незваных гостей пустыми глазницами высаженных окон. В последнем свете, сочившемся с серого неба, было видно, что в доме зачем-то разобрана или разломана часть крыши. Входную дверь кто-то снял с петель и аккуратно поставил здесь же, у ветхого крыльца, прислонив к почерневшим от времени бревнам стены. Его ступеньки тихо скрипнули под тяжелой поступью чужаков.
-Вот, бабушка, мы и окна все выставили, и летало на крыше сделали, чтобы легче тебе было отойти. – Раздался внезапно во влажной тишине сеней молодой женский голос.
Откуда он шел в большой сумрачной избе, было совершенно неясно: в широкие сени вело сразу несколько дверей в темные внутренний помещения. Лучи фонариков заметались по бревенчатым стенам.
-Дак как мне отойти-то внучка! – Ударил другой голос, глухой, словной из бочки, но звучный, глубокий, басовитый; невозможно было определить даже, мужчине или женщине он принадлежал. Мурашки ползли от этого голоса по спине. – Как мне отойти-то, едри твою печень черти через семь гробов, ежли МОЕ никто на себя так и не взял?!.
Голос внезапно сорвался на визг, слышалась в нем злоба и отчаяние.
Пришельцы принялись осторожно заглядывать в дверные проемы, ведущие из сеней, но всюду их встречало одно и то же – пыль, паутина, старая рассохшаяся мебель, плотная, словно слежавшаяся за много лет, темнота. И ни единой живой души.
-Да хоть знаешь ли ты?! – Снова вступил жуткий бас. – Хоть понимаешь, что ЭТО такое? Какая сила? Деда, поди, не помнишь своего, а первый красавец был! Все девки по нему сохли, а он мой был! Мой! Всю, чтоб его дьявол в аду жрал, чтоб его черти на вертеле жарили, жизнь был мой, душенька! Мне достался! А дом! Почему, думаешь, Красовых-то раскулачили подчистую, хоть и сынок был их партийный?! Все ОНО!.. ЕГО возьмешь – хозяйкой станешь, сильной станешь, мудрой станешь!
Вдруг раздался какой-то шорох, и из самой дальней двери под ноги вошедшим метнулось что-то угольно-черное, сверхъестественно юркое и быстрое, с горящими ярко в темноте угольками глаз, и прыгнуло на грудь одному из них. Раздался сдавленный стон.
-Целуй!.. – Заревел в темноте страшный бас. – Целуй говорю тебе, дурра, лохудррра лободырррная! Великую силу получишь!!!
-Бабушка, да что же тут?.. На иконе-то... Кто написан?! Да кто же тут?.. А!, А-а-а!.. – Женский крик перекрыл булькающий хрип.
…Винтовочное дуло, нацеленной на разлапившуюся в сумраке дома тень, вдруг вспыхнуло багровым, и проворно завязалось само собой в узел.
Солдаты в ужасе вываливались через высаженные окна в мокрую ночь, в крапиву. Дом весь заходил ходуном, словно захохотал, заплясал, да так, что могучие стволы строевого леса, из которых был он сложен, выбивали жуткую костяную чечетку. И лезло, лезло из покосившейся печной трубы, вверх черное, даже на фоне ночного осеннего неба, длинное, красноглазое…
Затараторил звонко пулемет на бронетранспортере, пули разносили в щепы старинные бревна, в пыль размолотили печную трубу – и лишь жуткий, могильный, ведьминский хохот был ответом.
Но тут ожил стоявший поодаль небольшой танк, дернулся к обезумевшему дому, крутнулся на месте, и из установленного на надгусеничной полке огнемета ударила тугая струя желто-оранжевого пламени, ослепительно яркого в непроглядной ночи. Клочья пылающей огнесмеси сразу влетели в глазницы окон бревенчатого сруба, и он занялся стремительно, весело и ярко, будто только того и ждал.
Раздался оглушительный визг – что-то заметалось в огне, извиваясь… Еще залп, еще, еще, да так, что затрещали на голове волосы…
К утру мелкий дождик загасил пламя на угольно-черных головешках, бывших некогда просторным бревенчатым домом. Среди пепелища, на массивной черной доске древней иконы, невесть каким образом уцелевшей в огненном хаосе, очищенной химическим пламенем, проступило изображение Демона поверженного.