Пытаюсь восстановить былое. Как сейчас – середина января. Выйдешь во двор, возьмешь в охапку заранее наколотые дрова – и в дом.
Перешагнешь через порог, нужно снять валенки. Мать – чистюля. Нельзя ходить в обуви по избе. Кое-как, как артист цирка, стараясь сохранить равновесие, скидываешь с ног серенькие подшитые пимы. Идешь к печке.
У дверцы на полу прибит большой лист железа. Бросаешь дрова. Затем складываешь в очаг – по своей методике – берешь кусочек бересты. Поджигаешь.
Минуты через две все разгорается. Можно взять детский стульчик, сесть и смотреть на огонь. Мать не разрешает – велит дверцу закрыть. Но, когда ее нет дома, трудно отказать себе в этом удовольствии.
Смотришь на огонь пристально, будто перед тобой телевизор. Его тогда в понятии не было. Не думали, не представляли.
Можно взять книжку сказок. Дрова в очаге трещат, а ты читаешь. И мечтаешь. Незаметно придут сумерки. И перед тобой – ровный квадрат. Это через щели печной дверцы виден огонь.
И не отойти. Потому что волшебство. Может, так и рождается любовь к родному очагу? И к родине?
А еще можно натянуть телогрейку, выйти во двор, чтобы полюбоваться дымом из трубы. Это ты зажег. Еще несколько минут назад труба как будто спала. И вот она радостно выпускает дым. Значит, в доме жизнь. Значит, сказка жизни продолжается.
Между тем совсем вечер. Мать должна прийти с работы. А еще ничего не сделано. Идешь в маленькую комнату. Снимаешь крышку, спускаешься в подполье. Слева картошка для нас. Для семьи. Отдельно – мелкая – для свиней.
Берешь несколько клубней – и наверх. Наливаешь в миску воду. Нужно помыть. Затем чистишь. Стараешься срезать как можно меньше: экономия в крови.
Черная чугунная сковородка уже ждет. Бросаешь измельченный картофель. Добавляешь комбижир. Его продавали в продуктовых магазинах. И он был белого цвета.
Чтобы картошка не подгорела, немного добавишь воды. И мешаешь, мешаешь, мешаешь. А под раскаленной плитой – трещат дрова. Это сибирская лиственница.
Семья собралась за вечерним столом. Нас пятеро. Старая сковородка посередине стола. Ложкой зачерпнешь – и в рот. Никаких отдельных тарелок. Потому что мыть надо – посуду. А в нашем горном селе с водой – проблема.
К картошке байховый чай заваривался в небольшом чайнике. А кипяток – в большом. В эмалированном. В литровой банке – молоко. На чашку достаточно двух ложек.
Порезанный черный ароматный хлеб. На него приятно намазать сливочное масло. И сверху посыпать сахарным песком.
После ужина тянет выйти во двор. Горное село. Темень. Собаки лают. А на небе - звезды с ладонь. Яркие, мохнатые, сказочные.
Настоишься – замерзнешь. И в дом. Сядешь на старый диван с валиками. Помните такие? А старшая сестра читает вслух страшные повести Гоголя. Читает потрясающе. Ты все видишь – словно участник.
В невыносимо жуткие моменты убежишь на кухню, заткнешь пальцами уши. Чтобы не слышать. А сестра терпеливо ждет. И продолжает чтение.
А за окном темно. Никто не ходит. Все сидят по домам. Греются у печек. Разговаривают о чем-то.
А ты после Гоголя – за стол. Тетрадка, коробка цветных карандашей. И рисуешь самолеты – сказочные самолеты, цветные и красивые. И мечтаешь, что когда-нибудь – через много лет – улетишь на одном из них в неведомые края. Прилетишь, спустишься на землю, а тебя счастье встречает. Неважно, как оно выглядит. Главное – счастье.