предыдущее - http://proza.ru/2021/12/01/672
Я оглянулась. В вестибюле было пусто, вахтёрша на меня не смотрела, уткнувшись в вязанье. Я опасливо уцепила папку за кончик, пошатала её в мусорке, чтобы соседние бумажки не вылетели на пол, и аккуратно извлекла на свет. Мне показалось, папка была та же самая. Поклясться, конечно, я бы не смогла: на ней не было этикетки – этикетка была отодрана. Но с того же самого места отодрана. И всё остальное было таким же.
Или это мне только так казалось? Мне теперь уже вообще на каждом шагу казалось всякое. Что, собственно, и не странно после всей этой истории. После вообще всех моих историй…
Дольше стоять возле дверей было подозрительно. Я непринуждённо положила папку в сумку с мыслью разобраться в спокойной обстановке и вышла из здания.
Звонкий весенний воздух радостно встретил меня, едва я открыла дверь, подхватил и словно приподнял на ступеньках крыльца. И сразу всё вылетело из моей головы. С крыш капало. Синее предвечернее небо отражалось в большой луже перед входом, дворник аккуратно сметал синеву в сторону, а она не сметалась, откатывалась назад.
Мне стало весело. Всё вокруг звенело близким апрелем, моим месяцем, любимым, шальным…
Я аккуратно обошла дворника, глядя в синие осколки неба под ногами. А! Наплевать, что мне кажется! Та ли это папка, не та ли это папка – какая разница… Главное вот это – громадная, неумолимая весна, и её уже невозможно повернуть, она идёт…
До почтамта быстрее доехать, но я пошла пешком - мне хотелось шагать, двигаться весело вперёд в живой густой толпе, дышать радостно, обновлённо…
Площади и тротуары уже чисты и высушены солнцем, уже почти совсем тепло, уже пора скидывать зимние одёжки, шапки, шарфы… Я стянула шапку и спрятала в сумку. Хорошо! И правильно я придумала идти пешком – шагать, шагать, и в такт шагам бормотать: «Беспутного марта открытую книгу читаю, а что я ищу в ней, не знаю, а что я ищу в ней, не знаю…»
Нет, знаю, знаю! Тебя я ищу. Ищу и нахожу. А ты находишь меня. И как же прекрасно жить, зная, что ты есть на свете, что ты - мой… А зима кончится. Беспутного марта закроется книга и станет опять невидимкой… Кончится плохое. И ты не будешь хлопать дверью, не убежишь от меня в даль тёмного коридора, словно в катакомбу, а будешь рядом. Ты ведь придёшь ко мне, мой князь? Не можешь ты не прийти в мой день рождения, потому что этот день будет больше для тебя, чем для меня. Для того, чтобы я наконец-то увидела тебя среди моих друзей. И всё пройдёт – холод, одиночество. Ворвётся пленительный ветер апреля, страницы последние перевернёт, беспутного марта закроется книга и станет опять невидимкой, и станет мелодия дымкой… И всё будет хорошо. А сейчас я просто скучаю по тебе. Думаю о тебе. И знаю: ты тоже думаешь обо мне.
* * *
- Таня, Саша и Лиля, спасибо, до завтра. Девочки с подтанцовки, вы можете идти на танго. Перерыв пять минут.
Вероника откинулась на спинку кресла и посмотрела на меня.
- Забирай девчат.
- Есть! – я поднялся с кресла
Я теперь то и дело сижу на «больших» репетициях - во втором ряду партера.
Это идея Вероники – чтобы я присутствовал на общих прогонах для понимания картины в целом. Пока никакой целой картины я не вижу – несмотря на модные магнитные доски и сидение на режиссёрском месте. Вижу отдельные куски. Неплохие, кстати. Мне интересно, хотя я чувствую себя в такие минуты немного бездельником и немного самозванцем. И отчаянно завидую Веронике, которая не ведает сомнений.
Танго-класс, который мы продолжаем вести в качестве бартера, Вероника полностью поручила мне, а сама целиком погрузилась в проект.
Вокруг неё уже сколотился приличный коллектив. Кроме Юли-Синти, приехали ещё два хореографа – строгий и молчаливый, словно сфинкс, Виктор Оттович и молодой смазливый Валера. Они здесь всего несколько дней, мои девочки к ним ещё не привыкли, дичатся новых преподавателей, и поэтому ужасно радуются, когда с ними я.
- Если будут новенькие, поводишь их побольше, - Вероника смотрит на часы.
- Окей, леди, - говорю я и отдаю двумя пальцами честь.
Окей, леди. Я готов водить девочек до скончания века. Правда, Вероника шутит: ты их не столько водишь, сколько разводишь.
Она права. На наши занятия сбегаются смотреть. Наверное, это действительно, небывалое что-то: в Москве, посреди унылых пустых полок и унылых километровых очередей – вдруг настоящее аргентинское танго, невиданное и неслыханное. Горячее, самозабвенное. Смелое, нежное. Дышащее неведомыми странами, далёкими берегами, океанским простором. Даже здесь, в крупнейшем дворце культуры, где, казалось бы, сотрудники привыкли ко всякому, это выглядит экзотикой. А что говорить о девчонках, приехавших в Москву из глубинок, из деревень? Там цветные телевизоры ещё в диковинку.
И к нам сбегаются, смотрят заворожённо во все глаза, хотят быть похожими. Так что я, действительно, развожу девушек с космической быстротой.
Наши суровые рабочие будни…
- Колено ниже, - вполголоса говорю я, удерживая Аню на весу.
Я почти не прилагаю усилий в поддержках в паре с ней, настолько она бестелесна. С таким же успехом я мог бы удерживать веник. Хотя, конечно, девушку сравнивать с веником не комильфо. Ну, тогда пусть будет букет роз. Большой букет роз, наших, крымских. Примерно такого же он веса. И такой же колючий.
- Что? – глаза у Ани полны чёрных подозрений.
- Колено ниже опусти, - более внушительно говорю я. - Сейчас я тебя буду разворачивать, и ты меня ударишь, куда не надо. Не хотелось бы.
Она, наконец, понимает и медленно заливается краской. Почему-то с шеи. Меняет позу, опускает свою девчоночью острую коленочку, теряется, делается неуклюжей, но я тем не менее легко поворачиваю её – и… И всё бы ничего, но она забывает, что дальше, и останавливается. Я сбил её с толку своим замечанием, и видно, что она об этом продолжает думать и краснеет ещё больше. Ничего. Она уже большая девочка.
- Всё хорошо, продолжаем, - говорю я ободряюще, не разнимая объятий, но она не верит, что всё хорошо. Краснеет уже до корней волос, жёстко освобождается и отходит к окну. Стоит там непримиримо одна, переживает своё нравственное падение.
Ох, уж эти сероглазые девушки-гордячки...
Подхожу, сажусь перед ней на низкий подоконник и беру обеими руками её запястья. Запястья тонюсенькие, как у цыплёнка. Страшно сжимать такие цыплячью ручки, и я не сжимаю, просто держу.
- Устала? Я тебя обидел?
Это Вероника давно ещё меня научила: никогда не говори девушкам: «Ты обиделась?» Спрашивай: «Я тебя обидел?»
И это всегда срабатывало и сейчас срабатывает, она переводит дыхание, с трудом поднимает глаза.
И по этим глазам, с уже чуточку поплывшей подводкой, видно, как ей досадно за своё неумение и как ей хочется быть такой, как Вероника. Такой же победительной, соблазнительной. Она так этого хотела, своих великих побед, так старалась - и вот в очередной раз ясно, что не получается у неё, и не получится никогда! Потому что где-то внутри, у неё не так, как надо. А почему - она не знает. И как надо – не знает. И поэтому злые слёзы отчаяния кипят в глазах. И видно, что она умрёт, но ни в чём не сознается.
Но рук не отнимает, это хорошо, значит, надежда есть.
- Хочешь, я останусь, и мы с тобой позанимаемся? Одни, вдвоём?
Молчит. Гордая. Как пани. Понятно.
Я аккуратно отпускаю её лапки и дружески похлопываю по плечу.
- Ладно. Отдыхай.
А сам иду к пульту, к Веронике, немного раздосадованный.
- Тебе зачем нужна Аня? – спрашиваю я без вступлений, опершись на стол и загородив собой от всех остальных.
- В каком смысле? – хмурится Вероника. Она занята и не любит отвлекающих разговоров в процессе работы.
- Ты же видишь, она не тангера, - сощуриваюсь я.
- Она не тангера, - говорит Вероника. – Но она племянница Марины.
- Ма… Какой Марины? Ильинской? - Я таращу глаза. - Впервые слышу, я ничего не знал.
- А зачем тебе это нужно знать? - хладнокровно говорит Вероника. - Девочка хочет научиться танцевать танго. Этого достаточно. Она хочет научиться, ты должен научить. Вот иди и учи.
Она отворачивается. Аудиенция закончена.
М-да, а чего я ещё ждал? Я семь лет знаю эту женщину, прекрасную, как сама сказка. Знал, как она реагирует и как разруливает проблемы. Она не будет запальчиво кричать и сверкать глазами, как пани. Она не надаёт по морде и не срежет солёным словцом, как Нора. Она прикроет глаза, словно ей скучно. Но силы в этом «скучно» столько, что хочется отдать честь и потом провалиться сквозь землю. А я чего ждал? Возомнил себя великим руководителем?
- Понял, - я делаю дурашливую физиономию и ещё более раздражённый выхожу в центр. Периодически я жалею, что в это ввязался….
- Томчик, иди ко мне! – зову я чуть ли не с ненавистью.
Томчик с готовностью спархивает с лавочки, где девчата чирикают, отдыхая.
И сразу становится передо мной правильно, и руку правильно заносит, и спина отличная. И лукавые глаза узко и весело блестят зелёным. Тут всё с разбуженностью прекрасно. Вот Томчик меня не боится. Она вообще ничего не боится – ни поддержки, ни энтрады, не боится моих рук на своём теле, не боится прижаться грудью в близком объятии или дерзко чиркнуть меня носочком ноги по брючине – я уже научил их этим «поцелуйчикам». Правда, она постарше и танцевальная подготовка есть. Но как же легко с такими девчонками, которые не делают проблем на пустом месте и сами что-то могут.
Мы отлично проходим круг – с чувством взаимной приязни. Всё простенько, но легко и изящно.
- Молоток! - хвалю я искренне.
- Нравится? – Томчик кокетливо поднимает тонкую бровь и длинно улыбается.
- Нравится! - я смеюсь.
- Тогда давай ещё круг? – она тоже смеётся.
- Давай! Девуленьки! – кричу я девчатам с воодушевлением. – Смотрим Томчику на ноги!
И мы даём ещё круг. Томчику, конечно, до нашей Аллочки далеко, но она так же весела, легка, задорна…
Нет, всё-таки не зря я тут…
Девочки воодушевлённо аплодируют.
А я ловлю случайный взгляд Вероники. Она всегда вскользь наблюдает за мной. Даже вот Аня заметила. Я понимаю её. В каком-то смысле, я её детище. Но нет, нет… при всей прекрасности надо эту пуповину перегрызать… И я её перегрызу. Но это я решу потом. А сейчас – суровые рабочие будни.
У нас всё ещё идёт набор. Сегодня три новенькие девушки. Держатся поодаль, стайкой, привыкают. Понять, кто на что способен – моя обязанность. Уже сегодня вечером с моих слов Вероника занесёт этих девушек в свою громадную простыню на миллиметровой бумаге – всех трёх – и будет у каждой своё место в громадной схеме, и свои значки, свои таинственные цифры...
Девушки заполняют анкеты. Место работы, хореографическое образование, возраст, рост, вес. Размер одежды и обуви. Любимая музыка, любимые книги... Шушукаются между собой.
- А можно написать любимого поэта?
- Конечно, можно, - великодушно разрешаю я.
Галя, Света, Диана... Я должен всех помнить по именам, чтобы с первого момента тёплые отношения помогали раскрепощению.
- Девчонки, рассказывайте о себе, вы подруги? Откуда узнали о проекте?
Три пары глаз сияют и смотрят на меня со скромной надеждой
- Вот у Светы здесь написано – бальные танцы, вальс... Света, позвольте вас пригласить на тур вальса.
Вероника чутко слышит каждое слово вверенного ей мира, легко кивает в сторону аппаратуры, Роман нажимает волшебную кнопку, и этаж наполняется упоительной мелодией. Уборщица и кладовщица, уже занятые своими делами в галерее, возвращаются и усаживаются на свободные стулья. Магия вальса – такая магия, она заставляет притихнуть, мягко грустить, вспоминать молодость…
На нас любуются…
Наши рабочие будни продолжаются…
продолжение следует